Егор поскользнулся. Замешкался, не отстегнул карабин, и стропы крыла потянули всей тяжестью в одну из глубоких трещин в плите. Эта случайность, скорее всего, спасла жизнь. В нескольких метрах от того места, где он должен был оставаться сверкнул рой трассёров. Снаряды с грохотом полоснули по поверхности.
Мысленно целуя нательный крестик, Егор отцепил-таки крыло и постарался сконцентрироваться и восстановить дыхание. Нещадно хотелось утереть испарину, но маску настрого запрещено снимать, да и задохнулся бы на такой высоте.
Он едва высунулся из укрытия. Никого из ударной группы рядом. Ждать, пока бой закончится и ему сбросят парашют, смысла не было. Вертолётом никто не пожертвует, любая техника сходила с ума метров с семидесяти от плиты. Согласно протоколу он мог войти в нутро корабля и если потребуется занять один из истребителей.
Как такого входа в плиту не существовало, но по всей поверхности время от времени и в зависимости от близости человека, как по мановению волшебства, появлялись норы, куда можно было юркнуть. Но попробуй ещё доползи до неё, когда над головой бушует огненная буря. Связь благополучно оборвалась, едва он ступил на поверхность плиты и на помощь координаторов он мог не надеется. Оставалось последнее – удача, судьба.
Обоюдно с диким животным страхом изрядно помогли дни муштровки. Когда на плите вспух чёрный зев норы, в голове пронеслось эхо матерных эпитетов лужёной глотки старшины. Делай – раз. Тело само метнулось к спасительному входу. Делай – два. Он мешком скатился по кишке в заполненную приглушённым белым светом камеру.
Никто, толком, не говорил, чего ожидать внутри корабля пришельцев. Но находили же солдаты со средним образованием, а то и без него, внеземные истребители и управляли ими. Камера, в которую он угодил, отдалённо напоминала кожаный бурдюк: ворсистая в складках поверхность. На первый взгляд свет исходил из-под стенок камеры, потому первый шаг Егор делал с особой осторожностью: ещё наступишь на что-нибудь. Падать сюда было не больно, но поверхность камеры оказалось твёрже гранита, и не давала никакого эха. Егор проверил прибор радиационного контроля: чуть менее одного микрозиверта в час. Однако стоит поторопиться.
Егор ещё раз осмотрел камеру. На глаза попался закуток, который он ещё не видел. Последовав туда по-прежнему осторожно, он, сгибаясь в три погибели, углубился в проём. Голова закружилась, вновь захотелось сбросить с лица маску. На глазах проём расширился, Егор зашатался и, потеряв равновесие, нырнул вглубь. Лежа навзничь с широко открытыми от страха глазами он ощутил себя замурованным в полутёмной кишке. Бешено заработав руками, он прополз вперёд и несколько успокоился. Проход и не думал его поглощать, но продолжил расширяться. Или он несколько двинулся разумом: не каждый день находишься в утробе инопланетного корабля.
Его называли в народе – Некрополь, город мертвецов. Всего за два года он стал местом гибели и кладбищем нескольких тысяч хороших парней. И с этой стороны, и с той. Из коротких видео репортажей, со снимков, гигантская застывшая в воздухе плита имела множество выступов и наслоений, похожих на строения. При визуальном контакте её поверхность – будто базальтовые окаменелости.
Эйфория от свершения мечты человечества – мы не одни во Вселенной! – быстро сошла на «нет». Корабль, если это хрестоматийный звездолёт, был пуст. Никаких осмысленных, понятных действий, инопланетный экипаж не предпринял. За два года никто толком не смог договориться о высылке полномасштабной экспедиции. Корабль пришельцев застыл в горниле большой войны.
И главное: человек получил истребители. По обрывочным разговорам плита раскрыла перед военными, высадившимися сюда во время короткого перемирия, лаз как пещера Али-Бабы. Только без заклинаний. Корабль лишь реагировал на присутствие человека.
Первые два аппарата достались бесшабашной морской пехоте Альянса. Вряд ли пришельцы, вкусившие ценности демократии, встали на одну из сторон. Для бравых парней не составило труда освоить инопланетные корабли.
Они походили на легендарные летающие тарелки и стреловидные американские ударные самолёты вместе взятые. И хотя аппараты не имели защитных экранов, их скорость и маневренность могли угрожать сразу трём эскадрильям. Понадобилось время, чтобы подготовиться к отражению атак. А пока войскам Альянса удалось оттеснить союзную армию федератов и если не внести перелом на плацдарме, то посеять панику. Параллельно необходимо было предотвратить дальнейшие попытки завладеть инопланетной техникой. Близ Некрополя почти ежедневно кипели бои. Каким-то образом военно-воздушным силам удалось сбить одну из машин. Её падение и последующий взрыв обратил пустыню в радиусе километра в стеклянное поле цвета янтаря. От корабля остались никчёмные расплавленные части. Второй истребитель более не появлялся.
Федератам также удалось захватить одну из машин. Поначалу решили, что его законсервировали для изучения, но инопланетный истребитель очень скоро начал опустошительные нападения на воздушные и наземные объекты противника. Бои вокруг Некрополя приняли нешуточный размах. Вскоре единственным приказом командования было формирование ударных десантных групп и переброска в нутро плиты пилотов.
За два года плацдарм сместился в сторону Некрополя. За два года обе стороны несли значительные потери квалифицированных военных. За два года было захвачено и апробировано несколько десятков истребителей. Но вот странность: после нескольких дней активности они возвращались в лоно плиты.
Тщетные усилия обуздать инопланетную технику не шли ни в какое сравнение с тем, что пилоты истребителей творили на поле боя. Базальтовую зернь Некрополя орошала человеческая кровь.
Без некоторой философии нельзя, скривился Егор, когда в одном из поворотов он наткнулся на армейский бронекостюм. Судя по снаряжению и нагрудным знакам, бедолага был здесь с месяц. Грудь прошила автоматная очередь. Он бы казался брошенным, если бы за лицевой пластиной не застыла иссохшая человеческая маска. Труп не был подвержен тлену, значит и маску лучше не снимать.
У парня забрали оружие, кислородный баллон, начинку бронекостюма, препараты – словом всё, что можно оторвать. Волей-неволей Егор вытянул из кобуры пистолет. Он начал было двигаться с излишней опаской, но кишка неожиданно закончилась, открыв лаз в широкую низкую камеру, которая светилась в тех складках, где поверхность колебалась. От этого создавалось ощущение морской качки. Егора замутило, он скорчился и замер.
Может оттого его не заметил человек в камуфляжном костюме штурмовика. У солдата Альянса, по-видимому, барахлила электроника шлема: он по-дедовски постукивал по височным пластинам. Другой рукой он придерживал рукоять тяжёлого пистолета-пулемёта. Одна очередь из такого и его изрешетят.
К счастью внимание штурмовика привлекло что-то в глубине камеры. И хотя шагов его не было слышно, Егор осторожно проследовал за ним, укрываясь за многочисленными движущимися складками и наростами.
Страх миновал, уступив место животному любопытству. Сквозь кожу перчаток колеблющаяся поверхность напоминала бугры массажёра. На мгновение он задумался над их происхождением и потерял из виду штурмовика. Каков бы ни был шум, Егор сорвал со спины автомат. Ещё раз внимательно осмотрел камеру – никого. Впрочем игры света достаточно, чтобы скрыться, да ещё пацаны баяли, что костюмы Альянса мимикрируют. Фантастика, мать её.
Вдруг что-то глухо как из бочки стукнуло. Егор опрометчиво выглянул и на глаза сразу попался проём с рваными краями. Прошли секунды, и камера мелко задрожала, края проёма плавно заволновались от неведомого ветра.
Егор решился. Метнулся и, прижавшись спиной к тонкой на вид, но по-прежнему твёрдой рваной мембране, на мгновение заглянул туда. Солдат Альянса, оставив в стороне пистолет-пулемёт, оседлал свободно парящий аппарат, в котором легко угадывалась форма истребителя. Егор перевёл дыхание и вновь заглянул в камеру или отсек. Штурмовик стоял на крыше аппарата и, засунув руки в воображаемые карманы, отплясывал ковбойский танец как в каком-нибудь вестерне. Зрелище было настолько невероятным, что Егор зажмурился. Парень был великолепной мишенью, только неудачник бы промахнулся. Но в последнее время на базе ребята были нелюдимы и боевой дух настолько падал, что и песен не услышишь. А тут экзотический танец в его честь.
Федерат проглотил проклятия в свой адрес и вошёл в отсек, не спуская пальца со спускового крючка. Штурмовик даже присел, но руки машинально метнулись к кобуре. Егор наставил на него автомат, мотнул головой. Тот поднял руки над головой. Маска позволяла вести разговор только по внутренней связи, но один чёрт не знаешь языка. Егор знаками приказал спуститься, пальцами пошевелил по кобуре и сделал воображаемый бросок в сторону, указал автоматом отступить к дальней стенке камеры, благо места было достаточно. Штурмовик оказался понятливым, отнюдь не фанатиком и в точности выполнил приказы.
Егор подобрал оружие и начал раздумывать, как с таким грузом забраться на корпус истребителя. В отсутствии пилота протокол позволял десантнику выполнять его роль. Он и понятия не имел, как туда проникнуть, но оставалась надежда на спасительный «сим-сим, откройся».
С надеждой всмотрелся в алое пятнышко, неразборчиво гуляющее по гладкой поверхности истребителя. Но Егор не настолько одурел от удачи, чтобы не разобрать лазерный прицел, которыми были снабжены пистолеты-пулемёты Альянса. И вновь удача была на его стороне: штурмовики бесстрашно вошли в отсек. Егор не стал палить по-киношному из двух стволов, зато расстрелял почти весь магазин. Нажав спусковой крючок ещё пару раз для страху, отбросил бесполезный автомат и, подтянувшись, забрался на крыло истребителя.
Машина не имела фонаря или граней, за которыми хоть как-то, но можно укрыться. Оставалось перелезть в хвостовую часть и надеяться на чудо. В спину отдало грохотом залпа от противника, но Егор уже находился на достаточной высоте. За ущерб машине можно было не беспокоиться – инопланетная броня.
Егор скосил глаза на горе-солдата, которого он лишил оружия, но тот благополучно укрылся под крылом. Эх, вариант с заложником, хоть и киношный, но всё же вариант. Оставалась ещё возможность сдаться. Русские не сдаются, некстати всплыло в голове. Шевельнулись остатки гордости, но не более. С хрестоматийной крылатой фразой на устах на базу прибывали «салаги». Но после первых боевых выходов пыл их угасал, а в глазах читалась детская обида, точно их жутко обманули отцы-командиры. В то же время не верилось, что войска Альянса станут мешкать и возиться с пленным. Егор колебался.
В этот момент на поверхности истребителя он увидел открытый люк, достаточно широкий, чтобы не заметить с самого начала. Не задумываясь, Егор скользнул внутрь.
Не ждали гостей, с досадой подумал он, оказавшись на дне пустого котла из того же материала, что и поверхность истребителя. Однако места было достаточно, чтобы вести стрельбу как из окопа. В ответ на мысли над головой раздался грохот выстрелов – не высунуться.
А они сейчас гранатой, запаниковал федерат и сжался, чтобы стать маленьким-маленьким. Перед глазами возникла мигом постаревшая мама, напуганная с широко открытыми глазами сестрёнка, закисший от хмеля отец клюёт носом в тарелку; квартирка со старыми бежевыми обоями и ревущий кран в ванной. А перед глазами – темнота. Егор встрепенулся, ладони уперлись в твердь. Над головой то же самое.
Егор запаниковал, забарахтался, сердце заколотилось с такой скоростью и силой, что он начал задыхаться. Он почувствовал укол автоматического шприца, встроенного в электронику бронекостюма. Под действием стимулятора стало легче. Он внутри истребителя, задание выполнено, кислорода хватало, радиации стало меньше – живём. Оставалось – ждать.
Дыхание окончательно восстановилось, мысли прояснились. Он включил фонарь и в луче света разглядел инопланетную темницу. Гладкая на вид с подобием окалины по поверхности. Егор провёл пальцем по стенке и вдруг ощутил что из твёрдой она обратилась в мягкую. Буквально через минуту наблюдений он ощутил себя в бурдюке. Пытаясь сохранить равновесие, Егор со злостью думал: ты меня ещё переваривать начни. Он попытался встать в полный рост, упершись руками в купол над головой.
Дальнейшие события потребовали ещё один укол стимулятора. Камера начала заполняться жидкостью, будто исходить потом. А самое ужасное: под её воздействие начал плавиться бронекостюм. Похоже, его ждала мучительная смерть. Потому мысль о самоубийстве казалась естественной. Егор без колебаний нащупал рукоять пистолета и снял с предохранителя. Оставалось дотянуться до лицевого щитка.
Но он не успел. Дикая боль мгновенно переросла в нечто запредельное: пустоту, отрешённость. Боль продолжалась, но она была чужой; боль принадлежала другому телу. Это было неприятно и Егор брезгливо отделился от чужой сущности. Глаза ещё принадлежали ему, но наряду со страшным видением щупалец, опутавших тело, ему открылась небесная синева.
Первое ощущение: он снова парит на крыле. Он видит всё со всех сторон. Если прищуриться, можно разглядеть движущиеся дюны внизу. Скорости нет предела, он подныривает в воздушные волны. Егор зашёл на вираж и краем глаза заметил горячку боя. Он в паре километров от Некрополя, но в состоянии в мгновении ока добраться до него.
Очень медленно, лениво над ним прошла пара «иглов». Егор шутливо догнал их, пристроившись в хвост. Один из них махнул крылом. Федерат задумался. Он чувствовал в себе такую силу, что был способен протянуть ладонь и сжать самолёт.
Пока Егор позволил себе философствовать «иглы» вдруг ушли в разные стороны. Он остался ни с чем. Должно быть команда отступать пошла по каналам связи мгновенно. Войска Альянса прыснули от плиты. Лишь несколько продолжили бой.
Один даже выпустил ракеты по инопланетному истребителю. Летели они медленно и Егор, как чувствовал тело, так и уклонился. Но начинка зарядов разорвалась просто в непосредственной близости. Егора ощутимо качнуло, понадобилось время, чтобы сориентироваться. За те несколько мгновений он ощутил прямое попадание ракеты. Боль по всему телу от кромки носа до двигателя заставила его сконцентрироваться.
Он не видел самолёт противника, но ощущал по избранным колебаниям воздуха. На мгновении он показался при очередном вираже. Егор с большой охотой мысленно раздавил его как насекомое. «Игл» или «Раптор» сжался как бумага под действием огня и рассыпался в воздухе. Никакого снаряда или зелёного луча. Невидимая страшная сила впечатляла.
Но оставалась задача максимум: довести истребитель до базы. Уж если так просто управлять техникой из другого мира, то, отчего не попробовать выйти из неё? Егор попытался вообразить, как это происходит, но рассмеялся. Как можно выйти из самого себя. Он с удовольствием нырял в струи ветра, то падал камнем вниз, то скользил почти над самой поверхностью, рассекая тучи песка. Достигнув горного хребта, он взмыл ввысь и летел, пока мир вокруг не обратился в ледяную синеву. Он чувствовал, что в состоянии парить над орбитой и достигнуть любой точки планеты. Пустынный тропический остров или затерянный в уральской глуши посёлок с несколькими родными людьми.
Егор вздрогнул от треска в ушах. В последний раз на связь с ним выходили когда-то в далёком прошлом.
– 212-й базе, 212-й базе, – замирая от волнения, крикнул в микрофон Егор. – Операция «Захват» выполнена. Машина управляема.
– Хорошо, боец.
Голос спокойный, но преисполненный настоящей силы – так умел говорить только командующий базы специального назначения, полковник Вронский. Несгибаемый, жёсткий, но немало найдётся ребят, кто скажет: батя мне жизнь спас. Однако как они на связь-то вышли, недоумевал в глубине души Егор.
– Товарищ полковник, – подражая его голосу, постарался как можно хладнокровнее доложить федерат, – машина слушается руля, уничтожен противник…
– Видели, боец. Так служить. Возвращайтесь.
Егор вошёл в крутое пике и на скорости невероятной, от которой круги пошли под глазами, вернулся к Некрополю. До базы не менее двадцати километров и в какую сторону лететь он не знал.
– Наши самолёты видишь? – осведомился полковник Вронский.
Пара «сушек» действительно заходила на него. Егор было напрягся, но, задохнувшись, вспомнил, что от одной лишь мысли может стереть своих в труху.
– Они тебя доведут до базы, – сказал Вронский. – Я не буду отключать связь. Что узнал о машине?
Егор, пристроившись в хвост к истребителям, как можно подробнее описал свои злоключения. Попутно осведомился о ребятах из ударной группы.
– Пока ничего не известно. Приоритетная задача – инопланетный истребитель. Как меня понял?
Егор отчеканил ответ, а сам себе удивился: как про товарищей-то забыл; мог бы полетать над плитой. Федерат сжал губу. Он вдруг с трудом вспомнил их имена и лица, будто они не встречались лет тридцать, а он зажил чужой бурной жизнью.
Для инопланетных истребителей подальше от базы в котловане выстроили небольшую площадку. Когда Егор завис над ней, сюда уже стянули всю имеющуюся на базе технику РХБЗ; то тут, то там сновал неуклюжий персонал в жёлтых комбинезонах радиационной защиты. Истребитель пришлось сажать также, как и уничтожать противника: силой мысли. Это оказалось труднее, чем оседлать моноцикл, истребитель упорно не хотел замереть на незнакомой поверхности. Егор всем существом чувствовал неприязнь к бетону, но после нескольких неудачных попыток почувствовал удар и истребитель, покосившись, сел.
Несмотря на слышимое копошение по телу машины, Егор взволновался. Ну, а вдруг не достанут. Он почувствовал острую необходимость в стимуляторах, но медицинский блок опустел. Егор начал задыхаться от нахлынувшего груза, за которым неминуемо придёт боль.
На препараты его подсадили товарищи. Впрочем в условиях боевых выходов каждый справлялся с депрессией как мог. Были стимуляторы, одобренные Министерством обороны и были химики-любители, которые могли сварить любую дрянь. Когда возникал очередной инцидент, связанный с наркотиками, военная полиция ещё как-то пыталась бороться, устраивались реабилитационные курсы. На один из таких угодил Егор, но помогли не столько они, сколько сестра Марина. Каждый день общаясь по «скайпу» с малявкой, он не так остро чувствовал груз внутри себя. Они оба даже придумали ничем не подтверждённую методику борьбы с признаками ломки, хотя и не сравнимую с ломкой от иных наркотиков.
– Тысяча, – сквозь сжатые зубы произнёс Егор, – девятьсот девяносто семь, девятьсот девяносто четыре, девятьсот девяносто один, девятьсот во…
Свет больно полоснул по глазам, на мгновение он увидел тёмный лицевой щиток костюма радиационной защиты. Сознание померкло.
Он очнулся в отдельном боксе, укрытом пологом полиэтиленовой плёнки, сквозь которую проникал мягкий свет ламп. Совсем как внутри Некрополя. Над головой пузырь капельницы, ненавязчиво пищат медицинские приборы. Егор с трудом повёл шеей. Попытался позвать доктора, но вышел невнятный шёпот. Попытался двинуть рукой, чем вызвал мучительную боль по телу.
– А вот и наш герой очнулся, – по-отечески произнесли над ухом.
Егор испуганно обернулся. Над ним высился коротко стриженый крепыш в зелёной рубашке и брюках, он скупо улыбался, что было невероятно для его грубо выточенного лица.
– Товарищ полковник, – попытался встать Егор, но был остановлен ладонью каменной крепости. – А что? А я…
– Герой, – без тени иронии повторил Вронский. – Все только о тебе и говорят. Журналисты хотели устроить пресс-конференцию, но я тебя этим хищникам не отдам. Откровенно говоря, ты мне нравишься боец, таких как ты мало. Теперь будешь при мне, и Альянсу не поздоровится.
Пока Вронский говорил, он приблизился к пологу и открыл клапан. В проём заглянули те, кого он очень хотел видеть.
– Нам разрешили вылететь к тебе, – улыбалась сквозь слёзы мама. – В отпуск тебя не отпустят, но поживём здесь.
– Давай, сын, – поднял руки над головой почему-то и здесь пьяный отец. – Кулаки будем за тебя держать, покажи этим.
Они стояли по ту сторону плёнки, улыбались, но не делали и шагу. Родители немного напоминали движущиеся картинки.
– А малявка-то где? – слабым голосом поинтересовался Егор. – Не пустили?
Марина сама выглянула из-под плёнки, дичась его, глаза страшные, как когда она впервые увидела брата после реабилитационного курса.
– Ты наркоман ****ый, – зло проговорила она. – Ты опять сел на иглу, да?
Егор смотрел на сестру разиня рот, а мама лишь ласково пожурила её. Полковник Вронский заслонил родных и отчётливо произнёс:
– Ты нужен стране, боец. Ты нужен машине.
И видя удивление на лице федерата, продолжил, закрывая клапан полога:
– Наши очкастые гении так и не нашли способ управления истребителем. Пилоты, которых помещали в кабину, ничего не могли сделать. Машина, очевидно, выбрала в пилоты тебя. Ничего не чувствуешь?
Федерат прислушался к себе. При движении тело нестерпимо болело и хотелось как тогда в кабине отделиться от него. Он представил себе машину, и гладкая её поверхность приятно охладила раскалённую кожу.
– К службе годен, – тепло проговорил полковник и помог встать. – Нужно идти. Враг жаждет реванша.
В глазах потемнело, иначе никак не объяснишь, что не заметил как прошли они по коридору, вышли к автомобилю. Он было попытался напомнить, что лежит в стерильной медицинской одежде, но оказалось, он лежал в форме. Сил задуматься не оставалось. Сам знаменитый полковник Вронский благоволил ему как к родному.
– У меня, боец, нет семьи. Как-то всё времени нет, да и стар уже. Но от такого сынка не отказался бы.
Федерат с благодарностью покосился на мужественного человека. Это был его отец и под его твёрдой рукой не страшно. Он взмыл за него ввысь и, подчиняясь приказам по радио, нанёс удар по ближайшему аэродрому противника. Его ждали и залп десятков ракет тому подтверждение. Тупая боль по всему телу машины не мешала ему бить наотмашь. Взмах – и технику разметало во все стороны, взмах – и в ангаре зияла рваная дыра. Пилоты тех истребителей, что не успели эвакуировать, пытались навязать хитрый бой, играя в кошки-мышки. Но задача была чёткая – нанести урон инфраструктуре противника. Наконец, он охнул от прямого попадания снаряда, очевидно даже с обедненным ураном, так как жар был нестерпимым. Как-никак машина одна, и стоило её поберечь. К тому же, на глаз, буянил он отменно. Федерат развернулся юзом и начал стремительное кабрирование.
Он вновь возвращался героем. Глаза полковника Вронского о многом говорили: он гордился. Родители махали ему руками издалека, но федерат едва взглянул на них. Впереди тяжёлая работа. Он воевал и возвращался на базу лишь перекусить и немного поспать. Последнее удавалось не часто, но старого армейского желания «минуток шестьсот плющить подушку» не возникало. Ему снились кошмары. В них он вновь оказывался в бурдюке, наполняющемся жидкостью, его душили живые лианы проводов, его кололи раскалёнными иглами до костей. Боль резала подсознание, и он вскакивал с постели.
– Ты опять стал колоться, – сестра кусала губы от обиды. – Очнись уже, долбоёб.
Глаза заплаканные, страшные, под носом течёт, на зубах серые брекеты, а от этого ухмылка вызывала дрожь. Отчего-то дрожь приятная, но для другого тела, не его. Браниться при брате она начала, когда он приехал во внеочередной отпуск после курса реабилитации. У неё уже была компания ребят, среди которых за буйный нрав и умение драться наравне с мальчишками, она слыла «своим пацаном». В компании, в отличие от школьных товарищей, никто не обращал внимание на изрытое угрями лицо и брекеты. На упрёки матери она по-мужицки шмыгала носом и прокуренным баском клялась, что «не будет». Она уже не была тем забитым воробушком, когда он только уходил на срочную службу. Когда заканчивались медицинские препараты и становилось совсем невмоготу, Марина подходила к нему вплотную, брала за грудки и очень жёстко, матерно требовала, чтобы он взял себя в руки. Он утыкался ей в махонькую грудь и всхлипывал. Становилось чуть легче. Мать после пройденного медицинского курса и клейма наркомана начала избегать встреч с ним, боясь чужого слова; отец не просыхал, пытался шуметь, но получал от сына на орехи, обижался; родители почти не разговаривали с ним.
Оставалась сестрёнка, которая не боялась выбалтывать сочные, откровенные подробности жизни посёлка. Это она, уже после отпуска, придумала считать, когда его начинала съедать боль, якобы также считала, когда стоматолог сверлил зуб или когда отец лупил её смертным боем. Она примешивала в речь такие перлы, что даже видавший виды брат морщился.
– Я тебя ударю, – клятвенно пообещал он и вскочил, – если будешь материться!
– Догони, догони, – показала она язык и скорчила обидную рожицу.
Он кинулся было за ней, но путь ему неожиданно перегородил Вронский.
– Ты куда, боец?
– За сестрой.
– Здесь её нет, – Вронский повёл плечом, демонстрируя, что в боксе кроме них никого. – Они уехали. Их нет.
– Но я только что… – попытался вспомнить он, когда прощался с родителями, но не смог.
– Ничего боец, ничего, – обнял его за плечи отец. – Есть новое задание.
Он начал свыкаться с тяжёлой работой, вошёл в ритм. Его били по телу снарядами, как ударами мыском ботинка по рёбрам, по лицу. Боль притуплялась, оставляя гнетущее чувство. Так как ночью продолжали сниться кошмары, он внушил себе, что сон – пустое занятие. Будучи машиной это легко осуществить. Он свыкся с ударами и чувствовал себя неуютно, когда их не было. Боль и извращённое удовольствие слились воедино. Лишь иногда он прибывал на базу, едва глядел на картонные рисунки персонала, шёл в больничный блок и ложился в кровать для обследования. Закрывал глаза.
Когда открывал, рядом лежала девушка, в которой лишь приглядевшись и сложив обрывочные воспоминания, узнавал сестру. Они в молчании смотрели друг на друга. Она что-то спрашивала его, дёргая подбородком, но он лишь вновь закрывал глаза. Отец, полковник, больше не появлялся, но иногда в натёртых до зеркального блеска поверхностях он видел Вронского. Поддавался вперёд, то же самое делал Вронский, становясь комично большим. Он-то всего лишь хотел просить, чтобы обследования проводили в чаше пилота инопланетного истребителя. Там хорошо, покойно.
Но пришло время, когда его подбили. По-настоящему. В горячке боя он просто не заметил ловкий маневр. Удар был настолько силён, что тело машины отделилось от него. На мгновение он почувствовал себя беспомощным. Перед глазами вновь появилась кошмарная мгла, а в коже задрожали иглы и он чувствовал отростки всем существом. Он очнулся почти над самой землей, пропахал каменистую поверхность и всё-таки взмыл в небо.
Волей-неволей пришлось покинуть аппарат. Сам отец, полковник Вронский, нёс его до бокса. Обгоревшие с бледной коростой пальцы не желали двигаться. Он хотел спросить, что с лицом, но язык еле ворочался, облизывая беззубый рот.
Лёжа в боксе, он искал глазами отца, зажмурился, и перед ним вновь лежала девушка.
Она лежала в равной ночной рубашке, сбежав от пьяного родителя. По-щенячьи потянулась к нему, но он остановил её ладонью. Кожей почувствовал на её плече вспухший отпечаток от провода. Она захныкала. Он испуганно отшатнулся. Рваный рукав сполз по плечу, открыв ещё совсем мальчишеское тело. Что-то внутри под животом вспыхнуло, и в память врезались тысячи игл, не чета тем, что буравили его плоть.
– Проснись, Егор, – прошептала она кому-то когда-то и поцеловала его в губы.
Её оттащили за волосы. Она, задохнувшись, пыталась кричать, но выходил надрывный стон.
– У нас всё ещё важная работа, боец.
Он сам или очень на него похожий крепыш отбросил девушку к стене. Вытянул из кобуры пистолет и направил на неё. Федерат хотел запротестовать, как вдруг понял, что это он сейчас готовится выстрелить.
– Нужен машине, – неслышно прошептало его отражение грубо выточенного лица в начищенном до блеска стекле медицинского шкафчика. – Прикончи и будь машиной.
Он уже начинал чувствовать острую потребность слиться с истребителем. Вне чаши пилота такое ощущение, будто из тебя выворачивают внутренности. Всего-то и мешает вернуться – скорчившийся, заплаканный человечек, пытающийся встать.
– Егор, проснись, – всхлипывал человечек. – Я без тебя не смогу. Отец убьёт меня. Он пьяный за мной не только с ремнём гоняется. Он хочет…
Она пыталась подняться, скользила рубашкой по стене, отчего подол задрался и были видны кривенькие ножки в синяках.
– Забери меня к себе. Ты когда маленьким был, жениться на мне обещал. Помнишь? Ты мне колыбельную пел.
Она, задохнувшись, со всхлипом фальшиво потянула:
– Спи, Марина, баю бай, боль мне всю свою отдай. Мне больно!
Коротко стриженый крепыш схватил её за волосы и поднял так, что она стояла на самых цыпочках. Её личико с опухшим от слёз носом, её глаза были знакомы в прошлой жизни. Ещё до машины. И страх перед стоящим над ней, истязающим её человеком был знаком. Это было в полутьме квартиры. Он бросился с кулаками на отца и получил свой первый шрам.
– Давай, боец, сделай это, – нетерпеливо с неожиданным чувством понуждал его полковник Вронский.
Пистолет в руках задрожал, ствол недвусмысленно качнулся к крепышу.
– Отпусти, отпусти, – одними губами произнёс он.
– Нужен машине, – неслышно разевал рот полковник. – Машина.
Кабина истребителя, как вязкий кисель, как объятия сна не выпускала его. Он чувствовал иглы в своём теле, как нити неведомого кукловода. Жидкость, которая окружала его, давала возможность дышать. Всё, что вне машины – гнетущая пустота. Или эта надоевшая девчонка, которая одним своим существованием делала его жизнь мучением. Она – его крест, горб, тяжкая ноша. Пока она жива, он портит себе кровь, он надрывается, чтобы хоть как-то обеспечить жизнь семье и сестре.
Сестра и машина. Они – единый стержень. На одной его стороне боль жизни, с другой – удовольствие чужой сущности.
– Машина, – тягучим шоколадным голосом напевал мантру Вронский.
– Егор, – полным страдания шепотом молила сестра, – Проснись, Егор. Тысяча, девятьсот девяносто семь, девятьсот девяносто четыре, девятьсот девяносто один, девятьсот восемьдесят восемь.
Две иглы впились в подкорку мозга – инородная и эфемерная. Запредельное чувство, которое он не мог больше выдерживать. Под счёт Марины он поднёс ствол к голове и нажал на спусковой крючок.
Перед глазами жуткая муть из сновидений, а затем по телу электрической искрой прошла боль. Это были его муки, от которых не отделаешься. Егор попытался зацепиться за остатки сновидений. Ему это почти удалось.
Он медленно двигался по гигантскому губчатому провалу. Выступы, походившие на технические этажи, были переполнены какой-то дрянью. Невидимой рукой его относило к дрожащим живым модулям внизу. Он не видел, но ощущал, что в каждом – а их было видимо-невидимо – по истребителю, в котором не жили и не умирали полумертвецы. Его сон, как и его тело, и сознание могли жить не одну тысячу лет, пока будет длиться путешествие в неведомые глубины космоса. Зачем, для чего? Мертвецам это знать не полагалось. Они становились машинами.
Егор в отчаянной тоске и боли метнулся в сторону, но путь перекрывала та же кожаная перегородка, что и по всему кораблю. Федерат вообразил удар, и это было последнее, что получилось. Поверхность корабля сжалась, взорвалась, но истребитель уже опорожнил кабину.
Егор вместе с питательной жидкостью и продуктами жизнедеятельности вывалился на мягкую кучу. Он не сводил глаз с колышущейся прорехи в стене. Она шевелилась не от ветра, а от своей машинной боли. Он попытался ползти, но замер от страданий человеческих. В кровавом месиве, которая была вместо ладони, угадывались пальцы. Они до сих пор удерживали рукоять взорвавшегося пистолета. С оружия успела сойти оксидная плёнка, ткань костюма обратилась в лохмотья, оголив деформированные пластины брони.
Его вытошнило жидкостью, благодаря которой он мог дышать. Смешанная с рвотой, тем не менее, она всё ещё годилась для использования. Но живительная сила вытекала в ту же дыру, в которую попала в шлем с помощью одной из игл.
Он подтянулся всем телом и змеёй преодолел пару метров. Рука въехала во что-то вязкое, но удалось сдвинуться ещё немного. От того, что он увидел, его стошнило вторично. Рука утопала в человеческих потрохах.
Он начал считать с тысячи.
Егор полз по куче мертвецов, которых, подобно ему, выпростал истребитель. Не все они были в бронекостюмах. Были те, которых и людьми-то не назовёшь – гуманоиды. Сколько же миров нужно этой ненасытной утробе.
Он дотянулся здоровой рукой до рваной раны корабля. Лоскуты уже не дрожали, но начали источать вязкий сок, благодаря которому обретали прежнюю силу и затягивали прореху. Воя от мук, Егор вполз за край пропасти.
Он лежал навзничь в камере и нутром чувствовал, что для корабля он как заноза. Можно оставить его в покое, а можно вытащить. Но у машины был приказ, сверхзадача, которому подчинялась её живая программа. Машина заполнялась особями, алчными до их секретов. Некрополь – гигантская мышеловка. Это поняли уже давно, но человек привык пилить сук, на котором сидит.
Жидкость почти вытекла. Минута-другая и он задохнётся. Боль иссушила разум. Егору вдруг стало всё равно. Перед глазами приглушённый, умиротворенный инопланетный свет. Сознание начало гаснуть.
Вдруг над ним появилась сестра и, по-собачьи изогнув голову, внимательно рассмотрела его. Он вымучено дрогнул уголками губ.
– Ты на говно похож, в курсе? – с детской непосредственностью сообщила она.
– Я… тебя… – он попытался дотянуться до Марины здоровой рукой.
– Догони, – хихикнула она, – догони.
Смех её отозвался эхом в голове. Егор двигался, не различая, куда ползёт. Сестра продолжала дразнить его, а он сжимал локоть за локтем, баюкая повреждённую руку, полз на голос. И считал про себя. Сбившись в очередной раз, он прислушался. До уха долетели чужие голоса. Их речь он понимал. Он не мог сообразить, как слышит их, ведь передатчик повреждён.
Те, кого он услышал, замерли на полуслове, когда неведомо откуда на них выползло нечто. Оно невидящими глазами всмотрелось на группу людей, ощетинившихся автоматами. И услышало слова, в которых сомневался человек:
– Это же 212-й! Егорка! Он жив!