Защитник

Маша Шаммас
Бабушки под Есениным окном собирались каждый вечер.

Как Есеня уроки сделает, полдник проглотит, они уже и подходят, одна за одной. На лавочке рассаживаются, за разговоры принимаются. Это разминка.

Есеня, значит, прыг! – в сандалии свои и на улицу.

А они ему местечко уже припасли; лавка-то длинная да широкая!

И давай: «Гур-гур-гур! Гур-гур-гур!» Пока говорят, Есеня всё терпит. Потом, вроде, одна замолчит. Другая замолчит. Третья притихнет. Есеня – тут как тут!

– А что, бабушки? Сегодня петь не будете?

А они уж рады-радёхоньки.

– Как не будем? Матрёна! Запевай-ко!

И как затянут...

Есеня тоже. Подпевает, что знает. Много песен он уже знал. А уж как любил-то он эти посиделки! Больше всего сокрушался, что у него своей-то бабушки нет.

Редкие прохожие не останавливались, чтобы послушать.

А уж свои-то, из трёх окрестных домов, с балконов да их окошек высовывались.
Нравилось.

Но не всем, правда.

Были во дворе такие вредные мальчишки, что бабушкам за глаза насмешки чинили.
Есеня-то с ними через это и не водился.

А тут совсем казус вышел.

Однажды вот так выходит Есенька из своего подъезда, а тут уж целая ватага собралась. У Володьки большого из красного дома велосипед, да у Сашки рыжего. Вот мальчишки по очереди-то и катаются. Какие побольше ростом, у Володьки велосипед просят, какие поменьше – у Сашки.

Да Сашка-то самый вредный оказался. Просто так велосипеда не дает, а ты вот заслужи! Ну что будешь делать...

И вот, говорит Сашка одному, Сеньке:

– Вот скажешь, что бабки эти дурацкие расцыганились, да орут, как белуги – тогда дам велосипед.

Каков подлец?

Знает ведь, что Сенькина бабушка тоже там, на лавке сидит.

А тут как раз Есеня идёт.

– Не смей, – говорит, – Сенька! А ты, дурья твоя рыжая башка! Чего моих бабушек обижаешь? – Сашке, значит.

Сашка – ну хохотать. Он и ростом побольше Есени, и пузатее. Колышется над ним, как студень.

– Да какие они твои! Все во дворе знают, что у тебя ни одной бабушки нету, а тут – твои!

И смотрит на Есеню насмешливо сверху.

Тут Есеня малиноветь стал. Кулаки сжал, затрясся весь и давай расти!

Рос, рос – и вдруг стал большим малиновым крокодилом. Пасть разинул – и давай щёлкать. Кому штаны порвал, кого укусил.

Потом ещё пошире пасть разинул – так оба велосипеда вмиг и проглотил!

Потом уж только сменил гнев на милость – снова мальчиком сделался.

На следующий день Есеня, как обычно, сидел с любимыми бабушками на лавке.

Вечер обещал быть долгим, интересным.

Небо над тремя домами окрасилось сразу в несколько цветов. Солнце висело невысоко, раздумывая, сесть ли, остаться ли послушать пение старушечьего хора.

Бабушки с удовольствием и с некоторым удивлением взирали на местных мальчишек, которые суетились вокруг. Кто тащил вчетвером стол, кто вазочки с печеньем. Малыш Бориска из пятой квартиры нёс, усердно пыхтя, трёхлитровую банку варенья.

Фыркая и отдуваясь, раскочегаривали чуть поодаль самовар Сашка да Володька, да потирали время от времени укушенные места.

Поглядывали и на Есеню – может, отвернётся. Ну, это чтобы сбежать.
Но Есеня уже заприметил их заговорщические взгляды.

Широко открыв рот, он несколько раз клацнул зубами и погрозил в их сторону пальцем.

Самовар раскочегаривался.


Декабрь 2015