–Ты мне брось сказки рассказывать - противно ей видите ли. А кто тебя в город тащил? Жизнь ей видите ли деревенская надоела, городских радостей захотелось, романтики. Может, думаешь, что тебя на каком-нибудь углу принц в белых штанах ждёт, и из Мерседеса ручкой поманивает, чтобы под венец вести? Нет, милая, здесь совсем не так! Здесь джунгли! И если ты этого не поймёшь, не научишься кусаться, да так, что клочья летят, то тебя сожрут вместе с твоей невинностью. Забыла, как на дискотеку ходила? Как всю ночь потом тряслась? Думаешь, дальше по-другому будет? Вот посиди и подумай, а у меня дела. Да, на плите макароны с котлетами, подогрей обязательно, холодные не ешь!
Дверь захлопнулась и Люська осталась одна. Она понимала, что её двоюродная сестра во многом права. Но неужели все люди такие злые, что все хотят только для себя, что никому нельзя доверять, и всех надо бояться? В голове промелькнули события последних дней: подозрительность и придирки старшей по смене, масляная рожа экспедитора Марата, его приглашения прокатиться вдвоём за город с откровенными намёками хорошо провести время.
–У, гад! – Подумала она и, положив подушку в угол дивана, скинула шлёпанцы, поджала под себя ноги и удобно устроилась. Ей нравилось так сидеть, машинально переключать каналы телевизора, ища что-нибудь интересное, и ни о чём не думать. Но это были первые дни городской жизни, когда после провала в институт она попросилась пожить у двоюродной сестры, присмотреться, найти работу до следующего лета и поступать в институт снова. Сестра и сама подумывала об этом.
Ну, зачем сейчас Люське домой? И что там? Месить осеннюю грязь? Смотреть на беспробудное пьянство вымирающей деревни? Думала об этом, но вслух не высказывала, ждала, что Люська решит. После развода с мужем-алкоголиком, разменом квартиры и другими неурядицами ей хотелось иметь рядом кого-нибудь, чтобы не чувствовать себя одинокой, чтобы можно было сказать и услышать в ответ добрые слова, которых на её тридцатилетнюю жизнь так мало выпало. А тут Люська сама…
Начинало темнеть, и Люська потянулась к торшеру, но передумала нажимать на выключатель. Зачем ей свет? Читать она не будет, хватит, начиталась! Вот если на подготовительные курсы устроиться - говорят, что поступить будет проще. Деревенскую школу с городской не сравнить. А от учебников до сих пор в голове каша. Литература эта с её образами, лирикой, патриотизмом… А физика? Зачем ей знать, куда улетит камень, брошенный с такой-то скоростью, да под таким-то углом? Что, камни предстоит в жизни кидать? Да ещё и под углом? Не знает её отец, что такое экзамены, но как хочется ему, чтобы получила она образование, чтобы при случае вставить в разговоре, что дочь учится там-то и скоро станет…
Она встала и подошла к окну. Сквозь тюлевую штору было видно, как в свете фонарей крупой сыпал первый снег и, разносимый порывами ветра, скапливался у обочин дорог и в не успевшей пожелтеть траве.
–Как там сейчас дома? Наверное, топят печку и готовят ужин. А отец пошёл подкинуть корму скотине и добавить воды. На обратном пути он запрёт ворота длинным засовом и, как всегда, скажет своему псу Рыжику, чтобы тот честно нёс службу. Рыжик потрётся о ноги хозяина, постарается лизнуть в руку, выражая свою преданность и, поняв, что еды до утра ему не будет, уляжется под навесом на старый солдатский бушлат у самой стены на ворохе прошлогоднего сена.
Хорошо бы на ноябрьские праздники домой съездить, но кто отпустит? А со сменщицами не договориться, стервы ещё те, сами готовы вырвать день-другой и причины найдут: дети больные или родители. А Люська одна, какие у неё заботы? И врать она совсем ещё не умеет. Нет, долго она там работать не будет. Не её это! И на рынок работать она не пойдёт, хоть и предлагали ей хороший заработок. Но сестра отговорила – впереди зима, постой-ка на морозе весь день, уж лучше в тепле, а там видно будет. Прошлись они с сестрой по рынку, где такие же молодые девчонки, как Люська, стояли у палаток с заморским барахлом, определяли в толпе своих потенциальных покупателей, а найдя, начинали расхваливать товар, предлагали примерить и обещали сделать скидку.
Нет, стоять с обнажённым пупком, как доказательством естественного, а не пробирочного происхождения и ловить на себе похотливые взгляды проходимцев, время от времени курить, сплёвывая в сторону, или разгадывать кроссворды, ожидая, когда такие же молодушки начнут развозить в больших термосах кофе, сомнительного качества и бутерброды, она не будет.
Видимо деревенская жизнь и воспитание научили Люську отличать доброе от недоброго. И фальшь, прикрытую блеском мишуры многословия и лживых улыбок. Да и время пришло стать серьёзней, решать всё самой. Сестра может только посоветовать, больше некому, а остальное – за ней, за Люськой. И что хорошего на рынке? Наняться к какой-нибудь хамоватой тёте, работать за проценты и без трудовой книжки? Или идти на фруктовые ряды к кавказцам? Что ещё может предложить рынок?
.
–Зря я начала этот разговор, чего добилась? Сестра теперь переживать будет, она ни при чём, она добра желает, и деньгами помогла, и с работой. А я – дура, самая настоящая дура! Ладно, вернётся сестра всё объясню, прощенья попрошу, она поймёт. – Люська снова устроилась на диване, а память вернула её к тому дню, когда она забирала в приёмной комиссии свои документы.
–Но, вы, можете поступать на платное обучение. – Произнесла секретарь, - места, кажется, есть. Сейчас уточним, если желаете… Сразу за весь год платить не обязательно, можно в два приёма, так легче.
–Я подумаю. – Это всё, что она могла ответить. А в горле был комок. И чувство обиды, ненависти к спокойным и вежливым экзаменаторам, к этой секретарше, с бриллиантовыми серёжками, да и к самой себе, заставило её быстро расписаться в какой-то книге, взять свои бумаги и выйти.
Она шла и ей казалось, что все на неё смотрят и зло спрашивают – в калашный ряд захотела?
Люська прошла на кухню, включила свет и обвела взглядом плиту. Есть она не хотела. Без всякой цели открыла холодильник, потом закрыла его и села на табуретку. Было слышно, как в квартире этажом выше топал ножками малыш, доносился детский смех и приглушённый говор взрослых. Люське захотелось хоть ненадолго оказаться среди этих людей, взять на руки малыша или просто погладить его по головке. Какую добрую, чистую зависть испытывала сейчас она к этим счастливым людям. Будет ли у неё счастье? Ей скоро девятнадцать, а время так быстро летит…
2006 г.