Колчака дела семейные, окончание.
(Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2016/01/11/482)
Итак, в сентябре 1918 года Колчак, с разрешения правительства императорской Японии, вместе с руководителями английской и французской союзнических миссий, приплыл из Японии во Владивосток.
Из Японии во Владивосток, а затем через всю Сибирь Колчак ехал как частное лицо в штатской одежде.(!!!)
В Омск он приехал в середине октября 1918 года и оттуда написал письмо генералу М.В. Алексееву на юг, где сообщал о своем решении пробираться в расположение его войск и работать под его началом. Колчак не знал, что за неделю до отправления его письма Алексеев скончался (после чего во главе Добровольческой армии окончательно утвердился А.И. Деникин).
Перед тем, как продолжить рассказ о деятельности Колчака в России, закончим повествование о его ближайших родственниках.
О романе Анны Тимирёвой с Колчаком в предыдущих главах речь уже шла, и повторять все его перипетии нет особой необходимости.
В 1918 году, по его приглашению, Анна Тимирёва прибыла в Омск и стала открыто проживать вместе с Колчаком, в качестве его сожительницы.
(Своей «гражданской женой» Колчак, отчего-то, официально так ее и не признал, даже после своего ареста в 1920 году).
Ничего особо примечательного в 1918-1919 годах в жизни Анны не происходило.
Официально, в 1918—1919 годах в Омске она числилась переводчицей отдела печати при управлении делами Совета министров и Верховного правителя.
В начале 1920 года она отправилась, вместе с Колчаком, в его последнюю поездку на поезде в Иркутск, где он и был арестован.
Видимо, она действительно «добровольно арестовалась» (по определению председателя Иркутской чрезвычайной следственной комиссии К.А Попова).
Хотя много лет спустя, в 6 июля 1954 года в письме на имя Г.М. Маленкова, А.В. Книпер-Тимирёва писала, что она не добровольно арестовалась», а была таки АРЕСТОВАНА:
«Я была арестована в поезде адмирала Колчака и вместе с ним. Мне было 26 лет, я любила его и была с ним близка, и не могла оставить этого человека в последние дни его жизни».
Впрочем, она просила о своей реабилитации и поэтому «козырять» добровольностью своего ареста ей совсем не было смысла.
Кстати говоря, в результате всех этих обращений, советские руководители Анну полностью реабилитировали и она последние годы жизни не только проживала в Москве, но даже лечилась в больнице предназначенной … для старых большевиков!!!
Ну да об этом поговорим чуть позднее.
Значительно менее известны некоторые детали жизни Анны Тимирёвой, произошедшие уже после ареста и расстрела Колчака.
Существует популярная легенда о том, что Анна, узнав о расстреле Колчака, якобы пыталась собственноручно задушить (!!!) председателя Иркутской губчека.
К примеру, в книге В.Г Хандорина «Адмирал Колчак: правда и мифы» утверждается:
«Узнав о расстреле Колчака, Тимирева на допросе пыталась задушить председателя Иркутской губчека С. Чудновского, а затем неудачно пыталась покончить самоубийством».
Многие обожатели «страстного романа» Колчака и Тимирёвой очень любят повторять эту выдумку.
Что тут скажешь…
Во-первых, к моменту расстрела Колчака Самуил Гдальевич Чудновский вовсе не был «председателем Иркутской губчека», а являлся председателем чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака, что совсем не одно и тоже.
Во-вторых попытка нападения (а уж тем более – убийства) подследственным председателя губчека (да еще сделанная на допросе, в официальной обстановке), по законам того сурового времени закончилась бы для подследственного быстро и печально у ближайшей «стенки».
Таки вещи тогда не прощали никому, тем более не простили бы сожительнице Колчака, ненависть к которому в то время была огромной.
Сама Анна Тимирева, в своих воспоминаниях, описывает утро после расстрела Колчака достаточно спокойно и без всяких романтических «красивостей» а также попыток удушения героиней главного злодея, сделанных в духе голливудских боевиков:
«А наутро — тюремщики, прятавшие глаза, когда переводили меня в общую камеру. Я отозвала коменданта и спросила его:
— Скажите, он расстрелян?
И он посмел сказать мне «нет».
— Его увезли, даю вам честное слово.
Не знаю, зачем он это сделал, зачем не сразу было узнать мне правду. Я была ко всему готова, это только лишняя жестокость, комендант ничего не понимал».
Как видим, никаких особенных жестокостей в её тюремном режиме не было.
Тюремщики, почему-то, при переводе её, после расстрела Колчака, в общую камеру, не орали ей что-нибудь типа: «Пошевеливайся подстилка колчаковская!» (примерно так ведь у нас стало принято изображать поведение «служителей ГУЛАГа»), а «прятали от неё глаза».
Анна при этом могла отозвать (!!!) коменданта тюрьмы (который присутствовал при ее переводе в общую камеру) в сторону и задать ему вопрос о судьбе Колчака.
А этот чекистский комендант, почему-то не расхохотался ей в лицо, продекламировав популярную частушку: «Вэчека, вэчека, приласкала Колчака!!!», а стал отрицать расстрел и даже давать ей честное слово (!), что Колчака куда-то увезли...
Вот такие «зверские порядки» царили тогда в иркутской тюрьме, по воспоминаниям Анны Тимирёвой.
Спустя несколько дней, 14 февраля 1918 года Анна Тимирёва написала следующее, «вполне мирное» заявление на имя того самого якобы «полузадушенного ею» С.Г. Чудновского:
«Прошу Чрезвычайную следственную комиссию мне сообщить, где и в силу какого приговора был расстрелян адмирал Колчак и будет ли мне, как самому близкому ему человеку, выдано его тело для предания земле по обрядам православной церкви».
Имеется и резолюция на этом заявлении: «Ответить, что тело Колчака погребено и никому не будет выдано. Член Ревкома А.Ф. (подпись неразборчива). 21.02.20»
О том, что Анна во время вела себя в заключении вполне спокойно говорит и весьма мягкий приговор Сибирской ЧК в отношении А. Тимирёвой:
«23 июня 1920 г.
Как опасный элемент Тимиреву Анну Васильевну направить в лагерь принудительных работ сроком на два года, без права применения к ней амнистии и права работ вне лагерей.
Уполномоченный представитель ВЧК по Сибири
И.П. Павлуновский».
Казалось бы, какие суровые слова: «без права применения к ней амнистии и права работ вне лагерей» в нем имеются.
Однако, несмотря на них, Анна Тимирёва была… освобождена в том же 1920 году, по октябрьской амнистии, правда в мае 1921 года она была вновь арестована.
Вообще-то арестов на долю Анны Тимирёвой, действительно, выпало немало.
Я попробовал разобраться, ЗА ЧТО ИМЕННО ее каждый раз арестовывали и наказывали. Неужели все время – только за её давнюю любовь к Колчаку?!
Это оказалось не таким простым делом.
Обычно исследователи вопрос обоснования мотивов этих арестов просто обходят молчанием, или пишут что-нибудь гневно-романтическое, типа: «26-летняя Анна Тимирева намного пережила его. Большую часть своей многострадальной жизни, до реабилитации в 1960 году, она мыкала горе по советским лагерям, тюрьмам и ссылкам, но пронесла свое чувство через всю жизнь». ( В.Г. Хандорин «Адмирал Колчак: правда и мифы»).
После продолжительных поисков, удалось найти в интернете следующий документ:
«СПРАВКА
по архивно-следственному делу № 338485
по обвинению Книпер-Тимиревой А.В.
Книпер-Тимирева, 1893 года рождения,
уроженка гор. Кисловодска, русская,
гр-ка СССР, б/п, из семьи статского
советника. До ареста — зав. бутафорией
Щербаковского гордрамтеатра.
Арестована 20 декабря 1949 года УМ ГБ Ярославской области по обвинению в антисоветской агитации.
На следствии Книпер-Тимирева виновной себя не признала.
В обвинительном заключении по делу Книпер-Тимиревой указано, что в антисоветской агитации она изобличена показаниями свидетелей Сидорова Н.А., Соколовой А.М. и Курилец А.Г. Однако в деле показаний этих свидетелей нет.
Из материалов дела видно, что, что Книпер-Тимирева подвергалась репрессии неоднократно.
Так, в 1920 году за связь с адмиралом Колчаком была осуждена к 2 годам ИТЛ, а в 1925 году за связь с иностранцами и бывшими белыми офицерами — к 3 годам административной высылки.
В 1935 году за сокрытие своей прошлой связи с Колчаком ей было запрещено проживать в Москве.
В 1939 году за а/с агитацию была осуждена Особым совещанием на 8 лет ИТЛ. Наказание отбыла в 1946 году.
3 июля 1950 года решением Особого совещания при МГБ СССР осуждена как социально-опасная личность к ссылке на поселение в Красноярский край…
Ст. следователь УКГБ МО подполковник Полянский»
Трудно говорить, насколько исчерпывающим является этот перечень арестов, приведенный в справке ст. следователя Полянского.
Он интересен тем, что в нем приведены мотивы этих арестов и репрессий.
Итак, в 1920 году А. Тимирёву осуждают к 2 годам ИТЛ «за связь с Колчаком». Уже осенью 1920 года, к октябрьским праздникам, Тимирёву амнистируют.
В мае 1921 года, уже в Москве, ее снова арестовывают и содержат в Бутырской тюрьме. (мотивы этого ареста мне неизвестны).
В 1922 году – снова амнистируют и она уезжает за сыном в Кисловодск. После этого Анна привезла сына в Москву, т.к. никаких ограничений для проживания в столице бывшая возлюбленная Колчака тогда еще не имела.
В Москве она поселилась в доме на Плющихе, на третьем этаже, где жил ее брат Сафонов Илья Васильевич (1887-1931). (Он работал виолончелистом. Умер Илья Васильевич в 1931 году в Одессе от туберкулеза).
Через некоторое время Анна познакомилась с Всеволодом Константиновичем Книпером, вышла за него замуж, и с тех пор перебралась в его квартиру, на первый этаж того же дома, где, по существу, и прожила всю свою жизнь, за вычетом тех лет, когда находилась в ссылках и тюрьмах.
В 1925 году она была осуждена к 3-м годам административной высылки за связь с иностранцами и бывшими белыми офицерами (!!!)
«Постановление Особого Совещания при коллегии ОГПУ
о лишении права проживания в Москве, Ленинграда, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону и означенных губерниях сроком на три года и выезде в Тарусу Калужской губернии в семидневный срок.
Подпись А.В. Книпер об ознакомлении — 2 июня 1925 г.»
К сожалению никаких деталей этого дела найти не удалось, но судя по тому, что А.В. Книпер инкриминировалась именно это, а отнюдь не ее бывшая «связь» с покойным Колчаком, какие-то основания для этого Постановления Особого Совещания в ОГПУ имелись.
Интересны и детали ее проживания в этой ссылке.
Вот что вспоминает об этом художник и режиссер Поленовского театра Елена Поленова:
«В 1925 году Тимирева была сослана в Тарусу. Из Тарусы она переехала в Поленово. Уезжая в 1928 году, она написала: «Попав сюда случайно, я жила здесь поневоле, и вот уезжаю, с болью оставляю здесь кусок своего сердца…» Жила она здесь в так называемой бане. Дело в том, что когда дед строил дом, то рабочим все-таки где-то надо было мыться, для того и выстроили небольшой домик вблизи Оки. Потом это название так и осталось — баня.
В бане этой жили многие очень известные люди. В 1926 г. — Анна Васильевна с Одей. В альбоме есть фотография: они сидят возле бани. Потом там жил мой отец, композитор Анатолий Николаевич Александров, писал музыку, там жили Кукрыниксы, которые были очень большими друзьями Поленова. В 30-х годах жил Сергей Сергеевич Прокофьев, который написал там балет «Ромео и Джульетта»: у нас так и называли «домик Прокофьева».
Как видим, условия проживания Книпер-Тимирёвой в Поленове были достаточно комфортными.
Если уж в ее доме («бане») проживал и сам хозяин имения, а потом еще композитор Сергей Прокофьев (!) и даже Кукрыниксы (!!!) проживавшие в нем совершенно добровольно, то надо полагать, что в этом доме были неплохие бытовые условия и для Анны Васильевны с сыном Володей («Одей»), которого она, скорее всего, выписывала в Поленово на лето.
В Поленове была так называемая «Белая книга», в которую люди, жившие здесь, начиная с 1922 года по 1935-й, писали то, что им хотелось высказать.
Анна Васильевна написала: «С глубокой благодарностью и любовью буду всегда вспоминать свое пребывание в Бёхове, давшее мне такой полный, душевный и физический отдых, явившись передышкой и светлым пятном в теперешней трудной жизни. А. Тимирёва».
(Характерно, что среди «своих» Анна Васильевна отнюдь не скрывала своей бывшей связи с Колчаком, а скорее бравировала ей (что было довольно экстравагантно для того времени).
Та же Елена Поленова впоследствии вспоминала, что «у нас Анну Васильевну называли Колчаковна».
Любопытно бы узнать, как на это реагировал ее законный (на то время) муж В.К. Книпер, который умер только в 1942 году).
С 1928 по 1935 год А.В. Книпер-Тимирёва проживала в Москве на квартире своего мужа.
В очередной раз она была арестована в апреле 1935 года, в мае была осуждена по пункту 10 статьи 58 УК РСФСР на пять лет лагерей, которые через три месяца при пересмотре дела были заменены ограничением проживания («минус 15») на три года.
Проживала в Вышнем Волочке, Верее, Малоярославце.
«За несколько дней до окончания срока ограничения проживания, а именно 25 марта 1938 года Анна Васильевна была арестована в Малоярославце и в апреле 1939 года осуждена по прежней статье на 8 лет лагерей. В Карагандинских лагерях вначале была занята на общих работах (находилась в одном бараке с Марией Ростиславовной Капнист, с которой дружила до конца своей жизни; Капнист представляла её своим подругам как мадам Колчак (!!!), затем работала художницей в клубе).
После освобождения из мест заключения проживала за 100-м километром от Москвы — на станции Завидово Октябрьской железной дороги…
21 декабря 1949 года вновь была арестована в городе Щербакове как «повторница» без предъявления какого-либо нового обвинения.
Десять месяцев провела в тюрьме в Ярославле и в октябре 1950 года без решения суда была отправлена этапом в Енисейск до особого распоряжения...»
(А. Липков «Я вам травою прорасту». http://magazines.russ.ru/continent/2005/123/li2.html)
Из енисейской ссылки Анна Васильевна написала своей сестре Елене много писем, в которых рассказывала о деталях своей жизни. Удивительно, но она зарабатывала там на жизнь тем, что писала… иконы для местной церкви:
«Сейчас у меня очень трудное время… надо выбираться, пока я еще не совсем развалилась и могу работать. К сожалению, маляркой я сейчас не занимаюсь — ее вообще мало, кроме того, одной работать нельзя, а Ал[ександра] Фед[оровна] лежит в больнице в Красноярске, ей очень плохо…
Второй мой напарник реабилитирован, по этому случаю пьет вмертвую и нетрудоспособен.
Значит, остались мелочи — церковные мои дела. С удивляющим меня самое нахальством пишу метровые иконы и как-то выхожу из положения. Все мне осточертело.
О, честная бутафория, где ты!» (письмо от 2.07.1954)
(Воспоминание о «честной бутафории», очевидно относится к временам, когда она работала зав.бутафорией в Щербаковском драмтеатре).
«Ссылка была снята в 1956 году. Затем была поражена в гражданских правах до 1960 года и проживала в Рыбинске. Между арестами она работала библиотекарем, архивариусом, дошкольным воспитателем, чертёжником, ретушёром, картографом, вышивальщицей, инструктором по росписи игрушек, маляром, бутафором и художником в театре. Очень часто оставалась безработной, и доходом служили случайные заработки.
Была реабилитирована в марте 1960 году, с сентября того же года — на пенсии…
1960 году она получила справку о реабилитации.
«ПРОКУРАТУРА СССР
28 июня 1960 г.
№ 13/3-Н-634
КНИПЕР /ТИМИРЕВОЙ/ Анне Васильевне
Яросл. обл., г. Рыбинск,
ул. Урицкого, д. 34, кв. 16
Сообщаю, что по протестам Прокуратуры СССР определениями Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 1 марта 1960 года постановления: от 10 мая 1935 года и 3 апреля 1929 года, по которым Вы были осуждены, отменены.
Вы по этим делам реабилитированы, справки об этом получите из Верховного суда РСФСР.
По делу 1925 года судимость погашена, Вы считаетесь несудимой.
Прокурор отдела по надзору за следствием
в органах госбезопасности (Захаров)»
В 1960 году, после реабилитации, поселилась в Москве. Работала консультантом по этикету на съёмках фильма Сергея Бондарчука «Война и мир», где снялась в эпизодической роли.
(А. Липков «Я вам травою прорасту»).
Как уже говорилось, ее родственники каким-то образом умудрились «выхлопотать» Анне Васильевне персональную пенсию (!) и даже прикрепить её к … больнице старых большевиков (!!!) что было нелегкой задачей даже для родственников настоящих старых большевиков.
Двоюродный брат ее сына Владимира Илья Сафонов довольно туманно рассказывал об этом:
«А оказалась она в больнице, это забавно, старых большевиков, поскольку была персональным пенсионером. Персональным, потому что иначе пенсию никак получить не могла — ей выхлопотали пенсию за заслуги отца. Сама она пенсию не заработала. И как персональная пенсионерка она была приписана к этой самой клинике…
Последние годы Анны Васильевны были, можно сказать, счастливые годы. Она была среди своих, была в квартире, в которой много прожила, где был ее сын. Здесь родились ее внучатые племянники, к которым она относилась как к родным своим внукам…ей было приятно иметь дело с молодыми».
Умерла А.В. Тимирёва 31 января 1975 года. Похоронена на Ваганьковском кладбище».
О трагической судьбе единственного сына А.В. Книпер-Тимирёвой Владимира было достаточно подробно рассказано в одной из предыдущих глав: «Дела семейные» (http://www.proza.ru/2015/12/17/740).
Подчеркнем, что никто из ее родственников не был репрессирован за связь А.В. Тимирёвой с Колчаком:
Её сестра, Варвара Васильевна (1895-1942), была пианисткой и художником. Проживала в Ленинграде, где и умерла от голода во время ленинградской блокады.
Другая сестра, Сафонова Елена Васильевна (1902-1980), мать вышеупомянутого Ильи Кирилловича Сафонова (1937-2004), работала (в Москве) как книжный график, художник театра и кино.
Можно предположить, что именно она помогла А.В. Тимирёвой сняться в эпизодической роли «благородной старухи» в кинофильме «Война и мир» у «самого» Сергея Бондарчука.
Теперь надо бы, хотя бы кратко, вспомнить и о законной жене Колчака, Софье Федоровне Омировой (в девичестве).
Софья родилась в древнем малороссийском городке Каменец-Подольске в 1876 году в дворянской семье действительного тайного советника Федора Васильевича Омирова и Дарьи Федоровны Каменской. Образование Софья получила в Смольном институте, знала семь языков, из которых французским, немецким и английским владела в совершенстве.
Для того чтобы обвенчаться с Колчаком в 1904 году Софья приехала (с отцом Колчака) из Петербурга в Иркутск, где они и обвенчались в «морской» Архангело-Михайловской церкви. (Это произошло через 4 года после их знакомства).
Потом Колчак уехал в Порт-Артур, а Софья вернулась в Петербург. Там и родилась их первая дочка, но отец даже не увидел ее – девочка не прожила и месяца.
«Все эти годы для Софьи Федоровны проходили в ожиданиях, встречах и проводах мужа – полярные экспедиции чередовались с войнами. Но она не жаловалась и писала спокойные приветливые письма: «Дорогой Сашенька! Славушка начинает много говорить, считать и поет себе песни, когда хочет спать… Как твои дела? Где ты теперь? Как прошли маневры и цел ли твой миноносец? Я рада, что ты доволен своим делом. Я боюсь, не было бы войны, тут об этом много говорили. Читала роман о генерале Гарибальди по-итальянски. Вышиваю и считаю дни.
Пиши про себя. Переменилось ли к тебе начальство, получив полмиллиарда на флот?
Твоя любящая Соня".
Однако порой Софье Федоровне приходилось задавать Колчаку вопросы совсем иного свойства:
«…За кем ты ухаживал в Ревеле на вечере? Удивительный человек: не может жить без дам в отсутствии жены! Надеюсь, что о существовании последней ты еще не забыл?…
… А что, Сашенька, не поступить ли тебе в Академию? Или ты уже бесповоротно решил, что без нее обойдешься. Тогда надо хоть на профессора защитить диссертацию… А в Черное море не хочешь? Все же я мечтаю, что там ты будешь командовать судном первого ранга…»
После назначения в 1916 году Колчака командующим Черноморским флотом Софья Федоровна переехала с ним в Севастополь, где организовала санаторий для нижних военных чинов, возглавила дамский кружок помощи больным и раненым воинам. В августе 1917 Колчак уехал в США «для консультирования американских военных специалистов».
Все это время Софья Федоровна с сыном жила Севастополе и ждала его.
Ждала, даже когда город заняли большевики и начались расстрелы. К счастью, сына удалось отправить к друзьям на родину, в Каменец-Подольский, там было безопасно. Сама она пряталась под чужим именем в домах знакомых, пока не узнала, что вернувшегося в Россию мужа сопровождает Анна Тимирева…
Тогда же Колчак написал жене: «Все, что могу сейчас желать в отношении тебя и Славушки, чтобы вы были в безопасности и могли бы прожить спокойно вне России настоящий период кровавой борьбы до Ее возрождения. Ты не можешь ни с какой стороны, кроме уверенности моей в безопасности и спокойной жизни твоей за границей, помочь мне в этом деле».
Информации о том, где и как на самом деле жила Софья Федоровна в эти страшные годы, после отъезда Колчака за границу, очень немного.
Известно, что поначалу они жили в Севастополе, потом какие-то «друзья» помогли переправить их единственного сына Ростислава в Каменец-Подольский. Кто его при этом сопровождал в дальнюю дорогу на оккупированную немцами Украину?! Как она потом сама перебиралась из Крыма в Каменец-Подольский, кто ей помогал, под чьей фамилией она там жила – информации нет.
Нет ответа и еще на множество вопросов: почему она считала, что объятая пламенем Гражданской войны Украина, где власть менялась с калейдоскопической скоростью: красные, немцы, Петлюра, красные, деникинцы и т.д. «безопасное место»?!
В конце-концов, англичане помогли вывезти ее с Ростиславом из России.
И она уехала на английском корабле, сначала в Констанцу. Оттуда Софья Федоровна перебралась в Бухарест, а затем во Францию.
Любопытны письма Верховного правителя Колчака к его законной жене, жившей в Париже.
(О том, что ей с сыном Ростиславом удалось эмигрировать и об их местонахождении Колчак узнал из сообщения министра иностранных дел Франции в феврале 1919 года).
Колчак, будучи Верховным правителем и имея в своем распоряжении золотой запас России, захваченный в Казани, перечислял им немалые суммы – по 5 тысяч франков в месяц.
Однако Софья Федоровна просила бОльших средств, чем он переводил на ее содержание.
При этом свое требование она мотивировала тем, что у нее теперь, как и у него, «особое положение», нужны «расходы на представительство», прося высылать ей 8 тысяч франков.
Колчак писал жене, что за рамки служебного оклада он выйти не может.
Впрочем, скоро его положение резко ухудшилось и Колчаку стало уже не до организации денежных переводов во Францию.
В 1919 году, после того, как генерал Н.Н. Юденич официально признал его Верховным правителем, Колчак перевел на его личный счет очень солидную сумму в валюте. Это обосновывалось финансирование Северо-Западной армии и подготовкой наступления Юденича на Петроград осенью 1919 года, в успехе которого все белогвардейские полководцы были уверены.
После того, как наступление Юденича провалилось, он, вместе с оставшимися деньгами, убыл в Париж.
Это вызвало жуткий скандал, как в марионеточном Северо-Западном правительстве, так и среди военных руководителей армии Юденича, некоторые из них даже попытались арестовать своего командующего и подавали на него в суд Эстонской республики, в Ревеле за это, жаловались англичанам и т.д...
Несмотря на эти скандалы, Юденич уехал из Ревеля в Париж и жил там «на широкую ногу».
Адмирал В.К Пилкин в своих дневниках оставил такую запись о встрече с Юденичем 25 апреля 1920 года:
«Он мне рассказывает о себе. «Знаете, Владимир Константинович, я плачу в день 200 франков за номер, живу в Meurice Hotel, как-то скверно, ну прямо скверно».
Это Александра Николаевна, конечно, его заставляет действовать не так, как бы следовало…
Я знаю, что Александра Николаевна богатая женщина, знаю, что она привыкла жить всегда хорошо и широко и не видит причины, почему бы ей теперь от этого отказываться, но... народ смущен...»
200 франков в день за номер в отеле тогда в Париже было совершенно безумной тратой денег.
В конце-концов это поняла и чета Юденичей.
4 мая 1920 года В.К. Пилкин записывает: «Юденичи переехали в Clarence Hotel, более скромный, чем Hotel Meurice, где останавливаются одни миллиардеры американские».
(Впрочем о «финансовом вопросе» Белого движения мы отдельно подробно поговорим. Тема – интереснейшая и, почему-то, довольно малоизученная).
Так вот, поначалу вожди белой эмиграции (в лице Н.Н. Юденича) оказывали законной жене и сыну Колчака довольно существенную материальную поддержку.
Другое дело, что привыкшая к обеспеченной жизни С.Ф. Колчак «счета деньгам» не знала, как и не понимала того, что никто из вождей белой эмиграции ее постоянно содержать не намерен, и этот денежный поток довольно быстро иссяк.
Вот что сообщал Юденичу адмирал В.К. Пилкин 16 января 1921 года:
«…Относительно Софьи Федоровны Колчак я узнал, что деньги, которые ей так легкомысленно выдали на руки, действительно пришли к концу, т. к. на счет Софьи Федоровны жила целая колония прихлебателей, французских и русских. Но пока, Николай Николаевич, Вы о Софье Федоровне и о сыне ее не беспокойтесь, т. к. она обеспечивается на год ежемесячной пенсией по 3000 франков. Это должно быть оформлено на этих днях. Но если Ваша милость будет, то не забронируете ли Вы, на всякий случай, приблизительно такую же сумму еще на один год для вдовы А. В. Колчака и ее сына. Год скоро кончится.
Окажется ли через год возможным кому-нибудь что-нибудь сделать для них — неизвестно. Неизвестно даже, пожелаете ли через год оказать помощь семье «диктатора и реакционера», а если Вы сочтете возможным и справедливым обеспечить ей на год некоторый пансион, то все же она не помрет с голода».
(Пилкин В. К. В Белой борьбе на Северо-Западе: Дневник 1918–1920. — М.: Русский путь, 2005).
Имеется и еще одно письмо-отчет В.К. Пилкина Юденичу по финансовому содержанию вдовы Колчака:
«Париж, 4 апреля 1921
Согласно Вашему письму мною внесено в Международный Банк, на условиях, которые Вы мне указали, для С. Ф. Колчак 36 000 франков. Граф Коковцев и Я. И. Савич передали мне, что более 4% банк платить не может. При моих переговорах с французской администрацией банка мне удалось выторговать еще 1/2%, т. е. всего 4 1/2%. В сущности, это очень мало, т. к. деньги положены не на текущий счет, а вкладом, и если бы на них купить, например, заем, то можно было бы получить и 6%.
Проценты на 36 тысяч С. Ф. Колчак получит в конце года, т. е. на тринадцатый месяц, 1 января 1923 г.
Вклад продолжает оставаться Вашей собственностью и если бы, что надо надеяться не случится, С. Ф. Колчак, например, умерла, то деньги возвращаются Вам и не могут быть конфискованы какими-нибудь кредиторами. От Вас уже будет в этом случае зависеть, передать их сыну Александра Васильевича и на каких основаниях.
Я ничего о деньгах не сообщал С. Ф. Колчак. Может быть, Вы сами ей напишете, чтобы она не беспокоилась за <19>22 год. На всякий случай даю ее адрес:
Madame l'amirale Koltchak (Зовут ее София Феодоровна). Villa Alexandrine, Boulevard Guillemin. Pau — Basses-Pyr;n;es».
Со временем вся эта финансовая подпитка закончилась, и для Софьи Федоровны начались трудные времена.
Она перенесла инсульт и оказалась в «доме призрения» откуда молила о деньгах (для своего сына) даже у Ф. Нансена:
«Дорогой сэр, все еще надеясь без надежды, я взяла на себя смелость обратиться к Вам, поскольку не вижу никого, кто хотел бы помочь нам в нашей беде... До сих пор нам оказывали помощь несколько скромных, чаще желающих остаться неизвестными, друзей, однако более многочисленные враги, беспощадные и жестокие, чьи происки сломали жизнь моего храброго мужа и привели меня через апоплексию в дом призрения. Но у меня есть мой мальчик, чья жизнь и будущность поставлены сейчас на карту...
Молодой Колчак учится в Сорбонне... с надеждой встать на ноги и взять свою больную мать домой… Мы только на время хотели бы занять немного денег, чтобы перевести ему 1000 франков в месяц – сумма, достаточная для молодого человека, чтобы сводить концы с концами. Я прошу у Вас 5000 франков, на которые он может жить и учиться, пока не сдаст экзамены...
Помните, что мы совсем одни в этом мире, ни одна страна не помогает нам, ни один город – только Бог…
…моральные страдания несчастной матери, чей мальчик 10 апреля будет выброшен из жизни без пенни в кармане на самое дно Парижа.
Я надеюсь, Вы поняли наше положение и Вы найдете эти 5000 франков как можно быстрее, и пусть Господь благословит Вас, если это так. Софья Колчак, вдова Адмирала»).
Сведения о сыне Колчака довольно скудны:
Ростислав Александрович Колчак (9 марта 1910 - 28 июня 1965, Париж, Франция)
В возрасте семи лет летом 1917 года, после отъезда отца в Петроград, был отправлен матерью к родным в Каменец-Подольский.
(Как он там жил в ту огненную круговерть Гражданской, кто о нем заботился – почти ничего не известно).
В 1919 году Ростислав вместе с матерью покинул Россию, уплыв на английском корабле из Севастополя в Констанцу, а потом в Бухарест и, наконец, Париж.
Закончил Высшую школу дипломатических и коммерческих наук и в 1931 году поступил на службу в Алжирский банк.
Женился на Екатерине Развозовой — дочери адмирала Александра Владимировича Развозова.
Сам Ростислав впоследствии довольно жестко охарактеризовал последнюю любовь своего отца:
«Их роман красив для романистов. Но когда двое людей, обвенчанные с другими в церкви, считающие себя православными, на глазах у всех предаются своим порывам, это выглядело странно!».
С началом Второй мировой войны в 1939 году Ростислав Александрович был мобилизован во французскую армию, воевал на бельгийской границе и в 1940 году был взят в плен немцами. Он выжил и вернулся после войны в Париж.
После смерти матери Ростислав Александрович стал обладателем небольшого семейного архива.
Не отличаясь крепким здоровьем, Ростислав Александрович умер в 1965 году и был похоронен рядом с матерью на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Позже здесь появилась и могила его жены Екатерины Александровны.
В браке у них родился сын Александр (внук Колчака), который проживал во Франции.
Софья Федоровна Колчак пережила немецкую оккупацию Парижа и плен сына – офицера французской армии.
Умерла в 1956 году в госпитале Лонжюмо под Парижем, похоронена на кладбище Сен-Женевьев де Буа.
Завершая рассказ о семейных делах А.В. Колчака, стоит упомянуть и еще про одну его родственницу.
Адмирал В.К. Пилкин делает о ней запись в своем дневнике от 19 марта 1920 года:
«Была у нас госпожа Иванова со своей воспитанницей Олечкой Колчак.
Бедная девочка очень болезненна. Не то истощение, не то наследственность. Одно время ей грозила слепота. У нее нет передних зубов, не выросли.
Они пришли благодарить за помощь. Мы всячески ухаживали за девочкой. Маруся дала ей пальто, девочки наши подарили ей куколку, бабуля — ленточек. Она была в восторге... Ради Александра Васильевича мы должны всячески помогать его племяннице. В конце концов, все деньги, которые у нас имеются, — его деньги, взятые им в Казани».
Скорее всего, эта Олечка Колчак – одна из двоюродных племянниц А.В. Колчака. Видимо несладко ей жилось в Гельсингфорсе весной 1920 года, если она пришла в восторг от подарков в виде старого пальто, куклы и ленточек…
Больше никакой информации о ее дальнейшей судьбе нет.
В следующей главе продолжим рассказ о деятельности Колчака в 1919 году в Сибири.
На фото: Софья Федоровна Колчак с сыном и внуком.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/01/28/1439