23
25 августа
Конечно, прежде всего, он коренится в примитивнейшей очевидности положения «Я не есть Ты». И с этим положением каждый из людей безусловно согласен. В системе коммуникативных координат указанное положение выступает в неравенстве «Я-имя не есть Ты-лицо», где Я есть Имя, которым Я говорит, высказывается, а Ты есть Лицо, которым Ты показывается, показывает себя. Экономика коммуникации осуществляется как меновое соотношение имени как цены и лица как товара. Очевидно, что такое меновое взвешивание предполагает центр тяжести общего знаменателя. Содержанием центра тяжести коммуникативных весов является обещание, гарантия от рисков непредсказуемости человеческой жизни, которая закономерно центрирована всегда внезапной, всегда случайной, всегда неожиданной смертью. Деньги, договора, документированные права и обязанности – все эти вещи призваны застраховать субъект перед лицом реальности, связь с которой всё время рискует разорваться фактом молниеносной, скоропостижной смерти одной из сторон обмена или договора. То есть, реальность Закона зиждется на самой Смерти. Закон – это закон Смерти. Закон – это и есть Смерть. Но то, что центрирует Закон – это Благодать как периферийная мера самой Жизни. Периферия Благодати предшествует центру Закона. Без Благодати Закона нет. Прежде, чем люди смогли бы договориться до какого угодно соглашения, надобно чтобы была добрая воля, склонность к нахождению такого соглашения. Вот эта простая и первичная склонность и есть Благодать. Но форма Закона в силу своей формальной устойчивости в свою очередь склонна к вытеснению того, что является её содержанием. Такая склонность сбывается как некая усталость или, наоборот, нетерпение. Удержание Благодати – это труд. И не столько физический, сколько душевный. Благодать удерживается трудом души. Душа – носительница Благодати. Благодать несет душа. А тело несет только Закон.
Различие Благодати и Закона определяет два характера отношения Я и Ты. Благодать наполняет единство Я-смотра и Ты-слуха. Закон определяет антагонизм Я-говора и Ты-показа. Условием благодатного единства Я и Ты является разделённость единой бессмертной души, разделённость Бессмертия. Причиной закономерного контраста Я и Ты выступает разделённость смерти тела, разделённость Смерти. Различие Смерти и Бессмертия выражается в контрасте динамичного времени и статичной вечности. Содержанием динамики времени является смена, перемена и обмен. Все эти процессы закономерно предполагают полюс как или точку отсчета, или критерий сравнения, или общий знаменатель. В отношении к тотальности всеобщей изменчивости вещи мира между этими позициями нет никакой разницы. Абсолютной мерой изменчивости мира является раскол между его небесной и земной половинами. Именно через этот разлом между Небом и Землей из их вечного единства вытекает поток исторического времени их не менее непрерывной распри. Местом этого разлома является дышло Закона, через сложную пустоту которого благодатное двуединство Бытия распадается на стороны конфликта Я-говора и Ты-показа. Благодатное Бытие как единство Я-смотра и Ты-слуха это то, что Есть. Закономерное различие Я-говора и Ты-показа это то, что Несть. То есть, благодатное положение «Я-смотр есть Ты-слух» контрастирует с закономерным положением «Я-говор не есть Ты-показ», где Я-говор – это Я-цена, а Ты-показ – Ты-товар.
При этом благодатное Есть, собирающее своим периферийным Кругом двуединство Неба и Земли, предшествует закономерному Несть, разделяющим их своим центральным Крестом, что стравливает небесный и земной полюса как «небесную» цену и «земной» товар. То есть, в самый центр мира вписана механика перевода благодатного Неба в закономерную цену и благодатной Земли в закономерный товар. Делом этой таинственной механики оказывается разделение благодатного Есть, мистически удерживающего двух любых людей в единстве Мы, на два полюса Несть, стравливающих их уже в напряженное противостояние как мужской Я-цены и женского Ты-товара. То есть, благодатное Есть раздваивается на два закономерных Несть. Двойное Несть – это покупочное и вертикальное Нет: «Я-цена не есть Ты-товар», где Я-цена > Ты-товар, и продажное и горизонтальное Нет: «Ты-товар не есть Я-цена», где Ты-товар > Я-цена. Графически отношение двух – вертикального и горизонтального – Нет предстает как Крест. Крест – это двойное Нет. Есть – это Круг. Круг – это Жизнь. Крест – это Смерть. Крест образован двумя Нет – вертикальным и горизонтальным. Вертикальное Нет – это Нет вербальной Цены. Горизонтальное Нет – это Нет визуального Товара. Пересечение вертикали ценового Нет и горизонтали товарного Нет образует третью точку – Центр. Такой центр спекулятивно синтезирует тождество Вертикали и Горизонтали. Призван как Плюс, синтезирующий два Минуса, он окончательно упрочивает их раскол.
Центр образован двумя сторонами. И закономерно должен принадлежать каждой из них. Но в том-то всё и дело, что ключевым свойством Центра является его неделимость. И, значит, обладание Центром – это и есть предмет распри, спора и борьбы за власть. Но в чём причина неделимости Центра как нулевого центра? Причина неделимости центра коренится в таинственной природе идеи нуля, обладающим свойством бесконечной неравновесности. Стремление к нулю бесконечно. Бесконечность этого стремления опознается, например, в безмерности сексуального наслаждения, в бесконечности алчного обогащения, в безграничности научного познания, в беспредельности стяжания власти. Можно, конечно, заявлять о том, что необходимо предоставить ноль ему самому. Но, увы, это не решает проблему. Ноль как идея Закона должен пребывать в коллективной собственности. Собственно, будучи образован двумя осями – вертикалью Я-цены и горизонталью Ты-товара, центр итак принадлежит двум сторонам, каждая из которых норовит его по своей прихоти присвоить. Бесконечный ноль – идея Закона. В силу неравновесности такой идеи Закон – предмет сколь необходимого, столь и бесконечного усовершенствования. То есть, по причине центрированности нулём Закон не имеет меры. Его случайная и весьма кратковременная равновесность, скорее, эффект усталости. Люди договариваются, потому что устают, выбиваются в бесконечном споре из сил, предпочитают «добра от добра не искать», испытывают страх перед худшей альтернативой и так далее. Этим мотивам тоже несть числа.
Таким образом, изнутри, имманентно Закон не имеет меры. И всё-таки эта мера есть. Она дана снаружи, трансцендентно. Мера Закона дана со стороны трансцендентной Благодати. Благодать – это подлинная, единственная и полная мера Закона. Закон измеряется Благодатью. Своей круговой линией она замыкает крест небесной вертикали мужской Цены и земной горизонтали женского Товара в круг, полностью приводя их к примирению. Только в священной и нерукотворной границе Благодати прекращается возбуждаемая Законом распря вертикали Цены и горизонтали Товара. Крест Цены и Товара с бесконечно блуждающим Центром успокаивается и замирает в Круге Благодати. Основанием законного обмена является не Центр, но Периферия. Образ Мира – крест земного, смертоносного Закона в круге небесной, бессмертной Благодати. При этом, если Закон – это то, что мы знаем, и оттого он пребывает в коллективной собственности, поскольку знанием владеют сообща, то Благодать – это то, во что верит единичная душа, поэтому она пребывает в частной собственности каждой бессмертной души, в собственности единичной веры. Благодать – это содержание всегда моей свободы. Но и душам дана способность соединяться в соборный коллектив Церкви. Мистическая и всегда личная Благодать обуславливает рациональный и коллективный Закон.
Итак, крест Закона несет двойное отрицание – отрицание небесной вертикали со стороны земной горизонтали и отрицание земной горизонтали со стороны небесной вертикали. Закон – это закон Отрицания. Благодать – это благодать Полагания. То есть, крест Закона – это Несть-крест. Круг Благодати – это Есть-круг. Нет-крест пребывает в Да-круге. И еще. Несть-центр пребывает внутри Есть-периферии. Закономерное Несть пребывает внутри благодатного Есть. Несть никогда не выходит за пределы круга Есть. Потому что отрицать можно только присутствующее. И опять же закономерное отрицание может продолжаться до бесконечности. В отличие от полагания. Благодатная данность мира раз и навсегда положена. Благодать – это полная и неизменная Мера мира. Мир раз и навсегда измерен Благодатью. Этой же благодатной вечной мерой полностью измерен человек. Мерой человека является его бессмертная душа. Приходясь на весь благодатный круг Мира, она является тотальной границей человеческой Жизни. Собственно, удержание священной границы Благодати собранного Мира, составляя всё содержание Жизни, выступает главной причиной человеческих страданий.
Удержание широты равной миру души является её главным трудом. Любое сжимающее и центростремительное отклонение от мистической периферии Благодати рационально сопровождает удовольствие. Отношение благодатного центробежного Страдания и центростремительного закономерного Удовольствия соответствует экономическому порядку отношения труда и потребления. И снова крест потребления и спроса вписан в круг труда и предложения. Крест Спроса никогда не выходит за круг Предложения. То есть, всякое потребление ограничено кругом труда, если даже не своего, так обязательно чужого. Нет потребления без труда, – если я потребляю произведенное не мной, значит, я иждивенчески потребляю произведенное другим. Нет потребления выходящего за пределы горизонта производства, и всё, что потребляется, потребляется внутри горизонта производства. То есть, труд предшествует потреблению, предложение опережает спрос. Благодатное Предложение полностью определяет закономерный Спрос. Данное положение вменяет всю экономическую схему капиталистической прерогативы спроса перед предложением – «спрос рождает предложение» – в ложный порядок. Благодатное Предложение рождает закономерный Спрос. Экономика начинается с труда, а не с потребления. И это главный аргумент в пользу социализма, но основанного не на рациональных основаниях марксизма, но на мистических основаниях христианства. Эти выводы уточняют порядок экономической аксеологии, а с ней и аксеологии как таковой.
Спрос – это оценка. Оценка не может предшествовать оцениваемому объекту. Вещь предшествует нашему оценивающему и отрицающему вкушению и вкусу. Положительная вещь определяет отрицающий вкус. Но не вкус определяет вещь. Вкус – это выкус, выедание и отрицание наличной вещи. Чтобы что-то отринуть, надо чтобы это просто было, положительно лежало на столе. Оценка – это суждение, например, кантовское «суждение вкуса», типа нравится – не нравится, вкусно - невкусно. Суждение – это еще осуждение, приговор, всегда вербальное высказывание, говор, речь. Что же такое суждение? Суждение – это пересечение небесной вертикали субъекта и земной горизонтали предиката. То есть, структурно всякое суждение это Крест. Крест суждения замыкает субъект и предикат на глагольной копуле «есть»: субъект есть предикат. Экономика суждения сводится к поиску менового баланса между вертикалью умозрительного субъекта как цены и горизонталью наличного предиката как товара. Местом установления баланса между крайностями суждения выступает форма глагольной связки «есть». Она в точности выражается центром периферийной тяжести весового механизма, уравновешивающего его чаши. И механизм весов, и схема суждения структурированы крестом противопоставления оценивающего критерия и оцениваемого объекта, цены и товара. Копула «есть» как центр тяжести суждения притязает на то, чтобы быть полюсом баланса двух соотносимых противоположностей. То есть, её основание – в презумпции, допущении равновесия. Но прежде, чем к тяжести приведёт две соотносимые меры – качественную и количественную – к балансу, он со всей закономерной необходимостью их уже разделил. И при всей формальности своего «есть» центр тяжести – это, прежде всего, «несть». Центр суждения двояко говорит «нет» как в отношении именного субъекта, так и в отношении лицевого предиката.
Итак, центр причиняет двойное отрицание. Именной субъект отрицает предикат со стороны качества. Лицевой предикат отрицает субъект со стороны количества. Коммуникативно-экономическим смыслом суждения является отношение «Я-цена (= субъект) не есть Ты-товар (= предикат)». Онтологическим содержанием суждения является пересечение вертикали субъектной сущности как ценности-цены и горизонтали предикатного существования как объекта-товара. В своей двойной отрицательности суждение в вертикали оценивающей сущности отрицает небесное Имя Ты-слуха, а в горизонтали оцениваемого объекта отрицает земное Лицо Я-смотра. То, откуда происходит разделение вертикали сущностного Субъекта и горизонтали существительного Предиката есть благодатное единство Неба и Земли. (Гёльдерлин). Графически отношение разделяющего суждения (Ur-teil – нем. суждение, перводеление) и Бытия дано в контрасте крестообразного пересечения Центра и кругообразной Периферии. Утверждая Центр, суждение стремится включить в себя, по-гегелевски «снять» Периферию. Центр суждения как «Я есмь» – радикальный антагонист периферии Бытия. Антагонизм центр суждения сводится к извлечению, изъятию отрицательной Сущности из Бытия и пересечению вертикали смертоносной Сущности с горизонталью жизнетворного Существования, как только наличного существования. Мистическим планом драмы суждения как перводеления, первородного деления является извлечение вертикали Смерти из круга благодатного Бессмертия и пересечение вертикали Смерти с горизонталью Жизни, по итогам которого над миром встает Закон. Закономерный центр суждения – это Я в его безусловной смертоносности. Человеческой мерой круга благодатного Бессмертия является бессмертная Душа. То есть, закономерно полагаемое Я как центр суждения утверждается как супостат Души, или по Мартину Хайдеггеру: «Разум – наиупрямейший супостат мышления». Закономерное, смертоносное, центральное Я непрерывно паразитирует на благодатной, бессмертной и периферийной Душе. Но мера Души по благодатной причине безмерна («Куда бы ты не пошел, границ души тебе не сыскать» (Гераклит)), и поэтому смертное Я никогда не превозможет бессмертную Душу.
И, тем не менее, смертоносный демонический процесс угнетения бессмертной Души смертным Я может продолжаться до бесконечности. И, конечно, центральной формой такой бесконечности выступает эмпирически недостижимая форма нуля, ярчайшим примером осуществления которого оказывается бесконечное стремление к мировому господству морального субъекта Иммануила Канта. В других терминах такое угнетающее стремление предстает как замещение божественной благодатной Периферии дьявольским законническим Центром. Собственно, способ осуществления господства повсеместно и во все времена тождественен: Divida et impera. Вымогающее господство разделение осуществляется в делении единства Неба и Земли на вертикаль оценивающего субъекта и горизонталь оцениваемого объекта. Проявлением разделения становится отрицание. От-рицательность – центральное свойство речи. Речь осуществляет отрицание. Но не всякая речь несет отрицание. Одни речи разделяют на стороны и противопоставляют их, другие – собирают и примиряют. Но что придает речи двойственность и раздвоенность?»
24
8 июля
- Скорее вход, а выход. Из герменевтического круга не столько важно выйти, сколько важно войти в него. И этот вход я вижу в благодатном превозможении Смерти Бессмертием, которое по ту сторону смертоносного контраста и спора между Я и Ты. Такое преодоление переставляет акценты в том, что Я как Смерть встречает в лице Ты благодатное Бессмертие. И если Я – это закономерная смертоносность, то Ты для Я становится Бессмертием. То есть, понимаешь, Мэри, смертоносный Я-закон уравновешивается несущей бессмертие Ты-благодатью. Не могущий уравновеситься изнутри себя самого смертоносный Я-закон ограничивается и определяется только извне бессмертной Ты-благодатью. По-кантовски или по-фрейдовски бесконечно уточняющееся Я, не способное уравновеситься имманентно, уравновешивается только трансцендентно. А трансцендентность – это всегда трансцендентность Ты. И только это Ты, которое есть и во мне, внушает переживание бессмертия. То есть, это не Я в человеке бессмертно, как желает думать Я. В человеке бессмертно его Ты. Закономерно, что мое Я перевешивает чужое Ты, что, недооценивая Ты, Я переоценивает себя. Но благодатно быть не Я, но Ты.
- И значит универсально мистическая благодать-удовольствие Ты и души против выгоды-наслаждения универсально рационального Я как родовой сущности человека?
- Но это не их пустой контраст, но движение в направлении благодатной гармонии Я-закона и Души-благодати.
- Хорошо. Понятно. Я вот вас слушаю, профессор, и мне представляется, что вы всё время хотите преодолеть Закон, причём вопреки своим собственным словам том, что такое преодоление пребывает исключительно в Божьей компетенции…
- Да, Мэри, ты абсолютно права – меня всё время заносит. Конечно, закон – необходим, но я упорно ищу подчинить его Благодати, которая единственно является его источником. И в этом смысле – не доминирование, но баланс как баланс Благодати и закона. И в этом смысле. Внутри полюсов этой пары есть еще по две пары. Законническая пара, образуя имманентную парадигму, определяется доминированием активного, переоцененного и мужского Я над пассивным, недооцененным и женским Ты. Это закономерное доминирование Отцовского над Дочерним. Но благодатная пара, являя трансцендентную парадигму, является неким мягким доминированием женского Я на мужским Ты, Материнского над Сыновним. Но это совершено ненавязчивое доминирование. Здесь нет и грана насилия и подчинения. Это благодатное доминирование заботы и опеки матери по отношению к своему беспомощному младенцу, которое испытывает, например, младенец Христос на руках Богородицы.
- Доминирование Женского над Мужским?! Это – что?! Матриархат?! Феминизм?!
- Возможно, матриархат, но не феминизм. Но материнское здесь – это не земное человеческого материнства, это материнство вечного Бытия. Причем в усредненной бесполости его среднего рода. Здесь Материнское нераздельно пребывает в священном вечном союзе с Отцовским. И под мягкой властью этого материнско-отцовского Небозёма-родителя и мужчина, и женщина обращаются в «интерпассивную», по слову Славоя Жижека, пару брата и сестры что, лишаясь Я, становясь носителями душевного Ты. В этой паре нет носителя центрального Я, но оба объединено несут периферийное Ты. Это периферийное Ты образовано горизонтом единой души в виде Мы. И в этом Мы растворяется Я.
- А куда же оно девается?
- Это - важно! Это то, что Адорно называет «великим отказом». Я отдается в пользу самого Бытия.
- Занятно. Знаете, профессор, оптимистично, романтично и очень милостиво к нашей женской доле, всегда обретающейся где-то на задворках мужской инициативности. Но я боюсь, что большей части мужской половины человеческого рода всё это не сильно понравится. Они могут увидеть в этом ущемление и ущербление своего мужского достоинства.
- Но что сделаешь?! Давно пора уже подвинуться, сдвинуться с этого трона, с наглой произвольностью занятого фаллоцентризмом. – Профессор вдруг заговорил жестко и даже жестоко, с какой-то прокурорской требовательностью. - И, прежде всего, пора понять, что мужика мужиком делает душа, а уже потом яйца! Яйца можно пришить, а душу – нет! И вообще, меня этот рациональный порядок брачного союза совсем не устраивает, который, собственно, представляет собой экономическую сцену купли-продажи в виде компенсации недостаточностей двух сторон, когда мужская сторона компенсирует дефицит своей красивой товарности, а женская сторона – дефицит своей фаллической ценности. В результате брачная пара представляет собой, типа, нечто целое, где мужчина получает красивое лицо, а женщина преодолевает пресловутый penisneid…
- Профессор, вы заблуждаетесь, не все браки такие! – Возмутилась я.
- А еще я согласен с кантовским тезисом насчет брака как обмена гениталиями…
- Я тоже, - робко поддакнула я.
- Любовь – это, прежде всего, единство двух душ…
- Это поэтому вы холостяк? – Спросила я, кое-как скрадывая утоление давнего любопытства.
- Вероятно. И что еще прекрасно, что в этом интерпассивном Мы преодолевается упомянутый тобой аристотелевский раскол между субъектной формой-сущностью как Небом и объектной материей-существованием как Землей. И здесь мы вновь возвращаемся к Моисею. Моисей своим оригинальным тезисом первым расколол Небо и Землю, представив Небо как Форму, а Землю – как бреннную, ущербную, подчиненную Материю.
- И Моисей опередил Аристотеля на пути к утренним тапочкам? – Улыбаясь, предположила я.
- Однозначно. Моисей и Аристотель с разных сторон учредили один и тот же закон как закон различия Бытия на небесно-мужскую Сущность и земно-женское Существование. Причём в основополагающей для родовой сущности человека форме осуществления родового бессмертия. И в обоих случаях жертвой такого учреждения стало другое бессмертие как бессмертие души, которое было несущественно как для одного, так и другого. Но инициатива, конечно, принадлежит Моисею, например, потому, что у Аристотеля была альтернативная пара – Платон. И Платон относится к Аристотелю, как Яхве – к самому Моисею, своему сыну. Беспримерная по историческим последствиям инициативность Моисеева жеста в переносе акцента с периферийного бессмертия души на центральное бессмертие родовой сущности человека. Причём родовая сущность как Понятие замещает бессмертную душу как Имя. Моисей переносит акцент с универсально мистического Имени на универсально рациональное Понятие, учиняя главную драму истории: Закон против Благодати, Моисей против Христа. И здесь имеет место капитальная диспропорция. Общая формула закона такова: закон = Закон – Благодать. А формула Благодати: Благодать = Благодать + Закон. Закон – это сама Отрицательность, Нет. Благодать – это сама Положительность, Да. Благодать – это положительность Периферии. Закон – это отрицательность самого Центра. Моисеев перенос акцента – это учреждение самого центра тяжести замещением того, что можно назвать периферией тяжести как самой тяжести. Но что такое центр?
- Действительно, что?! – Удивилась я.
- Центр – это всегда что-то воображаемое. Центра нет, мы его не найдем, не находим. Как сказал бы мой тезка, поэт Джозеф Бродски. Знаешь его?
Я кивнула.
- Итак. Центр – это всегда только часть периферии как целого. Центр – это частичная метафора целостной периферии. Но по итогам этой парадоксальной трансформации метафорическая часть становится ценней самой периферии. Центр – это топологический эффект имения места, местоимения человеческого тела. Центр – там, где Я, где имею место и место-имеюсь я как Я. Телесно выделенный центр в своей родовой бессмертности получает воображаемое доминирование над мистической периферией как места бессмертия души…
- То есть, конфликт центра и периферии – это еще одна версия конфликта тела и души?
- Мг. Но совсем в другом и прямо противоположном смысле. Здесь душа – не в центре, а на периферии, а в центре – тело. И еще. Начало – это периферия, а конец – её центр.
- Подождите, профессор, что же это получается, что история началась с конца как с центра и движется к периферии как к началу?
- Только так, - убежденно заявил профессор. – А что? Меня это только восхищает и внушает оптимизм.
- А меня это что-то совсем не радует. Получается, что человечество пятится назад, задом наперед.
- Скорее, оно спит и видит сон, где всё движется от конца к началу.
Профессор, собираясь с мыслями, помолчал немного и снова заговорил:
- Я уже, кажется, говорил, что Закон – это имманентный способ берущего, спрашивающего присвоения, в котором присваиваемый объект оказывается зеркалом субъекта, а Благодать – это трансцендентный способ дающего, предлагающего отсвоения, в котором сам субъект является отражением вечного мира в его единстве Неба и Земли. То есть, понимаешь, Мэри, человек сбывается, не когда берет, а когда отдает. Потому, что, когда мы берем – мы берем только для себя и безвозвратно, а когда отдаем, то то, что мы отдаем, как бы наполовину остается у нас, мы этим только делимся, потому что ничего до конца отдать невозможно. То, что мы отдаем, мистическим образом остается с нами. А что касаемо закона, то дело здесь обстоит так. Вот, например, мне холодно, я замерзаю. И я иду в лес и нахожу в нём бревно. Бревно тяжелое. И я хватаю посередине, потому что так легче его поднять над землей с тем, чтобы оттащить к дому. Я беру бревно ровно в середине, в центре, поскольку, как учит закон, в этом месте сосредоточена тяжесть бревна, и я, таким образом, экономлю силы на его поднятии и дальнейшей транспортировке. Но когда я прихожу домой, я разве выпиливаю только облегчившую мою участь серёдку бревна. Нет! Я использую всё бревно. То есть, пользу мне приносит всё бревно в периферийности своей целостности, а не только его центральная часть, благодаря которой я смог его присвоить. И в этом же смысл Моисеева тезиса, которым иудейский пророк попытался присвоить самого бога, схватив его за бороду или за яйца…
- Но мне, кажется, у Бога нет яиц вместе со всем телом, - с шутливым смущением, предположила я.
- Ты хочешь сказать, что Бог – евнух?! – Со злым сарказмом изображая ужас перед глумливым кощунством, вскричал профессор и, ухмыльнувшись, немедленно переменил тон:
- Да, но они есть у человека. И вот за них его вполне можно схватить и очень крепко за них держать, - зло проговорил Берклитц. – Держать, внушая при этом, что вся бессмертная душа, а с ней и сама жизнь, именно в них и содержится. Как у одного сказочного персонажа, у которого душа была в яйце, яйцо – в утке, утка – в ларце, а ларец – на высокой сосне. И, в сущности, весь современный мир на этом фантазме крепко держится, заставляя человеческую душу уходить, так сказать, в эти самые пятки. Мы живем под властью страха смерти! И этот страх смерти усиливается именно в усилении центра тяжести, которым оказывается Я. Вот, всякое суждение как единица знания несет в себе такое Я. Всякое суждение центрировано позицией «Я есть». Об этом еще Кант говорил. И это Я есть центр тяжести суждения. Но центр тяжести – это не центр равновесия. Ровно наоборот центр тяжести – это точка дисбаланса, разновесия. И, вообще, центр – это и есть сам дисбаланс и зло. А периферия – баланс и добро. Добро - не в центре, где зло, а – на периферии!