Я бреду среди сосен, возвращаясь с озера на дачу своей подруги Ларисы, я здесь гощу – они все спят, а я опять ушла плавать и гулять в шесть утра, не спится мне...
"Когда-нибудь я научусь писать рассказы и прославлю это чудесное озеро, – мечтаю я, – тем более чует мое сердце – в последний раз я здесь... "
Я стараюсь навсегда надышаться и насмотреться – здесь ковры, вытканные люпинами всех оттенков, ярко-вспыхивающие острова шиповника, песчаные дорожки, посыпанные сосновыми иглами и шишками, тишина... а чуть в лес свернешь – и окажешься в сказке о любви папоротника и хмеля, и встретишь птицу необычную, а еще чуть пройдешь – так и вообще не уйдешь отсюда никогда – столько черники с голубикой!.. а вдоль дороги еще и земляника – и ею тоже можно лакомиться, машины тут не водятся, чисто тут…
Видит бог, я не хотела ехать. Я даже соврала своей подруге Ларисе, что работаю в субботу. Прежде всего, я, конечно, удивилась, что она меня вообще позвала – второй год пошел, как мы стали чужими...
Да, чужими… Mежду нами произошло то, что время от времени происходит с людьми – мы прозрели по отношению друг к другу, и моё прозрение было драматичным – всегда больно падать с мягких облаков на острые камни – так я и чувствовала себя, потому что в результате событий последних лет мне вдруг ясно открылось, что меня не уважают… вообще. Зевают, когда я говорю о том, что мне дорого. Ну, и многое другое... вот такое открылось. Бывает.
Это вызвало во мне, стыдно признаться, обиду – редкую гостью в моём пространстве... и я потерпела, помучилась, конечно, в надежде на чудо, но зря, всё зря… – какая-то химическая реакция окрасила нашу дружбу серо-черными нервными разводами.
Встречи наши становились редкими, безрадостными и никому не нужными – правильно было бы остановиться и разойтись в разные стороны… и умом, конечно, я это понимала. Поэтому, когда она мне позвонила и пригласила ехать на дачу отмечать белые ночи, я сказала – а я работаю в субботу, никак, мол, не смогу, увы.
А она вдруг произнесла – ой, как жаль… Моя дорогая, сказала, неужели ничего нельзя придумать? Все так хотят тебя увидеть, ведь сто лет уже не виделись… И мама моя тебя ждет, мама ждет… Я ей сказала, что ты приедешь… Совсем ничего не придумать с работой твоей?..
Сердце мое рвануло ей навстречу, её голос звучал как раньше… – неужели возможно что-то возродить?.. и мама её, Ирина Васильевна, меня ждет, уж она-то ни в чем не виновата… – хорошо, я что-нибудь придумаю… когда вы собираетесь ехать? в пятницу после работы? мама-то здорова? а кто поедет? – и она, зная меня как облупленную, поняла, что я еду.
Конечно, ехать было не надо. Сидела бы себе дома, читала бы свои книги… с любимым котом на животе, вязала бы мужу шарф... Три фильма новых дали до вторника, когда буду смотреть?.. "Неблагодарное это дело, Му-Му реанимировать", – скажет мой муж позже.
***
Они очень шумные все как на подбор, все время кричат... что видят, о том и кричат – я раньше не замечала. А у меня язык стал деревянным – даже на простые вопросы отвечала коряво, просто через силу. Наслушалась анекдотов, советов и прогнозов про тех, "кто не курит и не пьет…" – увидела неподдельное удовлетворение на лице своей подруги, заметившей мою растерянность – я вздрогнула от этого её злорадного удовольствия, очень уж откровенно... Но я и правда растерялась, отвыкла от примитивных таких разговоров… про тех, кто не курит и не пьет.
Ну, и сорвалась часа через три, когда уж совсем они меня достали: нет, ты правильно живешь, только ЗАЧЕМ? – собралась таки в кучу и рассказала четким громким голосом, по пунктам, зачем живу. Куда ездила отдыхать, какие оперы слушала, как озеро своё местное от бутылок и банок спасаю, и так далее… – вот за этим, к примеру, и живу. Сказала, что даже если водку не пить, сигареты не курить и мяса не есть, то всё равно можно найти, зачем жить, хоть это и трудно, понятное дело, представить…
Простите меня, сказала, пошла я отсюда, с полянки вашей под ночным светлым небом, я Ирине Васильевне обещала массаж сделать, у неё спина болит, ей восемьдесят три года, и она ждала меня, значит, я ей нужна, а пожилых людей нельзя ни обманывать, ни разочаровывать. Приятного вам аппетита, будьте здоровы, с белыми вас ночами, я вас тоже люблю…
Вот так красиво и достойно я прямо вечером в пятницу и поставила точку, и как здесь продержаться субботу с воскресеньем я уже не представляла.
– Машенька, – сказала Ирина Васильевна, – где ж ты была, почему не приезжала так долго? У вас с Ларисой что-то разладилось? Ты говори громче, я почти не слышу. Ты читаешь ЗОЖ? Не читаешь?! Плохо, ты читай, там много интересного. Я зарядку делаю, как ты говорила, мне лучше стало. Какие у тебя руки, прямо тепло идет. Ты ведь сделаешь мне еще массаж – и завтра, и послезавтра?
– Конечно, Ирина Васильевна. Как ваш Ереваныч поживает? Придет завтра? – Юрий Иванович Вартанян, сосед их дачный, старик чудесный по прозвищу Ереваныч, любит меня, и это у нас взаимно уже лет десять.
Ирина Васильевна вдруг напряглась спиной, превратилась в камень – ты что, не знаешь? Лариса не сказала тебе? Он же… умер весной. Как же это она тебе не сказала?..
***
В субботу утром я решила покопаться и найти ответ – зачем я сюда приехала? Я, конечно, допускала мысль, что ни зачем, просто массаж Ирине Васильевне сделать и… про Ереваныча узнать, но интуитивно сама понимала – не то. Зачем-то для себя я сюда приехала. Что-то большое познать. Иначе всё как-то глупо совсем. Буду ждать, должно проявиться… и лучше ждать спокойно, общаясь с природой, детьми и стариками – и я отправилась с утра побегать среди сосен, поплавать в черном озере, поприставать с разговорами к молодым мамашам с колясками, познакомиться с собаками местными, чернику поесть…
Возвратилась часов в одиннадцать, счастливая… Народ заметил меня у калитки – ооо!.. спортсменка вернулась, все окрестности оббегала? Несите воду колодезную, литра два, Машка завтракать будет! – никак не могут отстать от меня… ну да ладно.
Часам к четырем все совсем устали от пива и оставшихся с ночи шашлыков, залегли спать в огороде на раскладушках да на подстилках. Мы с Ириной Васильевной сначала поделали дела, потом массаж, потом поболтали о том о сем, погуляли чуть-чуть – и день прошел, и я перекрестилась: завтра домой.
К вечеру произошла смена караула – мы с Ириной Васильевной пошли спать, а все остальные – наоборот. Кто-то пытался меня привлечь, но Лариса сказала – да не трогайте вы её, у неё здоровый образ жизни…
Раздражаю я её, правильная я стала слишком… но всё равно, могла бы она сказать это потише...
Воскресное утро было восхитительным. Я наплавалась в туманном озере, клятвенно пообещав взяться за перо. Рассказ я начну словами – вынырнув и оглядевшись в тишине, я поняла, что есть зачем жить…
Прощай, озеро.
***
Мы идем табором на электричку, подходим к платформе. Всё вокруг в иван-чае, солнце палит, пчелы жужжат – пару лет назад меня б не выгнать было из гостей в такую погоду в три часа дня, а сейчас я уже извелась вся, ожидаючи отъезда, мне очень надо поскорее остаться одной. Лариса со своими друзьями – развесёлые, всё им смешно… как я устала от них... Я делаю вид, что мне нужно куда-то дозвониться, тыкаю пальцами кнопки, прикладываю телефон к уху, отстаю на десять метров – идите, идите, я догоню, мне по работе надо…
На ступеньках платформы босая молодежь выясняет отношения – господи, какие пьяные… Девочка лет шестнадцати, джинсы грязные, ноги грязные, лыка не вяжет, мотается как занавеска на сквозняке. И мальчик такой же, может, чуть потрезвее. Разговаривают грубо, громко, не разговаривают, а кричат – ладно, думаю я, и это пройдет...
Мы поднялись на перрон, прошли вперед, народу полно вокруг. Вот-вот придет наша электричка, и я всматриваюсь вдаль, жду. Час езды до города, ещё полчаса в метро всем вместе, а потом в разные стороны, и свобода...
Мои… друзья рассказывают что-то, обсуждают, как им было хорошо на даче – они отдохнули, расслабились, они все любят друг друга...
Неужели я так и не пойму, зачем приезжала и страдала?.. неужели это очередное маленькое испытание на выдержку в стане друзей?.. Или я просто приезжала купнуться пару раз?
Или я всё-таки должна что-то понять?..
Визг несущегося мимо платформы поезда и скрежет железа оглушил именно во время этой мысли – я резко развернулась на сто восемьдесят градусов в сторону звука, и это было последнее, что я сделала резко.
Все мои органы чувств и понимания непостижимым образом плавно объединились, и объемная страшная картина встала передо мною – я увидела приближающийся орущий поезд и... пьяную девочку, стоящую на путях... и её друга, сидящего на корточках на краю платформы и протягивающего вниз свою руку, которую она, пьяная девочка, не видит... Будто в замедленном кино мне показали, что сейчас произойдет, в страшных деталях... что она спьяну так и не заметила протянутую руку... и он, мальчик, заваливается набок, падает... и сильный скрежет... и я вижу что стало с девочкой боже боже... и полное осознание что это всё-таки не реальность пока и что это можно исправить но никто не исправит кроме меня… и мое тело легкое… и я одним прыжком достигаю края платформы и кричу матом и она понимает вдруг... и я хватаю её под локоть и снова кричу матом и мальчик ловит как-то... не знаю как её вторую руку и вдруг падает... но её руку не выпускает и я дергаю как штангист и не чувствую никакой тяжести вообще и только понимаю что она спасена.. и что это уже действительность и она правда спасена... поезд задевает микронно ее ногу но я дергаю напоследок и вытаскиваю её на середину перрона... и ловлю уже какую-то более спокойную мысль а есть ли у неё теперь кожа ведь угол платформы очень острый... и вдруг я чувствую потребность ударить её... прямо ногой всё равно куда хоть в живот... и вместо этого я опускаюсь и сажусь на платформу и потихоньку... начинаю... видеть... и слышать...
Время растянулось. Я начинаю осознавать, что прошло всего несколько секунд, три... или пять. Многие даже не успели испугаться, а некоторые вообще ничего не поняли. Наконец я узнала, как растягивается время – пять секунд превратились в двадцать...
Я с опаской начинаю дышать и подниматься, мне помогает один из наших друзей – Маша, ты поняла, что сейчас произошло?! – я не отвечаю... – Маша! Ты поняла?..
Подходит электричка, теперь в нужную нам сторону, она отвезет меня домой.
Мы стоим в тамбуре, вагон набит людьми до отказа. Я высовываю голову в маленькое окошко на двери. Пытаюсь дышать, прочь отгоняя кошмар, смотрю в небо... о, вы здесь... возлюбленный архангел божий михаил, богородица дево, ангеле божий хранителю мой святый, господи иисусе христе сыне божий и отче наш иже еси на небесех ... все они летят рядом с нашей электричкой, и я с каждым разговариваю раз по пять. Наговорившись, я возвращаюсь – вроде полегчало, кровавая картинка ушла.
– А ведь чья-то дочь, – сказал кто-то из наших через полчаса, – идиотка пьяная малолетняя.
– Такая судьба, – почему-то спокойно улыбаясь, сказала Лариса. Зря она так спокойно улыбнулась – будто вызов бросила...
– В смысле? – вдруг очнувшись, спросила я.
Лариса встала в стойку – поджала губы, сузила глаза.
– В смысле, что если тебе суждено быть спасенным – будешь спасенным, что тут непонятного. Бог спасет, – объяснила как дуре, жестко артикулируя, уже безо всякой улыбки...
Она второй год пытается показать мне, насколько незначительна в принципе моя миссия на Земле... – по-моему, она, наконец, достучалась... Господи, да что же это меня так накрывает?..
– ДА ПРИЧЕМ ТУТ БОГ-ТО?! – как выплеснула, сказала я, иуда, не понимая, что на самом деле хочу сказать.
– Ларик, ты, может, не заметила, – аккуратно сказал кто-то Ларисе, – но это вообще-то Машка её вытащила...
Я с пустым сердцем перевела глаза на небо в форточке. Понятно, что никто больше не летел за электричкой.
***
Я вернулась – потрепанная, но всё-таки живая, и мой дом встретил меня с любовью: – Маш, а я тебе мороженое купил крем-брюле, – сказал мой муж. – Ну и что ты такая кислая? Отдохнула хоть? Не сильно тебя доставали?
По дороге я решила ничего ему не рассказывать про поезд – я просто не представляла, как это можно рассказать. Вернее, я даже сама себе не могла объяснить, что произошло со мной, что это было… что тут главное – девочка ли, время ли растянувшееся... или слова мои вылетевшие. Или пиявка, присосавшаяся к моему сердцу…
– Доставали, конечно, но я ж тертый калач... – сказала я, стараясь изо всех сил добиться привычных моему голосу интонаций. – Правда, пришлось пару раз огрызнуться, Лариска меня травит почем зря. Нешто ей это нравится? ведь она сама тоже в напряжении, какая ей радость?.. Мне кажется, нужно завязывать. Ничего не исправить, не склеить...
– Ну да. Неблагодарное это дело, Му-Му реанимировать...
Я ела мороженое, чтобы не обидеть мужа – оно было горьким, и я чуть было это не сказала, хорошо, что вовремя тормознула, сообразила – мороженое не причем, это со мной всё не так...
Весь вечер меня било и колотило, гудел поезд в голове… я не вылезала из-под одеяла, не могла согреться – это в такую-то жару. Когда я стала засыпать, затренькал мобильник, высветилось имя любимого мальчика нашего: Маша, мне нужно поговорить с тобой, я заеду?
Артем, внук мужа.
– Темочка, ты не сдурел? Одиннадцать... – и я услышала его молчание... прыгнуло сердце. – Давай приезжай, ждем. Хотя дед уже спит, по-моему…
– Не буди его. Я в твое окно стукну.
***
Мы сидим второй час на кухне, я как в аду, черти раздирают меня на куски.
У Артема опухоль на головном сосуде, никто пока не знает об этом, теперь – кроме меня, а я обещаю никому ни слова.
Через восемь дней, в следующий вторник, он ложится под гамма-нож – это новая технология, но Артем говорит, что вполне опробованная. Всё вместе займет один день – так он говорит. Он спокоен, наш любимый мальчик, – его рассказ структурирован, все действия продуманы. Мне страшно представить, как он пришел к такому спокойствию.
У меня нет интернета, нет компьютера – я в первый раз об этом жалею. Я не смогу ничего узнать об этих операциях, когда он уедет. Не выпить ли водки, подумалось мне…
Артем уехал в два ночи, остаться не захотел, как ни просила. Мне нужно одному, сказал. Сел в свою машину и уехал на свою съемную квартиру. Я позвоню, когда всё кончится, сказал, деду ни слова.
Я легла, закрыла глаза, начала проваливаться… – на рельсах стоял Артем, наш любимый мальчик, и несся поезд с ревом и скоростью реактивного самолета…
Я едва добежала до туалета – и не смогла отползти оттуда целый час. Сначала меня выворачивало, а потом я просто обессилила, сидела на полу. Меня нашел мой муж, и я смогла заплакать, наконец…
Я рассказала ему обо всём, кроме опухоли. Что это было?.. – спросила я. Ничего особенного, сказал он, просто ты спасла человека от смерти, а теперь у тебя отходняк. А про Бога? – спросила я, – почему я такая слабая? Я же знаю, что всё вокруг – Бог… как же я могла?! А вот тут, Маш, извини, – не комментирую, – сказал мой муж-атеист.
***
После выходных мы с одной женщиной, Катей, всегда ходим на "уборку территории" – одеваемся в старое, натягиваем резиновые желтые перчатки, берем тележку и раненько, в полшестого утра, идем на свое озеро.
Раньше территория вокруг озера принадлежала военному училищу и убиралась курсантами, а потом, когда училище расформировали, она стала ничьей, и мы не выдержали. Как правило, мы собираем несколько огромных мешков бутылок, потом отмываемся и вместе едем на одном автобусе до метро.
Катя очень верующая, и если мы это делаем днем, и кто-нибудь говорит – какие же вы молодцы! – она переживает, не хочет, чтобы её хвалили, пусть, говорит, меня Бог отметит… А если люди хвалят, то Бог не отметит? – спрашиваю я. Она удивляется моей необразованности в этом деле – Маша, ты ведь писание читала – чье будет Царствие Небесное? Если мы обласканы при жизни, нам нечего ждать ТАМ…
Я очень уважаю Катю, поэтому мы убираем тогда, когда нас некому, кроме Бога, хвалить…
Сейчас, после бессонной ночи, я всё делаю медленно, мне ни согнуться, ни разогнуться, у меня кружится голова. Чудесное тихое утро, пожалуйста, помоги мне, дай мне сил, намекни – куда бежать, кого просить…
Катя смотрит на меня с удивлением, хочет спросить о чем-то. Знаешь, наконец говорит она, наплевать на эти бутылки, пойдем по домам, не нравишься ты мне.
Хорошо, говорю я, пойдем по домам, нет от меня толку. Но мне нужен твой совет, давай посидим десять минут на скамейке... Я прошу тебя приблизить меня к церкви. Я хочу официально попросить прощения у Бога. У меня есть время до следующего вторника.
***
Я и не знала до знакомства с Катей, что за высоким бетонным забором, огораживающим военное училище, построили церковь. Катя тогда работала в медсанчасти за этим забором, и церковь воздвигали на её глазах – только глубоко верующий человек сможет понять, как она ждала окончания строительства и знакомства с батюшкой.
– Знаешь, – говорила она, – когда у тебя храм под носом, буквально в ста метрах от дома твоего, и ты всегда можешь туда зайти запросто, и когда там вообще никого нет, кроме Бога – это для меня такая радость, как...
– Как оранжерея с орхидеями для Ниро Вульфа?
– Не пойму я, Маша, как ты не боишься?..
Вообще-то я всегда опасалась повредить строгий религиозный порядок Катиной веры, предпочитая лучше казаться легковесной и своеобразной, чем посягать на святая святых, объяснять свои слишком простые отношения с Творцом – но у меня не всегда получалось.
Она звала меня с собой на утреннюю службу, но я отговорилась – я, Катя, хожу в свой Храм, – и она поняла буквально, отнеслась с уважением. Мы часто с ней беседуем, и ей доставляет удовольствие, когда я, начитанная, рассказываю своими словами про Содом и Гоморру, или почему Моисея не пустили на Землю Обетованную, или как я понимаю притчи Иисуса... – но пережить мое твердое и спокойное нежелание называть себя овцой заблудшей или рабой ничтожной ей очень трудно…
– Уж если Он так страдал, то как мы должны... грешные.
– Он жил в Любви, Катя, а в любви – в такой любви, какою он любил, не страдают.
– Да как же не страдают?!. Его распяли. Гвоздями прибили...
– Десятки тысяч были распяты, гвоздями прибиты.
– Маша... что ты хочешь сказать?..
– Ох, Катя, что я хочу сказать... Что ноша его была ему легка. Знал он, что делает. И что не нравится мне, что суть всю свели к страданию на кресте – но это мне не нравится, а он-то всё равно всех любит... Служит всем.
– Маша, я не могу это слушать – это мы, грешные, Ему должны служить. Поклоняться...
– Катенька, да в чем же ты грешная?! Живешь как ангел – всем помогаешь, всех уважаешь, добрая, щедрая. Кто ж тогда безгрешный...
Не получается у нас прийти к одному Богу. Катин, всё-таки, очень строг...
Я бывала во Владимирском соборе, ходила туда, чтобы подолгу смотреть в глаза Нерукотворного спаса, наполняться радостным светом. Естественно, я навещала и Серафима Саровского, и Георгия Победоносца – но Нерукотворный спас всё-таки был настоящим волшебным объектом для моего сердца. Я знала много молитв – какая высокая поэзия! мне нравилось их читать, и со временем молитвы превратились в образы, и мне всегда было хорошо в них – я тоже умещалась в эти образы, приобщалась...
Поэтому, когда меня спрашивали, хожу ли я в церковь, я говорила правду – хожу.
Но я никогда не стояла службу, не участвовала. Не каялась, не причащалась – не нуждалась... Катя меня не спрашивала об этом, она и допустить не могла таких нарушений, уверена была, что все таинства я честно выполняю в своем Храме.
Иногда я откровенно рассказывала ей об ангелах – воздуха и огня, воды и земли, читала придуманные мною самой молитвы к ним. Маша, а это не язычество? – расстраивалась Катя...
Однажды после уборки озера мы встретили Катиного мужа, веселого подполковника в отставке – по просьбе жены он вышел нам помочь дотянуть телегу до помойки: колесо начало вилять, и самим нам было не справиться. Знакомьтесь, сказала Катя, это Маша, я тебе про неё рассказывала – Маша тоже очень верующая. Подполковник в отставке посмотрел на меня внимательно и сказал – ну что ж, бывает...
А сейчас мы сидим на скамейке, и я понимаю, как сильно я люблю её. Она не задала ни одного лишнего вопроса – правда удивилась сначала, спросила шепотом: как это ты просишь меня приблизить тебя к церкви?..
– Катя, мне просто нужно поговорить с вашим батюшкой...
– Исповедаться?
– Мне нужно, чтобы он меня выслушал.
– Маша, он очень хороший, – я вижу, что она обрадовалась, светлая душа. – Давай в субботу, после службы?
И я вздыхаю облегченно, почувствовав участие и спасение.
***
Я ждала субботней церкви, будто свидания – приготовила красивое платье, шаль из шелка, туфли бежевые. Всю неделю я не могла уняться, всё мыла да чистила – и дома, и на работе, и на озере. Доводила до заповедного состояния, словно инспекцию ждала.
Артем позвонил в четверг, говорил спокойно, даже шутил смешно... В конце разговора спросил – ну что, Маш, прорвемся? Какие можешь дать прогнозы?
– Оптимистичные. Я вообще не сомневаюсь, – сказала я и поняла, что и правда не сомневаюсь. – А ты?
– И я. А что остается делать? У меня жизнь лет на десять вперед в деталях расписана, не менять же планы... Всё, Маша, звоню во вторник – до и после. Держи за меня пальцы крестом. Деду не проболтайся.
Я повесила трубку, и неожиданно спокойная радость накрыла меня – я почему-то осознала, что всё страшное позади, хотя операция будет только через четыре дня.
В пятницу вечером я готовила речь для покаяния – пробовала и так и этак, но за несколько минут связать все события со своей обидой, пьяной девочкой и опухолью не получалось. Я пыталась оправдать свои безбожные слова, потом нападала на Ларису – ведь любого и каждого можно довести до ручки равнодушием и сарказмом!.. то пыталась объясниться со всеми, представляя себя стоящей на сцене, голой, в ярком слепящем свете… то уносилась к Эйнштейну поговорить про Время...
Как я буду православному священнику рассказывать о своих подозрениях в собственной… избранности? Не в смысле, что я особенная, а в смысле, что меня выбрали, назначили меня ответственной, миссию предложили. Ведь растянулось время?! Ведь увидела я то, что другие не увидели? Да, я действительно четко видела – в трезвом уме находясь – что произойдет с девочкой через две секунды, в ярких страшных красках… И ведь для чего-то усугубилось всё новообразованием в голове любимого двадцатилетнего ребенка… И откуда я точно знаю, что у Артема во вторник закончатся все эти неприятности?.. Я сказала "неприятности"? Опухоль в башке – неприятности? Ну да, ответила я сама себе, именно неприятности, и не больше… – не накручивай опять, ведь действительно уже нет страха – а значит, ничего ему не угрожает. Откуда ты знаешь? А просто знаю.
Ладно, попробую без подготовки, всё-таки он священник, значит – приближен, и должен всё понимать с полунамёка.
Я пошла на кухню и съела в ночи всю запеканку.
***
Утром в субботу мы встретились с Катей у нашего озера. На скамейке сидели алкаши – слышь! – весело крикнула я, – чтоб убрали всё за собой, поняли?!
– Во даёт, – удивилась Катя. Они смотрели нам вслед пока мы не зашли в ворота КПП.
– В церковь, – коротко сказала Катя солдатику.
От проходной к церкви ведет дорожка, выложенная красной кирпичной плиткой, по обеим сторонам высажены цветы. Я повязала шаль на голову, Катя – кружевную косынку. Идем медленно, как негритянская семья на воскресную службу – хорошо, что мы пришли заранее и у меня есть время удивиться и проникнуться. И я удивляюсь – кто бы мог подумать, что совсем рядом есть такое чудесное место, на земле бывшего военного училища, а ныне воинской части, с такой маленькой церквушкой с деревянным крестом, и в цветах…
– Волнуешься? – тихо спрашивает Катя. – Я всегда волнуюсь перед исповедью и причастием…
– Я тоже, – я не могу сказать ей правду, ведь по всем законам я должна волноваться, но испытываю такой мир в сердце, будто в детстве, когда отрыдаешься, отвсхлипываешься, да и затихнешь в благости маминых рук.
Церковь совсем маленькая. Несколько женщин уже внутри, и мы заходим боком. Я рассматриваю иконы на стенах, здороваюсь с Ксенией и Матроной, встречаюсь взглядом с Архангелом Михаилом, ох...
Старушки рады мне, улыбаются – в их полку прибыло.
Батюшка, отец Сергий, строг и сухопар. Служба проходит отточено – все бабушки и Катя выверено крестятся, встают на колени, поднимаются с колен, поют молитву, снова встают на колени… Я не встаю – ничего не могу с собой поделать. У одной больные ноги в ортопедической обуви, и я помогаю ей опускаться-подниматься… Катя смотрит на меня, как мой кот смотрит через окно на бездомных соплеменников – одновременно с ужасом и восхищением.
А я в блаженном тумане. Только очень жарко и душно здесь…
Отец Сергий заканчивает словами – и грядет антихрист, и снова ожидается гонение на православных священников. Я в этом месте прямо вздрогнула внутренне, так уверенно он это сказал. Потом он рекомендует, какую церковную литературу можно здесь купить сегодня, и еще раз повторяет – грядут гонения, и никто не знает, сможем ли мы так легко, как сейчас, приобрести святые книги.
Не могу сказать, что мне нравятся такие аффирмации в стенах храма из уст священника. Верю я в силу слова.
Начинается таинство исповеди. Батюшка накрывает вышитой епитрахилью головы кающихся бабушек, разговаривает со всеми шепотом, дает целовать крест и руку – следующая я.
Я послушно и неуклюже делаю все по его подсказке – как встать, как нагнуться, куда руку положить, куда голову… Он и сам склоняет голову рядом с моей, и я из-под покрывала вижу его глаза в пятнадцати сантиметрах от своих, его лоб в поту. Он подбадривает меня, потому что я экаю и торможу…
– Я была на даче у подруги, – тихо шепчу я ему на ухо. – Понимаете, там всё сложно, я её раздражаю, вернее… ну, не важно. И я два дня всё никак не могла понять – зачем я к ней поехала, плохо мне было, а потом, когда мы уезжали в город, поезд чуть не задавил девушку, а я как-то смогла… ээээ… её вытащить из-под поезда…
– Бог спас, – подсказал отец Сергий.
– Именно! И подруга так сказала, а я ответила: причем тут Бог?.. Вот. Каюсь.
– Мы все грешные, у каждого за спиной дьявол плетет козни – вот он вам и подсказал эти слова. В чем еще каетесь?
– В этом каюсь, разве мало?.. Это тревожит меня. Я сказала эти слова просто так, а потом открылось, что внук мужа заболел… Вернее, он раньше заболел, только я не знала... Но я точно знаю, что это связано. В общем, я каюсь. В обиде, гордыне и обжорстве.
– В обжорстве? – шепотом удивился отец Сергий, – а не скажешь…
– Я сегодня ночью съела всё запеканку творожную…
– Так вам тогда нельзя на причастие, – расстроился отец Сергий.
– Ничего, в следующий раз, – успокоила я его.
Потом он начал меня выспрашивать – так положено у них – про блуд. Изменяла ли я мужу, как замуж выходила, в целости ли… Когда я сказала, что это было так давно, что я и не помню, он улыбнулся. Похоже, что я прощена.
***
В воскресенье во мне нарастал покой – я мягчела и умиротворялась. Когда в памяти поднимались картины, еще неделю назад скручивающие меня в жгут – Артем, поезд, Лариса… – мне становилось странно как-то: всё окрасилось в нежные тона, звучало спокойной музыкой и мудрыми стихами… неужели прошла только неделя?.
Я словно ощущала чье-то высшее намерение успокоить меня – телевизор, если я его включала, вместо обычных новостей передавал жизнерадостные репортажи о благоустройстве каком-нибудь или озеленении, а вместо сериальной наивности – мои любимые фильмы, которые я уж не надеялась увидеть; выяснилось, что соседи наши шумные съехали, и одна только тишина за стенкой могла серьезным образом осчастливить… Я легко переделала все дела, отложенные в долгий ящик. Нашлось всё потерянное. Позвонили все, чьим звонкам я была рада…
Я проанализировала все вдоль и поперек – боялась, не сошла ли я с ума, что это за благость такая посреди шторма… Почему я чувствую покой, будто операция уже прошла, будто уже есть результат гистологии – и ясно, что отрицательный! почему я знаю, что всё позади?!
"Потому что ты и правда знаешь, – сказал голос. – Тебе дано. Потому же, почему ты была выбрана для спасения девочки. Канал открыт был, ты увидела её будущее и исправила его. Потому что ты можешь влиять на действительность. Ты можешь объявить и получить. Увидеть и исправить..."
Подожди, я хоть и не новичок, но это слишком… Я могу увидеть тебя?
"Да, конечно, если тебе нужно, то я появлюсь. Скоро. Во вторник. Жди. Будь внимательной и спокойной, Мария. И не растрачивай себя на глупости, Мария…"
***
Во вторник утром я почистила зубы кремом для лица, заметила только когда уже рот прополоскала... о-о-ой, тьфу-у…
"Святые угодники", – подумала я, ничего не имея в виду... и вздрогнула, внезапно и очень ярко вспомнив свой сон… или не сон? Как же я забыла?..
Мне пригрезилось небо – именно пригрезилось, всё-таки я уверена, что не спала… темно-синее, с конскими хвостами. Помню, что я поняла: это не облака, это та самая сила таинственная, она так выглядит – полупрозрачными разводами на небе...
Я увидела луч, пролетевший резко через все небо – яркий белый свет, переливающийся и сверкающий на солнце… хотя солнца не было вроде…
Облака разом сдвинулись, видоизменились – и огромная величественная фигура вдруг слепилась из них, поднялась на полнеба...
Это был мужчина лет шестидесяти, очень статный – я хотела закричать, чтобы привлечь его внимание, но только захрипела... Он не видел меня, хотя я точно поняла, что он искал меня внимательными и серьезными глазами... Я хотела махнуть рукой – и снова не смогла, рука не слушалась, онемев... Он долго всматривался, но взгляд его проходил сквозь меня... Он так и не увидел меня...
Я очнулась – без испуга, спокойно. Это не сон, поняла я. Это совершено другое явление. Было три часа ночи. Меня снова окутала теплая нежная радость… – но он же не увидел меня, чему ж я радуюсь?.. "Отключи думалку свою, пожалуйста, – прозвучало внутри, – если радуешься, значит так надо... уже достаточно, что он искал тебя".
Я долго лежала без сна в своей постели – легкая как перышко, тонкая как девочка... бестелесная… счастливая.
Как же я с утра не вспомнила всё это?..
Я вышла из дома, чтобы ехать на работу, и опомнилась уже у озера... Куда ж я иду? мне ж на маршрутку, в другую сторону от озера... Я села на скамейку, где мы сидели с Катей – я совсем не хочу в другую сторону, на маршрутку...
Я вернулась домой. Что-то забыла? – спросил мой муж, высунувшись из ванной. А если я не пойду на работу сегодня, что скажешь? – как-то странно я сегодня себя веду. Не туда... куда-то... все время... я себя веду...
– Скажу, что ты психически здорова, Маша. Все нормальные люди, Маша, не хотят ходить на работу… вот взять хоть меня…
Ну и так далее. Поддержал. Скучно ему дома одному, с инвалидностью его...
Через пару часов позвонил Артем.
– Всё по плану, – сказал. – Я приеду вечером, ты не против?
– Что значит "приеду вечером"? Как это, Тём?
– А они меня отпустят, Маша, – сделают всё, и отпустят. Но сказали, чтоб я один не ночевал, на всякий случай, мало ли что…
– Я сегодня дома, Тёмочка, отпросилась на работе, – сказала я. – Заказывай ужин, исполняю все желания.
– Оооо... В пять лет говорил, и сейчас повторю: вырасту и женюсь на тебе, Маша…
– А кровосмешение? Дед может расстроиться...
– Да фигня, – рассмеялся самый чудесный мальчик на свете…
Мы знакомы с ним девятнадцать с половиной лет, а с его дедом – двадцать. Мне не положены собственные дети – поэтому Артем заполнил это пространство…
Однажды, когда ему было два с небольшим года, и он был отдан нам на воспитание на время нашего отпуска – мы делили его с другой бабушкой, заменяли предавших его родителей, как могли… так вот, он тогда заболел – изо всей силы, как умеют дети: с бредом температурным, с полным отказом от еды и сна... И мы с его дедом крутились как ужи на сковородке несколько дней и ночей, всё поняв и про медицину нашу, и про собственную несостоятельность, осознав, какой ерундой мы до этого страдали, выдавая её за проблемы…
И вдруг он успокоился – температура ушла, и он днем заснул у меня подмышкой, засопел спокойно… И я боялась шевельнуться, застыла… и сама провалилась – тоже не спавшая несколько ночей подряд... и вздрогнула – за окном мотоцикл без глушителя рыкнул…
И тело моё напряглось – я почувствовала, что готова к прыжку… Верхняя губа дернулась, задрожала в оскале; сверкнули клыки, показались когти на передних лапах… Мощный хвост мягко, чтоб не задеть львенка, поднялся и опустился несколько раз… Я поняла, что никто не уйдет живым, даже если просто разбудит его…
Это было Материнство. Я его познала.
Обращаюсь к вам, мотоциклисты без глушителей – берегитесь. Может случиться страшное и непоправимое. Ставьте глушитель.
***
Ну что ж... если ноги с утра вывели меня на озеро, то так тому и быть, туда мне и дорога.
– Я гулять, – сказала я мужу, – пойду километры наматывать...
– Сумасшедшая, – сказал муж, – взяла выходной, так полежи да поспи, нет, черти её носят... Не вздумай бутылки свои собирать.
Сейчас похожу, потом супешник сварю... Интересно, я должна что-нибудь предпринять, чтоб обещанное на вторник произошло? Или всё должно идти естественно, а я просто должна внимательно следить за знаками... должны быть знаки-то?..
Иду вдоль озера – все-таки как у нас красиво... очень много ив – и серебристых, и зеленых, шарами. Стволы черные – завораживает меня это дерево. Дубки молодые – вырастут нескоро, но даже сейчас от них сила идет. А пижмы как много!
Забор бетонный – если бы его снести, открылась бы чудесная картина, с церковью, дорожками, цветами и парком... Но кто ж его снесет?.. Глупо и обидно, наверное, быть ненужным забором...
"МАША, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! " Мамочки... Темно-синей краской написано на этом самом ненужном заборе, что кто-то меня любит. Вчера еще не было...
– Здравствуйте... в смысле физкульт-привет, – сказал приятный мужской голос.
Пожилой дядька в спортивных трусах и кедах. Пожилой – только по лицу... да и то неправда, показалось. Борода аккуратная седоватая, волосы тоже седые, длинные. Глаза молодые, светлые. Высокий, загорелый, статный.
– Еле догнал вас, быстро ходите...
– Семь километров в час могу, – сказала я. – Здравствуйте, физкульт-привет. Я вас знаю?
– Как посмотреть... Одной дорогой ходим. Это и мой маршрут тоже – озеро, забор, потом вдоль железнодорожных путей. Хотя не люблю я эти железнодорожные пути... а Вы?.. Не вздрагивайте, я в курсе про поезд.
Я остановилась как вкопанная – кто вы?..
Он тоже остановился, развернулся ко мне. Расправил плечи. Какой у него взгляд – внимательный, спокойный...
– Не знаю. Думаю об этом уже вечность: кто я, откуда, зачем... Пойдем на скамейку. Вы ведь не торопитесь? Это вам письмо на заборе?.. не останавливайтесь опять – я просто видел, как вы тормознули здесь... если бы не вам, так шли бы себе спокойно дальше, разве не так?
Мы сели.
– Ну что, давайте знакомиться. Меня зовут Пров. Такое вот имя славянское. А вы Мария? – и он улыбнулся. И этот светлый день вторник стал еще светлей…
***
– Красиво здесь, – тихо вдохнув, будто сам себе сказал Пров, и я поняла, что он не просто разговор поддерживает… – Где присядем? Давайте вот тут, у дубов?
– Имя у вас интересное… Действительно славянское? И что означает?
– Мое настоящее имя звучит чуть иначе, и вот оно, настоящее, очень даже славянское, – он снова улыбнулся своей светлой улыбкой. – Но оно непривычно для слуха людей. Меня зовут Прове. Означает Справедливость.
– Стыдно, но не слышала такого имени… – призналась я. – Наверное, древнее?..
– Очень, – сказал он, снова серьезно и внимательно посмотрев мне в глаза. – А ты зови меня Пров, и тебе легче, и я привык уж давно, – увидев мою радость от его "ты", он и сам радостно наморщил нос, – ты тоже мне не "выкай", не тот случай.
– Ну да… поняла, – мы помолчали. – Пров, может, я бегу впереди паровоза, но это явление на небе прошлой ночью… что значит? – я решила идти коротким путем, хоть и рисковала, конечно. Можно ведь услышать: о чем это ты?.. но мысль эта даже не успела оформиться, была изгнана. – Ведь это ты был?.. Я узнала…
– Да, я. Я должен был показаться тебе, как и обещал. Беседы со своим внутренним голосом стали для тебя делом привычным, пришла пора для новых откровений. Должен сказать, что я очень рад за тебя.
– У тебя есть основания… интересоваться мною?
– Конечно. Знаешь, когда я обратил на тебя внимание впервые? Когда ты начала читать про Гарри Поттера Артему… Когда он заснул, а ты всю ночь не спала, дочитывала. Помнишь сама, что с тобой было?
– Как не помнить… Я тогда поверила в волшебство. Плакала от счастья… Ни с кем не могла поделиться, и поняла важное тогда: а вовсе и не обязательно делиться… Что это может быть признаком зрелости и начинающейся мудрости, такая вот способность держать в себе, не болтать…
– Правильный вывод… Береги то, что поняла. Не расплескивай, если не можешь поместить в нужную форму, найти нужный сосуд. Не обесценивай… – Пров сразу нашел верные слова, разговорил меня, последнее время неразговорчивую…
И я оторвалась, рассказала и про своих ангелов, и про деревья. Наконец-то меня слушали.
– А теперь ты расскажи мне, Пров… намекни мне. Ты тоже – Ангел?
– Как ты захочешь. Ангел так ангел… Не знаю я, сказал же. Я становлюсь тем, кого ждут. Сложно всё, скажем так… но только на первый взгляд. Разберемся уж как-нибудь с тобой, кто есть кто… Ты ждала меня, Прова. Ждала бы Будду, явился бы Буддой…
– Я ждала… тебя?
– Было здорово за тобой наблюдать – ну, как ты учишься, начитываешься, придумываешь свое… Перемешиваешь все. Ищешь, будто тебя не устраивает ни одна религия, ни одно учение… Вроде всех богов уважаешь, всех святых… а всё равно ждешь откровения…
Я резко к нему развернулась – и увидела совсем другого Прова… Потемнели морщины на обветренном лице, борода стала длиннее и белее… Светлые одежды появились, до земли. Цепь на шее. Как это?!. Пров!..
– Ты – откровение, Пров?
– Да. То, что случилось с тобой, Мария, притянуло меня к тебе – ты молилась своим ангелам стихийным, к тополям с ивами пошла после батюшки православного, вторник объявила Светлым… опять же, середина лета… Конечно, ты ждала МЕНЯ. В смысле – Прове.
– Ничего не понимаю, – сказала я.
– Вот и разбирайся, Мария. Домашнее задание. С учетом пройденного и понятого, ладно? С учетом пройденного… И запомни – обида калечит, перечеркивает и отрицает… а любовью можно лечить. Любые болезни. У тебя получится. И еще запомни – все друг другу учителя… Тебе звонят, кстати... Красивая музыка у тебя на телефоне... Summertime?
***
Summertime... and the liviпg is easy...
Fish are jumping... and the cotton is high...
Oh your Daddy's rich... and your ma is good looking...
So hush... little baby...
don't ... you... cry…
Как же красиво поет мой телефон – прямо не хочется отвечать, слушала бы и слушала...
– Маш, Маша... Телефон...
Я подскочила – алё, алё...
Артем едет к нам. На часах полпятого. Это что, вечер уже начался?! Я что, спала днём?!
– Как убитая, – сказал мой муж, – прямо сердце радовалось.
Умеет похвалить.
Ну что, за работу? Артем приедет часа через полтора, будем его суп любимый варить, томатный с креветками. Самматаааайм...
– Вот сразу видно – человек выспался, – сказал мой муж.
"Пров, – спросила я, – не слишком я всё-таки наглая? Вообще не боюсь ничего… Ведь опухоль же…"
Да какая ты наглая… Бесстрашная – это да. Имеешь право.
Пров... Прове... Какое счастье... Какое радостное предчувствие тайны...
Артем приехал даже раньше – а дороги пустые!
– Ты что, за рулем?! – шепотом ахнула я. – Как это?.. После операции?!
Его дед вышел в коридор... и я представила, как он сейчас треснет мальчика по плечу – они так здороваются. Я вовремя встала крестом между ними.
– ЗдорОво, – сказал Артем деду.
– Да и здоровЕй видали, – сказал дед. Я затрясла головой на вопрос во взгляде мальчика – не-не-не, я ни слова не говорила, это присказка такая у него, сам знаешь!
– А чой-то происходит-то?.. – спросил мой муж, он же ответственный дед, у нас обоих.
***
– Ну, Машка, ты и мурена... Оба вы… партизаны хреновы...
– Дед, она не мурена, она прям... пионерская правда! Всё кончилось хорошо, дед… Не рычи. Пойдем суп есть, да, Маш?
Целый час идет допрос, Артем рассказывает деду все в деталях, стараясь не сбиваться и не ошибаться, – как и когда обнаружили эту дрянь, кто обнаружил (да врач этот наш спортивный заподозрил, армянин, по-моему… Во – Шульман!), как операция шла (да ничего особенного, минут сорок в тисках посидел), чем это кончится (да ничем, спорт только ограничить придется) – Маш, а добавка будет? – спрашивают одновременно, синхронно даже. Всё плохое кончилось. Дед, видя общую успокоенность, успокаивается сам.
Я ухожу к себе – мне неймется. Звонок другу – можешь помочь? Мне нужно, чтоб ты глянул в интернете… "Прове". Не знаю, кто… он и сам не знает… Ничего, это я так. Набери просто – "Прове"…
ЕСТЬ?! Читай! Ага… Бог балтийских славян. Покровитель деревьев, дубовых рощ... Проявляется в середине лета. Его день – вторник. Мамочка… Дальше, пожалуйста. Символ правосудия? Цепь на шее? Мамочка… Отсюда читай дословно, пожалуйста... Цепь символизирует причины и следствия? Кармические последствия? понятно. Перебирая одно звено за другим, Прове добирается до истины…
Нужно покупать компьютер...
Артем, его дед и наш кот сидят на стульях вокруг кухонного стола. Я в нирване, по-моему…
Я благодарю, вас, мои возлюбленные ангелы, – говорю я зеркалу в ванной, складываю ладони чашей, набираю в них холодную воду и опускаю лицо в это блаженство… Мне кажется… нет, я уверена, что впереди – тайна, которая собирается открыться мне.
Как интересно всё… Спасибо, Лариса. Спасибо, девочка на рельсах. Спасибо, Артем.
Я вижу Путь.