Евгений Пекки
1.Обида
C чудесной женщиной, носящей достаточно редкое имя Лия, мне довелось познакомиться, когда мне не было и двадцати лет. Будучи студентом частенько я бывал в семье Макаровых, где проживали сразу три миловидных сестры- студентки. Острую симпатию, впрочем, испытывал я лишь к младшей из них, бывшей своей однокласснице, которую звали Люся. Как-то летом Лия Гурьева с мужем приехала к Макаровым в Петрозаводск погостить из Южно-Сахалинска. Она работала там учителем в школе, а муж ее Виктор, закончил на Сахалине службу в армии, выйдя в отставку в чине майора. Лия приходилась двоюродной сестрой Ивану Ивановичу Макарову-главе семейства, вместе с которым провела в олонецкой деревне все свое детство. Нынешние их редкие встречи, конечно же, были самыми желанными для обоих.
Приезд Гурьевых и в этот раз стал для всех настоящим праздником.
Накрыли большой стол и посыпались воспоминания детства, тосты за здоровье и рассказы о нынешнем житье-бытье. Почти случайно ноги привели меня к Макаровым в дом. За этим столом я оказался рядом с Лией. Вскоре мы с Виктором беседовали об охоте вообще и на Сахалине в частности. В то время только начинал приобщаться я к этому увлекательному занятию. Обменялись мы с ним мнением и об охоте на рябчиков. С одной стороны она не требовала утомительной подготовки, как, скажем, охота на медведя, с её устройствами лабаза, сеянием овсов и пр. С другой стороны необходимы были и острый слух, и зрение, умение обращаться с манком, и терпение. Иной раз затаившегося рябчика на выстреле приходилось, стоя, абсолютно неподвижно, выжидать по полчаса, пока он каким-либо шорохом себя не выдавал. Похвастался Виктор, что его жена Лия в охоте на рябчиков весьма добычлива.
- Да, ей не привыкать,- шепнул он мне доверительно,- в войну она снайпером была. Семнадцать гитлеровцев на ее счету, а на рябчиков когда охотится, то предпочитает не ружьё, а «мелкашку». С изумлением посмотрел я на женщину, которая сидела рядом со мной. Это была красивая, уже чуть полноватая женщина сорока пяти лет, с гордой осанкой и серыми глазами удивительной глубины. Когда она меня смотрела, то казалось, что она меня пронизывает взглядом.
Стол у Макаровых был накрыт по тем временам щедро. Тост «За фронтовиков и за Победу, которую они завоевали своим ратным трудом», был в тот вечер не единственным. Хозяин дома, и его жена, Анна Васильевна, в прошлом тоже ведь были фронтовиками. С войны прошло двадцать пять лет. Но в памяти фронтовиков еще были живы воспоминания тех огненных лет и, самое главное, еще живы были они сами.
Конечно же, мне захотелось расспросить о войне скромную женщину, имевшую редкую военную профессию. В памяти моей было несколько только что прочитанных книг, где описывались действия снайперов. В частности говорилось об одном снайпере, который часто издевался над фашистами прежде, чем убить. Так он мог сначала прострелить каску выше головы солдата, потом отстрелить ему погон, потом каблук сапога, потом ногу, а уж потом добивал обездвиженного и насмерть запуганного врага. Читая об этом, я не задумывался, так это было или нет. Мне это казалось нормальным. Ведь, издевались же они над мирным населением, оказавшимся в оккупации, а иногда и над пленными.
По юношеской наивности хотелось услышать от Лии какие-то рассказы о реальных победах над врагом, о хитроумных снайперских дуэлях. Поэтому, в разговоры бывших фронтовиков, вклинился и мой вопрос:
- А как там было на войне? Расскажите.
Обратился я к своей соседке, которой к концу войны лет было столько же, сколько и мне. Но что значил мой жизненный опыт по сравнению с тем, что пришлось ей пережить и повидать?
Она посмотрела на меня внимательно своими бездонной глубины глазами и, печально усмехнувшись, сказала только одно слово,
-Страшно.
Её ответ поверг меня в изумление.
-Это что, ответ фронтовика - снайпера?- подумалось мне - Это враги должны были советских снайперов бояться.
Выпили еще по рюмке. Мне не хотелось оставить мой вопрос без подробных разъяснений. Представлялось, как с гордостью буду я теперь рассказывать другим, что у меня в друзьях есть настоящая женщина-снайпер. Только что же я расскажу о ней? Что ей на войне было страшно? Нужен был её откровенный рассказ. Не придумав ничего лучше, я решил расспросить ее об охоте.
- А, правда, что Вы на охоту ездите и любите на рябчиков охотиться?
- Да. Должен же кто-то моего Виктора горячей пищей кормить. Он без меня по два-три три дня на бутербродах пробавлялся бы, а так бульончик рябчиковый ест с баранками,- пошутила она, усмехнувшись.
И тут, будто бес меня толкнул: - А какая охота более азартна - на рябчиков или на фашистов?
И тут произошло нечто, что было мне непонятно. Из красивых глаз моей собеседницы вдруг хлынули слезы и она, резко встав из-за стола и закрыв лицо рукой, вышла в открытую дверь на балкон. Вопроса моего за разговорами никто не слышал, даже ее муж, который сидел рядом с ней. Естественно, что уход Лии не остался незамеченным. В открытую дверь балкона было видно, что плечи ее содрогались. Она тихо плакала. Все поняли - значит, я ее обидел. Я увидел осуждающий взгляд пятнадцати пар глаз.
- Ты что сказал ей?- надвинулся на меня как глыба Виктор, который в свои пятьдесят был весьма крепким мужчиной. По его виду, было, ясно, что за жену он готов мне голову отвернуть тут же.
- Ничего, - растерянно лепетал я, - спросил только об охоте на немцев.
- За язык тебя тянули,- с досадой махнул рукой Виктор, - она об этом вообще вспоминать не любит и не говорит никогда.
Он вышел на балкон, обнял жену за плечи и, как мог, видно все же успокоил. Вскоре она, промокнув глаза платком, снова села рядом со мной.
- Простите меня, ради Бога,- начал я свои извинения,- я не хотел Вас обидеть. Я Вас очень уважаю, я на колени готов встать перед Вами. - Не нужно,- отмахнулась она от меня,- Бог простит.
Лия внимательно, оглядела меня, как бы со стороны, и, покачав осуждающе головой, тихо произнесла,
-Да, еще мальчишка совсем,- потом подумала и сказала, глядя сквозь меня,- а на войну тогда такие же, как ты уходили. Как ты мог подумать, что мне почти без разницы, в рябчиков или в людей стрелять?
- Я не знаю, я не хотел. Потом, я же в книжках читал...
Она прервала мой жалкий лепет.
- Где ты такое мог прочитать? Ее снайперы написали?
Кажется, нет, - пролепетал я,- но я думал, ведь это же фашисты…
- А мне каждый раз непросто было на курок нажать. Только раз об этом думать было некогда. Вопрос стоял или я, или они. Всё. Больше я не хочу это обсуждать.
На следующий день они уехали. До Южно-Сахалинска путь не ближний и выбираться оттуда было не просто. Вся родня ее мужа жила в Донецке и ездили они, когда выпадала возможность, туда.
Прошло больше десяти лет. Я приехал в отпуск. Сам я уже носил лейтенантские погоны, а бывшая одноклассница Люся Макарова, уже восемь лет как была моей женой. Проездом в Петрозаводске оказались в это же время и Гурьевы, Естественно встретились снова за столом. Из их рассказов я понял, что ситуация несколько изменилась. После того, как в СССР отметили 25-летие Победы, отношение к участникам Великой Отечественной войны изменилось в лучшую сторону. Они перестали стесняться своих наград. Лию частенько приглашали на встречи с ветеранами войны или выступать перед молодежью. Она уже не отказывалась.
- Понятно, - подумал я, - что рассказывает она только то, что считает нужным, но может попробовать снова вернуться к теме войны.
Она теперь отвечала на мои вопросы весьма подробно, хотя и не на все. Откровенного рассказа-исповеди я не услышал. Во время перекура сумел я уточнить у Виктора, что была за ситуация, когда Лия не имела возможности рассуждать, а нужно было стрелять. Он сказал, что однажды в ходе боёв в Восточной Пруссии ей пришлось встретиться лицом к лицу с разведгруппой вермахта и что «Светка» спасла ей жизнь.
- Светка? - переспросил я. – Насколько я помню, ее напарницу звали Вера.
- Это не напарница. Это она свою винтовку СВТ «Светкой» называла, по созвучию. Сама мне призналась, что иногда относилась к ней как к живому человеку. А ты знаешь, что такое СВТ?
-Самозарядная винтовка Токарева,- перевел я ему аббревиатуру.- Только помнится мне, что не очень ее в войсках любили, вроде как заедала часто.
- Все правильно, только никогда ей об этом нее скажи.
Они пробыли в Петрозаводске еще три дня. Мне удалось кое о чем с Лией все-таки побеседовать. Она весьма подробно вспоминала о подготовке в школе снайперов, о трудных днях войны в Прибалтике и Восточной Пруссии, но явно уходила от некоторых вопросов. Пришлось мне пытать тогда на эту тему ее мужа, который был гораздо более словоохотлив, особенно после пары стопок. С ним, очевидно, Лия бывала более откровенна. В результате, у меня в голове в единое целое сложилась ее военная судьба.
Супруги Гурьевы в середине восьмидесятых годов уехали в Донецк. Навсегда переехав туда, они вскоре оказались в другом государстве. Больше я с ними не встречался, переписка с Макаровыми у них постепенно заглохла. Два года назад я случайно узнал, что в 2007 году Лия Гурьева умерла от сердечного припадка. От нее осталось несколько небольших фотографий и обрывочные воспоминания двух ее дочерей о том, как она жила, что делала, о чем думала и о чем говорила. А на меня долго еще давило чувство вины, за ту нанесенную обиду. Я дал себе слово, что когда-нибудь напишу про снайпера Лию, обязательно. И теперь сделал это, через семьдесят лет отделяющих нынешнее время от тех грозовых лет ее юности.
2.Детство кончилось.
Когда началась война, Лие исполнилось шестнадцать лет. Она только что окончила 9 класс и она уехала на каникулы к бабушке, куда уезжала каждый год. Ей нравилось там проводить лето. Она родилась там и до пяти лет прожила. Потом папу перевели по службе в Саранск, пришлось уехать вместе с ним и Лие с мамой. Деревенька, где был бабушкин дом, стояла на реке Олонке и была недалеко от Ладоги, куда с местными ребятами она ходила купаться. Лие нравилось приезжать к бабушке, сюда в Карелию, из Мордовии каждый год. Она всем сердцем любила и бабушку, и ее деревеньку, и все, что ее окружало.
Там в Саранске, конечно же, были тоже и подруги и друзья, но возвращаться каждый раз сюда, где все было с детства знакомым, ей было особенно приятно. Здесь в деревенском бревенчатом доме с огромной русской печкой даже запах был другой. А как ей нравилось с девчонками ходить на вырубку за малиной и слизывать с блюдечка пенки от только что сваренного малинового варенья, которое так мастерски делала ее бабушка. А как вкусны были карельские ватрушки из ржаной муки со смешным названьем калитки, особенно если были горячими, только что из русской печки.
Сообщение о войне прогремело в деревне из черного репродуктора на столбе, как гром среди ясного неба. Сразу вся жизнь пошла как-то по другому. Беззаботное детство кончилось. У взрослых сделались лица озабоченными, сводки Информбюро приносили все долее тревожные вести. Обсуждала нахлынувшую на страну беду даже школьная детвора.
Ведь еще совсем недавно, когда они учились в школе, то собирали металлолом для Красной армии и флота. Одни собирали его на строительство танка, другие на сторожевой корабль. Собрать на танк Т-28 нужно было 26 тонн. Школа, в которой училась Лия, в 1940 году сдала больше 100 тонн, т.е. больше, чем на танковый взвод. А ведь таких школ по стране были тысячи. Еще, время от времени, тогда проводились среди взрослых денежные сборы: «На постройку истребителя» или « На новую подводную лодку». Родители, как тогда говорили, «подписывались» кто на 10%, а кто и на 20% отчислений от месячной зарплаты.
С большинством стран у СССР был заключен мирный договор, однако все знали, что должны быть готовы воевать и относились к этому серьезно. Гордились друг перед другом значками ГТО, ОСАВИАХИМ, спортивными разрядами и пели песни, которые слышали каждый день по радио: «Если завтра война, если завтра в поход...», «От тайги до Британских морей Красная армия всех сильней». Лия, как и ее сверстники, была уверены в том, что Красная Армия непобедима и врага мы будем бить только на его территории. В кинотеатрах крутили фильм «Трактористы». И взрослые, и подростки обожали этот фильм, а девчонки были влюблены в лихого артиста Николая Крючкова, который прыгал на танке через мосты и давал полторы нормы на тракторе. Была, правда, недавняя Финская война о которой взрослые не очень любили рассуждать. У бабушки в деревне жило два солдата вернувшихся с этой войны, один без руки, а другой без обеих ног, ампутированных до колен, которые он отморозил в болотах под Питкярантой, а на троих и вовсе пришли похоронки. Но ведь главное было то, что СССР одержал очередную победу и присоединил к себе ряд финских территорий. Значит, мы опять победили, значит у нас самая лучшая армия. Лихо, распевая о том, что «маршал Ворошилов - первый красный офицер, сумеет постоять за СССР»... все верили в это утверждение безоговорочно.
Когда началась война, в первые её дни, Лия со сверстниками часто спорили: сколько дней понадобится нашей стране, чтобы разбить немцев. Но дни проходили, а сводки с фронтов приходили все серьезнее. Каждый день с напряжением и надеждой в квартирах все слушали новости, которые приходили из черной тарелки репродуктора, висящего на стене. Люди, слушая военные сводки о потерях и оставленных противнику городах, невольно задавали себе вопросы: «Да, как же это могло случиться? Почему армия, которая «всех сильней» отступает? Где прославленные «сталинские соколы», которые позволяют бомбить советские города? Но, не всегда эти мысли произносились вслух, чтобы не попасть в число «паникеров и предателей». Включилась вскоре в войну и Финляндия, а в августе уже была первая бомбежка Ильинского лесозавода, который был в трёх километрах от бабушкиного дома. За Лией приехала мама и увезла в Саранск.
Казалось тогда, что в Мордовии будет спокойнее, ведь она южнее и восточнее Москвы, а, стало быть, и война там вряд ли людей коснется.
Конечно, Саранск в 41-м году не бомбили, но тяжелое дыхание войны, которая становилась все ближе, там тоже ощущалось всеми. В октябре отца из Саранска перевели куда-то под Москву, присвоив звание капитана. От него пришло за два месяца три коротких письма, а в декабре вместо письма пришла похоронка, и маме вручили денежный аттестат для семьи погибшего офицера. Как сотни других, в составе отдельной стрелковой дивизии он погиб, защищая столицу нашей Родины.
Жизнь в Саранске все больше осложнялась. Продукты в магазинах продавали только по карточкам, а норма была не велика. Жить приходилось впроголодь. В двух школах были развернуты госпитали, куда привозили раненых. Особенно тяжелых, перевозили потом еще дальше, за Урал. А еще, каждую неделю прибывали эшелоны с эвакуированными из под Москвы и Ленинграда. Кого то размещали в городе по квартирам, других отправляли по деревням.
После уроков, Лия и ее подруги ходили на курсы медсестер и помогали ухаживать за раненными бойцами. Женщины, и старые, и молодые, вязали для солдат носки, варежки, иногда на последние деньги покупали махорку, папиросы и все это посылали на фронт. Писали солдатам письма. Появилось много доноров, люди сдавали кровь для спасения жизни раненых. Все в этой трудной жизни как-то сплотились под лозунгом: «Всё для фронта, всё для Победы!». Время было голодное. Продукты продавали на карточки по норме с каждым месяцем все меньше. Однако и взрослые и молодежь, все находили для себя какие-то дополнительные обязанности, принимали участие в общественной жизни, чтобы как-то компенсировать нехватку людей каждый день уходивших на фронт.
Развернулось у старшеклассников спортивное движение «Ворошиловский стрелок». У Лии и раньше были неплохие результаты по стрельбе. Когда в начале 1941 года в школе сдавали спортивные нормы на значок ГТО, то Лия на занятиях стреляла лучше многих мальчишек. Она записалась в стрелковый кружок и ей вскоре присвоили 2 разряд по стрельбе из малокалиберной винтовки, а потом, после стрельб из настоящей боевой винтовки и звание «Ворошиловский стрелок». На комсомольском собрании перед выпуском Лия и её одноклассники решили в военкомат идти всем классом, а там просить, чтобы всех отправили на фронт. Да так и сделали. Военком вышел к делегации и развеял все их устремления воевать вместе.
- Не торопитесь, ребятки, под пули идти, - сказал он,- не сегодня, так завтра повестки вам вручат, тогда и явитесь, а девчонкам я бы посоветовал поменьше обивать пороги военкоматов. Не женское это дело-война.»
Школу Лия закончила хорошо, без троек и пошла, работать учеником токаря на электромоторный завод. Два цеха завода к ноябрю переоборудовали. Кроме электромоторов теперь там точили корпуса снарядов и мин для минометов. Тяжело было девчонке, в которой самой весу чуть меньше пятидесяти килограммов, таскать восьмикилограммовые болванки по два десятка за смену, которые еще нужно было обтачивать на станке. Отклонение допускалось не более одной десятой миллиметра. Работу проверял мастер. Десятичасовой рабочий день. За день Лия так уставала от этих болванок, что иногда ей казалось, что руки у нее до земли отвисают. Через два месяца из учеников ее оформили уже токарем второго разряда. Жить стало полегче. На рабочую карточку ей уже положено было 700 граммов хлеба в день, вместо 400, как школьнице. Цены на все поднялись неимоверно. Поэтому Лия и ее подруги все время ходили полуголодные. Платили за работу 900 рублей в месяц. По карточкам на месяц давали полкило рафинада. Впрочем, на рынке можно было купить килограмм конфет-подушечек за 600 рублей. Мерилом всего стала водка. Бутылка водки стоила как килограмм масла примерно тысячу рублей. Казенную водку можно было обменять или продать всегда. А за самогон задерживали и даже сажали. Часто устраивали воскресники, поскольку суббота итак была рабочим днем. Раз в месяц выбиралась Лия с подругами на танцы под патефон в клуб текстильщиков. Чаще не получалось, уж очень хотелось выспаться.
Так и текла однообразная жизнь в городе Саранске до 1943 года.
Однажды, после майских праздников, ее лучшая подруга Таня Крутова, которая рядом стояла у станка, сказала: «Пойдем - ка мы Лия с тобой в армию запишемся: и дело новое, и кормят там, говорят, хорошо». Так они и сделали. Выслушали их в военкомате, записали данные и отправили домой. Через неделю Тане пришла повестка, ее призывали в действующую армию санитаркой. Лия, вся расстроенная таким поворотом дела, побежала к военкому и резко выразила ему свою обиду. Он ответил просто: «Настанет и твой черед». В начале июня, получила повестку и Лия. Отправили её, согласно выписанному предписанию в г. Подольск. Там уже действовала недавно организованная школа снайперов. Точнее она называлась ЦЖШСП – (центральная женская школа снайперской подготовки).
Лия попала во второй набор. Первый только что отправили на фронт. Они еще застали погрузку в последние грузовики девушек в военной форме и махали им вслед руками. В её жизни начинался новый этап.
3. Другая жизнь.
Настала у Лии, так же как у её сверстниц, прибывших в эту школу снайперов, теперь совершенно другая жизнь. Началась она с медкомиссии, где заседали строгие военврачи. Врачи в медицинской приемной комиссии были обоего пола. Честно говоря, стоять абсолютно голой перед мужчинами, даже если они в белых халатах и лет им в основном за пятьдесят, ей, девушке воспитанной с детства в строгих правилах карельской деревни, было не по себе. Естественно, что стояла она, переминаясь с ноги на ногу, пытаясь прикрыться листком бумаги, на котором пишут результаты обследования врачи. Даже председатель комиссии прикрикнул на неё: «Что ты там скукожилась, как Венера Милосская? Руки по швам, привыкай к военной выправке». Лия, вспыхнув, вся зардевшись от стыда и смущения, не зная, куда деться. Выручила её коренастая девушка, которая стояла в этой голой очереди сзади неё.
- Это ничего,- услышала она звонкий насмешливый голос,- главное, чтобы больше ничего венерического не обнаружили, да и швов, товарищ военврач на ляжках нет.
- Р-разговорчики отставить, - прорычал, привставая со стула, представитель школы. – Кто там такой находчивый? Фамилия?
- Вера Курдюкова,- отчеканила она, шлепнув голыми пятками по-гусарски и выпятив свою грудь так, что соски подпрыгнули сантиметров на пять.
- Считай, что первое взыскание уже заработала.
Потом всем выдали солдатскую одежду и отправили в баню. Перед баней всех остригли почти наголо, оставив волосы не длиннее полсантиметра. Многие расставались со своими косами с сожалением. Не у всех одежда подходила по размеру, особенно много мучений было с сапогами. У некоторых они были на три размера больше. Однако, девчата за время двухнедельного карантина научились и воротнички подшивать, и форму подгонять, и из мужских кальсон трусы себе кроить. Да и сапоги руководство постепенно недели за две заменило, подобрав всем по размеру.
В школе было две роты по сто пятьдесят человек в каждой. Каждый день начинался с километровой пробежки и занятий физзарядкой. Завтрак в столовой, в которую ходили строем непременно с песней, а потом занятия по расписанию: строевая подготовка, изучение знаменитой винтовки - трёхлинейки Мосина, ориентирование на местности, определение расстояний до целей, теория стрельбы. После занятий каждый день была уборка помещений, а еще через день или два разгрузка дров и эшелонов с мукой или углём. К концу дня курсантки буквально валились с ног от усталости.
Чего греха таить, ведь когда Лия подавала заявление в военкомат, то не только желание реально сражаться с врагом ею руководило. Она думала, что на войне, конечно же, наверное, будет страшно, но хоть ночью удастся выспаться и тяжелые снарядные болванки таскать будет не нужно, а наесться можно будет до отвала. «Господи, какая же я была глупая!» -вырвалось у нее однажды вслух, когда они лежали в койках после отбоя.
-Что, маму вспомнила?- спросила ее шепотом Вера.
-Вспомнила и маму, и подруг, и танцы в клубе…
- Понимаю. Завтра и мы опять протанцуем версты три под дождичком с винтовками в обнимку.
У них уже был день присяги, после чего за каждой из них закрепили личную винтовку. Стрелять и чистить можно было только свою. Начались стрельбы. Но стрелять ведь не в тире было нужно, а на стрельбище. До него почти пять километров, которые нужно было пройти с винтовкой со штыком, а еще на тебе была шинель, свернутая в скатку, саперная лопатка, подсумки с патронами, противогаз и полевая сумка. Отстрелялись и пешком обратно. Это было обязательно до обеда в любую погоду. Нужно отдать должное кормили в этой школе все же не плохо. Несмотря на интенсивные физические нагрузки, некоторые девчонки даже начали прибавлять в весе. Толстыми, правда, так никто и не стал.
Учили курсанток не только метко стрелять. Преподавали основы баллистики, умение выбирать цель, вести наблюдение за объектом, объясняли траектории полёта винтовочной пули, учили заполнять дневник снайпера, основы маскировки и др. дисциплины. Умение маскироваться отрабатывали на местности. Пришлось целые кубометры земли перекидать саперной лопаткой. Через три месяца привезли курсанткам долгожданные снайперские прицелы. Выпускать их только начали. Конечно же, каждый прицел ценился очень дорого, и отношение к нему было соответствующее. Прицелы были четырехкратные, очень надежные, хотя всем объяснили, что лишний раз его не нужно встряхивать и не дай Бог уронить винтовку с установленным на нее таким прицелом.
Потом была длительная отработка действий снайперов в паре. В нашей армии это была уже установившаяся традиция. Говорят, что у немцев и финнов многие снайпера действовали в одиночку, у нас это было исключено. Работала по целям всегда снайперская пара. К этому времени каждая уже подобрала себе подругу. Так было проще всего. Ведь лучше всего иметь дело с тем, кому полностью доверяешь. Лия недолго думала, кого выбрать в напарницы, ее парой стала та энергичная девчонка, Вера Курдюкова. Родом она была из деревни в Архангельской области.
Первое впечатление, которое она производила, это были: беззаботность и бесшабашность. Однако, за ними скрывались огромная выдержка и бесконечное терпение. Враг не мог чувствовать себя спокойно, когда она брала в руки винтовку. Может быть, ей было немного легче, чем Лие. Ведь на охоту у себя Вера начала ходить с четырнадцати лет, а к семнадцати работала по пушнине лучше многих мужиков. Кроме того, она умела постоять за себя. В каждом коллективе всегда идет притирка характеров. Вера с первых же дней дала почувствовать, что с ней лучше не связываться.
-Держись меня, не пропадешь -сказала ей Вера, когда после бани Лия боролась с непривычными её ноге портянками. И она почувствовала, что так, наверное, оно и будет. Нехитрую науку наматывания портянок она освоила с помощью подруги в этот же день.
4.Снайпером быть интересно.
В школе натаскивали курсанток хорошо. Стреляли они с инструкторами с разных дистанций и в разное время суток. Частенько на занятиях им говорили, что такая школа в мире единственная. Так в сущности оно и было. В таком массовом количестве снайперов не готовили нигде, тем более из вчерашних школьниц.
Учили девушек опытные снайперы, которые уже сами прошли школу войны. Снайперскими парами девчата, в любую погоду, часами лежали в ими же отрытых ячейках, или временных укрытиях, наблюдая за учебным полем боя. Там были самые разные объекты, Некоторые из них могли двигаться и были еще появляющиеся. Сначала наблюдение вела одна из пары, а через час вторая. Глаза уставали очень. Всё увиденное заносилось в дневник. Иногда наблюдение велось с ведением огня, а иногда без стрельбы, но зато с другой стороны в это же время за ними наблюдала другая снайперская пара.
Высшую оценку заслуживал тот, кто сумел первым обнаружить другого снайпера. «Снайпер обязан… во всех случаях поражать цель наверняка и с первого выстрела… Уметь длительно и тщательно наблюдать за полем боя, настойчиво выслеживая цель… Уметь действовать ночью».
Примерно так было написано в уставе снайпера. Оказалось, что прежде чем попасть на фронт, будущие снайперы еще многое должны были уметь.
После полугодового обучения, Лию и её подруг по школе, учили стрелять из всех видов оружия, которое на тот момент было в Красной армии и на вооружении вермахта. Они стреляли из всего, из чего мог выстрелить один человек, вплоть до ротного миномета. С ними проводили занятия по оказанию медицинской помощи военные фельдшеры, прошедшие практику на поле боя и многие курсантки могли оказывать ее не хуже медсестер. Обучали девчат и штыковому, и рукопашному бою. Однако главным было умение обнаружить нужную цель, уничтожить ее и моментально сменить позицию.
Маскировке на поле боя курсанток учил капитан Трофимов, прошедший школу трёх лет боев в двух войнах командиром дивизионной разведки и взвода снайперов. Будучи теперь старшим преподавателем, передавал он им свои премудрости и частенько говаривал: «Жизнь у снайпера очень интересная. Это тебе не ездовым полевую кухню на лошади возить. Снайпер многое видит, многое знает, от него часто бывает, зависит жизнь других людей. Но в случае ошибки, выжить ему трудно чрезвычайно. Ошибки бывают разные. Промах по цели это плохо, дать себя обнаружить – плохо вдвойне, поскольку с этого момента начинается уже охота на тебя. Как правило у снайпера в реальной обстановке есть возможность с одной позиции выстрелить только один раз. Больше не дадут. Но самая большая беда-это дать себя захватить. Учтите, снайперов не просто не любят, их ненавидят лютой ненавистью. На практике снайпер, взятый в плен, живым никогда не остается. Как «язык» он стоит немного. Международная конвенция на них в войсках фактически не распространяется. Смерть их всегда ждет мучительная и командиры на это закрывают глаза. Наш снайпер, на участке обороны, где я воевал, попал в плен после контузии от минометного обстрела. Когда, после атаки, мы вновь заняли вражескую позицию, то нашли его убитым. Смерть была мучительная: глаза выколоты, пальцы на руках отрублены. На прикладе его винтовки было 18 зарубок, так вот столько же мы насчитали на его теле штыковых ранений. Что приходится испытать на себе снайперам-женщинам в случае пленения, можете догадаться сами, их ненавидят вдвойне».
Девчата слушали его всегда с пристальным вниманием и часто интересовались действиями вражеских снайперов. Узнав, что он воевал на Карельском перешейке еще в 1939 году, расспрашивали его и о действиях женщин - «кукушек» во время Финской войны, о которых в войсках ходили легенды. Он презрительно хмыкнул:
- Не знали на кого наши потери списывать, вот и изобретали сказки. Сами, сейчас подумайте, после того как вы столько умеете, вы бы полезли на дерево, чтобы оборудовать снайперскую позицию? На чем там держаться? Помост, как на медвежьем лабазе строить для вас никто не будет, его же видно за километр. Нужна будет вам подвесная система, типа парашютной. Но сколько на ней провисишь, ожидая противника? Опять же, после выстрела, позицию поменять быстро будет невозможно и снайпер сам превратится в мишень. Да и не было в финской армии штатных женщин-снайперов. Просто снайперы были, да и те из бывших охотников и спортсменов. Мы пленных досконально допрашивали. То, что их женщины иногда в нас стреляли, можете не сомневаться, что это было, но были они или из отрядов самообороны или из вспомогательных служб. А то и просто свой хутор с винтовкой защищали. У нас тоже медсестры иногда вынуждены были за винтовку браться. Не нужно всему верить, что в газетах пишут. Вот вы это другое дело. Для вас это уже военная профессия».
А с фронтов приходили дивизионные газеты и выписки из приказов и сводки потерь. Радуясь за своих однокашниц из первого выпуска, награжденных орденами и медалями, о которых писали газеты, они видели и цифры боевых потерь. А их среди снайперов было не мало.
Выпуск школы состоялся в марте 1944 года. Лия с подругами сфотографировались в строю и каждая еще для «личного дела». По такой же личной фотке 6х9 дали им на память. Лия свою послала тёте в деревню, попрощавшись на оборотной стороне её с роднёй. Потом было последнее построение, торжественный марш под оркестр, праздничный ужин, на котором были и колбаса, и жареные куры, и даже вино. Потом были танцы под патефон «шерочка с машерочкой», как тогда говорили , или с немногими приглашенными офицерами. Прощание с преподавателями школы, снимки на память и отправка на фронт. Точнее на разные фронты их всех раскидали. Лию и еще сорок пять девчонок отправили на 1-й Прибалтийский фронт.
5.Жизнь фронтовая.
Вскоре Лия с подругами в теплушке военного эшелона ехала в сторону Витебска. При каждой был сухой паек на трое суток, закрепленная еще в снайперской школе, винтовка с оптическим прицелом и военное обмундирование, то, что на них было одето. Ехали первые полдня весело. Вспоминали детство, школьные годы, пели песни. Хотя порой червяк сосал где-то в груди: «Как там оно будет на фронте?» Особенно это чувство обострилось, когда эшелон начал проезжать мимо городов и деревень, через которые прокатилась война. Они подвергались бомбежкам и артиллерийским обстрелам. А потом потянулись городки и посёлки, через которые война прокатилась дважды и бои, судя по всему, были ожесточенные. Тяжело было смотреть на сожженные хаты, от которых остались только трубы торчать, или разбитые в ходе боев остатки кирпичных зданий.
Прикомандировали их команду к стрелковому полку 4-й ударной армии. Армия тогда находилась в обороне и готовилась к предстоящему наступлению. Встретил их на станции майор с тремя грузовиками – полуторками «Газ-ААА», в пятнах белой краски по кабине и бортам. Через час езды по разбитой грунтовке подъехали машины к штабу армии.
Майор отдал команду построиться в две шеренги. Из здания штаба вышли несколько офицеров. Один из них, со звездами полковника, скептически оглядел юное женское воинство и крякнул от досады. Потом последовала цветистая речь, начинающаяся со слов «...твою мать!». Если перевести его тираду на общечеловеческий язык, то означала она примерно следующее: «...обещали полсотни классных специалистов по ведению борьбы с противником в обороне, а направили к нам на много меньше, да еще вместо боевых людей прислали сорок б..дей, да и те не поймешь кто. То ли могут что то, толи нет».
- А вы попробуйте!- не стерпела встрять Вера Кордюкова.
-Да уж, попробуем, не сомневайтесь. - Майор Зернов,- обратился он к офицеру, который их привёз, - трое суток вам, чтобы пополнение нормально влилось во фронтовую жизнь. Оформите аттестаты, поставьте на довольствие, разместите, оцените навыки прибывших и раскидайте их по полкам, а то на эту группировку сюда все «донжуаны» армии сползутся, как мартовские коты, тем более что до апреля четыре дня осталось, а до начала наступления, стало быть, семь. Всё ясно?
- Так точно,- козырнул майор и повел насупившихся от обиды девчонок в помещение бывшего клуба. Выделили девчатам для проживания бывший танцзал, где были расставлены железные кровати с матрацами, набитыми соломой. В углу горела буржуйка. Это было довольно сносное жильё во фронтовых условиях. К ним приставили пятидесятидвухлетнего седоватого, усатого старшину Василия Евдокимыча, который выдал всё необходимое для дальнейшей службы и очень хотел, чтобы молодые девчонки, которые были значительно моложе его дочери, не очень унывали.
Утром в термосе два солдата, с сияющими от любопытства глазами принесли на завтрак кашу с тушенкой, на ходу разглядывая симпатичное девичье воинство. Но старшина быстро отправил бойцов к себе. В дальнейшем за едой на кухню девчонки ходили уже сами по очереди.
На построение к ним пришел, сверкая новеньким орденом «Красной звезды», капитан Воронцов, командир артиллерийской разведки.
-Ну, женская рота, пойдемте, посмотрим, что вы умеете.
Два бойца, показывая дорогу, повели их от позиций в сторону тыла километра за полтора. Сзади сопровождали команду снайперов четыре бойца с автоматами и капитан, который тоже был с автоматом. Он приказал одному из бойцов расставить консервные банки на расстоянии метров за 50-60 от огневого рубежа.
- А теперь, милые создания, - обратился к снайперам капитан,- кто из вас может продемонстрировать своё умение. В банку попадёте?
- Да, Вы что, смеетесь, что ли?- фыркнула старшая команды Таня Рябцева, - отсюда из рогатки стыдно стрелять.
Капитан хмыкнул и по его указанию боец переместил банки на вдвое более дальнюю дистанцию.
- Позвольте мне,- вызвалась Роза Мурдко, - я оптику пока установить не успела, так что позвольте, буду стрелять с открытого прицела. - Будьте любезны. Только одно условие, на пять целей вы должны затратить не более минуты. В бою, знаете ли, времени у бойца мало. Стрелять приходится без особых раздумий.
Роза вставила из обоймы патроны. - Стрелять можно после моего выстрела зеленой ракетой, а я засеку время.
После хлопка ракетницы Роза в стойке выбила все пять банок, стоявших на пеньках.
- О, - одобрительно произнес капитан, - за четырнадцать секунд.
Потом стреляли другие по мишеням за триста и пятьсот метров, и лежа, и с колена.
Когда он выпустил красную ракету, означающую конец стрельб, Роза сбила ее выстрелом навскидку и ракета рассыпалась на мелкие звездочки.
- Классно! - вслух восхитился капитан,- я бы с тобой в разведку пошел.
- Я бы с тобой тоже,- улыбнулась ему Роза.
Однако не суждено им было вместе в разведку ходить. Распределили снайперов по полкам по 4-6 человек, а там по батальонам. Так что редко доходили до нас сведения о наших подругах. А личные встречи с ними были еще более редки.
Только со своими напарницами были снайперы-девчата, неразлучны практически ни днем, ни ночью.
Лию с Верой отправили в шутурмовой батальон и на время формирования разместили в избе, отгородив угол плащ-палатками. Объяснили, что повезло, целых изб осталось мало. А в землянках сейчас сыро, то снег таял, теперь иногда дождь идет. В этой же комнате за другой загородкой размещалось еще четыре бойца - разведчика.
Потом они с Верой ходили в сопровождении лейтенантский и двух автоматчиков на передний край обороны с лейтенантом Вахмистровым, который был командиром разведвзвода. Снайперы с ним изучали передний край. Пулеметное гнездо в доте, другие огневые точки и важные для внимания цели, он подробно указывал, глядя в бинокль. Напарницы наблюдали за целями через прицелы винтовок. Как и офицер-разведчик, Лия с Варей были в маскхалатах, похожих на балахоны, грязного бело-серого цвета, в пятнах глины и черной грязи. Когда их принесли, лейтенант, заметив у Лии, брезгливо скривленные губы, заметил: «Ничего, что грязные. Снег сейчас не свежий, много проталин, так что не так заметно будет. Одевайте быстро, не нужно морщиться. Вам в них не в постель ложиться».
Всё увиденное девчата заносили в дневник, вечером доклад об обстановке. Время от времени с вражеской стороны раздавались винтовочные выстрелы, пулеметные очереди были редки, наверное, немцы не хотели демаскировать свои пулеметные гнезда. Иногда велся минометный или короткий артиллерийский обстрел наших позиций. Снайперы уже успели привыкнуть к нему. Снаряды из немецких гаубиц ложились не прицельно, судя по всему, стрельба велась так, на всякий случай. Гораздо хуже они переносили минометный обстрел. Он был всегда более длительным. Мины выли в воздухе, некоторые из них попадали в воронки, и одна даже залетела в окоп, метрах в пятидесяти от нас. После взрыва в стороны с визгом разлетались осколки, которые впивались в древесину бруствера и в землю. Было девчатам очень страшно.
Лия с Варей при обстреле плюхались на самое дно окопа, только винтовки клали осторожно рядом. Между тем Вахмистров, ведя наблюдение, далеко не всегда даже приседал в окопе. Потом он нам объяснил, что все, кто на фронте, давно, отличают по звуку те мины, которые лягут с тобой рядом от тех, чьи осколки тебя не достанут. Через неделю напарницы умели их отличать не хуже него.
6.Счёт открыт.
Конечно, наблюдение снайперов это важный вид тактической разведки, но ведь снайпер предназначен не только для этого. Прошла, наверное, неделя, когда напарниц вызвал командир разведроты и сказал:
-Вы передний край изучили, себя пока не раскрыли, противник ведет себя спокойно. Пора открывать боевой счет девчата. Берегли мы вас, покуда это было возможно, но начальство результатов требует. Вышла в свет очередная армейская многотиражка, в ней подвиги снайперов описываются. И есть статья о девушках-снайперах вашей школы. Они уже давно открыли боевой счет и пополняют его дальше. Так что завтра и вы начинайте. Вахмистров выдели им старшину Борисова, пусть сходит с ними завтра на охоту.
На рассвете подруги отправились со старшиной снова на передний край. За ними еще шли два автоматчика из боевого охранения. Борисов тоже был снайпером. Курсов снайперских он не кончал, но стрелял хорошо и имел солидный опыт боевой маскировки. За его плечами были три года войны, а на его счету было двадцать три убитых гитлеровца.
Он внимательно смотрел, как девушки выбирают боевые позиции, но не вмешивался, иногда только уточнял, почему они именно так действуют. Главное условие снайперской пары - не упустить свою напарницу из виду, видеть все, что делается вокруг нее. Расстояние между снайперами должно быть в пределах хорошей слышимости, чтобы подать голосом сигнал в случае необходимости. В основном же напарники всегда обходились жестами.
До немецких траншей было чуть больше полукилометра. В прицел видно было хорошо, как передвигаются немцы по окопам, офицера можно было наверняка отличить от солдата.
За время наблюдений Лия уже хорошо представляла их линию обороны, и какую цель, где можно ожидать. Было одно место в ходах сообщения противника, которое она для себя отметила. Это была или каменная глыба на дне их окопа, которую вынуть не удалось или какая-то перегородка из бревен. Очевидно, что через нее приходилось немцам или переползать, или перешагивать, согнувшись, а делать это неудобно. Поэтому время от времени, то каска, а то даже плечи солдат появлялись в прицеле. Лия решила воспользоваться этим и стрелять прямо из траншеи, где была заранее оборудована позиция для стрельбы из ручного пулемета. Она только мешков с песком добавила. Вера позицию себе оборудовала впереди и правее метрах в пятидесяти, за вывернутой взрывом корягой. Борисов подсказал ей, когда он собралась туда ползти, что чуть правее коряги неглубокая воронка есть и в ней ячейка не дорытая. Она и использовала это.
Начался рассвет. Легкий туман начал сползать, все больше обнажая змеящиеся в луговине вражеские позиции. В прицел Лие стало хорошо видно перекрытие немецкой транши из досок и земли, укрытой сверху дерном, а рядом с ним по плечи были видны двое: лейтенант и рядовой. Лейтенант был молодой, чисто выбритый. Он что-то выговаривал, судя по жестикуляции и выражению лица пожилому солдату. Форма на том была мешковатая и измазанная в глине, сам он был не брит. Офицер был развернут правым боком. Патрон у Лии уже был в патроннике, и цель была ясно видна. Будь это банка из-под тушенки, она бы ее выбила сразу. Но в прицеле был человек. Она знала, что это был враг, который будет в них стрелять и, наверное, стрелял уже. Но она видела, что это был живой человек, и не могла заставить себя нажать на курок. Лия наблюдала за ними почти три минуты. Потом оба немца скрылись за бугром перекрытия.
- Ну, и что ты сделала? – услышала она недовольный голос Борисова, который тоже наблюдал за противником в свой прицел и всё это видел. – Ты на войну приехала или в пионерлагерь в казаки-разбойники играть? Даю тебе еще час времени. Попробуй исправиться или я доложу командиру. Потом не забывай, там, в снегу лежит твоя подруга и ждет, когда ты цель поразишь, тогда только настанет ее черед. Ты же подставляешь всех нас.
Говорил он резко, глаза его сузились, на скулах ходили желваки.
Лия снова прильнула к прицелу и увидела, что пожилой солдат двинулся вдоль линии окопа. Лица она не видела, но иногда мелькавшая смятая его кепка, ей хорошо запомнилась. Минут через двадцать она вновь увидела появившуюся его кепку в том месте, где находилось препятствие в чужом окопе. Очевидно, солдат начал переползать через него, но что-то ему мешало. Его голова с седыми висками показалась на секунду. Этого было достаточно. Она ясно видела, как пуля вошла немцу в висок, а кровь, брызнувшая из его головы, окрасила брызгами грязный снег. Он всплеснул руками, в которых были котелки с какой-то едой, и пропал из прицела, очевидно упав на дно окопа. И тут с Лией случилась неприятность, которая случается с молодыми солдатами, когда они в первый раз своими глазами видят смерть убитого ими противника. К её горлу начала неодолимо подступать тошнота, весь рот наполнился какой-то тягуче - противной кислой слюной. Она скрючилась на дне окопа, и ее начало выворачивать буквально наизнанку, вплоть до желчи. Шум при этом производить было нельзя, что еще больше усугубляло мучения девушки, и слёзы ручьем текли по её лицу.
Немного погодя к ней по линии окопа подошел Борисов, -
-Молодец, все правильно сделала. На вот, хлебни, убери сопли и приведи себя в порядок,- протянул он Лие фляжку.
Она подумала, что там вода. Это была водка, а она сделала большой глоток и чуть не задохнулась. Борисов сунул ей рот кусочек ржаного сухаря. Сухарь был теплый, подсоленный и вкусный. Она, задыхаясь, держала его во рту, пока он не размяк и не расползся.
- С открытием счёта тебя, младший сержант,- тихо поздравил её Борисов.
Лия уткнулась лицом в его маскировочную куртку и беззвучно разревелась. - Ладно, сиди, отдыхай, дома поговорим. Я пойду за твоей подругой понаблюдаю.
Через полтора часа, раздался выстрел из укрытия ее подруги. В ответ почти сразу началась беспорядочная винтовочная и автоматная стрельба со стороны немецких окопов, а потом и минометный обстрел минут на двадцать. Боевое охранение огонь не открывало. Немцы не смогли точно засечь, откуда был произведен выстрел. Их стрельба носила лишь беспокоящий характер.
Когда уже сильно смеркалось, приползла Вера.
- Есть один, - сверкнув белозубой улыбкой на измазанном глиной лице, заявила её боевая подруга и сделала зарубку на прикладе. Потом она заметила Лиино лицо,
– А ты чего скисла подруга?
Та только махнула рукой. Вера глянула на Борисова. Он жестом показал: оставь её в покое. Все вместе они отправились в расположение роты. Вечером Лия рассказала подруге о том, что с ней произошло.
- Вот что, ты подруга кончай сентиментальничать. Они ведь наших не жалеют.
- Да, знаю я, - ничего не могу с собой поделать, стоит его лицо перед глазами...
- Наплюй. И не вздумай еще с кем-нибудь говорить об этом. В тыл отправят, да еще «политику» пришьют.
На следующий день они вновь ходили на «охоту». Вера сделала вторую зарубку на прикладе. Потом два дня прошли за наблюдением позиций врага, но немцы стали вести себя осторожнее. Кажется, они раскусили, что на их участке появились снайперы и никто, как раньше уже не высовывался.
Лия для себя поняла: если снайпер на вопрос, как он открыл счёт, говорит, что не помнит - не верьте. Это остается с тобой на всю жизнь.
7. На войне, как на войне.
А потом началось наступление. Наша армия должна была освободить Витебск. Командир роты, ставя задание офицерам и отдельным бойцам, приказал и снайперам идти атаку вместе со всеми, не отставая от цепи.
На войне часто бывает страшно.
Идти в атаку с примкнутым штыком на вражьи окопы, откуда вели огонь из всего, что только было у немцев под рукой – вот, где был страх. Лия с Верой сразу договорились идти недалеко друг от друга и помочь, если что. После артподготовки по переднему краю противника над окопами взвились вверх две красных ракеты. Это был сигнал к атаке и войска пошли. В цепи со всеми шли и Лия с Верой. В первой траншее, противника не оказалось. Валялись только трупы. Она стала для батальона новым рубежом. Бойцы и отдышаться толком не успели, как последовал новый приказ в атаку. Солдаты поднялись вновь, но не прошли и полсотни метров, как открыл огонь пулемет из замаскированного дзота. Эта цель на карте артиллеристов не значилась, и огонь был неожиданным. Впереди и совсем рядом с подругами падали убитые и раненые бойцы. Лия бросилась к упавшему сержанту, который силился встать, достала индивидуальный пакет, но когда перевернула его тяжелое тело, он уже едва хрипел. Пуля пробила ему шею. Ему уже никто не мог помочь. Пулемет продолжал свинцовой струй поливать поле боя длинными очередями. Наши солдаты залегли. Вдруг Лия услышала, как кричит Вера, перекрывая голосом грохот от рвущихся мин и стрельбы наступающей пехоты: «Ли-и-я-я! По пулемету залпом». Лия подняла руку ладонью в ее сторону, показывая, что поняла. Лёжа вскинула винтовку и посмотрела на Веру. Та, так же лежала с винтовкой наизготовку. Она была готова к стрельбе и кивнула ей головой. Фонтанчики от пуль с правового фланга начали приближаться в их сторону. Время пошло на секунды. Два снайперских выстрела слились в один. Пулемет заткнулся. Наступила тишина, в которой редкие выстрелы вражеских винтовок как-то уже не казались очень страшными. Командиры взводов снова подняли бойцов в атаку. Вера уже пошла вместе с цепью, а Лия только начала вставать, как снова заработал пулемет. Поймав в перекрестье прицела пулеметное гнездо, Лия с колена послала в него пулю. Глянула на подругу и увидела, как Веру толкнула отдача от выстрела. Она на ходу тоже вела огонь по нему. Пулемет опять замолчал. Эта передышка дала возможность приблизиться нашим бойцам к вражеской траншее на бросок гранаты. Через четверть часа она уже была нашей. Немцы отступили. Скорее это было похоже на бегство. Но враг отступил только для того, чтобы закрепиться на новом рубеже, который был подготовлен ими заранее. Трехдневное наступление далось армии тяжело. Советские подразделения были в почти беспрерывных атаках с рассвета до заката. Витебск в этот раз так и не взяли. Немецкая оборона была построена слишком плотно и умело. Как было сообщено в сводках: «...4-я Ударная армия в ходе кровопролитных боев продвинулась в сторону Витебска на двадцать километров и значительно улучшила свои позиции...».
Потери с обеих сторон были большие. Полк отвели на две недели на переформирование. Затем, часть 4 армии по решению Генерального штаба развернули сначала на Псковскую и Новгородскую области, а потом на Прибалтику. В Псковской области бои тоже были очень тяжелые. Единственное, что отличало теперь девчат от других солдат, Лия с Верой уже в атаку не ходили. Командир полка осознал, что за ценные воины ему достались. Он велел командирам батальонов беречь их как зеницу ока. Их теперь действительно берегли и посылали только на рекогносцировку и на «охоту». Потери в это время среди личного состава через три недели боёв доходили до половины. Полк снова пришлось пополнять. Потом начались бои за освобождение Латвии. Особенно тяжело было под Даугавпилсом. У немцев там были построены мощные укрепления, которые пришлось штурмовать. А дальше полк вошел в Литву и подругам пришлось повоевать за ее освобождение.
8.«Света».
Историю «Светы» я услышал, наконец, от Лии Ивановны поведала мне в последний свой приезд в Петрозаводск. Я напомнил ей, что есть какой-то случай, о котором хотел мне рассказать ее муж Виктор. Да так и не успел. После моих настойчивых просьб она все-таки сдалась и мы выбрали день, когда многие вещи дотоле мне не доступные накрепко засели в моей голове. Проговорили мы несколько часов. Видно ей хотелось выговориться и освободить себя от той ноши, которую она носила в душе все эти годы, а может и предполагала, что больше нам не доведется встретиться
В Литве,- рассказывала Лия, -свою трехлинейную винтовку, к которой уже успела привыкнуть, я поменяла, на СВТ-40. Как ни берегла я свою винтовочку, да видно не судьба. Пришлось с ней расстаться. В бою под Радвилишкисом попал наш батальон под сильный артиллерийский обстрел и крупный осколок снаряда угодил прямо в винтовку. Я, обняв её ствол и прижимая к себе, стояла, прислонившись к толстому дубу. Осколок попал в коробку затвора, расщепил дерево приклада и покорежил механизм. Меня от удара швырнуло на землю и долго потом еще болели ребра. Фактически винтовка спасла мне жизнь. Слава Богу, прицел остался не задетым. Полковой оружейник взялся починить ее за три дня, а пока предложили мне или взять другую трехлинейку и пристрелять ее с оптикой, или новенькую СВТ-40, только что поступившую с завода. Многие к этой системе винтовок относились с предубеждением. На нее списывали, чуть ли не основную причину поражения в Финской войне. Однако, еще в школе, инструктор оружейник на занятиях как-то сказал: «Только неумные и ленивые люди могут называть такую винтовку плохой. Она изобретена большим мастером. сколько перевидел я иностранных винтовок, но такой пока нет нигде в мире. Кстати финны с удовольствием свои французские, бельгийские винтовки, и даже «маузеры» меняли на СВТ 40. Можете не верить, но у них она осечек не давала».
В школе снайперов мне из нее приходилось стрелять, как, впрочем, и из других систем. Стреляла мы из разных винтовок: немецкой «Маузер 98», итальянской «Манлихер», французской «MAS36», чехословацкой «СZ», но наша советская винтовка СВТ-40 полюбилась мне уже тогда. Но не могла же я ее выбрать и закрепить за собой. Штатной винтовкой была Мосинская трёхлинейка, поэтому вся школа обучалась и воевала с ними.
Была в моём выборе еще одна причина. С этой винтовкой на Южном фронте воевала, знаменитая женщина- снайпер Людмила Павлюченко, на счету которой было более 300 гитлеровцев.
-Не могла специалистка такого высокого класса как Павлюченко выбрать себе плохое оружие,- искренне думала я и не ошиблась. Снайперская моя пара, Вера Курдюкова, выбор не одобрила.
-Долго привыкать тебе, подруга, к ней придется, - сказала она, когда я привинчивала к новой своей винтовке оптический прицел. Но я ее освоила за три дня. Так она мне полюбилась работой механизма и сбалансированностью, что я дала ей имя «Света» (так было и созвучно и короче). Конечно СВТ-40 требовала тщательного ухода. Но вы знаете снайпера, который не бережет и не любит своё оружие? Если в школе снайперов мы свои трёхлинейки чистили, полировали и пылинки сдували, то уж ясно, что со своей «Светой» я обращалась не хуже. Честно сказать я была просто влюблена в эту винтовочку, изготовленную с большим мастерством русскими оружейниками. А «Света» отвечала своей безупречной работой. Я могла из нее за сто метров выбить три грудных мишени за четыре секунды. Это было прекрасное оружие. Трехлинейка изначально была сбалансирована для стрельбы в стойке, но с примкнутым штыком. Фактически это уже был анахронизм из 19 века, она была тяжелая и длинная, что было оправдано в бою с наступающей кавалерией. Когда же на вооружение стали поступать не винтовки, а трёхлинейные карабины, то разница в точности боя с той же СВТ-40 у них была просто несопоставимая. Это как концертную скрипку сравнивать с деревенской балалайкой. Звуки можно извлекать ведь из обеих, только почувствуйте разницу. Новый год наш полк встретил в Вильнюсе. Этот красивый город был значительно разбит артиллерией и бомбежками и все- таки в нем оставался дух старинного порубежного города, на архитектуру, которого отложили отпечаток и века, и правители, и принадлежность к различным государствам. Мне и Вере как раз после его взятия присвоили звание сержантов, и мы уже на праздничном ужине красовались в новых погонах на гимнастерках с медалями «За отвагу».
В конце января части Красной армии вошли Восточную Пруссию. Воевать и раньше было тяжело. Но здесь немцы цеплялись за каждый клочок земли, да это и понятно: тысячу лет они владели этой территорией, а теперь приходилось отсюда уходить и, по-видимому, навсегда.
Если города Латвии и Литвы имея свой неповторимый колорит, были и похожи и не похожи на русские северные города, то Восточная Пруссия это была уже Европа. Она носила на себе печать грозной силы и, безусловно, была частью Германии. В глаза сразу бросались красные черепичные крыши каменных домов, четко спланированные скверы, палисадники у домов в деревнях, где не встретишь соломенных крыш. А сухие безупречные дороги, если они не были разбиты войной? Всё это на нас производило двойственное впечатление. Эта была вражеская земля, но у многих возникал невольный вопрос: «Почему у нас не так?» Однако вслух на эту тему рассуждать не хотелось мне даже с лучшей подругой. Продвигались части Красной Армии с боями медленно. Немцы часто контратаковали. Бывало иногда, как и на нашей территории году в сорок втором или сорок третьем, деревни могли переходить из рук в руки по нескольку раз. Усилилось проникновение вплотную к нашим частям немецких разведгрупп. Это было понятно. Местность они знали, как свои пять пальцев, и местные жители, которые не успели эвакуироваться, были не на нашей стороне.
22 января советские войска начали наступление на Гумбиннен. Сначала по городу долго била артиллерия, потом трижды наши пикирующие бомбардировщики нанесли удары по немецким позициям, а потом пошли танки и с ними пехота. К концу дня советские войска взяли город в свои руки. Но противник далеко не ушел. Командир батальона вызвал снайперов к себе.
-Судя по разведдонесениям, враг начал готовить контратаку. Ясно, что контратаковать ночью они вряд ли решаться. А вот где-нибудь часам к 10 утра соберут силы, сосредоточат их и попробуют отбить город. Положение наше неважное. Тылы от наших войск оторвались. Боеприпасов на полчаса боя, а когда подвезут еще неизвестно. Командир полка, поставил нам задачу с рассветом понаблюдать за противником, составить представление о том, что у него делается. Если будет возможность, разрешено открывать огонь, но только по старшим офицерам. Местом наблюдения нам обозначили старинный баронский особняк с готическими башенками на северной окраине города. Ночевали девчата на вокзале. Спалось плохо, да и было холодно. Выпал снег. Хоть с этим повезло. Он скрадывает звук шагов. Часов в шесть утра наша группа выдвинулась к месту наблюдения. Зима. Светать еще не начинало. Дали мне с Верой двух автоматчиков и радиста. Шли мы всей группой ходко, ориентируясь в пути по силуэтам домов при тусклом освещении ракет, которые взлетали то с одной, то с другой стороны. Впереди показался особняк. На нем ясно видны были следы недавнего боя, но разрушений было не очень много, только стекла почти все в нем повылетали. Обошли его вокруг и решили, что Вера займет место на балкончике правой башни, а я буду вести наблюдение из чердачного окошка. Когда напарница с двумя бойцами скрылась в дверном проеме башни, мы с автоматчиком, рядовым Сашей Михайловым, начали обходить замок еще раз, поскольку нужный вход был с противоположной стороны. Уже обойдя угол башни, неожиданно наткнулись на немцев. Их было трое.
Уже немного рассвело, и я их ясно увидела. Они были совсем рядом, метрах в пятнадцати и о чем- то, похоже, совещались. Все трое были в белых масккостюмах и в касках с молниями «СС». Двое, что были с автоматами на груди стояли к нам спиной. Рослый с усами немец, с петлицами штурмфюрера держал автомат в руках. Он заметил нас сразу. Я только увидела приподнимающийся и направленный в нашу сторону ствол автомата.
-Хандхох,- успел произнести вполголоса эсесовец, очевидно не желая шуметь. По его облику чувствовалось, что это опытный разведчик. Судя по его каменному лицу, на котором не дрогнул ни один мускул, он считал, что у нас нет шансов. Всё дальнейшее было как кино с замедленной пленкой. Винтовка была у меня в руках со снятым предохранителем, а палец лежал на курке. Немец был на линии огня. Каким-то подсознанием я поняла, что вскинуть винтовку немец не даст, успеет раньше. И я нажала на курок, стреляя от пояса. Вспышка выстрела осветила стоявших. Первый падая, успел лишь выпустить короткую очередь в воздух. Остальные двое не успели повернуться, я нажала на курок еще два раза. На всё это ушло меньше двух секунд. Я потом себя проверяла. Все трое немцев лежали грязно белым холмом у крыльца подъезда. На спине двоих вокруг входных отверстий от пуль расплывались кровавые пятна, которые делались всё шире. Так «Света» спасла мне жизнь. Будь у меня в руках трёхлинейка, я бы успела сделать только один выстрел. Скорее всего, он бы стал и последним.
Тут я заметила Сашу, молодого солдатика, который меня сопровождал. Он рядом стоял, сзади, справа, глядя на всё происходящее, с поднятыми руками. Оказалось, что он выполнил команду немца. Мне стало противно:
-Руки опусти и автомат подбери, а то заржавеет- пришлось сказать струсившему смертельно бледному бойцу.
Первый немец зашевелился под телами своих товарищей, и я услышала его хриплые слова: «Фрау Тод».
Вдруг Саша схватил свой ППШ и, передернув затвор, начал орать, брызгая слюной,
-А-а-а, сволочи, гады. Ненавижу!- Он начал стрелять по лежащим телам поверженных врагов, не отпуская пальца от курка. Наверное, он выпустил половину диска. Пули вырывали клочья из маскхалатов и противно шлепались в тела убитых. Это была истерика. Я ударила его по руке.
-Хватит...
- Что, врагов пожалела?- Заорал он, закатывая глаза. Похоже, что парень был совсем уже не в себе.
- Тебя, пожалела. Что прикажешь по этому поводу в донесении написать?
Он опять побледнел и пожал плечами, ясно понимая, что дальше ждет его встреча с «особистами» и штрафная рота. Подбежала Вера с двумя бойцами.
- Как вы? Оба целы?
- Нормально всё.
Это вы их?
- Да, вот нарвались. Похоже, что была разведгруппа.
-Что делать будем, уже совсем рассвело? Немцы, наверное, тоже стрельбу слышали, могут усилить наблюдение.
- Рискнем.
Они заняли позиции, как и договаривались. С крыши хорошо было видно: в низине, где был большой яблоневый сад, немцы начали собирать войска в кулак для контрудара. Было их не меньше двух батальонов. Подтянулись к ним откуда-то из-за деревни, что проглядывалась в тумане, четыре танка «Тигр» и одна самоходка «Фердинанд», несколько противотанковых пушек, прицепленных к грузовикам. Донесение по рации, переданное в батальон, похоже, попало в нужные руки. Через полчаса наши начали артналет по низине. По разрывам от снарядов, было ясно, что ведет обстрел 152 мм - гаубичный дивизион, приданный полку. Радист четко скорректировал огонь, и потери немцев от неожиданного обстрела были ужасны. В воздух летели кирпичи с землёй, куски деревьев и клочья человеческих тел. От разрыва фугасного снаряда вплотную к «Тигру», стоявшему на склоне, тот перевернулся на бок.
Лия, пользуясь артналётом, сделала пять или шесть прицельных выстрелов по убегавшим гитлеровцам. Но результаты мне были не ясны. Расстояние было около восьмисот метров. Мешали еще разрывы снарядов и дым от горящей техники. Мы свою задачу выполнили, нужно было уходить. В прицел она увидела, как Вера тоже дала знак «уходим». Пока группа добиралась до своих, она мне сообщила, что теперь у нее на прикладе на одну зарубку стало больше. Под её выстрел попал старший офицер, который пытался остановить бегущих солдат. В донесении, не вдаваясь в подробности я указала, что трех немцев мы уничтожили с автоматчиком совместным огнем.
Вскоре за действия в Гумбиннене мне вручили вторую медаль «За отвагу». А вот в снайперский счет этих гитлеровцев ей не засчитали.
Порядок же существовал такой: снайперский счет это только то, что документально подтверждено. Враги, убитые в общей атаке, тебе не записываются, может это не твоя пуля оборвала жизнь противника. Уничтоженные совместным огнем тоже не в счет.
В первые дни обучения в школе наши курсантки часто с восхищением слушали или читали в «Красной звезде» рассказы о знаменитых снайперах, у которых счет шел за сотни. Когда же они повели свой реальный счет, сражаясь с врагом, оказалось, что не так все просто. Похоже, что счет велся иногда по-разному.
9. Мы победили! Через три дня советские войска взяли Инстербург. При этом погиб генерал Черняховский, которого оплакивал весь фронт. Позднее его именем назвали этот город. Потом были тяжелые бои за Мемель (ныне Клайпеда). Немцы всеми силами старались удержать этот порт. И днём и ночью через него шла их эвакуация в Германию. А потом начались бои за взятие Кенигсберга. Об этом много написано в мемуарах маршалов. Мы видели как по городу дней пять долбила наша осадная артиллерия главного калибра, а это 205 мм. Когда такое орудие стреляет, то от него в радиусе пятидесяти метров целых стекол не остается.
С утра 6 апреля в течение нескольких часов стреляли беспрерывно сотни орудий и велась штурмовка города авиацией. После этого наши войска пошли в атаку. Разрушения в городе были ужасные. Однако и укреплен он был так, как ни один город до этого. Каждое здание было крепостью. Штурмовые группы продвигались буквально метр за метром. Очень много было убитых и раненых красноармейцев. Город был набит эсесовцами. А им терять было нечего, они даже своих простых солдат держали под прицелом, чтобы не вздумали сдаваться. Огонь был плотным до такой степени, что по нескольку часов не было возможности подбирать раненых, пока штурмовая группа не уничтожала огневую точку. Здесь мы впервые увидели, как действуют огнеметчики. Других способов выкурить немцев из мощных дотов не было. Идти в атаку за танками получалось плохо. Фольксштурмовцы с фаустпатронами жгли наши танки почти в упор. Десятки их горели по всему городу. Так что у снайперов была теперь еще одна важная задача: кроме офицеров, в первую очередь выбивать фаустников.
Четверо суток для нашего батальона и для нас с Верой прошли в непрерывном бою. Лишь удавалось прикорнуть где-нибудь в углу подвала на телогрейке на час -другой, под разрывы снарядов, да на ходу съесть кусок хлеба с тушенкой. Наконец, битва завершилась. Кенигсберг сдался, все очаги сопротивления были подавлены. Удивительно, но мы с Верой в том огненном аду остались живы. Только моя подруга была слегка контужена разрывом снаряда и двое суток почти ничего не слышала, иногда улыбаясь в ответ на вопросы. Конечно, снайпера только огнем прикрывали штурмовую группу, но смерть ходила реально и рядом с нами.
В городе были большие запасы еды и спиртного. Подвалы некоторых фортов являлись хранилищами продовольствия. Город в осаде мог находиться на своих запасах, наверное, полгода. В некоторых подвалах частных домов было дубовые бочки с вином. Начался отдых, а с ним русская гульба. По случаю победы, одиннадцатого апреля командование распорядилось накрыть столы и они ломились от еды и напитков. Произносили тосты, танцевали под патефон. Тогда Лия я и познакомилась со своим будущим мужем, лейтенантом Виктором Гурьевым. Через три дня полк, в котором служил мой суженый, перекинули на штурм Земландского полуострова, где еще держала оборону недобитая немецкая группировка. Перед расставанием мы обменялись адресами полевой почты и родителей. Поклялись друг друга любить вечно и писать регулярно, а на утро расстались.
Дальнейшее повествование было с большими паузами, обрывочное, чувствовалось, что она раздумывает очем стоит мне рассказывать, а о чем следует промолчать.
А дальше было вот что.
10. После Победы.
Лия осталась в Кенигсберге, точнее их батальон вывели в деревню Мюленштайн в 12 км от него. Там она и встретила День Победы. Это была такая радость, которую трудно передать словами. В конце апреля им уже объявили, что женщин и старших возрастов мужчин из армии демобилизуют в первую очередь. Очередь женщин-снайперов в их полку настала 15 июля. Выдали всем денежные аттестаты, выплатили деньги на дорогу и выдали сухой паек на трое суток. Лия с Верой попали в эшелон с демобилизованными солдатами, это были те, кому стукнуло за пятьдесят и частью были комиссованные инвалиды.
В эшелоне встретились они еще с девятью девчонками из снайперской школы. От Вильнюса ехали уже не в теплушке, а в плацкартном вагоне и, конечно, объединились. Вспоминали учебу, подруг, которые погибли и тех, кто пока еще ждет демобилизации. Начищали награды на обмундировании и строили планы на будущее. Жизнь казалась прекрасной, а все мелкие неудобства это же такая мелочь по сравнению с Победой в этой страшной войне. Возле Полоцка состав поставили на переформирование. У девчат появилось почти три часа свободного времени. Теперь можно было и по скверу с медалями на груди пройтись и зайти на привокзальный рынок. Сухари и тушенка поднадоели уже. Хотелось картошечки сварить, а может и горячими пирожками разжиться. Зря, что ли им фронтовые деньги выдали? Сойдя с вагона, девчата разбрелись кто куда. Лия с Верой, а сними еще две девчонки, вскоре оказались на местном рынке, где под навесами на дощатых прилавках была разложена немудрящая снедь местных крестьян. Цены были не маленькие, но хотелось праздника для души. Они купили вареной картошки в мундирах, соленых огурцов и свежей редиски. Потом не смогли отказаться от духмяных жареных пирожков с зеленым луком и яйцами, которые трясущимися руками накладывала им в обрывок обёрточной бумаги старушка с коричневым морщинистым лицом. Завершило всё покупка бутылки самогона. Когда они, уложив все в вещевой мешок, собирались идти к поезду, в трёх шагах от них остановились, слегка покачиваясь, две женщины возраст, которых трудно было сразу определить. Однако вряд ли им было хотя бы по сорок лет. Одна из них насмешливо кивнув головой в их сторону, подбоченясь запела во весь голос на частушечный манер:
А вот четыре ППЖ
При медалях все уже,
Как увидят мужика,
Уведут наверняка.
Народ на рынке начал оборачиваться в их сторону и прислушиваться к тому, что происходит. Откуда-то появилась стайка мальчишек, которые предвкушали будущее развлечение.
Вторая женщина, видно подруга первой, взяв за концы свой пестрый платок, прошлась по кругу, подхватив тему:
Ишь ты, поди, ж ты
Что ты говоришь, ты.
Как увидят мужика,
Уведут наверняка.
И завела сама еще громче первой:
Гляньте - Ваня инвалид,
С кепкой он без ног сидит.
Кому за бой дают звезду,
Кому за сладкую п..ду.
И повторила, пройдясь перед фронтовичками свой скабрезный припев. Подошедший народ кто стал переглядываться и перешептываться, а кто откровенно захохотал. Лия готова была сквозь землю провалиться. Таня, что была из Порхова, стояла рядом с ней пунцовая от стыда. И вдруг на исполнительницу бросилась Вера. Схватив ее цветастый платок, она одним движением захлестнула им шею исполнительницы и затянула так, что женщина, рухнув на колени, захрипела, закатывая глаза. Вера, нагнувшись над ней, громко произнесла, глядя ей в лицо,
- Ах ты, подстилка немецкая! Еще слово вякнешь, удавлю, как кошку шелудивую.
Из толпы послышалось.
-Да что она делает. Ведь впрямь задушит.
Нетрезвая подруга поверженной обидчицы, несколько баб из рыночных торговок посмелее, а с ними и пара мужиков надвинулись на фронтовичек.
-Что ж вы на добрых людей кидаетесь? Мы вам сейчас юбки то позадираем…
Вера, отпустив свою жертву, выхватила из кармана юбки никелированный пистолет с перламутровой рукояткой, подаренный ей полковником в день отъезда.
- А ну, назад все. Перестреляю как цыплят.
- Господи! Милая, опомнись! Кого ты стрелять то собралась? – раздался дребезжащий голос той старухи, что пирожки им продала. - Нюрку, что ли? Так она три года от партизан сведения передавала, через фронт два раза ходила, а сколько со смертью в обнимку была и не упомнишь. А медалей у ней нету. Мужа у ней еще в сорок первом убили, но в подстилках она не была. Или Ленку? Так это дочка моя. Тоже мужа не дождалась. Он себе на фронте другую нашел. Выпили девки малость, вот обида в них и заговорила.
-Ладно, забудем. Не мы первые начали.
Вера убрала пистолет в карман.
- Не поминайте лихом. А мы на фронте тоже не цветочки собирали.
Толпа расступилась и девчата, молча, пошли к эшелону. Уже в вагоне Вера задумчиво произнесла,
- Да, девчонки, похоже не все нам будут рады и не одни праздники нас впереди ожидают. – потом посмотрела на подругу и подмигнула ей. - Что скисла Лийка? Не дрейфь, прорвемся.
Так с разговорами о предстоящей гражданской жизни и доехали до Москвы. Там подругам пришлось расстаться. Одна поехала в свою Архангельскую область, другая в Саранск, да и остальные кто куда.
Работы в Саранске почти не было. Хорошо, что вскоре Лию взяли работать на почту, на выдачу посылок и заказных писем. Промышленность только начинала восстанавливаться.
В сентябре она поступила учиться на вечернее отделение педагогического института. Днем теперь она работала, а вечером торопилась на занятия. Всю жизнь Лия хотела быть учителем, как её бабушка и теперь эта мечта начинала сбываться. Письма от Виктора приходили все реже. А в октябре пришло письмо, в котором он позвал ее на Дальний Восток. Оказывается, его полк воевал с японцами. Ему присвоили звание старшего лейтенанта и оставили служить в Советской Армии. Конечно же, она не раздумывая, поехала к Виктору в Благовещенск, там и поженились. Потом его отправили на войну в Корею, а после перемирия перевели в Южно-Сахалинск. Лия, вскоре, как и мечтала в детстве, стала учителем географии.
11. Эпилог и Вечная память!
Повидать и поговорить мне с Лией Ивановной Гурьевой больше не довелось.
В середине восьмидесятых, после выхода Виктора в отставку, они перебрались на его Родину в Донецк. Вскоре началась перестройка, возможностей общаться стало много меньше.
О смерти Лии я узнал позднее, уже, когда с Украиной стало можно запросто связываться по интернету и устраивать видео сеансы с Донецком. Тамара Гурьева рассказала о последних днях её матери.
Порядки на «самостийной незаможной Украйне» были уже не те, что при Советском Союзе.
Конечно Донецк не Западная Украина, но уже и там стало не стыдно заявлять, бывшим «власовцам» или «бандеровцам», о том, что они воевали против Красной Армии. Лию с каждым годом всё реже, иногда приглашали на встречи со школьниками. Слушать ее приходило теперь немного ребят. Война для них представлялась очередным триллером голливудского производства. Однажды в мае 2007 года, после встречи она задержалась в учительской, где ей старые учителя вручили цветы, и шла по коридору школы. Возле гардероба она услышала, как мальчишка лет двенадцати очень громко говорил по мобильному телефону своему товарищу:
- Прикинь, у нас сейчас в школе одна бабулька выступала, вся в медалях пришла. Так она оказывается киллером была классным, а с виду и не подумаешь. Она семнадцать немцев укокошила. Если бы сейчас она так по заказу поработала, озолотилась бы, а ей только медалей надавали и всё.
По дороге домой Лие Ивановне стало дурно. Две какие-то незнакомые женщины помогли ей дойти до квартиры.
От переживаний она слегла и через три дня ее не стало. За гробом шли немногочисленные родственники, несли за ней на подушечке и ее медали: две «За отвагу», по одной «За боевые заслуги» ,«За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией», да еще восемь других.
Так закончила свой жизненный путь снайпер Лия, которая девчонкой ушла на фронт Родину защищать. Вечная ей память!
Петрозаводск. Июнь 2012 года.