Евгений Пекки
Солнце уже встало довольно высоко и ласковый светлый луч, проникнув в окно и скользнув по занавескам, упал на лицо девчушке с короткой стрижкой на белобрысой голове. Она, поморщившись, начала пробуждаться ото сна. Вставать ей не очень хотелось, но нужно было принести с колонки пару ведер воды, как это бывало каждое утро и начать умываться.
Вчера у сестры Ани был выпускной вечер и Тася, окончив только еще седьмой класс, конечно же, не ходила с выпускниками до утра, с песнями под гармошку, открыто в обнимку, укрывшись чьим-то пиджаком от ночной прохлады. Однако, воспользовавшись моментом, легла она позже обычного. Заснула Тася под мамино ворчанье, провалившись в сон, в котором плескалась она с подругами под солнцем на берегу родной ей реки Медведицы.
Она уже совсем было открыла глаза, когда из черной тарелки репродуктора, которая висела у них на стене, прозвучал голос диктора Левитана: «Говорит Москва! Передаем важное правительственное сообщение. Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня, 22 июня, в 4 часа утра, без объявления войны фашистские войска атаковали наши границы во многих местах, подвергли бомбежке наши города: Житомир, Киев, Севастополь и другие….»
Тася вскочила с кровати и сделала звук погромче. Диктор размеренным голосом, который проникал в каждую клеточку мозга и самое сердце сообщал о том, что началась Великая отечественная война. Еще до конца не сознавая, что же это за жуткое известие, она в страхе вбежала в комнату, где спала старшая сестра.
- Аня, Анечка, вставай! Война началась!
- Какая, война? Что ты мелешь?- спросонок пробормотала кудрявая черноволосая девушка, перевернувшись на другой бок. – Не мешай спать, воскресенье сегодня.
- Я не мелю, правда это, - заикаясь от волнения выпалила Тася, стаскивая с сестры одеяло,- только что передали Правительственное сообщение.
- И что сказали?- схватив сестру за плечи, спросила Аня, сев на кровати. - С кем война?
- Немцы на нас напали.
- Вот заразы, - выругалась она, - я так и знала.
- Так у нас же с ними мирный договор.
- Ты на рожу Гитлера посмотри, плевал он на любой договор.
-Надо что-то делать.
- А где отец?
- С дядей Ваней вчера еще на рыбалку ушел, а мать с утра в огороде, наверное.
Одевшись и выпив по стакану чая, согретого на примусе, сёстры вышли на улицу, и дошли до площади Кирова, где уже у большого громкоговорителя, висящего на столбе, собрался народ и подходили еще люди. Все обсуждали услышанное известие о начале войны и строили догадки, что же теперь будет. Настроение в толпе было тревожное, но уверенность, что война будет не долгой, а враг будет разбит малой кровью и на его территории, было подавляющим.
К обеду домой пришел отец со связкой рыбы и сразу посуровел.
- Пришла беда, отворяй ворота.
Наскоро собравшись, он отправился в горком партии и вернулся уже поздно ночью.
- Что, Митя, теперь? Что делать-то будем?
- А что будем? Каждый своё. Я мобилизационный план выполнять, а ты хозяйство вести, да за дочками смотреть.
Теперь он каждое утро уходил на работу рано, а приходил за полночь, а то и уезжал на два-три дня. Сводки с фронтов, которые с нетерпением слушала вся страна, поступали одна тревожнее другой. Красная Армия, которая считалась непобедимой, отступала все дальше вглубь страны и несла большие потери.
А через четыре дня войну Советскому Союзу объявила еще и Финляндия. Город Петрозаводск сразу оказался в прифронтовой полосе. На улицах появились военные патрули, а окна велено было жителям заклеить полосками газетной бумаги крест-накрест.
Аня устроилась на работу в книжный магазин, а когда его разбомбили помощником корректора в типографию. Всех её бывших одноклассников призвали в армию.
Тася почти каждый день с сестрой ходила на вокзал провожать уезжающих на фронт вчерашних мальчишек-десятиклассников, а теперь защитников Родины.
Аня ходила еще на курсы ОСОАВИАХИМа, где обучали стрельбе из винтовки и санитарным навыкам, а Тася помогала матери в развернутом в Петрозаводске окружном госпитале, куда начали привозить раненных с Карельского и Ленинградского фронтов.
Между тем фронт к Петрозаводску приближался все ближе. В начале сентября домой пришел после трёхдневного отсутствия отец. Он был весьма встревожен.
-Вот что. Мария собирай девчонок, и уезжайте к родне на Волгу в Нижнюю Добринку. Дела на Карельском фронте ухудшились, как бы финны не прорвали оборону, тогда вы останетесь под врагом в оккупации.
- Время вам на сборы два часа. У меня литер на посадку трех человек в эшелон, который идёт в тыл. Вещей с собой можно взять или вещмешок или небольшой чемодан.
- Митя, а может мы на барже с раненными? Нам сказали, через десять дней подадут баржи, и госпиталь, вместе с персоналом, эвакуируют.
- Делай, как я сказал, оборвал жену Дмитрий Петрович.
- А ты?
- У меня партийное задание. Я буду в Сегеже. Пока не знаю сам, что поручат.
- А нам с тобой нельзя?
- Да вы что? Сегежу бомбят каждый день. Не теряйте времени. Напишите мне как доберетесь.
Ночью Тася с Аней и матерью, предъявив литерный билет, влезли в плацкартный вагон битком набитый людьми, где по три человека сидели даже на третьих полках. Так началось их бегство от войны.
Через месяц из письма от отца Тася узнала, что одну из двух барж, которые вывозили из Петрозаводска раненных, детей из интерната и медперсонал в пути разбомбили «Юнкерсы». До берега мало кто доплыл.
Путь в родную деревню был не ближним. Нижняя Добринка, куда устремилась женская часть семейства Кирсановых, находилась в восьмидесяти километрах от Сталинграда недалеко от места впадения Медведицы в Дон.
Ехали долго. Железнодорожный путь на Ленинград был отрезан. Ленинград оказался в блокаде. Поезд с эвакуированными неспешно двигался через Архангельск, на Котлас, а потом на Вологду, пропуская все воинские эшелоны и встречные санитарные поезда.
Людей в вагоне было много. Было очень тесно и душно, спали люди по очереди. Умудрялись при этом как-то готовить еду, благо на каждой станции был кран с кипятком и его можно было набрать сколько хочешь.
Женщина, которую звали Валентина, узнав, что ехать им до Саратова, а там еще на Рудню, где до родной деревни уже будет километров двадцать, предложила Марии:
- Я тоже литер имею до Киева, но по сводкам немцы продолжают наступать, а Киев каждый день бомбят. Что мне там делать? Скорее всего, мои старики уже оттуда уехали. У меня родня в Вологде, я сойду, пожалуй, здесь. Край тут благодатный, люди живут хорошо. Оставайся с дочками со мной, всем дело найдётся. А туда вам еще ехать и ехать. Да и как там сложится? Вас там ждут?
- Нет, милая, спасибо тебе за доброту, но мы в свою деревню поедем. Муж мой Митя отписал своим, чтобы нас приютили, надеюсь, что письмо дошло. А потом, мы же в тыл едем. Не может же быть, чтобы немца скоро не остановили. Сталин не допустит.
Если бы она могла предполагать, как развернутся события на фронтах и что ожидает их впереди, она бы осталась в Вологде.
Фактически Мария с дочерьми, стремясь попасть в родную деревню и соединиться с родственниками, чтобы как-то жить дальше, двигалась навстречу войне. Это ощущалось во всём. Всё больше их обгоняли воинские эшелоны с танками на платформах и теплушками полными солдат. Всё больше санитарных поездов с красными крестами на боках и на крышах вагонов ехали им навстречу. Иногда на узловых станциях, где паровозы заправляли водой или меняли поездные бригады, стоянки их поезда совпадали с воинскими. Раненые солдаты, которые могли двигаться, выходили на перрон вдохнуть свежего воздуха, а заодно и покурить на воле, а не в тесноте вагонного тамбура. Их тут же окружали жители и расспрашивали об обстановке на фронте. Многие женщины совали им в руки фотографии своих мужей и сыновей, с надеждой, что кто-то узнает в них своего сослуживца и расскажет, хоть что-нибудь о его судьбе. На вопросы, об обстановке на фронте, или когда война закончится, они или отмалчивались или горестно махали рукой, не желая говорить подробности.
А когда спрашивали, крепко ли дерется немец, отвечали односложно:
-Крепко.
- А наши?
- Насмерть.
Часто подходили в таких случаях политруки или офицеры особого отдела и приказывали раненым занять свои места.
Тревога и у Марии Кирсановой и у дочерей возрастала недаром. Когда они добрались до Саратова, то на станцию уже дошел слух о бомбежке Котовска и Иловайской, а это всего в ста километрах от их деревни. Самолету лететь двадцать минут. Тася с Аней пошли за кипятком и тут произошел случай, который изменил их дальнейшую жизнь, а, может быть, стал судьбой. Возле крана с кипятком собралась небольшая очередь из-за того, что солдаты набирали кипяток в большие термосы и уносили их к вагонам. Невдалеке стояли, покуривая два лейтенанта. Очевидно недавно после училища. Обмундирование на них было новенькое, а сами они явно гордились и «кубиками» на своих петлицах, и вниманием народа на вокзале.
-Эй, красавицы, куда путь держите?- Обратился к сёстрам один из них, брюнетистый, с густыми бровями вразлёт.
- В Нижнюю Добринку, товарищ лейтенант,- с улыбкой отозвалась Аня, в то время как Тася стояла, потупив глаза и разглядывая свои белые носочки.
- Ну. ё-моё,- включился в разговор другой, коренастый, - сама красавица, в званиях разбирается, а едет в какую-то Нижнюю Добринку. Там, наверное, от скуки даже мухи дохнут. Поехали с нами, настоящую жизнь увидишь.
- А вы куда?
- Вообще-то гражданским знать не положено, но такой красивой по секрету скажу:
- В Сталинград.
- Ну, не велик твой секрет,- хмыкнула Аня,- все воинские эшелоны туда идут. А что я делать буду у вас, посуду мыть и бельё стирать?
- Да что ты. Хочешь телефонисткой в штабе, а хочешь в связистки на рацию, да и другие должности есть.
- Да меня и в эшелон к вам не пустят. Вон патрули вдоль состава ходят.
В это время мимо проходил офицер с сединой на висках, видневшихся из-под фуражки, в портупее и с планшетом на боку. Судя по «шпалам» на петлицах майор.
-Товарищ батальонный комиссар,- обратился к офицеру чернявый лейтенант,- можем мы девушку в эшелон с собой взять?
- Мы всё можем,- усмехнулся седой, - можем и девушку, если только ее в штат зачислить, а не в качестве пассажирки. Лет тебе сколько, кудрявая?
-Скоро восемнадцать будет.
-А делать что умеешь?
- Всё: готовить, гладить, стирать, мыть посуду, стрелять из винтовки, перевязывать раненых.
- А откуда перевязывать научилась?
-На курсах была, есть свидетельство.
- Готовить и стирать нам пока не надо, а с русским языком у тебя как?
- Отлично. Я сочинения в школе лучше всех писала.
- А вот это уже интересно. Документы с собой?
Аня открыла сумочку, с которой не расставалась. Она достала из неё аттестат об окончании средней школы с листом оценок и свидетельство о рождении.
- Очень хорошо,- кивнул майор, - уже работала где-нибудь?
- Корректором в типографии,- слегка преувеличила Аня.
- Это хорошо. Нам в дивизионную газету сотрудница нужна. На машинке умеешь печатать?
- Не очень быстро.
-Ничего, научишься.
Вдруг, просматривая оценки в аттестате он обратил внимание на оценку «отлично» по немецкому языку.
- Ты что, Анюта, немецкий понимаешь?
- Да. Я первой в классе была по языку.
- И говорить можешь или только: «читаю и перевожу со словарем» как в анкетах пишут?
-Javoll, Herr Major. Ich kann sprechen deutsch gut. (Так точно, господин майор, я говорю по немецки хорошо).
- Вот это да,- расцвёл в улыбке майор, -так ты нам и нужна. Но понимаешь ли ты, куда мы едем?
-Да.
- Там война. Там ранить могут, а могут и убить.
- Я готова. Я фашистов ненавижу.
- Ладно. Зачислю тебя в штат типографии, но учти, с испытательным сроком. Если не справишься, придётся уйти в санитарки, из армии просто так не уходят.
- Я согласна.
- Вещи у тебя есть?
- Есть.
- Тогда одна нога здесь, другая там. Пятнадцать минут тебе на сборы. Ждать буду здесь.
- Аня, а как же я, а мама?- Вдруг вымолвила, стоявшая молча Тася, у которой уже навернулись слёзы на глазах.
- Война, сестренка. Не могу я в деревню ехать, когда можно фашистов бить. Побежали к нашему вагону.
Они, взявшись за руки, помчались вдоль состава в конец вокзала, а за ними с чайником в руках едва успевал, сверкая сапогами, чернявый лейтенант.
Марии в вагоне не было. Она отошла купить что-нибудь из той снеди, которую с рук продавали местные жители. Аня схватила свой чемоданчик, быстро закинула в него кое-какие вещи, которые лежали на ее полке, и выскочила на перрон.
- Ну, Тасютка, не поминай лихом. Как в Сталинград приедем, сразу напишу.
- А как же мама?
- Целуй маму, извинись за меня.
Поцеловав плачущую Тасю, и, всунув ей в руки пачку школьных тетрадей, Аня вместе с лейтенантом, который теперь держал в руке её чемоданчик, побежали в сторону воинского эшелона.
Скоро пришла мама с миской дымящейся картошки, посыпанной укропом и зеленым луком и несколько огурцов. Увидев плачущую Тасю, она переполошилась. Услышав же сбивчивый рассказ о происшедшем, хотела было бежать в воинский эшелон и вернуть дочь на место, но раздался паровозный гудок и их состав медленно двинулся в противоположную сторону.
Через сутки они добрались до родной деревни, но спокойная жизнь там их не ждала.
Дом, в котором жила свекровь Марии, был не велик, две небольших комнаты и кухня. К моменту приезда невестки с внучкой семидесятилетняя Евдокия Кирсанова жила одна. Был у нее кое-какой запас продуктов, заготовленных еще с осени, собственно как у всех в деревне: картошка, да квашеная капуста, да соленые огурцы с помидорами. Было еще сало с зарезанного кабанчика. Всё это хранилось в глубоком погребе. Зимой, обычно в первую неделю Великого поста, завозили туда на глиняный пол куски льда, выпиленные на реке. Холод в таком погребе держался всё лето, до следующего льда. Однако свекровь с первого же дня дала понять невестке, которая приехала с внучкой практически безо всего. Как после пожара, что лишним ртам она не рада. Так же указала она и на место, где им предстояло ночевать. Это был большой сундук, что стоял возле стола и на котором сидели как на скамье. Спать на нём предстояло вдвоем, т.к. Евдокия заявила, что к комнатам привыкать не надо, поскольку пришло письмо, что приедет младшая дочь тоже с внучкой.
Весь сентябрь Мария с Тасей ездили на совхозные поля, где еще и пшеница стояла кое-где неубранная, и подсолнухи, и кукуруза. А между тем надвигалась осень, и двигался фронт. Он уже был где-то возле верховьев Дона. Говорили, что наши с немцами бьются где-то возле Иловайской, а на юге они уже заняли Таганрог. Весь урожай шел на снабжение армии, но тем, кто ударно работал, выдавали оплату продуктами урожая. Так Мария с Тасей заработали два мешка пшеницы, мешок ржи, два мешка кукурузы, да мешок семечек. Семечки смололи на маслобойке, им выдали трёхлитровую банку пахучего масла.
Когда все поля были убраны, буквально на следующий день Мария устроилась в военный госпиталь в прачечную.
Это была кошмарная работа отстирывать сотни солдатских кальсон и рубах от пота, крови и гноя, а потом проглаживать их, когда высохнут, утюгом, в который засыпали горящие угли. Однако там ей давали паёк, который ей приходилось делить с дочерью. Продуктов и на рынке и в магазине было всё меньше, а цены росли с каждым днём.
Тася пошла в школу. Училась она хорошо, несмотря на то, что бабушка вечером выключала керосиновую лампу в целях экономии. Потом на неё возлагались кроме учебы дополнительные обязанности. Нужно было задать корм курам и вычистить курятник, принести воды для себя и для бабушки, вымыть посуду и полы. Бабушка еще просила почти каждый день спуститься в погреб и набрать там миску, то солёных огурцов, то помидоров, а то и мочёных яблок.
При этом бабушка напоминала:
-Да ты кадку, то не забудь закрыть, как следует, и не вздумай есть там чего-нибудь. На чужой каравай - рта не разевай.
У Таси при этом слюни капали и голова от голода кружилась. Яички из-под кур бабушка любила собирать сама: и разнообразие в житье, да и как бы чего не вышло, если другие этим заниматься будут. Каждое утро она любила съесть на завтрак два яичка всмятку. Кур было не много, всего семь штук, но у бабушки, то четыре, а то и пять яиц было каждый день. Оставшиеся от завтрака, она складывала в лукошко, а в воскресный день ходила на базар продавать или менять на другие продукты. Однажды она предложила:
- Маня, если вам нужно, то можешь брать яйца у меня. На базаре они по двадцать пять рублей за штуку, так я вам за двадцать отдам.
Мария отказалась. Чтобы как-то поддержать Тасю, которая стала совсем худой, так, что, казалось, светилась насквозь, пришлось менять на продукты Анины тетради, которые ей достались из сгоревшего магазина. Меняли их на сливочное масло. В паёк ей масла не давали. На рынке оно уже было тысячу рублей за килограмм. За тетрадку же давали пятьдесят рублей. Пятьдесят граммов масла растягивали на двоих на неделю. По воскресеньям с ноября, старших школьников вместе с взрослыми вывозили на устройство оборонительных линий. Копали противотанковые траншеи и окопы для будущей линии обороны. Ездили не очень далеко, километров за пятьдесят.
В народе ходили разговоры:
-Это что же немец к нам вплотную подойдёт?
- Нет, - говорили другие, Сталин и Красная армия не допустят.
- А вон Киев сдали, немец к Дону подходит.
Однажды вовремя работ в небе появилась пара немецких самолётов. Наверное, это были истребители. Бомб они не бросали, а прошли, стреляя из пулемётов на бреющем полёте вдоль траншеи, в которой копошились сотни женщин и школьников. Люди в ужасе бросились бежать, кто в поле, кто вдоль траншеи. Самолёты развернулись и сделали второй заход, выбивая пулями фонтанчики пыли из земли и брызги крови из людей. Тася, услышав команду лечь, упав лицом на дно траншеи, боялась даже в небо взглянуть на эти извергающие смерть самолёты, пользовавшиеся своей неуязвимостью. Потом еще два раза их вывозили на оборонные работы, но больше самолёты их не обстреливали.
А вот на село в конце сентября немцы бомбы всё же сбросили. В Нижней Добринке тогда остановился спешащий на передовую то ли батальон, то ли полк. Убита была лошадь и несколько солдат, которых похоронили за околицей, да сгорела одна хата. Потом еще дважды на деревню бомбы сбрасывали. Потом была радость. Пришло треугольное письмо от Ани. Она сообщала, что в политотдел дивизии её на должность взяли, и она работает в редакции газеты. А их дивизию из района сосредоточения перебросили на Донской фронт, где они ведут оборонительные бои.
- Ну и, Слава Богу,- перекрестилась Мария, - Хоть не в санитарки. Я в гражданскую санитаркой в боях побегала- знаю, что это такое.
Наступил 1942 год. Вскоре приехала, как и обещала, дочь Евдокии Валя с дочерью семи лет. Бабушка, поджав губы, сказала, что у них два дня на то, чтобы привести в порядок летнюю мазанку и перебраться туда. Так они и сделали, сколотив топчан из старых досок и застелив его соломой. Спать по ночам было холодно, особенно если учесть, что хороших дров не было. Одно дело сварить ужин или лепёшек напечь на сухом камыше или хворосте из тальника, а другое дело, чтобы печь до утра тёплая была. Так и спали в обнимку мать и дочь, укутавшись одним одеялом.
В госпитале работы только прибавлялось с каждым днём. К маме Тася уходила теперь всё чаще. Там можно было сидеть допоздна и в сестринской комнате делать уроки. Помогала ей убирать, ухаживала за ранеными. А им нужна была помощь и простое человеческое обращение. Кто просил воды, кто письмо домой отписать, поскольку руки забинтованы или глаза не видят, Они иногда давали ей или кусочек сахару или сухарь, но не как плату за труд, а из благодарности к этой тощей девчонке с короткой стрижкой. Так наступила весна. Стало полегче с едой. Можно было варить щи из крапивы и щавеля, по болотам начал буйно расти лук-резунец. Как ни крути, а это и похлебка и витамины. В начале лета выросла редиска на небольшой грядке, которую они засеяли с мамой. Однако в деревне находиться было все опаснее. На околице еще весной наши солдаты установили зенитную батарею. Несмотря на тяжелые бои, летом 1942, немецкие войска упорно продвигались к Сталинграду, охватывая его с юга. К осени они прорвались на его окраину и завязались уже уличные бои. Госпиталь и воинские подразделения попадали под бомбежку все чаще. В октябре было принято решение госпиталь эвакуировать на левый берег Волги. Вместе с госпиталем за Волгу подались и Мария с дочкой. Уезжая, оставили Валентине письмо для Дмитрия Петровича, вестей от которого не было с момента их отъезда из Петрозаводска.
Морозы наступившей зимой стояли лютые. В госпиталь поступало много не только раненых, но и обмороженных красноармейцев. Доходили известия и из осажденного Сталинграда. Там была настоящая мясорубка. Видя беспрерывный поток раненых и покалеченных людей и, зная, что еще столько же, остались навсегда лежать в снегу и не встанут больше в строй никогда, Мария каждый день роняла невольные слёзы, вспоминая старшую дочь. Из рассказов тех, кого привезли из Сталинграда, она поняла, что дивизия, где служит Аня, находится в самом пекле боёв за город. Тася, как могла, успокаивала мать.
Госпиталь несколько раз попадал под бомбёжку. Во время одного из авианалётов Мария развешивала бель на улице и не успела добежать до укрытия. Взрывом бомбы её отбросило на несколько метров и ударило спиной об столб, осколки её не зацепили. Через полчаса она пришла в сознание и вернулась вновь к свой работе, хотя кружилась голова и страшно болела спина.
Перед новым годом и сразу после, к Сталинграду потянулись эшелоны воинских частей.
Комитету обороны стало ясно, что японцы не решаться начать боевые действия против СССР. К осажденному городу с Урала, из Сибири и Дальнего Востока перебросили свежие полностью укомплектованные части. Сводки по радио звучали всё оптимистичнее. Сообщалось о крупных потерях немцев каждый день.
Наконец голос Левитана радостно сообщил о полном окружении 6-й армии Паулюса, стремившейся захватить Сталинград, а 31 января генерал-фельдмаршал Паулюс сдался в плен вместе со всей своей девяностотысячной армией.
Радости у персонала госпиталя, и раненных красноармейцев, а с ними, конечно у Таси, не было предела. Все поздравляли друг друга. Раненым и персоналу вечером выдали по сто граммов вина и устроили танцы. Через день колонны пленных немцев потянулись на восток.
Мария и Тася тоже вышли посмотреть на пленных победителей Европы. Это было жуткое зрелище. Серая колонна из солдат вермахта, построенных в шеренгу по пять, в тощих серо-зеленых шинелях и пилотках натянутых на уши, обмотанных вместо шарфов каким-то тряпьём по самые глаза, уходила за горизонт. Конвоировали пленных автоматчики красноармейцы, одетые в полушубки и валенки с автоматами ППШ на груди. Их было не много, едва ли два-три на каждую сотню пленных. Но те и не делали попыток сопротивляться, похоже, смирившись со своей участью. Жители деревень и госпитальная обслуга по-разному относились к проходящим мимо немцам. Некоторые бросались на них с кулаками, стремясь ударить или вцепиться в лицо. Другие кричали им в след «Гитлер капут» и хохотали от радости. Мария молча, смотрела им вслед. Тася тоже, рванувшись к колонне, крикнула:
- «Гитлер капут, запомните Сталинград, сволочи!».
При этом она кинула ледышкой прямо в середину строя и попала пожилому немцу в очках, который был почти весь в инее, прямо в голову. Тот вздрогнул и отшатнулся, не теряя строя, только прикрыл голову руками. Конвоир с автоматом строго глянул на Тасю и, зыркнув глазами, прикрикнул на неё:
- Но, но, не балуй, не велено.
Мария, прижала струхнувшую Тасю к себе.
- Зачем ты так?
-А мы их сюда не звали. Они же фашисты, враги.
- Были, - сказала Мария, - а теперь это несчастные люди, из которых немногие вернутся на родину.
-Они должны за всё ответить.
- Большинство уже ответило. А ты не подумала, что, может быть, их в атаку под страхом смерти гнали, и не было у них выбора.
Вскоре пришло письмо от Ани. Она была жива и здорова и даже получила звание младшего сержанта и еще ее наградили медалью «За оборону Сталинграда», а дивизию отправили на переформирование, т.к. потери были большие. Вскоре пришло еще одно известие. Письмо Дмитрия Петровича, которое пришло в Нижнюю Добринку, им переслала на адрес полевой почты Валентина. Тася написала отцу, который работал в Сегеже и вскоре он приехал за ними. От него они узнали скорбную весть: её родной брат Павел, который учился в ЛИИЖТе в Ленинграде, умер в блокадном городе от истощения.
Марию, как вольнонаёмную, отпустили без проволочек и вскоре Тася оказалась в Лей-губе, посёлке, что в шести километрах от Сегежи. Отец командовал производством на комбинате и уезжал с другими сослуживцами на машине очень рано, а то и не появлялся дома по два-три дня, не покидая комбината, который обеспечивал продукцию для фронта.
Мать опять устроилась в госпиталь прачкой. Тася каждый день ходила пешком в школу в Сегежу, отмеряя по шпалам каждый день двенадцать километров. Это не мешало учиться ей очень хорошо. Все предметы давались ей легко, а многое она запоминала еще с уроков. Было трудно с продуктами, но у матери были рабочие карточки на продукты, а нее были свои карточки, на которые хоть и немного. Но можно было купить и хлеба и сахара. Отец тоже приносил свой паек. А главное, они жили в своем доме.
Карельский фронт между тем к лету пришел, наконец, в движение. Преодолев сопротивление финских войск, ценой больших потерь был освобожден Медвежьегорск, потом Петрозаводск, Олонец, Реболы, Ухта.
Отца Таси перевели на работу в Олонецкий лесозаготовительный комплекс и они с матерью, тоже переехали в Олонец вместе с ним. Мария уже не работала. Спина, после перенесенного от взрыва удара, болела всё больше. Тася в начале июня окончила школу и её взяли работать учётчиком на лесобиржу. В августе, приехав в Петрозаводск с отчетной документацией и за бланками для биржевой конторы, она встретила двух своих одноклассниц. Оказывается, они готовились сдавать вступительные экзамены во вновь открывшийся университет.
- Тася, а ты почему не поступаешь?- спросила ее Зина,- Ты ведь лучше всех в классе училась.
И Тася решилась. Она зашла во вступительную комиссию и спросила какие нужны документы для поступления.
- Опоздала, девушка,- глянув на неё через очки сказал пожилой, профессор Веселов,- после обеда уже контрольная по математике, а потом химия, а завтра сочинение и физика. Ты ведь на биофак хочешь поступить? У тебя, слава Богу, хоть паспорт есть, а аттестат о среднем образовании где? Это документ необходимый. У Таси на глазах навернулись слёзы.
- Дядечка, миленький, разрешите мне сдать экзамены, а аттестат я вам потом привезу.
Тот от изумления поднял очки на лоб, чтобы лучше рассмотреть худенькую белобрысую девчонку и, задумавшись, сказал:
-А, пожалуй, я включу вас в список экзаменуемых, у нас на биофак недобор. Провалитесь - не о чем печалиться, а сдадите, у вас будет еще неделя, чтобы привезти документы.
В тот же день она написала контрольную и сдала химию на «отлично». Профессор, который присутствовал на экзамене сказал:
- теперь я не сомневаюсь, что аттестат об окончании средней школы имеется и оценки в нём хорошие. Сдавайте и дальше. Удачи.
Тася все экзамены сдала на «отлично» и была зачислена студенткой.
В сентябре 1944 года Финляндия вышла из войны и Карельский фронт был ликвидирован.
Жить сразу стало легче. В городах Карелии отменили комендантский час, с окон отмыли наклеенные кресты из газетной бумаги. По вечерам зажигались на улицах фонари.
Потом была учёба. Она началась 2 октября. Учиться было не просто, значительно сложнее, чем в школе. Учились в две смены. По субботам и воскресеньям сначала ходили на разборку мусора от взорванных корпусов университета при отступлении в 1941 году, потом помогали строителям носить стройматериалы, а заодно учились и кирпичи класть и стены штукатурить. Жить в общежитии тоже было не просто. Было тесно. Жили по четыре человека в маленькой комнате. Стипендии на жизнь явно не хватало, спасало, что отец немного денег присылал. Так прошёл год.
Наступил май 1945 года. 9 мая день был солнечный. В университетские аудитории пробивались тёплые лучи, мешая внимательно слушать лекции. В это время вдруг включилась внутренняя громкоговорящая связь, динамики которой были во всех коридорах и лекционных залах. Преподаватели в растерянности замолчали и вместе со студентами слушали такой уже родной голос Левитана. После его слов: «…Красная армия одержала полную победу над врагами. Великая Отечественная война закончилась!»
Все закричали «Ура!», сорвались с мест и выбежали, сначала в коридоры, а потом на улицу, где прохожие тоже, услышав о победе над Германией, кричали «Ура!» и поздравляли друг друга.
В июле, когда Тася на каникулах была в Олонце приехала Аня в погонах сержанта и с медалями на груди. Кроме медали за Сталинград, сверкали на ней to и медаль «За взятие Варшавы» и «За победу над Германией». Приехала не одна, а с мужем майором, с которым они познакомились на фронте, а брак заключили 9 мая в побежденном Берлине.
Так началась уже мирная Тасина жизнь, в которой было много всего:
окончание университета и замужество, аспирантура и рождение сына, экспедиции и работа за Полярным Кругом, рождение второго сына и работа в Воркуте, преподавание в Петрозаводском университете и рождение внуков.
Она всегда рада их приходу и любит угостить чем-либо вкусненьким.
Апрель 2015 года.
На снимке автор рассказа со своей мамой Таисией Дмитриевной.