Евгений Пекки
С Бариновым Александром Ивановичем судьба свела меня случайно.
Я познакомился с его сыном, Евгением, и однажды мы вместе зашли к его отцу домой. Я уже знал, что его отец на пенсии, отдав свои силы лесной промышленности Карелии. Однако, когда я очутился у него дома, то увидел, что это весьма бодрый пожилой человек с хорошо поставленной речью, богатой эрудицией и тонким юмором. На столе я увидел фотографию его в орденах и медалях.
- Вы воевали?- с уважением спросил я.
- Да, довелось,- односложно ответил он.
- Не только довелось,- вмешался в разговор мой товарищ,- хлебнул батя военного лиха по завязку. Он ведь Сталинград защищал.
Я совсем по-другому взглянул на Александра Ивановича.
- Сколько же вам лет?
- Восемьдесят девять. В следующем году будет 70 лет, как мы армию Паулюса под Сталинградом окружили. А ведь не мало их было. Нам говорили около девяносто тысяч. Пригласили вот,- он кивнул на красочную открытку, лежавшую на столе, - на встречу. Собирают всех бывших защитников Сталинграда на встречу. Как, Евгений думаешь, поехать?
- Чего тут думать? Конечно, ехать, если здоровье позволяет.
- Так ведь мне к этому времени уже девяносто стукнет.
- Там видно будет.
Я попросил ветерана рассказать что-нибудь из событий того времени, тот только махнул рукой:
- Да, о чём там говорить то? В кино интереснее, за два часа столько всего происходит. А на войне каждый день: почти одно и тоже.
- Скромничает батя, опять вмешался Евгений, - орден Славы и медали за отвагу просто так не дают.
- Ладно, будет время, расскажу.
И такое время настало. Я был приглашен отметить у Бариновых День Победы. Вот тогда, надев свои боевые и юбилейные ордена и медали, слегка умиротворенный угощением, Александр Иванович не то, чтобы разговорился, но на некоторые вопросы начал отвечать. Сначала говорил он немного скованно, видно было, что отметал в памяти очень уж неприятные и страшные моменты, а потом довольно охотно, а в иных случаях и подробно, описывал события семидесятилетней давности.
Умер он за пять дней до своего 90-летия, не побывав на приеме у Президента России, куда был приглашен. Вечная ему память.
Рассказ первый. Ни шагу назад.
Война для меня началась, как и для всей страны 22 июня 1941 года. Мы тогда жили в горьковской области, в деревне. Я окончил восемь классов средней школы.
Военная обстановка чувствовалась во всём. Мужчин и парней постарше военкомат призывал на службу. Только из нашей деревни было сформировано три команды, которые пешком с о своими вещмешками отправлялись на станцию. Всех, кому было старше четырнадцати лет, направляли на рытьё окопов. С августа до октября меня и других ребят и девчат возили на разные оборонительные работы.
В магазинах все меньше на полках было продуктов и вещей, на рынке все дорожало. Закончились спички, мыла не стало. Научились оставлять в горящих дровах дубовую кору. У многих углей до утра хватало, а нет, от соседей брали печь растопить.
После нового года обстановка на Юге России очень осложнилась. Потерпев неудачу на московском направлении, враг рвался к Волге. Я с двумя друзьями пришел в военкомат и мы попросились в действующую армию. Поскольку нам уже стукнуло семнадцать, призвали и нас. Меня, глянув в аттестат, военком направил в Горьковское военное минометно-артиллерийское училище. Друзей в пехотный учебный полк. Больше мы с ними не виделись. Учебный курс был рассчитан на год. Но в связи с тяжелой обстановкой на фронте, выпустили нас через полгода не офицерами, а младшими командирами. Так в августе 1942 года командиром миномётного расчета в звании сержанта оказался я на Сталинградском фронте. Наша рота батальонных миномётов была придана 74 гвардейскому стрелковому полку 27 дивизии 62-й армии, которой командовал Чуйков. Сразу начались бои, было тяжело. Утюжили нас немецкие штурмовики и бомбардировщики, не давая покоя. Особенно к концу сентября от воздушных налётов житья не было. Иной день по полсотни раз воздушную тревогу объявляли. Вермахт кидал на наш участок обороны десятки танков и тысячи солдат. Потери и у него и у нас были огромные. Миномёты у нас были хорошие, но урон они наносили наступающей пехоте, а по танку из миномёта не попасть. Для этого противотанковые пушки нужны. Мы отбивали многочисленные атаки. У меня в двух минометных расчетах, которыми я командовал, состав дважды полностью сменился. Бывало, атакующие немцы к нам приближались на бросок ручной гранаты. Иной раз слышно было, как они кричат: «Рус! Сдавайся! А то в Волга- буль-буль!».
Приходилось браться за винтовки и автоматы. Пехота пулемётным огнём нас поддерживала. Миномёты наши ведь ближе шестисот метров бесполезны. Мы отступали с боями, но только по приказу. Мы знали: «За Волгой для нас земли нет». Уже ввели заградительные отряды во исполнение сталинского приказа №227 «Ни шагу назад». Тех, кто отступил без приказа, расстреливали перед строем. Офицеров за провинности отправляли в штрафные батальоны, а солдат и нашего брата, сержанта, в штрафные роты. Однако неуклонно под угрозой окружения отходили мы к Волге, все больше прижимаясь к городу. Теперь мало кто с поля боя бежал. Случаи самострелов были. Особые отделы, желая выполнить Приказ №227, иногда тоже явно перегибали. В ноябре ударил мороз. Один боец ночью спал в окопе, отморозил пальцы на ноге. Ампутировать нужно, а то гангрена будет. Расстреляли как за умышленное членовредительство, а ведь он трусом не был. У нас минометы на конной тяге. Лошадь одна от взрыва бомбы вырвалась из укрытия. Немецкий снайпер ее из винтовки ранил смертельно. Я её добил из пистолета, чтоб не мучилась, так меня в особый отдел таскали. Со снабжением плохо у нас было. Лошадь бойцы разделали и по ротам растащили. А мне в вину ставили, что я специально ее застрелил, чтобы в котел пошла. Еле в штрафники не попал.
Рассказ второй. Медаль «За отвагу».
Война к концу 1942 года уже была позиционная. Фронт двигался медленно. Командованию была очень важна информация о планах противника. Наша миномётная рота была придана к пехотному полку. Получилось так, что группа полковой разведки из разведвзвода, отправившись в поиск, попала в засаду и была почти полностью уничтожена. А нужен срочно «язык». Собрали сборную команду. Пришлось в разведку со старшиной разведчиков идти мне и еще четверым бойцам. Ночью подползли к нейтральной земле, колючку перекусили и вскоре оказались у их линии окопов. Снегу тогда немного было. Старшина снял часового. Мы заняли позицию возле их туалета. Немцы всегда себе отхожее место оборудовали. На нашу удачу, из землянки вышел офицер и направился туда. Его мы и взяли. Когда стали с пленным уходить, видно кто-то наткнулся на убитого часового. Началась стрельба. Немцы ракеты пускают. Наши минометчики по их позициям огонь ведут, надеясь, что мы уже на нейтральной полосе. В общем, туда мы час шли, обратно четыре. Наш один боец был убит. Остальные все ранены и немец, но живой, говорить смог. Мне тоже руку зацепило. А немец тот ценные сведения дал. За эту вылазку мне первую медаль «За отвагу» дали.
Рассказ третий. Geschenk f;r einen Soldaten.
Дело было под новый год. В обороне мы были уже неделю. 6-я армия Паулюса была окружена и кольцо наших войск неуклонно сжималось. С кормежкой у нас было туго. Есть хотелось всё время. Так у нас хоть и под обстрелом, но тылы работали. Съестные припасы всё-таки подвозили. Немцам было хуже. После того как замкнули кольцо, они были лишены подвоза продовольствия. Боеприпасов у них всё еще было вдоволь, поэтому оборонялись они бешено. Снабжение армии Паулюса возложили на Люфтваффе. Геринг пообещал Гитлеру, что немецкие солдаты под Сталинградом, несмотря на окружение ни в чём не будут нуждаться. Но легче было пообещать, чем выполнить. Мешали и наши истребители, которые летали над городом всё чаще и видно сказывался недостаток самолетов, способных сбрасывать значительный вес грузов. Не будешь же штурмовики гонять для этой цели. Так или иначе. А грузы они сбрасывали теперь всё больше по ночам. Но ведь ночью можно и промахнуться. Как-то утром боец якут, Микитэ Омогоев, ездовым у нас был, ночью в карауле стоял. Утром его только сменили, он ко мне:
- Командир, дозволь в отлучку сходить.
- Ты что? В трибунал захотел? Про Приказ 227 забыл?
- Не забыл я ничего. Ночью бомбер немецкий низко летал. Мешки на парашютах кидал. В свет прожекторов попал. Наши зенитки в него стрелял. Он дымить начал, развернулся и улетал, а последний мешок на парашюте ветром несло, он не так далеко от нас упал. Мало-мало километра полтора всего будет, недалеко от хутора, в котором никто не живет. Нам туда пятнадцать минут и минут двадцать обратно с учетом груза. Только двух бойцов дай, чтоб на лыжах хорошо ходили.
-Ты знаешь, что если ты не вернёшься, то мне трибунал будет. А там или к стенке или штрафбат. Вдруг там засада.
- Нет засада. Я в прицел смотрел. Тихо. Парашют за дерево зацепился. Пока не расцвело, пока никто не видит, мы в маскхалатах за час обернемся точно. А если заградотряд?
- Так они сзади стоят.
- Ну, чёрт с вами, одна нога здесь другая там.
Через час Омогоев, которого все звали в роте Митька и еще два бойца притащили свою добычу. Это был новогодний подарок из Германии. Мешок был весом килограммов на пятьдесят. Но порадовал он моих советских бойцов, а не немцев. Было там и сало, и шоколад, и шнапс, и сигареты, и галеты. А еще был отдельный пакет с надписью «Geschenk f;r einen Soldaten» (подарок солдату). В нём были шерстяные вязаные носки и перчатки. Еще была приложена открытка с новогодней ёлкой, фотография молодой женщины с подписью Эмма из Штутгарта, дальше адрес. На следующий вечер мы почти всё это и употребили, отметив Новый 1943 год, по фронтовым понятиям, по высшему разряду. Уже первого января я стоял в особом отделе полка и давал объяснения по поводу случившегося. Начальник отдела был взбешен, что добыча досталась нам, а не особистам. У моих бойцов провели досмотр вещей и забрали, всё, что осталось от ночного пиршества. Носки и перчатки тоже пришлось отдать. Я отделался выговором и обещанием за подобное художество в следующий раз отправиться в штрафную роту.
Рассказ четвертый. Орден Славы.
Рано утром 10 января немцы пошли в атаку. Сначала полчаса была стрельба из орудий, потом мы увидели в морозной мгле пять или шесть немецких танков при поддержке пехоты в несколько сот человек идут на нас в атаку. Это был акт отчаяния. Из показаний пленных мы знали, что в подразделениях вермахта начался голод и они жестоко страдают от морозов. Будучи плохо обмундированными. Гитлер запретил Паулюсу сдать армию в плен.
Я командовал на тот момент миномётным взводом. Мы привели миномёты в боевую готовность и начали вести огонь по наступающей пехоте. Возникла артиллерийская дуэль с их миномётчиками, но они наступали с ротными миномётами, а у нас был батальонный калибр. Через полчаса боя мы подавили их. Уничтожили так же два пулеметных расчета, которые прикрывали у них атаку пехоты. Огнём их минометов и танковых орудий у меня один расчет был полностью уничтожен, второй выведен из строя. Меня в ходе боя дважды ранили в голову пулей и осколком в ногу. Артиллеристы подбили три танка. Два повернули назад, а с ними и остатки пехоты. Из кольца мы их не выпустили. За этот бой меня наградили «Орденом Славы 3 степени».
Рассказ пятый. С плитой на спине.
После того как армию Паулюса взяли в плен. 62-ю армию и наш полк вместе с ней после недельного переформирования направили на освобождение Донбасса и Правобережной Украины.
Пока мы ликвидировали остатки 6-й армии вермахта, противник передислоцировал свои войска и значительно укрепил позиции, так что встретились мы с хорошо организованной обороной.
Нашу 62 армию включили в состав Юго-западного фронта. Мы уже освободили Павлоград и Лозовую. Были бои иногда тяжелые, иногда более удачные, когда потерь было немного. А тут недалеко от г. Никополь натолкнулись мы на хорошо укрепленную оборону немцев. Нашему 3 батальону поставили задачу взять высоту. Сначала артиллерия поработала с закрытых позиций, мы свою лепту в подавление огневых точек внесли, и пошла пехота, а у нас задача поддержать пехоту огнём, находясь в боевых порядках атакующих. Вот тут мы и наткнулись на два замаскированных дота. Оттуда пулеметы встретили нашу атаку шквальным огнем. До дотов метров триста. Стреляют без остановки. Пехота залегла головы не поднять. Командиры орут «Вперед», а куда вперед? Поднять людей невозможно. треть, наверное в этой атаке уложили когда вперед шли. Потом начали немецкие пулеметы уж лежащих по одному выбивать. В общем –«дело труба». Я в воронку скатился. В воронке какой-то боец стонет. Глянул, а это мой тяжело раненный боец без сознания и вьюк с миномётной плитой рядом лежит. Я этот вьюк на себя и пополз обратно, откуда атаку начинали. Вьюк увесистый почти двадцать килограммов. Однако, когда жить хочешь, это уже не главнее. Ползу, как «черепашка ниндзя»: их в мультфильмах показывают. Пули рядом в землю- шмяк, шмяк. А как пуля в плиту попадает – дзынь и удар всей спиной чувствуешь. Только голову вжимаешь в плечи, чтобы не зацепило. Уже у наших окопов меня все-таки достала вражья пуля. Получил я ранение бедра. В окопе повязку себе наложил и к «богам войны» артиллеристам. Их комбату доложил обстановку, уговорил гаубицу выкатить на прямую наводку. С полкилометра орудие катить было надо. Попыхтели они. С меня уже какой помощник, я потом от потери крови сознание потерял. А они потом пушкой доты раздолбали в лохмотья и пехота своё дело сделала. Медаль «За отвагу», это вторую уже, мне в госпитале вручали.
Рассказ шестой.
Весной 1944 года полк наш передали в подчинение 4-му Украинскому фронту. Готовилось наступление на Крым, а потом и началось. Нас выдвинули на освобождение Севастополя. Наткнулись мы на укрепрайон. У немцев там окопы были нарыты. Дзоты с пулемётами наготове. Но всё равно, штурмовать надо. Сначала всё было, как положено. Артподготовка, мы, миномётчики, в этом деле тоже не последнюю скрипку играли. Потом приказ: пехота в атаку, миномётчикам поддержать атакующих, идя за цепью пехоты. А мы почти весь боекомплект расстреляли. Но приказ не обсуждается. Не первый раз- подвезут. Рота и пошла. Миномёты тащим на себе. Шестьсот метров осталось- это предел. Дальше мы бесполезны. Дали по три залпа по вражьим окопам и всё. Оказывается, в грузовик с минами немецкий снаряд попал. Не будет больше боезапаса. У нас еще две дымовых мины оставалось. Даю приказ, отстреляли и их. Перед окопами удачно мои минометчики их положили, ветерок как раз в сторону немцев дует. А там братья славяне уже к их линии окопов крепко приблизились. Миномётами не можем, так хоть винтовками поддержим и командир роты нас в атаку тоже послал, да и сам с нами побежал. Дым понемногу рассеивается, а нам до их окопов еще метров пятьдесят. Бежать полминуты. А там пехота уже гранатами окопы забросала и в них штыками орудует. Мы вслед за ними туда. В окопах в ходах сообщения бой идёт. Часть немцев на вторую линию своей обороны откатилась, а некоторые, видно, не успели. Я бегу вдоль окопа, а из дзота немец с карабином в руках. Слава Богу без штыка. Он на меня его вскинул, а всё, ведь вплотную, я левой рукой по концу ствола успел ударить, когда он нажал на курок. Пуля из карабина вместо сердца в левое плечо мне вошла. Я, сгоряча, даже внимание на это не обратил. Только от выстрела наполовину оглохший сделался. Вместо того, чтобы застрелить его я наотмашь пистолетом ТТ его в висок ударил. Даже не понял, что он карабин бросил и руки поднял. Хотел еще ему справа добавить, тут меня кто-то за руку схватил. Глянул, а это замполит. Его нам только прислали. Это его первый бой.
- Вы, что? Как вы смеете пленного бить? Я вынужден буду в СМЕРШ сообщить.
- Во, самое для тебя дело,- только я и успел ответить.
А кровь течет из меня как с барана. Короче, в голове у меня все перемешалось и я сполз на дно окопа.
Замполит молодец. Он меня все же в СМЕРШ не сдал, а заставил немца меня до санитаров тащить. Они мне перевязку стали делать, тут я и очнулся.
А немец увидел, заплакал и часы с руки снял и мне отдал.
Меня в госпиталь потом отправили, а замполит за тот бой орден «Красной звезды» получил.
Рассказ седьмой. Танкист.
В госпитале после окопов и атак- чистая благодать. Меня отвезли в Джанкой в окружной госпиталь. Что-то там у меня не заладилось, рана загноилась. То ли у немца пули грязные были, толи телогрейка на мне не совсем чистая была, а плечо у меня раздуло. В госпитале повязки стали снимать, а оттуда гной. Военврач говорит: «Понаблюдаем тебя, а коли хуже будет, руку, возможно, по самое плечо отнять придётся».
Лежу и думаю: «Вот еще новости. Что я без руки делать то буду?». Потом меня в Херсон перевезли. Там военврач, хирург, еврей был, в годах уже, Вайнблат Абрам Семенович, специалист классный.
- Не боись,- говорит, -гвардия! Спасём мы тебе руку. И ведь точно. Два раза меня еще резал, а рука зажила и работала как прежде. К концу мая дело на поправку. Крым уже наши весь освободили. Видно острая надобность в бойцах поутихла. Недолеченных не выписывают и мне дали отдохнуть на больничной койке. Физиопроцедуры мне назначили. По субботам и воскресеньям танцы с медсестричками и санитарками, что помоложе. Кровь так и играет в жилах. Девчонки местные на танцы тоже заходят. С одной у меня уже, вроде как роман вырисовываться начал. Сходил я к ней домой в самоволку, благо хата недалече была. Банку тушенки и спирту я грамм двести с собой захватил, выменял у санитара за немецкий портсигар, она галушки наварила. Употребили мы с Галиной всё это с удовольствием и в постель прилегли. Время провели не без приятности. Я думал по-тихому в госпиталь вернулся, да не тут-то было. Кто-то, видно, бдительность проявил. После завтрака вызывают меня к замполиту госпиталя и смершевец рядом сидит.
- Где, Александр Иванович, время проводить изволили?
- Вот только не надо, пояснил смершевец, -нам лапшу вешать, что Вы в госпитале безотлучно находились. Что о своем поведении и о дальнейшей судьбе своей думаете?
- Я и не вешаю. Думаю, что на выписку вы меня отправить решили, так я не против- выздоровел уже. Вполне могу опять взводом командовать.
А он: «А в штрафной роте не желаете повоевать на благо отечества?»
- Это за что же?
- Самовольное оставление воинской части, а госпиталь таковой является, это раз. Связь с сомнительными элементами- это два.
- Вы ко всем в кровать заглядываете? Чего же в ней сомнительного?
- Заглядываем куда надо. Чтоб Вы знали и иллюзий себе не строили, у Галины Забудько ребенок от фрицев имеется. А то, что она не в Сибири, а пока здесь, так это временно.
- Я же не знал.
- Теперь знаете. И чтоб никаких отлучек больше.
Смершевец собрал бумаги, которые лежали перед ним на столе и засунув их в полевую сумку, вышел.
Замполит закурил, помолчал с минуту, а потом спрашивает:
- Александр Иванович, а почему вы почти три года воюете и орден у Вас и медалями награждали, а вы все старший сержант, хотя приходится командовать за офицера?
- Образования, наверное, маловато.
- Ну, это может быть, однако, и с меньшим образованием в армии сейчас офицеров сотни. Думаю, что не все, от кого зависит представление на звание или утверждение представления, очень вас любят.
- Что я девка, чтобы меня любить?
- Нет, конечно. Однако почтения у Вас ни к политорганам, ни к особистам не чувствуется. Вот и тормозят Вам продвижение. Мне бы очень хотелось, сейчас, когда на чаше весов войны уже явно наша победа, а не Германии, чтобы таки парни как Вы в живых остались и могли командовать как следует со знаниями и пороха понюхав. У Вас это какое ранение?
- Четвертое уже.
- Хотелось бы, чтобы оно было последним. Учится хотите?
- На кого? На офицера пехоты или бронетанковых войск.
- А в артиллерию?
- К сожалению набор уже закончен.
- Тогда в танкисты, пушка там тоже есть.
- Как скажете, - улыбнулся он.
Через день, после комиссии с восемью такими же, после ранения бойцами, получившими предписание явится в Киевское танковое училище, мы уже тряслись в полуторке по пыльной дороге от Херсона до Вознесенска, куда она ехала за продуктами. Дальше попуток не было , вещей у нас было не много- у каждого по «сидору» за плечами, в котором лежал сухой паёк на трое суток и полторы тысячи рублей, выданных финчастью, приятно грели карман. Заглянув в предписание старшина Пётр Коровяков, который был у нас за старшего, глубокомысленно произнёс:
- Братцы, а ведь нам десять суток на дорогу дали. Чего торопиться?
И мы двинули пешим порядком в сторону Киева. Иногда нас брали попутки, но только полностью пустые, поскольку мы решили нашу группу не разделять. Порой мы ночевали в деревнях. Народ к воинам с медалями на груди относился очень доброжелательно. Без разницы было чья это хата русская, украинская или молдаванская. Пять дней у нас заняла дорога в училище. Начальник учебной части даже крякнул от удивления, приподняв на лоб очки:
- Это каким же образом вы добирались столько времени?
- Не образом, а пешим порядком, с улыбкой пояснил ему Коровяков.
Так началась моя следующая страница жизни.
Когда меня в звании лейтенанта выпустили из училища, командиром танкового взвода и я получил в Челябинске новенький ИС-3, уже прозвучали залпы Победы над Германией. Нас погрузили в эшелон и отправили на Дальний восток, где в это время шла война с Японией. Однако в Благовещенске нас развернули опять в Европу, поскольку Япония вкинула белый флаг и сдалась на милость победителей. Разгрузили нас в Закарпатье.
Там в это время шли серьезные бои с «бандеровцами», но вспоминать о них не хочется.
Апрель 2015.