Вас никогда не кусала полевая гадюка? И не надо. До того злополучного полета я их даже никогда не видел. Нет, наш доктор на печально известном полигоне Капустин Яр просветил о всей кусающей живности поволжских степей. Рассказал и как действовать при укусах змей, скорпионов и ядовитых пауков. Но это на земле! А в воздухе?
Я прекрасно помнил из лекции врача, что яд змеи начинает действовать примерно через десять минут после укуса. Появляется вялость, одышка, головокружение и тошнота. Оно мне это надо в полёте?
Тем более, что эта тварь появилась минут через двадцать после взлета, а, значит, вернуться на аэродром все равно не успею.
В полёте летчик внимание в основном уделяет контролю приборов и изредка следит за землей для ориентировки. Гадюку я заметил, когда она по левому борту ползла к приборной доске.
Первая мысль была – почудилось! Но когда эта тварь свернулась кольцом на козырьке приборной доски и повернула улыбающуюся морду в мою сторону, сомнения развеялись.
Вторая мысль – как она попала в кабину? Почему-то решение этого вопроса казалось мне очень важным, как будто от него что-то зависело.
После коротких размышлений я вспомнил, что полевые гадюки прекрасно залезают по веткам на деревья, чтобы разорять гнёзда птиц. По скользкому борту самолета подняться на два метра она не могла, значит, решил я, змея, как и я, поднялась в кабину по приставной лестнице.
И только извечно русский вопрос: «Что делать?», пришел в последнюю очередь. Я начал мысленно оценивать ситуацию, начиная с себя. Голова защищена гермошлемом, тело – высотно-компенсирующим костюмом. Меня очень порадовал тот факт, что этот полет был на динамический потолок. Полеты в зону на пилотаж или по маршруту мы выполняли в обычных комбинезонах и открытых шлемофонах.
Эта защита радовала до тех пор, пока я не увидел, что гадюка смотрит не в лицо, а на правую кисть на ручке управления. Её смеющаяся морда покачивалась точно в такт с движениями руки. Как только я это заметил и замер, замерла и треугольная голова со злыми кошачьими глазами с вертикальными зрачками.
Именно о таких говорил наш доктор, как о признаке наличия яда. Сомнения в том, что это именно восточная степная гадюка, наиболее ядовитая из всех, отпадали при первом же взгляде на эту тварь. Больше полуметра в длину, что говорило о том, что это взрослая особь, темный извилистый узор на темно-сером туловище, все характерные признаки были в наличии.
Я понял, что её больше всего раздражает именно движение руки. Но замереть и не управлять самолетом я не мог. И, как назло, именно кисть руки у летчиков защищена меньше всего – только перчатки из тонкой кожи, прокусить которую может даже кошка, не говоря уж о змее.
Первая мысль была – немедленно прекратить задание и вернуться на аэродром. Хорошая идея, но только при условии, что гадюка будет терпеть до посадки. А это, судя по её плотоядно раскрываемой пасти на малейшее шевеление рукой, вряд ли.
Я в это время как раз на полном форсаже выполнял площадку для разгона самолета, чтобы потом сделать горку до почти полной потери скорости на высоте более двадцати километров. На этой высоте жуткий холод до минус пятидесяти градусов и такое разрежение, что, если не выдержит и лопнет остекление фонаря, то летчика без компенсирующего костюма разорвет на кусочки.
Вот эти два убийственных фактора большой высоты и породили вариант расправиться с мерзкой тварью. Мысль «убить, убить, убить!» уже минут пять пульсировала в голове, мешая более спокойно оценить другие варианты.
Если жуткий мороз вряд ли убьет это холоднокровное существо, то от разрежения гадюку ничто не спасет. Этот вариант с набором высоты меня привлекал еще и тем, что для его осуществления нужно только одно небольшое движение ручки управления на себя при выполнении горки.
Правда, потребуется еще дернуть рычаг сброса фонаря, но я был уверен, что смогу это сделать быстрее, чем змея меня укусит. Желание убить гадину было намного сильнее чувства самосохранения от разгерметизации кабины. Все летчики свято верят в надежность техники, иначе бы просто не летали.
Только проиграв в голове весь сценарий убийства несколько раз, я вспомнил о докладе на землю. Как иначе потом оправдать свои инквизиционные замыслы по уничтожению поганого змия?
Руководитель полетов после моего доклада не отвечал минут пять. Я понял, что он созванивается с доктором на предмет моего психического здоровья. Мало ли что может привидится пилоту на почти космической высоте. Были ведь случаи, что некоторые Бога видели, а у других чертики по фонарю прыгали.
Совет РП был кратким: «Разрешаю катапультирование при опасности для жизни». Очень мудрый совет. По крайней мере, снимающий со всех ответственность за потерю самолета.
Но покидать самолет, то есть трусливо убежать от полуметрового червяка, пусть и смертельно ядовитого – это значит признать его превосходство.
Ну, уж нет! Если уж танки даже грязи не боятся, то истребители не испугаются никаких змей, даже огнедышащих Горынычей.
С этой мыслью я, глянув на скорость, плавно потянул ручку управления на себя. Голова змеи от перегрузки откинулась назад. Этого времени, пока мерзкая гадина пыталась без учебника аэродинамики понять, что такое перегрузка, мне хватило, чтобы снова замереть. Я следил за быстро растущей высотой, поглядывая на ручку сброса фонаря.
Гадюка снова плотоядно зевнула, показав свои ядовитые клыки, и беззвучно сомкнула челюсти в ехидной усмешке.
Меня начало потряхивать от зашкалившего адреналина. Я, в отличие от змеи, прекрасно представлял, что произойдет через минуту.
То, что я сделал, явно нарушило планы мерзкой твари полакомиться летчиком-истребителем. Коротким движением выключил форсаж и перевернул самолет вверх ногами, до упора отдав ручку от себя. Свернутую кольцом змею обратной перегрузкой оторвало от козырька приборной доски и прижало к стеклу фонаря.
А вот теперь – время казни!
Рванул рычаг сброса фонаря. Меня с огромной силой сжал высотный костюм, выпрямив ноги и руки, как палки.
Последнее, что я видел, это мгновенно раздувшееся тело змеи, лопнувшее, как воздушный шарик. Красно-серая слизь залепила стекло гермошлема.
Теперь оставалось только ждать, пока неуправляемый самолет снизится и упадет давление в компенсирующем костюме.
Через минуту, с усилием согнув руку, первым делом с омерзением протер перчаткой стекло гермошлема. Прекратил вращение самолета и плавно перевел его в горизонтальный полет.
Дальше доложил руководителю полетов и только тогда понял, что все предыдущие десять минут не было в эфире по рации ни одного доклада. Все молча ждали, когда я сообщу о принятом решении катапультироваться.
Не дождетесь, как говорил старый еврей. Не родился еще тот Змей-Горыныч, который победит русского летчика-истребителя.
На стоянке самолетов меня ждала пожарка, скорая помощь и толпа друзей, которые буквально вытащили меня из самолета и на руках отнесли к врачу.
- А где же змея? А фонарь где? - прибежавший руководитель полетов недоуменно заглядывал в кабину.
- Вот она, - коротко ответил я на оба вопроса, показывая на забрызганный слизью гермошлем.
Нет, меня не наградили ни орденом, ни даже медалью, за спасение самолета. Только выговор мне и технику самолета от командира полка за плохой осмотр самолета перед полетом.
Техник вечером принес полторашку слитого с самолета спирта, и мы выпили за то, что с нас не удержали за утерянный фонарь.