Лонг-лист 4-го Номерного конкурса Клуба Слава Фонд

1 Друзьям. Всем настоящим друзьям...
Полина Меньшова
Дорогие мои, бесценные мои друзья!

Насколько огромна и важна ваша роль в судьбе каждого человека! Вы проживаете две жизни: свою и того, с кем вас связывают узы дружбы. В ваших сердцах теснится вдвое больше радостей и переживаний.

Благодаря таким, как вы, мир развивается: вы вдохновляете на свершения величайших людей своего времени. Ни для кого не секрет, что многие гении когда-то не были приняты обществом. Тем не менее, они продолжали жить и создавать то, благодаря чему мы до сих пор помним о них и за что уважаем. Они не останавливались, зная, что есть хотя бы один человек, разделяющий их интересы и верящий в их силы. Были те, кто помогал вырасти крыльям за их спинами. Существовала чистая, искренняя и крепкая дружба, благодаря которой менялась жизнь и появлялись новые горизонты…

Иногда я задумываюсь о том, каким был бы мой мир, если бы у меня не было вас – настоящих друзей. Я пытаюсь представить, какой стала бы моя жизнь и что бы я видела во-круг, осознавая, что абсолютно одна.

Наверное, всё бы опустело, померкло, стало бы мне безразличным и совершенно не-нужным. Мир превратился бы в вакуум. В самое настоящее  безвоздушное пространство, внутри которого можно задохнуться от собственного одиночества. Исчезло бы желание чем-либо заниматься, что-то создавать, что-то менять…
Я часто думаю, что стало бы со мной, если бы я в один миг навсегда лишилась вашей поддержки. Сказать по правде, я затрудняюсь даже представить себя отдельно от вас, от ваших слов и ваших улыбок.

Мне тяжело сказать, какой стала бы я, исчезните вы из моей жизни. Вы – часть меня, и пока вы со мной, я не могу вообразить себя одинокой. Честно говоря, я рада, что не привожу примеры из личного опыта и не пересказываю свою жизнь, рассуждая на эту тему. За это я безмерно благодарна вам. Благодарна за то, что не знаю горечи предательства и разочарования в близком человеке, за то, что я всегда в вас уверена и за то, что вы просто у меня есть.

Именно благодаря таким, как вы, планета остаётся одной большой семьёй, именно вы связываете людей разных поколений  и разных национальностей. Именно вы помогаете сделать мир добрее и обрести надежду тем, кто её потерял. Именно вы – неотъемлемая часть жизни каждого человека… Вы – Друзья с большой буквы…

Счастливая и бесконечно благодарная обладательница настоящей подруги.
2 Жигули
Полина Меньшова
Марина вразвалочку шла по деревенской улице и покачивала своей школьной сумкой.

Светило яркое июньское солнце, на небе не было ни облачка. Стояла классическая летняя погода: невыносимая жара, которую изредка «разбавлял» прохладный ветерок.

Люди уже давным-давно были одеты в лёгкие сарафаны, шорты и босоножки, а Марина прогуливалась по чередующемуся с песком асфальту в туфлях на довольно-таки внушительных каблуках и в строгом школьном костюме: в чёрной юбке фасона «карандаш» и в белой парадной блузке под заправку. Для солидности девушка надела чёрный галстучек. Она очень выделялась из толпы, а впрочем, ей и положено сейчас быть не такой, как все: она – выпускница.

Марина только что сдала последний из государственных экзаменов и, несмотря на то, что пока не знала его результатов, чувствовала себя свободной. Её не волновал факт, что ей придётся вновь проводить вечера в компании с книгами, готовясь ко вступительным испытаниям в университете. Она просто наслаждалась тем, что временно эта суета с экзаменами прекратилась, и грустила о том, что школьная суета завершилась навсегда…

Марину переполняли странные, но всё же приятные, чувства. Её хотелось непременно рассказать всем о своих ощущениях…

Недолго думая, девушка свернула налево и направилась к дому, где жили её бабушка и дедушка. Выпускница отворила с детства знакомую калитку, затем открыла дверь дома ключом и вошла в скромное жилище своих близких родственников. Из кухни шёл подозрительный запах гари…

Марина быстро сбросила свои парадно-выходные туфли и буквально влетела в изрядно «подкопчённое» помещение.

В кухне за столом, как ни в чём не бывало, сидела Валентина Ивановна – бабушка девушки, а на плите дымились хорошо подогретые оладьи.

– Бабушка! – Марина бросилась к плите. – Ты же чуть пожар в доме не устроила! А если бы я не пришла?!

– Что? – Валентина Ивановна отрешённо смотрела в окно. – Мариночка, а ты откуда здесь?

– После экзамена решила к вам заскочить, – сообщила девушка в белой, с серыми разводами, блузке и со сковородкой в руках. – И, видно, не зря! А дедушка, кстати, где?

– Не знаю, ушёл куда-то, – ответила бабушка. – Говорит, срочное дело появилось.

– Понятно… – Марина открыла форточку. – Бабуль, ну как ты могла не заметить, что оладьи уже давно разогрелись, а?

– Задумалась… – женщина опять мечтательно взглянула на видневшиеся вдали Жигулёвские горы.

– Что-то случилось? – многозначительно улыбнувшись, девушка опустилась на стул напротив бабушки.

– Случилось, – кивнула Валентина Ивановна. – Ровно сорок пять лет назад я познакомилась с твоим дедушкой…

– Правда? – Марина устроилась поудобнее. – А как это произошло?

– Ты хочешь, чтобы я рассказала? – улыбнулась бабушка.

– Конечно, хочу! – девушка сгорала от любопытства.

– Тогда слушай и не перебивай…

Валентина Ивановна окунулась в очень приятные и дорогие сердцу воспоминания:

«Я была чуть постарше тебя, года на три, и училась в институте, на химико-биологическом факультете. Упор я делала на ботанику. Однажды нам задали написать курсовую работу, провести исследование… В общем, чтобы выполнить всё по высшему разряду, мне нужно было понаблюдать за каким-то растением, в развитие которого ни коим образом не вмешивался человек.

Тему я выбрала такую: «Эндемичные растения Куйбышевской области. Условия произрастания вида Колокольчик волжский». Сначала я долго работала над теоретической частью, а когда пришло время для «общения» с объектом моего исследования, я договорилась о поездках в Жигулёвский заповедник – одно из немногочисленных мест, где можно было встретить этот самый колокольчик.

Когда я приехала туда впервые, у меня просто дух захватило от потрясающих видов: величественные Жигули, а у их подножия – необъятные луга, густые леса, нежные полевые цветы, многие из которых растут только здесь…

Я шла, восхищённо озираясь по сторонам, и вскоре заметила небольшую лужайку, где росли нужные мне волжские колокольчики. Я выбрала для наблюдений один, самый красивый цветок. Он рос рядом с высокой, буквально упирающейся в небо сосной. Я присела на траву и достала общую тетрадь, в которой уже была заготовлена таблица, и начала потихоньку её заполнять, то и дело осматривая растения.

Я расправилась со своей задачей, поставленной на первый день, очень быстро, но мне срвсем не хотелось уезжать из заповедника. Я прислонилась к той самой сосне, у которой рос мой колокольчик и, залюбовавшись природой, уснула в обнимку с тетрадью…

– Девушка! Девушка, что с вами? – я проснулась оттого, что кто-то тряс меня за плечи.

Передо мной, на траве, сидел молодой человек примерно моего возраста и испуганно смотрел мне в глаза.

– Ничего… Просто уснула, – растерянно пробормотала я. – А что? Что-то не так?

Честно говоря, я испугалась, что случайно раздавила какую-нибудь редчайшую травку или ненароком прихлопнула краснокнижное насекомое.

– Да нет, что вы, всё в порядке, – улыбнулся парень. – Всё, как всегда: у сосны спит девушка приятной наружности. Это обычное явление в Жигулёвском заповеднике…

Я засмеялась.

– Меня Валентиной зовут.

– А меня Александром, – представился мой «будильник» и покосился на тетрадь. – Я смотрю, вы тут какое-то исследование проводите?

– Да так, пустяки, – отмахнулась я. – Наблюдаю за состоянием колокольчика волжского, чтобы выявить условия его произрастания. Мне это для курсовой нужно. А вы здесь какими судьбами?

– Надо же, у нас цели практически одинаковые! – удивился Александр. – Только я за пижмой жестколистной слежу. Представляете, в этом году она зацвела позже, чем полагается!..

– Но это же здорово! – позавидовала я.  Вы опишете в своей работе необычный случай, найдёте причину этого «опоздания»…

– Найти бы её ещё! – засмеялся молодой человек. – А можно вас попросить об одном одолжении? Не обращайтесь ко мне на «вы».

– Хорошо, – улыбнулась я. – Тогда и вы… Ты тоже.

– Договорились! – А ты на каком курсе?

– На втором, а ты?

– А я на третьем…

Потом мы ещё очень-очень долго разговаривали и своих институтах, о будущей профессии – твой дедушка, как выяснилось, тоже хотел стать специалистом в области ботаники… Александр рассказал, что приезжает в заповедник каждый день после занятий в университете и остаётся там до вечера, наблюдая за своей пижмой и любуясь природой…

Мы уже приближались к выходу из заповедной зоны, когда я всё-таки решила посмотреть, сколько времени. Я боязливо взглянула на часы и поняла, что мне пора ехать домой, в эту самую деревушку, так как скоро должен был подойти последний автобус. Я поймала себя на мысли, что совсем не хотела покидать это волшебное по красоте место и, более того, расставаться с моим новым знакомым…

– К сожалению, мне пора домой, –  сказала я Александру. Иначе я просто не смогу потом отсюда уехать…

– Если хочешь, я могу тебя подвезти, – предложил студент, указав на стоящий поблизости серо-голубой «жигулёнок».

– Нет, спасибо, я уж лучше сама, – почему-то я постеснялась его.

Весь вечер после возвращения домой я думала только о Саше. Другие мысли просто не шли в голову. Даже не знаю, почему, но мне хотелось вернуться в заповедник не из-за какого-то там краснокнижного цветка, а именно из-за возможности снова встретиться с этим молодым человеком, которого заинтересовала «девушка приятной наружности, спящая под сосной»…

На следующий день я кое-как отсидела три пары в университете и, словно на крыльях, «прилетела» на остановку. Не помню, как я доехала до нужной станции, но когда я очутилась в заповедной зоне, то первым делом взглядом обследовала территорию на предмет знакомой машины «Жигули». «Результаты поиска» оказались неутешительными, и я понуро поплелась к своему колокольчику.

– Здравствуй, Саша! – театрально обратилась я к цветку. – Как поживаешь? Ага, жарко тебе, значит? понятно…

Не заметив, что назвала колокольчик именем своего нового друга, я достала тетрадь и принялась заполнять вторую строку таблицы.

– Полила бы я тебя, но тогда нечестно будет, – сказала я, глядя на цветок. – Вот так, Александр, вот та-ак…

В тот день мой колокольчик получил имя, которым я до сих пор величаю его «родственников»…

Я тогда опять села около сосны и подумала: «Опять, что ли, уснуть?». Мне казалось, что в таком случае Александр должен появиться. Я верила в это, как маленький ребёнок, и поэтому послушно закрыла глаза.

Минут через пять ко мне действительно подошёл твой дедушка со словами:

– Валя, ты, кажется, положишь начало новой традиции или, как минимум, станешь местной достопримечательностью.

Я засмеялась, и мы снова пошли гулять. На этот раз Саша повёл меня к Жигулёвским горам. Чем ближе мы к ним подходили, тем более неприступными и грозными они мне казались. Я зачарованно смотрела на этот выдающийся памятник природы, затаив дыхание.

– Тебе нравится? – спросил Александр.

– Очень! – с трудом вымолвила я (я буквально задыхалась от восторга).

– Скоро я покорю их! – улыбнулся парень. – Обязательно!

– Ты увлекаешься скалолазанием? – удивилась я.

– Ну… Не то чтобы, увлекаюсь… – заскромничал Саша. – Но мне нравится! Пока в моей коллекции трофеев только камень с вершины Сокольих гор, но скоро я и до Жигулей доберусь!

Он рассказывал с таким упоением, что смог заинтересовать и меня.

– Удачи тебе! – сказала я. – Только, пожалуйста, осторожнее! Это же опасно…

– Не бойся, я буду не один, с другом. Мы всегда вместе в альпинистов играем. Кстати, знакомься, её тоже Валей зовут, – Александр привёл меня на небольшую полянку и указал на росшую среди огромного количества цветов пижмы свою «подопытную», а точнее, объект наблюдений.

Я рассмеялась, вспомнив своего «Сашу».

– Согласен, это глупо, – вздохнул молодой человек. – Но она такая же красивая, как и ты…

– Нет-нет, это вовсе не глупо! – заверила его я. – Просто… Я своему колокольчику тоже имя дала.. Твоё…

После секунды молчания мы расхохотались уже вдвоём. Очередной день в Жигулёвском заповеднике прошёл прекрасно, и на этот раз я позволила Александру подвезти меня до дома…

Следующий мой визит в этот волшебный уголок природы был коротким, так как мне не удалось встретиться с Сашей. Я спросила у сторожа, не приезжал ли студент к своей пижме, на что пожилой мужчина ответил: «Был утром и уехал буквально через полчаса».

«Наверное, не было возможности остаться на подольше, дела какие-то появились», – подумала я, но мне всё равно не давали покоя дурные предчувствия…

Утром в институте я увидела студентов, столпившихся у доски объявлений, куда регулярно вывешивали и свежие номера куйбышевской газеты "Известия".

Я подошла поближе и замерла: в глаза бросился заголовок «Смерть в горах». Еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, я начала судорожно бегать глазами по газетной полосе: «23 июня погиб один из скалолазов, покорявших Жигулёвские горы, студент Куйбышевского государственного университета, Орлов Александр Васильевич. Двое молодых людей решили совершить поход и взобраться на вершину легендарных гор. Один из альпинистов не смог удержаться, нога соскользнула. Его товарищ попытался привести в чувства потерявшего сознание студента и сообщил о происшествии сторожу Жигулёвского заповедника, но было уже слишком поздно. Сердце Александра остановилось…»

Я отбежала в сторону и, не в силах больше себя контролировать, заплакала навзрыд. Прижавшись к стене, я простояла, наверное, всю первую пару. Слёзы текли ручьём… Было ощущение, что по моим щекам Гольфстрим «прогулялся» – лицо горело…

Потом я всё-таки нашла в себе силы пойти в аудиторию и высидеть оставшиеся пары. После окончания занятий я, с комом в горле, отправилась в заповедник – курсовую-то никто не отменял…

Теперь я смотрела на Жигулёвские горы не с восхищением, а с ненавистью. я нехотя поплелась к своему колокольчику, законспектировала его состояние и, прислонившись всё к той же сосне, посмотрела в небо. Оно было ясное-ясное, ни облачка… Пасмурно было только у меня на душе. Я заплакала, закрыв лицо руками, понимая, что уже никогда никто ко мне не подойдёт, не назовёт «достопримечательностью», что пижма перестанет носить имя Валентина, что я просто не увижу этого человека…

– Валя! Что случилось? – вдруг я услышала знакомый голос. – Почему ты плачешь? – ко мне подбежал напуганный… Александр…

– Как? – сквозь слёзы пробормотала я, отстранившись от приближающегося молодого человека.

– Да что происходит-то? – в недоумении Саша развёл руками.

– В газете… – еле выговорила я. – Написано, что ты погиб…

– В какой газете? - удивился он.

Я достала из сумки выпуск «Известий», который приобрела из-за упоминания о Саше.

Парень растерянно забегал глазами по строкам злополучной статьи.

– Ну надо же!.. – с досадой воскликнул он. – Фамилию перепутали! Погиб мой друг, Владимир Петрович Орликов. вчера мы с ним Жигули покоряли… Это я о нём сторожу сказал и имена наши назвал, чтобы родственникам сообщить, кто жив, а кто умер…

– Какой ужас! – всхлипнула я.

– Ужас… – согласился Александр. – И друга потерял, и Жигулёвские горы не «осилил»…

– Зато живой! – я робко его поцеловала…»

– С тех пор мы с твоим дедом и не расстаёмся, – улыбнулась Валентина Ивановна, глядя на ошарашенную внучку. – А пижму до сих пор «валентинкой» называем, хоть она и не похожа на открытку сердечком.

– Бабушка! – прошептала Марина. – Какая романтичная история! Я думала, так только в книжках бывает!..

– Я тоже так думала, пока не встретила Сашу.

В этот момент дверь скрипнула, и в дом вошёл Александр Васильевич, держа в руках два маленьких букетика: один фиолетовый – из колокольчиков, а другой  жёлтый – из пижмы.

– Поздравляю тебя, дорогая моя Валентина, – торжественно произнёс дедушка. – Как биолог, я не смог позволить себе сорвать краснокнижные растения, поэтому дарю тебе близких родственников «Саши» и «Вали».

Бабушка засмеялась и взглянула на деда всё теми же лучистыми, влюблёнными и молодыми глазами…
3 Интервьюер
Владимир Михайлов 2
                                           Сюжет этой миниатюры родился во время
                                         лекции Николая Сванидзе.
                                           Спасибо, Николай Карлович!

В лесу ЧП. Похищен Заяц. - редактор посмотрел на Василия и добавил, - хорошо бы с пикантными подробностями...
Василий понял, что возложенная на него задача не терпит промедления.
- Сначала возьму интервью у пострадавшей стороны, - решил он, а потом...
В беседе с Зайчихой выяснялись мотивы преступления. Интервьюер слушал и сочувствовал семье похищенного кормильца.
Расследование вывело на тропу к усадьбе Волка. Василий мысленно прогонял вторую версию, но тут же убеждался, что в происшедшем случае Сова ни при чём. Да и лесные слухи вели интервьюера к этой же мысли.
Волка дома не оказалось. На пороге шикарного терема Василия радушно встретила жена хозяина. Во дворе беззаботно играли счастливые волчата.
- Сытые, - подумал интервьюер, - а зайчата выглядели угрюмыми и печальными. Ладно уж, главное в этом деле быть объективным...
- Мне бы не хотелось выглядеть не гостеприимной, - нежным голоском сказала Волчица, приглашая гостя к столу.
Журналист принял приглашение и в беседе дал высокую оценку автору вкусного блюда.
- Пусть попробует написать что-то плохое о моём муже, - радовалась своей удаче Волчица, - теперь и этот газетчик соучастник лесного злодеяния.
4 Солоха
Владимир Михайлов 2
Солоха бежала за Иваном с надеждой успеть на автобус.
- Обидно будет, - вытирая на ходу мокрые щёки, думала она, - если Иван уедет, а я останусь…
Впереди, задыхаясь, бежал Иван. Старания никак не напоминали о его спортивном прошлом. Да и никто бы не поверил этому прошлому, глядя на семидесятилетнего располневшего мужика.
Дождь умывал лицо. Промокшая одежда сковывала движения.
- Будет стыдно, - щекотало самолюбие, - если Солоха обгонит меня и войдёт в автобус первой.
Поэтому Иван пыхтел, не без труда вытаскивая из грязи ноги. Пыхтел и бежал.
Солоха, женщина лет пятидесяти, выглядела вполне энергичной особой. Её стремительный бег был бы успешным, если бы…
Вы угадали. Если бы не роскошная грудь, которая препятствовала активному движению.
Раскачиваясь, грудь напоминала маятник. Солоха же напоминала собой перегруженную телегу, которую на скорости швыряет из стороны в сторону.
Грудь вздымалась, будто пыталась взлететь, навсегда покинуть объёмное тело.
Придерживая руками своё богатство, женщина продолжала бег с препятствиями.
Иван же, в прошлом спортсмен-разрядник, боясь уступить первенство соседке, ускорился, но мужественная Солоха уже дышала в затылок лидеру. Успешно обойдя Ивана, заставила его поволноваться.
И вот, обилие брызг очередной лужи возвестило смену лидера. Не желая терять драгоценное время, она не обходила их.
- Ещё немного, - радовалась лидерству, - и я в автобусе!
Подхватив под мышки необъятную грудь, Солоха покоряла последнюю, самую большую лужу. Но, потеряв равновесие, упала. Размахивая руками, словно птица крыльями, пыталась выбраться.
Иван вновь оказался лидером.
- Ну что? – не останавливаясь спросил он у соседки, - вплавь быстрее?..
5 Эхо. 1. Сплетня
Люба Рубик
                                                                "Словно мухи тут и там
                                                                 ходють слухи по домам,
                                                                 и беззубые старухи
                                                                 их разносють по умам"
                                                                           В. Высоцкий


   Июльская ночная духота распарила не только тело и распекла подушку, но  готова была расплавить даже мозги  Стапана. В голове его будто костры горели, потрескивая хворостом. Дышалось трудно, а сердце необычно тревожилось, ныло, как бывает, когда чуешь беду.

Парень относил это  к переутомлению от недельной зубрёжки ПДД, к волнению перед завтрашним экзаменом по вождению. Однако, своё лекарство знал – выспаться бы и всё пройдёт.

Да только вылечиться ему не дают громко беседующие земляки, нашедшие спасение от духоты  на ветерке балкона. Шофера они бывалые, права потеряли по некоей глупости, волноваться им нечего:  пересдача для них, «что палец об асфальт», как выразился  старшой в их группе дядько Аркаш.

Аркашом его звали любимые «дида с бубулей», с пеленок бывшие ему всей роднёй. Поэтому  когда перевирали его имя на Алкаш, дядька считал это оскорблением всей своей умершей  родни и ярился. Видно, кто-то ненароком обмолвился и сейчас, и дядько Аркаш возмущённо орал:

- И шо ты такое несусветнэ несешь, сосунок? Да хто тиби повире?  Ты вон пыво сосешь, а я зроду  цю гадость в рот не брав. И мини, тверёзому, вси повирють, шо такого не може буты! Сплетня, вона е сплетня!

   С нарастающим раздражением Степан шагнул было к балкону, чтоб урезонить спорщиков, но услышанное имя «Найдёна» просто пригвоздило его к паркету.

- Так тётка Мария-то своими глазами видала, как Найдёна сама к цыгану примащивалась! – пьяненько доказывал своё Рыжик. Степан за дрёмой, видно, прослушал предмет разговора. А дядько Аркаш перебил Рыжика:

- Тю, нашов, кому вирыть!- сплюнул он в сердцах. – Да ентой язве спьяну чо ни померещится!

- В том-то и дело, дядь Аркаш, что Мария-то ещё тверёзая была! – твердил своё  толстяк Митяй, такой конопатый, что тебе листопад по сентябрю. – Дело-то на заре было, в аккурат после табуна. Вот. Так что...

-Да она чё? – встрял Федька, по прозвищу Федул. – Она чё, нешто Катька-вторая под жеребца-то? – с язвинкой ухмыльнулся лысый Федул, кстати вспомнив ходившую в народе нелепицу про царицу Екатерину- вторую.

- Знамо, не царица - некстати поддакнул  усач Митяй. – Нешто царица буде такое выкомаривать?- Глуповатый  мужик разлёгся на плетёном стуле, смачно посасывая пиво из бутылки. По неграмотности  многих наук он явно не знал, что имел в виду Федул..- И вообще, Найдёне, чё ли, Степана мало?

- Ишь ты, - глумливо хохотнул давний соперник Степана, Васька- шолопай. - Ишь ты, под Цыгана её потянуло... Оно конечно, жеребец он...

   Закончить разговор водители не успели: мощные ручищи Степана, клещами вцепившиеся в загривки посмевших смеяться над его Найденой, с тупым звуком столкнули их лбами. Раз! Другой! Зазвенела с упавшего столика посуда, забулькало по полу пиво.

Ахнувшие от боли и неожиданности мужики вмиг раскатились по разным углам, ударившись при этом о железные прутья балкона.

- Брешете вы всё!- яро шипел побелевший Степан. – Брешете, псы вонючие! И Мария ваша брешет, как сучка!

- Во-во, и я ж кажу... - начал было дядько Аркаш. Но Степан уже звонко хлопнул входной дверью, кубарем преодолел лестницу, а через полчаса был уже далеко от общежития учкомбината.

- Я убью эту Марию!- мстительно шептал оскорблённый сплетней парень, крупно вышагивая к тракту безо всяких надежд на ночную попутку. Закрапавший долгожданный дождь освежил разгорячённую голову желанной прохладой.

Километрах в семи от дядькиного двора, куда Степан направлялся за конём, его подобрал тракторист, вёзший фураж.  В тряской, тесной  кабинке пропахшего соляркой  «Белоруса» Степана ожидала та же сплетня, превратившаяся уже в анекдот. Ладно, хоть без имени.

Ох, как же Степану хотелось заехать в эту сытую, хохочущую рожу, заткнуть этот гнилой рот, похотливо глумившийся над его любимой! Стиснув зубы, еле сдерживаясь от вновь объявшей ярости, Cтепан пулей вылетел из этой грязи в темноту первого к деревне перекрёстка. Даже «спасибо» трактористу пожалел.

От клокочущего в груди зла и от темноты он  не видел слякотного пути,  и по пояс искупался в колдобине. Его громкие чертыхания всполошили деревенских собак. Стоило гавкнуть одной, как её дружно поддержали все. И пошло, и повыло, и залаяла вся деревня.

«Плохие вести со скоростью ракеты разлетаются, как лай среди этих псов» - сплюнул в моросящий дождь Степан.

   Не обрадовался его приходу дядька Гришка. Отпирая многочисленные крючки и засовы, долго гремел ключами. Увидев стекающую по штанам племяша грязь, искривился

- А, эт ты заявывси? А чого такый грязный-то, як басурман?

Зато тётка Евдокия  искренне обрадовалась ладному родичу: и обнять не погрибовала*, и расцеловала, и сухие штаны мужа быстро ему кинула, и туфли скоренько вымыла, да сушить поставила, и на стол споро собрала.

И только за бутылочкой домашней настойки, доселе молчавший, дядька Гришка выдал свою скорбь. По-бычьи уперев в гостя рыжие глаза, пригвоздил его жутким вопросом:

- Шо робыть-то бушь, племяш? Срам ить який! И-эх1..- И досадливо стукнул мохнатым кулачищем по столу. При этом кривовато, со значением зыркнул на висевшую  у двери двустволку.

Степан проводил его взгляд и потемнел, и скулою завертел – уже и тут пронюхали...А ему, Степану, в последнюю очередь узнать пришлось. И он тут же зло выплюнул в лицо пьянеющего дядьки:

- Собака лает – ветер уносит. Вот и ты не лай!

Жирное лицо оскорблённого налилось кровью. Он тяжело поднялся и огрел племяша солидной  оплеухой. Тот перехватил его руку, больно вывернул её за спину. Грузная тётка Евдокия тут же встала меж петухами, которые впились друг в друга ненавидящими глазами.

- Ну вы чего, петухи, в сам деле? Чи так гостёчка стривають, Грыша? Стёпа, сядь, голубок, сядь. Остынь трохи. – Она торопливо налила красивой наливки мужчинам и себе. – Давайте выпьемо-но, хвате враждувати! Мало ли, чё ли пустомели-то брешуть?

   Мужики послушно сели и залпом выпили свои доли, налили еще, захрумкали обильными закусками.  Меж тем тётка Евдокия ворковала:

- Це все Мареины проделки, Стёпа, Мареины! Вона ж, язва, за свою Верку мстить, чи ты забув? -  И напомнила:

- Из-за тебя вить травилась девка-то? - задала она вопрос Степану- И сама же ответила:

- Из-за тебя скалечилась Мареина дытына, вот и лютуе баба...

- Чево эт вона скалечилася? – гонористо отозвался дядько.- Вона напроть цей голи Найдёны - пава!- причмокнул он.  – Ця б ны спозорила нашу родыну.* Вона конячу колбасу сосати не буде!  Дивка з машиною, с коровамы. Терем у нэи, а не хата! И в хати вси куточки занняти. - нахваливал он соседкину дочку Верку. - А вродлыва яка, дывысь- красавиця! Ще й з грошикамы...- важно шепнул дядько и крякнул, довольно потирая  руки.

- Нужны мне были ти грошики и вона сама...- досадливо отвернулся от сватанья  дядьки Степан и снова опрокинул кроваво- красное хмельё.

- Ага, значить не нужны? - Дядько Гришка зло уставился в глаза племяша. - Зато теперича ты со своею босячкою позор лаптёй хлебай и мы вси за тобою! - поддел его осклабившийся хозяин дома. – Да я б таку суку сам прыстрелыв!

Степан резко поднялся:

- Ну, ты, "сваток", полегшее насчёт сук-то! А то не посмотрю, что родич...-
 Загорелся опять племяш.

- Сопли утры грозиться-то, - остудил его дядько.- Бачу, выпил лишка. Воно, шо ж, на халяву-то... - попрекнул он Степана, явно вызывая на ответ. Тот так и взвился:

- Ничё, на твоих похоронах я тибе все возверну, гром бы в твою хату! – и выскочил в желанную темноту.

   Ночь встретила его ласковым ветерком и теплотой золота мигающих звёзд. Издалека слышалась девичья песня под гармонь. Ей вторили петухи, да подлаивали собаки.

А  с  добротной дядькиной крыши на его лицо мягко капали слезинки, оплакивая досаду влюблённого хлопца.  Они уж точно знали причину плача его сердца.

«Найдёна моя, Найдёнушка!- шептал он, слизывая горячие дождинки. – Я тебя никому не дам в обиду, зазноба моя! Я всем докажу, что ты чиста, как эти дождинки. А эту Верку с Марией... Убью!»

   Вышедшая добрая душа - тётка прервала его мысли:

- Стёпушка, ридненький, не сумуйся*. - Она мягко погладила его светлые вихры. - Дядько твий погорячився, вин вже перину замяв, да храпака дае. А ты, - тётка вдруг зашептала ему прямо в ухо, словно её могла услышать эта тёмная ночь.- А ты бери, сынок, с утра Сокола, да скачи до своей Найдёны. Воны вже тебе заждалися.

- Кто це «воны»?- насторожился он.

- Ох и бо! – всплеснула руками Евдокия. – Так ты ничого не знаешь?

- А шо таке? – встревожился парень, вытирая рубахою лицо.

- Тю, грецю тоби, - заругалась женщина, смеясь. И гордо так сообщила:  – Да ты ж батькою скоро станешь!

   Закружил Стёпка тётку, расцеловал. Ринулся в хату, сорвал у порога двустволку, в сараюшке - седло взял, да на Сокола прыгнул. И словно ветром, его унесло к любимой!

==========
* не погрибувала - не побрезговала (украинск)

* родына - родня.

* не сумуйся - не грусти
6 Тем, кому за
Рауза Хузахметова
     Милые дамы! Что-то не так? Нахмурились брови, погрустнел взгляд, опустились уголки губ, в душе поселилась печаль, и вот-вот закапают слёзы? – Стоп. Прочь грустные мысли! Долой уныние! Скорее на улицу! Самое время заглянуть в какой-нибудь магазинчик с немудрёным названием «Фрукты-овощи», где за прилавком стоит смуглый красавец с карими глазами и щетиной на пол-лица. Зайдите, даже если вам ничего не нужно покупать. Уверяю  – не пожалеете!
     – А грецкие орехи у вас есть? – спросила я, «нажимая» на голос.
     Продавец повернулся ко мне.
     – Вон в том ряду, – указал он.
    Смотрю в его глаза чуть дольше, чем следовало бы. Ага, сработало! Медленно отворачиваю лицо, предоставляя возможность полюбоваться своим профилем, и направляюсь к указанной витрине. Парень идёт за мной, забыв о покупателе и арбузе на весах.
     – А-а, вот они, – не снижая напора в голосе, говорю я, чуть повернувшись к продавцу. – Сколько это стоит?
     Больше на него не смотрю: хорошего – понемногу.
     – Восемьсот пятьдесят, но сегодня – праздник, – объясняет смуглый красавец то ли мне, то ли себе, не сводя с меня глаз, – семьсот пятьдесят. Вот, осталось немного.
     Он протягивает мне пакетик.
     – Ммм… какие мелкие, – придирчиво разглядываю я орехи.
     – Да, старый урожай, – оправдывается продавец.
     – Сколько это будет стоить?
    Парень взвешивает орехи.
     – Сто тридцать грамм.  На сто рублей.
     – Хорошо,  беру за девяносто,  – утвердительно говорю я и протягиваю деньги.
     Продавец какое-то время смотрит на меня, потом молча берёт деньги.
     – Что-нибудь ещё? Арбуз?
     Чувствую его пылающий взгляд.
     – Арбуз? Арбуз я люблю, но нести тяжело, – благосклонно чуть поворачиваюсь к нему.
     – Я донесу! – живо отзывается красавец.
     – Ого! Да ты в два раза моложе меня, – возмущённо думаю я. – Похоже, он и в самом деле готов сейчас идти за мной в любом направлении.
     Парень не сводит с меня глаз. Как же ему хочется, чтобы я хоть раз взглянула на него! Нет-нет, дружок, ты теперь так и будешь ловить мой взгляд, пока я не покину этот фруктовый рай.
      – Нет! – окончательно отворачиваюсь и направляюсь к выходу. Продавец смотрит мне вслед, напрочь забыв о покупателе с арбузом.
     – А! Это у вас имбирь? – я останавливаюсь у витрины. – По четыреста? – читаю ценник.
     – Для вас – по триста пятьдесят, – с готовностью отвечает продавец.
     – И что – можно отломить…
     – …любой кусок! – мгновенно заканчивает он фразу.
      Браво! Всем бы продавцам такую реакцию. Я выбираю хороший корешок.
     – Тридцать рублей, – взвесив, протягивает он пакетик.
     Я даже не смотрю на весы. Какая разница  – сколько стоит этот имбирь?! Нет, я не отвлекаюсь. Я купаюсь в чудесных волнах, которыми окружил меня этот смуглый красавец, подставляя под его горячие взгляды то одну щеку, то другую. Протягиваю деньги. Продавец берёт их с видом человека, получившего чаевые и ожидающего дальнейших распоряжений.
     Бросаю покупку в пакет, поворачиваюсь и не торопясь расстаться с триумфом, медленно выхожу из магазина. Спиной чувствую горячий взгляд смуглого красавца. Он всё ещё стоит на месте.
     Всё! Вышла. Забыла. Иду по улице. Иду легко и уверенно. Иду, довольная и собой, и своими покупками. Иду и не обращаю внимания на встречного прохожего, который безуспешно пытается поймать мой взгляд и понять – имеет ли к нему хоть какое-нибудь отношение загадочная улыбка, которая снова появилась на моём торжествующем лице.
7 Лучшая подруга
Карин Гур
   
   Яна жила с мамой и бабушкой Серафимой недалеко от нас в старом домике, перестроенном из сарая. Девочка родилась от гражданского брака. Но папа её признавал, она носила его фамилию Азарина и отчество Михайловна. Иногда летом Яна уезжала на каникулы к папе в Москву. Возвращалась с обновками, новой формой, курткой,  сапогами.
  - Дин, я школу окончу, уеду к папе. Пусть мама без меня устраивает свою личную жизнь. – Яна уже многое  знала о взрослой жизни, того, что для меня оставалось неизвестным. - Он пристроит меня в какой-нибудь институт. А потом выйду замуж за военного или благородного. Главное, чтобы был богатенький.
  «Благородный» - ассоциировался у меня не иначе как с образом А.П. Чехова: бородка, пенсне.
  У Яны принцип «моё – моё и твоё – моё» проявился ещё в раннем детстве. Подаренные мне игрушки на день рождения, уносились с собой, прихватив  по пути и то, что ей особенно понравилось.
  Мы сидели за одной партой, после школы шли ко мне, обедали, я делала домашние задания, а Яна отсыпалась на диванчике. Проснувшись, переписывала всё к себе в тетрадку, ужинала и уходила домой. Мама никогда не сердилась и не жадничала:
  - Бедная девочка, ни семьи настоящей, ни заботы.
 
  Я в детстве не очень понимала, что значит «ни семьи». Выросшая в окружении любящих баб-дед-пап-мам, я тупила во всех этих разборках с мужьями Яниной мамы. Знала, что  та иногда находила себе очередного мужа и исчезала на некоторое время, оставляя девочку с полуслепой бабкой.
  Самое интересное происходило, когда меня отправляли вечером в спальню. Я изо всей силы сжимала веки, притворяясь спящей. Комнаты были смежные и в открытую дверь долетали отрывки разговоров между мамой и бабушкой  в ночной час. Однажды речь зашла о семье Яны.
  - Все они ведьмы, Серафима не одну семью разбила. Красивая была, аж смотреть больно, а Кудрявцева из-за неё утопилась, когда она её мужа увела. - Бабушка рассказывала маме. - Знают какое-то слово приворотное или траву, чтобы мужиков с ума сводить, говорят, она в вино добавляла … –  они перешли на шёпот, остальное я не расслышала.
  Я долго думала об услышанном, всё пыталась представить себе кривобокую бабку Яны молодой и красивой. Не понимала, зачем нужно топиться, если мужа увели, и куда именно его увели… 
  Выждав пару дней, спросила у мамы:
  - Мам, а кто это такая ведьма? Она плохая?
  Мама подозрительно глянула на меня:
  - Тебе зачем? Ты где это слышала?
  - Ну … - я не могла придумать, как выкрутиться. – Мальчишки обзывали бабку Серафиму, когда она пришла на речку бельё стирать.
 - Ведьма, это вроде Бабы-Яги. Иди к бабушке, мне пора на работу.
 Ответ меня не устроил, в сознании никак не объединялись образы Бабы-Яги и красавицы Серафимы. Но потом я сообразила, что все красавицы ведьмы к старости становятся Бабами-Ягами.

  Когда мне исполнилось тринадцать, наша семья собралась переезжать в Израиль. К тому времени Яна с мамой получили новую однокомнатную квартиру в другом конце города. Их домик завалился, бабушка Серафима умерла. Яна реже появлялась в нашем доме. Перед самым отъездом  прибежала, вся в слезах, обнимала и целовала меня, причитая:
   - Как же я буду без тебя теперь жить? Ты ведь моя самая лучшая подруга…
  Потом бросилась к моему чемодану и вытащила новый джинсовый костюм и розовую футболку с надписью «i love you baby». Мама купила эти вещи в Одессе на барахолке и велела надеть их в дорогу.
  - Дина, ты ведь моя лучшая подруга. Подари мне на память.  Ты себе в Израиле купишь миллион таких.
  Когда на следующий день утром мама обнаружила меня в старом спортивном костюме, тут же спросила:
  - Яне отдала? – и безнадёжно махнула рукой.
  Я думала тогда, что больше никогда её не увижу и это стоило джинсового костюма.
 
  - Дина! – раздался в трубке весёлый голос моей подруги Яны.  – Дина, я уже год в Израиле, только сейчас тебя нашла.  Я приеду к тебе на выходные.
  Мы проживали в караване в районе Гиват ха-Матоса. Через год я заканчивала школу. У меня появились новые друзья,  подруги и в настоящий момент я восторженно погрузилась в первую взаимную влюблённость.  Дорон учился со мной в одном классе, симпатичный загорелый брюнет, мы совместно переживали восторги  робких прикосновений, объятий и прелесть первых  поцелуев, доходя до самой заветной черты,  нам и хотелось и боязно было её переступить, и мы решили подождать до окончания школы. Подумаешь, всего один год, у нас хватит решимости дождаться общего праздника. Так считала я.
  Яна приехала в ближайший четверг. Она вытянулась и стала очень красивой девушкой. Смеясь, рассказала о том, что её мама нашла  мужа еврея, и они уехали с ним и поселились в Араде.
   - Динка, он такой жлоб. Орал на нас, ворчал: «Не лейте столько воды, моду завели мыться каждый день и стираться, выключайте за собой свет, всё стоит денег…» Сам не работал, учил иврит, потом ходил в продвинутый ульпан*, чтобы попить там бесплатный чай  с печеньем. Мама бегала по уборкам, уставала, как собака, я нянчила за 5  шекелей в час соседских детей. Мама плюнула на него, нашла себе израильтянина, мы с ним переезжаем сейчас в Иерусалим,  он с братом открывает фалафельную.
  В начале учебного года Яна появилась в нашей школе в параллельном классе. А в декабре на ханукальные праздники приехала ко мне поздно вечером. Попив чаю с традиционными пончиками, мы вышли погулять по окрестностям. С высоты Гиват ха-Матоса  открывался восхитительный вид на вечерний Иерусалим. Закурив,  Яна приобняла меня за плечи:
   - Дина, ты моя лучшая подруга. Нам нужно поговорить.
   Я мысленно вздрогнула.
   - Ты не понимаешь, что нужно мальчикам от девочек и напрасно отказывала Дорону в близости. Ему плохо с тобой. Ты ведь не хочешь, чтобы ему было плохо?
  И, не дождавшись ответа, продолжила:
  - Короче, у нас уже всё с ним было. Он счастлив, отпусти его и не приставай с объяснениями.
 
    Я не знала, как жить с этим дальше. Повеситься, что ли? Или напиться таблеток? Я не понимала, что делать с этой пустотой, неожиданно образовавшейся вокруг. Как такое могло случиться? Он готов был ждать, пока я созрею, он вроде любил меня, и в один день разлюбил?  Какова же ценам его словам? Нет, я не сдамся,  вида не покажу, что со мной твориться, какой пожар бушует  внутри. Он променял меня на другую, пусть будет счастлив с ней. Она и его бросит, когда найдёт более достойного. И тут всплыло  старое детское воспоминание и бабушкин рассказ о ведьмах. Значит, и Яна ведьма, это у них семейственное. А с ведьмой куда мне  сражаться.
   Я отпустила и не приставала. Но Яну избегала, как только могла. Она же, смеясь, пожимала плечами и демонстративно прогуливалась с Дороном в обнимку по школьному двору.
  Наступил тот день, когда 12 лет учёбы остались позади. Мы явились в школу получить «багруты»**. Помня о славных традициях советских школ, «русские» пришли принаряженные. Девочки – в красивых платьях и с макияжем, ребята – в светлых рубашках и отглаженных брюках. Израильтяне пялились на нас, как на ненормальных, не понимая, что именно мы празднуем. Но… пригляделись, взяли на заметку. И уже в последующие годы выпускной стал праздником с полным выпендрежем, как и положено.
  Яна нашла момент и, приклеившись ко мне, прошептала:
  - Я уезжаю в Америку к папе. Бери себе Дорона обратно…
  Меня передёрнуло от отвращения. После неё… Это что-то вроде инцеста.

  Дорон не достался ни мне, ни ей. Призвавшись в армию, погиб в стычке с террористами.

  После школы мы расстались на долгих десять с лишним лет. Яна отправилась за океан. Я успела отслужить в армии, выучиться на медсестру, выйти замуж и родить дочь Николь. Артур,  мой муж, закончил колледж, работал программистом, прилично зарабатывал, только без конца мотался по командировкам.
  Вернувшись в Израиль, Яна, как обычно, разыскала меня. На сей раз мы встретились в уютном кафе на улице Эмэк Рафаим.
  Она стала ещё красивей. Вся в белом, обилие украшений. Мужчины на неё заглядывались. За чашкой кофе Яна поделилась своими бедами:
  - Повезло же мне, уехать на край света и там найти богатого израильтянина. Перед смертью написал завещание в мою пользу: свою виллу в Кейсарии и немножко денег, прилично так деньжат… Его бывшие жёны, детишки и внучата судятся со мной. Ничего, я им покажу, вступлю через полгода в наследство, шиш они увидят. Приезжайте ко мне на выходные, места полно, прислуга есть и убирают и готовят. Во дворе бассейн, до моря пять минут хода.
  «Почему бы не съездить? – подумала я. – Яна, похоже, своего добилась, стала  обеспеченной женщиной, а с меня что брать?»
  Как же я ошибалась.

  На вилле нам понравилось. Приехав и приняв душ, вышли к бассейну. В шезлонге развалился голый юноша в плавках, обтягивающих его восхитительные гениталии.  Он восторженным взглядом окинул моего мужа, более прохладным – меня. Его красивое лицо, начисто лишённое минимального отпечатка интеллекта, выражало две мысли, рождённые в глубинах слабых извилин мозга  - жрать и трахаться. Яна прогнала его движением руки:
   - Смотрит за бассейном и так… всякие другие услуги.
  День прошёл весело. Вышколенная прислуга только успевала подавать и убирать. Я почти не сомневалась, что их зарплата не меньше моей и Артура вместе взятых.
   Поздно ночью Николь попросила  попить. Спустившись на первый этаж и заблудившись в бесконечных поворотах, сунулась в чью-то комнату. Лунный свет высветил на постели два обнажённых  слившихся тела. Отступив, тихонько прикрыла  дверь. Вот какие «всякие другие услуги» оказывал Яне  юноша. Ничего предосудительного в этом нет, она молодая вдова, кровь бурлит, а мне-то какое дело.
   Получилось так, что я у неё побывала ещё пару раз, на выходные выпадали смены в больнице, а Артур с Николь ездили чаще.

  Отсудить всё полностью Яне не удалось, и она пришла с наследниками к компромиссу. Виллу продали, Яне выделили достаточно денег на покупку квартиры и дальнейшую безбедную жизнь.

  В один из вечеров подруга заявилась, попав как обычно к ужину. Артур накануне, упаковав чемодан, улетел в Австралию на какой-то симпозиум. Прикончив суп, второе, Яна стала крутить головой по сторонам:
  - Компот у тебя есть?
  - Яна, какой компот, кто в Израиле компот варит?
  - Ладно, ладно, ты чего кричишь? Выпить дашь водки?
  - Водки? Ты не на машине?
  - Нет.
  Налила ей стопку, бросила лёд.
  - Ты будешь? А где Николь?
  - У мамы, мне сегодня в ночь.
  - А где Артур?
  - Уехал, в Сидней.
  Я не успела договорить, как меня осенило, что сейчас произойдёт. Не дав мысли сформироваться, села на табуретку рядом с Яной, пытаясь поймать её взгляд. Она упорно смотрела на картину, висящую на стене.
  - Уехал, говоришь? В Сидней? Дина, ты моя лучшая подруга. Нам нужно поговорить. Артур не в Сиднее, он у меня. Я купила квартиру в Ашдоде, там мы будем жить. Ты мужика совсем загоняла этими командировками. Хватит, пусть теперь спокойно поработает в банке, я его устрою. Алименты Николь будет получать регулярно,  ипотеку за эту квартиру я покрою.
   Ведьма! Вот они её штучки, околдовала чужого мужа и увела, как когда-то Дорона.  Налив водку, выпила стопку, потом ещё одну, потом вспомнила, что мне сегодня на работу.  Я даже не злилась на Яну. А он, мой муж, и до сегодняшнего дня я думала любимый муж, сбежал, не сказав ни слова.
  - Пришли мне бумаги, я всё подпишу, его я видеть не желаю, а сейчас уходи, мне нужно поспать перед работой.               
 Позвонив, поменялась сменами. Я бы не могла сегодня работать и ухаживать за больными.
 Что она с ними делает, с мужчинами?  Какую колдовскую силу имеет над ними? Более опытна в сексе? Но он не просто изменил, он ушёл, вычеркнув из жизни все прожитые совместные годы. Всю ночь проплакала над разбитым семейным «горшком», утром собрала осколки и выбросила на мусор. У меня есть дочь, нужно жить дальше.

  Развелись мы быстро. Раз в две недели Артур приезжал повидаться с дочкой. Заранее присылал  мне СМС, я предупреждала воспитательницу, чтобы ему отдали девочку. Он возвращал Николь к дому, звонили я спускалась забрать её. Один раз в два месяца разрешала забирать Николь на выходные к ним. Иногда за ней приезжала Яна, иногда - Артур.

   Прошёл год. Яна сидит на моей кухне. Она долго добивалась этой встречи, но я, умудрённая жизненным опытом, знающая, что ничего хорошего от неё ждать нельзя, не соглашалась. Тогда она просто пришла, открыла дверь ключом, оставшимся у Артура, и ждала моего возвращения с работы. Я по простоте душевной и не подумала сменить входной замок. Вначале не хотела её кормить, перебьётся чаем и печеньем. Но законы гостеприимства взяли верх. У неё отличный аппетит. Особенно, когда она обедает или ужинает у меня. Вот и сейчас, прикончив сковородку жаренной картошки и три котлеты, подумав, доела последнюю, дескать, чего уж тут… Ни туда, ни сюда… Наш с Николь ужин был уничтожен. Похрустывая  квашеной капустой, заправленной маслом и луком, Яна восхищённо качала головой:
   - Хорошая ты хозяйка, Динка. Как у тебя так вкусно получается? На комбайне нарезаешь?
   Неужели она приехала за капустой? Я отдам ей всю, вместе с банками.
   - Нет, я не поскупилась, купила фирменный нож. И он за десять минут… вжик, вжик, и готово…
   Но она уже не слушала. Аккуратно вытерла салфеткой рот, накрасила сиреневой помадой красиво изогнутые полные губы и сказала:
    - Дина, нам нужно поговорить. Ты же моя самая лучшая подруга…
    Мне стало страшно…
    - Дина, ты знаешь, у меня была бурная молодость. Я теперь за это расплачиваюсь, не могу иметь детей. Отдай нам Николь. Ты одинока, а у нас она будет жить в полной семье. Я богата. Лучшая школа, репетиторы, танцы, компьютер – всё, что она пожелает. Париж и Лондон, Испания и Италия –  Николь увидит весь мир. А  ты пока сможешь устроить свою личную жизнь.
   Дальнейшее напоминало финал  одной из пьес А. Н. Островского. Подойдя к выходу, распахнула настежь дверь и хорошо поставленным голосом провинциальной актрисы молвила: 
  - Пошла вон!

  Больше я не разрешала увозить Николь в Ашдод. Так прошла весна, заканчивалось лето. Николь с 1 сентября шла в  первый класс. Садики закрылись на летние отпуска, Николь оставалась у мамы. У меня выдался свободный конец недели, я ехала за Николь. Мы устроим прекрасные выходные, поедем утром в Тель-Авив на море, будем объедаться мороженым, гамбургерами. А когда станет жарко, отправимся в Дизенгоф-центр и купим кучу красивых обновок. Зазвонил мобильный. Я припарковалась у обочины.
  Мама была в истерике, пропала Николь. Гуляя на детской площадке, Николь с подружкой побежали за мячом. Подружка рассказала, что рядом с ним остановилась машина, красивая тётя позвала Николь и сказала, что они поедут встречать маму с работу. Николь попросила подружку, сказать бабушке, что она уехала с Яной.
    Через полчаса я была дома. Приняла душ, переоделась, сделала себе бутерброд, попила кофе. Неизвестно, когда поем в следующий раз.
   Я ехала по направлению к Ашдоду. Машину вела, как самый дисциплинированный водитель,  вчера получивший права, меня не раздражали ни пробки, ни жара летнего вечера. Я приеду на место в целости и сохранности. Рядом на сидении лежала бутылка воды и сумка. Открыв её, кто-то любопытный  обнаружил  бы там косметичку, кошелёк, ключи и тщательно завёрнутый в кухонное полотенце нож. Острый фирменный нож, которым так удобно шинковать капусту.
8 Визит подруги
Карин Гур
     Жизнь продолжается, торопится, отсчитывая годы, как бусинки на чётках. Я по-прежнему живу в нашем славном городишке, ставшем ещё лучше после всех перемен в стране и мире. Отмылся, отстроился, украсился новыми высотными зданиями, детскими площадками, фонтанами.
      Два развода и судебный иск с разделом имущества надолго отбили у меня охоту к "счастливой" семейной жизни. Живём вдвоём с дочкой. Даша совсем взрослая, студентка. Я не вмешиваюсь в её личную жизнь, не лезу с дурацкими советами, пока меня об этом не просят.
 
       Затянувшееся бабье лето резко сменилось холодной погодой, принесшей дожди, сильные ветра и сезонный грипп. Три дня провалялась с высокой температурой, Дашка за мной трогательно ухаживала. Утром она убежала в институт, велев не вставать и пообещав поскорей вернуться. Я всё же поднялась, сменила постельное белье и отправилась в душ. На большее меня не хватило. О том, чтобы  приготовить себе что-нибудь попить, можно было только мечтать. Закутавшись в банный халат, с трудом выползла из ванной. В квартире витал запах свежезаваренного кофе и жареных на масле гренок. Даша вернулась! Я поплелась на кухню.   
      У плиты стояла моя подруга Саша... Александра. Мы не виделись пятнадцать лет. В лёгких босоножках на высоченных каблуках, в сарафане, розовом и воздушном,  поверх повязан мой старенький выцветший передник. Откуда она взялась, как вошла в квартиру? Мысли мои путались, ноги подгибались.
       - Привет, Юля, целоваться не будем, у тебя всё-таки грипп. Садись, кушай, пока горячее.
       - Саша, ты откуда... ты когда приехала? - У меня кружилась голова. - Как ты вошла в квартиру?
       -  Дверь была открыта. Ты ешь, ешь, пока не остыло.

       Саша, как и я, вышла замуж второй раз и уехала с новым мужем в Майями.  Она мне изредка звонила, всегда преувеличено весёлая, оживлённая. Но я то знала её, как облупленную. Её преувеличенная весёлость никогда меня не обманывала. Я поверить не могла, что она вычеркнула из своей жизни Вадима, что забыла о нём.
        Их любовь начиналась на моих глазах. Она была замужем, он  женат. Об их связи знали все друзья и знакомые, давали им ключи от квартир и дач. Я спрашивала её тогда, что говорит ей муж о столь странных  отношениях. Саша смеялась:
      - Что он умного скажет? Мол, пора мне родить ребёнка и не заниматься этой чепухой. Чепуха! Что он вообще понимает в любви?
      - Почему ты с ним не разведёшься? Зачем мучаешь себя и его и Вадима?
      - Вадим не готов уйти от жены, а я боюсь остаться одна. А с мужем мне всё равно.
       Спустя несколько месяцев Саша явилась ко мне худая, бледная с потухшим взглядом.
       - Юля, - сообщила она, - мне очень плохо. Я сделал аборт... Вадим усомнился в своём отцовстве. Всё, я так больше не могу. Пришло время изменить свою жизнь кардинально. Разведусь и уеду за границу. Есть желающий забрать меня отсюда. Улечу за моря океаны и обо всём забуду.

      Она уехала.
      И вот сейчас стоит на кухне, готовит мне завтрак. 
      Я молчу, жду пока она сама всё расскажет.
      - Юля, ты знаешь, Вадим приезжал ко мне перед отъездом в Америку. Умолял, просил меня остаться, сказал, что готов развестись и начать со мною новую жизнь. Но я была гордая, понимаешь, гордая! Я проявила характер и сказала нет... Юля, я засыпала и просыпалась с мыслями о нём... И вот я решилась и позвонила. Как я волновалась! Но я решила сказать ему, что люблю его как прежде,  что хочу вернуться и быть с ним навсегда. И ты знаешь, что он сделал?
       Она замолчала, уставившись в окно. Потом рассмеялась, только мало весёлого было в этом смехе...
        - Что? Он бросил трубку?
        - Бросил трубку! ? Он мне не ответил,  ответила его жена и сказала, что он умер. Умер... Нет больше моего Вадика. Ни глаз его, ни губ, ни улыбки. Нет и никогда не будет. Как мне жить теперь? Отомстил мне за мою гордость, пропади она пропадом... Разве я понимала тогда,  что творю, разве думала, что уже ничего нельзя будет ни изменить,  ни исправить.  Мне-то казалось жизнь длинная, я живу, как на черновике, а потом всё подотру, исправлю,  когда-нибудь, потом, не сейчас... 
       Я молчала, не зная, что ответить, чем её утешить. Да и ей не нужны были мои слова, она пила по капелькам своё горе, лишь надеясь, поделившись со мной, смягчить боль утраты. А у меня не было сил даже на то, чтобы просто подняться, обнять её за плечи и поплакать с ней вместе.

       Саша помыла посуду, убрала со стола.
       - Прости, мне пора.  Я не могу жить без него. Ты не слушай никого, кто будет распускать обо мне всякие небылицы.  Прощай.  Я поставила тебе куриный бульон, не забудь выключить.
      И ушла... Я не могла сдвинуться с места. Что-то тут было не так... Куда она ушла в тонком платье и босоножках? Как она очутилась вдруг у меня? Не может быть такого, чтобы Даша ушла не захлопнув дверь... От всех этих вопросов ещё больше стала болеть голова. Я кинулась к двери, дверь была заперта, я колотилась в неё совершенно ничего не соображая.
       Сев на пол, плача навзрыд, звала её. Я завидовала ей, своей несчастной подруге, узнавшей о смерти любимого, завидовала, что она испытала в жизни такую большую любовь. Так меня и застала Даша, сидящей на полу и проливающей безутешные слёзы.
   - Мама, мамочка, что с тобой, ты же простудишься ещё больше. Вставай, пошли в комнату. 
   - Дашенька, ко мне приходила Саша. Она такая... такая... странная.
   - Мама, у тебя опять поднялась температура. Саша не могла прийти.  Она умерла, вчера позвонили из Майями. Никто ничего толком не знает... Вроде таблеток напилась и не проснулась. Я тебе не хотела ничего говорить, пока ты так плохо себя чувствовала. Идём, я уложу  тебя в постель.
     Умерла!? Почему-то,  я даже не удивилась.
     - Сейчас, подожди, зайдём на кухню.
     На кухне царил идеальный порядок.  Всё было на своих местах, мой старый передник висел на крючке у входа. Значит, у меня просто была галлюцинация от жара. И тут я увидела: на плите в маленькой кастрюльке тихонечко кипел  куриный бульон...
9 Замещение
Иван Мазилин
Замещение
1.

Большие морские рыбы сонно скользят по бледно-голубым с зеленоватой водной растительностью обоям. В углу они разворачиваются, и также сонно извиваясь и преломляясь, начинают плыть по цветущему лугу чуть колышущихся портьер. На две секунды выныривают из аквариума комнаты в чуть приоткрытое окно, чтобы глотнуть свежего воздуха майской ночи. Еще секунду на то, чтобы доплыть до угла, развернуться и…
- Па… ну, па…
Гриша вздрагивает, и тоже, словно рыба с широко открытым ртом всплывает на поверхность, с усилием стряхивает с себя оцепенение.
- Да, моя принцесса.
- Я уже засыпаю, а ты…
- Вот и славно. Сегодня у нас был очень длинный день. Теперь надо набраться сил перед новым днем, потому что…
- Да, я помню, завтра мы поедем к деду с бабулей. Ты с нами поедешь?
- Нет, принцесса, мне завтра работать. Но в следующие выходные я непременно к вам приеду.
- Обещаешь?
- Конечно.
- Ну, ладно. Тогда расскажи сказку. Хоть самую-самую малюсенькую. Ну, па…
- Хорошо. Про что же только?
- Про что хочешь. Ну, давай. Крибле-крабле-бумс… я слушаю.
- Ну, хорошо. Жила-была одна маленькая хорошенькая киска. И звали ее…
- Я помню – ее звали, Киска-Лизка.
- Правильно. Ты глазки закрывай и слушай. Так вот. Она была очень красивой кошечкой - вся беленькая, носик розовый, глазки голубые, как у тебя. А самый кончик хвостика был у нее черненький, будто измазан в саже. Она была очень доброй, послушной и трудолюбивой киской. И всегда всем помогала и выручала из беды. А по соседству, на одной лестничной площадке, в другой квартире жил кот. И звали его Кот-Базиль. Это был такой большой рыжий котяра. Ужасно ленивый и ужасно толстый…
- Как наша мама?
- Ну, что ты, принцесса, наша мама вовсе не толстая, а просто полная женщина… и совсем даже и не рыжая, а даже… кхм… наоборот. Так вот, пришла как-то Киска-Лизка к Коту-Базилю в гости, а он после плотного обеда дрыхнет себе на диване без задних лап…
- Как это без лап? Он их что, отстегивает, когда ложится спать?
- Ну, это так говорят. Это значит – так крепко спит, что лап своих не чует.
- Я когда сплю, тоже…
- Вот и славно. Засыпай…
Он сознательно начинает рассказывать все тише и тише, и кажется, что и рыбы, плывущие по стенам, тоже замедляют свой ход. Сашенька начинает тихонько сопеть, переворачивается на другой бочок и засыпает. Еще минуту он смотрит на бледненькое личико дочери, поправляет одеяльце и выключает ночник с рыбами. Полная луна тут же протягивает узенькую дорожку через всю комнату. «Спи моя принцесска, спи киска, хороших снов тебе». Стараясь не шуметь, он прикрывает окно – ночи еще прохладные, выходит из детской и тихонько закрывает дверь.
В прихожей, в гостиной и на кухне горит свет. И только в спальной темно.
Да, действительно, сегодня был очень длинный день. С утра возникла ссора, грозившая перерасти в скандал. Все началось с очень раннего телефонного звонка ее вульгарной подруги Зинаиды. Этот звонок расстроил все их планы.
«Ах, ах, ах, как, неужели целых два месяца! Иди ты! Какой на фиг шопинг? Да, ну его в задницу. Девишник? А вот это покатит. У меня, конечно… и Ритульку хватай, оторвемся, а то я завтра с Сашкой на «фазенду» ныряю, коз пасти»…
И это вместо того, чтобы всем вместе ехать в планетарий, как договаривались накануне. Он все же попробовал было возразить, но… одним словом, нарвался на ор.
В общем, кончилось все тем, что он кое-как позавтракал, быстро оделся, подхватил растерянную, вот-вот готовую заплакать в предчувствии ругани родителей Сашку и, не дожидаясь совсем уж откровенных оскорблений в свой адрес, тихо слинял. Старенькая «троечка» послушно завелась. Обрадованная дочь шлепнулась на заднее сидение, привычно крикнула: «Папа-шеф гони!» Он, как всегда в таких случаях рявкнул: «Есть, сэр!». И уже вместе, что было сил, завопили: «Иийехо!».
И поехали довольные этим воинствующим воплем, который мама, надо сказать, органически не переваривала и всегда, морщась, затыкала уши. Поехали, довольные друг другом и этим солнечным майским утром, обещавшим самые чудесные приключения…
Может быть и правильно сделал – весь день провел с дочерью. Успели побывать в планетарии и в зоопарке, обедали в Макдональдсе, ели мороженое на Цветном бульваре. Можно было пойти еще и в цирк на вечернее представление, но тогда домой появились бы очень поздно, а мобильник он не взял, забыл в спешке. Продолжение скандала совсем не хотелось. Просто еще немного покатались. Потом все же пришлось еще развозить пьяных в стельку подружек… Эта Ритулька… сучка, активно пыталась его соблазнять. Пришлось сказать ей парочку «ласковых». Пьяная, пьяная, а поняла и даже извинялась, зараза.
Он заглядывает в спальную в надежде, что как в прежние времена, теперь в спокойной обстановке наступающей ночи удастся как-то примириться, найти какие-то простые слова, после которых хрупкий мир снова будет восстановлен. Но что-то в последнее время это становится делать все труднее
Останавливается в дверях стараясь привыкнуть к темноте. Ее халат висит на дверце шкафа, скомканное платье на туалетном столике, а в кресле серым комочком пристроились колготки и тут же одна туфля.
Другую, она непременно будет завтра долго искать, бормоча себе под нос ругательства, какие он даже на работе от грузчиков не слышал. Кончится все тем, что ее недовольство перекинется на него и тогда снова неизбежна ссора. Одно спасение – утром за ними должен заехать Пал Палыч, заберет их на дачу на целый месяц. Может быть, наконец, начну писать рассказец. Идея, кажется, очень даже неплохая. «Но в тишине, но в тайне. Не смея помышлять еще о славе»… да, было бы совсем неплохо».
На кровати в серебристом сумраке ночи Ирина, его жена смотрится большой бесформенной горой - дохлой белой рыбой выброшенной на сушу. На его половине кровати белеет ее откинутая рука-плавник с пальцами, вцепившимися в простыню. Одеяло свешивается на пол и только одним своим углом прикрывает ее бедра. Колени у нее сомкнуты, ступни ног скрещены, и это делает их похожими на рыбий хвост. «Прям, русалка, блин»… И все это дополняет несильный храп и запах спиртного.
Самое главное, он совершенно не понимает, что происходит. Вот уже несколько лет в нем нарастает ощущение какой-то вины. Все попытки пробиться к ней, выяснить отношения всегда заканчиваются либо неуместными, грубыми шутками, либо вызывающим молчанием. Наличие у нее любовника кажется абсурдным – при таком внешнем виде, как теперь это было бы даже смешным. В последнее время, точнее за последние два года, ее до неузнаваемости разнесло. Может в этом и кроется вся трагедия? И потом… когда они в последний раз занимались любовью? Да, после рождения Саши это можно на пальцах пересчитать. Говорят, что это нормально - после рождения ребенка женщине нужно какое-то время, чтобы… но не четыре же с лишним года, в конце концов. Правда, если вспоминать, то и до этого они не отличалась особой страстностью в постели. Ну, разве что первые месяца два… может три. Ну, тут уж как сошлось все… так все вышло. Но все же те два месяца были же…
Вот ведь еще задача для психолога – по жизни деятельная, энергичная натура… была раньше. А потом… потом как-то потухла что ли. Словно какой-то, одной ей ведомый план в этой жизни выполнила и все. Через пять лет только решилась родить, хотя он хотел раньше. Сейчас бы Сашке было уже восемь, а то и все десять лет. «Потухла» и в смысле секса, так, один пфф… так что воленс-ноленс, но пришлось и к этому привыкнуть… приспособиться. Ну, не насиловать же ее, в самом деле. Такие вот дела…
«А может, дело как раз не в ней? Пора тебе Григорий сказать себе правду… пусть грубо и пошло, но что делать… Похоже… очень даже на то похоже, что «прошла любовь, завяли помидоры». Осталась только привычка и… жалость».
Он поднимает с пола одеяло, укрывает жену и идет на кухню.
«Мда-с… пустая бутылка коньяка и три… нет, вот четвертая… четыре бутылки вина на трех дамочек. Не многовато ли? Хорошо посидели…».
На столе недоеденные куски пиццы, остатки каких-то салатов. Тут же пепельница полная окурков. В мойке гора грязной посуды. Нет, убирать весь этот… «пейзаж» теперь он просто не в состоянии. Завтра, все завтра. Надежды, что жена утром приведет в божеский вид кухню, у него нет. Ну, и ладно. Все равно завтра, после работы…
Григорий гасит свет на кухне, на секунду замирает. Потом открывает холодильник, достает банку пива и подходит к окну.
С пятнадцатого этажа в лунном свете двор кажется зеленеющей долиной с желтеющими островками спортивных и детских площадок. До него долетают чей-то приглушенный смех, «кваканье» сигнализации какого-то авто. Дом за день нагрелся и теперь отдает свое тепло полной бледной луне. А ниже этажом… иль выше – сложно разобрать – звуки скрипки. Знакомая печальная мелодия, от которой вдруг начинает сводить скулы, а к горлу ни с того ни с сего подкатывает спазм. Не спасает даже холодная банка пива, прижатая ко лбу.
Зима пройдёт, и весна промелькнёт,
И весна промелькнёт;
Увянут все цветы, снегом их занесёт,
Снегом их занесёт...
«Ну, Григорий, ты даешь. С каких это пор ты стал таким сентиментальным? Все, надо спать, пока совсем не расслюнявился. Все свои «чуйства» прибереги на завтрашний вечер. Хотя и завтра они тебе вряд ли пригодятся, потому как рассказ намечается фантастический. Но на всякий случай, теперь просто запомни свое состояние и эту лунную ночь, и воздух почти недвижимый и двор, и скрипку. И…».
И ты ко мне вернёшься - мне сердце говорит,
Мне сердце говорит…
Неоткрытая банка пива возвращается в холодильник. Гриша на пороге кухни еще раз оглядывается на открытое окно и идет в гостиную.
Здесь он сразу выключает свет, неторопливо раздевается и, найдя плед, ложится на диван. Диван ему несколько коротковат, чуть согнутые ноги упираются в спинку, но вот так, на боку, спать вполне можно…
«Ну, вот и хорошо… вот и славно. Много ли человеку нужно…».

Свободное падение! Свободное вращение! Падение с огромной высоты! Сердце, кажется, готово вырваться из груди. Руки судорожно пытаются хоть за что-то уцепиться, всюду натыкаются на прозрачное стекло. И слепящее солнце со всех сторон. Внизу, еще очень далеко вращается поверхность воды, перечеркнутая множеством белесых линий. Хочется закричать от страха, но крик застывает в судорожно открытом рте. И уже нестерпимо желание, чтобы это, наконец, закончилось. Неважно чем, лишь бы закончилось. Пусть будет конец, только не этот животный страх, от которого, кажется, вылезают глаза из орбит и…
- Идентификация. Идентификация. Григ. Григ-34817091. Неадекватность. Беру управление на себя. Запись…
Что за голос и где я, в самом деле, нахожусь? Что за капсула?
Уже не так стремительно приближается поверхность моря. Похоже на торможение. Сначала руки, а потом и все тело прилипают к лобовому стеклу.
- Григ, советую все же сесть на место, и совсем не помешает пристегнуться, сейчас будет резкий маневр. Иначе мы просто воткнемся в океан, а этого мне совсем не хотелось бы, я только вчера прошла профилактику...
Плохо соображается, но вот, кажется, сориентировался – позади нечто, отдаленно напоминающее зубоврачебное кресло с небольшими подлокотниками.
- Ну же, Григ, быстрей. У тебя есть десять секунд. Девять, восемь…
Кое-как подтягиваюсь и устраиваюсь в этом кресле. Тут же по талии опоясывает широкая лента.
- Ну, вот, порядок. Выходим из пике. Три, два… ийехоо!
«Капсула» делает резкий вираж, в последнюю секунду срывает со стремительно набегающей волны водяную пыль и начинает плавно скользить над поверхностью воды. Далеко впереди показывается полоска берега, а я начинаю приходить в себя. Очень скоро прихожу в себя настолько, что уже пытаюсь хоть что-нибудь выяснить у незнакомого, но приятного женского голоса.
- Ты кто?
- Что тебя, Григ, интересует? У тебя сейчас в голове винегрет какой-то. Ты как будто бы не в себе? К чему устраивать такие трюки?
- Я спросил, кто ты? На мой вопрос у тебя ко мне их сразу три.
- Просто очень редко приходится трепаться, извини.
- И все же?
- Кто я? Кажется ты, Григ, точно не в себе. Так и быть. Я… хотя тебе еще пять минут назад это было хорошо известно, Я - Смайли. Если тебе этого мало, то я – всего лишь Капли третьего поколения. Идентификационный номер… (Капли – воздушный болид-такси. Прим. авт.) Григ, ты меня разыгрываешь? И убери руку с сенсора, я начинаю нервничать. Я веду и, пожалуйста, не мешай.
- Ну, хорошо. Положим, ты – Капли-Смайли, я – Григ. Куда мы летим?
- А вот этого я не могу знать, если ты сам не знаешь. Вспоминай – куда мы летим?
- Не помню… просто не знаю.
- Упс… хорошенькое дело. Похоже, что твой человеческий комп точно забарахлил. Ладно, сейчас выясним. Сделаю запрос… Ну, вот, теперь понятно. Нам нужно взять всего лишь шестьдесят три градуса вправо и через…
- И тогда что?..
- Фу, Григ… я понимаю, что с тобой не все в порядке. У людей, это, к сожалению, случается, но… в общем, мы летим к тебе домой. Я уже связалась с Иргой…
- Ирга, это?..
- А вот это уже точно серьезная неисправность. Сейчас проверим. Так, приобретена сия модель два с половиной месяца назад. Но разбираться в этом придется тебе самому. Мое дело тебя доставить на место. Разреши тебе посоветовать пройти профилактику. Людям это нужно делать гораздо чаще, чем нам.
- Григ, Григ, ты меня слышишь? – это уже другой голос, но тоже ничего, бархатистый голос.
- Слушаю. Я слушаю. Кто это?
- Эй… Ты далеко? Ужин готов. Ты должен был еще десять минут назад…
- Ирга, это Смайли. У нас тут чуть не состоялась непредвиденное свидание с купанием. Жутко сексуальный экстрим. Через пять минут будем.
- Смайли, не шалите, я до бешенства ревнивая, шасси могу тебе повредить.
- Явно сегодня не мой день – одни неприятности. То, о чем ты думаешь, находится не в моей компетенции, так что твоя ревность беспочвенна.
- Кто знает, что может придти в голову моему извращенцу.
- Хи-хи. Если штопор в океан это… хотя, кто знает, но штаны на нем вроде бы сухие. Ох, уж эти, мужчины… мне давно кажется, что мы вполне могли бы существовать и без них.
- Согласна с тобой. Но традиции, даже если они нелепы, нужно сохранять. В конце концов, нас бы не было, если бы они нас не сотворили. Они наши боги и мы должны их любить, лелеять и сдувать с них пылинки. Ты знаешь, я нахожу во всем этом такой восторг, случается, даже забываю, что…
Я полулежу в капсуле, летящей над волнами. Слушаю бабский треп и начинаю погружаться в легкое блаженство. Все хорошо. Вот только… только… этого не может быть – не может быть на безоблачном небе сразу два солнца. Я яростно начинаю вертеть головой и…

- Па, а почему ты спишь на диване?
- Что? Где? А-а-а… - Гриша с трудом вылетает из сна. Рядом с ним стоит босая Сашка и трясет его за плечо.
- Па… ну, па…
- Чего тебе, принцесска? Почему не спишь? Сколько сейчас? - Электронные часы, стоящие на журнальном столике показывают начало седьмого, - Еще очень рано, еще можно…
- Па, я пить хочу. Я сходила пи-пи, потом пошла на кухню и…
- Ладно, пошли вместе, что-нибудь поищем. Внизу холодильника я, кажется, видел сок.
Яблочный сок все же пришлось немного подогреть. Потом уложить дочку… В общем, сон пропал. Гриша вернулся на кухню, нашел сигарету и закурил. Потом почему-то постоял над раковиной и… неожиданно для самого себя, начал мыть посуду.
«Да, и нечего ухмыляться, вот такое совершенно необъяснимое свойство – для того чтобы сосредоточиться, мне непременно нужно что-то делать руками. А сосредоточиться мне нужно для того… чтобы… нет, вот ведь ерунда какая, почти ничего не осталось от виденного сна. Совсем ничего… разве что состояние блаженства? Ну, что-то вроде того, как будто бы лежишь на берегу моря и… и все. И с каждой вымытой тарелкой все меньше и меньше… Хорошо бы вспомнить хотя бы… хотя бы, например - когда мы были с Ириной на море последний раз?».
- Не надо, Гришечка, я сама.
Гриша вздрогнул не от того, что на кухне появилась Ирина. Вздрогнул от «Гришечка». Он забыл, когда она его так называла в последний раз. Предательское блюдце выскочило из его рук и разбилось об мойку.
- На счастье…
- Хорошо бы, - сказал он, оборачиваясь, - ты как после вчерашнего?..
Ирина в одной ночной рубашке стоит в дверях, и в ее глазах лучится столько нежности, какой он не видел уже лет…
- Ужасно хочется есть.
- Сейчас что-нибудь придумаем. У нас давно не было такого раннего завтрака.
- Гришечка… спасибо…
Вот, снова. Как же мало ему нужно, чтобы к горлу подступил комок. Он отвернулся и с трудом справился с волнением охватившим его.
- За что? Спасибо за что?
Открыл холодильник, машинально начал доставать сыр, ветчину, яйца… А в голове зазвучал ставший привычным монолог: - «Увы, что поделаешь, если любовь умерла? Но я не могу до конца изжить это чувство – во мне остается какой-то след, какая-то мысль. След в памяти, что любил. И любое напоминание о былом только еще больше наполняет горечью сознание, что все это в прошлом. В одну и ту же реку нельзя… река что ли мельчает? Тьфу ты, идиотизм какой-то…».
- Этой ночью… ты был… вот… я даже слов не найду…
- Этой ночью, что? - Гриша насторожился, при этом тут же несколькими «кадрами» мелькнул фантастический сон.
- Так у нас… у меня еще никогда не было. Только через десять лет узнать, каким ты можешь быть любовником, охренеть… - и вдруг покраснела, как девчонка, - Фу, что это со мной? Пойду, умоюсь…
«Может это еще не конец? Может… нет, не может, не могу я так больше, если бы не Сашка, кажется, прямо сейчас сбежал бы куда глаза глядят. И это тогда, когда к тебе потянулись навстречу. А может, как раз именно поэтому?.. Хочу туда. Пусть это звучит нелепо, но я хочу туда, в тот сон. Хоть вой!»

2.

Вот уже несколько лет существует этот ритуал. Его, пожалуй, можно назвать – «Ритуал провода Светил». Изо дня в день, за очень редким исключением, каждый вечер именно с этого места можно видеть эту великолепную картину. И самое главное, она не надоедает.
Григ полулежит в шезлонге, на крыше своего дома. За спиной у него треть неба закрыто густо заросшей горой, из-за вершины которой, как обычно в это время, наползает туча. Она прольется ливнем поздно ночью. А сейчас легкий бриз приносит с горы только отдельные дождевые крапины, которые приятно холодят кожу, мгновенно высыхают на разогретой за день гранитной поверхности широкой балюстрады.
Впереди, до самого горизонта бесконечная гладь воды. И вот за этот самый горизонт только что опустилась Зира – маленькое голубое солнце. Опустилось и сразу же во все стороны побежали голубые, синие, ультрамариновые лучи. Еще через несколько минут большая желтоватая Гира, своей тяжестью, кажется, начинает продавливать горизонт. Наконец, океан расступается, дает и ей ночлег… И снова красочная феерия, но уже из оранжевых, красных, зеленых… как преломление света у полихромного турмалина, стремительных лучей в полнеба.
И каждый раз от этого явления у Грига начинает бешено колотиться сердце в груди, будто еще мгновение и должно произойти что-то такое, что кардинально сможет изменить всю его жизнь. И это длится, длится, длится, постепенно бледнея…
Сложно сказать какие мысли в это время посещают Грига. Да и он сам вряд ли смог бы их как-то сформулировать, настолько они неопределенны, несвязны. А быть может, в это время у него и нет никаких мыслей, только ожидание чего-то… чему пока даже имени нет.
Еще через несколько минут закат становится ровным, бледно-голубым, постепенно наполняющимся оттенками фиолетового. И все заканчивается…
За спиной Грига неслышно появляется Ирга. За несколько месяцев она уже привыкла к тому, что во время заката лучше Грига не беспокоить своим присутствием, но зато потом… Каждый раз она терпеливо ждет этой минуты, когда можно будет, наконец позволить себе вторгнуться, проявиться, заявить о себе, о своих пусть совсем небольших, но все же правах на личную жизнь своего властелина, своего бога. Ведь, в конце концов, она для этого и существует, ежедневно меняясь, совершенствуясь…
Но Григ обычно только снисходительно улыбается, наблюдая эту игру изменений и превращений. Досадно, но Ирге пока не удается подобрать «ключик» к его расположению. Но терпения у нее более чем достаточно… уж чего-чего, а…
Она сегодня в… да-да, она еще что-то может, она это чувствует. Да она просто уверена, что может влиять… Сегодня она решила перейти в наступление, испробовать нечто-то новенькое, правда древнее, как весь этот мир - к такой откровенности она еще не прибегала, оставляя на крайний случай. Но неожиданно даже для самой себя, она вдруг решилась… может на нее так подействовали те совершенно новые флюиды Грига, проявившиеся сегодня…
Очень сложно назвать одеждой обернутый вокруг тела кусок совершенно прозрачной ткани, которая по ее мнению вероятно только должна подчеркнуть ее сексуальность и звучать призывом к действию. Она обходит Грига слева, словно невзначай коснувшись его бедром, ложится грудью на парапет и замирает. Через минуту, не дождавшись ответной реакции, оглядывается через плечо и с улыбкой, невинно похлопав глазками, по-детски надув губки, переходит в наступление:
- Милый… милый мой, Григ. В моей программе что-то не так настроено? Сегодня уже семьдесят четвертый день, как я принадлежу тебе. Я готова исполнять любой твой каприз, но мне все больше кажется, что я тебя чем-то не устраиваю. Я уже испробовала почти все свои, женские завлекалочки, но они оказались для тебя пустым «выхлопом». Я знаю твое физическое и физиологическое самочувствие, ты совершенно здоров в плане… э… Может у тебя иная сексуальная ориентация и тебе нужен э…
Григ, до этого с каким-то обостренным вниманием с примесью легкого удивления, будто впервые рассматривающий всю ее от ног до головы, наконец, отвечает со слегка горьковатой иронией в голосе:
- Ирга… ты прекрасно сконструирована, ты, можно сказать, образец всего самого лучшего, что можно скопировать у природы, но…
- Если тебе мешает эта тряпка, то… - быстрым движением Ирга развязывает на груди некрепкий узел, высоко подкидывает кусок легкой ткани, которую немедленно подхватывает бриз и уносит в море. Вызывающе нагая, Ирга почти вплотную подходит к Григу, - так лучше? Скажи, Григ, ведь так гораздо лучше? Так я тебе более желанна?
- Прости, Ирга, но с самого начала ты знала, что мне нужна женщина. Пусть она будет некрасива, без идеальной как у тебя фигуры, но настоящая женщина…
- Дурачок, ведь я и есть…
- Ты всего лишь андроид, биоробот, и ты это знаешь… мы оба это знаем.
- Но и ты, Григ, знаешь, что, увы, настоящую женщину ты никогда не сможешь не то что иметь, но и видеть… ну, разве что издалека или на экране… у тебя всего лишь, извини, пятый уровень… так что…
- Так что, Ирга?
- Пользуйся тем, что у тебя есть. Никакая женщина из плоти не сможет понять тебя лучше… даже если твои желания…
- Не знаю, получится ли у меня когда-нибудь полюбить андроида. По-моему, это противоестественно.
- Полюбить? Любовь это же такой анахронизм.
- Что ты об этом можешь знать? Хотя, может быть, по-своему ты и права. И это означает, что я тоже анахронизм… и что я даже пятого уровня недостоин. Может это и так, но знаешь, у меня все же есть какое-то предчувствие… мечта. У меня есть надежда…
Деликатное покашливание прерывает эту его мысль. Григ мгновенно вспоминает, что сегодня он играет с Бирссом в тинтаны (игра очень похожая на шахматы, только игровое поле состоит из 144-х клеток. Прим.авт.). Не оборачиваясь, Григ в приветствии высоко поднимает руку:
- Бирсс, ты очень вовремя, это идеальное подобие женщины пыталось меня изнасиловать. Садись куда хочешь… Не ищи, здесь только один шезлонг, так что… еще несколько минут и… Ирга, будь любезна, приготовь нам поле для интеллектуального соперничества. И по паре энергетических коктейлей нам не были бы лишними. В искусстве приготовления коктейлей ты действительно неподражаема. И… не мешало бы тебе все же одеться, не смущай моего друга, на сегодня представление закончено.
- Да, мой любимый! Будет исполнено, мой повелитель. Пойду и надену глубоководный скафандр, и посмотрю, как ты ночью попробуешь…
- Не знаю, к лицу ли тебе будет такой наряд, но смотри, как бы в нем не задохнуться до утра…
- Вот еще. Я еще этого не пробовала, но почему-то думаю, что тебе будет очень приятно спасать от удушья свою маленькую девочку…
- Ты исчезнешь или нет? – Григ делает вид, что теряет терпение, но глаза его смеются. Ирга это чувствует, бросает на Бирсса томный взгляд, откровенно пытаясь вызвать ревность Грига, потом не спеша удаляется сильно вихляя бедрами.
Бирсс устраивается на парапете, тут же достает свою вечную электронную сигару (полное ощущение курения при полном отсутствии оного. Прим. авт.)
- Весьма пикантная сценка, извини, что я не вовремя.
- Ну, что ты, дружище, очень даже вовремя…
- Нечто-то подобное происходило и у меня с Сейрой… кхм, так сказать, в «медовый месяц». Но… я смирился, и теперь даже временами доволен, а в некоторые мгновения так даже и счастлив.
- Судя по твоему голосу, эти «мгновения» весьма и весьма редки. И как же долго ты сопротивлялся? Твой восьмой уровень позволяет тебе иметь более совершенный экземпляр…
- Вот именно Григ, вот именно. И твоя ирония здесь… Это неравная борьба. Да и борьбой-то это назвать нельзя. Как можно назвать борьбой, каждодневную пристройку этих… «придатков»? Пока мы спим, они копаются в нашей головах, скачивают все наши сознательные и подсознательные желания, инстинкты. Анализируют их и затем перепрограммируют свои… вот, чуть не сказал, мозги. Так что это больше напоминает борьбу с самим собой, а еще точнее – борьбу с собственной тенью, борьбу с собственными инстинктами, эмоциями. В древнейшие времена эти проблемы решались войнами. Но когда у тебя кастрирован ген животной агрессии… Мне даже кажется, что своим положением мы как раз и обязаны удалению этого гена…
- Лучше этого не знать, Бирсс. Эти знания не избавляют от желаний, но… и все же?
- Григ, как это ни грустно, но я выдержал всего пару атак и сдался. Мне так удобнее, не мешает работе, не мешает… Так что я бы и тебе посоветовал…
- Нет, мне это совсем не по вкусу. И дело вовсе не в физиологических потребностях, в конце концов, в этом всегда есть другой выход. Ведь обходился же я как-то без женщины-андроида десять лет.
- Конечно, это дело вкуса… да, и потом, такой творческой личности, как ты, Григ, воздержание быть может даже полезно. Так сказать, сублимация и так далее…
- Ладно, друг, пойдем в шале, через полчаса хлынет дождь. За игрой я попробую тебе рассказать одну… пока нелепицу, что приключилась со мной сегодня. После того, как среди прошлой ночи вскочил я вдруг и набросал пришедших из сна две мысли. Мне кажется, что это каким-то образом связано.
- Пошли. Сегодня, правда, я не в ударе, и у тебя смогу пробыть не больше часа…
- Что так?
- Вид твоей нагой блудницы Ирги, меня сегодня дома на подвиг может сподвигнуть. Сейре моей придется поменять фантазии свои…
В доме древнейший символ жизни – огонь в камине пылает. К игре готов широкий столик и прозрачные бокалы искрятся янтарной жидкостью. Ирга, уже в какой-то бесформенной хламиде… но все же полупрозрачной и с каким-то оптическим эффектом, который преломляет грани и искажает форму.
- Так лучше, Григ? Хвали меня, мне это очень нравится.
- Хвалю, конечно… ты выглядишь потрясающе.
- Я еще не очень отличаю, иронизируешь ты, или же говоришь…
- Я говорю, правду, одну только правду.
- Но каким тоном…
- И тоном… э… ответственным за слова. Довольна?
- Ладно, так и быть, комплимент принят. В ответ же, я ругаю вас. Вот вам. Мужчины, вы и вправду, похожи на нас, женщин уж тем, что стоит вас оставить без внимания, так вы тут же нас, несчастных женщин готовы разбирать на части. Но тут же и прощаю великодушно вас, у всех, увы, есть слабости. Я вас прощаю и… и прощаюсь. Все приготовлено, мой повелитель, к игре и разговору под коктейли. Сегодня они с… нет, не скажу рецепта, сами угадывайте. Я спать иду, люблю, когда по крыше ливень хлещет. Григ… дверь моя неслышно может отворяться, она послушна зовам…
- Иди уж. Спокойной ночи. Бирсс, скажи мне, я в этом не разбираюсь – эти андроиды и в правду спят?
- Григ, ты знаешь, как устроен «капли»?
- Смутно весьма…
- Вот и в этом постарайся остаться в невежестве. Я понимаю, что это все иллюзия, но принимай ее, как есть, не то свихнешься. Ладно, мой ход, насколько я помню.
- Да, ход последний я делал три дня назад. Я «горку» сделал, двинув «носорога» к «замку» твоему на левом фланге. (Названия фигур в этой игре. Прим. авт.)
- Да? Оригинально. Пока я думаю, чем тебе ответить, ты можешь рассказать, о муках творческих своих. Готов поспорить, что фантазии твои не очень далеко летали.
- Кто знает. Ты, например, себе представить можешь, как может существовать планета, у которой всего одно Светило?
- Ну, Григ, готов разочаровать тебя. Сие явление не только вполне возможно, но и давно открыто. Скажу я больше, для жителей планет с одним Светилом, если конечно жизнь на них возможна, может странным показаться наше существование с Зирой и Гирой. Выходит, твоя фантазия остановилась на планете, вращающейся вокруг одной звезды. Не помню у кого, но то, что попытки такого сочинения были, ручаюсь. Впрочем, это не важно. Итак, ты выбрал…
- Теперь я не совсем уверен, что это выбрал я. Вполне, быть может, что это выбрали меня…
- Это, как я понимаю, называется – погружение в творческий процесс.
- Может быть… может быть… - Григ взял бокал свой и отошел к большому, во всю стену окну террасы, - ты, все же Бирсс на поле больше обращай внимание, не то рискуешь остаться без «вторых советников».
Туча еще больше надвинулась, оставляя лишь полосу вечернего неба, но дождь пока медлил. Григ слегка улыбнулся какой-то своей мысли.
- Я оставлю тебя на пару минут. Хочу проверить одну свою догадку. Думай.
Две минуты превратились в пять, потом в десять… Григ появился только на двенадцатой минуте, когда Бирсс допив один свой бокал, принялся за второй.
- Ну как, проверил, спит ли Ирга? Скажи, мне только, что ошибся.
- Ты знаешь, она…
- Немного сопит во сне? Иль даже храпит?
- Немного
- Несчастный, я тебе сочувствую. Все ему неймется… знаешь, в доме этом где-то быть должен инструмент, которым можно резать. Попробуй проверить чувствует ли боль…
- Бирсс, до такого я ни в жизнь бы не додумался. Но пробовать не стану. Ты совершил свой ход?
- Нет, знаешь, сначала закончим тему твоей фантазии. Смею предположить, что на планете той, женщин если не больше, то уж никак не меньше мужчин пребудет. И дети обеих полов имеют счастье поровну рождаться. По твоему молчанию заключаю, что так оно и есть. Но это, так сказать, лишь фон, условия, в которых герою твоему… или героям жить предстоит.
- Что-то в этом роде. Пока не знаю. Но что мне известно точно, что у той планеты есть спутник, скорей всего безжизненный. И что герой мой…
- Семью имеет? О-хо-хо! Фантазии всегда родятся из того, что недоступно их владельцу. Но в мыслях своих, фантазиях мы все свободны.
- Точно. Но самое любопытное, что я сегодня был там. Недолго, минут, быть может двадцать.
- Вот, даже так?
- Когда на «капли» летел домой, случилось это. Рассказать попробую, что вспомню. Если не возражаешь, включу я запись и буду говорить от имени героя моего.
- Ужасно люблю, когда вот так ты… импровизируешь.
- Не перебивай. Садись и слушай. Я же попробую восстановить картину виденного, ощущения и… ну, и прочее.
- Я - весь внимание.
- Я был там с женщиной!..
- Я ждал от тебя именно этого. Успех твоего творения тебе обеспечен.
- Бирсс!!!
- Молчу.
- Я действительно был там, понимаешь? Это было более чем реально. Я такого просто не мог бы придумать. Она спала… кажется, но это было так ощутимо… слов нет. Я ее ласкал, довольно долго. Потом… мне кажется, что все же она проснулась, но глаз не открывала и… ответила на ласки и… Дальше пока не в силах ощущенья свои я описать.
- Верю. Не торопись, слова придут - они свой срок имеют. Лишь напоследок скажи, как намерен назвать свою планету?
- Не уверен пока, но думаю - Земля. И знаешь, я очень хочу попасть на эту Землю… хотя бы раз еще...
10 Таинственный гость
Любовь Казазьянц
Фантастический рассказ.

 Передо мной сидел человек-легенда. Полковник в отставке, прошёл всю войну, грудь в орденах.
Андрей Тихонович Бочков выглядел моложе своих семидесяти, строевой выправки. Коренастый, мускулистый, поджарый; густые волосы отливали серебром. Тёмные, глубоко посаженные глаза зорко наблюдали за мной из-под нависших бровей. Седая борода обрамляла тяжёлые скулы. На широких запястьях выступали вены.
Из его повествования я понял, что Андре Тихонович прожил насыщенную событиями жизнь.
С 1960 по 1972 годы он служил на космодроме Байконур, в охране. По долгу службы Бочков был знаком со всеми космонавтами ранней эры освоения космоса. Он тяжело пережил гибель Гагарина и Комарова.
У полковника было хобби - коллекционировать фотографии и автографы космонавтов. В «Звёздном» его уважали. Когда Бочков по выслуге лет вышел в запас, космонавты вручили ему медаль имени Гагарина, посвящённую первому полёту в космос. Бочков имел много наград, но этой медалью дорожил особо.
Космонавты дали Андрею Тихоновичу кличку "батя". Относились к нему как к отцу, а он считал космонавтов своей второй семьёй.
Разговор начали издалека, с большой космонавтики, поскольку цель моего визита была несколько иной. Пенсионер сам перешёл на волнующую меня тему.
"Это случилось в ночь с 9 на 10 ноября этого (2001) года. Я проснулся во втором часу ночи от яркого света в моей спальне. Окно комнаты выходит на проспект Космонавтов. Там улицу освещали грустные фонари. А мне слепило глаза, как от фар встречного автомобиля, поэтому я решил, что ещё сплю.
Свет погас. Я услышал хлопок лопнувшей лампы, но звука бьющегося стекла не последовало. Встал, решил проверить комнату внучки. Там, в темноте услышал дыхание спящей девочки. Закрывая дверь, сбоку от выхода в лоджию, я услышал странный шорох. На фоне окна я увидел силуэт мускулистого тела в облегающем костюме цвета бледного фосфора. Спросонья смачно выругался. Решил, что залез вор. Приподнялся, схватил костыль, но от неожиданного толчка в грудь упал на кровать.
~Чего шумишь? – прозвучало в моей голове.
Я окаменел.
Человек?! Да, это был человек: две руки, две ноги... Стоял напротив меня, приложив руку к левой стороне груди, слегка пригнулся в почтительном поклоне. Я понял, что ночной гость пожаловал с миром, хотя и выглядел не по земному.
~Ты веришь в Бога? - спросил взглядом пришелец.
-При чём тут Всевышний, - ответил я и осёкся.
Только в этот момент я как следует разглядел гостя: высокий иномирянин в гладком костюме имел овальный нарост в центре широкого лба, на коже лица серого оттенка не было ни одной складки или морщинки. В остальном он не отличался от нас. От пришельца исходила теплота и доброжелательность.
Я успокоился, отложил костыль. Спросил, откуда он пожаловал. Последовал ответ:
~Издалека. Людям известна наша галактика. На вашем языке её название звучит как "Таящая покой".
я подметил, что необычный собеседник разговаривает, не открывая рта. Его голос звучит внутри меня. Не варилось, что передо мной – житель другой планеты.
Между тем пришелец продолжал:
~Мы летаем не только на Землю. Изучаем, наблюдаем, знакомимся с окружающим миром. На вашей планете мы не можем понять многого. Например, почему вы – жители Голубой красавицы, совершенно не цените свой дом? У вас - прекрасные условия для благополучия. Почему вы пренебрегаете доверенным вам раем? Сеете разрушение, смерть? Человечество отравляет экологию и атмосферу Земли. Почему?
Его вопрос повис в воздухе, как шарик на ниточке, готовый в любую минуту лопнуть.
-Не знаю. Я – человек маленький. Мне сложно ответить... А как у вас? – спросил я после недолгой паузы.
~У нас всё по-другому. Физическую работу выполняет техника, роботы. А мы созерцаем жизнь. Путь созидания – путь нашей цивилизации. У нас нет ни войн, ни тюрем. Мы освободились от негативных эмоций, от них происходит процесс старения. За агрессию по нашим законам следует забвение. У нас нет ничего страшнее потерянной души, которая должна пройти путь очищения.
-А какая у вас продолжительность жизни?
~Мы не знаем смерти. Я намного старше тебя. Знаю, ты недоволен своим теперешним положением.
Он угадал.
-Пенсия маленькая, пожаловали за хромоту, война отметила, осколок в ноге застрял. Бородавка на веке мешает, плохо вижу. Операцию обещали. Старость – не радость, как у нас в народе говорят.
Гость переспросил, что такое "народ". Я ему популярно объяснил, что это всё – наша страна. И народ у нас русский. Народ объединяется языком, на котором говорят.
Инопланетянин удивился.
~У нас язык единый – мысль. В нашей галактике язык по-настоящему объединяет, а не наоборот, как у вас. Мы живём в достатке. У нас – изобилие.
-И деньги – тоже? – спросил я.
~У нас нет никакой валюты. Природа вещей для нашей цивилизации – давно в прошлом.
-А кто правит вашей страной?
~Правит Совет Объединённой Галактики – Гангламират. У нас нет деления на государства.
Я поинтересовался какие у них корабли, и как они перемещаются в пространстве.
~Мы живём в другом измерении. Наша техника перелётов кардинально отличается от земной. Мы путешествуем не только в пространстве, но и во времени. Наше правительство планирует в скором будущем помочь землянам в освоении космоса. Для этого не нужны тяжёлые летательные аппараты и дорогостоящее горючее. Из секретных источников жители Земли узнают правду о своём предназначении. Это случится вскоре после открытия тайны Сфинкса в Гизе, когда найдут Главный древний свиток. Энтропия* отступит от арийской* цивилизации. Человек – существо совершенное, несущее жизнь через любовь и красоту. Людей всегда интересует будущее. Всем известны великие предсказатели – Нострадамус, Леонардо да Винчи. Твой современник – писатель-фантаст Артур Кларк многое угадывает. Прочитай его книги...
Я слушал своего незваного гостя, затаив дыхание, не имея никакого понятия, о ком он говорил. Пришелец стоял у балконной двери, облокотившись на подоконник, не подозревая о важности момента.
Наступила пауза. Я на мгновение задумался. Вспышка. Серебристые искорки замелькали перед глазами. Я повернулся. За это мгновение иномирянин* исчез, будто его и не было.
Я проверил балконную дверь: как обычно, оказалась заперта. За окном тускло светили уличные фонари. Лёг. Долго ворочался, размышлял о ночном визите. В голове путались вопросы. Не заметил, как сон одолел.
Утром проснулся рано. Потянулся за костылём, а когда поднялся, обнаружил, что палка мне больше не понадобится. Хромоту как рукой сняло. Пошёл в ванную комнату бриться. Заглянул в зеркало над умывальником: бородавки след простыл. Иномирянин постарался. Я мысленно поблагодарил его. Надеюсь, он меня услышал."

*Иномирянин – человек, живущий в ином измерении, в ином мире.
*Энтропия – вселенская сила разрушения.
*Арийцы – современная человеческая раса.
11 Бассейн наслаждений
Любовь Казазьянц
Бассейн наслаждений
Фантастический рассказ.
Соавтор - моя мадшая дочь Маргарита Казазьянц.
 
1
 В зеркальной рукоятке кинжала отразилась голова спящего гепарда, распластавшегося на каменном полу широкого подземного зала из тёмно-красного мрамора. Просторное помещение освещалось множеством свечей. Алый воск плавился, стекая, становился оранжевым. По углам зала возвышались четыре высокие колонны. В середине помещения, на мраморной подставке, стояла статуя могущественного Марса. Рядом горел факел. Отблески огня отражались на каменном лице богавоителя, придавая его выражению кровожадность. Около изваяния божества стояла жертвенная чаша из кровавой яшмы. За ней на возвышении – квадратный бассейн, внутри которого вертикально встроено колесо в форме пентограммы, покрытое позолотой. Свод зала усыпан зеркальной мазайкой. Терпкий запах эвкалипта навевал сон.
 После захода солнца гепард проснулся, громко зевнул, щёлкнув зубами, сомкнул челюсти. Услышав шаги, повёл ушами и резко повернул голову. В дверях появился статный юноша с внешностью воина: на молодом теле играли мускулы, мощный торс смазан благовонным маслом, на ногах – шаравары из красного атласа, подпоясанные широким кожаным ремнём.
Почуяв знакомый запах, гепард успокоился и разлёгся на прохладном полу.
-Отдыхаешь, Ангус? Поспи ещё, наелся. Хозяйка вернётся позже. А мне пора подготовить гостей к ритуалу.
 Через час гепард снова проснулся, встал, лениво потянулся, медленно подошёл к полуоткрытой тяжёлой двери и урча, завилял кончиком хвоста. Резная дверь отворилась. В зал вошла хозяйка – величавая высокая женщина в свободном пурпурном платье с длинным шлейфом. Она походила на греческую богиню с миндалевидным разрезом глаз. Красноватые белки и пухлые губы неестественно багряного цвета указывали на особую чувственность.
 Гепард последовал за хозяйкой, но ненароком наступил передней лапой на божественный шлейф. Хозяйка резко обернулась и испепеляющим взглядом прижала животное к каменному полу. Покорённый гепард не посмел поднять на неё глаз. Прижав уши и поджав хвост, выказывая повиновение, он попятился назад.
 Женщина остановилась перед статуей Марса, склонилась перед ним в молитве. Чёрные кудри на её голове закреплялись на затылке резным деревяным гребнем. По волосам, словно лента, вилась змея – тонкая ядовитая стрелка, бесшумно скользила, временами высовывая раздвоенный язык. Закончив молитву, женщина поднялась, жестом подозвала гепарда. Тот боязливо подполз.
-Ангус, я вижу ты понял свою ошибку, никогда больше так не делай!
Она погладила гепарда по бархатистой голове. Соглашаясь, Ангус ухом потёрся об её колено.
-Теперь иди на место! - властно прикрикнула она. - Оттис! Всё ли готово к вечернему ритуалу?
 Бесшумно появился слуга и с готовностью ответил:
-Да, богиня.
-Как вели себя наши гости?
-Девушка была без сознания, а парень долго умолял пощадить подругу, - доложил слуга.
-Надеюсь,ты всё выполнил как приказано?
-Да, госпожа.
-Замечательно, Оттис! - строго похвалила хозяйка, довольная собой.
-Готовь бассейн. Я явлюсь в полночь. Не забудь, сегодня – полнолуние!

2
 В "Парке наслаждений" у аттракционов играла музыка. Доносились смех и пение довольных посетителей. Увеселения - им по карману. Недавно здесь открылось казино и стрептиз-бар. В такого рода заведениях человек впервые попадает в сети азарта. Его затягивает как в липкое болото. В азартном круговороте развлечений человек забывает обо всём. Игровой смерч незаметно охватывает человеческую душу, перекрывает благие чувства и желания, поедает человека изнутри, губит, калечит судьбы. Вырывается как джин из бутылки и крушит всё на своём пути.
 Публика жаждет острых ощущений. В "Парке наслаждений" это учтено. У входа в "Зеркальную комнату" всегда снуют зеваки, толпятся желающие туда попасть. В длинной очереди стоят муж с женой. Старички о чём-то мирно беседуют. Супруга отошла на минутку. К деду обратился контролёр:
-Папаша, покажите билеты и проходите вперёд, не задерживайте очередь!
 В "Комнате смеха" каждый останавливается поглядеть на своё неправдоподобное отражение. Дед задержался перед одним из зеркал "кривого царства", увидев в нём кроме своего искажённого отражения ещё одно. Из мутной глубины кривого зеркала на него смотрели горящие женские глаза с алчным прищуром. Старик огляделся, но ничего позади зеркала кроме стены он  не обнаружил.
 "Странно, – подумал дед, заглянув ещё раз в мутное стекло, - как попали в зазеркалье чужие глаза?"
 В этот момент что-то щёлкнуло, и он провалился куда-то вниз. От неожиданности старик зажмурился, а когда открыл глаза, оказался в тёмном замкнутом пространстве. Через несколько минут он почувствовал удушливый запах, не успел крикнуть, потерял сознание.
 Старичок очнулся в комнате с кривыми зеркалами, лёжа на полу. Он с трудом поднялся, вышел на свежий воздух. Из-за угла здания показалась взволнованная жена.
-Где ты был? - запыхавшись спросила она. - Я тебя потеряла, дорогой, обошла половину аттракционов. Куда ты подевался?
-Я и сам не понял... Закружилась голова и воздуха не хватало. Очнулся в зеркальной комнате, на полу, - неуверенно припоминая ответил старик.
-Ты упал в обмарок?! Ну вот, опять твои приступы! - испугалась жена.
-Не помню... Вроде того. Дай опомниться! Пойдём лучше, присядем на лавочку.
-Нет, пора домой. Ты забыл, мы же хотели сериал посмотреть!
И старики, ковыляя, направились к воротам.

3
 Мраморный зал наполнял экзотический аромат курящихся благовоний. На позолоченной раме, в форме пентаграммы, установленной в бассейне, медленно вращалось мёртвое тело мужчины, закреплённое за конечности. Голова жертвы беспомощно свисала. Безжизненное лицо освещал факел. Из рук и ног сочилась тёплая кровь, стекая по мраморным канавкам заполняла дно бассейна. Стоящий у каменнного изваяния бога войны Оттис время от времени подливал свежую кровь в ритуальную чашу. От его мрачного лица веяло холодом смерти.
 Когда бассейн наполовину заполнился свежей кровью, появилась божественная Плиния. Она торжественно проследовала к резервуару. При виде крови её глаза засверкали диким блеском. Жрица одним движением сбросила пурпурные одежды... Нагое тело не принадлежало ни к какому полу. Горделиво поднявшись по мраморным ступеням, бесполое создание погрузилось в тягучую жижу. Слуга поднялся к бассейну с серебряным подносом, на котором находился белый порошок. Занюхав с ногтя наркотик поочерёдно обеими ноздрями, Плиния от наслаждения запрокинула голову и отключилась.
 Через час Оттис снял обескровленное тело и бросил на съедение гепарду. На колесе слуга закрепил мёртвую женщину.
 Плиния неподвижно лежала в бассейне, пополняющемся свежей кровью. Несколько раз Плиния что-то выкрикивала, бормотала в норкотическом забытье, разговаривая в своих видениях с воображаемым отцом Марсом.

4
 В конце следующей недели в "Парке наслаждений" был бурный наплыв посетителей, большинство – студенты и туристы. В "Комнате смеха" оказалась весёлая компания молодёжи из Египта. Ребята смеялись, шутили, кривляясь перед кривыми зеркалами. В углу комнаты,перед мутным зеркалом, остановилась девушка редкой красоты. Её пышные каштановые волосы ниспадали до пояса. Она с любопытством изучала своё кривое отражение. Вдруг присмотревшись, с криком отпрянула назад.
-Ой, смотрите, там чьи-то глаза!
-Ещё чего! Ты, Карри, вечно придумываешь, фантазёрка! - не оборачиваясь, недовольно пробурчала подружка.
-А двурогого шайтана там не видать? - добавил парень, обнимающий подругу.
-Нет, правда. Посмотрите сами! - не отрываясь от зеркала, воскликнула она.
–Здесь чьи-то глаза манят, притягивают, как магнит.
 Но девушка не заметила, как ребята в обнимку вышли из комнаты, уже не услышав её слов.
 Вдруг раздался резкий щелчок. Карри не успела опомниться, как провалилась в тёмную бездну. Оказавшись в "каменном мешке", она долго металась и звала на помощь, пока вовсе обессилила и впала в забытье. Придя в себя, девушка забилась в угол от страха. Наконец, люк открылся. Перепуганная Карри увидела в ярком пятне света голову юноши. Она узнала его глаза.
-Тебя я спасу!- крикнул он. Люк мгновенно захлопнулся. Девушка снова осталась в гнетущей темноте.

5
 В эту ночь Оттис не сомкнул глаз. Встреча с Карри перевернула его душу. Девушка походила на его старшую сестру, которую продали в рабство в день убийства его ролителей, в Индии. Оттису удалось бежать в джунгли, и грабители его не нашли. День гибели родных мальчик запомнил на всё жизнь. Оттису тогда исполнилось всего десять лет. Он чудом выжил, заблудившись в джунглях. Его спасли жители соседней деревни. Целью его жизни стала месть за пленение сестры и убийство родителей. Всю ночь Оттис просидел в своей келье при свете полной луны, вспоминая беззаботное детство. Его грусть размыли морские волны, заглушил шум прибоя. Он вспоминал, как они с сестрой резвились на берегу – находили морские ракушки, строили из песка сказочные замки.
 "Нет, я должен спасти её, даже ценой собственной жизни, в память о Миноне."
 В голове Оттиса созрел план спасения девушки. Он принял решение.

6
Следующий день прошёл как обычно. А ночью, когда Плиния сидела в мраморном бассейне, в очередной раз наслаждаясь видом крови новой жертвы,
Оттис преподнёс ей смертельную дозу наркотика. Бормоча проклятия,
бесполое существо пыталось выбраться из бассейна, но подскользнувшись,
упало обратно, расплескав кровавую жижу. Тягучая масса поглотила ослабевшее тело.
 В этот момент, выломав дверь мощным прыжком, в зал влетел разъярённый гепард. Зверь выгнул спину и с рычанием бросился на стоящего у бассейна Оттиса. Но юноша не растерялся, он не зря работал палачом. Молниеносным ударом в шею он паразил взбесившегося хищника.
 На мгновение в отпалированной рукоятке кинжала отразилась окровавленная морда гепарда. Убедившись, что зверь мёртв, Оттис вынул кинжал из бездыханного тела и вытерев, вложил его в ножны на кожаном поясе. Подошёл к статуе Марса и, встав на колени, прочёл молитву. Потом Оттис выпустил Карри из заточения и нежно обняв девушку за плечи, сказал:
-Дитя, иди с Богом! Ты свободна. Мне удалось остановить кровавое безумие.
-Кто ты, благородный юноша? Почему говоришь загадками? От кого спасаешь меня?
-Тебе лучше не знать. Уходи отсюда!
-А ты пойдёшь со мной? - спросила Карри, нежно взяв его за руку. Она посмотрела на своего спасителя благодарным взглядом Ариадны в момент освобождения от ненавистного чудовища. Но этот "Персей" отказался последовать за ней.
-Нет, не проси. Мне нужно спешить. Забудь обо мне. Прощай!.. - резко оборвал он.

***
В ту ночь "Парк наслаждений" весь сгорел до тла. Работа пожарных не принесла результатов. Основания зданий и деревяных аттракционов тлели ещё несколько дней. Оттис бесследно пропал. Зачинщиков пожара так и не нашли.
12 Dolce favola? No! Solo acqua dolce
Регина Берестовская 2
 (Сладкая сказка? Нет… Просто сладкая вода)

  Неделя в Милане выдалась на редкость насыщенной:  встречи,  переговоры, договоры и прочая рутина. А что делать, если хочешь удержать агентство на плаву… «Но weekend только мой! Хочу подарить себе сказку покоя, пусть всего на пару-тройку дней», - оформилось мыслишка в голове,  стоило примерить в бутике шляпу с широкими полями.

- Хороша! – подмигнула она своему отражению.- И не важно,  кто: я или шляпа.

 Решения уверенная в себе женщина всегда принимала молниеносно. И утром ее маленькая, юркая машинка уже въезжала в пределы крошечного городка Сирмионе, что на озере Гарда. Почему-то в последний момент она передумала ехать к морю и свернула сюда, поняв, что соленый водоем с обилием туристов вполне обойдется без нее.

  Небольшой отель, скорее пансион,  встретил женщину радушно и радостно предоставил в ее полноправные владения уютную комнатку в мансарде с окнами на озеро. Вид завораживал…

  Она переоделась и спустилась вниз.  Ей вдруг ужасно захотелось поплавать и поваляться на пляже: «Конечно, уже не так жарко, как летом. Сентябрь все-таки, но солнышко греет хорошо».

  Пляж располагался неподалеку. Увидев прибрежную, крошечную полоску, она весело рассмеялась: «Да, давненько я не загорала на камнях. Привыкайте, милочка, что не всегда в ассортименте представлены шезлонги и зонты. Будьте ближе к дикой природе! Хотели озеро – получите! Вот оно призывно плещется».

   Полотенце  расстелила поближе к воде, сняла шляпу.

  Ее считали, что называется, женщиной без возраста. Во всяком случае,  тридцати восьми незнакомые люди ей не давали никогда. В зависимости от ситуации могла выглядеть яркой, красивой или незаметной, этакой серой мышкой. Сейчас она была притягательна. От лежащих на пляже не укрылась стройная, подтянутая фигура, длинные ноги,  волосы, затянутые в пучок. Купальник на  загорелом, в меру, теле смотрелся одновременно и целомудренно, и вызывающе. В общем, она была хороша, а солнцезащитные очки в пол-лица  скрывали чуть насмешливый взгляд и еле заметные лучики-морщинки у глаз, ведь с детства ее знали как задорную хохотушку.

  Грациозно шагая по камням к озеру, она настраивалась на обжигающе холодную воду, но ее ожидания не оправдались. В теплом озере женщина почувствовала себя Ундиной.

- Не боитесь подводных течений? – раздался приятный мужской голос.

- Нисколько! Я неплохо плаваю, а вода такая хорошая, что не хочется вылезать, -
откликнулась она, не столько отвечая на вопрос, сколько думая вслух.

- А вы знаете, что вода здесь сладкая?

- Не может быть! – женщина оглянулась на собеседника.

 Ей улыбался типичный итальянец лет сорока-сорока пяти, с веселыми карими глазами. Не удержавшись, она улыбнулась в ответ и решительно глотнула воду:

- Правда, сладкая!!!!

- Я угадал? Вы здесь впервые?

  Из озера вышли вместе. Он галантно предложил ей руку, помогая справиться с булыжниками под ногами. Она не стала отказываться. Зачем?
За разговором последовало приглашение на ужин и небольшая прогулка к ее отелю.
Собираясь на свидание, она потешалась над собой и над ним: «Я ведь  очки ни разу не сняла. Интересно, он вообще меня узнает??? Ну что ж, сохраним интригу, так даже интереснее»!

  Она поняла, что увлеклась случайным знакомым, и тут вспомнился любимый Бунин с вечным «Солнечным ударом». «А что если… А почему бы и не попробовать… Только это глоток воды,» - мелькнула шаловливая мыслишка, и она не стала отгонять ее прочь.

  Он стоял у ресепшена.

- Не мальчик, конечно, но выглядит неплохо; седина его украшает. Тело я уже видела на пляже, но это так, на всякий случай! А стиль  casual ему идет!  И главное – высокий!!!  Мне подходит!!!! – пробормотала она, задерживаясь на площадке второго этажа и исподтишка рассматривая его.
 
  Он заметно нервничал. Может, не верил, что она придет?

- Я не слишком опоздала? – ослепительно улыбаясь, спросила она.

- Ты великолепна! – в его голосе сквозило неподдельное восхищение.

   Стильный комбинезон насыщенного цвета стали подчеркивал достоинства ее фигуры, а голубым глазам придавал загадочный,чуть холодноватый, но такой манящий блеск.

- Ты снова заколола волосы? Почему?

- Мы, кажется, собирались в ресторан? – вопросом на вопрос ответила она.

- Понял!

  После ужина они гуляли по спящему городку. Он просил ее распустить волосы, и они тяжелой волной упали ей на спину.

- Я не понимаю, ты ведь не итальянка?- вдруг спросил он.

- Нет! Говорят, меня выдает славянский акцент.

- Чешка? Полька?

- Не угадал! Я русская!

- Не ожидал! Ваши соотечественники обычно не говорят по-итальянски. Ты здесь на отдыхе?

- Я здесь работаю, - легко соврала она.

- Чем занимаешься?

- Модель, бывшая – вранье продолжилось.

- Как тебя зовут?

- Это я скажу на следующем свидании, если оно будет.


- Не хочу тебя потерять, - она не услышала в его словах ни капли фальши и решилась:

- Не надо....

    Вечер сменился ночью, а ночь плавно перетекла в утро; они оставались вместе.

- Приглашаю тебя на прогулку по Венеции, - предложил он за завтраком.
 
- Не люблю ее! Грязный город с толпами туристов! – не сдержав презрения,
отозвалась она.

- Упс! Интересная трактовка! Тогда, может, в Верону?

- К Джульетте? Поехали!


  Гуляли долго, со вкусом, с удовольствием растворяясь в средневековых улочках. И почти одновременно они подумали, что расставаться совсем не хочется.

   Воскресным утром снова   плавали в сладкой воде, а днем пришло время прощаться.

- Когда я увижу тебя? – с мольбой спросил он.

- В среду в семь вечера в Милане, около Duomo, -  чуть дрогнувшим голосом отозвалась она.

И не в силах сдержаться, провела рукой по его полудлинным черным волосам, чуть тронутым пылью седины.

- Я буду там! Значит, ты живешь в Милане?

-Да!

- Тогда до среды! – он поцеловал ее. – Сначала я приглашу тебя в ресторан, а потом танцевать.

- Ciao! – ответила она, целуя его в ответ.- Потом  я приглашу тебя к себе…

  В тот же день вечером она вернулась в Милан, в понедельник закончила свои дела и ночью улетела в Москву, домой, где ее никто не ждал….

«Вот и кончилась моя сладкая сказка, - думала она, потягивая шампанское в кресле бизнес класса. – Что останется у него? Надеюсь, приятные воспоминания о weekendе с незнакомкой, а у меня? Вкус сладкой воды озера Гарда…», и сердце сбилось с привычного ритма на долю секунды...
 

В среду он гнал машину на предельной скорости, боясь опоздать, но около Duomo его никто не ждал…
13 Идиотка
Шарай Денис
  От оглушительного звука захлопнувшейся входной двери Настя невольно вздрогнула.
«Вот, опять поругались. Теперь папа только под утро придёт, »- печально подумала она. Дорисовала на  рисунке голубые волны и ярко-желтое солнце и понесла показать картинку маме. Возбужденная ссорой, мама громко кричала в телефон, рассказывая подруге подробности очередной перепалки с мужем:
 «Ты подумай, Наташ, какой барин  выискался на мою голову, - горячий ужин ему подавай! Он устал,  видите ли! А я тоже до чертиков  расслабилась процедурами в спа-салоне! Хочет разносолы горячие есть, пусть кухарку нанимает!»
      Она увидела стоявшую с листком в руках Настю, взяла рисунок в руки и,  едва взглянув на него, тут же яростно скомкала, завизжав в трубку с новой силой гнева:
«О, Господи! Эта идиотка меня окончательно доконает! Сколько раз ей уже объясняли, что у неё теперь только одна бабушка есть – моя мать Люся. Так нет, она опять дразнит меня, -  рисует свекровь на фоне моря! Вот упрямая  девчонка!»
       Она резко повернулась к Насте:
«Пошла в свою комнату! Нечего подслушивать, когда мать по телефону разговаривает!»
        Настя подняла скомканный рисунок и,  вздохнув, закрыла дверь. Села у окошка, подперла головку рукой и задумалась. Думы её были печальны, но Настя давно дала зарок: «Не плакать!». Тем не менее, одинокая слеза покатилась по щечке. Настя слизнула её,- слеза была горько-солёной на  вкус, и  заставила её вспомнить о море. А значит, вспомнить и любимую бабушку Лену, которая жила на самом берегу Черного моря. Настя  ясно представила большой белый дом с голубой крышей, старый вишневый сад и ореховую рощу, где она так весело играла с местной детворой в прятки. Вспомнилось ей, как бабушка Лена учила её плавать, как шумно плескались они в ласковых морских волнах… А какие интересные сказки рассказывала ей бабушка перед сном! И какими вкусными казались  супчики и пирожки , приготовленные ловкими бабушкиными руками…
      Ах, как счастлива она была целых четыре лета! В первый раз её привезли к бабушке, когда ей было всего  шесть месяцев от роду. Мама говорит, что младенцы ничего не помнят. А вот Настя хорошо помнила, как спала в коляске  в тени высокого берега горной речки, как бабушка напевала ей колыбельную песенку про котика. Ах, каким сладким был её сон под журчанье реки и ласковый голос бабушки! А какие яркие цветы росли вокруг! И как они чудесно пахли!
      Но вот уже два лета подряд Настя не ездит к бабушке Лене. Мама сказала, что больше никогда они не поедут в «эту дыру» и что «она больше не будет маяться всё лето с этой фурией». Мама всё время жаловалась папе на бабушку, сочиняла про неё всякие гадости и даже проливала слёзы, рассказывая, как ей  тяжко общаться со свекровью. И папа ей верил. Когда мама ластится  к нему, он всегда ей верит. А Насте  верить не хочет…
      И словно подслушав её мысли, мать громко запричитала в трубку: « Да ты понимаешь, что эта старая ведьма просто заколдовала ребенка! Мы возили дочь  на лето и в Грецию, и в Италию. Там, в пятизвездочных отелях такие аквапарки, игровые площадки и уйма  аттракционов!  Но старуха превратила  Настю  в настоящую идиотку!Чуть что не по ней,-  упертая девчонка собирает вещи и рыдает: «Отвезите меня к бабушке!» И огорченно продолжила: « А что психиатр? Возили её к психиатру. Он сказал: « Не обращайте внимания,- порыдает и успокоится!» И выписал таблетки. А ребенку ничего не помогает!»…
      Настя  тяжело вздохнула: « Нет, они никогда не отвезут её к бабушке! Нужно самой ехать и на них не надеяться!» Она  подбежала к шкафу и,  порывшись  в его глубине, вытащила старенький рюкзак. Открыв его, Настя  увидела красиво вышитую гладью табличку со своей фамилией, инициалами и адресом… И сразу вспомнила свою первую няню- Таню. Она тогда так привязалась к веселой няне, которая  учила её вышивать и рисовать, и делать смешные поделки из цветной бумаги...   Но мама разругалась с Таней и выгнала её. А потом няни так быстро менялись, что Настя  научилась к ним не привязываться…
Настя  сложила в рюкзачок бельё, купальник и новое платье. Приоткрыла дверь и прислушалась: мама всё еще говорила по телефону. Тогда она на цыпочках пробралась в спальню, достала из маминой шкатулки одну красненькую бумажку и три голубеньких. «Этих денег должно хватить!»- уверенно решила  Настя  Она тепло оделась и тихонько выскользнула за дверь…
       На улице смеркалось. Но метро было недалеко. «Теперь надо найти кого-нибудь доброго, кто помог бы мне добраться до вокзала» - подумала  Настя  и стала всматриваться в толпу. Выбрав молодого человека с веселыми глазами,  в модной кожаной куртке, она решительно обратилась к нему: « Вы знаете, дяденька, я потерялась. Помогите мне доехать к бабушке!» Юноша наклонился к Насте  и улыбнулся: « А адрес ты знаешь, девочка?» Настя  схитрила: « А Вы довезите меня до площади, где много вокзалов, а дальше я дорогу сама найду!»
       На Комсомольской площади Настя  сразу узнала нужный ей вокзал, с которого они когда-то ездили в гости к бабушке. Она  помахала доверчивому юноше рукой и  скрылась под сводами « Казанского».  В свои шесть лет  Настя   уже хорошо умела читать и помнила, что нужный ей поезд называется «Москва-Адлер». Она помнила и то , что в этом поезде работает  очень красивая и   ласковая  проводница Маша, которая приносила ей манную кашу из вагона –ресторана и кормила её с ложечки. Настя  была уверена, что такую красивую Машу абсолютно все работники вокзала  знают. И  Настя  без труда её разыщет в поезде. А уж Маша не откажет ей, и обязательно поможет доехать к бабушке…
       Но в вокзале было столько народа, залов и вывесок, что у Насти  просто закружилась голова, и она никак не могла найти выход к поездам. Увидев в уголке одного из залов ожидания двух мальчиков и девочку  чуть постарше себя, которые сидели на корточках и что-то горячо обсуждали, Настя  решительно направилась к ним: «Они прямо как рыбы в воде на этом вокзале! Наверняка  всех и всё тут знают!»
        Она вежливо обратилась к самому старшему мальчику: « Привет! Вы не согласитесь помочь мне найти поезд «Москва-Адлер» и проводницу Машу?»
Мальчик оценивающе осмотрел  Настю  с головы до ног и присвистнул: « Да ты никак в южные края собралась, малявка?»
«Да, я еду к бабушке на Черное море!» уверенно ответила Настя . Мальчик подмигнул сотоварищам: « Ну раз такое важное у тебя дело, - пошли,  перетрём проблему в скверике!»
        Они уселись в привокзальном сквере на скамейку, и мальчик спросил: « Далеко ты собралась, малявка! А деньги у тебя есть?»  Настя   молча кивнула. «Тогда -  на, хлебни маленько,-  на дорожку!»- он протянул  Насте  замызганную бутылку. Отказываться было неудобно,  и она, подавив брезгливость, отхлебнула добрый глоток жидкости…
Беспризорники о чем-то расспрашивали  Настю , но она уже не различала слов: голова почему-то стала вдруг тяжелой, веки смыкались, ей неудержимо захотелось спать.  Настя  подложила под голову свой рюкзачок и  свернулась калачиком на холодной скамейке…
       Старший мальчик осторожно вытянул  Настин  рюкзак и,  достав оттуда восемь тысяч рублей, даже рассмеялся от удовольствия: «Вот это улов!» Затем  в его руках  засияло красивое кружевное платье, которое сразу приглянулось чумазой  подружке. Оставшийся без добычи второй мальчик потянулся к  Насте , чтобы снять с неё дубленку. Но   неожиданным ударом в голову девчонка-беспризорница остановила его : « Не раздевай её, Витька! Она ведь замерзнет до смерти! Не жадничай,- улов и так хорош!»  Мальчишка потёр ушибленное место и заныл: «Эка дура ты, рассопливилась! Да её все равно бомжи разденут! Пожалела! А нас кто жалеет?»  но спорить не решился, и они медленно удалились по аллее в сторону магазина…
   Лейтенант ППС опешил от удивления, когда обнаружил на скамейке ночного сквера спящую, хорошо одетую девочку, от которой сильно пахло алкогольным перегаром. Он нащупал едва слышный  пульс на холодной ручке и вызвал дежурную машину.
    В больнице ребенка осмотрели и внутри рюкзачка нашли  табличку с адресом и фамилией…
    Вбежавшие в приемный покой  родители со слезами на глазах бросились  к лежавшей без сознания на каталке  Насте .  «Доча, доча моя! Как же ты здесь оказалась?»,- Как в бреду повторял папа,  и губы его предательски дрожали. Он  покрывал поцелуями холодные Настины  ручки. Девочка с усилием открыла глаза.
« Я ехала к бабушке Лене»,- еле слышно прошептала она. Мама кусала губы. Глаза её, с размазанной слезами косметикой, показались  Насте  огромными и удивленными…
    «Я обязательно отвезу тебя к бабушке, даю тебе слово! Только скорее поправляйся! »- серьезно и сурово, как настоящую клятву,  произнес  папа.
 Настя  счастливо  улыбнулась….
14 Сто баксов
Анна Эккель
    

До весеннего женского праздника оставалось всего несколько дней. Настроение у всех было соответственно приподнятое. Вот  только,  пожалуй,  Татьяна Ивановна, старая и  больная женщина, одиноко проживающая в крохотной комнатке  большой коммуналки в Центре города, не радовалась приближению весны. Как-то она не рассчитала  в этом месяце и не уложилась в свою маленькую пенсию. Вероятно, неожиданная квитанция за оплату коммунальных услуг очень подорвала скромный бюджет старушки. Тем более, что она была напечатана на угрожающе розового цвета бланке, а это значит - долговая. Татьяна Ивановна видела по телевизору, как после получения  такого извещения через очень короткое время приезжают злые люди в форме и выселяют должников на окраину в страшные дома, где живут одни алкоголики и наркоманы. Их, алкоголиков, она не боялась,- сколько перевидала на своём веку, живя  более пятидесяти лет в одной и той же  коммунальной квартире. Она боялась стыда. Бедная старая женщина не могла найти себе места от волнения. Что делать? И наконец-то все-таки решилась.
     Раньше, когда ещё не гоняла милиция, она имела свой маленький  «бизнес»: продавала связанные  ею кружевные салфеточки в подземном переходе. Стояла в длинной шеренге стихийных разнокалиберных продавцов. Из местных, то есть москвичек, она была одна, остальные «коробейники» - все  приезжие, но это был сплочённый интернациональный коллектив. Дружили, помогали друг другу выживать, имели своих «смотрящих», которые, стоя наверху на улице, отслеживали приближение милицейского патруля и давали знать торгующим внизу, что пора «делать ноги».  Все рассыпались в разные стороны, словно горох, растворялись среди толпы. Товару мало, несколько салфеточек она ловко и быстро прятала  у себя под старым пальто. И, взяв в руки видавшую виды авоську, вливалась в поток прохожих. Честно говоря, эти салфетки никому не были нужны. Но люди стыдились такой нищенской жизни старой женщины, которая  не могла допустить и мысли просто просить милостыню. Она пыталась «заработать» деньги доступным ей способом. Сердобольные прохожие делали вид, что покупают  эти трогательные изделия, а в действительности просто подавали милостыню. Цену мастерица назначала очень скромную и всячески пресекала попытки покупателей не брать сдачу.
     Несколько лет назад, перед самым Рождеством, шла  бойкая торговля. Изделия Татьяна Ивановна заготовила заранее и количеством больше, зная, что перед праздником всегда торговля хорошая. С самого Нового года почти без отдыха работала крючком, вывязывая ажур из простых ниток.  В этот день словно почувствовала, что надо взять с собой весь «товар».  Действительно, начало было удачным, сразу продала аж две салфетки, а потом продавцы по цепочке сообщили, что в местном отделении милиции сегодня вечером будет собрание, значит, что патруль не приедет, их никто гонять не будет. Все успокоились, торговля шла на славу. Вдруг от толпы отделился парень и подошел прямо к Татьяне Ивановне. Окинув её взглядом, не глядя на товар, спросил:
- Сколько стоит?
Она назвала цену и дрожащими руками стала расправлять изделие, чтобы показать товар во всей  красе, понимая, что парню вряд ли нужна салфетка,  он не покупатель. Но, к её удивлению, он осторожно взял накрахмаленное до хруста кружево, спросил:
- А ещё есть?
- Да, да, - запинаясь, ответила старая женщина.
- Сколько штук?
- Четыре.
- Беру все,- и с этими словами вытащил банкноту и протянул ей. Татьяна Ивановна сказала, что у неё не будет такой большой сдачи.
- Сдачи не надо.
- Что Вы, как можно!
Парень улыбнулся: поколение Ангелов, копейки лишней не возьмут,  даже стараться искушать их бесполезно. Гранит. Он пошарил по карманам, вытащил завалявшуюся купюру и передал ей. Забрав салфетки,  исчез.
Татьяна Ивановна, необыкновенно довольная собой, с рождественской радостью в душе раньше времени оказалась дома. Ей не терпелось посчитать деньги, которые она заработала за день. Такой  большой  выручки у  неё ещё никогда не было!  Захватив кошелёк и удобно расположившись за столом, предвкушая радостное занятие,она всё никак не могла заставить себя открыть его. Медлила, оттягивая это давно забытое чувство, чувство радости. Наконец, открыв кошелек, вытряхнула всё его небольшое содержимое на стол.  Вот кучка скомканных бумажек. Она любовно начала брать по одной банкноте и, разглаживая каждую, укладывала в стопочку. Когда все деньги закончились, на столе обнаружилась незнакомая бумажка, аккуратно сложенная в несколько раз. Татьяна Ивановна осторожно развернула её. Она поняла, что это иностранные деньги, но что с ними  делать и как они попали к ней? Промучившись весь вечер, решила, что лучше всего показать денежку соседу Саиду, который занимался торговлей.
- Саид, скажи, пожалуйста, что это за деньги?
- Соседка, как можно не знать этого? Это - сто баксов.
- А это сколько нашими деньгами будет?
- Три тысячи, бабуля.
У Татьяны Ивановны перехватило дыхание от услышанного.
- А что теперь с ними делать-то?
Саид посмотрел на неё, как на маленького и несмышленого ребенка.
- Всё! Что хочешь, то и делай. Хочешь в сбербанке меняй, хочешь у Саида поменяй. А лучше, слушай, на «чёрный» день оставь! Курс туда-сюда вырастет - больше денег дадут.
Татьяна Ивановна не спала всю ночь. Всё вспоминала, как могли попасть к ней эти «баксы». И поняла, что это тот парень, который купил  все салфетки, как-то умудрился сунуть ей эту купюру. Она еле дождалась следующего дня, решив, что он нечаянно передал ей деньги и сегодня непременно вернется за ними. Татьяна Ивановна ждала его целый месяц и ещё месяц. Когда же  поняла, что парень уже не придёт, она, помолившись, спрятала банкноту за икону, как сказал Саид, на «чёрный» день.
     Вот,  похоже, он и настал этот день. Сильно волнуясь, она пришла в сберкассу, называя так по старинке сбербанк. Здесь она бывает каждый месяц, аккуратно оплачивая присылаемые квитанции,  и видела в конце зала отгороженное стеклом помещение, где меняют деньги разные люди. Теперь она должна была подойти и превратить доллары в спасительные и так нужные ей сейчас рубли. Специально выждав, когда около окошечка никого не стало, Татьяна Ивановна, смущаясь, протянула купюру и сказала:
-  Здравствуйте. Пожалуйста, поменяйте мне доллары на наши деньги.
За стеклом сидела приветливая и миловидная девушка. Она подняла глаза и оценивающе посмотрела на старушку. Взяла в руки купюру, посмотрела на неё, потом снова на старушку и, слегка наклонившись к окошку, тихо, шёпотом сказала:
- Бабушка,  я, конечно,  могу вызвать милицию, но я этого не буду делать. Ваши деньги фальшивые, а за это сажают в тюрьму.
У Татьяны Ивановны сильно кольнуло в сердце, она никак не могла подумать, что такое может случиться.
- Бабуль, ты иди потихонечку отсюда, пока никто не заметил, а я никому не скажу, а баксы уничтожу.
- Спасибо, доченька! Спасибо…
И на ватных ногах она еле вышла на улицу. Не хватало воздуха. С горем пополам  дошла до дома. Не раздеваясь, взяла со стола страшную долговую квитанцию и бессильно опустилась на диван.
     При закрытии банка Елена, которая работала в обменнике, позвонила своему кавалеру и сказала:
- Сегодня гуляем, приглашаю тебя в бар.
- У нас же денег нет.
- Уже есть, - весело ответила довольная Елена, крутя в руке стодолларовую купюру старушки.

     На следующий день соседи по коммуналке нашли Татьяну Ивановну мертвой, сидящей на старом диване и сжимающей в руке розовую долговую квитанцию. На что проворная соседка сказала, показывая на бланк:
- Это фальшивка. Кто-то  разбросал их по всем почтовым ящикам в надежде на лохов.
15 Фотография моей дочери
Вячеслав Вишенин
                    Сейчас тебе почти пятнадцать. Между нами огромная пропасть в две тысячи километров и шесть лет разлуки. Я подхожу к книжной полке и бережно снимаю твою фотографию в стеклянной рамке. Ты сидишь на лужайке среди цветов и загадочно улыбаешься, глядя куда-то вверх. Тебе здесь еще только девять... Такой я тебя и запомнил. Маленькой и счастливой. Папиной дочкой...  С нежностью, долго и внимательно всматриваюсь я в твое лицо, пытаясь разглядеть  что-то новое на застывшем снимке. Я видел это фото десятки, сотни раз, но неизменно, глядя в твои карие, до боли родные глаза, мысли уносят меня далеко - далеко… назад …в прошлое…  Где мы были вместе, где каждый день, каждый миг с тобой был наполнен таким счастьем, от которого порой кружилась голова… Моя милая маленькая девочка…

                  Ранее утро. Я подхожу к твоей кроватке, чтобы разбудить тебя в садик, но некоторое время просто  стою возле и с улыбкой смотрю на свою малышку. За ночь  ты успела несколько раз перевернуться и теперь спишь, вытянувшись в обратную сторону, а твои ножки мирно покоятся на подушке. Ты сладко посапываешь, а выражение лица у тебя такое, словно ты о чем-то задумалась, только закрыла глаза. Мне жалко будить тебя, но, к сожалению, сегодня не выходной. «Просыпайся, солнышко!» - говорю я тебе и глажу по спине и ногам. Твои глаза еще не открылись, но ты сразу же реагируешь на мой голос и прикосновения,  и тут же начинаешь потягиваться. Меня охватывает прилив нежности. Я наклоняюсь к тебе и покрываю твое маленькое тельце поцелуями с ног до головы. Я могу целовать тебя бесконечно. Мне нравится запах твоего детского тела, твоих волос. От них веет теплотой, миром и домашним уютом. Мне  нравится прикасаться к тебе и нравится, что тебе это тоже приятно. Тебе становится щекотно и ты открываешь глаза.  Я подхватываю тебя на руки и несу в ванную. Умываться ты не любишь, терпеть не можешь, когда вода попадает тебе в глаза. Поэтому я просто мокрой ладонью протираю твое лицо и мы идем  завтракать.

                     Я с умилением смотрю, как ты ешь кашу левой рукой. « Я только капельку, пап!» - «Хорошо, хорошо, моя  девочка». Мы давно заметили, что ты не такая, как все. Когда ты стала  брать ложку в левую руку, рисовала и писАла тоже левой – мы не стали тебя переучивать. Ведь это такое чудо  - ребенок – левша. Ты делаешь все, как будто в зеркальном отражении, и наблюдать за этим крайне интересно.

                       Потом я помогаю тебе быстро собраться. Нет-нет, конечно, ты умеешь одеваться сама, но делаешь это очень медленно, а нам  надо поторапливаться. По дороге на остановку я даю тебе наставления, как себя нужно вести в садике. « С Катькой не дерись! Слушайся воспитательницу.  И обязательно поспи в тихий час». Ты с серьезным видом меня слушаешь и во всем соглашаешься. Хотя, наверняка, тут же обо всем забываешь.

                       В автобусе я сажаю тебя к себе на колени и нежно поддерживаю спереди руками. Я ловлю на тебе восхищенные взгляды пассажиров. «Какая красавица!» - не выдерживает молодая женщина напротив нас. И это истинная правда. Природа  наградила тебя удивительными чертами лица, густыми темными волосами, темно-карими глазами и стройной фигуркой. А стильная модная одежда, вкупе со всем предыдущими достоинствами делают тебя просто неотразимой. Эдакий ангелочек в юбочке.  Да, тобой восхищаются все – родные, друзья, знакомые, коллеги, и просто случайные люди. А я  страшно горжусь тобой. Гордость распирает меня так, словно ты – Синди Кроуфорд и Мария Шарапова в одном лице. Я безумно тебя люблю и обожаю. За то, что ты есть. За то, что ты моя дочь. За то, что ты даришь мне счастье своим  присутствием на этой земле. Это видят и чувствуют все находящиеся в салоне пассажиры. Я нежно целую тебя в затылок и о чем-то спрашиваю, а ты тихо отвечаешь. И все понимают, что ты – моя дочь, а я – твой отец.

                        Всю оставшуюся дорогу мы едем молча. Я всегда удивлялся тому, что в дороге ты молчишь. Дети в пути, обычно, разговаривают, что-то спрашивают, или наоборот,  рассказывают. Ты же, как ни странно, молчишь, и  с серьезным видом разглядываешь меняющиеся за окном пейзажи. Серьезный вид и умное лицо – это твоя фишка. Такое лицо было у тебя с рождения. Ты смотрела на окружающий мир  таким взглядом, словно знала об этом мире больше, чем тебе полагалось по возрасту. Иногда мне казалось, что ты намного старше своих младенческих лет. Даже на горшке, порой, ты сидела с таким видом, как будто решала сложную математическую задачу.

                         На пороге твоей группы я тебя обнимаю, целую на прощание, еще раз беру с тебя обещание вести себя хорошо и отпускаю   в добрые руки воспитательницы и нянечки. Они тоже тебя очень любят, с удовольствием с тобой занимаются, учат общению с другими детьми и всяким разным детсадовским премудростям. Это для тебя так интересно, что иногда мне приходится тебя просто упрашивать пойти домой. Но не сегодня.  Сегодня, когда я прихожу  за тобой вечером, ты со всех ног летишь мне навстречу  и с радостным криком прыгаешь мне на шею. Я крепко – крепко прижимаю тебя к себе, и шепчу тебе на ушко ласковые слова. Я не хочу отпускать тебя. Я не видел тебя целый день и очень по тебе соскучился.

                     Мы радостным шагом идем домой. Ты держишь меня за руку и рассказываешь, каким  интересным был день в садике. Какие буквы вы учили и что рисовали. Я жду, когда ты попросишь меня взять тебя "на ручки". Это одна из твоих маленьких хитростей. Ты не устала, просто тебе более интересно смотреть на мир с высоты папиного роста. Я принимаю твою игру и с понимающим видом сажаю тебя на руки. Мне не тяжело, я почти не чувствую твоего веса. Ты - худенькая девочка , и все попытки откормить тебя оказываются безуспешными. Ты ешь ровно столько,  сколько нужно для роста твоего маленького организма, и ни грамма больше. Но все равно, для меня ты  - самая очаровательная и самая обворожительная дочь на свете!

                        Вечером  мы с тобой учим стишок и гладим платьице на завтрашний утренник. Я знаю, что моя дочь будет самой красивой на выступлении и  все сделает, как надо:  расскажет,  станцует и споет. Потому что ответственность – папина черта – у тебя в крови. Наконец, все дела закончены и я укладываю тебя спать. Ты просишь меня  посидеть рядом с тобой и  рассказать какую – нибудь сказку. Я напрягаю свои, уставшие за целый день, мозги и на ходу придумываю невероятную историю, где главная героиня, конечно, ты. Мне приходится стараться, потому что если сказка окажется слишком короткой или не очень интересной, ты попросишь рассказать еще. Сказка счастливо заканчивается и ты, довольная, засыпаешь. «Моя сладкая девочка!»  Я глажу тебя по голове, по волосам, целую в лобик, и  еще какое-то время сижу на кровати, любуясь тобой. Я благодарю Бога за то, что он подарил нам тебя. Наконец, умиротворенный, я иду к  себе. И нет в эти минуты человека счастливее меня. Я самый счастливый отец на земле….

                                       Сейчас тебе почти пятнадцать. Между нами огромная пропасть в две тысячи километров и шесть лет разлуки. Я подхожу к книжной полке и бережно снимаю твою фотографию в стеклянной рамке. Ты сидишь на лужайке среди цветов и загадочно улыбаешься, глядя куда-то вверх. Тебе здесь еще только девять... Такой я тебя и запомнил. Маленькой и счастливой... Папиной дочкой...  С нежностью, долго и внимательно всматриваюсь я в твое лицо, пытаясь разглядеть  что-то новое на застывшем снимке. Я видел это фото десятки, сотни раз, но неизменно, глядя в твои карие, до боли родные глаза, мысли уносят меня далеко - далеко… назад …в прошлое…  Где мы были вместе, где каждый день, каждый миг с тобой был наполнен таким счастьем, от которого порой кружилась голова… Моя милая маленькая девочка…
16 Опасные приключения новорожденного Хоттабыча
Владимир Дементьев 3
 Написать сказку (пошалить немного) предложил Кандидыч, за что ему я весьма благодарен. 

 Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения с героями других сказок случайны.


Итак...
 

        Жила на свете одна женщина. У нее не было детей, а ей очень хотелось ребеночка. Вот пошла она к старой колдунье и говорит:

        - Я по объявлению. Вот здесь написано, что вы лечите бесплодие народными средствами. Гарантия 100% .   Мне так хочется, чтоб у меня была дочка, хоть самая маленькая!..

        - Самая маленькая? Первый раз такое слышу! - от удивления старуха даже выронила огниво, которым она пыталась разжечь трубку  - Все хотят, чтобы  дети росли не по дням, а по часам. Вырастали  стройными, высокими, с внешностью фотомоделей. А тут…
 Ну, раз хотите маленькую, можно и маленькую, желание клиента - закон. Правда, это дороже будет.

        -  Что вы, что вы! Я не настаиваю, можно и высокую. Это я так…Мне, право, все равно. – спохватилась женщина.

         - Нет уж! Первое слово дороже второго! – грозно заявила старуха. -  На двести у.е.!

        - Но позвольте! Я передумала!

        - О детях, дорогая моя, до того думать надо, а не после того, как пришла! Раз сказала маленькую – значит маленькую, тем более сама сказала, что  тебе все равно. – отрезала колдунья.

Она подошла к шкафчику, открыла дверцу и достала старинную черепаховую табакерку.

        - Замечательная вещица! В ней целый городок упрятан! И для тебя кое-что найдется.

 Колдунья открыла пестренькую крышку. Динь- динь –  тоненько зазвенел серебряный колокольчик, дон- дон – вторил ему колокольчик из бронзы. Табакерка наполнила мрачную, прокуренную комнату чудесной светлой мелодией. Мелодия завораживала, убаюкивала, уносила в сладкую сказку...

       -   Вот тебе ячменное зерно.    Это зерно не простое, не из тех, что зреют у вас на полях и годятся птице на корм. Возьми-ка его да посади в цветочный горшок. Увидишь, что будет.

        - Да вы что?  За полную идиотку меня принимаете? – очнулась от навалившегося было гипноза женщина.

         - Ну почему же? Фигура у тебя вполне стройная, ладная. А по поводу IQ ничего определенного сказать не могу – не моя область.  Я честный предприниматель.

Возмущению бедной женщины не было предела. Она  захотела сейчас же уйти, но тут в дверях появилась огромная собака. Глаза ее были величиной с блюдце или даже с мельничные колеса! Недаром говорят, что у страха глаза велики.  Женщина очень испугалась!

       - Если будешь скандалить, - ехидно произнесла старуха – я на тебя Секьюрити натравлю.

Что тут поделаешь? Пришлось взять зернышко.

Потом она, ругая себя на чем свет стоит,  пошла домой и посадила ячменное зернышко в цветочный горшок.

Только она его полила, зернышко сразу же проросло. Из земли показались два листочка и нежный стебель. А на стебле появился большой чудесный цветок, вроде тюльпана. Но лепестки цветка были плотно сжаты: он еще не распустился.

– Ну, хоть тюльпан редкого сорта  и то хорошо! - вздохнула женщина и дотронулась до красивых узорчатых лепестков.

В ту же минуту в сердцевине цветка что-то щелкнуло, и он раскрылся. Это был в самом деле   тюльпан редкой красоты, а в чашечке его сидел маленький мальчик в тюрбане, расшитом золотом халате, атласных шароварах и туфлях с загнутыми вверх мысками. Он  был  маленький-маленький, всего в дюйм ростом.

      - Но я же хотела девочку!  - еле слышно пролепетала женщина, теперь настала ее очередь удивляться. - Ты кто? Как тебя зовут, мальчик?

        - Трах! Тибитох - тибитох - тибитох! - несколько раз чихнул  маленький мальчик  и произнес тоненьким голоском: “Я Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб”.

       - Но я же хотела девочку! - Чуть не плача повторила женщина.

       - Сама виновата!  Это тебе урок! Когда делаешь себе ребеночка, думать надо только о хорошем, тогда точно получится задуманное, а ты бранилась! – с видом знатока заявил  кроха.


Женщина была очень умной и  начитанной. Она вспомнила, что в каком-то гламурно - научном журнале ей попадалась заметка об одном работнике оригинального жанра; он буквально творил чудеса, и звали его также Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб”, а по-простому -  Хоттабыч. Вдруг этот малютка  и есть знаменитый волшебник? Конечно, это никак не вписывалось в рамки официальной науки, но на то оно и чудо! Это шанс!   Следует только Хоттабыча хорошенько попросить, и он все для тебя сделает.
 Она улыбнулась и ласково  сказала:

        - Сделай мне ребенка: девочку - красавицу с  большим глазами и голубыми волосами, мы назовем ее Мальвиной!

Хоттабыч тяжело вздохнул и грустно произнес:

       -  Я не могу! Я еще совсем маленький! У меня еще не выросла борода мудрости, а без нее я не умею! С бородой очень редко когда рождаются. Правда, с  крайней формой гипофизарного нанизма тоже нечасто.
Хотя лилипутов все же больше, есть даже микропуты. Говорят, что еще нанопуты появились, но мне в нано верится с трудом – болтовни больше.

Женщина, конечно, огорчилась, но материнские чувства взяли верх  и она начала обустраивать быт крохи.
Колыбельку  сделала из блестящей лакированной скорлупки грецкого ореха. Вместо перинки туда положила несколько фиалок, а вместо одеяльца – лепесток розы. Ей казалось, что такое ложе произведет на Хоттабыча должное впечатление, и она не ошиблась: мальчик, как только увидел это, замахал руками и жалобно пропищал:

        -  Клянусь  своей будущей бородой и всеми ее чудесами - смерти моей хотят! У меня аллергия! Я в цветке-то чуть не задохнулся! Убери сейчас же эти жуткие аллергены!

Пришлось убрать чУдную колыбельку и постелить обычный льняной лоскутик. Спать на нем, правда, было не очень удобно и жестко, но зато отпадала необходимость в антигистаминных препаратах.
Однажды ночью, когда Хоттабыч крепко спал, через открытое окно в комнату пробралась большущая старая жаба, мокрая и безобразная. 

       –   Хорош! – сказала старая жаба. – То, что надо для моего сына!

Она схватила  лоскутик с крохой и выпрыгнула через окно в сад.

Возле сада протекала речка, а под самым ее берегом было топкое болотце. Здесь-то, в болотной тине, и жила старая жаба со своим сыном. Сын был тоже мокрый и безобразный – точь-в-точь мамаша!

        – Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог он сказать, когда увидел крохотного мальчика.

       – Тише ты! Еще разбудишь, чего доброго, и он убежит от нас, – сказала старая жаба. – Ведь он  колдовать может - это у него наследственное от колдуньи. Давай-ка отнесем его на середину реки и посадим там на лист кувшинки – для такой крошки это целый остров. Оттуда уж ему ни за что не убежать, никакие чудеса не помогут. А я тем временем устрою для вас в тине уютное гнездышко.

В реке росло много кувшинок. Их широкие зеленые листья плавали по воде. Самый большой лист был дальше всех от берега! Жаба подплыла к этому листу и положила на него ценную поклажу.

Ах, как испугался бедный маленький Хоттабыч, проснувшись поутру! Да и как было не испугаться! Со всех сторон его окружала вода, а берег чуть виднелся вдали. 

А старая жаба сидела в тине и украшала свой дом камышом и желтыми кувшинками, – она ничего не знала об аллергенах.  Когда все было готово, она подплыла со своим гадким сынком к листу, на котором сидел Хоттабыч. 

Сладко улыбнувшись, старая жаба низко присела в воде   и сказала:

      – Вот мой сынок! Он будет твоим учеником! Вы славно заживете с ним у нас в тине. Ты научишь его чудесам. Я слышала, что ты настоящий волшебник. Когда мой ненаглядный сынок выучится, то станет мудрым царем – жабой и женится на царевне – лягушке. Славная будет парочка! И жить они будут в Тридевятом царстве, в Тридесятом государстве на острове Буяне. Вот тогда я тебя  и отпущу.

     – Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог сказать сынок.

        - Вы не понимаете о чем говорите! Я не волшебник! Я только учусь!  И я никогда не смогу научить чудесам вашего сына!  - запротестовал было Хоттабыч.

       -  Глупости! Никогда не говори никогда! Я все сказала. Хау! – И жаба, отвратительно перебирая бородавчатыми лапами, поплыла к своему дому.

 
Маленькие золотые рыбки, которые плавали под водой, услыхали, что сказала старуха жаба. Сына с матушкой они видели и раньше. Теперь они высунули из воды головы, чтобы поглядеть на Хоттабыча.

Взглянув на кроху своими круглыми глазками, они ушли на седьмое дно и стали думать, что же теперь делать. Им было ужасно жалко, что такому  маленькому мальчику придется жить вместе с этими отвратительными жабами где-нибудь под корягой в густой жирной тине. Не бывать же этому!  Он же, как и мы, будущий волшебник! Рыбки со всей речки собрались у листа  злополучной кувшинки, и перегрызли стебелек листа.

И вот лист кувшинки поплыл по течению. Течение было сильное, и лист плыл очень быстро. Теперь-то уж старая жаба никак не могла бы догнать его.

Хоттабыч плыл  все дальше и дальше, а маленькие птички, которые сидели в кустах, смотрели на него и пели:

      – Какой миленький маленький мальчик!


Это услышал голубой мотылек, беспечно порхающий рядом. Он с любопытством посмотрел на кроху и подумал:

      - Какой хорошенький мальчик! Просто душка! Жаль только, что он не одет подобающим образом. Босиком, в одном халате  явно с восточного базара, без украшений, и путешествует на каком-то жалком листе кувшинки. Фи! Не нашего круга!

И мотылек скрылся из виду. Ничего удивительного, ведь встречают по одежке. 
  В это время мимо пролетал майский жук. Он увидел кроху, схватил его и унес на дерево. 

 Как испугался бедный Хоттабыч, когда рогатый жук обхватил его лапками и взвился   высоко в воздух!  Ужас!

А майскому жуку и горя мало. Он уселся на ветке большого дерева, усадил рядом пленника и, довольно больно хлопнув его по плечу, сказал:

       - Мужик! Ты мне нравишься! Ты не поверишь, кругом одни жуки!  Такие жучилы, что ты! Так и лезут из всех щелей во все щели. Шагу ступить невозможно! Впору хоть по воздуху летай! Ни одного нормального человека! В-ы-п-и-т-ь не с кем! Давай на брудершафт! Я угощаю!

         - Как можно?! Я же  совсем маленький –  запротестовал будущий волшебник.


        - Размер значения не имеет! - авторитетно заявил жук - Давай  накатим по маленькой!


        - Нет, нет! Не буду! Мне вера не позволяет! - взмолился Хоттабыч.

 
         - Не уважаешь, значит? К тебе, как к человеку, а ты? Ну, ты и жук! Жучила! Катись отсюда!

И жук больно наподдал крохе. Хоттабыч, кувыркаясь полетел вниз, и упал на цветок ромашки, это его и спасло.

        Бедный, бедный Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб, ведь у него ничего не было:  ни скатерти – самобранки, чтобы подкрепиться, ни ковра – самолета  или хотя бы сапог – скороходов, чтобы скорее покинуть этот страшный – престрашный, лес полный опасностей.  Еще бы, здесь жили Баба-Яга и Серый Волк, леший и кикиморы, Соловей-Разбойник и просто разбойники.  Да что там разбойники! Обычные грибники гораздо опаснее – они, обшаривая каждый куст, легко могут раздавить любую маленькую личность.
        Хоттабыч от горя рвал на себе волосы, произносил заклинания и горько - горько плакал. Но сколько не вырывай волос из головы, чудо все равно не произойдет. И оно не произошло!
 Пришлось ему  есть  сладкий цветочный нектар, от чего у него появился диатез,  и пить росу, которую каждое утро находил  на листьях -  от нее разыгрался гастрит.
 Но горше всего то, что не было у него сильного, надежного друга - Мальчик - с -  пальчик бродил в другом конце леса. Они бы наверняка  подружились, можете не сомневаться. 
Так прошло лето, прошла и осень. Близилась долгая холодная зима. Птицы улетели, цветы завяли.
Холод пробирал кроху насквозь. Красивый шелковый халатик  весь изорвался, как тут не мерзнуть! Пошел снег, и каждая снежинка была для Хоттабыча то же, что для нас целая лопата снега. Мы-то ведь большие, а он  был ростом всего-навсего с дюйм. Он  завернулся было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняга сам  дрожал, как осенний листок на ветру.

      - Нужно найти какое-нибудь убежище и как можно скорее. – высказал про себя мудрую мысль Хоттабыч и пошел куда глаза глядят.

За лесом  было большое поле. Хлеб с поля уже давно убрали, и только короткие сухие стебельки торчали из мерзлой земли.
В поле было еще холоднее, чем в лесу, и крохотный мальчик совсем замерз, пока пробирался между высохшими жесткими стеблями.
Наконец он добрел  до норки полевой мыши. Вход в норку был заботливо прикрыт травинками и былинками.

      Полевая мышь жила в тепле и довольстве: кухня и кладовая у нее были битком набиты хлебными зернами. Будущий могущественный джин, великий маг и чародей, как последний нищий, в лохмотьях, босой и окоченелый остановился у порога и осипшим голосом произнес:

        -  Сим - сим, откройся!

Заклинание подействовало. На зов вышла хозяйка и,  трясущийся от холода малыш, попросил подать   хоть кусочек ячменного зерна – вот уже два дня во рту у него не было ни крошки.

        – Ах ты, бедняжка! – сказала полевая мышь (она была, в сущности, добрая старуха). Ну иди сюда, погрейся да поешь со мною!

И Хоттабыч спустился в норку, обогрелась и поел. А что делать? Голод не тетка! Будешь и мышиное есть.

        – Ты мне симпатичен, – сказала ему мышь, поглядев на него блестящими, как бисер, черными глазками. – Оставайся-ка у меня на зиму. Я буду кормить тебя, а ты прибирай хорошенько мой дом да рассказывай мне сказки – я до них большая охотница.

        -  Тоже мне, блин, Золушку нашла, - подумал Хоттабыч и... согласился. Когда на дворе минус, то и такое предложение плюсом покажется!

Он  делал  все, что приказывала ей старая мышь, и жилось ему в общем-то совсем неплохо в теплой укромной норке.

     – Скоро у нас будут гости, – сказала ему однажды полевая мышь. – Раз в неделю меня приходит навестить мой сосед. Он очень богат и живет куда лучше меня. У него большой дом под землей, а шубу он носит такую, какой ты, верно, и не видел, – великолепную черную шубу. Одна беда: он слеп и не разглядит такую кроху, как ты.  Ну, уж ты зато расскажешь ему самую лучшую сказку, какую только знаешь, лучше всего про репку или курочку Рябу, а про Вольку ибн Алешу не надо – глупый он, от богатств отказывается.

 На что уж Хоттабыч был смышлёным мальчиком, но он не смог себе представить крота в богатой шубе, копающего когтистыми лапами землю в поисках червяков. Сумасшедший, не иначе!

Вскоре сосед и в самом деле пришел к ним в гости и, не раздевшись, плюхнулся за стол  и сразу стал говорить, что под него  копают оборотни из налоговой полиции, но он докопается до истины.

        - Я чувствую  это  их происки!  Сейчас столько нечистый на руку силы развелось. Тьма - тьмущая! Представляешь: семь гномов под видом  гастарбайтеров из ближнего зарубежья все время  у меня под боком  роют ямы. Один прикинулся Иванушкой - дурачком и заявил, что они археологи и ищут золотой ключик от служебного входа в кукольный театр! Причем, вход этот находится в каморке попрошайки, выдающего себя за музыканта, а у самого одна мелодия да и та в записи на чем-то очень допотопном. Мало того! Вход этот скрывает, находящийся в розыске, всемирно известный шедевр  времен Карабаского короля: полотно с изображением очага, на огне которого в котелке варится похлебка. Неподражаемая живопись! Так все мастерски выписано, что один заядлый театрал даже проделал носом дыру в картине, пытаясь понюхать блюдо!
        Ну, круглый болван! Зубы заговаривает, сказки сказывает! Простофиля!
 Это они под меня ключик ищут. Ничего, ничего, мы еще посмотрим кто кого!
        Выкопали  лишь пустую бутылку. Уродцы! Я вижу их насквозь.   Я всех выведу на чистую воду, тем более  что она рядом! – размахивая грязными лапами, грозно шептал крот. Вид его был ужасен!

 Перепуганному Хоттабычу совсем не хотелось развлекать такого гостя сказками. Он попытался было скрыться в кладовке, но старая мышь на корню пресекла попытку.

        - Если не будешь делать то, что тебе говорят, вылетишь отсюда ласточкой! – заявила она сурово.

 Пришлось рассказывать сказки, петь песни и даже  плясать, хотя крот ничего и не видел.

 
       Побывав в гостях у соседки, крот, не снимая  дорогой шубы, прорыл под землей длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши. Теперь он почти каждый день приходил в гости и все время ворчал о гномах и поборах, а Хоттабыч был вынужден его развлекать.

 Подумайте! Разве так должен жить маленький мальчик? Разве для того он родился в чУдном волшебном цветке? Нет! Не бывать этому!

         - Лучше забвение, смерть, чем всю жизнь провести  в заточении под землей в мышиной норе! Что я, аббат Фариа или Шушера какая-нибудь? – так все ночи напролет думал о себе бедный Хоттабыч   - О! Как медленно растет борода! Чтобы выбраться в свет хватило бы одного волоска! Как мало надо человеку для счастья! Но…
 
 Однако не даром говорят: мал да удал!   Нашел все-таки кроха выход, казалось из безвыходного положения. Он уговорил крота выбросить отрытую бутылку в воду, сделать это было нетрудно – она только мешалась и вряд ли ее приняли бы на пункте приема стеклотары. Гастарбайтеры так неаккуратно работали, что горлышко оказалось все в щербинах.
 
         - Пусть я засну богатырским сном, впаду в анабиоз, просплю тысяча один   день или тысяча один год или даже много больше, все равно для меня это будет лишь одна короткая ночь. За это время у меня вырастет борода, и я стану могущественным джином! Я же потомственный колдун! И меня найдут, непременно найдут и освободят! 
    
 Сказано – сделано! Хоттабыч пролез в узкое горлышко бутылки и потянул за ниточку, привязанную к пробке.  Пробку он заранее взял из мышиной кладовки, а нитку выдернул из шубы крота (все равно от небрежного ношения она начала расползаться). Было очень трудно закупорить себя в бутылке, хотя некоторые взрослые это легко делают.
 Это было сделано поздно вечером, когда мышь уже спала, а рано – рано утром крот взял бутылку и бросил ее в чистую воду, на которую он собирался вывести гномов. Крот всегда просыпался затемно – света он все равно не видел. Разумеется, не заметил  он и Хоттабыча.

 Сколько воды утекло с тех пор, точно неизвестно. Доподлинно  известно лишь, что бутылка эта, обросшая речной травой и ракушками, попала в Москва – реку, откуда ее и выловили...
      Говорят,   в некоторых письменных источниках есть упоминание о продолжение тех далеких событиях, но я о них ничего не знаю, а небылицы рассказывать не приучен.

Самое печальное в этой грустной истории то, что лучшие свои годы одаренный от природы Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб провел в бутылке.
 Очень прошу вас не лезьте в бутылку, тем более не закупоривайтесь! Вы скорее всего не джин и можете не дождаться своего освобождения.  Вот так!

P.S.  Мышь долго не горевала – она вышла замуж за крота.
 Женщине помогли в центре акушерства и гинекологии. У нею растет чУдная белокурая девочка с большими в дюйм голубыми глазами – назвали Дюймовочкой.
17 Камбуз - это залог настроения!
Феликс Цыганенко
Нет, отнюдь не напрасно считали на флоте должность повара – особо значимой. Митрофан Страхов, старейший в пароходстве капитан и потомок архангельских поморов, прямо заявил кадровику Трофимкину:
- Вот что, Семён Палыч,  повара Силина после отпуска, направляй ко мне на судно!
- Митрофан Кузьмич, никаких проблем…

Что означал на судне классный повар? Несомненно - это залог доброго самочувствия, хорошего настроения и успешного плавания! Повара-ветерана Силина моряки звали просто и коротко – Лукич.  Чем он так понравился на рудовозе, переданном в Мурманск из Азовского морского пароходства? Тем, что в Арктике повар кормил моряков сытным обедом с... внушительными порциями мяса. Кроме обычного флотского ассортимента Лукич мог побаловать тушёной или отварной с кизиловой подливкой курицей. А овощные и фруктовые салаты? Пальчики оближешь! Как не ценить такого повара?! Однако, многое тут зависело и от наличия свежих продуктов в рефкамерах и кладовых... 

И ещё одно условие - Лукичу необходим помощник, у которого бы получалась выпечка чёрного хлеба. Но сколько ни перебывало на судне пекарей – приготовить нормальный чёрный хлеб не получалось. Какое-то наваждение! С белым хлебом - порядок, а вот с чёрным – проблема! Как правило, молодые пекари жаловались на хлебопечь, чем вызывали раздражение электромеханика Рябова.
- Без хлеба и без каши ни во что и труды наши, - упрекал он поговоркой нерадивых пекарей.
И приходилось Лукичу выслушивать порой  нелицеприятные, но справедливые упрёки моряков.

-  Белый хлеб, слов нет, нормальный, но чёрный...  безвкусный, рыхлый и плохо пропечённый  -  с  грустным  выражением  на лице жаловался начальник радиостанции Альберт Ключкин. При виде его физиономии плакать хотелось…
- Дело всё в умении пекаря, а талант необходим не только музыканту или художнику, -  утверждал судовой врач Лисицын.
- Земелька чёрная, а белый хлеб родит, - добавил второй механик Ипатов, любитель русского фольклора. 

Эти пословицы и жизненную аксиому прекрасно доказал в деле молодой повар Алексей Митрошкин. Инспектор отдела кадров представил старпому  Степану Кривчуку курносого, с лёгким девичьим румянцем на щеках, скромно стоящего в дверях каюты, работника пищеблока Митрошкина.
- Степан Петрович, благодарить будете за такого пекаря! Экипаж будет употреблять не только добротный чёрный хлеб, но и всякие там булочки-шанежки и куличи, -  наобещал кадровик.

Инспектор отдела кадров Трофимкин  отнюдь не лукавил, в чём моряки убедились в первом же рейсе. В отличие от непутёвого персонажа Геннадия Хазанова, также выпускника кулинарного училища. Лёшкин чёрный хлеб нравился не только морякам. В бельгийском порту Остенде за ним наладились приходить даже две русские пожилые эмигрантки. Угнанные во время войны в Германию, они вышли замуж за пленных бельгийцев. Однако никак не могли забыть вкуса чёрного хлеба, который когда-то употребляли на родине, потому и приходили на российские суда в гости. С появлением на рудовозе, женщины уютно устраивались на диване в красном уголке...   

Однако, не всё так легко и просто в нашей жизни, случалось, что она может преподнести  неожиданный сюрприз. Да, Лёша Митрошкин прославился умением выпекать отменный чёрный хлеб. Но в Мурманске с пекарем случился курьёз. И в плавсоставе его надолго запомнили в виде шутки,  правда, несколько  подправленной временем и моряками. Вот как она звучала в адрес судовых пекарей:
«В Кандалакше хлеба нет, еду дальше…»

А что же произошло? На стоянке в порту приписки, как известно, хлеб на судне не пекли, а брали за территорией порта, в специальном магазине Торгмортранса. Так случилось,  что Митрошкин отправился с бумажным мешком за хлебом вместе с приятелем, матросом Алхазовым, отъезжающим в отпуск. Посидеть в железнодорожном ресторане и проводить друга – долго уговаривать Лёшу не пришлось.
- Хлеб от меня никуда не денется, а проводить в отпуск Жору – дело святое! – справедливо решил выпускник кулинарного училища.

После ресторана друзья решили продолжить проводы в купе, поданного к перрону поезда на Питер. В уютном купе,  они оказались одни и приятное тепло от солнечного нектара под названием «Белый Аист» располагало  к отдыху. Незаметно подкравшаяся дремота окутала моряков и скорый поезд, словно не желая нарушать грёзы молодых людей, тихонько тронул с места. Прочь от  берегов Кольского залива!

Очнулись друзья от шума, набиравшего  скорость экспресса Мурманск-Ленинград. Пекарь Митрошкин, вмиг отрезвевший, в отчаянии решил выпрыгнуть из виляющего между сопками, покрытыми редким кустарником и карликовыми берёзками, пассажирского состава. Однако, матрос Жора Алхазов, недаром трудился в палубной команде бывалых моряков. Воспитанный на морских традициях, он удержал в тамбуре товарища:
- Лёшка, твой мужественный поступок может плохо кончится! – Митрошкин одумался и они вернулись в купе...  продолжить «мероприятие».

И только через шесть часов, в ночной мгле, Алексей вышел на перрон станции Кандалакша.  Но купить ночью хлеба не представлялось возможным, а сердечко пекаря невольно сжалось. Митрошкин вспомнил, как по-отечески к нему относился старый капитан. Митрофан Кузьмич испытывал к молодому человеку симпатию, возможно вспоминая свои первые шаги на флоте. Много лет назад матрос-камбузник Митрофан Страхов начинал свою трудовую деятельность на архангельской зверобойной шхуне.

Алексей представил, как Митрофан Кузьмич ворочался ночью на просторной капитанской кровати, обуреваемый мрачными мыслями о пропавшем пекаре:
- Что случилось с нашим Митрошкиным? К обеду и ужину с хлебом так и не появился. А как в беду попал, или в милицию – по молодости лет?
Лёша резко вскочил в зале ожидания и побежал к окошку железнодорожного телеграфа. В Мурманск, на судно, полетела срочная телеграмма:
«Митрофан Кузьмич, в Кандалакше хлеба нет, возвращаюсь ночным поездом. Ваш Алексей Митрошкин».

Вскоре подошёл встречный поезд, и пекарь покатил в обратном направлении, к берегам Кольского залива. Мурманск - конечная станция, дальше ведь - море Баренца, Шпицберген и…  Северный полюс! Так что, спрыгнув на перрон вокзала, Лёша помчался в хлебный магазина, успев к его открытию. На судне он показался к завтраку, причём с бумажным мешком вкусно пахнувшего свежего хлеба…   
18 Метаморфозы сна Бесценное сокровище
Филун Джарин
 

Она умирает…
Он взял её в руки. Завёрнутый в розовые лепестки комочек поместился на ладони.
Из пахучего облачка виднелся бутон детского личика, искаженного невыносимой бо-
лью. Сквозь закрытые веки лились слёзы, оставляя крохотные бисеринки на нежной
полупрозрачной коже.
 
Он осторожно прижал ладонь к бешено стучащему сердцу и посмотрел в небо. Сол-
нечный день поглотила буря. Сквозь несущиеся грозовые тучи проникал лишь корич-
неватый сумеречный свет, готовясь отдать испуганный мир во власть хаоса и тем-
ноты.

Неожиданный удар ветра обрушился на него сверху, всколыхнув вокруг кольцо размы-
тых теней и  резанув каждую клеточку тела жгучей болью, отплатив ему за какие-то
обиды, словно живое существо. Он упал на колени, задыхаясь и хватая ртом воздух.
Пыль и песок  обожгли лёгкие огнём.
 
 Из-под ладони послышался тихий протяжный стон. Не шевелясь, он осторожно поднёс
ладонь к воспалённым глазам. Она уже не плакала, но вокруг личика кончики тугих
розовых лепестков потемнели и сморщились.
 
Надо спешить! Новый стон пронзил сердце и эхом прокатился по всему телу вместе с
мыслью, что он может не успеть! Сквозь пальцы упали вниз три увядших лепестка, и
он смотрел, как вихрь подхватывает и уносит их прочь.
 
Он не знал куда идти, где искать спасительное пристанище, но понимал, что должен
во чтобы – то ни стало спасти её! Громада теней в который раз сплотилась вокруг
него, заслоняя путь, пугая своей слепой чернотой, казавшейся ещё более страшной
и опасной со шквальным ветром. Превозмогая боль, он встал и пошёл дальше, стис-
нув зубы, бережно прижимая к груди  драгоценное сокровище, раненное и брошенное
другими людьми.

Долго шёл, пока увидел впереди пятнышко света и вышел из тьмы. Вокруг бушевало
бескрайнее море. В растерянности он остановился. Что же дальше? Словно отвечая
человеку, огромная мутная волна поднялась перед ним стеной и всей своей тяжестью
упала на него.

Он лишь успел повернуться спиной, в последней попытке уберечь хрупкое сокровище,
спрятанное на груди.

Всё, что я могу сделать для тебя, подумал он, теряя сознание, - это умереть.

Они умерли вместе, ведь душа не может жить без руки, поддерживающей её.
19 Жар-птица
Вера Шкодина
И вот – лето! Долгожданная пора! Свобода от уроков, от всякой  обязаловки.  В огороде , за посаженной картошкой, поднялся бурьян сплошной стеной. Там – свободная от посадок территория, и там часто прячется Санька с любимой книжкой. Пока никто не знает её секрета. Мать покричит,  покричит, махнет рукой с досадой и займется  делами.
      Третий день Санька выслеживала жар-птицу.  В кустах полыни она протоптала полянку, притащила старый детский матрасик и терпеливо ждала.. А птица все не появлялась.
  Санька вспомнила, как все над ней смеялись, когда прибежала она с огорода и, размахивая руками, дрожащим голосом повторяла: «Жар-птица, там жар-птица! Большая, красивая, вся светится!»
-  Начиталась сказочек! – хмыкнул старший брат, шестиклассник Володька.
- Вруша, вруша! – дразнил младший.
- Господи, - вздохнула мать, - в кого она? Все  где-то в облаках.
- Я хочу перышко, -  еле слышно прошептала Санька.
- Ну вот, -  хохотнул отец, - возьми у петуха! Глянь, какой красавец!
Петух косо посмотрел  на Саньку.
 - Ко-ко-ко, - пропел насмешливо  и пошел прочь к своим хохлаткам.
- Еще чего, - нахмурилась мать, - нюни распустила. Марш в огородчик. Морковка  там вся позарастала. И чтоб всю грядку выполола! Заодно и успокоишься. Чтоб все чисто было! – крикнула она вслед.
   Санька долго ходила  между грядок и не могла понять, какая из них с  морковкой.
Полоть ее еще не заставляли.  Картошку сажать – это она знает. И даже каждый вечер поливала цветы маленьким ведерочком.  Ведь ей  уже  десять  лет.
А вот полоть  морковку…
-Вовка, покажи, где морковка? – прибежала она к брату.
- Ха, салага, - хмыкнул старший, - пошли. - Меньше  хлюпай  носом, мать этого не любит, поняла?
- Поняла, -  мотнула головой Санька.
- Вот морковка, - ткнул Вовка в крайнюю грядку, - смотри, чисто прополи, а то, ты знаешь,  мать  заругает.
- Ладно, - согласилась Санька и присела на корточки.
Через час у неё ныла спина и затекли ноги. Руки. подбородок – всё было в земле, но работу она закончила. Грядка приятно чернела среди окружающей зелени. Ни травинки!
Санька улыбнулась и пошла  к  кадушке  мыть руки.
Когда замурзанная дочь предстала перед матерью, та ахнула:
- Ты где так извозилась?
- Грядку полола! – гордо заявила  дочь.
- Ну-ка,  покажь! – изумилась мать и метнулась к огородчику.
- Господи! – раздался её вопль, - да что же это за наказание!
Отец и братья бросились следом.
- Где  морковка? Где морковка, я спрашиваю? – плачущим голосом вопрошала мать перепуганную Саньку.
Хохотал отец, заливался младшенький, Володька от смеха свалился прямо в цветочную клумбу.
- Вы же сами! Вы же сами, -  вскричала вдруг Санька, -  сказали, чтоб чисто было!
Вздрагивая от рыданий, она бросилась со двора в конец огорода, где никто ничего не сажал, а лишь бурьян да полынь стояли стеной…
…Каждый  вечер она пробиралась сюда к своей полянке и ждала.
Тогда птица прилетела именно вечером. Санька забрела  сюда случайно, искала горох среди кустов картофеля, но он ещё только поднялся, цепляясь усиками за  рядом  очутившуюся  зелень.
Было тихо и тепло, молодая травка пробивалась на меже, земля дышала дурманящими запахами.
Шлёпая босыми ногами по мягкой, щекочущей травке, вдруг очутилась перед зарослями полыни. Стебли её поднимались выше головы. Таинственно  покачивались верхушки, горький запах окутывал всё вокруг.
Она представила себя в густом, непроходимом лесу, раздвинула стебли и шагнула вглубь.
И вдруг с шумом вспорхнула большая сияющая птица. Каждое  пёрышко у неё светилось и переливалось в лучах заходящего солнца, а крылья у неё были алые…
 …Но жар -птица всё не возвращалась.
- Мне бы только одно пёрышко, - шептала Санька, -  чтобы они поверили, чтобы не смеялись. Только  одно  пёрышко…
          Санька рисовала лес. На голубой  поляне – синие-синие ели. Под розовым пеньком – бледно – сиреневый гриб.
- Фу, какая гадость, - поморщился Володька, заглядывая к ней через плечо, - это что, поганка?
Санька закрыла ладонями рисунок.
- Мам, а Санька опять чушь какую-то рисует!
- Ну-ка, - потребовала мать, -  открой!
У Саньки на глазах слёзы.
- Ну, Саня, - медленно и спокойно произнесла мать, - сколько можно тебе объяснять: лес – зелёный, трава тоже.  Голубое – небо. Ты разве не видела?
А пенёк, - вздохнула она, -  пенёк – серый.
- Видела я, - покорно согласилась Санька.
- Ну, а что ты выдумываешь?
-Мам, я знаю,- воскликнул младший,- она нарочно, а ещё ревёт, нарочно, чтобы всех позлить!
-Хулиганит,-  заключил Вовка, - хоть бы никому не показывала! А то все смеются.
- Ну почему ты всё делаешь наоборот? – тихо спросила мать.
Слёзы внезапно высохли на глазах у Саньки.
- Синие они! Я видела! А Вы, вы всё равно не верите!
Мать вздохнула и, махнув безнадёжно рукой ,вышла во двор.
20 Упрямица
Вера Шкодина
Санька всегда побаивалась мать. Та никогда не разбирала ни правого, ни виноватого.
И если набедокурил кто-то один, все равно в результате им втроем дружненько приходилось отправляться по углам, где они продолжали препираться до вечера, вынося свой, обоюдный приговор  виновнику.
И если мальчишки сносили материнскую расправу спокойно, даже с напускным равнодушием, то Санька воспринимала такую незаслуженную уравниловку бурно, с глубокими обидами и с отчаянным неповиновением.Вот и теперь:
- Пол так и не помыла! – прищурилась на Саньку мать.
- Так я ж! – чуть не захлебнулась та, - мы ж дверь не могли открыть, пристыла!
- Мой  сейчас же, - отрубила  мать.
Санька засопела, но пошла за ведром в сенцы.
- А кровать,  как заправила? Вся  наперекосяк! -  продолжала распаляться  Антонида.
Ее отчаянно раздражал этот вечный беспорядок в доме, который появился после смерти старухи-матери, на которой дом и держался.
 - Как? – тупо повторила Санька, растерянно плеснув из ведра.
- А вот так! – взорвалась Антонида. И на пол полетели подушки, одеяла, перина, -  гробина проваленная, а не кровать!
- Я, - побледнела Санька, напряженно держа ведро в ослабевшей руке, - я  никак перину поднять не могу, она  тяжелая!
Мать яростно взбила перину, накинула одеяло. Захлестнула все покрывалом.
- Вот как надо! Видела?
Санька стояла неподвижно, дрожащей рукой  пытаясь удержать на весу тяжелое ведро.
- Да поставь же ты! – взорвалась Антонида, выдергивая из рук Саньки  ведро. Оно косо шлепнулось об пол, потекла лужа.
- А у Вас, ..а у Вас,  - вдруг выпалила дочь, задохнувшись от собственной смелости, - тоже криво, вот! – указала она на покрывало.
Мать автоматически проследила за ее пальцем, остолбенело уставилась на покрывало, действительно было криво.
Изумленно взглянула на побледневшую и взъерошенную Саньку
- Ах ты! – выдохнула она,  не находя слов, - ах, ты, еще мать учить!
Нашлепав упрямую дочь, воткнула ее в угол. Вскоре под горячую руку попался и Леник.
Раньше они стояли втроем, но вот уже два года, как за Володькой были признаны права
взрослого.
- Скорей бы вырасти, -  в слезах шептала Санька,  зло ковыряя ногтем известку на стене.
Покричав   еще на всех для порядку, Антонида ушла  управляться со скотиной.
- Счас, как придет, попросим прощения, и она сразу выпустит, я знаю, - успокоил ее Леник. И уселся на пол. Вытащил из кармана рогатку и, натягивая резинку, предупредил:
- Сейчас, как бахну.
- А я не попрошу, - шепотом всхлипнула Санька, потому что…,потому что несправедливо!
- Ну, будешь всю ночь стоять, -  искренне удивился Леник.
- И буду, - уперлась Санька, - я правду сказала, так несправедливо! Да положи ты свою рогатку, опять что-нибудь разобьешь.
- Не боись, - солидно пропыхтел Леник, натягивая резинку.
- Ну что? – услышали они голос матери из сенцев, - настоялись?
- Мы больше не будем! – мгновенно вскочил Леник, спрятав  рогатку за спину.
- Ладно уж, - примирительно буркнула мать,  - идите. Леник бросился к вешалке.
Санька,   не шелохнувшись, стояла в углу, набычившись, уперев глаза в пол.
 - А ты чего? – удивилась мать, что застыла, как столб?
- А я, -  засопела Санька, чувствуя, как  горячие слезы так и рвутся из глаз,  - а я не просила!
- Что не просила? – не поняла Антонида.
- Прощения, - еле выдавила Санька.
- Ах!  Не просила! Ах!  Она  не просила! Ты посмотри на нее! – всплеснула мать руками. – Так и стой! Стой  хоть до ночи! Не просила! Ты посмотри на нее, продолжала она уже в сенях, ожесточенно хлопнув дверью.
Леник изумленно застыл, воткнув одну руку в рукав, другой растерянно придерживая ползущее на пол пальто.
- Ты чо?- удивился он шепотом, - ты вправду дура  что ли?
- Ты сам дурак, понял? И мотай, куда шел! – затряслась Санька от бессильных рыданий.- А я все равно не попрошу! Потому что несправедливо!
Ленька открыл было рот, хотел еще что-то добавить, потом раздумал, деловито нахлобучил ушанку и вылетел из хаты пробкой.
 Через час он залетел в комнату, весь в снегу, пар так и валил от его взъершенной головы, красного мокрого лица и шеи.
-   Ну ты, Санька! Чо ты стоишь? Да?. Санька не ответила, дернув презрительно плечом.
- А хочешь я тебе хлеба принесу?- зашептал он. – Мамки пока нету.
- Не хочу! – насупилась Санька, сглотнув слюну.- Отстань! – и сжала губы.
- Ну и дура, - неожиданно спокойно заверил братец, облегченно добавил, - я гулять пошел.
- Иди поешь! -  Уже вечером высунулся в горницу старшой. -  Мать, может, специально вышла. Ну!
- Не буду! – снова заревела Санька, бессильно сползая на пол. – Не буду! Отстаньте вы от меня! Вот,  понял!  Несправедливо! Не буду! Она сама криво заправила, а потом дерется! Не буду я прощения просить, понял! – прекращая плакать, зло сощурилась Санька, поднимаясь с пола.
- Ну и псих! – искренне удивился Володька, - да ты ненормальная, тебе лечиться надо! Я так матери и скажу!
Уже стемнело совсем
- А где  ж Санька? -  спохватилась мать.
- Стоит, - сообщил Володька. -  И ни в какую, как столб!
- Что, до сих пор не евши? Да не ври! – метнулась в  горницу.
- Санька, а Сань, где ты? Ты что?! – затормошила она дочь. Санька взглянула на нее и рухнула на пол  без чувств.
- Санька! – пронзительно закричала Антонида, - Вовка, воды, воды!
Отходили. Открыла Санька глаза, видит, мать над ней слезами обливается, трясется:
- Доченька, доченька, родненькая, да ты что удумала, да не трону я тебя, не трону сроду!
И вправду, больше пальцем не тронула, а сгоряча и накричит когда, то потом и косится с опаской, не выкинет ли чего упрямица-дочь.
А Санька только зыркнет исподлобья и смолчит.
- Нет, это что ж за характер, -жалуется мужу Антонида, изуверка прям какая-то, никакого спуску мне, как матери, не дает.
- Да твоя ж порода, - заверил Николай, - ты ж когда упрешься на своем, как рогами в землю, и не сдвинешь, чего уж!
21 Осеннее утро
Нина Гаврикова
      Осеннее утро

Сон прозрачной вуалью окутал город. Фонари не горели, машины не тарахтели, собаки молчали. Угрюмый месяца, наклонившись над дремлющим домом, заглядывал в окна, и, не найдя ничего примечательного, схоронился в хмуром облаке. В наступивших сумерках во дворе было ничего различить, лишь холодный ветер продолжал своё дело: шумно пыхтел в мелкие щёлочки деревянного переплёта, пытаясь коротким путём забраться в дом. С первыми лучами нового утра исчез.
Мрачные мысли бабушки Клавы кружились воронами, образуя густую темную ауру. Старушка сидела у окна в инвалидном кресле, жизнь рассыпалась чёрно-белым калейдоскопом. Каждый день похож на предшествующий. Ни желаний, ни душевных сил не осталось. Дух, как падающая с высоты птица, сложившая крылья, покидал больное тело. Зачем судьба выбрала именно её для этого бессмысленного существования? Вопросы без ответов беспомощно зависли в воздухе.
Женщина опустила босую ступню на ледяной пол, холодок свежести поднялся от пятки до макушки. Руками подняла ногу обратно на подножку.
– Нынче осень ранняя! – уныло вздохнув, поехала в зал по скрипучим половицам. добравшись до окна, посмотрела во двор. В центре находились две стройные Берёзки, их посадили вместе с подругой, когда закончила школу. Молодые стволы тянулись к небу настолько близко друг к другу, что издалека могло показаться, что это одно большое дерево. Ещё вчера подруги выглядели нарядными, как ученицы во время выпускного бала. За ночь длина подолов стала короче. Многочисленные листья-лохмотья беспорядочно разбросаны на поверхности земли.
- Подруга! Лучшая! Любимая! Где она сейчас? Что с ней? Двадцать лет дружбы... настоящей, крепкой, искренней. В школе и в техникуме сидели за одной партой. На работу устроились на одно предприятие. Постоянно созванивались, праздники отмечали вместе. Радость делили пополам... А горе? Кому нужна чужая беда, чужая боль? Столько лет верила в чудо? Напрасно с надеждой прислушиваясь к каждому шороху и, всматриваясь в закрытую дверь, ждала, что подруга придёт, сядет рядом на краешек кровати, возьмёт за руку, заглянет в зелёный омут её глаз и спросит: «Как дела?»
Нет сил – прошлое гремучей змеёй сдавило горло, стало тяжело дышать.
Клавдия проехала на кухню, плеснула из чайника в чашку воды, выпила. Вновь уставилась глазами во двор. Слева от Берёз возвышалась добрая тётушка Осина, её посадил дедушка. Вернувшись с войны, чтобы облагородить пустырь перед домом, он привёз веточку из леса. Бабушка рассказывала, что саженец прижился сразу. Почтенная Осина не раз испытала на себе веретено судьбы, сейчас не торопилась сбрасывать тёплый лиственный палантин, берегла от стужи старые косточки. Справа под окном находилась Сирень. Это папа тайком привёз тоненький прутик и воткнул в клумбу, никому ничего не сказав. Веточка разрослась, превратившись в роскошный куст, весь покрытый белоснежными цветами. В этом году Сирень, видимо, поссорилась с хозяйкой Осенью, её крона осталась зелёной.
- Родители! Кто может быть дороже? Кто может по одному взгляду, по голосу, по шагам понять твоё настроение? - Клавдии вспомнилось, как однажды вернувшись из школы еле тащила портфель, который казался неподъёмным. Ноги заплетались, не хотели слушаться. Мама, почувствовав неладное, выскочила на крыльцо: «Что случилось? Кто обидел?» – «Двойку получила», – «И всего-то?» – нежно обняла она.
Мама! Давно тебя нет, а до сих пор хочется посадить тебя на диван, взять расчёску, забраться на спинку и заплетать множество тонких косичек…
Непрошеная слеза покатилась по щеке. За окном что-то изменилось, двор ожил. Вернулся ночной гость. Порыв Ветра и с Берёзок слетели остатки материи-листвы. Ещё порыв, тётушке Осине трудно сопротивляться неистовой силе ветра, тёплая накидка податливо распахнулась и, стремительно съехав с плеч, рухнула вниз. Сирень беспомощно прижалась к окну. Безобразник тряхнул её так, что остатки листьев осыпались, как ненужный мусор. Покончив с деревьями, Ветер решительно поднялся вверх и, оседлав серое безликое облако, умчался прочь. Потеряв золотые наряды, деревья стали выглядеть оголёнными. Во дворе стало неуютно. Чёрная промозглость заставила съёжиться от холода. Тоскливые размышления не давали покоя старушке.
– Вот так и моя стремительно пролетевшая жизнь схожа с листочками. Насколько коротка жизнь...
Рассуждения прервал звонок. Старушка заторопилась, привычно вращая колёса коляски, выехала в прихожую, открыла дверь. Муж вернулся с ночной смены, следом появились сыновья с семьями.
– Бабушка, мы привезли саженцы дубков, давай во дворе посадим, пусть вырастут большими и крепкими, – в руках малыши держали молодые побеги.
– Хорошо, только оденусь, – жизненные силы возвращались, медленно заполняя живительным бальзамом глубокие сердечные расщелины.
Муж пошёл в подвал за лопатой.
– Мы пока наберём в ведро воды, – перебивая друг друга, тараторили дети.
Обняв и поцеловав в щёчки своих любимцев, Клавдия направилась в спальню, подумав про себя: «А всё-таки жизнь прекрасна, и она продолжается!»
22 Поступок
Нина Гаврикова
Поступок

На пороге сентябрь. Сонные минуты прохладного утра сменились радостными мгновениями дня. Зоя торопилась из школы домой. Косички подпрыгивали в воздухе, солнышко приплясывало в такт. Чувства переполняли – две пятёрки за день! Грунтовая дорога до деревни пролегала между бескрайних полей. Девочка любила простор, который в зависимости от времени года выглядел по-разному: ослепительно-белой взбитой ватой – зимой, а с приходом весны появлялись чёрные пятнышки, которые на солнцепёке стремительно увеличивались в размерах. Летом даль становилась разноцветной. По-особому выглядели поля с посевами льна, создавалось впечатление, будто осколки неба рассыпались на землю. Осенью всё переливалось золотом, лишь после уборки урожая ненадолго становилось уныло-серым. Поля разделялись небольшими перелесками.
Вот и Степановка. Ранний пламенеющий восход встречал один её край, а догорающие искорки заката провожал – противоположный. С одной стороны деревню подпирали поля, с другой – дорога, за которой были расположены совхозные фермы, где в основном работали местные жители. Деревенский труд тяжёлый, а многие ещё и скотину держали.
На окраине деревни в покосившемся от времени доме жила Галина Николаевна Комарова. Она и семья Зои были соседями. Девочка часто бегала в гости слушать сказки, сочиняемые доброй женщиной, и как-то незаметно привязалась к соседке. А та, охотно погружаясь в воспоминания, рассказывала о себе. Как с частями Красной Армии дошла до самого Берлина, – правда, должности не имела никакой, была простой прачкой. Их подвода двигалась следом за воинским батальоном. На телеге везли деревянные корыта, железные бачки, стиральные доски. Жили в полевых условиях. Стирали без отдыха и почти без сна, предварительно замачивая засохшие от крови бинты, одежду, постельное бельё. Кусочки мыла выдавались крохотные, в основном бельё парили в щёлоке, который сами заваривали из древесной золы. Кокотышки на руках были стёрты до крови. Вездесущие вши забирались с грязной одежды выше локтей, стряхивать не успевали. Страшно становилось, когда в штанинах брюк-галифе или в рукавах гимнастёрок находили остатки человеческих тел.
Вернулась домой с Победой, только вот документы и награды затерялись где-то, пришлось всё заново восстанавливать. Она помнила, что день рождения был зимой, а когда именно – забыла. День ангела у Галин двадцать третьего марта, вот и выбрала себе день рождения накануне – двадцать второго марта, при этом не задумываясь над тем, что если бы выбрала январь, то на пенсию вышла бы раньше. Радость Победы омрачила гулкость пустого дома. Осталась одна-одинёшенька: отец и брат погибли на фронте, мать умерла от тифа. Парень, которого любила больше жизни, погиб под Сталинградом. Замуж так и не вышла. Нерастраченную любовь и женское тепло некому отдать, поэтому женщина охотно общалась с соседской девочкой.
Однажды Зоя рассказала, что их коза Миля осуягнилась и теперь у них есть три маленьких козлёночка. Вот тогда и решилась Галина Николаевна попросить козлушку у Фёдора Ивановича, отца Зои. А тот охотно согласился, даже помог оборудовать место для скотины, сколотил ясли для сена, утеплил войлоком дверь.
Старушка бережно ухаживала за своей подопечной, поила из бутылочки молоком, укладывала спать ближе к печке на разостланную солому. Когда Малышка окрепла, твёрдо встала на ноги, хозяйка перевела её в сарай.
Зоя часто прибегала, чтобы помочь. Она очень горевала, что оставшиеся козлятки не выжили. Девочка как-то раз каталась на лыжах за загородой их дома и вдруг наткнулась на безжизненные тельца их животных, которых собаки вытащили из сугроба. Зоя тайком от всех плакала, но никому ничего не рассказала, боль в детской душе сжалась в кулачок.
Прошло несколько лет. Вернувшись из школы, Зоя сидела за столом, решала уроки. Услышав крики, невольно вздрогнула. «Что-то случилось», – мысли мгновенно пронзили сознание. Она вскочила со стула, подбежала к окну, выглянула и остолбенела.
– Ещё раз коза в огород залезет, – мужчина, живший в соседней деревне, остановился около калитки их дома, произнося бранные слова, – так и знай, пристрелю.
Он угрожающе размахивал большим охотничьим ружьём перед носом старушки.
– В вашей деревне коза все огороды обшастала, теперь к нам перебралась? – не встречая никакого отпора, начал громче ругаться дяденька. – Не пройдёт этот фокус, поняла?
Лицо мужчины было багрово-красное от злости. Постепенно теряя сдержанность, мужчина во всеуслышание обрушился ругательствами, подняв такой шум, что его, наверно, слышали на противоположной стороне планеты. Правой рукой он цепко держал козу за рога, та часто моргала широко раскрытыми глазами, переводя взгляд то на хозяйку, то на охотника, безмолвно умоляя о пощаде. Животное выглядело беспомощным и, находясь в неимоверном напряжении, боясь пошевелиться, не пыталось вырваться.
Галина Николаевна виновато опустила голову. Старушка была похожа на ученицу, которую отчитывал родитель за плохую отметку. Она вся сжалась, ссутулилась, непонятно откуда на спине вдруг образовался горб. Невысокого роста хрупкая женщина будто врастала в землю и от этого становилась ещё ниже. На лице образовались многочисленные глубокие морщинки, а из-под опущенных век текли скупые слёзы.
Зое стало нестерпимо жалко и соседку, и козу, ей захотелось встать непробиваемой стеной перед этим «громовержцем». Но как их защитить?
Лето выдалось жарким, дожди были редки, трава сохла на корню. Наступившая осень тоже не радовала дождями. Держалась сухая тёплая погода, в народе это время называют бабьим летом. Коза сама добывала пропитание, залезала в огороды соседей: у одних капустой баловалась, у других морковкой, у третьих листочками смородины не брезговала. В своей деревне все огороды были обследованы, вот и решила воспользоваться чужими запасами соседней деревни. Да не тут-то было. Только она пролезла под забором и встала на ноги, как вдруг будто привидение с неба спустилось – мужчина с ружьём. Он застиг животное врасплох, поэтому сумел сразу схватить за рога. Коза пыталась сопротивляться, упиралась ногами, мотала головой из стороны в сторону, но человек оказался сильнее. Обессилев, коза покорно повиновалась чужой воле. Мужчина разжал пальцы, животное беспомощно пошатнулось в сторону хозяйки, плотно прижалось к её ноге.
– Что делать? Пасти Малышку не в силах. Придётся Егорыча попросить, пусть на бойню отвезёт, – еле шевелила губами старушка.
Услышав это, Зоя выскочила на крыльцо:
– Бабушка Галя, не надо на бойню. Я буду пасти!
– Да разве справишься?
На дороге появился Егорыч, прихрамывая на одну ногу, он возвращался с работы домой. Старушка, махнув рукой, зашаркала ногами в его сторону:
– Постой, Егорыч, дело есть...
Мужчина из соседней деревни махнул рукой Егорычу в знак приветствия и отправился восвояси. Коза, не веря, что свободна, обескураженно стояла на месте. Воспользовавшись ситуацией, Зоя сбегала домой, взяла корку хлеба и верёвку. Спустилась с крыльца, позвала козу:
– Малышка!
Умное животное послушно подошло. Девочка протянула корку, коза осторожно одними губами взяла хлеб, начала жевать. Зоя накинула верёвку на рога, повела козу за ферму, где находился заброшенный сеновал. Добравшись до места, девочка обошла вокруг, подёргала двери – не открылись, заперты на замок. Под створками был небольшой проём.
– Как туда попадёт Малышка? – вслух рассуждала Зоя.
Коза, поняв человеческие слова, легла на бок, просунула рога под двери, задними ногами упёрлась в землю, раз – и очутилась внутри сеновала. Девочка залезла следом. Постояла, пока глаза привыкли к темноте. Осмотрелась. Нашарила большой гвоздь, вбитый в стену, привязала конец верёвки. Погладила Малышку по голове:
– Ну вот видишь, как всё хорошо устроилось.
Зоя по-пластунски проползла под дверью обратно. Встала, отряхнулась, огляделась по сторонам и, убедившись, что никого нет, направилась домой.
Воскресенье. Родители ушли на ферму. Зоя встала, оделась, умылась, выпила чашку чая, отрезала толстый ломоть чёрного хлеба, взяла несколько варёных картошин из чугунка, разложила по карманам, направилась к сеновалу. Не дойдя до места, Зоя услышала, как жалобно блеяла коза. Девочка прибавила шаг. Приблизившись к зданию, легла на землю, пролезла под дверью. Встала, подождала, пока глаза привыкли к темноте, подала козе хлеб и картошины. Малышка с удовольствием съела. Девочка прошла вдоль сарая, в углу нашла остатки старого сена. Возвращаясь обратно, запнулась. Что-то с грохотом отлетело в сторону. На ощупь нашла и подняла незнакомый предмет, прошла к свету, чтобы разглядеть, оказалось, что это старая кастрюля. Зоя вернулась к козе, отвязала, перевела ближе к сену.
– Поешь, поди, проголодалась. Я попробую тебя подоить, – Зоя села на корточки перед козой. Та, словно поняв, в чём дело, стояла спокойно.
Молока удалось надоить треть кастрюльки. Что же с ним делать? Куда девать?
До уха девочки донеслось знакомое: «а-а-у-у». Она обернулась, под дверями сидела кошка Муська.
– Откуда ты здесь?
Кошка в знак приветствия подняла пушистый хвост. Зоя отдала ей утренний надой. Сама вернулась домой.
Целую неделю школьница тайно после уроков ходила к сеновалу, кормила, доила, пасла козу, вечером прятала обратно. Старушка подняла народ на поиски козы, она делала вид, что ничего не знает.
Однажды Егорыч на самосвале приехал к сеновалу, Зоя не успела спрятать козу.
– Вот, значит, куда скотина пропала! – мужчина выскочил из кабины, подошёл к Зое, а у той от неожиданности ноги подкосились. Водитель крепко сжал руку, от боли она опомнилась:
– Отпустите, вы не имеете права увозить Малышку на бойню.
– Хозяйке виднее, – Егорыч посадил девчонку в кабину, козу поднял на руки и поставил в кузов.
Через несколько минут грузовик остановился у ворот дома Галины Николаевны.
– Получай пропажу, – водитель раскрыл кузов, спустил козу на землю.
Девочка вылезла из кабины, виновато глядя на соседку, встала рядом:
– Простите, пожалуйста.
– Козу доить надо, – вздыхала хозяйка.
– Я доила… Как умела…
– А молоко где?
– Муське отдавала.
– Ладно, значит, не сгрудит, – ласково погладила шершавой ладонью по голове девочки женщина, – хорошо, паси Малышку, утром и вечером по чашке молока тебе буду наливать за это, – и, сделав небольшую паузу, продолжила: – И Муське тоже.
23 Оборванная нить
Алёна Токарева
  Маршрутка, как назло, застряла в пробке. Наталья в который раз поругала себя за то, что отправилась на другой конец города в час «пик». Ведь знала же, что поездка по Москве в июльскую жару, да ещё на общественном транспорте, да в это время суток — это затея не для слабонервных. Такое впечатление, что все сговорились не уходить в заслуженный отпуск и не покидать пределов изнывающего от духоты мегаполиса. Люди, почему вас так много? И почему вы упорно не хотите бежать из столицы, хотя бы на время? Наталья раздражённо покосилась на соседа, явно приезжего, который громко объяснялся с кем-то по мобильному на своём гортанном языке. С заднего сиденья, где парень с девушкой склонились над смартфоном, то и дело раздавались смешки. Молодая женщина напротив со спящим на коленях  малышом бросала на них тревожные взгляды, очевидно опасаясь, что они разбудят ребёнка. Неопределённых лет тётка с многочисленными баулами, казалось, вообще была недовольна всем и вся, такое брезгливое выражение застыло у неё на лице. Наконец, маршрутка плавно качнулась и начала движение. Тут малыш открыл глаза, несколько секунд изучал обстановку и, увидев склонившееся над ним лицо матери,  отчётливо произнёс:

- Мамочка, я тебя люблю!

 Словно повеяло свежим ветерком. Люди заулыбались. Разгладились недовольные складки на лице пассажирки с баулами, и его выражение стало забавно-трогательным, подняли головы от своей электронной игрушки парень с девушкой, и даже гость столицы обернулся, одобрительно цокнул и произнёс «маладес». Раздражение Натальи моментально испарилось, уступив место умилению и тихой грусти. Ведь свою маму она помнила довольно смутно. Так, отдельные эпизоды, иногда яркие, навсегда врезавшиеся в память, а иной раз словно подёрнутые дымкой и скорее напоминавшие грёзы маленькой девочки...



 - Хочешь, я переплыву наш пруд и помашу тебе с того берега? - глаза мамы задорно блестят.

 Наташа восторженно кивает. Ей кажется невероятным, что можно добраться вплавь до противоположного берега. Ведь это так далеко! Мама плывёт легко, рассекая водную гладь изящными гребками. Влажные плечи блестят в солнечных лучах. Она всё больше удаляется от Наташи. И в какой-то момент той  становится страшно. А вдруг она не вернётся? С плачем Наташа бежит к воде.
 
 - Мама, мамочка, вернись!

 Мама испуганно оборачивается и плывёт обратно.

 -Туся, детка, испугалась? - она торопливо подхватывает и прижимает к себе дочку. - Ну что ты, пруд-то совсем маленький...

Но Наташе пруд кажется огромным. Впрочем, она тут же успокаивается в маминых объятиях и с визгом вырывается — мама-то из воды мокрая и холодная...

…«Детский мир» словно волшебная страна. Сколько там игрушек, красивых и нарядных вещей, сказочных героев, которые, как живые, встречают посетителей! Наташа впервые пришла сюда вместе с мамой купить подарок Славику - Наташиному двоюродному брату, и у неё буквально разбегаются глаза. Они не спеша переходят из одной  секции в другую, мама советуется с дочкой, как со взрослой, и та изо всех сил старается не отвлекаться на посторонние вещи. Но вот Наташа останавливается,  напрочь забывает, зачем они сюда пришли и завороженно смотрит на большого пушистого зайца. Он, такой белый, с ровной блестящей шерсткой и задорным хвостиком, как будто лукаво смотрит на девочку и ждёт, что та возьмёт его в руки.

- Купи мне этого зайца, мамочка... - просит Наташа, не сводя глаз с игрушки. - Пожалуйста...

- Туся, милая, заяц дорогой, у меня нет с собой таких денег, - шепчет мама Наташе на ухо. - Иначе наш Славик останется без подарка...
 
 В отличие от большинства маленьких детей, для которых фраза «нет денег» ничего не значит, и они с удовольствием устраивают в магазине грандиозную истерику, лишь бы получить полюбившуюся игрушку, Наташа тут же замолкает и отходит от прилавка, дабы не позорить свою маму. Откуда у неё это понимание, она и сама не знает, но фраза «нет денег» на неё всегда действует как окончательный приговор, который обжалованию не подлежит. Только на этот раз всё-таки на глаза навернулись предательские слёзы и, не удержавшись, побежали по щекам. Наташа хлюпает носом, мама расстроена... В тот день Туся не получила вожделенного зайца, но какова же была её радость, когда наутро 1 января под новогодней ёлкой она нашла это пушистое чудо!

...Папе вот-вот исполнится тридцать лет, и мама с Наташей решают подарить ему красивый зонт. Они долго выбирают подарок, просят завернуть его в нарядную упаковку.

- Тусенька, только до папиного праздника ещё две недели, - говорит мама. - Давай сейчас не будем рассказывать ему о подарке, а вручим в день рождения, ладно? Пусть будет ему сюрприз.

 Наташа соглашается. Но, оказывается, как трудно хранить тайну! К вечеру того же дня она не выдерживает. Только папа на порог, а Наташе уже бросается к нему с плачем:

 - Папочка, папочка, я не могу... - девчушка захлёбывается слезами, испуганный папа не знает, что и думать. - Я должна тебе сказать... Мы с мамой купили тебе в подарок зонт... очень красивый... вот!

 Наташа сразу успокаивается, когда тайна уже раскрыта, папа облегчённо вздыхает, а мама деланно хмурится, старательно пряча улыбку.

- Что же ты, Туся, не утерпела? - ворчит она для вида. - Как же теперь наш сюрприз?

- Очень даже отличный сюрприз! - поддерживает папа дочку. Он, похоже, ничуть не огорчён. - Давайте, девчонки, показывайте!

 И Наташа, счастливая, что всё так обошлось, бежит показывать подарок.

… Наталья напряжённо смотрела в окно маршрутки. На этом радостные воспоминания её детства заканчивались. Дальше не хотелось думать... И опять это были только отдельные кусочки жизни, которые за давностью лет хранились в памяти как нечто почти нереальное. Но объединяло их общее чувство неясной тревоги от чего-то такого, что неотвратимо надвигалось на их семью. Взрослые, конечно, ничего не рассказывали маленькой Наташе. Только резко помрачнел папа, почти перестал шутить, а когда и говорил что-нибудь смешное, то выходило это слишком натужно, потому что, несмотря на улыбку, в глазах его плескались боль, страх и отчаяние, которые  невозможно было скрыть. И мама сильно похудела, осунулась, стала быстро уставать от, казалось бы, привычных дел и всё чаще хотела прилечь, а потом и вовсе перестала вставать с постели.
 
- Мамочка, пойдём гулять! - Наташа тянула маму за руку.

- Не могу, Тусенька... - отвечала та, старясь, чтобы голос её звучал  бодрее. При этом глаза её, прежде такие лучистые и задорные, казались безжизненными и  огромными на узеньком лице. - Маме надо немного отдохнуть...
   
  «Совсем нет сил», - как-то сказала она отцу, когда думала, что дочка её не слышит. Но Наташа услышала. Как это - нет сил? Разве может быть такое? Она не понимала, но вслух не высказывала своих сомнений и интуитивно жалась к матери. Та подолгу смотрела на дочку, которая играла рядом. И всё время что-то записывала на отдельных листах и запечатывала их в конверты. Наташа тогда ещё не знала букв и читать не умела, так что смысл этих ровных строк, написанных маминой рукой, оставался для неё загадкой.

 - Мамочка, кому ты пишешь письма? - спрашивала Наташа.

 - Придёт время, Тусенька, и ты узнаешь, - загадочно отвечала мама.
 
   В дом стала часто приходить бабушка, папина мама. Она занималась хозяйством, гуляла с Наташей и делала всё то, чем раньше занималась мама. Иногда всхлипывала украдкой и вдруг начинала гладить девочку по голове.
 
 - Что ты, бабуля? - недоумевала Наташа. - Почему плачешь?

 - Я? - деланно удивлялась бабушка, незаметно смахивая слезу. - Тебе показалось, детка. Давай-ка одевайся, пойдём погуляем.

    Скоро наступило лето, и девочку отправили к родственникам в Крым.

- Увидишь море, будешь купаться... - рассказывала мама, улыбаясь через силу.

   Голос её звучал совсем тихо, она всё смотрела на дочку и держала её за руку, словно хотела подольше сохранить ту нить, которая их накрепко связывала. Знала бы Наташа, что это были их последние часы, которые они проводили вместе...
         
   Она приехала домой через пару месяцев, подросшая, загорелая, со смешными веснушками на носу и кучей подарков для мамы, папы и бабушки — всевозможные раковины, красивые камушки, засушенные листья южных растений, жуки, бабочки...  Столько впечатлений, новых знаний, рассказов! Всем этим она так хотела поделиться с родными, но прежде всего, конечно, с мамой. Но мамы почему-то дома не оказалось. И папа с бабушкой выглядели очень грустными, даже какими-то подавленными. Они изо всех сил старались быть весёлыми, но у них это плохо получалось. Наташа сразу почувствовала неладное.

- А где мама? - спросила она, прервав на полуслове свой рассказ.

 Папа с бабушкой быстро переглянулись. Бабушка отвернулась, а папа поспешно ответил:
 
- Мама уехала, Наташенька. Далеко - далеко. И надолго.

 - А как же...я? - девочка была ошеломлена этой новостью, она не понимала, как мама могла уехать, зная, что Наташа вот-вот вернётся домой.

- Она просила тебя поцеловать... -  ответил папа дрогнувшим голосом. - Мы будем ждать её... Когда-нибудь она вернётся...

  Наташа постоянно спрашивала о маме, но всякий раз получала ответ, что та уехала  далеко и надолго, и оттуда нельзя ни позвонить, ни написать. Потом, когда она немного подросла, ей, конечно, сказали, как всё было на самом деле. И девочка долго плакала, отказываясь верить в эту жестокую, неприкрытую правду, а также в чудовищную несправедливость жизни, с которой ей пришлось столкнуться впервые и так рано. Прошло несколько лет, и в их доме появилась Вика. Поначалу она вела себя робко, всё старалась понравиться Наташе, играла с ней, покупала подарки. Вместе с отцом они втроём ходили в театр, цирк, на каток... Девочка приняла её не то, чтобы враждебно, но довольно прохладно и безразлично. Не спорила, отвечала вежливо, но при любом удобном случае старалась уйти в свою комнату. Поначалу это огорчало Вику.

- Ты можешь называть меня мамой, - предложила она, заискивающе заглядывая Наташе в глаза.

Но та посмотрела на неё с недоумением:

- У меня уже есть мама... вернее была...

  И поспешила уйти. Вика закусила губу и побежала жаловаться Наташиному отцу. Мол, я стараюсь, из кожи вон лезу, чтобы сплотить семью, а эта маленькая нахалка отказывается меня признавать.

-  Потерпи, Викуся, прошло ещё слишком мало времени, - благодушно заявил отец.

  Он заметно посвежел, повеселел и, похоже, его всё устраивало в новой жизни. А Наташа мечтала лишь о том, чтобы поскорее вырасти, стать самостоятельной и уйти из дома. Так шло время. Они с Викой ничего плохого друг другу не делали, но их жизни протекали параллельно, почти не пересекаясь. Тем более что вскоре Вика забеременела и родила мальчика, и ей стало совсем не до Наташи.

   Уже много лет спустя Наталья случайно нашла в чулане их квартиры небольшую коробку, всю покрытую пылью и задвинутую в дальний угол. Сердце её учащённо забилось, предчувствуя нечто важное. Она открыла коробку, и руки её задрожали. Письма, много писем, написанных маминым каллиграфическим почерком... И адресованных, ей, Наташе!
 «Первый раз в первый класс», «Первая любовь», «О друзьях-товарищах», «В день окончания школы», «Кем быть?»...

К каждому будущему знаменательному событию в жизни дочери мама написала письмо! Она знала, что не сможет быть рядом с ней, но постаралась хотя бы из небытия дать ей ответы на вопросы, которые так  часто возникают в детстве и юности, поддержать, предостеречь от возможных ошибок... Чтобы у дочери, пусть и отчасти, создалось впечатление присутствия матери в её жизни. К отдельным  письмам прилагались небольшие подарочки - милые пустячки, которые для Наташи были дороже всех сокровищ.
                      
 «Доченька моя, вот ты и полюбила впервые в жизни... Даже если твоё чувство осталось безответным, поверь мне, оно само по себе прекрасно. Когда ты повзрослеешь, у тебя будут и другие влюблённости, но эта, первая, навсегда займёт в твоём сердце особое место. В любом случае будь разумной, сохраняй достоинство и никогда — слышишь, никогда! - не добивайся любви того, кому ты неинтересна. Этим ты только ещё больше отдалишь своего избранника. Мужчины по природе своей охотники, добиваться — это их роль, а законов природы никто не отменял... Ты можешь лишь ненавязчиво показать ему свой интерес, своё предпочтение...»

«Туся, друзей оценивай исключительно по их поступкам, слова, как правило, мало значат. Если человек предал тебя хоть однажды, он может сделать это вновь. Не доверяй ему...»

«Девочка моя, при выборе будущей профессии ориентируйся на свой интерес. Нет ничего тягостнее в жизни, чем изо дня в день заниматься нелюбимым делом. Спроси себя, что доставляет тебе радость, от чего трепещет душа и расправляются крылья за спиной — вот это твоё... Постарайся определиться пораньше, посоветуйся с папой и начинай готовиться...»

Девушка читала письмо за письмом, порой из-за слёз не разбирая строк. Она как будто бы вновь ощущала тёплую, ободряющую руку матери в своей руке. Мама опять была рядом, она вернулась! Если бы только Наташа смогла получить эти письма вовремя, когда тайком страдала от неразделённой первой любви, ссорилась с друзьями, думала о смысле жизни и искала себя! Ей и посоветоваться-то было не с кем, и до всего приходилось доходить своим умом. На вопрос Наташи отцу о том, почему ей не передали мамины письма, тот смешался и стал сбивчиво объяснять:

- Понимаешь, Туся... Вика сказала, что не надо тебя травмировать... надо жить настоящим, а не прошлым... и лучше укреплять новую семью, чем...

- Не называй меня Тусей, - тихо, но отчётливо проговорила Наташа. - Так меня мама называла...

 Она повернулась и ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

  Тогда, в юности, Наталья прочитала не все письма, а два из них оставила на потом -  «Наташеньке ко дню свадьбы» и «Наташеньке в день рождения первенца». Это были последние мамины письма.  Она решила прочитать их, когда выйдет замуж и родит ребёнка, чтобы подольше сохранить ощущение присутствия матери в своей жизни. Словно та придёт и будет рядом в такие важные минуты. Вот-вот должна была состояться Наташина свадьба,  а под сердцем у неё уже теплилась новая жизнь. Так что ждать осталось совсем  недолго.

Из воспоминаний в реальность Наталью вернул восторженный детский голос: «Смотли, наш дом!». Малыш показывал пальчиком на серую громадину за окном. Маршрутка притормозила, и мальчик с мамой вышли на остановке. Наталья с улыбкой проводила их взглядом. «Мамочка, я тебя люблю», - прошептала она одними губами.
24 Это я виновата!
Валентина Лысич
Отец ушёл от них поздним вечером... Когда кричали филины и ветер рвал листья на  деревьях... Хлопнул дверью, сказав напоследок:
- Даже сварить поесть не можешь!

Даша помнила, как замерло сердце и перехватило дыхание...
Как побелели пальчики, зажавшие копейки в руке... Копейки, данные ей, чтобы купила хлеба.

 Страх, жгучая обида и стыд так внезапно охватили её, что не знала, что делать.  Стояла, беспомощно оглядываясь вокруг и беспрестанно укоряя себя за забывчивость,  за то, что такая плохая дочь...

Ведь это из-за неё отец ушёл от них. Из-за неё! Хотелось плакать, кричать от беспомощности. Но настигнувшее оцепенение не позволяло двигаться с места.

Видела, как мама с горечью поморщилась, как по её щекам обильно потекли слёзы.  Но стояла, боясь двинуться с места и сказать слово, боялась праведного гнева матери... ведь это из-за неё ушёл отец!

Не купила хлеба...  Забыла о родителях...
Забыла о дорогих людях...

 Ночевать отец не пришёл. Ни той ночью, ни следующей.
Дашу сковывал страх. Страх за мать, за себя, за будущее.

Если бы можно было всё вернуть назад! Она бы и подметала, и пол мыла. Ничего,  что тряпка большая для неё и выкручивать её было трудно, ещё не хватало силы.  Зато мама и папа были бы вместе.
Они с нежностью смотрели бы друг на друга и весело смеялись.
А Даша, чтобы не мешать им, только со стороны украдкой поглядывала бы на них.

Но дни проходили, а папа не возвращался.
Даша готова была бежать на поиски, умоляя его вернуться.

- Ты же любишь маму! - кричала её изболевшаяся душа.
- Ты называл её  ласточкой, я помню!
- И волосы ей гладил! Почему ты  ушёл от нас?
Ведь это я, я виновата, а не мама!

 Даша готова расплакаться. От обиды на отца и от  жалости к себе и матери.
А ведь было так всё хорошо! На праздник в парк гулять все  вместе  ходили .  И  кружилась  она  на  карусели ,  а  отец  стоял  и  смотрел  на  неё ,  опершись на  ограждение .  А  мама  рядом  ела  мороженое .
Ну  что  ещё  нужно  для  счастья ?

А  как  вечером  слушали  песню  соловья ?  Интересно  же  было !
Это  именно  отец  их  заставил  тогда  выйти  во  двор  и  тихо  стоять ,  чтобы  случайно  не  спугнуть  птицу .  Разносилась  вокруг  трель  соловья ,  а  все  замерев  слушали  пение .  Вечер  тот  был  тёплым  и  желанным ,  потому  что  всех  сроднил .

 Где  же  ты  теперь ,  папа ?  Почему  ты  не  помнишь  соловья ?
Почему  мама  грустная ?  Всё  время  грустит . 
Как  бы  я  хотела  тебя  увидеть !  А  ещё ,  чтобы  ты  посадил  меня  на  свои  могучие  плечи !  Я  бы  тогда  увидела  весь  мир  сверху .  И  далеко - далеко !  Аж  за  забор !  За  кусты ,  в  которых  живут  птицы ...  и  соловей .

Интересно , а соловьята  уже  подросли ?  Уже и  выросли ,  наверное .
Ты  тогда   говорил ,  что  это  соловей поёт  песню  для  соловьихи ,  потому  что  она  на  яичках  сидит .

Ты   же  маме  не  хочешь  петь ...  Не  хочешь  даже  прийти ...
А  это  я  виновата ,  что  не  купила  тогда  хлеба ,  а  не  мама .

Даша  кривится ,  глаза  увлажняются ,  но  она  сдерживается ,  чтобы  не  разреветься ,  только  кулачками  растирает  навернувшиеся  слёзы ...


------------------------------------------

К  сведению  взрослых :

По  мнению  психологов    именно  дети  в  подавляюшемся  большинстве  обвиняют  себя  в  разводе  родителей .
25 Фиолетовое чудо на счастье
Валентина Лысич
Вдали показалось село. Василий натянул вожжи, ударил ими по спине Гнедого, громко хлестнул, и телега  покатилась  по вытоптанной дороге между молодыми берёзами и соснами. Дорога была всё-таки хорошо утрамбованная. Ранняя весна не дала ещё высушить песок жарой, и поэтому ехать было приятно.

Белокорые берёзки только распускали почки и висячие серьги придавали деревьям праздничный  светло-зелёный оттенок. На фоне молодых сосен они выглядели удивительно нежно. Пахло свежестью с едва уловимым запахом хвои. Иногда издалека доносилось  щебетание птиц.
Мерно поскрипывала  телега, и скрипучие звуки от не очень хорошо смазанных колёс  поглощались и заглушались зелёной стеной деревьев. Василий сидел на телеге и с удовольствием смотрел по сторонам.

Сколько себя помнил - любил бывать на природе. Она его  воодушевляла. Он вдыхал целебный запах хвои, задерживал дыхание, и казалось, что каждая клеточка тела напивалась пьянящим счастьем и радостью, настоянной на силе дикой природы.

А она была девственной.  Вокруг, куда глазом не кинь - смешанный лес, старый, не тронутый  руками  человека. Это нравилось Василию, потому что не любил цивилизацию с её шумом и новыми технологиями. Лесная тишина была той средой, которой  ни при каких условиях ему не хотелось менять. Каждое время года имело  свои прелести. И какое из них лучше - пожалуй, и не сказал бы. Василий задумался. Он смотрел на молодые деревца, которые тянулись  вверх  между старыми деревьями, на только что  проросшую травку между ними и счастливо улыбался. Вдруг взгляд его упал на бугорок, который  украшался фиолетовым цветом. Да, это была сон - трава!

Василий остановил Гнедого, с трепетом подошел к цветам и наклонился над ними. Повеяло нежностью и воспоминаниями. Это были цветы, которые Василий впервые подарил своей однокласснице в восьмом классе.

Вспомнил, как неуверенно чувствовал себя, когда подходил к ней, как оглянулся  по сторонам, никого  ли  нет, чтобы не засмеяли, а затем с поспешностью расстегнул пиджак, достал букетик сон - травы и протянул девочке. А она от неожиданности остановилась и не знала, что ей делать, потому что тоже впервые получала цветы. Было неловко, но и приятно.
Сейчас, вспомнив это, Василий замер. Давно прервалась связь с той девочкой. Не знает, где она, с кем она и какова её судьба. Только цветы сон - травы приятно кольнули скрытыми с детства воспоминаниями.

Мужчина бережно дотронулся  к цветам, которые ответили ему мягким пушистым прикосновением, нежным, тёплым, приятным.

И замер, держа руки на стеблях. Жаль было калечить такую красоту, которой вокруг было не так уж много, но потом решительно сжал стебельки и сорвал. Фиолетовое пушистое чудо было в его руках беззащитным и удивительно красивым. Василий, как и в далёком детстве, расстегнул пиджак и прижал букетик к сердцу. Сейчас он приедет домой и подарит его своей жене. Пусть и она почувствует приход весны не только в природе, но и в их отношениях.
26 Золушкино счастье
Маленькаялгунья
 Святочная история                         


                          ДЕТСКИЕ МУКИ В ОТЧЕМ ДОМЕ


Жила –была Золушка. И вставала она по будильнику.
По сценарию ей полагался Отец, который мало ел, но много пил.
 Только по этой причине он прописал в дом покойной жены прожорливую скандалистку с двумя юными Барабанщицами.
Они стучали в барабаны, когда хотели есть, когда их мучила жажда и скука от безделья. Или просто для того, чтобы заглушить голос своей матушки.
Барабанные палочки отдыхали только по ночам.
У Отца по утрам гудела голова от постоянного нервного напряжения. Он устал жить в стрессовой обстановке. И сам уже мечтал о том счастливом дне, когда чертова баба выгонит его из собственного дома. Но сперва надо было пристроить свое дитя в добрые руки.
И Отец  по ночам терпел.
Каждое утро Золушка  натирала зубы золой и любовалась своей  голливудской  белоснежной  улыбкой. Вместо признаний  от Мачехи она получала только зуботычины. Золушка молча глотала слезы, поглядывая в мясной лавке  на  красочный  плакат «Не бей ребенка!» с указанным номером телефона для обращения за помощью.
 Но мобильный телефон  Отец обещал подарить только через три года.
 И продолжала Золушка в течение последующих трех лет сервировать обеденные столы, драить полы и кастрюли, вышивать крестиком и ноликом, отбеливать белье и зубы. В надежде получить  мобилку. И плакало невинное дитя  чаще, чем смеялось.
Глупая девочка с золотистыми волосами, носиком, ротиком, ушками, глазками, ручками  и так далее, еще не знала, что все эти врожденные и приобретенные  навыки  ей пригодятся потом для счастья во взрослой жизни. Не думала, что будет когда-нибудь  носить в благодарность цветы на могилку Мачехи.
Злая Мачеха тоже не догадывалась о том, что воспитывает в семье ударницу труда, будущую конкурентку и соперницу своим барабанщицам. И щедро делилась с ней женскими секретами.
Но незнание не освобождает от наказания!
Золушка охотно ухаживала за всеми двуногими членами большой недружной семьи: Отцом, Мачехой, попугайчиками
Барабанщицами и курицей Рябой. Не забывала она выгуливать и четвероногих друзей: кошек, собак, морских свинок и кроликов.
 А безногие -  плавали сами в аквариуме, разевая рты над поверхностью воды от необыкновенной красоты Золушки, которая скрывалась под слоем угольной золы.
 Девочка в задумчивости сыпала кошачий  корм рыбкам и не знала,  как правильнее написать  – «У рыбов нет мозгов?» или «У рып нет моск?».
Но вскоре эта идиллия закончилась.
 Доктор Хаус выявил у юной красавицы не только наличие маленьких грудок Буша, наследства на курочку Рябу, но и стойкую аллергию по пунктам:
1.на корм для рыбок и кошек,
2.шерсть,
3.пыль
4.и некоторых членов семьи.
Он предложил  ей собственноручно  убрать четные или нечетные пункты  на выбор. Но она была еще не готова к этому.
 Диагноз доктора Хауса прозвучал, как пожизненный приговор: «Девочка-блондинка» и выдал ей справку на руки.
Может, поэтому бедная Золушка мечтала вырваться из этого ада, пока случайно не перекрасилась и не превратилась в женщину?
Не поверите, но она была согласна отдать свою молодость любому первому встречному Королю!


                                 НОВОГОДНИЙ БАЛ


Надо отдать должное  и судьбе – Золушка мучилась недолго.
Однажды накануне Нового года девушка отправилась в дешевый маркет с длинным списком в  руке золотистого цвета.
Ведь все в округе говорили, что у девочки – золотые ручки!
Оттуда она вышла с целой корзинкой продуктов, купленных с 50 %  скидкой и пригласительным билетом на новогодний бал!
Каким образом билет оказался в корзинке Золушки?
 Разве это так важно для юной девушки, ожидающей чуда? Конечно, же –нет!!!
А для нас -  тем более. Главное, что Золушка поедет на бал!
За  праздничным ужином Отец наконец-то решился. Он выпил для храбрости и демонстративно сунул дочери в карман фартучка катушку ниток с иглой – на всякий случай. И  упаковку скотча, чтобы она не потеряла туфельки покойной матушки.
Но на этом драма еще не закончилась!
 Отец торжественно всем объявил, что два часа назад, во время мирного чаепития вместо сахара  в сахарнице оказалось обычное снотворное! И он насыпал эту гадость даже себе!
 Допрыгались, сладкоежки?!
Только одна Золушка избежала злой участи спящей красавицы – она в это время пересчитывал горошины в амбаре.
 Благодаря своему трудолюбию и диете девушка не проспит сегодня самое интересное! Одна! Без сопровождающих всяких!
 И будет семейному бюджету – заметная экономия.
 Так сказал подвыпивший Отец.
Самое интересное, что у всех присутсвующих при этом волнующем событии хватило сил только на то, чтобы перекрестить рот оратору, послать их с Золушкой, кажется, на бал и отползти от стола к кроватям
А Золушка навострила отцовские лыжи на бал!
Буквально все явились на праздник в костюмах сказочных персонажей.
Одна Золушка пришла в своем.
И все сразу же ее узнали! И Король! И старая Тортилла в рейтузах!
И Принц!
Он сразу же стал к ней подкатывать на роликовых коньках, выделывая ногами неописуемые кренделя. Правда, на расстоянии. Чтобы не испачкать о золу свой  белоснежный бархатный камзол.
И тут грянул оркестр!
 И заиграла музыка!
И все вокруг завертелось-закружилось  и пустилось в пляс!
- Встаньте, дети, встаньте в круг! – запела вдруг Золушка.
Но бал был организован для ветеранов труда и войны!
 Поэтому несовершеннолетних  оказалось всего двое – Золушка и Принц. Остальные остались вне круга, сами по себе.
- Я такой замурзанной крошки еще никогда не видел! – восхитился Принц.
- И больше никогда не увидите, милый Принц!
Сказала горькую правду Золушка и выкинула в окно тяжелый будильник – единственный подарок от Мачехи.
Будильник грохнулся  на крышу кареты и затрещал, лошади испугались! Время унеслось вскачь и где-то потерялось.
«Кто-то не успеет в этом году вернуться домой! -  подумала напуганная таким поворотом сюжета Золушка, а потом в отчаянье решила. – Ничего страшного! Я  во дворец на лыжах приехала, на них и уеду!»
Принц чихнул пару раз на мнение светского общества, которое не одобрило наряд его девушки и съехал с катушек по перилам.
Золушка была счастлива бежать рядом с Принцем, который не брезговал даже замарашками! Она смеялась так звонко, как могут смеяться в общественном  месте только очень юные особы. Чем и обратила на себя внимание самого Короля!
Чуть позже ему понравилось то, как ловко пришила Золушка его мантию к своему платью. С этой минуты они стали неразлучными друзьями. Король волочился вслед за золушкиной юбкой, а ей пришлось вместе с ним взойти на трон!
Вскоре Принц не выдержал ревности, душившей его и вызвал Короля покурить.
В курильной комнате они решили сыграть в «дурака». Кто останется дураком, тот берет в жены Золушку. Еще нестарый Король вынужден был проиграть – Золушка стояла рядом, как пришитая и вместо него выкидывала карты!
Такое, понимаете ли, юное существо, пришитое к тебе собственными золотыми ручками. Такое чертовски милое создание! Разве об игре болела у Короля голова?
Титул «старого дурака» не помешал одному из  игроков обнаружить утром в своей королевской постели чумазую девушку в туфельках чуть больше по размеру.
Скотч ночью никто не заметил, а утром слишком поздно было бить тревогу.
Проиграв, Король выиграл по-крупному – ему не пришлось отдавать Принцу пол-королевства.
Свадьбу сыграли пышную.
Отец подарил невесте ее любимую курочку Рябу, как память об отчем доме и обещанную мобилку, чтобы следить за передвижениями самого Короля на поле сражения.
Молодожен был счастлив, что все  закончилось малой кровью. Он решил отправить сына подальше. На битву с Кощеем – Бессмертным. Пока Принц не сглазил карим глазом его хрупкое счастье в туфельках, и чтобы меньше путался под ногами в его спальне. И зажил Король под старость лет неожиданно весело. Особенно, когда отмыл Золушку в нескольких водах. Она оказалась чистое золото!


                              И ГРЯНУЛ  ГРОМ!

За балами-пирами время летело быстро, а деньги- еще быстрее. Даже аисты пролетали над замком, как сверхзвуковые самолеты.
И тут грянул гром, а за ним и экономический кризис!
В королевстве начался бардак – повальные сокращения среди слуг и придворных Короля. В первую очередь обрезали все юбки Королевы до мини, что позволило избавиться от маленьких пажей и золотошвейки. Затем – от воров поваров, перебиваясь гамбургерами и ротным «ЭнЗэ»
Музыка во дворце теперь звучала все тише, а голодные желудки  - все громче, но танцевать почему-то не хотелось.
 Паутина по углам становилась все ажурнее, а первые морщинки на лице молодой Королевы  - заметнее.
 По грязной кухне носились обезумевшие, от такого скудного питания, мышки.
Фортепьяно, старинные картины и парик Короля покрылись толстым слоем пыли.
 Поглаживая лысину, Король уже не надеялся покачать в люльке своего наследника.
 Зато бывшая Золушка принялась по ночам качать свои королевские права! Она во всем обвиняла Короля и требовала праздника души, раз не состоялся праздник тела.
Король в тоске огляделся вокруг – тут даже плюнуть было не на что. Единственная экономичная лампочка в люстре и та была засижена мухами. Вот на нее с отвращением и плюнуло его Его Величество. Оседлал он белого коня «Мерседес-Бенц» и умчался в чистое поле развеять свою печаль и размять старые косточки у массажистки. На прощание он напомнил своей Королеве, что до встречи с ним она была просто Золушкой. Могла бы еще раз приложить свое умение и золотые ручки ко дворцу.
Королева, как порядочная леди, конечно же, обиделась до глубины пустого желудка. И нащупала шнурок в своем корсете – ей не хватало воздуха! А тут еще по местной радиоточке передали новости – молоденькие Принцессы подросли и ждут своего Короля на белом коне!
 Принцы уже давно не котировались.
То есть, шансы Королевы на новое удачное замужество резко падали.
Два дня она бродила по пустынному замку со шнурком в руке, шатаясь от голода, как Приведение. Вспоминала Отца и Матушку, а так же рецепты простеньких блюд до тех пор, пока не вспомнила про любимую курочку Рябу!
 Взяв пару яиц из-под несушки, подвязав передник, Золушка отправилась на кухню, уверенная в завтрашнем дне.
Время снова остановилось.
В ожидании своего Короля, Золушка занялась уборкой и жаркой.
И вскоре раздался звонок  по мобильному телефону.
Король оказался «парень- рубаха» и больше не мог жить без своей смышленой девочки:
- Чую, человеческим духом пахнет в нашем  дворце. Омлет жаришь, моя Королева? А я тут рыбки с мужиками наловил! Жди, скоро буду!
А курочка Ряба к возвращению своего господина неожиданно снесла яичко не простое, а золотое!
И зажили они втроем сытно и счастливо до самого окончания экономического кризиса.
27 Любовь и мальчики
Маленькаялгунья
«Лауреат - Конкурс 10 Юбилейный»


Толик живет на одной лестничной площадке с девочкой-подростком. Она часто приходит в гости и остается с ним до позднего вечера. Иногда он заглядывает к соседке на чай с пряниками.
Толик  любит  всем своим сердцем впервые в жизни.
Никто из них не считал, сколько вечеров они провели вдвоем, сколько ужинов съели вместе и сколько раз он засыпал под нежный шепот, похожий на весенний дождь, держа руку девочки в своей.
 Никто не знает, сколько раз Толик видел соседку в своих беспокойных снах.
Темно-русая челка до самых бровей, в пышных волосах затерялась заколка-невидимка. Смешливые глаза с легкой голубизной усталости под ними. Такой  видит Толик свою любовь - и днем, и ночью.
Мальчику  доставляет наслаждение прижиматься влажными губами к округлой бархатистой  щеке, похожей на персик. Он осторожно трогает пальцем заколку в волосах девочки, крошечный значок, скромно украшающий ее школьную блузку. Если приложить ухо к ее груди, то можно услышать, как под этим значком громко стучит сердце. Оно большое -   размером с кулак девочки. Толик знает, что это сердце его тоже любит.
Девочку-подростка еще легко охарактеризовать несколькими словами: «комсомолка, спортсменка и просто красавица». Вернее, будущая красавица. Сейчас она больше похожа на нераспустившийся зеленый бутон, который расцветет только через пару лет. А пока никто не догадывается – какого цвета лепестки у этого дивного цветка.
Толик дожидается, когда его первая любовь устало опустится на кухонный табурет, тогда он стремительно вскарабкается к ней на колени и обнимет за шею, устав от разлуки. Он заглянет в глаза девочки, увидев в них свое уменьшенное изображение и спросит:
- Мама, где ты так долго была?
- В школе на комсомольском собрании, - непонятно ответит девочка и засмеется, прижав доверчивое тельце соседского ребенка к своей маленькой груди.
А настоящая мама Толика потом дома будет ему объяснять, что девочка – не его мама. Но  мальчик ей не поверит и решит для себя - пусть у него будет две мамы!
Девочке нравится сидеть  по выходным  в няньках у трехлетнего Толика по просьбе  одинокой молодой соседки. Она счастлива, когда на улице Толик хватает ее за подол короткой юбки, тянет к ней пухлые ручки с милыми ямочками на локтях и зовет «мамой».
Задумчивыми взглядами взрослые ребята провожают большую девочку и маленького мальчика.
Чужие старушки, ни о чем не догадываясь, сочувственно бормочут вслед этим двоим:
- Надо же, такая молоденькая, а уже дите у нее. И все одна да одна. Храни ее Господь...
Девочку веселят слова старушек, но она напускает на лицо печаль и вытирает нос маленькому соседу Толику.

Пройдет немного лет.
Девочка превратится в хорошенькую девушку, похожую на заморскую бабочку. Она будет порхать рядом со взрослым мальчиком, которого встретит теплым летом на перекрестке своей судьбы и полюбит всем сердцем. Но летняя жара быстро утомит взрослого мальчика, и он незаметно уйдет в тень. С обожженными крылышками доверчивая бабочка останет одна.
 Незаметно для окружающих девушка станет молодой женщиной и вскоре снова начнет  гулять за ручку с крохотным мальчиком. Это будет другой мальчик - единственный родной и самый прекрасный на свете. И только маленький мальчик будет знать, что под голубой блузкой его мамы громко стучит большое сердце, полное любви.
Но мужчины будут провожать откровенными взглядами загорелые ноги под короткой юбкой и ласкать взглядами нежную ложбинку в вырезе блузки, не слыша биения чужого сердца. 
Всезнающие старушки на лавочке прошелестят сухими губами вслед бывшей девочке:
- ...все одна да одна...Дай Бог тебе любви  и храни тебя Господь...
28 Не дает покоя 2012...
Александр Скрыпник
                                                      
Карасю Жоре следовало бы вылупиться щукою – так полагало все население пруда. И вовсе не из-за агрессивного характера, был он как раз миролюбив, хоть и высокомерен. Просто по отпущенному ему  рыбьим богом разуму был он в пруду явным лидером.
Впрочем, на щучье племя – от матерых до костыликов – сам Жора также свысока поглядывал круглым своим глазом. Бывало, только похохатывал беззвучно, когда, уповая на сильные челюсти, хватали  все подряд, и блесну в том числе, полосатые пираты. Ну присмотритесь! – блестит же сплошным пятном, не бликует, как рыбеха…  Вот и убывало закономерно щучье племя, туда и дорога!
 Махнул он хвостом и на соотечественников: их маленькие мозги так заплыли жиром, что даже вопросом не задавались – откуда такие мотыли в их пруду? Как результат – адье наверх, только успели жирок нагулять к зиме…
Сам Жора предпочитал находить еду в донном иле – не ленись только, ройся носом! Знал особые места , где донный ил придавал золотистый отлив чешуе, сводивший с ума толстогубый прекрасный пол.
Что еще? Не боялся Жора и приближающейся зимы, ибо давно обследовал промоины под берегом, где били ключи, наполняющие пруд. Там непременно будут проталины и можно будет отдышаться, не опасаясь коварных полыней…
В общем, жить бы и жить карасю Жоре, ниоткуда не грозили ему вроде опасности…
Да в октябре спустили зарыбленный  пруд.
29 Лень - высшее благо
Чёрная Палочка
Убук - старый, заплывший жиром бес в засаленном халате,  сидел у костра, по-турецки поджав ноги и, помешивая вонючее варево в закопчённом котелке, выговаривал с укоризной:

- Это никуда не годится, Люх. Совершенно никуда. При таком отношении к выпускной работе тебе не то, что ксивули, ксявки не видать!

Рослый, недели три не чёсаный, местами фигурно выбритый чертячий подросток громко хлюпнул носом:

- Учитель, так ведь вы пять лет бубонели: лень – наивысшее благо и...

- Бубонел, тьфу, твердил, на сковородку твой длинный язык, твердил, - разгневанно перебил лодыря Убук. -  Лень – хорошо, очень хорошо, но надо же иметь уважение к бесовским понятиям! Кто ты в этой жизни без ксивули? Никчёмец полный! Не суметь подбить рядового праведника на совершение хотя бы одного греха, хотя бы одного! Позор! Позор пекловской образовалки -  вот ты кто! И плевал бы я на тебя, и чихал бы и даже ядрёней чего делал, но я твой учитель. Ты хочешь, чтоб в меня тыкали пальцами с обломанными когтями и говорили: «Вон пошёл учитель Люха?» Чтоб мне оплёвывали рога и копыта, ты этого хочешь, вражий потрох?!

- Я пробовал, я внушал ему разные мысли, - ковыряя в ухе, пытался  оправдываться отрок.

- Посмотрите на него - он внушал! Не внушать, а искушать надо. Манить, показывать. Я вам, дурням, втолковываю, втолковываю Закон Силы, кто-нибудь хвостом дёрнет? А когда палку покажу?

При упоминании о палке Люх невольно поёжился и на всякий случай поплотнее прижал к ноге хвост.

- То-то же! Так и ты поступай.

- Боюсь, учитель, от палки праведник кинется читать свои книжки. Я тогда вовсе подступиться к нему не смогу.

- От, бамбук! – сплюнул толстяк с досады. – Ты не палку, ты деньги, золото ему показывай, женщин красивых,  жизнь полную неги и безделья.

- Я морочное заклинание забыл, - серея от страха,  признался ученик.

- Да ты его и не знал никогда, и знать не хотел! Силы Адовы! Соврать,  и то тямы нет. – Простонал Убук. -  Запоминай: «Из морока-морока, из дымова языка создайся и воплотись», далее именуешь потребное и обязательно добавляешь «Ухх!» для крепости эффекта. Понял?

- Понял.

- Повтори.

Люх повторил.

- В неделю не выполнишь работу – отплююсь от тебя. Сгинь с глаз.

Ученик тяжело вздохнул и сгинул.


***

Сидя на берегу Недужного Болотца Люх швырял в тину камешки и медленно свирепел. «У, пакостливый праведник, из-за тебя все мои беды! Мамка рога намыла прокисшим молоком, лучший учитель расплеваться грозит. Будешь, будешь ты у меня грехи совершать! И не один, а все, сколько ни на есть! Двойным узлом завяжешься от моей мсти!».

Следующие три часа опечаленный отрок посвятил составлению злодейского плана мести.

Перво-наперво недобесок решил пробудить в праведнике гордыню, затем зависть,  потом похоть, от неё перейти к алчности и обжорству, после чего вызвать в душе гнев, и напоследок, по самые ноздри погрузить  виновника всех бед в лень и уныние.

Подумав ещё немного, Люх твёрдо решил, что долго баловать жертву ленью ни к чему, а вот вечное уныние – самое то.

Несколько приободрившись и наскоро перекусив корешком мандрагоры, Люх прочёл перемещательное заклинание  и в тот же миг очутился в кабинете директора ООО «Защита и взлом».  Именно в этом ООО и трудился системным администратором назначенный для испытаний праведник Сережа Тихонец.

Главный готовился подписывать премиальный приказ.

Незримо и скромно пристроившись, как и положено, за левым плечом, отрок, представив как это сделал бы Убук,  горячо зашептал на ухо большому начальнику:

- Тихонца не забудь внести в список.

Главный поморщился и решил отмахнуться от внезапной посетившей мысли.

- Надо Серёжку премировать, старается мальчик. Если бы вовремя не отрисовал печать, пришлось бы  налоговой неслабо отстегнуть.

Главный снова поморщился и вздохнул.

- Не будь жмотом. Сам живёшь и другим давай. Окупится.  Где ещё такого умного дурака найдёшь?

Главный вздохнул глубже и добавил в конце короткого списка фамилию администратора.


***

Через два дня получив в бухгалтерии «корешок» Сережка Тихонец обрадовался несказанно  и даже испытал чувство гордости – ещё бы, такую премию огрести!

Люх, узрев его довольную физиономию, радостно потёр руки – есть, возгордился! И тут же подбил на хвастовство кругленького Серёжкиного начальника.

- Глянь, сколько мне Палыч отвалил, - ни с того ни с сего сунул тот под нос Серёжке свой расчётный листок.

- Да-а, это я понимаю, - восхищённо протянул Серёга, а про себя не без досады подумал «Везёт же некоторым!»

«Оле-оле!» - возликовал хвостатый. – «Позавидовал! Теперь идём искать бабу».


***

Юному мстителю фартило. Кандидатура искусительницы нашлась быстро.

О, она была хороша! Кареглазая шатенка в чём-то прозрачно-летящем, вся такая летняя и праздничная. Даже проблемы знакомства из-за врождённой Серёжкиной робости не стояло. Врач-стоматолог, кто ж в состоянии миновать его на жизненном пути? Недолго думая, во втором часу ночи недобесок провертел в зубе Тихонца изумительную дыру, тем самым с утра пораньше отправив подопечного в нужном направлении. А дальше начались сложности.

Нет, номерок достался, конечно же, к кому следовало. И шатенка Елена была неотразима. Вся сверкающая белоснежной улыбкой в белоснежном халатике. Но вот пакостливый праведник повёл себя стойко. Смиренно уселся в кресло и, вымученно улыбнувшись, раззявил рот. Люх решил, что надо добавить врачице привлекательности и незаметно опустил застёжку «молнии» на груди чуть пониже. Приветливо улыбаясь, прекрасная Елена взялась за бур и тут, невзирая ни на какие открывающиеся перспективы, праведник вцепился в подлокотники и крепко зажмурился. И ведь так и просидел, подлец, с зажмуренными глазами до самого конца приёма!

«Эх, сорвалось! Сорвалось!» - В жгучей досаде рвал из хвоста волос за волосом Люх, и образ Убука с палкой наготове вставал всё яснее перед его мысленным взором. Но тут Елена произнесла волшебные слова «временная пломба» и он снова ожил.

К следующему визиту Тихонца отрок подготовился основательно. Едва Сергей открыл дверь кабинета, Люх зашептал захлёбывающейся скороговоркой:  «Из морока-морока, из дымова языка создайся и воплотись чудесное сияние приворотное, необорное, ухх!». И на всякий случай, для верности результата  повторил «Ухх! Ухх! Ухх!».

И создалось, и воплотилось – глаза Елены дивно засияли, волосы заискрились алмазной пылью, волшебная радуга пробежала по белоснежному халатику. У Сергея перехватило дыхание. Он мужественно сел в кресло, покорно раскрыл рот, но зажмуриваться на этот раз не стал. Впрочем, зуб уже не болел.

Выйдя из кабинета, Тихонец первым делом посмотрел расписание врачицы, после чего сделал соответствующие выводы. 

Ровно в двадцать ноль-ноль, наглаженный и свежевыбритый, он стоял с белоснежной розой перед дверьми стоматологии, изо всех сил стараясь побороть нервное волнение.  Люх сидел поодаль на лавочке и сбрасывал напряжение по-своему – усиленно полировал когти кончиком хвоста.

При появлении  Елены Тихонец повел себя так решительно, как Люх и предположить не мог. Да и непреступная Елена, прежде зацикленная на работе, удивила – ловила каждое Серёжкино слово, напрочь забыв о пациентах и пломбировочных пастах. Её стоматологическая  натура дала о себе знать лишь раз, когда молодые люди впервые целовались у подъезда. «Кариеса и пародонтоза нет…» - мгновенно пронеслось  в закружившейся голове, после чего мысли покинули сферу профессионального интереса.

«Ладно он, но она!» - Люх искал и не мог найти рационального объяснения произошедшему. Лишь спустя три часа до него дошло – заклинание, не адресованное персонально никому, распространилось на всех. Но главное – сработало! Дальше по всему видно, дело пойдёт как надо. А значит, пора переходить к алчности и обжорству.


***

Поскольку страсть к приобретательству и неумеренный аппетит не были свойственны Тихонцу в принципе, Люх решил привнести их извне.  Проводником нового и неизведанного не мудрствуя лишнего,  он избрал всё ту же Елену, поскольку любила она красивую жизнь и не считала это зазорным.

Когда следующим вечером молодые люди прогуливались по набережной, отрок пристроился рядом и начал усиленно обращать внимание Елены на расписную будку с лотерейными билетами.

«Если сейчас купить билет обязательно выиграю автомобиль», – неотвязная мысль,  раз за разом приходившая в голову красавице, прямо-таки измучила её. Наконец, она не выдержала:

- Знаешь, Серж, мне почему-то кажется, что если мы сейчас купим лотерейный билет – обязательно выиграем.

- Что выиграем? – шутливо подхватил Серёжка.

- Машину. Или лучше миллион. Ну что ты смеёшься?

- Джек Пот сорвём, Джек Пот!  И отправимся в путешествие в Испанию.

- Почему в Испанию?

- А, не знаю, первым в голову пришло. Только сначала нужно проверить твою интуицию. Давай, выбирай! – молодые люди уже стояли у расписного домика счастья.

Елена смотрела на предложенные билеты, а Люх, стараясь изо всех сил, шептал на ухо:  «Второй слева бери, второй слева!»

- Вот этот дайте, пожалуйста, - Елена решила внять внутреннему голосу и указала на предложенный отроком билет.

«Эх, ты, рыцарь, тебе что, денег жалко для такой замечательной девушки? - Нашептывал недобесок Тихонцу, готовящемуся расплатиться.  – Возьми ещё пять, а лучше шесть.  Семь счастливое число! Вдруг и вправду хоть один выиграет?»

- А давайте, все эти, - в каком-то радостном возбуждении сказал Сергей и приобрёл все предложенные продавщицей на выбор билеты. Их и в самом деле оказалось семь. Впрочем, он забыл о них сразу же, как только разноцветные фантики перекочевали в сумочку Елены.

- Знаешь, Ленчик, а давай отпразднуем наше знакомство!

- Давай! Как будем праздновать? А впрочем, знаю. Тут недалеко есть замечательное кафе.


***

Кафе «Три минутки» славилось  расторопными официантами, уютным интерьером и отменным меню. Оформлялись блюда мастерски. Слюнки текли при взгляде на кулинарные шедевры, подаваемые  посетителям. И неважно, что шедеврами смотрелись обыкновенная солянка, тефтели  с обжаренным в сливочном масле до золотистой корочки картофелем, или собранные в мешочек блинчики с грибной начинкой. Попробовать хотелось всё.

Молодые люди устроились за столиком в дальнем углу. В меру музыки, в меру света, и кажется весь остальной мир где-то там – за высокими спинками стульев,  обращённых  к соседним столикам.

- Ты мне доверяешь? - Елена бывала здесь часто и охотно, поэтому сразу решила перехватить инициативу.

- Абсолютно! – Сережка совершенно расслабился, испытывая тихое и полное блаженство от её присутствия.

- Ну, тогда, держись! Я закормлю тебя насмерть,  и не говори потом, что это было плохо!

В результате закормленным почти насмерть за Серёжкин счёт оказался Люх. Ну, не мог, не мог он противостоять соблазну и то и дело таскал лакомые куски то с одной, то с другой тарелки. Молодые люди, увлечённые друг другом, совершенно не замечали пропажи. А Люх, очарованный едой, к концу вечера потерял всякую возможность к дальнейшему передвижению пешком и предпочёл вернуться в преисподнюю, так и не узнав результатов усиленного откорма праведника.

Промаявшись животом до следующего вечера, бледный и несчастный отрок счёл, что если врагу хоть вполовину также плохо как ему -  план по обжорству выполнен и перевыполнен.

Оставались не реализованными гнев, лень и уныние. Орудием вызывания гнева вновь была избрана Елена. С подачи Люха её, как  молодого перспективного специалиста, срочно отправили на курсы повышения квалификации.

Отрок рассчитывал, что Тихонец станет рвать и метать, но вышла осечка. Посадив любимую в поезд  и помахав на прощание рукой Серёжка загрустил, потерял интерес к работе, но желания немедленно убить главврача стоматологии  почему-то не испытывал.

Люх мог бы ликовать – два последних пункта  выполнились сами собой без лишних хлопот. Но его это почему-то не радовало. Времени оставалось мало, а придумать способ довести врага до белого каления не получалось. И тогда недобесок решился на крайность. Тайком ото всех, поминутно рискуя измараться в болотной жиже, он пробрался  на пустынный остров посреди Недужного Болотца, упёрся рожками в  Камень Силы и воззвал к сведущей:

 - О, чёртова бабка, - в отчаянье молил отрок, - да помоги же мне несчастному! Подскажи, что делать-то?!

Пахнуло серой и в клубах ядовитых испарений предстала великая и ужасная, страшно рассерженная карга. Сухонькая, сморщенная, словно гриб-сморчок чертовка в шелковом пеньюаре и наполовину снятых бигуди злобно уставилась на Люха:

- Чего надо, недоумок?

Прежде чем отрок успел открыть рот, чёртова бабушка бегло ознакомилась с его мыслями, и, сменив гнев на милость изрекла:

- А, это… Сервер спали, делов-то!

- Как?!

- Как, как! Молнией! Ну и молодёжь пошла. Куды катимся? – злобная фурия с чувством сплюнула под ноги и пропала.

Отрок с глубочайшим почтением трижды приложился к заветному камню и вприпрыжку помчался организовывать грозу.


***

Через три дня перед всей толпой учеников и педагогов пекловской образовалки  Люху торжественно вручили ксивулю. Директриса лично вызолотила ему рожки, а два рослых первогодка – копыта. Убук толкнул короткую речь и все отправились пировать. 

Утром Убука вызвали в директорский кабинет.

Директриса оказала заслуженному вбивателю адских истин тёплый приём, предложила пиалу кофейного варева и, мило улыбаясь, вкрадчиво заворковала:

- Уважаемый Убук, ваш ученик удостоился высшей похвалы аттестационной комиссии и есть за что. Но вот вы, представив рекомендательную докладку на кандидатуру праведника,  допустили искажение фактов. Вами записано, что Серёженька  Тихонец каждое воскресенье бывает в церкви на службе, любит ближних, как самого себя, на работе проявляет рвение необыкновенное, пороков в нём никаких, всем хорош, разве только в монастырь не собирается. Так?

- Истинно так, - не моргнув глазом подтвердил Убук.

- На поверку оказалось, что по воскресеньям Серёженька церковь действительно посещает, но вовсе не из-за религиозного рвения, а в качестве сопровождения страдающей ишемией бабушки. На работе крутится электровеником, но в надежде на премиальные, стимулирующие и прочие надбавки, а не о службе радеючи.  Да и не грешит лишь потому, что на воплощение одних пороков времени не хватает, а на другие денег жаль.

-  Но ведь не грешил же? – сладко улыбаясь, парировал самодовольный бес.

- Всё это так, только вводить комиссию в заблуждение…

- Лень высшее благо, а проявленное вами служебное усердие, если не приведи кто узнает, может быть неправильно истолковано в верхах. Так не махнуть ли нам на Майями, любезнейшая?

- Я бы предпочла Мальту, - директриса одарила Убука понимающей улыбкой.

- О, у вас отменный вкус. Конечно на Мальту! – приторно улыбнулся в ответ заслуженный.

А про себя подумал: «Ну, Люх, ввел в растрату. Не мог ограничиться двумя грехами. Никто бы и не заподозрил подлога. Никчёмец!»
30 Как я была Дедом Морозом
Валентина Астапенко
КАК  Я  БЫЛА  ДЕДОМ  МОРОЗОМ

 Сегодня я исполняю роль Деда Мороза в детском саду. Дети искренне верят, что он придёт, самый настоящий, из самого настоящего леса.
   Репетиции, примерка шубы, изготовление бороды – всё позади. Итак, час моей премьеры настал. Заблистала красавица елка. Зал наполнился музыкой. Праздник начался.
   Ведущая Наталья Ильинична умело повела программу. В это время кастелянша обряжала меня в костюм Деда Мороза в соседнем зале. От волнения я никак не могла попасть в рукава шубы, зуб на зуб не попадал. Так что бедная дедова борода лихорадочно тряслась.
           Делопроизводитель Верочка, дежурившая у двери, в двенадцатый раз ударила скалкой о крышку огромной алюминиевой кастрюли и выразительно показала глазами: дескать, пора! Но я ещё не готова. А за дверью ведущая уже позвала:
          - Дед Мороз, а-а-у-у!
         Я поспешно прыгнула в свои модные брючки и только успела втолкнуть ногу в валенок, как опять раздалось:
         - Дед Мороз, ау!
        И так Наталья Ильинична в отчаянье повторила шесть раз. Ей на помощь пришёл весь зал, от детей до администрации.
        Кастелянша, здраво рассудив, чем всё это может закончиться, попросту вытолкала меня в двери зала. Я с ужасом обнаружила, что на одной моей ноге забыта туфелька.
        - Я же без валенка, - чуть не плача, шепнула кастелянше.
        - Ничего, ничего, это детали, - успокоила она.
       Я нашла в себе силы подумать: «Ну, будь что будет!» и словно окунулась в ледяной водоём….
       Первое, что встретилось на моём пути – это печальные глаза Натальи Ильиничны. В одно мгновенье в них блеснула радость и резкое: «Ну, Дед Мороз, погоди!»
       Подпрыгивающей походкой я подошла к детям и поздоровалась заученным голосом. Дети восторженно ответили, впервые во все глаза рассматривая лесное чудо.
       Ведущей бы начать разговор с долгожданным дедушкой в стихотворной форме, как и положено по сценарию, но она вдруг перешла на прозу:
       - Что же это получается, уважаемый, а? Мы тут кричим, понимаешь ли, кричим, а он не отзывается: шубы примеряет. Нехорошо!
      А взгляд её говорил много больше: «У меня ведь ларингит, глухая ты тетеря! Ну, держись, Дед Мороз, я с тобой ещё на педсовете поговорю!»
      Разговор поначалу не клеился. Но женское сердце, известно, отходчиво. Постепенно атмосфера разрядилась. Я бойко заканчивала четверостишие, как вдруг заметила, что Максимка, мой четырёхлетний воспитанник, довольно
любопытный малый, подозрительно уставился на мою левую ногу, вернее, на каблук, который предательски  торчал из-под шубы, и уже приоткрыл рот с явным намерением что-то провозгласить. Я почувствовала, что стала покрываться холодным потом. Пришлось присесть и сгорбиться. Наконец, Масимкин рот плотно закрылся. Значит, всё в порядке. Уф, пронесло!
       А тут ещё… (Не зря говорят, что на грех-то и кочерга стреляет!)… ведущая пригласила меня плясать.
        - Не могу, извините, устал я с дороги – отдохнуть бы!
        « Я те отдохну! - недобро сверкнули глаза ведущей, - Ты у меня ещё попляшешь!»
        Делать нечего, пошла. А как только присела, так замок-молния на моих стильных брючках внезапно разошёлся. Моему выступлению грозил полный провал. Чтобы как-то спасти положение, сняла рукавицу и забросила её под ёлку. Теперь свободная рука крепко держала под шубой то, что должно было обязательно свалиться на пол и безжалостно омрачить всем праздник.
         Радуясь своей находчивости, я довольно смело выставила ногу в валенке вперёд и носочком - туда-сюда, волшебным посохом - влево-вправо.
         - Дед Мороз, а это не твоя рукавица? – вдруг заботливо обеспокоилась Снегурочка.
         И кто только за язык  дёрнул эту вездесущую девчонку?! Я просто окаменела от неожиданности. Отпираться не было смысла, и я недовольно пробурчала:
         - Как не моя, моя и есть…
         - Тогда догоняй!
         Этого мне только не хватало! Ладно, думаю, беги, а я тебя перехитрю. С другой стороны к тебе навстречу. И р-раз!... Подцепилась каблуком за длинную Снегурочкину юбку. Помню только, что некрасиво завалилась я под саму красавицу ёлку. Дети, видно, решили, что Дед Мороз определённо надумал залечь здесь, как медведь в берлоге, до следующего Нового года. Они разом, точно по команде, повскакивали с мест.
         Что тут началось!... Ведущая побелела, как сама Снегурочка: ей даже в голову не могла прийти такая постыдная развязка Новогоднего праздника! Я тоскливо заглядывала в глаза Наталье Ильиничне и искренне её жалела.
         А дети хватали меня за руки, за ноги, в том числе и за каблук, но в горячке, к счастью, не придали этому никакого значения. Я всячески отбивалась от детворы одной рукой, цепко держась за брюки другой. Пот обильно струился по всему моему телу, голова под прилипшей шапкой нестерпимо зудилась, глаза разъедало от выступившей соли, очки затянуло влагой, и я всячески пыталась сбросить их на кончик носа, чтобы как-то сориентироваться и сбежать с места своего позора.
        Воздух сотрясался от хохота администрации, воспитателей, технического персонала и родителей. Смеялись все, кроме детей: они были заняты делом.
        Когда же я, наконец, оказалась на ногах и смех стал понемногу стихать, Максимка на весь зал крикнул:
       - А этот Дед Мороз мне знакомый!
       Вот именно в этот момент сердце моё более всего ёкнуло: узнал! Дыхание моё прекратилось.
       - Я его когда-то видел… На ёлке у брата.
       - Ух…- вздохнула я облегчённо.
       … После утренника ко мне подошёл всё тот же Максимка.
       - А мне понравилось, как Вы Дедом Морозом были.
      Я даже икнула от неожиданности.
       - Ты… ты что, Максим… тот Дед Мороз настоящий был…
       - А очки-то у него, как у Вас, треснуты!
       И поняла тогда я, что от ребячьих глаз ничего не скроешь.
31 Первый день творения
Оксана Ёркина
                  
 
-Никогда не делай этого! - сказала мама.
     А я всё равно сделала. Маму никогда не слушают. Аборты были и будут. Моё горе ещё не горе. Вот тётка Ольга!

     Сколько помню тётю Олю, всегда предстаёт перед глазами плачущей! Она делала это в послевоенное время раз двадцаць, нет, больше! Это война. Дядя Толя четыре года был в рабстве у немецкого фермера Иакова. Выучил языки,немецкий, польский. Плотничал,правда,кровь для немецких солдат не сдавал. Узнал девушек, Дарию и Наталку и Сонию. Так их звал бюргер. Смачно, с акцентом. И вёл себя с ними культурно. А вот за Толиком, за его ночной жизнью любил подглядывать в глазок спальни для челяди.  Украинка и полька жалели его по – своему и два тёплых тела он до конца жизни помнил и жарко потом было тёте Оле по ночам. Он, этот образованный человек в очках, был любвеобильным и капризным, мучал близких и подарил им такое знание о жизни, что хватает до сих пор. Для тех кто дожил!


         Это было как сон. Дорога туда,на хутор,время там и обратно. И запахи неправильной жизни. Я бы так не смогла. А это оказывается было у меня сейчас перед глазами,ужас запустения,развала на фоне безмолвной красоты природы. Лет тридцать назад я бы удавилась, узнав про себя, что могу убить щенков суки. Сторож про это всегда и всем трелит, что щеночек и котёночек должны хоть глазки открыть, хоть на солнышко взглянуть. Мао или мяу…
         Наверное у этой ватной тени настоящего мужчины в голове план - поехать на фестиваль авторского кино, не иначе! С экологическим манифестом. Перед этим уморив десяток коз и десяток козлов, несметно котов, а о собаках умолчу. Моя боль, Лайма, Розочка,Черныш…


И вот везем хорошенькую дворняжку на стерилизацию.
 - Родит!
 - В машине может!
Мы всё обсуждаем. Все сидящие в машине боятся. Что делать никто не знает. Деньги нам дали, подспудно нам плохо, вот и весь расклад. Ощущения-прислушиваемся!


       Сука на всём сиденье сразу.  Прячет морду в складки ткани сиденья. Боится - никогда за пределы своей лёжки-охоты не выезжала и мы чувствуем себя похитителями. Её рвет мне в руку, ангельская Саня за рулём щебечет о своём и не замечает как мы уделали салон сзади!


       Жаль. Утром мне казалось,что бог списал ещё один мой грех, потому что я встала легко, открытой для новых дел. И вот оно, новое дело нового дня. Как всё пройдёт?
         Я стараюсь, с ужасом, готовлю свою одёжку, тряпки,которые надо будет выбросить! Стерилизация. 


         Слежу как ведёт себя хирург. Смело, мужественно. Вот – наркоз, лучше колоть в позвоночник. Отнимаются задние лапы. А у меня душа вылетела погулять от страха! И всё происходит быстро. Всё заживает неделю-говорит ветеринарка. Спокойно и ловко начинает доставать всё ценное у этой суки и..в пакет! Также спокойно, очень споро зашивает,нахваливая удачный шов,разрез,нитки. Её радует, что всё идет по плану!


        Чего не скажешь об ассистентах. Они,мы, наблюдаем, думаем. Я поняла, хирургу вредно думать. Его руки это автомат. И кто думал в первый день нашего появления. Акушерка? Она лишь сравнила – на что похоже то, что появилось из пути жизни, из отверстия тьмы, из временного канала, который неизвестно куда ведёт и не ограничиватся таблицами в анатомических атласах. Где-то есть начало.


        У нас тут, на глазах спасение от хаоса, изгнание возможного зла. Благодаря этому мы даём существу дворняжному шанс начать новую жизнь. Свободную от материнства и молока, от защиты своих маленьких комочков, диких поисков пищи, где она, еда, в дикой природе и там, в деревне, отбирается у других и это её борьба. Мы экономим силы дворняжке, обрекая своё воображение на вечные муки.


 Как усыпили, как отошла от наркоза. Всё покорно, словно знает о том, что это её жизнь, и это в природе неважно. Всё на автомате - инкстинкте. Простота-вот принцип продолжения жизни. Смазать перекисью шов, где был канал жизни,его уже нет. Новое существо ещё спит. А вставши явно не знает где и что. Чисто, легко. Собаки как будто не чувствуют боли. Не воет, не ноет, привычка к хорошему быстро срабатывает и закрепляется. “Мурза” наша,терпение наше и любовь. Любовь, любовь, любовь.


Любка в хорошей квартире в ондатровом элитном районе, с положительными соседями и хозяйкой от бога данной:ей ничего не страшно. Мы теперь за неё боимся, как покакала, где присела, чтобы шов не запачкался. В интернете нашли уродливый бандаж, на глазок выкроили, сшили, додумали завязки. Защиту, стало быть обеспечили и проносила она, как миленькая, уродливую одёжку, демонстрируя нашу беспомощность и нежелание жить полнокровной жизнью. Лучше стерилизация и только один выход!


Любушка, получается, для экспериментов, как собака Павлова. Только наш научный доклад никого не интересует, мы горе сиделки, неумехи по части лекарств. Только любовь наша индульгенция.
Сотворённое существо поначалу ест с руки и только. Слизывает с пальцев овсянку, кусочки курятины и потом телячьи кости с хрустом паремалывает молодыми зубами.


Любаша, зайди в кухню, тут интересно!- заманиваю пугливую суку! – без ответа. Идёт в свой угол в прихожей и шумно укладывается на разорваный халат, старый тюфяк и тряпочки, которые для утирания лап после прогулки. Зверь чувствует что изменилась жизнь! Как в первый день творения.


       Только любовью можно объяснить терпение к этому зверьку за то, что всё время нужно мыть руки, до хирургического блеска и ополаскивать водкой. Глистами напугала Стэлла. Один художник ослеп, гильминты повредили глаз, а уж серое вещество и вообще для них деликатес! Спирту! Водки! И внутрь что - нибудь для спокойствия. А его – то и не будет. Так мне сказал священник на исповеди. До конца жизни молитвы! И за мой грех! И за то, что вторглись туда, в непознаваемое. Как первый день творения вся наша жизнь!
32 Дом висельника
Александр Колупаев
     После смерти Николая Ивановича остался дом. Так себе постройка, не особо-то и баская: две комнаты, да рубленая, бревенчатая пристройка из двух комнат. Зато усадьба – обзавидоваться!   Огород полого спускался к речке, а точнее к основательно заросшей тополиной роще.  По весне, в пойме речки буйствовали соловьи, да в заполненном осокой болотце, квакали лягушки. Все это природное любование досталось племяннику Николая Ивановича - Сергею.  А по нашенски, по науличному, Серёге.
   Серёга обретался в городе и даже на похороны своего щедрого дядюшки умудрился опоздать.  Припылил на старенькой «Жиге» как раз когда опустили в могилу гроб. Нет, вынимать из-за него, мы не стали – примета плохая, а закапывать повременили. Подождали, пока Серёга тёр кулаком сухие глаза, изображая горе и печаль по ушедшему дядюшке, а потом взялись за лопаты.
  Серёга проникся к нам по поводу ушедшего в мир иной родственника и выставил литр водки. Это копать могилу, да обряжать покойника в последний путь, никого не дозовешься, а вот водку пить, так все набежали.  Вот и завалилась вся наша шумная компания в наследуемый  дядюшкин дом. А там, пошло – поехало! Короче: в нашей компании как – одной бутылки мало, две – много, а вот три – в самый раз!
    Уехал Серёга из села на третий день. А мы остались. И остались вроде как за негласных хозяев дома. Ясное дело – ключи от замка,  мы где-то потеряли и заходили в дом по простому – вынимали пробой из косяка и все дела…. Со временем, хозяев становилось больше, кто-то проговаривался знакомым, кто-то приводил подружку. Ну не целоваться же в холодный вечер на улице. Так и служил верой и правдой нашей компании домик у реки. Служил до самого августа. А в августе случилось это. Жуть, если рассказать во всех подробностях! Попробую, но учтите – буду беречь ваши нервы, да и свои напрягаются, как вспомню!
    Не знаю, кто проболтался Антону про наше пристанище, только повадился он бывать в нашем доме. У нас как – пришел, видишь, пробой вынут и дверь на крючке – уходи, кто-то с подругой уединился, а не на крючке, так компашка гуляет – смело заходи!
   А вот Антон, он терпеливо ждал и заходил в освободившийся дом даже поздней ночью. Природнился к нему, одним словом.  Да и пусть его, не сильно и жалко! Только вот подружке парень что-то разонравился, ну – бывает! Так ты либо добивайся её, либо найди другую, делов - то!
  А Антошка, пригорюнился, призадумался – да и опечалился…. Да так сильно, что взял верёвку, зашел в наш дом и повесился на крючке, на котором прежние хозяева люльку с ребенком подвешивали.  И провисел он так ночь, целый день и даже вечер…. А ближе к ночи, ну надо же, как раз такому случится! Заводила наш и можно даже сказать – наш атаман Колька, застолбил домик на  целую ночь!  К Светке городская подружка приехала, так вот он на неё и запал…. Своих блин девок ему не хватает!
   Ну не об этом я, не об этом….
   Колька значит, лапшу на уши этой городской вешает, ля, ля, три рубля и все такое. Сам пробой, тихонечко,  раз и в дом. Ясное дело – шторы по такому случаю, наглухо, да и окна  затемнены газетами,  лучик света наружу не вырвется. Входят они в первую комнату, там кроме стола и пары колченогих табуреток нет ничего, а вот во второй – диванчик уютный и столик журнальный, кресло опять же и телевизор с видиком, добра этого у нас, в селе,  стало навалом. Так вот Колян, эффектно так занавесочку на дверном проёме  откинул, собой проход закрыл и щёлк выключателем!  И ещё при этом галантно так в сторонку отошел лицом к ней развернулся. Джентльмен, одним словом!  Смотрит, а у городской фифочки глаза по чайному блюдцу стали и завизжала она, так что Коляну показалась, что наступил он на хвост коту. Разворачивается, а там….
   Короче - висит Антон, глаза выпучены, язык вывалился, лицо синее, да ещё и, пардон, обмочился…. Тут даже у Кольки нервишки сдали. Схватил он за руку свою городскую дамочку, и рванули они прочь со скоростью соседского пса, которого наградили нехилым пинком.   Хватило ума у него в милицию заявить об увиденном. Да, забыл, они теперь полицией называются! Дед мой, юморист старый,  прикалывается: «Менты, - говорит, - так мы их называли, а теперь – понты, что - ли?!» и ещё  - напряг свой старый маразматический мозг: «Вот мы, выросли в аккурат после окончания второй мировой, так у нас считалка была – айн, цвай - полицай». 
   Полицаи, на всякий случай, закрыли Кольку в обезьяннике, подружку его усадили в коридорчике на стуле и поехали в дом у речки. Вынули  Антоху из петли, замеряли чего – то там, запротоколировали – зафотографировали место  его смерти, да и прибыли назад.
   У дамочки истерика, ей не разрешают папа с мамой гулять позднее двенадцати, Колян её утешает, мол, я придумал хорошую отмазку: «Гуляли, никого не трогали, видим – бегут двое из дома и вопят, мы туда, а там…. Короче – мы герои, не побоялись и сообщили в полицию!»  Не знаю, что потом сказали ей её родители, на на Коляна она смотрела как пионеры на Мересьева!   
   Блин, ну не умею я рассказывать истории! Вот опять в сторону ушел….
Все закрутилось, когда в село вернулся  Женька.  Нет, не с армейской житухи вернулся, а с мест не столь отдалённых.  Во, пальцевать – то перед нами начал! И зону то он топтал, и баланды тюремной нахлебался вволю…. С чего это  он нам показался круче вареного яйца, это мы так тогда и не поняли. Только закрутил он нашей компанией, ой как закрутил!  Домик он наш прихватизировал и крутил там романы то с одной, то с другой.
   Это потом мы допёрли, что нужно было турнуть его с нашей компании, да ещё по шее накостылять, как треплу и пройдохе.  А сейчас он нас турнул из нашего же домика.
 И вот тогда в Лёхиной голове возник гениальный план. Лёха он как: кинет нам идею, а сам вроде и исполнять её не торопится, ждет значит, когда сделаем. А на этот раз его план был хорош, да что там хорош, просто гениален! Да и сам Лёха так рьяно взялся за дело, любо- дорого посмотреть! Прежде всего, мы нашли новый ход в наш домик, через оконце в пристройке. Окно высоко, так мы лестницу к нему, а там, внутри, комод придвинули. Сделали все как надо и затаились снаружи – ждем.
  Жёка, приперся даже раньше, чем мы ожидали и вот ведь стервец,  закрутил все-таки роман с Веркой – продавщицей.  Вместе и пришли, вина с собой захватили и закусь опять же.  Замок он сменил, и пробой забил накрепко – хозяин блин, нашелся! 
     Расположились они значит в первой комнате, во второй Женька интим навел: свечи на журнальный столик, видио приготовил, зановесочки на окна новые прицепил и за диванчик ширмочку цветную приторочил, он её у бабки спер. Красоту, одним словом навёл. Сидят они, значит, флиртуют, винцо попивают, шутки шутят, смеются. Он только-только анекдот рассказал, она  заливается смехом и вдруг, как будто поперхнулась, глаза округлились, пальцем тычет:
  - Там, там…. – и больше ничего сказать не может.
Женька поворачивается,   а там! Он нам потом рассказывал, да ещё без этих своих, зэковских словечек:
  - Висит! Белый такой, за голову подвешен….  Схватил я Верку за руку и как ломанулись мы к двери, долбимся в неё, сам же на крючок закрыл, все из головы вылетело…. Еле сообразил, откинул крючок и на улице в себя пришли, да и то, когда убежали от дома.
  Всё, я туда больше не ходок…
 Мы, притворно поудивлялись, поохали да и пошли в теперь окончательно ставший нашим дом.  Зажгли свечи на журнальном столике и дико ржали, наблюдая как Лёха, подтягивал по тонкой леске, нашего «висельника».  Все-таки мы мастерски мы сделали это пугало!
   Посмеялись,  допили вино, оставленное Женькой, закусили конфетами и разошлись по домам. Спать я лёг рано, и одиннадцати не было. Только заснул, да что там – просто провалился в чёрную яму, мать дергает за плечо:
  - Сынок, сынок! Проснись, у нас в селе пожар! Вон у  тополиной рощи что-то горит, дом, кажись….
    Я, бегом брюки, башмаки, куртку на голое тело и рванул  на клубы дыма подкрашенные красным пламенем.   Сердце упало – горел наш дом….
   Тушить было нечего, крыша провалилась, бревна насквозь светились малиновым цветом, жар стоял такой, что подойти близко невозможно было.  Сгорел дотла наш домик!
  Нет, стены пристройки остались, кирпич, чего ему сделается.
  Лёха утешил:
 - Ну, чё тут слёзы лить! Что сгорит, то не сгниёт! – и вытер чёрный от сажи нос.
Следующий вечер мы слонялись по селу,  не зная куда деться.  И как-то само собой оказались на пепелище. Убывающая луна заливала серебром тополиную рощу, на болоте блестела осока, и начинал клубиться туман. Постояли. Помолчали.  Развернулись и пошли.  Дёрнул же чёрт Лёху обернуться:
 - Братцы! Что это?!
  По пепелищу бродил человек. Спокойно так бродил, неторопливо….
 Мы направились было к нему, но что-то нас остановило.
 - Мужики, - свистящим шепотом произнес Колька, - Так через него все видно!
Метров двадцать мы тихонько пятились, лихорадочно пытаясь понять, что это такое, а затем, рванули, так что ветер засвистал в ушах.
    А может это была массовая галлюцинация?
33 Подруги
Егорова Людмила Николаевна
                                    
   Вечеринка не предвещала сюрпризов, хотя в голосе подруги и проскользнула нотка возбуждения : «Галь, ты заходи сегодня, посидим. У меня повод есть – прикупила вещицу симпатичную, обмоем, чтобы носилась, - со смешком скороговоркой прощебетала она, и добавила: Не пожалеешь».

    Подругу свою, Веру, Галя знала с детства: на одной улице росли, вместе учились, и секреты друг другу открывали уже 50 лет,  и характер друг друга знали очень даже хорошо, потому и прибавочка Веркина  к приглашению, насторожила сразу.

   Чернявая, худенькая, Вера неплохо смотрелась в свои полста, и, если хотела произвести впечатление – могла. И делала это частенько. Вот и сейчас, собираясь на обмывку обновки, она тщательно собрала волосы в пучок, открыв высокий, без единой морщины лоб, махнула кисточкой по достаточно еще густым ресницам, провела по губам помадой, влажной и привлекающей внимание – с оранжеватым оттенком. И платье  надела облегающее, с глубоким декольте и открытыми руками. Что ж, с такой комплекцией можно позволить себе многое! К тому же они с Верой всю жизнь соревновались: у кого сарафанчик наряднее, кому мама бантики красивее купила. Потом  -  кого на танцах чаще приглашают и кто из парней  кого первую на свидание позовет, кто уже успела поцеловаться, а кто запоздала… Годы бежали, а они все подсматривали друг за другом,  как бы у одной не получилось лучше, чем у другой. А ни у одной  и не получилось. Обе быстро выскочили замуж, также быстро развелись, оставшись с детьми на руках. Одна и другая старались наладить семейный быт в другой раз – и снова не получилось. И не то, чтобы были они женщинами плохими, или хозяйками никудышными, но не держались  рядом с ними мужчины долго.

   Галя в последний раз глянула на себя в зеркало. «Совсем даже ничего!», - одобрительно подмигнула отражению. И тут же нахмурилась: а Степан Иваныч что-то в последний раз  не оценил. Все, вроде, шло совсем неплохо, они тогда, на вечеринке, на работе, с ним так мило поворковали, так его глазки масляно разгорелись. А что? – Он начальник отдела, пусть и не слишком высокого полета птица, а все же не Димка, с которым его Верка в последний раз познакомила. «Сама подбирает всех подряд, и мне захотела подсунуть непонятно кого», - ехидно усмехнулась она мыслям, - да я не лыком шита! А Степан Иваныч нет-нет, да и бросит взгляд очень даже откровенный. Правда, что-то в тот вечер не срослось, ну да ладно, сам еще в гости попросится, куда он денется от такой женщины?» - уверенно подбодрила сама себя Галя, и опять подумала о Веркином приглашении: что та задумала?


   Вера торговала в палатке на рынке. И основной круг ее друзей составляли те, с кем она каждый день мерзла на холоде, мокла под дождем, пеклась на солнце. Бойкая на язык, не стеснявшаяся при случае послать куда подальше или сально пошутить, она, как и Галя, все искала того, кто пришел бы в ее дом не на ночь, а остался там, желательно навсегда. Но те, кто оказывался в поле ее зрения, а потом и дома, были все мужчины семейные, не слишком обеспеченные, менять жен не желавших. А принцы на рынок не заезжали, и пешком по нему не ходили.

   Женщина  гнала от себя мысли о неприкаянной старости, неотвратимо надвигающейся, хотя пока еще шагающей где-то, по ее мнению,  далеко-далеко. Но они возвращались, не давали покоя. Кому она нужна? Сын давно живет своей жизнью, к матери заглядывает лишь когда что  надо, а надо ему часто и побольше.. А где она это «надо» берет его мало беспокоит. «Вырос кровосос какой-то», - часто думала она с тоской. А так хотелось устроенности, стабильности, чтобы было о ком думать, заботиться, с кем долгие вечера-ночи коротать, и чтобы знать, что свой, навсегда. Но не попадались такие, а время шло, бежало, летело, и все мимо, мимо… И вот, кажется, удача!

   К подружке, соседке по палатке, приехал погостить «заморский гость», как та в шутку назвала дальнего родственника. Мужчина солидный, серьезный, при должности и денежках. Да и на вид очень даже ничего. Правда, жена имеется. «Но кто ж не без греха?», - хохотнула подруга, предлагая  Вере их познакомить. И Вера повелась: кто знает, может это удача, может, это и есть тот принц?! А что жена, так ведь всякое бывает, надо только самой не  быть дурой и постараться, показать себя во всей красе, и как женщину, и как хозяйку.

    Виктор действительно оказался мужчиной привлекательным: высокий, подтянутый, с выразительными серыми глазами, густыми, припорошенными сединой волосами. Он умел  завести разговор, интересно и с воодушевлением рассказывал о местах, где жил, бывал. И красноречивые старания Веры тоже не оставил без внимания. Она ловила на себе его взгляды, чувствовала зарождавшийся в них интерес, и загоралась все больше, подстегиваемая желанием добиться своего, проще сказать – окрутить этого мужика так, чтобы он и охнуть не успел.

    Идея позвать к себе Галю возникла неожиданно, когда Вера, прихорашиваясь, крутилась перед зеркалом, оглаживая крутые бедра и с одобрением глядя в глубокий разрез кофточки, где призывно манили к себе пухлые полукружия, разделенные глубокой складкой, уходящей за пределы видимости, и настраивающей на лирический лад.

«Позову Гальку! Пусть полюбуется и на меня, и на Витьку – ей такой и не снился! Носится со своим Степан Иванычем: «Он за мной ухаживает! Он мне цепочку подарил! Он у меня ночевать остался! Дура! Вот каких надо ловить! Уж если все сростется…». И довольная своим решением Вера набрала номер телефона подруги.

   Галя, как и подруга, жила одна, не считая приходящих, но долго не задерживавшихся мужчин. Правда, порой наступала на горло тоска. И тогда горько поникали зябнущие плечи, опускались уголки давно от души не целованных губ, бессильно повисали руки. Одиночество. Это ведь не просто, когда ты один в комнате. Это когда пусто в душе. Когда ночь палачом стоит у изголовья, и мучает, мучает. Когда так хочется кому-то быть нужным,  для кого-то желанным, но кричишь в темноту, а в ответ тишина. Когда просыпаешься на мокрой от слез подушке. Когда на улице ловишь каждый мимолетный взгляд:  вдруг мне? И, выходя за порог дома, надеваешь маску счастливого человека: аккуратно одет, причесан, накрашен, улыбка на губах, бодрый шаг – жизнь удалась! А внутри пустота.

    Но Галя не позволяла этим чувствам завладеть собою. Она гнала их, заглушала, убеждая себя, что лучше так, чем как у других – с мужем пьяницей, кучей детей и вечными проблемами. И постепенно этот образ жизни ей стал нравиться: независимость, свобода, сам себе и командир, и начальник штаба.

   Да, Вера была права, Виктор произвел на Галю впечатление. Мало того, его присутствие в доме закадычной соперницы серьезно испортило ей настроение. Надо было признать, что Степана  Иваныча с Виктором сравнивать не  приходилось – последний и внешне хорош, и обеспечен, видимо, лучше. Да вот только  ее начальник при всех раскладах был здесь, под боком, его можно было задобрить, а можно и  нажать на него – он никуда не денется, а этот…

   И все же разумные эти мысли не успокаивали. Досада на Верку ворочалась в груди Гали клубочком змей. «Шалава! Нет, ну чем она их берет? Ишь, стелется перед ним, сама святость! А кофту купила – все  прелести наружу!»  Неожиданно вскинув глаза на Виктора, она встретилась с его заинтересованным взглядом. «Э, дружок! Да ты не очень доволен своим выбором! - внутренне расхохоталась она.- Ну, так мы можем и поиграть!». И Галя, со слегка смущенным видом вновь вскинула на мужчину глаза – охота началась!

   Скандал в доме Гали достиг апогея: взбешенная Галя поливала подругу отборным матом, припоминая все ее грехи, начиная со школьной скамьи, а Галя, отбиваясь от нападок, не могла сдержать  самодовольства – утерла она нос этой зазнайке! Есть еще порох в пороховницах!

   А тот, из-за кого разгорелся весь этот сыр-бор, сидя в это время  за рулем машины, с каждой секундой уносящей его все дальше от городка, где он оставил  двух подруг,  с улыбкой думал  о случившемся приключении:  «Милые женщины. Но Галя все же,  лучше, душевнее, хотя подложила подруге свинью, и  глазом не моргнула!» Ему и в голову не приходило, какие грандиозные планы строились  этими женщинами, и какая роль ему отводилась в них. Просто он считал, что  все они хорошо провели время, будучи в полной уверенности, что никогда больше не встретятся.
34 Софа и её гешефты
Ирина Ханум
      
 (Рассказ)
   

     До юбилея Софы было ещё полгода, а она уже прикидывала, кого пригласить, что приготовить и главное – как сделать так, чтобы было шикарно и себе не то чтобы не в убыток, а ещё «нагреть на этом руки». Это было, вообще, в её духе. Особенно она обожала различную «халяву», нисколько при этом не брезгуя и не стыдясь. Например, доносить уже не модный костюмчик одной из приятельниц или съесть чебуреки с пивом в какой-нибудь забегаловке за счёт другой доброй души. Своей давней подруге Люсе она прожужжала все уши по телефону о будущем торжестве. Но та не морочила себе голову заранее, да и вообще каждый новый День рождения после пятидесяти лет у Люси вызывал только тоску. Софа и Люся были ровесницами и подругами юности, и даже родились в один месяц, но разными во всём: Софа – маленькая, упитанная и рыжеволосая, а подруга – высокая, стройная и привлекательная шатенка. Толстушка с молодости слыла расчётливой и уже тогда смекнула, что с Людмилой дружить выгодно: кавалеров у той было много, а значит и она, Софа, будет на виду.
     – Люся, хочется на юбилей что-нибудь памятное друг о друге, ведь почти сорок лет, как знакомы, – сказала как-то она подруге. Та задумалась.
     – Да, действительно, что-то такое, чтобы смотреть и вспоминать о нашей молодости и дружбе, – согласилась она.
     – Люсь, а давай обменяемся конвертами с деньгами на дни рождения, – предложила Софа, чем загнала подружку прямо-таки в «ступор». Вероятно, своим неожиданным и слишком простым решением.
     – Софа, я не поняла, тебе нужна память или просто деньги? – удивилась подруга.
     – Ну-у, ты понимаешь, сама себе на эти деньги купишь то, что хочется. А неудачный подарок – это выброшенные деньги, – ответила та.
     – Какая-то глупость получается: ты мне, я – тебе. Обменяемся и останемся при своих интересах? Какой-то абсурд. Тогда зачем эти разговоры насчёт старой дружбы? – возмутилась Люся. Но Софа быстро сменила тему, оставив вопрос открытым.
     Потом были опять телефонные разговоры, которые сводились к пресловутым конвертам. Это стало сильно раздражать подругу. Софа виделась теперь ей с другого ракурса, который казался не симпатичным.
     Но юбилярша была не так глупа и примитивна, как могло показаться со стороны. Ведь Людмила – обеспеченная замужняя дама и копейки никогда не считала, в отличие от неё.  Поэтому её подарочный конверт должен был быть более весомым. А это – главное. Так размышляя, Софа стала обзванивать всех своих многочисленных приятельниц, предлагая не ломать голову с подарками, а принести конверты. Просто и никаких хлопот. Каждая соглашалась, не подозревая, что это – тактический ход ушлой комбинаторши.
     Вечерами «внучка Бендера», устроившись поудобнее в кресле небольшой, но уютной квартиры, напряжённо подсчитывала, какая должна быть общая сумма, чтобы покрыть расходы на угощение, да ещё, чтобы остался излишек на то, да на это. А на Люсю, склонную к мотовству, она делала главную ставку, надеясь, что подруга постесняется дарить маленькую сумму.

     Пять месяцев прошли незаметно. Наступил долгожданный апрель. Софа уже потирала руки, предвкушая большой куш от вечеринки и гордясь своими деловыми качествами. Её муж Федя был тих, задумчив и далёк от таких «коммерческих сделок». В гешефты* жены он не лез. Его внутренний голос давно сказал ему, что Софа – его надёжная гавань, из которой ему никогда не выйти в открытое море. Он и не пытался.
    Накануне торжества Софа превзошла саму себя: наготовила всякой всячины – жаркое кисло-сладкое, фаршированного карпа, студень из куриных потрохов, форшмак, фаршированные гусиные шейки, салатики из яиц и разных весенних овощей. Спекла бисквитный торт с орехами и сладкий кугель с изюмом. Ну и спиртного не пожалела. В общем, постаралась от души. А может быть вовсе не от души... Но об этом никто не знал и не догадывался, даже Федя. А Люся догадалась, и ей стало не по себе: появился гадкий осадок, от которого тянуло мерзким холодом. Видно многолетняя дружба дала свои плоды, научив разбираться хоть немного в людях.

     В День рождения все гости были в сборе и Софа принимала поздравления, взамен даря «дежурные» улыбки. Не пришла только Люся.
Она поздравила юбиляршу по телефону, сославшись на температуру и сильный насморк. Софа была в шоке. Настроение сползло к нулю и блеск в глазах постепенно исчез. Вечер прошёл натянуто и скучно.
     Когда гости разошлись, Софа заглянула в конверты и посчитала их содержимое.  Посыпались брань и мат в адрес приглашённых. Больше всех досталось, конечно, Люсе. Как она её только не обзывала. Юбилей завершился слезами. Только Фёдор был доволен всем – и выпивкой, и закуской. Он возлежал на диване в гостиной, обложившись подушками, как турецкий султан, и с интересом смотрел эротику по «видику», который Софа купила с тридцатипроцентной скидкой в конце года.
     – Софа, заканчивай этот балаган и иди в ванну, – сказал Фёдор, наконец почувствовавший себя мужиком после коньяка и обнажённых силиконовых «прелестей» девиц на экране. Софа вся в слезах и соплях пила «Барбовал», сидя на кровати в спальне.
     – Какая ещё ванна, идиот! Ты знаешь, во сколько мне обошлось это веселье? – заорала она и снова разрыдалась.
     – Если бы не ты, я бы давно жила где-нибудь в Испании на собственной вилле. Кручусь, как белка, а что проку? – не унималась она.
     Но Фёдор уже не слышал её душевного стриптиза: он мирно спал среди атласных подушек,  то посапывая, то чему-то улыбаясь во сне. Ему, наверное, снились наложницы, танцующие у фонтана во дворце халифа.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
*Гешефт — (нем.) мелкое выгодное предприятие, торговая сделка, спекуляция (Ушаков).
35 H lle zusammen
Альба Трос
Мы остаёмся такими, какими есть, даже в аду.
Алия Андреассен.

И в самых безумных своих фантазиях Арне не представлял, что ад может выглядеть так. Здесь не существовало никаких внешних ориентиров, понятия плоскости, верха и низа, правой и левой стороны. Какая-то сила просто влекла его вперёд в пространстве. Окружающая атмосфера (это слово приходилось употреблять за неимением лучшего определения) имела тёмно-багровый цвет, а единственным звуком было непрекращающееся потрескивание, будто бы кто-то поджаривал кусок мяса на медленном огне. Под ногами не чувствовалось никакой опоры,  тело не нуждалось в ней, чтобы продолжать движение. Впрочем, Арне, хотя он и не мог видеть себя со стороны, подозревал, что ни ног, ни тела у него на самом деле не было. Время от времени (ещё одно потерявшее всякое значение слово) ему навстречу попадались люди из прошлой жизни. Тогда действие силы ненадолго исчезало, и он  останавливался  на месте. Они о чём-то говорили, а потом неумолимый импульс увлекал его дальше в бездны одиночества. Главной и единственной пыткой ада было то, что в нём ты вечно пребывал наедине с собой.
-Привет. - Он резко и неожиданно остановился. В том месте, где только что   клубился лишь багровый кисель, появилась обнажённая женщина с вывернутыми назад руками, привязанными к чёрному шесту. Алия не изменилась с того момента, когда они последний раз виделись. Только теперь кожа её была белой и вздувшейся, как кусок сала, на котором бугрились толстые прожилки вен. Длинные тёмные волосы спадали на грудь, а глаза и губы казались чужеродными образованиями на болезненного вида плоти.
-Я ужасна?
-Я не знаю. Для этого места, пожалуй, нет. По крайней мере, ты не вызываешь у меня отвращения.
Арне говорил правду. В аду никогда не лгут, и этим он выгодно отличается от земной жизни.
-Да какая на самом деле разница? - Лицо Алии искривилось, и белая плоть с хлюпаньем задрожала. - Нас всё равно нет, и больше уже не будет. Ты, кстати, тоже не красавчик, жаль, что не можешь увидеть себя. Хотя тебе даже идут эти пластины. С ними ты похож на дракона, только гноя многовато. Наверное, удивлён встретить меня?
-Честно говоря, не слишком. Я чувствовал, что это произойдёт. Мы оба достаточно нагрешили, чтобы тот, кто всем этим управляет, отправил нас сюда. Я уже успел столкнуться с многими из той жизни и просто ждал, когда мы повстречаемся.
-Нагрешили, тот, кто управляет... - лицо Алии исказила гримаса, и по телу пробежала ещё более сильная дрожь.  - Откуда ты знаешь, как я жила после тебя? Бог, дьявол, рай, нет ничего, кроме ада, и сюда попадают все, как бы они ни жили до этого. Ты даже здесь не можешь перестать заниматься своей идиотской философией. Я нахлебалась её в своё время, почему мне нужно страдать от твоих умствований и после смерти? Может быть, если бы ты меньше копался в себе и в метафизике, всё могло бы сложиться по-другому!
-А ты, как и раньше, нелогична. Скажи, какая разница, как бы я себя вёл, если, по твоим словам, всё неизбежно заканчивается одним и тем же?
Ты что так до сих пор ничего не понял? - голос Алии срывался на крик. - Мы остаёмся такими, какими есть, даже в аду. Это вечное проклятие, и от него нет избавления, так устроена эта долбаная вселенная. Как же я тебя ненавижу с твоими поисками смысла во всём!
Арне затопила злоба и одновременно страх, что его снова понесёт дальше, и он не успеет высказать всё то, что так терзало на земле и в аду. Он кричал и кричал в надежде причинить Алии настоящую боль, кричал, не боясь осипнуть и порвать связки.
-Наконец-то ты начала говорить что-то разумное. Мы действительно остаёмся такими же. Ты и сейчас пытаешься обвинить меня во всём, найти оправдание своим поступкам, своей гнусности. Вспомни, как ты рассказывала мне о том, как не можешь совладать с собственной природой, про ад в твоём глупом сердце. Это он толкал тебя в лапы окружающих мужиков? Сколько их было у тебя после меня?
Внезапно за спиной Алии один за одним стали появляться шесты с привязанными к ним мужчинами. Всех цветов кожи, юноши и старики, атлеты и толстяки с дряблой кожей. Их было много, слишком много даже для самой распутной женщины, но именно это и вызывало самые тяжкие муки.  -А что она видит сейчас за мной? - внезапно подумал Арне.
-И это ты говоришь мне про внутренний ад? - Алия дёргала руками, пытаясь освободиться, и чёрный шест раскачивался и скрипел, хотя не было ничего, к чему бы он крепился. - Ты выел мне мозг разговорами о своей неустроенности и безысходности вместо того, чтобы что-то делать. Ты даже не пытался от этого избавиться, от этих мелких кошмаров, которые ты потом так тщательно записывал. Ну и где теперь твои стихи, где ты сам?! Я правильно сделала, что ушла от тебя. Пошёл прочь, я не хочу тебя видеть! Я не осталась с тобой в жизни, не останусь и в вечности!
Боль, обида, ненависть и отчаяние тугим комом спрессовались в сознании Арне. Ком рос, разбухал, а затем словно бы взорвался, разнеся в клочья тело, которого не было. Арне вдруг почувствовал, что вновь обрёл способность ходить. Охваченный лишь одной мыслью, он сделал шаг по направлению к Алии, а потом ещё один и ещё. Фигура на шесте начала отдаляться, но Арне двигался быстрее, и расстояние между ними медленно сокращалось. Каким-то непостижимым образом он увидел её глаза перед собой. В расширенных зрачках бились злоба и ужас, а где-то глубоко за ними скрывалась надежда. Губы Алии шевелились, намекая на проклятие или на поцелуй. Неожиданно Арне пришло в голову, что ему представился редкий шанс узнать,  страшнее ли ад вдвоём ада одиночества, и с этой мыслью он ускорил шаг.
36 Разобщённость
Альба Трос
Во сне он видел себя посреди оживлённой площади с фонтанами и зелёными прямоугольниками газонов. Стоял погожий, по видимому, летний день, и солнце в безоблачном небе щедро дарило миру свой свет. Мимо него прошла молодая женщина в коротком зелёном платье, не скрывавшем её округлых форм. К груди она прижимала маленького ребёнка. Охваченный приступом желания, он приблизился к ней и, с присущей сновидениям бесцеремонностью, предложил уединиться в каком-нибудь укромном месте. Возмущённая женщина развернулась и стала удаляться быстрым шагом. Он следовал за ней до автобусной остановки, где они погрузились в ярко-жёлтое маршрутное такси. В салоне он занял место рядом с женщиной (ребёнок к тому времени успел куда-то исчезнуть) и вновь приступил к домогательствам. Чувствовалось, что осада не затянется надолго, и крепость вот-вот падёт. Затем последовал пространственный провал, а в следующий момент он оказался уже в номере отеля, причём на месте незнакомой женщины была его жена. Ничуть этим не удивлённый, он продолжал о чём-то с ней беседовать, расхаживая по паркету в одних носках. Жена сидела на диване, вокруг которого стояли дорожные сумки. Создавалось впечатление, что они только что въехали в это место и ещё не успели разобрать вещи. Ему запомнился деревянный столик на колёсах с несколькими бутылками вина на нём. Они разговаривали и смеялись, им вторил телевизор на тумбочке в углу номера. Внезапно кадры безымянного сериала на экране сменила таблица настройки, и зазвучало вступление к последней отрепетированной его группой песне. Они одновременно встрепенулись в радостном изумлении, однако несколькими секундами спустя выяснилось, что передавали оригинальную композицию, группа же исполняла кавер-версию. Тем не менее, он продолжал возбуждённо пританцовывать на месте, а потом вдруг подхватил жену с дивана, прижал к стене и стал покрывать поцелуями лицо и шею. Какое-то время она отвечала на ласки, а затем неожиданно отвела его руки. «Прости, но мне так хочется есть, аж живот от голода сводит», - сказала она, глядя ему в глаза. Волна разочарования пополам с раздражением затопила его изнутри, а потом какая-то сила рывком вышвырнула сознание назад в реальность.
«Ну почему ты всегда так со мной!». Он был уверен, что выкрикнул эти слова, вырываясь из сна, однако в комнате стояла тишина. Она неподвижно лежала на спине и глубоко и ровно дышала. Он осторожно сел на кровати и, коснувшись лба, ощутил под пальцами капельки влаги. Губы сами собой искривились в усмешке. На самом деле, она никогда не отказывала ему в любви, разве что только если была больна или очень устала. Но к чему тогда эти сны? Он откинулся на подушку и прикрыл воспалённые глаза. Всё шло к тому, что остаток ночи ему предстояло провести без сна. Он никогда не пытался разбудить её в такие моменты, и ни разу не рассказывал о своих ночных приступах тоски и отчаяния, когда тело и душа одинаково сильно жаждут бегущего от них покоя. Не было смысла заставлять её волноваться, да и чем она могла бы ему помочь?
В тишине комнаты еле слышно тикали часы над их кроватью. Просыпаясь посреди ночи, он старался не смотреть на них. Так можно было убеждать себя, что до утра ещё долго, и времени вполне хватит на то, чтобы снова заснуть и успеть восстановить силы. Иногда этот трюк срабатывал. Бывало и так, что он почти уже погружался в дрёму, из которой его вырывал звук движущегося по рельсам трамвая. Он знал, что трамваи начинали ходить в половине шестого утра. Это значило, что до звонка будильника оставалось менее полутора часов, и ни о каком сне уже не могло идти речи. Порой он даже завидовал крепости и безмятежности её сна. По утрам она почти всегда выглядела свежей и отдохнувшей, вполне готовой вновь погружаться в дневные заботы. Для него же недосыпание было настоящим бичом. После таких ночей он приходил на работу опустошённым, с трудом сдерживался от того, чтобы не нагрубить сотрудникам, с ощущением неправильности происходящего в себе и в окружающем мире. Однажды, ещё в студенческие годы, ему удалось изобрести собственный вариант методики «подсчёта овец». Ложась в кровать, он представлял, как некую девушку (обычно в этой роли выступала его бывшая школьная любовь) подсадили на наркотики, в результате чего она оказалась в клинике и надолго выпала из жизни. Узнав об этом, его герой начинал активно заниматься своей физической формой, а затем, предварительно тщательно проработав стратегию, уничтожал одного за другим всех виновных. Как правило, их было пятеро, все они принадлежали к разным слоям общества. Для устранения полунищего маргинала-наркомана не приходилось прилагать больших усилий, а вот чтобы достать сынка одного из влиятельнейших людей города, требовались долгие недели подготовки. Он редко доходил в своих фантазиях до окончательного торжества справедливости, обычно засыпая где-то в середине истории. Позднее, под влиянием любимых им тогда компьютерных игр и фильмов о зомби, он обратился к другой тематике. Как-то в одном сборнике он прочитал рассказ об апокалиптической войне людей с живыми мертвецами. Автор не объяснял, что оживило миллионы гниющих трупов, одержимых неутолимым голодом, впрочем, это не имело особого значения. Главной была атмосфера панического ужаса, лихорадочной спешки, в которой люди строили гигантскую  стену. Она стала единственной надеждой на защиту от неумолимо приближавшихся полчищ зомби,  шансом продержаться до появления военных. Медиков среди строителей практически не было, поэтому исчерпавшие свои силы просто ложились на землю и медленно умирали. В рассказе людям всё же удавалось в итоге спастись, однако он рисовал себе значительно более мрачную картину. Стену не успевали закончить до появления ходячих мертвецов, и главному герою его истории лишь чудом посчастливилось вырваться из кровавого кошмара. Вооружённый одним дробовиком, он долго скитался в поисках уцелевших, и, наконец, случайно натыкался на покинутый жителями каменный дом на вершине холма. Полубезумный от усталости и холода, он проникал внутрь, падал на кровать, навалив на себя груду найденного внутри тряпья, и мгновенно проваливался в сон. Собственно, суть всей идеи заключалась именно в этой сцене. Он настолько проникался состоянием своего героя, что засыпал, искренне радуясь такой возможности. Иногда, поздней осенью или зимой, он приоткрывал окно в спальне. Холодный воздух наполнял помещение, и он закутывался в одеяло, наслаждаясь ощущением тепла и защищённости. После женитьбы он по-прежнему время от времени возвращался к картинам зомби-апокалипсиса, однако к манипуляциям с окном больше не прибегал. Ему даже в голову не приходило, как объяснить холод в спальне в середине января.
-Ты не спишь? - он настолько глубоко ушёл в воспоминания, что не сразу осознал происходящее. Приподнявшись на локте, она смотрела на него сквозь ночную тьму.
-Всё в порядке, приснилась какая-то ерунда, сейчас опять усну.
-За последние две недели это уже четвёртый раз.
-В каком смысле? - На мгновение ему показалось, что он снова вернулся в свой сон, настолько схожим было внезапно вспыхнувшее раздражение.
Скажи, - она говорила тихо, словно боялась нарушить хрупкую магию тишины, - неужели ты думаешь, что я не замечаю, что с тобой не всё в порядке? Ты полночи ворочаешься, вздыхаешь, ходишь на кухню пить воду, по утрам у тебя красные глаза, и при этом ты не говоришь мне ни слова. Может, всё таки объяснишь, что происходит?
-Объяснить? Ладно. Говорю кратко, как ты любишь. Мне не нравится этот мир и не нравится, как я в нём живу.
Он замер. Злость, с которой прозвучали последние слова, удивила даже его самого. Несколько секунд она молчала.
-Хорошо, мир несовершенен, мы с тобой тысячу раз это обсуждали. Но послушай, за стенкой не спит больной человек, который может часами кричать, не давая заснуть, у тебя нет камней в почках и непогашенных долгов. Только пожалуйста, не говори сейчас, что отсутствие серьёзных проблем не повод для того, чтобы хотя бы иногда расслабляться.
-Не буду. - Его язык нащупал воображаемую дырку в верхней «семёрке» справа и стал активно её исследовать. Приблизительно эти самые слова он обычно говорил в подобных ситуациях.
-Знаешь, неудовлетворённость – это здорово, - она взяла свою подушку, прислонила к спинке кровати и опёрлась на неё спиной. Она не даёт тебе застаиваться, позволяет открывать новое, наверное, это одна из тех вещей, за которые я тебя полюбила. Но попробуй хоть иногда не мыслить глобально. Дай себе отдых, перестань размышлять, насколько много сделал, достойно ли  следуешь своему предназначению, заслужил ли место в вечности. Найди кайф в повседневности. Ты говоришь, какими скучными бывают твои сотрудники, а вспомни, как мы подыхали от смеха в прошлый четверг.
Лёжа в темноте, он не мог сдержать улыбку. Несколько дней назад ему принесли на корректуру статью об истории морских путешествий. Её автор, журналист в их агенстве, явно вдохновлялся творчеством романтиков. Количество цветистых эпитетов и метафор в его труде зашкаливало, особый же восторг вызвало словосочетание «злые штормы», в котором при наборе была пропущена буква «м». Ему незамедлительно пришёл в голову образ Карлсона, задрапированного в бархатную занавесь почему-то винного цвета, преследующего убегающих по крышам воров. Она в свою очередь предложила сделать Злые Шторы правителем демонов, осаждавших советских пионеров, таких как Красная Рука, Чёрная Простыня и Зелёные Пальцы. В тот вечер они заказали две внушительных пиццы и запили их изрядным количеством вина по случаю хорошего настроения и приближающихся выходных.
-Да, но я провожу там кучу времени, - по инерции он продолжал улыбаться, - а как же самореализация?
-А что ты понимаешь под самореализацией? Ты сам постоянно говоришь мне, что никогда не хотел быть профессиональным писателем, что у тебя недостаточно таланта, что творец не должен зависеть от ожиданий и потребностей публики. Чудесно, искусство ради искусства, так пиши, пиши о чём угодно, хоть об этом нашем разговоре. Пиши для себя. Не думай, кто сможет оценить твои идеи. Если на то пошло, это нужно мне. Я люблю наблюдать, как ты вначале нарезаешь круги по квартире, морщишь лоб, думаешь о чём-то, а потом открываешь футляр и начинаешь протирать тряпочкой бас. Ты делаешь то, что тебе нравится. Ты бегаешь на репетиции, платишь за них деньги, возвращаешься недовольный раз, другой, третий, а потом вдруг приходишь и говоришь: «Слушай, кажется, сложилось». Я радуюсь за тебя в такие моменты. Потом вы играете концерт, пьёте, поёте на улице песни и вспоминаете старые времена. На следующий день у тебя похмелье, и так не хочется приводить себя в порядок и идти на работу. Но ведь всё это твоя жизнь, наша жизнь. Думаешь, мне всегда доставляет удовольствие рисовать картинки к статьям, которые ты корректируешь? Может, я всегда мечтала стать Эдвардом Мунком в юбке. Правда, юбку я одеваю раз в год...
Она замолчала. Он слушал её дыхание и ждал.
-Скажи, а почему ты со мной?
-Я не могу, не хочу думать, что только потому, что боюсь не выдержать ещё одного потрясения, если ты от меня уйдёшь, - он торопился, как мальчишка, спешащий поразить окружающих только что выученной скороговоркой, как торопится сказать правду знающий, что ему никто не поверит. - Я просто не представляю, как смогу жить без тебя. Нет, вру, представляю, но зачем?
В тишине комнаты еле слышно тикали настенные часы. Она приподнялась, положила подушку в изголовье кровати и опустила на неё голову.
-Разве мы с тобой плохо живём? И ты, и я, мы имеем свой кусок одиночества, когда нам это нужно. Я рисую банановых монстров, а ты играешь в своих «Пчёл против зомби». Потом мы ложимся спать, утром завтракаем, идём на работу, в перерыве едим сэндвичи и смотрим картинки, которые скидывают нам друзья в интернете. И вдруг что-то случается и заставляет нас рассказывать друг другу кучу всего разного, смеяться, пить вино и строить планы. Разве не в этом заключается то прекрасное, о чём мы так любим потом вспоминать?
Её голос постепенно растворялся в тишине, нарушаемой лишь тиканьем настенных часов над их кроватью. Ему неожиданно вспомнилась «Разобщённость», картина безумного норвежского художника Мунка, страдальца и одиночки, который так ей нравился. На полотне кривыми шизофреническими линиями были изображены две фигуры: она в белом платье в профиль и он, одетый в чёрное, с закрытыми глазами, прижимающий окровавленную руку к сердцу. Он подумал о разобщённости, которую носит в себе каждый из нас, и о лекарстве от неё, лежащем там же. И всё это вместе с многими радостями и горестями мира и составляло то, что люди называют жизнью. Он наклонился, нежно поцеловал её в оголившееся плечо и прикрыл его одеялом. Потом спустил с кровати ноги, поднялся и босиком зашагал к окну.
37 Я отдаю тебе сердце...
Евгения Козачок
ПЕРВЫЕ МЕСТА В ЛАУРЕАТ-КОНКУРСЕ -18 И В КОНКУРСЕ ДЛЯ ПОДПИСЧИКОВ ЖУРНАЛА.

                         Рассказ посвящается ВАНЕ ДОЦЕНКО - единственному  и
                         настоящему другу моего сына, которому он подарил ЖИЗНЬ!!!
                          (В рассказе реальные жизненные события)


Юра лежал с закрытыми глазами. Я знала, что он не спит. Прошло две недели, как его привезли из областной больницы. Но ни разу в тёмное время суток он не включил свет. Настольная лампа стояла на тумбочке ненужным атрибутом, как и ноутбук. Рядом с диваном на полу валялись записная книжка и ручка. Чей же ещё номер телефона он вычеркнул? И сколько их осталось из двухсот двадцати пяти? Эти телефонные номера и дни рождения напротив я сама диктовала сыну год назад перед очередной очень сложной операцией на позвоночнике.

При воспоминании об операциях сердце моё замирает и кровь стынет. В детстве сын почти никогда не болел. Рос здоровым, весёлым, счастливым. Занимался спортом со своим неразлучным другом Сергеем. Однажды на тренировке Юра упал на спину и не смог самостоятельно подняться. Вызвали «скорую». Пролежал три недели в  больнице. Стало легче. А через несколько месяцев  в спине появилась такая адская боль, что терпеть не было сил.  Сделали операцию. Через год – вторую, так как боли возобновились.   

После второй операции была рядом с сыном. Упросила-таки главврача и заведующего хирургическим отделением, чтобы разрешили ухаживать за Юрой. Уставала от переживаний и напряжения. Стало легче,  когда в хирургию пришли несколько студентов на практику.  Юра понравился одной  из студенток.  Парень он красивый, высокий, стройный. Леночка была готова  и днём и ночью быть рядом и выполнять любое его желание и просьбу. Но Юра только хмурился, когда я ему говорила о Леночке, какая она внимательная, красивая и умница. Мне её однокурсницы рассказали, что Лена отличница и что в Юру влюбилась впервые и с первого взгляда.  Юра же только расстраивался от этих разговоров.

- Мама, ну посуди сама, зачем я ей?  У неё это просто увлечение. Она мне тоже нравится. Но я боюсь влюбиться. Вот увидишь,  стоит нам из столицы уехать в наш посёлок, как она и не вспомнит  обо мне. А это дополнительная боль.

Он даже свой номер телефона не хотел ей давать. И Лена попросила у меня. Дала ей и Юрин, и домашний.  Перезванивались, переписывались SMS-ми, виделись по скайпу. Лена собиралась приехать к нам. И вдруг – ещё операция и долгое лечение. Эта операция не улучшила его состояния, а сделала инвалидом. После неё он потерял способность ходить  и стоять мог не больше получаса. На изменившиеся глаза сына невозможно было смотреть. В них появилась такая тоска и безысходность, что душа болела от жалости и страха за него. По ночам прислушивалась, дышит ли? Каждый день считала таблетки, боялась его отчаянного поступка. Прежде весёлый и улыбчивый, теперь он замкнулся в себе, стал раздражительным. Но, слава Богу, не озлобился. Боялась, что он возненавидит жизнь и мир, в котором живёт, и не сможет нормально общаться  и воспринимать счастье и радость других.

Как-то заглянула в записную книжку сына. Леночкин телефон был зачеркнут. Значит, и она на его поздравление с Днём рождения не ответила. Он же, как и прежде, поздравлял с днём рождения всех своих одноклассников и знакомых. Но они не отвечали на его поздравления и SMS-ки. И он, прикусив до крови губу, чтобы сдержать крик, вычёркивал очередной телефон. Подняла с пола записную книжку, полистала. Осталось пять телефонов напротив имен: Серёга, Вадим, Николай, Оля, Света. Вадим и Николай – одноклассники. Девушек я не знала.

А Серёга – друг детства. С детсада, когда им было по три года от роду. Вот с этих самых трёх лет, с восьми  утра, как только воспитательница их посадила за один столик, они стали друзьями и дружат уже двадцать семь лет.  Везде вместе: в школе, за одной партой, в спортзале. И только после окончания школы их пути разошлись. Серёжа поступил в университет. А Юра  все эти годы  работал программистом (спасибо, директор организации разрешил выполнять прежнюю работу дома) и часто лежал в больнице.

Серёжа звонил Юре почти каждый день. А когда приезжал на каникулы, то мчался к Юре, рассказывал ему обо всём, тормошил, заставлял делать упражнения, сам делал ему массаж ног,  поднимал и выносил на улицу.  Усаживал  в машину и возил с собой на охоту, на футбол, в город, где учился, к родственникам, на море. Мне всё время звонил, расспрашивая, как Юра, его настроение, не нужна ли помощь. О помощи спрашивал только у меня, потому что Юра наотрез отказывался от любой помощи. Но Серёжа его не слушал.

После окончания университета Серёжа стал успешным бизнесменом. Женился на Настеньке, однокурснице. Но  ничего не изменилось в отношениях с Юрой. Только теперь они везде ездили втроём. Несмотря на возражения друга, Серёга неизменно покупал три путёвки, три билета, и слушать не хотел его доводы и отговорки.  Побывали в Англии, Египте, Турции. Надо было видеть, как Серёга, метр девяносто два сантиметра ростом, носил Юру, как ребёнка, хотя тот чуть ниже его ростом.   Но он  нёс его бережно  от машины до трапа самолёта, потом  поднимались  по  свободному трапу, так как все уступали им дорогу.  Настенька бежала рядом, щебетала, улыбалась, старалась сгладить неловкость, которую Юра испытывал оттого, что его нёс друг, от взглядов пассажиров и прохожих. Особенно девушки обращали внимание на красивого парня, который старался  не смотреть по сторонам, и… вздыхали.

Работа и внимание Серёжи с Настенькой растопили сердце сына.  Он повеселел, воспрянул духом, поверил в то, что всё будет хорошо и что он сможет ходить. Но жизнь не спешила радовать его… Неизвестно, что послужило причиной, но в одну из ночей снова появилась адская боль, пришлось вызвать «скорую».  В шесть утра прилетел санитарный самолёт с  бригадой  врачей, и Юра снова улетел в областную больницу. Когда заносили носилки в самолёт, он  улыбнулся и сказал:

- Мама, ты не волнуйся, всё будет хорошо. Ты же знаешь, какой я цепкий до жизни. Только Серёге ничего не говори. Хорошо?

- Хорошо, не скажу.

Улетели.  Дала волю и слезам, и сердцу. Думала и молила Господа только об одном, чтобы остался живым единственный сыночек и  смог ходить.

Сказать-то я не сказала, да Серёжа сам утром прибежал встревоженный:

- Что с Юрой? Где он?  Я чувствую, что ему плохо!

Чего уж там было таить. Рассказала всё как есть. Во второй половине дня Серёжа был уже в областной больнице, позвонил мне и сказал:

- Тёть Валь, только что  переговорил с хирургами, будут делать операцию. Заверили, что операция должна пройти нормально,  сердце-то у парня крепкое!  Так что не волнуйтесь. Вы же знаете Юру, он сильный.

- Господи, Серёжа, снова операция?  Когда будут делать, не сказали?  Мне ведь надо занять денег на операцию.

- Операция уже через четыре часа. Я всё оплатил и буду здесь до конца. Про деньги не думайте, никогда даже не вспоминайте об этом. Договорились? Я Вам обязательно позвоню.

После Серёжиного звонка молилась всем святым и Богу с Богородицей, чтобы помогли моему сыночку выжить и победить болезнь. И Господь меня услышал. Серёжа позвонил, что операция прошла успешно, но в больнице придётся побыть несколько месяцев. Четвёртая операция – это серьёзно.

Серёжа с Настенькой часто ездили к Юре, покупали лекарства, книги, видео (ноутбук Серёжа отвёз ему сразу после операции).  Брали меня с собой к сыночку и запретили даже думать о расходах. Дважды ездила к Юре автобусом, так как Серёжа и Настенька уехали по делам фирмы на два месяца в Германию. Но и оттуда Серёжа часто звонил Юре и мне.

Из областной больницы Юру привезла районная «скорая» две недели назад. И все эти дни он не зажигает свет. Лежит с закрытыми глазами, словно боится, открыв их, увидеть свою судьбу, которая так жестоко обошлась с ним.

Тихонько прикрыла дверь в его комнату и ушла к себе снова в бессонницу и в боль сердца. Слёз уже нет. Иссякли, когда всю ночь молила Бога и всех святых, чтобы  помогли хирургам спасти жизнь моего сыночка.

А рано утром мне позвонил Серёжа:

- Тёть Валь, мы приехали. Как там Юрка?  Хандрит? Ничего, растормошим, развеселим. И ещё  я хочу сообщить Вам хорошую новость. Мне удалось найти в Германии клинику и врачей, которые многих уже поставили на ноги с таким диагнозом, как у Юры. Так что есть надежда, что Юра будет ходить как прежде. Вы ему пока не говорите об этом. А то будет, как всегда, возражать, отказываться и сердиться по этому поводу. Он ещё спит? Позвоните мне, когда проснётся. Хорошо? И  мы с Настей приедем к вам. Сюрприз ему хотим преподнести. Привезли подарок, о котором он давно мечтал. Тогда же и скажем ему о поездке в Германию.

Через три месяца Серёга снова нёс Юру на руках с третьего этажа к машине, а потом к трапу самолёта и в самолёт. И снова Настенька, как всегда, бежала рядом, щебетала, словно птица счастья, улыбалась, подбадривала друзей, которые были одним целым и душой и мыслями.

Богом и судьбой была предопределена их дружба. И то, что именно сила дружбы сможет продлить жизнь одному из них.

…Прошло два года. Юра начал ходить без посторонней помощи и даже без трости. Работает. Встречается с чудесной девушкой. Серёга с Настенькой радуются этому счастливому событию так же, как радовались появлению своего первенца, которого назвали Юрием.

Приехали к нам с крохой-сыночком, чтобы познакомились и чтобы спросить у Юры:  согласен ли он стать крёстным отцом их сына?

И Юра, никого не стесняясь, впервые за годы их долгой дружбы заплакал. Плакал долго и надрывно, смывая слезами всю боль, разочарование, отчаяние, очищая своё сердце для радости, счастья и любви. Любви и благодарности к единственному другу, который  ни разу его не предал, не огорчил, не сказал плохого слова, а  подарил ему ЖИЗНЬ!

Плакали все. Только маленький Юрочка улыбался  миру, в который пришёл!
А большой Юра только и смог сказать:

- Боже, Серёга, и ты ещё спрашиваешь? Большего счастья для меня и быть не может! Ты же  знаешь, какое у меня здоровое и сильное сердце. И я готов в любую минуту, если понадобится,  отдать его вам,  чтобы спасти вашу жизнь.
38 Одинокая вишня
Евгения Козачок
Нина Акимовна вышла замуж за своего коллегу – жалела его всей душой. Его жена умерла через месяц после четвёртых родов. Для всех её смерть была шоком. В тридцать пять лет забрал Господь, осиротив четверых мальчишек. Дети были у бабушки  по материнской линии. За полгода она измаялась вся.

Наплакалась и по дочери, и над внуками – мал мала меньше. Особенно терзалась сердцем, когда кто-то болел. А если грипп, то все сразу. Хоть караул кричи.

 Стала бабушка всё чаще заговаривать с зятем о женитьбе:

 - Соню уже не вернуть, а малышам нужен глаз да глаз. Я уже не поспеваю за ними бегать, да и устала ездить туда-сюда. Вот у вас Ниночка на работе есть. Хорошая такая. Как она к детям льнёт, да и на тебя ласково смотрит. Нравишься ты ей. И дети к ней тянутся.

 - Я понимаю. Только Соню не могу забыть. Нина молодая ещё. И разница у нас в восемь лет.
 
 Со временем стали они чаще общаться, но никто не решался заговорить о своих чувствах. А тут, как на грех, заболели сразу и бабушка, и старший сын, Миша. Пришла Нина на время помочь и горе смягчить, да так и осталась. Окружила заботой малышей, души в них не чаяла. В каждом видела частицу Александра.

 Зажили ладненько, спокойно, в полном взаимопонимании, а позже и в обоюдной любви. Отец и мать Сони иначе как доченька Нину и не называли. И она к ним со всем вниманием и заботой. Сашины родители умерли, а у Нины живут далеко. Не наездишься.

 Всякое бывало за двадцать пять лет совместной жизни. Но все решалось тихо и мирно. Как вдруг горе – у Саши инсульт. Стало Ниночке невмоготу: трое мужчин в доме (старший учился в другом городе), и Саша к постели прикован.
 
 Каждое утро марафон: троих накормить, завтраки с собой, выпроводить и – к Саше. Поднимать, мыть, убирать, кормить, заставлять упражнения делать, чтобы хоть ложку мог держать. Приготовит ему всё необходимое, чтобы сам мог себя обслужить, и… на работу. Спасибо, что взяли пенсионерку. Учить ведь надо четверых, а пятому на лекарства, да массажисту немалые деньги платить.
 
 На четвертый год то ли массаж помог, то ли ежедневные упражнения, выстраданные Ниной (сам он не хотел и пальцем пошевелить), то ли организм воспротивился неподвижности, но пошёл-таки  Саша. Хоть и с костылями, но по комнате передвигался. Повеселел. Нина от счастья плакала. Радовалась вся семья.
 
 Но всего восемь лет и отвел им Бог радости. Саша как-то ускоренно начал худеть, и вскоре стал похож на подростка. Нина успокаивала его, а у самой сердце кровью обливалось от отчаяния. Но не в отчаянии горе. Горе в беспомощности человека перед навалившейся болезнью. Вердикт врачей убил всякую надежду: жить Александру осталось не больше месяца. Ужас перед неотвратимостью скорой смерти мужа пронизывал все её тело, проникал в самые потаённые уголочки мозга и кричал, умолял: «Господи! Помоги рабу твоему Александру в его страданиях, ослабь его боли!» 
 
 Тяжело смотреть на муки любимого. Знать бы, как помочь и когда руки подложить. Не уследила. Саша умер во сне. Это был самый тёмный рассвет в её жизни.
 
 Не успела свыкнуться с мыслью, что Саши нет, получила телеграмму: «Умер папа». Поехала за тридевять земель проститься с любимым, добрым, заботливым отцом. Побыла месяц с мамой. Предложила жить вместе. Мама не могла уехать от могилы папы.

 - От Анатолия никуда не уеду. Я ещё в состоянии себя обслуживать. 
 
 Уезжала с такой тяжестью на душе, будто гора навалилась. Ноги не могли перешагнуть порог, точно кто прибил гвоздями: «Не уезжай». Мама поцеловала, погладила по голове, как в детстве, и вытолкала Нину за порог:

 - Поезжай, доченька. Четверо на твоих руках.
 
 В пути не могла избавиться от тяжести навалившейся горы и от слёз, текущих по расщелинам этой горы, разрывая её на части. Больше всего досталось сердцу. Его кусочки так до конца и не соединились.

 Сердце стонет в предчувствии новой беды. Недаром в народе говорят: «Пришла беда, отворяй ворота». Через семь месяцев папа и маму к себе позвал.
 
 К душевной боли от потери троих самых дорогих людей, ушедших почти одновременно, добавились проблемы с детьми. Их словно подменили. Нина изо всех сил старалась готовить, убирать, стирать. Устроила на работу Гришу и Дениску. Старшим отдала свою трехкомнатную квартиру – разменяли на две двухкомнатные с доплатой. Доплатила родительскими сбережениями. И младшие стали требовать и себе по двухкомнатной – никак не меньше. Но где взять денег? Продала родительскую квартиру. Денег хватало только на две однокомнатные. Ни в какую!

 - Продавайте дом.

 - А где же я жить буду?

 Никто из них, как она полагала, родных ей людей не ответил на вопрос. Через месяц пригласили её на совет четырех. Старший взял бразды правления в свои руки и заявил: «Вы (ни имени-отчества, ни «мама», как раньше) будете жить в Доме престарелых. Наш продадим. На Вас документы подготовлены. Подпишите, что Вы согласны жить там».

 В глазах у Нины потемнело. День показался ночью. Не верилось, что все это происходит с нею, думала, что ослышалась. Не ослышалась. Братья кричали об этом до звона в ушах! Больше всех усердствовал Дениска, которого она растила с семимесячного возраста.
 
 
 Ничего не ответила «сыночкам», как всегда их она называла. На негнущихся ногах пошла в их с Сашей комнату. Слышала, как ссорились братья, деля будущие деньги от продажи дома, хозяйства, имущества. О Нине никто и не вспомнил. Как будто её уже не существовало не только в доме, но и в этом мире.

В оцепенении просидела до ночи. Братья из дома не уходили. Сидели, как коршуны, ожидая кончины добычи, чтобы потом растерзать её на кусочки. Спать не ложилась. Собрала самое необходимое. Утром сказала: «Давайте подпишу документы о своём согласии. Единственная просьба. Никому и никогда не говорите, куда вы меня отвезли. Будут спрашивать, отвечайте, что уехала жить в свой город, в родительскую квартиру».

Говорила, ни на кого не глядя. Боялась увидеть радость в глазах бывших сыновей.
 
 …Окно в узенькой Нининой комнатушке выходило на хозяйственный двор. Неприглядная, унылая панорама. Кустарников, цветов вокруг этого чужого дома не было. И только около её окна росла одинокая вишня, на которую, видно, никто не обращал внимания. Нижние ветки засохли. Убрать сухостой – и она заживет. Верхние веточки доставали до окна и при сильном ветре стучали о стекла, то ли приглашали к себе, то ли просились в гости.

Нина, немного придя в себя от пережитого, решила помочь вишне. Обошла дом, подошла к ней. Поразилась, как же она похожа на их домашнюю вишню, которую они с Сашей посадили у окна! На этом дереве такой же шрам. Шрам остался от Колиного велосипеда. Тисками сжало сердце. Обняла вишню и заплакала. Гладила её, как будто встретилась с родным человеком. Одиночество встретило одиночество.
 
Теперь Нина выносила стул, садилась рядышком с вишней и разговаривала с ней. В непогоду сидела у окна, чтобы видеть подружку. Попросила дворника убрать сухие веточки, рыхлила землю вокруг ствола, поливала. Весной всем на удивление, а Нине на радость, вишня зацвела. Да таким пышным цветом, словно невеста стояла в своём весеннем очаровании. Нина не расставалась с ней до сумерек. Засыпала с ощущением, что она у себя дома.

Однажды на рассвете Нину разбудил знакомый стук. Проснулась, пошла к двери. Остановилась и замерла. Стук – три длинных, один короткий и снова длинный – шёл со стороны окна. Подошла к окну. Белый, как цвет вишни, голубь стучал в стекло. Постучала и Нина по стеклу, приветствуя нечаянного гостя. Боялась, улетит. Не улетел. Открыла окно и положила рядом с ним крошки печенья. Поклевал, заворковал, словно поблагодарил, и перелетел на вишню.

Теперь у Нины было два собеседника: вишня, словно пришедшая из их двора, чтобы быть рядом с нею, и голубь, ежедневно встречающий Нину радостным воркованием.  Так и живут третий год втроем. Дороже для Нины никого нет. С ними она разделяет тоску, воспоминания, боль сердца.

 Дети за эти годы к Нине так ни разу и не приехали, даже не позвонили…
39 Мое кино
Лидия Березка
Рассказ


«Жизнь подобна карточной игре, в которую ты играешь, не зная правил». /Петр Капица/

 
…Сценарий был уже готов. И финансовая сторона вопроса, как-то неожиданно легко решалась сама собой. Не было проблемы с актерским кастингом вторых ролей и массовых сцен. И вообще, все подозрительно быстро и удачно складывалось. Пожалуй, лишь один вопрос, как Дамоклов меч, висел в воздухе. До сих пор не была утверждена героиня на главную роль.

Иногда бывает так, что сценарий изначально пишется под определенную актрису или актера. Но, не в этом случае. Я присматривал актрису на главную роль. На площадке выпит ни один литр кофе. Толпа претенденток часами терпеливо простаивает в ожидании своей участи. И, вроде типаж задуман простой – лицо, каких много. А вот уж сотни девушек прошли перед моими глазами, но дело не дошло даже до проб. Директор по кастингу уже не раз хваталась за голову, а ОНА все никак не приходила. ВСЕ - не те, и ВСЁ – не то!

Как-то, таким же неудачным днем, проведенным впустую, по пути на встречу со сценаристом, я остановил машину у кафе на выбор, просто там, где нашлось место, чтобы без проблем припарковаться. Время было пиковое, а потому свободных мест в зале практически не наблюдалось. Я был очень голоден, время поджимало, а мне совсем не хотелось переносить свой обед на ужин. Заметив, что слева, в глубине зала лишь за одним из столиков, одиноко сидела девушка, я нисколько не раздумывая, прошел в ее сторону. Собрал в кулак всю свою галантность, и точно не желая получить отказ, спросил у леди, не свободно ли место рядом? Она на секунду подняла на меня свои светлые глаза, а я за эту самую секунду – утонул в них. На автомате, дабы не успеть упасть на стул, раньше, чем мне будет дозволено, попросил разрешения составить ей компанию. Она только немного повела плечом, приветливо улыбнулась, как бы говоря: я не против, места достаточно.

- Михаил! – Представился я.

- Лета, - и сразу протянула мне руку.

Я на секунду задержал в своей руке ее прохладную маленькую ладонь и пошутил:

- А зимой?

- Тоже, Лета, - улыбнулась она.

Мне понравился ее ответ и готовность к диалогу. Я что-то быстро заказал. Не отрывая от нее взгляда, что-то говорил, спрашивал и получал удачные ответы. Мы скоро перешли на «ты». Она даже смеялась по-особенному, очень заразительно. И смех ее, был точно лекарство от моей депрессии. И я излечился всего за несколько минут. Теперь мне было трудно даже представить, что каких-нибудь полчаса назад, я был буквально на грани нервного срыва, когда в поиске выхода из лабиринта, куда загнал сам себя, пытаясь выровнять ситуацию, даже не балансировал уже. Мне очень хотелось поставить хорошее кино на актуальную тему, по хорошо написанному сценарию. Но без своей героини, которой я просто бредил, и даже видел во сне – не получилось бы ничего!

Мне нужна была именно такая девушка. По плавной линии ее покатого плеча, красивой шее и манере высоко держать голову, было понятно, что это была стройная, и непременно с легкой походкой, девушка. А ее милый голосок, умные глаза со светлым взглядом, рассеяли все мои сомнения и отвели в сторону мелкие неурядицы рабочего порядка.

Я уже четко представлял, как ей придется быстро двигаться и даже много бегать, выучить длинные и непростые тексты, подолгу общаться на съемках. Но она не спросила, а я сразу не решился сказать, что работаю в кинематографе, и лишь  пообещал себе, что к следующей встрече, непременно сделаю ей предложение и познакомлю с ролью. Я знал ее всего лишь несколько минут, но точно также знал, что именно ей будет предложена главная роль.

В тот день я спешил. Поэтому, наскоро перекусив и заказав для Леты десерт, рассчитался по счету, и попрощался с девушкой. Но у самого выхода, на секунду оглянулся, чтобы запомнить реальный образ своей героини, но она уже раскрыла книгу и увлеклась чтением.

- Она – это то, что надо! Это ОНА! – сказал я себе и, изменив свои планы, помчался на киностудию.

* * *

Уже на следующий день, понимая, что Лета далека от мира кино, я решил не шокировать ее сразу и по телефону предложил встретиться там, где ей будет удобно. Она назвала то же самое кафе и меня, конечно, это очень устроило, потому что мне было по пути. И вот мы уже непринужденно беседуем за тем же столиком:

- …Скажи, а какого ты роста?

- Это не имеет никакого значения.

- Как ты странно ответила: не маленькая, не высокая, не спросила, какое это имеет значение для меня? А просто: «Это не имеет никакого значения».

- Ничего странного, - спокойно и приветливо улыбаясь, ответила девушка.

- Ну, хорошо. А чем ты занимаешься?

- Когда не сижу здесь? – Пошутила она, отвечая вопросом на вопрос.

- Ну, да, - рассмеялся я. - Здесь, в кафе, ты читаешь…

- А иногда я еще что-нибудь ем, по прямому назначению заведения, - поддержала разговор Лета, в той же тональности и, наконец, ответила, – я модель в художественном училище.

- Ну, конечно! Как я сам не догадался? Ты такая статная, красивая… Кем же еще тебе быть, если не моделью?

- Шутите? – Весело переспросила она. 

- Нисколько! Разве что, могла бы быть еще - актрисой, кинозвездой!

Она рассмеялась. И на нее так приятно было смотреть. Она совсем не стеснялась морщинок, которые враз окружали ее глаза и появлялись милые складочки по уголкам губ. А я смотрел на нее с восхищением, изучая красивые неспешные движения ее ухоженных рук. 

- Нет, правда, а тебе хотелось бы сниматься в кино?

- Нет. – Сразу не задумываясь, ответила она, чем немало смутила и озадачила меня.

- Нет?! А мне всегда казалось, что все юные барышни хотят сниматься.

- Вот незадача! – Рассмеялась Лета. - С чего бы это?

Мне оставалось только обвести зал глазами, не зная как ответить. Она сбивала с толку меня своими ответами, и я все еще не был готов рассказать ей, что имею непосредственное отношение к кино, и что именно сейчас ищу на главную роль молодую девушку похожую на нее. Но я видел, что она была искренна со мной. А что я? Я отсеивал ежедневно во время кастинга до восьмидесяти участниц. И, наконец, как мне сказать, что я уже остановил свой выбор именно на ней? Пауза затянулась, но она задала вопрос, и надо было отвечать:

- Хорошо, хорошо, пусть я погорячился. Конечно же, не все! Но, вот ведь тебе, позируя в художественной мастерской, уже приходится играть, обыгрывая заданный образ? 

- Ну, да, - подумав, и немного смущенно наклонив голову, согласилась она, - пожалуй.

По обыкновению, я вновь спешил, предложил проводить ее, но она отказалась, желая еще на какое-то время задержаться здесь. Я пообещал, что в следующий раз непременно приготовлю ей сюрприз. Затем коротко попрощался и ушел.

* * *

Удачно отснятые общие сцены, закреплялись. Я пообещал на заседании рабочей группы, что уже определился с выбором и совсем скоро представлю всем свою героиню. Затем коротко были обсуждены вопросы по состоянию проекта, график съемочных дней с участием отдельных актеров в павильоне и натурных съемок. В соответствии с планом финансирования, уточнил вопросы с предоставлением транспорта, обеспечением различного инвентаря для смены интерьеров, которые, хотя и не тормозили процесс, но все же решались не всегда так, как хотелось бы.

Оставшись, наконец, один, я провел какое-то время, корректируя режиссерский сценарий, после чего попросил принести мне распечатку с ролью героини и созвонился с Летой. К моему удивлению девушка предложила встретиться в другом месте, на открытом воздухе. Я, конечно, сразу согласился, хотя и немного расстроился, надо было менять маршрут и делать крюк, да и не до прогулок сейчас мне было. Но именно сегодня я твердо решил для себя, открыть перед ней свои планы, а может быть даже и провести экскурс по съемочной площадке. Тянуть дальше было невозможно, а искать другую девушку, просто не имело смысла. Это была – ЕЁ роль!

* * *

Я долго и неудачно парковался, и мне пришлось еще пройти пешком значительное расстояние, прежде чем я вышел на "прямую» к аллее, где по обе стороны были установлены мощные деревянные скамьи, с красиво изогнутыми спинками на литых основах. Я сразу заметил ее. Лета сидела, как всегда, не касаясь спинки. Она красиво держала свои ноги вместе и чуть наискось. И даже в легких туфлях без каблуков, она умудрялась оставаться элегантной. На ней было красивое белое платье из поплина с крупным геометрическим рисунком. Хороший крой, выгодно подчеркивал тонкую талию, а вырез «каре» напоминал каждому прохожему – лето!

Я еще раз отметил про себя: ЭТО ОНА! И уже не сдерживая улыбки, подошел к ней.

- Здравствуй, Лета! Я опоздал?

- Нет, добродушно ответила девушка, - это я раньше пришла. – И добавила, - я всегда прихожу первой.

- Наверное, не раз смущала этим своих поклонников? Любишь наблюдать со стороны их появление?

- Нет, - коротко ответила она.

- Ну, хорошо, у каждого свои секреты. Надеюсь, в них нет недобрых помыслов?

- Нет, - все так же односложно, отвечала Лета.

Я наклонил свою голову чуть в сторону, спрашивая разрешения занять место рядом, а она приветливо улыбнулась и немного вытянула руку вперед, приглашая присесть. Я отметил для себя, что к ее светлым глазам очень идет зелень листвы, и надо будет, непременно это обыграть в фильме в какой-нибудь из сцен на природе. Затем я поблагодарил ее за то, что она вытащила меня на воздух, и тут же перешел к прямому повествованию сути вопроса. Конечно, я втайне рассчитывал, что она удивится и сразу же согласится, ведь передо мной каждый день проходило столько разочарованных лиц, которым было отказано во время прослушивания. 

Лета спокойно выслушала меня. Заметила, что история, изложенная в сценарии,  интересная и, что процесс, вероятно, будет увлекательным. Но, при этом, не задумываясь, отказалась от предложения.

Я какое-то время пребывал в полной растерянности. А потом не сдержался и спросил:

- Но почему? Ты боишься, что у тебя не получится?

- Нет, об этом я совсем не думаю.

- Тогда, что? 

- Это не входит в мои планы.

- Подожди, подожди, - запротестовал я, немного приподняв обе руки. - Ты понимаешь, что такое предложение может быть только однажды и, что это может круто изменить всю твою жизнь?

Но в ее взгляде, не смотря на сдержанность и, в общем-то, по-прежнему, ровное настроение, появилось что-то, что дало мне понять, что ее интерес к разговору, а может быть даже и ко мне, на этом закончился.

Я как-то неловко, еще не веря окончательно в ее отказ, стал листать сценарий и вычитывать вслух отдельные диалоги, казавшиеся мне наиболее удачными и особенно интересными. Краем глаза я видел, как она потянулась в сторону, видимо за сумочкой или книгой. Я дочитал начатую фразу, поднял на нее глаза, она уже стояла передо мной, крепко опираясь на трость. Потом как-то прохладно улыбнулась прощаясь и пошла прочь, очень сильно припадая всем телом на правую ногу. 

* * *

На съемочной площадке полным ходом шли пробы сцен с актерами, прошедшими кастинг и, где не требовалось участие главной героини. Но уже сейчас я точно знал, что не буду снимать это кино. Этого фильма просто не будет, потому что в нем не будет ЕЁ.

Меня еще сильно накажут, выставят непомерно высокие штрафы, возможно даже, что на моей карьере будет поставлен крест. Но…

Мне нужно мое кино!
40 Покаяние
Лидия Березка
Рассказ

      Петр Петрович по своему обыкновению проснулся рано, когда только забрезжил рассвет. Он запустил обе руки в свою густую и уже совсем седую шевелюру. Затем  встряхнул головой, отходя от  короткого и неспокойного сна и чуть было не упал, теряя равновесие, только сейчас поняв, что всю ночь просидел на стуле.
               
      С болезнью жены он давно уже замкнулся в себе и все больше проводил времени в своем импровизированном бункере на заднем дворике, где обычно чувствовал себя уверенно и привычно, ведь на памяти три больших похода, а он и есть самый настоящий полковник. Теперь ему - офицеру в третьем поколении, снова каждую ночь снилась война. А там кровь, смерть и бесконечные невосполнимые потери. Вот и сейчас он проснулся в холодном поту, и даже досадовал, что так скоро оправившись от сна, не успел кого-то победить, за кого-то отомстить...

      Он вновь прикрыл глаза, пытаясь понять, что происходит в действительности. Его жена уже давно и тяжело болела. А он, словно поменявшись с ней местами, стал ей и мамкой и нянькой. Он не раз подскакивал по ночам на ее зов, а то, взбудораженный  тяжелыми сновидениями, подолгу стоял у постели, прислушиваясь к ее дыханию и биению сердца. А сейчас перед ним у стены с небольшим ковриком пустая, кем-то заботливо заправленная постель.

      Петрович, как к нему по-дружески обращались все в деревне, прошел к рукомойнику в сенях, освежился. Все вроде было как обычно и все же, что-то было не так. Он помял еще какое-то время в руках полотенце, хотел было повесить на крючок, но, в плохо освещенном коридоре промахнулся и уронил. Наклонившись, он заметил, что в сенях, словно Мамай прошел – полы истоптаны, а половичок у входа так и вовсе перевернут и небрежно отброшен к стене.   

      В эту минуту он буквально физически ощутил весь груз обрушившегося сегодня на него горя… Нет, кажется, вчера. Или даже... В голове все смешалось: 
      
      - Поля, Полюшка моя!   
 
      Он прошел в гостевую комнату, а по ходу про себя пожурил свою жену, ушедшую из жизни так рано, то есть, прежде него:

      - Эх, Поля, Поля… - Он непроизвольно покачал головой. - Не права ты. Знала бы ты, как не права. 

      Петрович сразу прошел к окну, немного приоткрыл и заглянул за шторку. Все утопало в зелени лета, но совсем не радовало глаз. На подоконнике лежала пустая рамка от  фотографии и едва заметно погнутый у основания гвоздик. Он отвернулся и тут только увидел стол, накрытый к поминальному обеду, на тарелках немного заветренные и совсем нетронутые закуски…

      Он помнил похороны, помнил, как медленно, небольшими группами по несколько человек возвращались селяне к его дому... А вот… А вот, как сидели за столом, не помнил.

      Его взгляд упал на стулья. Стулья вокруг стола были как-то небрежно отставлены в разные стороны, вернее даже - разбросаны. Не понимая, что происходит, он, силился вспомнить хоть что-то, что могло навести его на правильную мысль. Но в голове все окончательно спуталось.

      Он огляделся.  В углу комнаты стояли два плотно сдвинутых табурета под  белым вышитым полотенцем. Там стояли три кастрюли, одна большая и две поменьше, а рядом аккуратно сложенные высокой горкой тарелки и сверху половник. Ему в голову пришла самая невероятная мысль, и он поспешил ее проверить, быстро приподняв крышку с одной из кастрюль. Она была доверху наполнена супом с домашней лапшой и равномерно присыпана свежей зеленью. Он в сердцах отбросил крышку в сторону, приподнял следующую и увидел там плотно сложенные небольшие кусочки отварных кур. И теперь он уже точно знал, что увидит в третьей кастрюле. Так и есть – застывшее картофельное пюре.

      Он отбросил в сторону и эти две крышки. Одна из них отлетела к серванту и упала на пол с каким-то странным звоном, режущим слух. Он придвинул к столу, стоявший у него на пути стул, прошел вперед, чтобы поднять крышку и услышал хруст под своим ботинком. Он наклонился, достал с пола два крупных обломка тарелки с кружевными краями тонкой работы:

      - «Мадонна»… Любимый сервиз Полины… Праздничный! И кто это только позарился?

      Полина любила красивую посуду, бережно ухаживала за ней и всегда восхищалась искусными мастерами. Разбитая тарелка была как раз из сервиза, который они привезли с собой из Германии по окончании службы по контракту.
 
      Старик повертел в руках обломки, пытаясь сложить между собой, но взглянув на остальные мелкие осколки фарфора, отложил на сервант. Он вновь повернулся к столу, его притягивал взгляд с фотографии, опиравшейся на стакан, наполовину наполненный водкой и прикрытый ломтиком черного хлеба.

      Много служилому пришлось повидать на своем веку. Случалось не раз самому смотреть в глаза смерти, не раз хоронить сослуживцев,  прощаться с родными. Но он совсем не был готов проститься с НЕЙ. Она просто стала частью его самого. Они так давно были рядом, что уж ни спорить, ни поругаться не о чем было. Так и прожили в ладу всю жизнь. 

      Петрович взял фотографию в руки, пристально рассматривая до боли знакомые и дорогие черты лица. На него нахлынули воспоминания прошлых, пусть трудных, но счастливых лет. Взгляд его застлали застывшие слезы. А она все смотрела на него и - то улыбалась, светясь былой молодостью, то вновь становилась серьезной, облачаясь в налет прожитого и пережитого.

      Для него она навсегда живая. Петрович быстро развязал и отбросил в сторону черную ленточку, развернул фото, сложенное вдвое и рядом с женой увидел себя. Разгладил бережно ладонью и скупо улыбнулся одними только влажными глазами. Затем отошел к подоконнику и в пустовавшую рамку вставил фотографию. Он приладил на прежнее место между окнами гвоздик в стене, подбив его покрепче каблуком своего ботинка с железной набойкой. Повесил на место фотографию, где они снова были вместе:
 
      - Порядок!
 
      Наконец,  он вышел во двор, где виляя хвостом, буквально вязал его по ногам Полкан.

      - Ну, Полкашка! Дворняжище ты мой! - Он наклонился и добродушно, но, совсем не меняясь в лице, потрепал пса по голове и машинально почесал за ухом.
      
      Он прошел дальше по двору до столба, где на привязи стоял его беспородный конь Борька. Провел рукой по холке. Затем взял гребень из картонной коробки, что стояла на деревянной скамеечке рядом, и хотел было расчесать хвост и гриву. Вот только руки не слушались. Почва словно уходила из-под его ног, потерян был всякий смысл и для себя он тоже умер. Он не мог и не хотел мириться с горькой утратой своей верной спутницы.

      Петрович давно не видел свою дочь, устроившую свою жизнь за границей, да так далеко, что ему и сообщить о смерти матери не представилось возможным.

      Он уронил гребень и почему-то подумал, обращаясь ни к кому и в никуда: «Вот  и до лета дожили… Да только теперь это уж не моя жизнь». Он понимал, что не хватает у него ни тепла, ни терпения на ласки да неприхотливый уход за животными. Он обхватил рукой шею коня:

      - И что мне теперь с тобой - бедолагой делать прикажешь? 

      И тогда он просто отвязал коня, подтолкнул вперед, а сам пошел, не оглядываясь на задний дворик в свой блиндаж, думая про себя: «Не пропадет, не зима на дворе». - Он глубоко вздохнул. – «А мне уж и за собой  не больно хочется приглядывать».

      Полкан побежал следом за ним. 
   
      Свое убежище, он устроил из небольшого хозяйственного вагончика, заросшего виноградной лозой, словно прикрытого маскировочной камуфляжной сеткой, наглухо скрывающей его от любопытных глаз.

      Там у него в столе хранился наградной пистолет, а на плечиках под плащ-палаткой парадная форма в орденах и медалях.  На столе рация, сумка-планшет, а по стенам – черно-белые фотографии боевых друзей, воспоминания о которых были ярче василькового поля. Здесь же в деревянном ящике покоилось, дожидаясь сезона и охотничье ружье, бережно уложенное в кожаный чехол на фланелевой подкладке. Все всегда на своем месте. 
   
     Приняв роковое решение, Петрович хотел было взять пистолет, но, поразмыслив минуту, передумал. Выбрал там лопату понадежнее из тех, что стояли рядом с косой и граблями. Притворил покрепче дверь, вернулся в дом, прихватил с собой чистую рубашку и уже у распахнутой настежь калитки, оглянулся,  бросил последний взгляд на свое жилище и пошел прочь. Он подумал: «Сейчас его никто не заметит, и он уйдет… Уйдет из жизни, в которой его уже больше никто и ничто не держит». 

     Небольшая деревня на юге страны, каких немало было в Союзе в 80-х, в период перестройки, пока никак не коснувшейся перемен российской глубинки, жила по своему давно сложившемуся укладу. Так, вместе с Полканом, они прошли напрямик, ступая по мягкой траве, и скоро оказались на проселочной дороге, ведущей к районной управе.

      Петрович повернулся на восток, солнце быстро поднималось. Там же вдалеке виднелись кресты сельского кладбища. Он перекрестился, поклонился  и продолжил свой путь. За спиной послышалось мерное постукивание лошадиных копыт и тележки в упряжке. Это глухой на одно ухо Семен повез излишки молока после утренней дойки на районный рынок у вокзальной площади: 

     - Тпруууу! Тпру, милая.

      Стала лошадь, остановился и Петрович. А Семен,  придерживая одной рукой поводья, другой, обернувшись назад,  разровнял немного сено, устилавшее днище телеги с невысокими бортиками, и жестом предложил по-соседски подвезти.

      Старик молча согласился, положил лопату и сел сам. Они тронулись, а Полкан, виляя хвостом, побежал рядом.

       - Петрович, ну ты как сам? – Через плечо, не оборачиваясь, спросил Семен. И, не услышав ответа, продолжил. – А не хорошо вчерась получилось, скажу тебе… Мы, всем селом, со всей душой к тебе… Все, как полагается, мужики в аккурат и яму вырыли, и гроб достойно несли… Детишки вон и те цветов насобирали, венок сплели… А бабы наши? – Он задал вопрос и сам себе тут же ответил, не прерывая монолога. - Все чин-чинарем с обедом постарались…

      Петрович по-прежнему молчал. 

      Проехали еще немного. Дождей давно не было, а дорога, как подсохла, да так и осталась вся разбитая в глубоких изрезах от колес. 
 
      Семен сплюнул в сторону:

      – А ты?! Не пойму я тебя, Петрович. Мы вона только сели, водочку вскрыли. Хотели помянуть жену твою, посидеть душевно.  - Он чуть повернул голову в его сторону. - А ты? Да, ты сам подумай, где посуды много, там и чашке разбитой быть! И что ты за нее уцепился?   

      И тут только Петрович вспомнил, как расстроился, увидев на полу разбитую тарелку, чем Полина так дорожила и, не найдя виновного, разгорячился и повыгонял всех из дома.  И снова гнев застлал его глаза:   
 
      - Останови! – И, подтолкнув глуховатого Семена в плечо, - да стой, тебе говорю! 

      Повозка остановилась. Петрович сошел с нее, прихватил свою лопату и совсем скоро поравнялся с опушкой леса.  Он оглянулся, Полкана нигде не было: «Ну, что же, - подумал старик, - видно сам все понял и был таков».

      Пройдя немного вглубь, он заметил, что под пышными кронами деревьев, было значительно темнее. Он долго шел, потеряв счет времени, и вдруг остановился, заметив как-то уж очень обособленно стоящую березу.  Недолго думая,  разметил рядом  землю как раз  в свой рост и неглубоко окопал с четырех сторон. После чего, рассчитывая свои силы, начал размеренно рыть яму.

      Затем, переоделся в чистую сорочку, огляделся, поклонился на Восток, да и полез в свое последнее убежище. Но скоро понял, что ошибся в размерах:

      - Поширше копать надо было.

      * * *

      Примерился еще раз:

      - Порядок! – По-военному, лаконично заключил Петрович.

      Прикрыл глаза да, как и положено, сложил на груди руки. Но тут-то его и осенило: «Батюшки светы, а закапывать то кто меня станет? Непорядок».

      Полежал так чуток, пока не услышал шаги, направлявшиеся точно в его сторону. Прислушался. Вскоре на него немного осыпалась земля из-под сапога незваного гостя, в котором он узнал соседа  с нечетной стороны улицы.
 
      - Я за тобой, Петрович!

      Старик досадовал случайной встрече и не шевельнулся даже. Только прикрыл глаза крепче. А сосед стал объяснять цель своего прихода:

      - Видал я твоего коня Борьку. Скитается неприкаянный по деревне. Вот я и вспомнил, что Семен-молочник, у сельмага рассказывал, как подвозил тебя спозаранку до опушки леса, да еще и с лопатой. – Ответа не последовало. – Тут я и понял в чем дело, чего ты удумал.

      Он помолчал немного и, понимая, что его увещевания, что мертвому припарка, собрался с духом и поведал впервые вслух свою историю:
 
     - В тот злополучный вечер я поругался с женой, выпил немного, уж и не помню сколько. А потом впервые нетрезвый сел за руль. Не проехал и двух кварталов, сбил женщину с ребенком… Тысяча мыслей пробежала тогда у меня в голове. И, как без меня будет обходиться моя семья, если сяду в тюрьму? Что станется с женой, которая никогда не работала? А дочь? Ей как раз в тот год поступать в институт надо было. Наконец, работа, где от меня так много зависело.  – Он разрезал двумя руками воздух. - В общем, все планы рухнули!   
   
      Он замолчал, присел на край ямы, свесив вниз ноги. Желваки на его лице заходили так, что слышно было, словно хруст обломленной  ветки. Он смахнул рукавом слезу и вновь заговорил.  - Так и стоит перед глазами такая молодая…, такая красивая… И чего выбежала?! – И немного тише, - куда спешила?

      Немного помолчал, потом выпрямился и его голос стал ровнее: 
 
      - С ней вместе девочка была лет шести. Дочка верно, - он пожал плечами, - а может сестренка младшая… И обе - насмерть! – Он крепко зажмурился, прячась от нахлынувших на него страшных воспоминаний. - Старшая-то поначалу еще жива была… Я подходил, видел… А я ее, уезжая… Нет, сбегая, крепко зацепил еще…

      Его голова безжизненно упала на грудь.

     Старик приоткрыл глаза, приподнялся, посидел так минуту. Затем вскарабкался и сел на край ямы напротив рассказчика.

      Сосед немного приподнял голову. Его лицо отражало весь ужас пережитых вновь  жутких мгновений тяжелых воспоминаний. Через  минуту он вновь заговорил:
      
      - Страх… Такой страх завладел мной тогда!

      Мужчина достал сигареты, зажигалку и стал судорожно прикуривать. К нему за куревом потянулся и Петрович, поморщив лоб, он, наконец заговорил, сначала повторив:

      -  Страх... – И безапелляционно заявил. - Трусость, а не страх тебя обуял!  И теперь вот живешь этой своей никчемной жизнью! Мои ребята с поля боя раненных ценой своей жизни порой на себе выносили… А у этого - страх. Мое бы тебе горе!

       Он затянулся сигаретой, обволакивая себя густым облаком дыма:

      - А как здесь, скажи, теперь тебе живется, когда сбежал от наказания?! – Негодовал Петрович.  Он брезгливо отшвырнул сигарету, которой  только что угостился.   
   
      Сосед взмолился:

      - Я потерял ВСЁ!

      - Угу, - покачал головой  и, рассуждая, заметил не без сарказма. -  И обрел покой.

      - Нет! От себя я не смог убежать. Не могу не спать, не есть… Дышать и то разучился.

      - Так чего ты мне здесь все рассказываешь?

      - Это  мой крест! – Он стал неуклюже сползать в яму, пока не уложился там. - Ты пойми, старик, я бы давно… - Он немного помедлил, - но, уйти из жизни добровольно, тоже преступление.

     - Ну, и чего ты тогда место мое занял?

     - А ты сам подумай теперь: кому в петлю или в этой самой яме лежать. Тебе, а может мне? Может так я хоть одну жизнь спасу.

      Он посмотрел прямо в глаза Петровичу,  чтобы понять, внимает ли ему старик.

      А Петрович смотрел прямо перед собой незрячим взглядом: 

      - Ну, что же? Яма вырыта, значит…

      Затем он встал, вероятно, решив, что так тому и быть, пару раз стряхнул ногой землю с   холмика в яму. Сплюнул на руки, ухватил покрепче лопату, и хотел было уже забросать яму землей, но тут же отшвырнул в сторону:
 
      - Вот почему я и имени твоего не знаю. А ведь живешь на селе, поди уж, года два как будет. Растерял ты себя в трусости своей. -  И совсем тихо добавил. - Господи, прости заблудшего сына своего!

      * * *
      
      Когда Петрович вышел из леса, небо было затянуто тяжелыми тучами.  В это самое время, со стороны церкви послышался колокольный звон, - «Служба закончилась. Порядок», - подумал и согласно кивнул Палыч.

       Он направился по тропинке в сторону поселка, где на дороге смирно сидел, поджидая своего хозяина Полкан:   
   
       - Ох и бестия ты! Опять тут как тут.   
   
       Петрович прислушивался к красивому переливу колоколов, уходящему куда-то далеко в небо. Затем еще раз посмотрел вверх. Над ним прямо на глазах разрасталась, смело отодвигая тучи, голубая высь. «Видно правду люди говорят»,  - подумал он. - «И мне не грех повторить будет - всему свое время».

       И теперь он твердо решил, что обязательно  напишет письмо дочери.
41 Ксюша
Графоман Себастьян
Ксюша не знает, с чего всё началось.
Она с нетерпением ждала сентября, у нее была самая красивая школьная форма с абсолютно кружевным белым фартуком. Фартук Ксюша носила каждый день, хотя мама и говорила, что белый – это для праздников, а в будни нужно носить черный. Союза уже не было, обязательной школьной формы – тоже. Одноклассники ходили в школу в джинсах и кроссовках. Хотя нет, не все. Те, у кого родители постарше, тоже поначалу приходили в советской форме, но ни одна девочка не носила по будням белый фартук. Более того, полностью кружевной, сказочно красивый фартук был только у Ксюши. У остальных имелся в лучшем случае простой белый с узкой кружевной каемкой, а то и вовсе без кружев. Ксюша фартуком гордилась. Он выражал все ее ожидания и надежды, связанные со школой.
Ксюшиному фартуку никто не завидовал. Завидовали Юлиному платью из китайского плюша, Аниным лаковым туфлям, Сережиным белым кроссовкам. Ксюша не понимала. Юлина мама работала на рынке, это же стыдно? Ну, может, не совсем стыдно, но всё же не так хорошо, как быть преподавателем или вообще профессором, как Ксюшины родители. И лаковым туфлям на каблуке в школе не место, здесь же учатся, а не хвастаются…
Постепенно почти все девочки обзавелись лаковыми туфлями и спорили, какие краше: черные или красные. Учительница вздыхала, но вслух говорила только, что туфли нехороши из-за скользкой подошвы. А еще не у всех девочек они были правильного размера, некоторые с трудом впихивали ноги в маломерки, лишь бы прийти в школу красивыми. Учительница качала головой, а Ксюша соглашалась с ней вслух. Дома, конечно. И родители тоже соглашались, качали головами, удивляясь, куда же катится мир.
И турецко-китайские платья из искрящегося плюша появились почти у всех. Ксюше они не казались красивыми: слишком синтетические, слишком одинаковые, слишком с рынка. А еще эти платья были расшиты крупной сеткой из трубочек такого же однотонного плюша, точь-в-точь тесто поверх повидла в пироге, который часто пекла бабушка. Как можно надеть на себя пирог? Нет, платья эти Ксюше не нравились.
К концу второй четверти в форме ходила только Ксюша. Ее уже разочаровала школа, потому что за четыре месяца учительница не рассказала ничего такого, чего Ксюша не знала. Все открытия связаны были с современными ценностями, модой и культурой сверстников. А ведь Ксюша так хотела изучать математику, английский, читать взрослые книги… Увы, она еще дома освоила почти всё, что входило в программу первого класса. Не умела только читать вслух по слогам и следить за текстом, когда читали по цепочке. Учительница считала Ксюшу умной, но рассеянной. На самом деле Ксюша просто не понимала, зачем нужно читать по слогам, если умеешь нормально, и забегала вперед, пока ее товарищи бились над первым предложением. Не из вредности, нет. Просто рассказы были интересные.
Позже, когда сдавали скорость чтения, учительница вздыхала:
- Анаит, опять всего сорок девять слов в минуту… Тебе тяжело, я понимаю.
Анаит была армянкой.
Но и Ксюшу учительница ругала:
- Куда ты застрочила? С выражением, Ксюша, с выражением…
Ксюша и читала с выражением: притормаживала на долю секунды у точек и запятых, интонацией выделяла вопросительные и восклицательные знаки. Но все равно выдавала около ста восьмидесяти слов в минуту, потому что скорость чтения – это скорость. Никто не читал быстрее, норма была девяносто слов в минуту, а значит, Ксюша читала плохо, без выражения.
Хуже было только со скоростью чтения про себя. Никто не верил, что Ксюша действительно читает текст, потому что слишком уж быстро она поднимала руку:
- Дочитала!
Учительница задавала вопросы по тексту – Ксюша отвечала без запинки. Учительница восхищалась, недоумевала, но и раздражалась:
- Ты эту сказку раньше читала? Говори честно.
К концу первого класса Ксюша уже хотела китайское платье и лаковые туфли, хотя они по-прежнему ей не нравились. На тот момент она поняла две вещи: во-первых, она выделяется из толпы, а во-вторых, ей очень хочется не выделяться.
Но все мягкие намеки мамой воспринимались в штыки. Ксюша даже не сказала ни разу, что ей нужно китайское платье. Стоило только упомянуть это явление, как мама кривилась:
- Пошло, вульгарно, то ли дело – твоя форма…
Может, мама и не понимала, что Ксюша пытается сказать. Потому что из уст Ксюши вводная фраза могла звучать примерно так:
- А у Оли теперь тоже есть такое страшное платье, как у Катьки…
Разве угадаешь тут истинный смысл послания? «Мама, у всех есть такие платья, мне тоже очень нужно точно такое, не советское, а современное, дешевое, зато модное… Мама, меня все дразнят из-за формы, неужели ты не замечаешь?»
Во второй класс Ксюша торжественно пошла «без формы». В платье. В шерстяном сиреневом платье с вышитыми цветами и советским белым воротничком на завязках.
В этом платье она ходила весь год.
Третий класс был годом красного клетчатого платья. Советского. Шерстяного.
Свой первый букет Ксюша выбрала сама: огромные сиреневые астры с дачи. Самые красивые, самые огромные. Она смущенно положила их на парту, а учительница с улыбкой взяла букет и поблагодарила. И каждый учебный год Ксюши начинался с букета астр. Во втором классе она снова выбрала их сама, но очень быстро заметила, что у остальных букеты покупные, шикарные. И улыбку учительницы истолковала по-новому. А начиная с третьего класса Ксюша уже не выбирала. Мама ведь прекрасно знала, что астры с собственной дачи – лучший подарок учителю… Тем более, Ксюша их так любит.
Мальчики в начальных классах Ксюшу уважали, хоть и сторонились ее. Спрашивали решение на контрольных, просили поднять руку, чтобы спросили ее, а не их.
Потом всё изменилось.
- Никого не слушай, ты лучше их, - говорила мама.
Но разве мамино мнение перекричит голос толпы?
- Горбатая!
- Жирная!
- Дрожалка!
- Лохматая!
- Квазимодо!
Ох, как же Ксюша проклинала уроки зарубежной литературы… Если б не они, никто из мальчиков не знал бы о Квазимодо, никто бы не звал ее так.
 - Он в тебя просто влюбился, - говорила мама, когда Ксюша пыталась рассказывать ей об очередном обидчике.
Ксюша перестала рассказывать.
Ксюша была сутулая. И кудрявая. И руки у нее дрожали, как у мамы. Наследственность. А еще подростковые гормоны, пощадив ее лицо, осели лишними килограммами на животе и бедрах.
В младших классах на Ксюшу плевали в переносном смысле, а вот в старших – уже буквально. Какой-то незнакомый мальчик с очень красным лицом и желтыми волосами подошел и бормотал что-то непонятное, крутясь возле Ксюши и не менее забитой долговязой Риты. Ксюше показалось, что он пришел с миром, она искренне попыталась понять, чего ему надо, но тут Рита брезгливо отпихнула чужого мальчика и за руку потащила Ксюшу в туалет. Она ни слова не сказала, просто наклонила Ксюшу над раковиной и включила воду. Ксюша непонимающе шарила руками, пытаясь освободиться, и в конце концов нащупала оставленный краснолицым мальчиком харчок, который Рита пыталась смыть.
Ксюша хотела остричь оскверненные волосы, но не посмела даже выбросить резинку, впитавшую в себя большую часть харчка. Ведь придется объяснять маме, а рассказать кому-то о произошедшем Ксюша не смогла бы. Она и с Ритой об этом не говорила. Рита была умнее, она сразу же стерла этот позорный эпизод из памяти. Если не говорить и не вспоминать, то ничего и не было.
По лестницам Ксюша ходила осторожно, всегда проверяя, не свешивается ли кто-нибудь через перила, готовясь плюнуть на нее. Эта привычка выработалась после того, как кто-то именно свесился и плюнул ей на голову.
Китайские плюшевые платья давно уже вышли из моды, как и лаковые туфли. Теперь носили расклешенные джинсы. Черные, потому что синие директриса запретила. Давно уже введена была форма, но Ксюшу это не радовало. Форма была уродливая: зеленый пиджак и «белый верх, черный низ». Но все популярные девочки либо вызывающе отвергали форму, для приличия нося пиджак в руке (как вариант – вообще без пиджака, «мама постирала»), либо носили миниатюрный черный низ и прозрачный белый верх, вываливая напоказ все свои аккуратные новообразования.
У Ксюши грудь росла медленно и некрасиво.
- У тебя благородная фигура, как у меня, - говорила мама.
Мама была худая, с вислой грудью, похожей на два пустых мешка.
- У тебя будет такая же, - обещала она Ксюше, успокаивая.
Ксюша рыдала. Она не хотела себе пустых мешков. И жирных торчащих в стороны треугольников (правый почему-то еще и больше левого) тоже не хотела.
- Красивая, благородная грудь, - не понимала мама.
- Я жирная, - отчаянно кричала Ксюша.
- Неправда, ты хорошенькая.
- Ты жирная, - говорили Максим, Виталик и Дима.
Сложно ли догадаться, чье мнение было важнее для Ксюши?
Мама наряжала Ксюшу в костюмы своей двоюродной сестры.
- Она же модель, она в этом на подиуме ходила, - восклицала мама.
В восьмидесятых.
Ксюша с тоской смотрела на себя в зеркало. Модные двадцать лет назад брюки с талией под грудью, мешковатые на бедрах и резко зауженные внизу, как нельзя лучше подчеркивали все недостатки. Синтетический топ обтягивал грудь и слой складок сразу под ней, напоминая Ксюше свинью на пляже в «Ну, погоди!», да еще и нагонял складки под мышками. Ксюша хотела умереть.
На своем черном рюкзаке Ксюша написала корректором: ”I hate school”, сопроводив надпись перечеркнутым сердечком. В столовой один из старшеклассников пристроился за Ксюшей и старательно вывел ручкой на белом сердечке: «овц…», но Ксюша наконец заметила его манипуляции и отошла, не дав дописать. Больше всего ее задело то, что этот незнакомый мальчик первую букву нарисовал в форме сердца.
В седьмом классе в жизни Ксюши появился Артем. Он был новенький и трудновоспитуемый, поэтому учительница поручила Ксюше взять над ним шефство. Ксюша взялась за дело серьезно: делилась с Артемом учебниками, следила, чтобы он выполнял домашнее задание.
Первый тревожный звонок Ксюша не заметила. Она нашла на земле кошелек с мелочью и рассказала Артему.
- Сколько, говоришь, там? – деловито спросил Артем. – Покажи.
Ксюша доверчиво протянула ему кошелек.
- Та-ак, рубчик мне, еще один мне на пирожок, а вот это – тебе, - великодушно заявил он, вручая Ксюше пятьдесят копеек.
Ксюшу покоробило от неграмотного «рубчика», немного задело, что Артем оставил ей так мало, но она и слова не сказала.
Они вместе ходили из школы и в школу, один раз Артем даже проводил Ксюшу на кружок рисования. Там Ксюша нарисовала самый красивый натюрморт в своей жизни: корзину с цветами. Для Артема. Но подарить ему не решилась.
Всё закончилось внезапно. Артем толкнул Ксюшу в лужу, смеялся, наблюдая, как она выбирается из ледяной ноябрьской воды, а на следующий день стал всем рассказывать, как лишил ее девственности. Из грязных деталей его рассказа Ксюша поняла, что Артем ни разу не видел голую девушку, уж очень неправильно он описывал ее анатомию. Благодаря этому она смогла жить дальше. А еще благодаря натюрморту, который так и не подарила.
В восьмом классе к Ксюше вдруг подошел красивый мальчик, которого она раньше не замечала. Он сразу заявил, что влюблен.
- Пошел ты, - ответила Ксюша.
Ее одноклассники как раз играли всеми нюансами подобных блестящих шуток: становились на одно колено и преподносили ей сопливый платок, звали замуж, накидывая на голову половую тряпку вместо фаты.
Но мальчик не сдавался. Назвался Андреем, рассказал, что учится в девятом классе. Откуда-то из толпы вынырнули еще двое: невысокий кудрявый блондин и какой-то бритоголовый, совсем мелкий, явно с младенчества курящий. Оба представились Андреями.
Ксюша сердито молчала, ожидая подвоха, но Андреи просто болтали.
- А тебя как зовут? – настойчиво выспрашивал первый.
Он Ксюше понравился больше всех, но она не подавала виду.
- Допустим, Катя, - сердито бросила она.
Андреи одобрительно загудели.
Ксюша не понимала их, а потому щетинилась пуще прежнего. Звонок ее спас, она убежала в кабинет.
Но на следующей перемене Андреи снова разыскали ее. Галантно предложили понести рюкзак. Ксюша снисходительно согласилась. Пусть завоевывают ее расположение, а она поиграет в королеву. Это безопасно, потому что понарошку, решила Ксюша. А там видно будет…
Когда Ксюша дежурила, Андреи носили ей воду и отжимали тряпку. Когда шла домой, пальто из раздевалки ей тоже подносили Андреи.
Ксюша отдавала приказания и утверждала, что не верит их признаниям и сама никого из них любить не собирается. И твердо решила им никогда-никогда не верить. Потому что жирную, горбатую, лохматую никто не полюбит. Ни первый Андрей, ни второй, ни даже третий.
Но перед одноклассниками она все же хвасталась своими верными слугами. Даже просила первого Андрея побить Лешу за то, что тот был груб.
И ее не смутило, что Леша курил вместе с Андреями и чему-то смеялся с ними. Не смутило, что Андреи ходят в девятый «Д», а не «А», как утверждали. Даже когда Леша сказал ей, что на самом деле их зовут иначе, Ксюша философски пожала плечами. Она и не думала, что имена настоящие.
- Тебя на самом деле зовут не Катя, - сказал ей как-то один из Андреев. – Мне Максим сказал, что ты Ксюша…
- Ну и что? Ты тоже не Андрей, - ответила Ксюша и ушла.
На следующий день второй Андрей заметил Ксюшу в коридоре и ринулся было к ней, жестами призывая остальных Андреев следовать за ним. Но первый Андрей отмахнулся.
- А чё, больше не прикалываемся? – спросил второй.
Ксюша убежала. Знала ли она, что они не влюблены? Да, знала. Ждала ли подвоха? Да, ждала. Вот и он, радуйся.
Ксюша не радовалась.
И когда в коридоре ее поймал первый Андрей, самый красивый, высокий, худой, с обворожительной улыбкой, Ксюша забыла, что сразу же разгадала их намерения и оказалась права. Забыла, что она – королева, а они – рабы.
- Идите и попр… поприкалывайтесь над кем-нибудь другим! – выкрикнула она, оттолкнула Андрея и убежала.
Думала, что справится. Думала, что всё под контролем. Думала, что все козыри у нее. И так опозорилась, так неловко бросила этим насмешникам правду, запнулась на длинном слове, показала, что ей обидно… А ведь знала, с самого начала знала.
Еще два года Ксюша носила теткины подиумные наряды, еще два года слушала знакомые выкрики:
- Квазимодо!
- Жирная!
Ксюша почти ни с кем не общалась и за партой сидела одна, пока к ней не подсела Рита. Ксюше никто не был нужен, она грубила одноклассникам и учителям, перестала готовиться к занятиям. Только с Ритой иногда говорила подолгу, читала ей вслух свои откровенно плохие, но болезненно правдивые стихи. Рита понимала.
На школьные дискотеки Ксюша исправно ходила, хотя каждый раз подпирала стенку. Она и сама не знала, чего ждет. Или знала? Одноклассник Юра, потанцевав со всеми красивыми девочками несколько раз, обязательно приглашал учительницу. И Ксюшу. Каждый год она неуклюже топталась с Юрой под ”Never Dance Again”, надеясь, что от нее не воняет, что на черной «дискотечной» блузке нет перхоти, что она не наступит Юре на ногу. Ксюша ходила на дискотеку из-за Юры. И из-за мамы. То ли ради сохранения иллюзии своей нормальности, то ли в качестве протеста. Ксюша не была уверена, как мама относится к дискотекам. Но она точно знала, что не может перестать их посещать, это было бы концом.
Летом перед одиннадцатым классом Ксюша перестала есть и начала влезать в мамины клеши, найденные в шкафу. Настоящие, советские. Но ведь клеши, а это – главное. Ксюша стала причесываться чуть иначе, на косой пробор, и кудри ее впервые за несколько лет легли красиво. Бабушка связала ей красный ажурный свитер, подчеркивающий талию. Ксюша начала улыбаться. Тоже впервые за несколько лет.
Она давно уже никому не давала списывать. Кроме Риты и Юры, конечно. Они видели в ней человека. Ксюша была им благодарна. А остальным научилась давать отпор, не желая больше быть одной из них.
Ксюша не пошла гулять по городу в день последнего звонка. Мама ее горячо поддержала:
- Не надо, вон они к тебе как относились… Ты лучше их всех, не ходи.
- Ксюша, ты куда? – спросил Юра, увидев, что она уходит.
- Домой, - беззаботно ответила Ксюша, ощущая волну восторга, внезапно захлестнувшую ее.
- Ты что, не пойдешь с нами? – огорчился Юра.
- Нет. Пока!
Ксюша помахала ему и ушла. Восторг наполнял ее всё больше. Юра заметил, что она уходит. Юра хотел, чтобы она осталась.
На банкет после выпускного Ксюша тоже не пошла, что ей там делать?
- Правильно, - сказала мама.
Ксюша ходила на встречу одноклассников всего один раз. Юра восторженно завопил:
- Ксюха!
И подхватил ее на руки, закружил. Ксюша смеялась и снова ощущала восторг, хотя Юра за секунду до этого так же кружил Юлю.
Сейчас Ксюша точно знает, что никогда не была влюблена в Юру. Но она любила его и до сих пор любит. А можно ли не любить тех немногих, кто помогает сохранить жизнь и рассудок?
Ксюша открывает для себя соцсети. Это такое место, где все со всеми дружат и помнят только хорошее.
«А я ведь был в тебя влюблен,» - пишет Ксюше какой-то лысеющий мужик в трениках. Судя по анкетным данным, это Максим. Ксюша заново читает его сообщение, пытаясь сопоставить текст и сиплый голос, который так часто выкрикивал обидные слова в ее адрес. Максиму казался очень смешным рассказ Артема о ночи с Ксюшей. Максим однажды столкнул Ксюшу с лестницы. Максим придумал обзывать Ксюшу Дрожалкой.
Ксюше двадцать восемь. Когда муж обнимает ее, Ксюше кажется, что он щупает складки на ее животе.
- Я жирная? – шепчет она.
- Ты красивая, - отвечает муж.
Ксюша плачет. Она знает, что муж ее любит, но знает также, что она некрасивая. Знает благодаря Максиму, Леше, Виталику, Артему и трем Андреям. Она помнит, что на самом деле их звали иначе, но как?
42 Маша
Графоман Себастьян
***
Автобус подъехал к повороту. Скоро из-за пушистой ели покажется поляна с очередным произведением искусства.
Маша почти каждый день видела эту поляну из окна автобуса и не переставала удивляться фантазии неизвестного художника. Несколько дней подряд ей приветливо улыбался собранный из хвороста и сена лось (с настоящими лосиными рогами, примотанными к каркасу головы), потом лось исчез, а на смену ему пришел лис, сосредоточенно ссутулившийся над кочкой. Лис был сделан из тряпья и не имел даже глаз, но вся поза его показывала, как зорко он следит за мышиной норкой.
 Сегодня экспозиция вновь поменялась. Маша с восторгом увидела огромный мухомор, сделанный из выкрашенного белой краской бревна и старого пляжного зонтика. Вокруг ножки гриба толпились деревянные же букашки, с надеждой выглядывали из-под шляпки: не прекратился ли дождь?
А дождь и в самом деле шел.
Усталая Маша улыбнулась, мысленно поблагодарив художника за эту случайную радость. Работы сегодня было много, автобус долго стоял в пробке, а сейчас надо забежать в магазин, забрать сына из садика… Возможно, стоит позвонить мужу, чтобы встретил у подъезда и помог донести пакеты. Лифт, наверное, все еще не починили, а у Маши, как назло, болело колено.
Маша вытянула шею, чтобы еще раз увидеть мухомор, но его уже скрыли деревья.

***
Маша почти уснула, прижавшись лбом к стеклу. День выдался сумбурный. На работе завал, проект стоит, у Гриши внезапно поднялась температура… Остаться с ним дома Маша не могла, пришлось накормить с утра парацетамолом и отправить в садик. Завал почти удалось разгрести к обеду, когда Маше позвонили из садика и сообщили, что сын себя плохо чувствует. Видимо, действие парацетамола прошло. Маша наврала, что Гриша плохо спал, и пообещала забрать его пораньше, но потом проект сдвинулся с мертвой точки, Маша увлеклась и не только не ушла раньше обычного, но даже задержалась на полчаса. Сейчас придется идти сначала в аптеку, а потом уж в садик. Завтра Маше никак нельзя сидеть дома, дедлайн слишком близко.
Маша виновато заерзала на сиденье, затеребила перчатки, поймала на себе показавшийся обвиняющим взгляд какой-то старушки и снова отвернулась к окну. И вовремя: как раз проезжали поляну, освещенную двумя низенькими фонарями. На ней сегодня красовался соломенный человечек, одиноко сидящий на огромном чемодане. Человечек подпирал щеку рукой и терпеливо кого-то ждал, а на него падали мелкие-мелкие ноябрьские снежинки.

***
Маша обнимала большого зайца, только что купленного в торговом центре. Она представляла, как обрадуется сын, увидев игрушку. Ради такого зайца простительно чуть задержаться…
На Машиной любимой поляне водили хоровод вырезанные из старых цинковых ведер лягушки. Уже не в первый раз Маша задумалась о том, кто же создает эту красоту. Живет ли он в одном из домишек, прячущихся за деревьями? Вероятно, поляна – часть его земельного участка, а украшает он ее не только для собственного удовольствия, но и потому, что мимо каждый день проезжают тысячи зрителей. Маша почему-то была уверена, что художник – мужчина.

***
Маша стояла в автобусе, прижавшись к поручню, и улыбалась. Сегодня годовщина свадьбы.
Тогда, двенадцать лет назад, Маша всё ещё не верила, что красавец Сергей женится на ней. Она прекрасно понимала, как неказисто смотрится рядом с ним: широкие бедра, короткие толстые ноги, нелепо торчащие жесткие волосы, колючие карие глаза, а самое противное – жирная лиловая родинка на правой щеке.
С Сергеем они познакомились пятнадцать лет назад на курорте. Маша и смотреть на него не стала бы, уж очень красив. Но он сам ею заинтересовался. Курортный роман был, было всё. А потом он не исчез, хотя Маша и смирилась уже с неизбежностью разлуки. Она рада была нескольким коротким дням счастья, а на большее человеку с ее внешностью и рассчитывать нельзя. Но Сергей не спешил исчезать из ее жизни. Маше тогда было тридцать пять, а ему – сорок один.
Три года длилось ухаживание. Сергей переехал к Маше и позволил ей о себе заботиться. Маша была счастлива, очень счастлива. Подносила Сергею пиво, не заслоняя ни на секунду экран телевизора. Готовила ужин, едва вернувшись с работы. Собирала раскиданные под диваном носки и стирала их. Все эти стереотипы долгого брака вошли в их отношения с первого же дня, но Маша не возражала. А еще она не повторяла ошибок своих коллег, которых за долгие годы Машиного одиночества побросали мужья. Маша никогда не заставляла Сергея менять лампочки, прибивать полки и чинить краны. В их доме, казалось, не возникало таких проблем. На самом деле мудрая Маша почти всю работу по дому делала сама, а если не справлялась, вызывала специалиста. И она никогда не запрещала Сергею видеться с друзьями, уезжать на выходные и тратить деньги на себя.
Маша поступала совершенно правильно, как показало время. Они с Сергеем поженились.
Воспоминания так увлекли Машу, что она забыла даже выглянуть в окно в нужный момент. Сегодня ей было не до скульптур неизвестного мастера.

***
Посреди лужайки стоял пенопластовый аист с ногами-швабрами. В клюве из красной пластиковой трубы он держал сверток.
Гриша опять заболел. Он всё время болел. Если бы Маша не хитрила, не врала, не изворачивалась, сидеть бы ей с ним на больничном все эти три года. Но она не могла себе этого позволить.
Почти восемь лет Маша с Сергеем пытались завести ребенка. Эти годы сблизили их и окончательно убедили Машу в недосягаемой и непостижимой святости Сергея. Сам он детей иметь не хотел, но ради Маши уступил.
Сначала Маше никак не удавалось забеременеть. Он высчитывала дни, готовила правильную пищу, делала «березку» и следовала всем прочим советам, почерпнутым из журналов и от рожавших коллег. Когда Маша почти убедила себя, что бесплодие – цена ее незаслуженного счастья с Сергеем, тест показал положительный результат. Но та беременность прервалась сама собой на третьем месяце, а появлению Гриши предшествовали еще годы подсчетов и «березок».
Гриша Машу не то что разочаровал, нет. Она просто поняла, что мечта еще не сбылась. Всячески ублажать орущего младенца – это всё же долг, а не счастье материнства. Вот подрастет он…
А пока Маша рвалась на работу. Восемь месяцев продержалась она в декрете, после чего сын был сдан в элитные ясли. Сергей, после рождения Гриши работавший сверхурочно, стал чаще бывать дома. Маша понимала, что это не только из-за и ее солидной зарплаты, но и из-за того, что в квартире теперь снова тихо – хотя бы днем.
Маша, в отличие от своих многострадальных коллег, коварно прокалывавших мужьям презервативы, все еще помнила, что Сергей сделал ей одолжение, согласившись завести ребенка. Поэтому она почти никогда не просила его заниматься сыном и водить его сначала в ясли, а позже и в садик, хотя рабочие дни Сергея были намного короче ее собственных. Гриша все еще был слишком мал и плохо разговаривал, с ним Сергею было скучно.
Да и Маше, если честно, не очень нравилось подолгу общаться с постоянно ноющим ребенком. Любой пустяк превращался для него в трагедию, он рыдал и невнятно объяснял, в чем заключалось это сиюминутное горе, а Маша не понимала. Часть слов Гриша все еще заменял какими-то младенческими жаргонизмами собственного изобретения, часть звуков не выговаривал из-за испорченного соской прикуса. Соску он до сих пор не бросил, а Маша не решалась ее просто отобрать: чувствовала, что протест будет громким.
Поэтому Гриша как можно больше времени проводил в садике. Вот подрастет – тогда можно будет брать его с собой в магазин, сидеть с ним дома, когда он болеет, даже съездить куда-нибудь всем вместе… Надо только подождать немного.
Маша виновато посмотрела на аиста.

***
На следующий день Маша ахнула, посмотрев на поляну: поверженный аист беспомощно задрал ноги-швабры. Растерзанный сверток вместе с клювом валялся в кустах, а пенопластовое туловище птицы было покрыто безобразными пятнами.
Останки аиста провалялись на поляне еще неделю, а потом наконец сменились почти абстракцией: несколько разноцветных мячей и чуть зауженное с одной стороны бревно. Только с третьего раза Маша поняла, что это гигантский бильярд с поляной вместо стола. Даже лунки по углам имелись. Позже, когда бильярд сменился приветливым чучелом на велосипеде, лунки исчезли. В них неизвестная рука посадила кусты смородины.

***
Чучело на велосипеде долго радовало глаз. Потом радовать перестало, но не исчезло. Отвалилась соломенная рука, истрепалась джинсовая куртка, свалились в траву очки, шляпа побелела от птичьего помета.
Когда автобус в очередной раз проехал мимо умирающего от старости чучела, Маша услышала за спиной горестный вздох: «Витька-то спивается…»
Она обернулась, невежливо пронзив взглядом старушек, сидевших позади нее. Обе смотрели в окно. «Скоро турнут его из хаты», - продолжала та же старушка. Обе повздыхали, вопросительно посмотрели на Машу. Она поспешно отвела взгляд, мысленно выстраивая себе историю художника. Наверняка одинокий. Может, вдовец? Или разведен. Жена бросила ради богатого, а он остался один в своей лесной хижине. Наверное, это ее крыша мелькает из-за ели, когда автобус только заворачивает к поляне. Одна радость у этого человека, которого зовут Витей: создание сказочных скульптур на лужайке. Но вот кто-то надругался над аистом, спровоцировав у Вити запой. Или не из-за этого он пьет? Может, хотел помириться с женой, позвонил, а она не отвечает? Или умерла его старенькая мама?
Маша одернула себя. Кто сказал, что старушки говорили именно о художнике?

***
Глядя на повалившееся в траву чучело, Маша совсем загрустила. Все выходные Гриша кашлял и ныл. Он жаловался на боли во всем теле, сводя Машу с ума.
Сергей тоже страдал. Он месяц назад уволился и все не мог найти работу, к которой лежала бы его душа, а тут еще Гриша шумит и мешает своими жалобами. Маша побаивалась, что Сергей может впасть в депрессию.
Отведя Гришу в садик, Маша поскорее ушла, едва поздоровавшись с воспитательницей. Нужно было успеть, пока Гриша не раскашлялся. Маша дала ему сироп, но эффекта не наблюдалось.
Еще до обеда Маше позвонили с претензиями. Требовали забрать больного ребенка из садика. Маша расстроилась, почти нахамила, заявив, что дома сын никогда не кашляет, это у них что-то не то в помещении, уж не травят ли они детей специально? А боли в костях – это болезнь роста, из-за нее Гриша плохо спал, поэтому и хнычет весь день… Но воспитательница не сдавалась. Сдалась Маша. Пообещала приехать как можно скорее, побежала доделывать работу, поняла, что не успеет, позвонила Сергею…
Маша обещала себе, что никогда не заставит Сергея заниматься ребенком, если только он сам не захочет. А теперь вот не сдержала слово, попросила забрать Гришу домой. Ей стало почти физически плохо от стыда перед Сергеем. Зачем она рожала, если не может позаботиться о ребенке?
Остаток дня прошел в терзаниях. Звонить Сергею еще раз и спрашивать о состоянии Гриши она не стала. Как бы не решил, что не доверяет ему, не считает хорошим отцом…
Маше очень хотелось увидеть на поляне новую скульптуру, убедиться таким образом, что жив и здоров ее неизвестный друг. Но ее приветствовала нелепо вывернутая рука всё того же чучела.

***
Огромная благодарная любовь Маши к Сергею пошатнулась. Придя домой, она обнаружила сына хнычущим в прихожей. Дверь, ведущая в коридор, была заперта, Маша еле достучалась. Наконец послышались шаги, заспанный Сергей открыл дверь и пояснил, что вынужден был выдворить Гришу в противоположный конец квартиры, чтобы из спальни не было слышно ни кашля, ни вечного нытья.
Маша отругала Сергея, но тут же устыдилась. Гриша – это ее мечта, а не его. Чем она думала, требуя, чтобы Сергей ухаживал за больным ребенком? Мужчины этого не умеют, нельзя от них ждать невозможного…
Теперь Маша ехала домой, рисуя себе ужасные перспективы. Вот Сергей собирает чемодан и уходит к молодой-красивой, которая не будет требовать от него непонятно чего. Может, от нее он даже захочет детей. Вот Маша – мать-одиночка, обремененная вечно больным ребенком. Вот ее гонят с работы за постоянные прогулы. Вот она, забыв об успешной карьере, сидит с Гришей дома (потому что за садик платить нечем) и перебивается случайными заказами, а то и вовсе не работает…
 Утром Маша накормила Гришу огромной порцией парацетамола и найденного в аптечке старого сиропа от кашля. Не удовлетворившись этим, она запретила ему жаловаться воспитателям на боль, пообещав за послушание конфету. Кажется, взятка помогла. А может, помог кодеин в сиропе. Так или иначе, из садика в этот день не звонили.
Только бы Сергей не ушел, только бы простил… Маша загадала себе, что всё будет хорошо, если на лужайке сегодня появится что-то новое.
Но там по-прежнему валялось чучело, на этот раз придавленное рухнувшим на него ржавым велосипедом.

***
Сергей не ушел и даже не напоминал о ссоре. Маша поражалась его терпению и кормила Гришу хорошо зарекомендовавшим себя сиропом. Всё налаживалось.
А вот долгое творческое молчание художника Вити беспокоило Машу. Прошел уже почти месяц, а останки велосипедиста так и валялись на лужайке, порастая травой.
Теперь, проезжая мимо, Маша думала не о своих делах, а о художнике. Что с ним? Жив ли? Как помочь ему вернуть музу?
Наконец пришло решение. Маша позвонила давней знакомой, работавшей в местной газете, заручилась ее поддержкой и поздним вечером села за письмо.
Избегая обличающих подробностей, Маша поведала художнику, как радовали ее создаваемые им композиции. Просила продолжать, не сдаваться. Помня, что письмо прочитает весь город, Маша красочно описала несколько самых запомнившихся композиций, рассказала, как они помогали ей справляться с серыми буднями. В конце не выдержала и подписалась: «Маша».
Письмо было опубликовано и даже снабжено фотографией чучела (увы, в нынешнем его плачевном состоянии), оставалось только ждать.

***
Маша ехала из больницы. Тем же маршрутом, что и с работы. Мимо лужайки. Одна, теперь уже совсем одна.
Сергей ушел два дня назад, почуяв неладное. А кто бы остался? Маша тоже ушла бы, имей она выбор. Но это ее жизнь, ее мечта, ее счастье материнства, всё принадлежит только ей. И это тоже.
Лужайка была совсем пуста. Исчез велосипед, исчезло чучело.

***
Маша ехала с работы в самый последний раз. Все дела окончены, проекты доведены до ума, без нее теперь точно справятся. Удалось разгрести тот казавшийся безнадежным завал, который она создала, пропав на целых две недели. Теперь можно было подумать о другом. Например, о том, что в гробу Гриша был всё так же похож на маленькую антикварную куклу, хотя теперь не было видно его огромных карих глаз. И о том, насколько гроб был меньше его кроватки. И о том, насколько чистым и неживым выглядел теперь Гриша, особенно по сравнению с истерзанной замызганной соской, которую Маша сунула в его восковые пальцы.
Теперь Маше не придется метаться между Сергеем и Гришей, теперь она потеряла обоих. И хорошо, хорошо, что не придется сожалеть. Потеряй она только одного, пришлось бы выбирать между оставшимся и забвением. А теперь всё так просто, так ясно. Просто доехать до дома, прибраться там, чтобы не было стыдно перед теми, кто ее обнаружит…
Маша не упивалась пафосными мечтами о собственных похоронах, как когда-то в юности. Будущее виделось ей холодным, определенным и строгим. Она не хотела умереть, она вообще ничего не хотела. Но от нее ничего и не зависело. Просто жизнь уже кончилась, а смерть еще не наступила. Но всё шло своим чередом, она делала то, что от нее требовалось.
Автобус подъехал к повороту. Из-за пушистой ели показалась поляна. Огромный неуклюжий медведь с коробом на спине стоял перед деревянной избушкой и благодарно махал автобусу хворостяной лапой, а из короба выглядывала девочка в сарафане и платочке. Маша.
43 Вот такая вот история
Григорьева Любовь Григорьевна
Ясный солнечный день. На небе ни облачка. Шёл человек... Просто шёл... А куда шёл? Он и сам не знал. Гулял, наверное. Шёл не быстро и не медленно. Можно сказать, своим привычным шагом, свойственным только ему. О чём думал? Да ни о чём. Мыслей не было, интересов не было и цели никакой не было. Вот так, наверное, люди по-настоящему и отдыхают. Только не все так умеют. Так что... Этому человеку можно только по-хорошему позавидовать.

Мимо проплывали витрины магазинов... Прохожие, на удивление, проходили мимо и не задевали его... Водители автомобилей вежливо уступали ему дорогу на пешеходных переходах... Никто не ворчал, не ругался и... не "зыркал" с не прикрытой завистью ему в след. Удивительно! Да-а-а... Такие дни сейчас редкость. Так что, можно с уверенностью сказать - "Шёл счастливый человек!"

Но... Всё ещё впереди...

Шёл он шёл... Смотрел по сторонам... А вот под ноги себе не смотрел... И вдруг... Споткнулся... Сделав несколько резких и неуклюжих движений в воздухе..., благополучно приземлился в нескольких метрах от "виновника" своего падения. Оглянулся... На дороге лежал кирпич. Обыкновенный старый кирпич. Ах, как же хотелось вскочить и "попинать" его "и так... и сяк...", как в детстве, ногами. Дескать, "вот тебе... вот тебе..."... Но... Это было в детстве. А сейчас это бы выглядело неприлично. Люди же вокруг... Что они подумают? Солидный мужчина и вот... такое вот "поведение"...

Мужчина поднялся, отряхнулся. "Слава Богу" - ноги, руки целы. Подошёл к кирпичу и внимательно стал его разглядывать... Кирпич, как кирпич. Красный, в трещинках и в нескольких местах сколы... Но... Что это? На нём было написано - "Переверни меня"... Мужчина перевернул кирпич. А на обратной стороне был написан номер телефона и всего одно слово "Позвони". Как назло, с собой у него не было ни ручки, ни клочка бумаги и даже сотового телефона. Пришлось кирпич нести домой...

Набрав номер телефона, мужчина услышал приятный женский голос - "Аллё"...

А дальше? А дальше, как в сказке. Встретились, понравились друг другу и... Вот недавно была их свадьба.

А кирпич? А кирпич лежит у них на книжной полке на самом видном месте. И каждый раз, когда они берут его в руки, мысленно благодарят его... Конечно, если бы не он...
44 Этюд в алых тонах
Галина Емельянова
 Этюд в алых тонах

Глава 1

Для меня наступили времена, когда душа моя искала уединения  и покоя. Риелтор в Мадриде предложил мне несколько вариантов  аренды недорогого дома в провинции, так судьба забросила меня в Сан-Себастьян.
Дом, судя по  фото ,  стоял в долине, апельсиновые  и оливковые рощи, недалеко старинный город с  традиционными боями быков и древними замками.
Провинция Андалусия, самая испанская провинция, душа которой  родила фламенко и корриду. 
Я остановился в небольшом тапас – баре, выпить знаменитой малаги, отведать местных фруктов. Народу было немного, от жаркого солнца спасали плотные шторы из бамбука, и работающий вентилятор.
Малага была превосходна:  цвета темного янтаря, впитавшая в себя зной солнца, с  ярко выраженным вкусом шоколада. Поданные к вину шарики крем-брюле навевали романтические мысли, но, увы, в зале сидели одни  мужчины. Я был немного раздосадован, увидеть хорошенькое личико, молодой испанки мне хотелось бы больше, чем суровые лица андалусских виноградарей.
Видя мое разочарование, бармен, с длинными кучерявыми волосами и  ухоженной бородкой, чью черноту оттеняла белоснежная рубашка, спросил, чтобы поддержать разговор
-Синьор хочет купить дом в долине, о да, дом давно пустует, и если молодой синьор несуеверен, то ничто не помешает ему в нем жить.
- А что, там произошло? Скажите правду, я вас отблагодарю,- и я положил на столик щедрые чаевые.   
История, услышанная мною в баре в час сиесты,  навеяла на меня грусть и ужас одновременно.
Все, кто были в  тапас-баре, потянулись к стойке, и слушали историю, несомненно, им знакомую, с не меньшим интересом.

Глава 2

В Сан-Себастьяне все знали семью знаменитых матадоров Ромирес.
Славный род пришел в упадок, последние годы несчастья обрушились одно за другим, сначала сын Фредерик погиб на корриде, сноха была на сносях, но родила не долгожданного внука, а внучку-Кармелиту. Потом пожар уничтожил апельсиновый сад и виноградники, остался только платан, высокий и крепкий, словно сам синьор Хуан.
Хуан  Мигель де Ромирес уже хотел предать внучке дело всей своей жизни и жизни многих поколений его предков, но девочка была очень болезненна, и совсем не желала брать в руки шпагу.
 Она была стройна, очень пластичная и  сноха отдала ее в школу  танцев, старому матадору пришлось смириться, уповая на правнуков.
Конечно живя в Андалусии Кармелита, училась танцевать фламенко: страстный, как бой быков, и жаркий, как андалусское солнце, терпкий как херес, и нежный, как оливковое масло.
Семью Риккардо де Нуньеса, никто не знал в городе кроме соседей.
В  цыганской семье мал мала  детей, вечная забота о хлебе насущном, небогатый стол, и Риккардо, будучи самым младшим, вечно донашивал обноски старших братьев.
Цыганское счастье занесло их в Сан - Себастьян из Португалии, дальний родственник оставил им  небольшой дом в наследство, сад, и пару осликов.
Из всех детей  музыкальный слух и усердие оказалось только у Риккардо, он играл днями и ночами на гитаре, изводя соседей и родственников.
Мальчика прогоняли со двора, он шел за город, в поместье дона Ромиреса, где   он и встретился с сеньоритой Кармелитой.
Часто теперь старинный платан был свидетелем их свиданий, когда буйные кудри Риккардо касались  гладких иссиня-черных волос подружки.
Мальчик скоро  выучился играть  на гитаре  так, что стал зарабатывать больше  отца и матери, ни одна вечеринка, а уж тем более свадьба, не обходилась без его участия.
Кармелита, обманув вечно занятую собой мать, сбегала с уроков и скоро  дону  Хуану донесли, что видели его внучку танцующей на площади в соседнем городке, та плясала, словно простая  цыганка.
Ей было уже пятнадцать, от предков галлов  она унаследовала белую прозрачную кожу, от арабов глубокие карие глаза и черные косы, а
 еще упрямый характер, наследство деда-матадора.
Она сбегала из-под любых замков, и скоро старому синьору пришлось смириться с этой странной дружбой и любовью
Дон  Ромирес  приказал  привести  юношу к нему.
Обыкновенный цыганский парень, разве что глаза чересчур мечтательны, и руки в мозолях, не от мотыги или вожжей.
- Пора тебе сменить гитару на шпагу матадора, если конечно ты хочешь быть вместе с Кармелитой. Откажешься,  то ее ждет учеба в Англии или Америке, время и расстояние остудят самые жаркие чувства.
- Вы сами посудите синьор, стать учеником самого Хуана Ромиреса, об этом мечтал каждый  мальчишка в Сан-Себстьяне. Да что там, в Сан - Себастьяне, с самого Мадрида к нему приезжали  матадоры  учиться.
И наш музыкант не устоял, да и нрава он был кроткого, Кармелита крутила им, как хотела, поступил в школу, гитару  спрятал в дальний угол шкафа. Долгие годы учебы принесли свои плоды, он стал матадором, он вышел на арену, под восторженные взгляды и крики «браво». Тем более, что при женитьбе взял фамилию жены.


Глава 3


« В тех краях, где прошло мое детство, таких как я, дразнят куика - тыква - робкий, запуганный человек. Я всегда избегал драк, искал уединения, самым любимым занятием было включить плеер и слушать музыку. Самые знаменитые гитаристы  открывали для меня  будоражащий душу мир фламенко.
Плеер я украл, я бы и гитару украл, но в нашем деревенском магазине ее не было, а попросить отца купить такую дорогую вещь я не мог.
Я просто плакал, когда смелый Гонсалес, соседский мальчишка, стал учеником Пабло, нашего местного музыканта, так у меня впервые зашевелилась тыковка, где-то рядом с сердцем.
Казалось, протяни руку,  и сорви ее, и произойдет чудо:   отец доверит тебе отвезти лошадь к кузнецу,  или мальчишки позовут тебя играть в футбол.
Я стеснялся собственных снов, где  играл на сцене огромного зала  с оркестром.
Что бы стало со  мной в таком жестоком мире, не знаю, но чудеса случаются, однажды в День поминовения всех святых, бродя по кладбищу и деля между могилками букетики бумажных цветов, я нашел гитару, самую настоящую.
Я принес ее домой, а потом с ужасом ждал, что мертвец придет за ней и заберет мою душу.
Поэтому утром  я побежал в церковь к падре Антонию.
-Падре, я люблю музыку больше отца с матерью, я знаю это грех, отпустите мне его.
- Иди с миром, ведь ты пришел к Богу, и он принял твое покаяние.
 -  А гитара?
- Оставь себе, это вдова Консуэло,  оставила ее на могиле мужа, все жаловалась, что слышит, как он играет по–ночам.
Так я получил благословение от отца Антония и от матери церкви.
Потом мы уехали в Сан-Себастьян. Здесь мне стало казаться, что тыковка, моя осталась в Португалии, я стал брать уроки фламенко у лучшего музыканта города, и он меня хвалил, а потом я встретил  Кармелиту.
Она всегда была своенравна и горяча, словно танец, который она исполняла. Я сидел под платаном и учил очень сложный аккорд, когда она спрыгнула с  дерева ,прямо передо мной.
 И пусть она улыбалась снисходительно, и подшучивала надо мной, что я буду учиться еще лет двадцать, но это был ангел во плоти.
Черные гладкие волосы, черный бархатный ободок с алой розой, лукавый взгляд из-под длинных ресниц, белые шорты и золотистая  кожа. Она всегда останется для меня той пятнадцатилетней девочкой.
Мы будем уезжать в  близлежащие городки, я не брал от нее денег, подаренных ей дедом или матерью.
Она будет танцевать для туристов, а я играть  на гитаре. Мадонна, как она будет танцевать: словно разжигая в поле костер, сначала робко, еле заметное пламя, потом все выше и ярче, и уже фейерверком искр, которые попадают в самое сердце, рождая в нем любовь
Правда она очень быстро уставала, и когда потом мы шли с ней, к  автобусной остановке, взявшись за руки, рука ее была холодна, даже в  самый жаркий день.

Глава 4

 
Я собираю чемоданчик: красный жилет-чакетилья, малиновый галстук, и  туфли с рубиновыми пряжками.
Рубиновый цвет – это цвет губ моей любимой жены Кармелиты. Десять  лет назад мы рискнули, вернее она, своей жизнью, и на свет появилась наша дочь - Лусия. Вердикт врачей после родов звучал, как приговор: детей у нас больше не будет.
 Мой свекор,  даже не пришел в костел на крещение правнучки, не мог простить, что род матадоров  Ромиресов  прервался.
Арена, она манит восторженными криками болельщиков корриды и сладостными мгновениями славы!
Надо выйти и никуда не деться, я матадор, я здесь главный, я завершаю бой.
Но я страшусь,  страх, словно алая кровь на черной шкуре бычка, разливается в душе. Даже восторженные крики «Браво!»,  интервью в журналах и поклонники, все это не помогает. Тыковка неудачника, та самая из детства, я чувствую ее покачивание, и быки, кажется,  ее видят.
Я дал страху имя Аскальдо , так звали первого побежденного мною, в жестокой схватке, андалузского быка. Он умирал долго, его налитые кровью глаза с тех пор снятся мне, и я просыпаюсь в холодном поту, даже в самую жаркую ночь. Ужас ползет в ночи кровавым туманом, мешая спать спокойно, даже моей жене и  дочери.
Сегодня  моего врага зовут  Карлос. Вот как все это было.
 Бык, могучий, прекрасный в своей ярости и праведном гневе. Я уже всадил в него две бандерильи, и еще две, мои помощники.
Пурпурные капли падают на арену, глаза быка стекленеют.
Я иду за шпагой, орудием торжества смерти. Через мгновение бык очнется и наступит кульминация боя. Бык или человек! Я не убийца, я матадор. Я являю зрителю смерть в ее парадном виде. Ведь бой – это спектакль, только смерть самая настоящая и кровь тоже.
Время для меня остановилось, я должен попасть в  самое уязвимое место врага, оно не больше яблока.
Вошедшая до рукояти шпага убивает быка раньше, чем он об этом узнает. Продолжая порыв, туша его несется вперед, но это уже не крылатый порыв, а судорога трупа. Я не буду его мучить, как мучил Аскальдо, Карлос умрет мгновенно.
 Последний удар в этой   схватке. Бык  повержен.
А мой страх плакал, он  был побежден, до следующего выхода на арену, но он и смеялся, он верил, что однажды увидит, как песок жадно напьется моей ржаво-пламенной крови.
Ноги дрожат, я склоняю голову, зрители, кричащие от восторга думают, что это поклон для них.
Я кланяюсь тебе Карлос, ты помог в очередной раз выйти победителем в схватке, меня, с самим собой.

Глава 5

ЭТО началось после  боя с Карлосом. Весь вечер  было какое - то чувство недоделанных дел. Я позвонил  и спросил у ветеринара: «Карлос мертв?»
-Си, синьор Риккардо.
Душная жаркая ночь, сердце гулко стучит в груди, и я  просыпаюсь, лицо мое все в слезах, в глазах  багровый туман, мне кажется, слезы пропитаны кровью моего сердца.
Я встаю тихо, чтобы не разбудить жену выхожу в сад.
Луна, огромная  так близко к земле, что кажется, протяни руку и дотронешься до ее холодного света.
Тело невыносимо ломит, раскалывается голова, и я сжимаю ладонями виски и чувствую под руками, что-то мягкое, покрытое  ворсом,  словно бархат.
Спешу в комнату и в прихожей вижу свое отражение. Огромная голова быка  смотрит мне прямо в душу. Я, теряя сознание, пытаюсь понять: кто из них? Аскальдо или Карлос?
Утром жена будит меня и я, очнувшись, вижу ее прекрасные  глаза, в них пока еще только тревога, значит, она еще ничего не знает.
- Риккардо, что с тобой? Ты  вчера выпил? Надо было разбудить меня. Я бы помогла тебе добраться до дивана в гостиной.
 ЭТО будет случаться теперь в каждое полнолуние. Почти привыкаю и уже не теряю сознание от страха и боли, и уже вижу, что нет, это не мои поверженные быки. Я помню каждого их них, но у оборотня, мой седой хохолок на макушке, и  слегка косящий левый глаз, последствие  травмы полученной мной  в бою.
Я пойду в храм  и буду умолять: « Аве Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей». Но и молитвы, и отпущение грехов не помогли.
Однажды засидевшись в кафе, после концерта знаменитого музыканта фламенко, я почувствовал приближение приступа.
Успел выбежать на улицу и  добежать до поворота, а потом упасть на мощенную мостовую.
Надо мной светил фонарь, и тень на камнях была чудовищно огромной, я хрипел, как раненый бык, я умирал каждый раз, словно от шпаги матадора.
Я не услышал  шаги моей возлюбленной, моя Кармелита, смело приблизившись, присела на корточки рядом, ее прохладная ладонь легла на лоб оборотня, и пока луна не спряталась за тучи, моя жена, видела меня поверженным быком.
Кармелита узнала правду, и о, моя возлюбленная, готова была ради меня на все.
Мы покидаем огромный город и переезжаем в поместье ее деда.
 Огромный участок земли, поля, где в полнолуние, я прячусь от моей Кармелиты и дочери Лусии.
Наша, Лусия. Наш маленький ангел, зеркальная  копия моей  Кармелиты
Я помню, как  в три года она примеряла шляпу матадора – мотеру. А в пять просила, отвезти ее в школу, где учат побеждать быков, и горько плакала,   когда я ее обманул, сказав, что в нее принимают только мальчиков.
Но тут снова вмешался дон Ромирес, он стал учить правнучку сам. Пластику она, конечно, унаследовала от  матери, отвагу от деда, а от меня ей достались лишь каштановые кудри.
К десяти годам она уже смело могла называться  новильеро, и могла бы противостоять бычку - трехлетке.
Вся душа моя  восставала против этих занятий, я видел, то, что для нее это перестает быть игрой, и может стать делом всей жизни.
Жена пыталась отдать ее в школу для танцев, но там Лусия в первый же день игрушечной шпагой поранила двух глупышек, пытавшихся с ней подружиться.
Иногда моя девочка пугала меня своими поступками:
 Она сидит у телевизора и смотрит бои с быками, и я слышу ее учащенное дыхание. Когда я переключаю канал, мой маленький ангел превращается в фурию, катается по ковру и рвет свои прекрасные  локоны.

 Глава 6

В поместье, я  снова играю по вечерам на гитаре, Кармелита и Лусия танцуют, мы не хотим, чтобы наша дочь стала матадором. Забыть, как страшный сон арену, кровь и стоны поверженных быков.
Сегодня опять полнолуние,  я заранее ухожу, как можно дальше от дома. Под наш огромный платан, и я прячусь в его тени и  чувствую начало приступа.
Луна кораллового  цвета, поднялась высоко,  и спрятаться от нее уже невозможно.
По телу сначала проходят судороги, начинает невыносимо, до тошноты болеть голова, а потом по жилам  струиться не кровь, а лава.
Я раздираю ногтями кожу, так хочется, чтобы наступило забвение, чтобы кипящая  кровь или что там, в этот час течет во мне, выплеснулась наружу.
На  губах привкус крови и ее запах, тот самый, что на арене, когда тебе рукоплещут, а ты вдыхаешь запах бойни, теплой крови, только что убитого тобой быка..
Я закрываю глаза и сквозь боль, и ужас слышу легкие шаги. Моя Кармелита, любимая, ты здесь!
Сквозь пелену боли я вижу не жену, а мою Лусию.
На ней мой красный  плащ-капоте, в руках шпага ее деда. Его приз  за сотого быка, посеребренная шпага, с длинным и узким лезвием.
Дочь убрала свои кудри под шляпу
Я машу ей рукой – уходи, уходи отсюда!
На траве растет тень моей бычьей головы, рога причудливо извиваются.
- Ты сказал отец, что я никогда не стану матадором?
- Да, солнышко. И это правильно. Ты девочка, ты цветок нашей любви.
- Наверное, ты прав. Вы все правы! Но своего быка я все равно убью!
И она, изящно повернув кисть руки, делает выпад и пронзает мое сердце.
-Ты победила, Луисия – шепчет Риккардо.- Ты  стала матадором. Я горжусь тобой.
Над долиной проноситься  предсмертный рев   быка.
Кармелита вздрагивает во сне, но засыпает снова.
Багряный   рассвет и капли крови на траве.
Маленькая девочка целует холодные губы отца-оборотня.»

 Глава 7


- Еще вина  синьор?
-Нет, спасибо. А каков финал?
- Донья Кармелита уехала с дочерью за океан. Поговаривают, что учиться балету.
Я прощаюсь с барменом и спускаюсь в долину, привратник, оповещенный о моем приезде, открывает кованые ворота, но я иду не к дому. Старый платан манит меня своей тенью.
Я сажусь под него и пытаюсь представить, что я Риккардо, бык-оборотень, и  так в грезах засыпаю.
- Синьор да не верьте, вы этим сказкам, просто местные не хотят, чтобы дом покупали пришлые иностранцы, вот и придумывают ужасы, - за ужином убеждает меня управляющий.
Я иду с ним в дом, где со старинных портретов смотрят на меня поколения ушедших непобежденными матадоров. За витринами золотые и серебряные шпаги, награды на бархатных подушечках.
А вот и он, синьор Риккардо, седой хохолок, правда, глаз на портрете не косит. Красавица Кармелита, и девочка – сущий ангел.
Конечно все враки, умер человек от инфаркта, каково это, бояться каждый день годами, когда каждый бой, как последний.
Мне за умеренную плату разрешают остаться на ночлег, я засыпаю мгновенно, так утомило меня андалузское солнце.
 От хамона съеденного за ужином, просыпаюсь в жуткой жажде, и бреду в полусне на кухню, и возвращаясь теряюсь в поворотах, и не  нахожу дверей своей спальни.
В полумраке, в незнакомом доме, ищу выключатель и натыкаюсь на зеркало. В окно светит луна, ах да сегодня полнолуние, и, о, ужас, присмотревшись, вижу в зеркале голову быка. Пересыхает в горле, я вижу свое белеющее в зеркале тело и гордую голову черного быка, кричу диким голосом, и бегу, не понимая  куда.
- Синьор, что случилось? – В доме комната за комнатой зажигается свет, управляющий находит меня забившимся под кушетку.
Утром я стою у того самого зеркала, голова быка и днем отражается, это всего лишь трофей, повешенный на стену.
Но дом я все- таки не снял в то лето.
Перед отъездом посещаю местное кладбище и кладу алую розу на могилу матадора Риккардо Ромиреса, так и не ставшего знаменитым музыкантом.
45 Мышиный король. ироническая сказка для взрослых
Елена Свит
Здравствуй, мой мальчик! Ты  пришел за новой сказкой? Я  не в духе сейчас... Мой садовник уничтожил побеги пассифлоры!  Этот неуч, принял их за усики сорной травы! Ты знаешь, сколько нужно растить пассифлору?
 Как долго... и как,  действительно, «пассивно»  проклевываются её ростки ! Ты можешь съездить  это время в кругосветное путешествие и вдоволь налюбоваться ею, где-нибудь в Северной Америке, вернуться , но так и не увидеть  ни одного ростка в своем собственном саду!
  А к тому времени,  когда она, наконец, соизволит  явить миру хотя бы росточек – ты уже будешь нуждаться в ее успокоительных свойствах, потому, что  негодяй - садовник доведет тебя до полного  катарсиса!
 Но ты прав, мне нужно успокоиться... поэтому садись и слушай:
                          Я расскажу тебе поучительную историю... Ты любишь поучительные истории? По глазам вижу, что - нет... А других я не знаю, прости...
 Все истории становятся поучительными рано или поздно.  А сказки, - тем более.
 Помню, как плакала из-за  беспечности Красной Шапочки в детстве.
 Но... когда уже взрослую, очередной Волк приглашал пройтись самой короткой дорогой -  уже знала, что она неизменно приведет в его желудок, как бы  мне не хотелось длинных и витиеватую дорог к сердцу !
 Но...мы отвлеклись...
            Я продолжу, если ты готов слушать...
         Много - много лет назад , не так давно,  как в сказке про драконов, но в то историческое время, когда земля была поделена  на многочисленные королевства, в семье придворного лекаря  родился мальчик. Он появился в не лучшее для этого события время: война с соседним государством- черной тучей нависла  над каждым двором, но можем ли мы выбирать, в каком тригоне и под каким созвездием сделать свой первый вдох?!  Матери уже шел пятый десяток, а  пара  так и оставалась бездетной...  Дети рождались ...умирали  - обычное явление для того времени. Но мальчик выжил.  Стал ли он любимцем в семье? Нет... То упорство, с каким родители хотят   иметь детей  - еще не подтверждение того, что их дети будут окружены неистощимой любовью.  Взор матери был направлен  только в псалтырь... Любовь к Богу- победила в ней все иные формы любви... Отец  же,  мальчика - придворный лекарь, был вечно занят и  буквально сбивался с ног от усталости на службе. Король страдал грудной жабой и очередное проигранное сражение выражалось сильнейшей болью за грудиной. Волнения угнетали его кровь. Она становилась черной и вязкой, как мазут. Ее приходилось "пускать", дабы облегчить  давление  внутри вен...
 Зачем королю нужны были войны? Земли в королевстве хватало и было даже с избытком. Подданные не бедствовали. Конечно, городской и деревенский люд  терпел лишения, но достаточно  было  Королю закрыть ставни окон - и эта проблема переставала существовать. Через витражные стекла солнечный свет проливался библейскими сюжетами... Правда,  они потеряли свою остроту за сотни лет, и Король не вникал в их назидательную суть. Его беспокоила только  собственная сгущающаяся кровь... Ее пускали так часто, что у королевы возникли серьезные опасения, что монарх умрет от обескровливания...
 Ты спрашиваешь, куда девалась  королевская кровь, после  кровопусканий?  Придворный лекарь уносил ее домой. Боже мой, его дом - был превращен в лабораторию!

 Препарированные лягушки, мыши и даже кошки! Этот живодер  был умалишенным! Но считал себя гением... Может ли умалишенный быть гением? Только так, мой мальчик... только так... Все дело в терминологии. В те времена умалишенными - называли  людей странных, не  похожих на всех. Сейчас  эти люди имели бы однозначный диагноз - шизофрения. Сама по себе болезнь не хороша, но ее действие - основа многих гениальных открытий...
            Лекарь искал  в крови птиц и животных искомые частицы, которые наделяют, внешне похожую кровь - исключительными свойствами вида .
 Искал и не находил ... Микроскоп имел малое разрешение и не позволял заглянуть дальше красных кровяных телец. Лекарь делал многочисленные записи в амбарной книге. Датируя королевские кровопускания и скрупулезно замеряя количество крови  мензуркой в своей лаборатории.
 Он жил при дворе. А иметь лабораторию дома - было опасно для жизни! Но разве можем мы отказаться от того, что делает нас одержимыми !  Вход в лабораторию вел из его личных покоев и был спрятан за шпалеры. Но даже, если бы кто-то и обнаружил его - четыре замысловатых итальянских замка - надежно скрывали содержимое от посторонних глаз.  Лекарь работал  глубокой ночью, когда весь дом уже спал .
 Зловещие эксперименты не прекращались . Он соединял законсервированную кровь монарха - то с кровью мышей, то с кровью выпотрошенных кошек, то лягушек. Глаза его горели... он представлял, как вольет адскую смесь, мучающемуся от приступа королю ...
 Лекарь не хотел его убивать..О, нет! Он хотел его  УНИЖЕНИЯ в собственных глазах!!
 Ведь лишь он один знал бы  ужасный секрет:В ЖИЛАХ МОНАРХА - КРОВЬ МЫШИ!... А-ха-ха!  Как  веселила лекаря эта дьявольская мысль! 
 Очередная порция мышиной крови - за невыплаченное жалованье - должна  была наполнить вены монраха во время ближайшего приступа...О...! Он сумел бы сделать это незаметно! Измученный -  король всегда лежал, закрыв глаза, ослабев после кровопускания.
            Ты спрашиваешь, какую роль играл в этой истории мальчик?  Настало время рассказать и о нем.
             Мальчик к этому времени был уже достаточно взрослым. Ему исполнилось пятнадцать.  У застенчивого юноши  не было друзей, единственно, с кем он был близок - его безумный отец. С ним было интересно.  Склянки и приборы... инструменты  для операций ... беззащитные и  агонизирующей в последней стадии опыта -  животные... Все это жутко  увлекало юношу. Но  никогда  отец не позволял прикасаться к инструментарию...Только роль стороннего наблюдателя.  Сын -  единственный, кто был допущен, но и он не был посвящен   в инфернальные фантазии лекаря...
        В тот день дождь лил так, что казалось он пробьет крышу. Молнии сверкали на черном небосводе, предупреждая о беде. Громовержцы, как будто предупреждали: "Одумайся! Грешен!"
        Прислушиваться к взбесившейся природе - не было времени. Король проиграл очередное сражение... Казна - пуста, жалованье обещали заплатить только после победы... Но как побеждать с такой армией?
        У лекаря была своя точка зрения на дислокацию королевских войск. А генералов  он неоднократно лечил от дурных болезней и знал, что они больше заняты любовными утехами,  на отвоеванных территориях, чем подготовкой плацдарма для укрепления королевской власти.    
        " Ослы! Их место под юбками кухарок, а  не на поле брани! Толстопузые сластолюбцы, готовые бросить свои штандарты у порога трактиров!"
 Ему виделось блестящее будущее сына: непременно военачальником всех королевских войск - блестящим и непобедимым полководцем.  Но юноша мечтал стать лекарем. И прикасаться к ручке принцессы - королевской дочери. Слушать в стетоскоп трепыхание ее сердца через расстегнутый лиф корсета. И любоваться розовым язычком, заглядывая в открытое горло...Ах, этот язычок. Она показала его однажды, дразня...
Сын лекаря готов был продать родину, то бишь королевство (кстати,  ты не знаешь сколько оно может стоить?) единственно, за возможность заглянуть принцессе в ротик..
Ах, как он мечтал вылечить короля от грудной жабы и в награду получить полкоролевства!
 С гарантированным сертификационным обменом на руку принцессы.
 Растроганный король, конечно, оставит приказ без изменений, а принцессу отдаст просто так, то есть даром... Все это могло  произойти, только в одном случае - его отец уходит со сцены. Юноша не знал пока, при каких обстоятельствах,  это  могло осуществиться.  Старик был крепок. Он впрыскивал себе пуповинную кровь  новорожденных .  В королевстве так часто рождались дети! Что, собственно,  и помогало королю вести бесчисленные войны...люди в королевстве не заканчивались никогда!   Стволовые клетки  укрепляли  жизненные силы старого безумца многократно.
                Итак, лил дождь... свет от восковых свечей трепетал на стенах лаборатории.  В склянках, стоящих рядом со свечами,  зияли  вспоротыми животами мыши и лягушки. Находясь здесь, юноша всегда чувствовал странное возбуждение
 Лекарь сидел к нему спиной и сливал в колбу кровь из разных склянок.  Он что-то бормотал скороговоркой.  Отчетливо слышно было только  два слова "Мышиный король!"
 - Ты чем так взволнован, отец?! - и юноша подошел к столу, заглядывая через плечо лекаря.
 -Ничем! Сиди в углу и не задавай глупых вопросов, или я  закрою за тобой дверь!- и лекарь продолжил кровосмешение.
 Любопытство  заставило юношу отвлечься от собственных фантазий и, бесшумно ступая, двинуться к столу.
 Обычно старик не слышал его... Он погружался в свои опыты и становился глух к внешним раздражителям. Но в этот раз, он рявкнул с такой силой и злобой ,что  юноша  впал в ступор:
 - Вон!!-орал лекарь,- Вон из лаборатории! Мне недоставало только твоих любопытных глаз и ушей! Займись строением тараканов! В прошлый раз ты уверял меня, что тараканья жизнь длится еще десять  секунд после вскрытия! Опровергнуть ли мне это, или ты сам  посмеешься над своими чудовищно-скоропалительными  выводами?
      И вдруг, старику сделалось плохо...Он осел, кряхтя и охая... Лицо стало мертвенно - бледным. Он жадно ловил воздух и не мог вдохнуть. Сквозь посиневшие губы, еле выдавил "Иглу!" 
Дрожащими руками, юноша открыл,  сделанный из палисандра футляр и вынул из бархатного ложа шприц. Шприц  с детства был запрещенным предметом. Его нельзя было брать в руки, тем более играть, но  мальчик тайком  прикасался к нему. Тугой поршень выталкивал воздух в рот и, со свистом, нагнетал его обратно. Эта забава была любимой ...
      Лекарь упал на пол и был без чувств...
"Впрыскивание пуповинной крови! Вот что может спасти его!" -  Бедный мальчик! Он так хорошо знал приемы непрямого переливания! Та кровь, над которой только что колдовал  отец -  легко вошла в вену...
      Странную и роковую роль, играют, подчас, окружающие нас вещи... Те мыши, которые еженощно мешали своим шуршанием  королевскому сну... стали  невольными донорами его же королевского Величества...
       Лекарь,  на секунду открыл глаза и, агонизируя,  прошептав:  "Мышиный король" - умер...
Было ли это горем для мальчика?  Нет... Выросший  в затворничестве  лаборатории - он не умел испытывать чувства страдания. Ежедневно видя, как отец безжалостно препарирует несчастных животных - не имел ни малейшего представления о нем.
       В той истории  не все  так драматично...
Через четыре года, став  придворным лекарем, он - таки  получил в жены принцессу - за разработку простого, но эффективного средства от грудной жабы: настойки из смеси ягод калины и боярышника. Король не то что бы стал прекрасно себя чувствовать, но приступы отпустили его... Вдобавок он, по настоянию своего лекаря, сел на диету и отменил поздние ужины. Королевский парк расширили еще на десять гектаров.  А терренкур проложили замысловатым лабиринтом. Всякий раз лекарь прятал бутылочку с чудодейственным настоем (секрет изготовления которого он, естественно, держал в тайне) в разных петлях терренкура. То в дубовом дупле, то под корягой, в виде головы буйвола, то в сусличьей норке.
       Королю так нравилось  заниматься "кладоискательством",  держа перед собой план, нарисованный лекарем, что он совсем забыл о войнах  с соседними государствами...
       И в этом блаженном состоянии, он вряд ли бы смог ответить что-либо вразумительное на вопрос : зачем  государству нужны соседние территории, когда так приятно и увлекательно  искать клады на собственных терренкурах?
46 Последний парад
Ян Кауфман
"Это нужно — не мертвым!
Это надо — живым!"
       Роберт Рождественский.


Как мы радовались этой долгожданной Победе в мае 1945! Только не все пришли с войны. А у каждого вернувшегося была своя судьба, и для многих она оказалась слишком трагичной.
 …
Отгремела война орудийным огнём,
по домам солдатня повалила…
Отшумела война майским солнечным днём,
да по-разному всех наградила:
кто с трофейным добром, прихватив всё что мог,
кто слепым, кто глухим возвратился,
кто на двух костылях, а кто вовсе без ног
на дощечке домой притащился…

С каждым годом всё меньше остаётся людей, помнящих то множество изувеченных калек, появившихся на улицах в конце сороковых годов, после окончания войны. Нищенски одетые, порой никому не нужные, при орденах и медалях, их можно было увидеть полупьяными, распевающими свои трогательные песни на вокзалах, в электричках, торгующих иголками, сигаретами и семечками на рынках. На работу таких калек не брали, а ничтожную инвалидную пенсию они моментально пропивали. Эти безымянные, полуголодные жертвы войны, которые раньше шли в бой "За Родину, за Сталина!", вынуждены были теперь просить милостыню у тех, кого защищали.

Растеклась по России безногая рать,
благо, рук хоть осталось по паре…
На «сто грамм» не жалейте им, братцы, подать –
пусть забудутся в пьяном угаре…

Говорят, что Сталин, однажды проезжая по Москве и увидев большое количество инвалидов на улицах, недовольно бросил, сидящему рядом Лаврентию Берия: «Зэмляк! Ты что, сам нэ выдишь, во что прэвратилась сталыца?»
 
«Больно уж много их воротилось с войны! –
порешила кремлёвская клика, -
Да кому они нынче такие нужны?!
Пусть исчезнут без шума и крика!»

И вмиг по всей стране, от Валаама и Соловецких островов до Воркуты, за высокими стенами Кирилло-Белозёрского, Александра-Свирского, Горицкого и других монастырей появились специальные лагерные зоны, куда насильно помещали калек. У них отбирали паспорта и солдатские книжки, фактически переводя в статус ЗК. В лагерях царил полный беспредел охраны. И всякий, попавший туда, осознавал: "Это конец - тупик! Дальше - тишина!"
Зато улицы центральных городов вмиг очистились от жалкого вида инвалидов. И кто тогда задумывался: куда делись эти человеческие обрубки на самодельных, наспех сколоченных тележках, эти безрукие и слепые?!
Когда же зоны были переполнены и очередных калек некуда было помещать, Лаврентий Павлович со свойственными ему цинизмом и жестокостью использовал опыт Красного Террора 1917 года, когда уничтожали священников и пленных. 
И старые, давно списанные баржи, набитые бездомными инвалидами потянулись на север, к океану... Только назад они почему-то никогда не возвращались.

Поднимая волну тупой грудью своей,
за буксиром баржа в ночь глухую
от родных берегов, без сигнальных огней,
уходила во тьме в даль морскую…

Волны раскачивали старую баржу так, что казалось – вот-вот она перевернётся. Глубокий, плохо задраенный трюм, заливало морской и дождевой водой. Много часов назад охрана загнала всех инвалидов на борт баржи, и теперь тягач не спеша, с трудом тащил её прочь от Соловецкого берега, туда - в сторону Баренцева моря…

В тёмных трюмах её уже нечем дышать.
Да и нужно ль дышать им, убогим?
Провожает сынов своих Родина – мать
под конвоем надёжным и строгим…

Свист встречного пронизывающего ветра в пять баллов заглушал и рокот мотора, и плеск волн. Сколько их, инвалидов войны, безногих, безруких и слепых лежало сейчас вповалку на грязной мокрой соломе? Чтобы утолить жажду, некоторые пили грязную жижу, болтающуюся на самом дне баржи. Иные пытались жевать солому, чтобы каким-то образом набить желудки, обманув чувство голода. Других, страдающих от качки, тут же выворачивало… А ветер всё крепчал, и тягач уже не мог побороть стихию. Послышалась команда: «Отдать буксировочный трос!»

За буксиром баржа, а за нею… беда
пенным следом бурлит за кормою…
И… вдруг хлынула в трюмы морская вода,
лижет стенки седой бахромою…
Вот её уж по грудь, вместо ног-то …культи,
так за них «на сто грамм» нам давали…
И по борту ногтями – скреби, не скреби –
«Всё, братва, мы своё отгуляли!
Отгуляли своё, защищая страну,
у врага на пути встав преградой!
Так, неужто, за это идти нам ко дну
за последнею нашей наградой?!»

Чья-то гармонь надрывно, захлёбываясь, играла марш «Прощание славянки». Баржа, задрав нос, медленно погружалась в пучину…

Светлой памяти тысяч невинно загубленных в период с 1946 по 1951 год...
47 Встреча со звездой
Ян Кауфман
Юбилей известной газеты отмечался в одном из музеев Манхэттена.
Вдалеке, на небольшой эстраде, музыканты чуть слышно наигрывали какой-то незнакомый блюз.
Мягкий свет бра создавал интимную обстановку в искусно оформленном банкетном зале, уже наполовину заполненном знаменитостями и гостями. Расставленные вдоль стен столы с разнообразной снедью, ароматными разносолами и выпивкой, аппетитно манили…

Я увидел её, сидящей в кресле.
Нельзя сказать, что она была красива, но это было само совершенство пропорций и форм, сама гармония женственности.
Знакомая улыбка, внимательный открытый взгляд и строгий брючный костюм, подчёркивающий стройную фигуру, позволили мне интуитивно угадать в ней не только известную актрису и певицу, но и женщину необычайно скромную и одинокую. Она чем-то притягивала меня, словно от неё исходили какие-то загадочные флюиды…

Гости, толпившиеся вдалеке, бросали на неё любопытные взгляды. Но её это, по-видимому, не очень и волновало. Она сидела, положив ногу на ногу, не обращая на окружающих никакого внимания и не моргая, с интересом рассматривала музыкантов.
Долгие годы работы на эстраде и в кино, полученные Оскары и десятки других известных наград выработали у неё привычку не обращать внимания на любопытные взгляды многочисленных поклонников.
Мне даже показалось , что она, словно уловив мои мысли, как-то по-особому взглянула на меня, будто почувствовав во мне своего собеседника.
Да, вероятно, и знаменитости бывают порой одиноки, - подумал я и сел поблизости, стараясь не нарушить её раздумий. Несмотря на исполнившиеся 64 года, выглядела она прекрасно. Конечно, это результат вегетарианской диеты и увлечения гимнастикой и теннисом. Но мало кто знает, сколько труда и усилий в жизни приложила она, чтобы, в конце концов, стать мировой знаменитостью!
Вечер подходил к концу.
Внезапно зал наполнился завораживающей мелодией "Хелло Долли".
Я хотел предложить знаменитой соседке выпить со мной хотя бы чашечку кофе, чтобы услышать её замечательный голос, но она молчала, целиком погрузившись в музыку, в воспоминания, и мне было как-то неловко мешать ей.
Однако я чувствовал, что нам обоим было интересно друг с другом даже без слов.
Вот так мы и сидели молча, слушая затихающую музыку.
Уже начали гаснуть светильники, музыканты укладывали инструменты, и публика медленно покидала зал.
Уходил и я.

А она, моя молчаливая собеседница - Барбара Стрейзанд, продолжала одиноко сидеть в большом опустевшем зале Нью-Йоркского Музея восковых фигур мадам Тюссо.
48 Сказка о даре писать картины
Лариса Вер
У одного трактирщика был очень упрямый сын – ни в какую не желал продолжал продолжать дело отца! Сколько ни бился отец, чтобы научить сына вести хозяйство, привлекать новых клиентов, управлять кухарками и конюшенными, сын убегал на берег реки с кисточками и бумагой. Он любил рисовать! Пейзажи, портреты, натюрморты…. Часами просиживал, вглядываясь в ажур белых облачков на небе, бегающего ребенка, вкусное яблоко на подносе.
- Артур, кто же поможет мне, когда я стану старым и немощным? – с горечью восклицал отец. Но ответа не получал.

- Не переживай, сосед. Сейчас у него есть божий дар – видеть то, что другие не видят. Показывать людям красоту не каждый может, - сказала старая мудрая женщина, - пока он не обидит небеса и чистую душу – дар будет вести его по жизни. Жди….

Парень вырос красивый, девушки заглядывались на Артура, но он не имел желания жениться. Влюблялся в красоту хорошеньких соседок, писал их портреты, дарил букетики, но ни одна не тронула его так, чтобы коснулась души.
Однажды он увидел странную девушку. Она торговала пирожками на углу площади. Видно было, как замерзли на ветру тонкие пальцы. Невзрачная юбка промокла и прилипала к ногам, прядь иссиня-черных волос выбилась из-под шляпки и развевалась на ветру. И все же в фигурке чувствовалась скрытая сила и внутренняя красота, несмотря на то, что она бедно одета и замерзла.
 
- Милая, пойдем со мной – я угощу тебя горячим медовым напитком, - обратился к ней юный художник.
Девушка вздрогнула от его прикосновения. И почему-то не повернулась в его сторону.
- Спасибо, сударь! Мне уже скоро уходить...  Лучше купите последние пять пирожков! – Только тут парень догадался – она незрячая! Синие, большие глаза, опушенные черными длинными ресницами, невидяще смотрели вдаль.
- Я – художник. Мне очень хочется написать твой портрет. Моя мастерская неподалеку. Я приду завтра за тобой. Это лучше, чем на ветру стоять…
- Нет. Мне надо продавать пирожки, иначе нас с сестрой выгонят из комнаты.

Три месяца художник ходил на площадь. Писал портрет юной продавщицы издалека, не подходя. Из-под его пера выходили чудесные картины! Будто образ девушки давал его творческому вдохновению свежий глоток каждый раз, когда он брался за кисти… Девушка всегда чувствовала пристальный взгляд, но никогда первая не заговаривала с художником. Картины же были нарасхват. Юное лицо на фоне облаков, горячие пирожки в ладонях, поздняя зима - любой сюжет оживал от улыбки незрячей вдохновительницы художника. Артур купил себе новый костюм и обзавелся богатыми друзьями, с которыми часто засиживался в пивном трактире.

 Однажды слепая девушка пришла заплаканная. Сестра заболела, а денег на лекарства не хватает. Двое их осталось на белом свете, помочь некому… Артур купил все необходимое, доктора позвал, меда принес и парного молока. Жили сестры в крохотной комнатке под крышей в доме у мельника. Холод просачивался через все щели, ветер со снежинками гулял по пустой комнатушке. Артур даже не предполагал, что в таких условиях могут жить две юные девушки. Пообещал пристроить их в трактир к отцу на работу молодой художник. А  уходя, резко бросил пару грубых слов жене мельника, отругав их за бесчеловечное отношение к постоялицам. Но уже вечером забыл свои обещания, увлекшись новой идеей.И даже не съездил к отцу….

Через неделю друг пригласил Артура в компанию на охоту и, кроме того, для художника там совершенно очаровательный  зимний лес. Он совсем забыл о двух несчастных сестрах.  Слепая девушка не тронула струн юношеской души, его помощь шла не от любви, а от потребности новых впечатлений. Лесные приключения удались на славу! Только вот краски и кисти не желали слушаться хозяина – не работалось ему в охотничьем домике. Не хватало легкости его пейзажам зимнего леса. Но и расстраиваться по этому поводу было некогда молодому художнику: он открыл для себя охоту.  Когда через неделю они с другом вернулись, он и не вспоминал бедных сестер. Лишь весной случайно на дружеском застолье заговорили о двух несчастных девушках, которых настигло горе – мельник выгнал их из дома в самый лютый мороз. Куда они ушли, кто приютил сирот – никто не знал….
Закончились картины, написанные в период вдохновения. Иссякли монеты в кармане художника. Разбежались новые приятели, которых он угощал на вырученные от картин деньги. Не сразу парень осознал, что это была ненастоящая дружба. А тут новая напасть: не мог он больше рисовать! Не получались ни портреты, ни натюрморты, ни пейзажи…. Будто кончился его дар видеть прекрасное.  Только во сне ему стала все чаще мерещиться тонкая замерзшая фигурка на ветру с пирожками в корзинке….

Пришла весна. Художник не хотел за деньгами к отцу обращаться. А сам почти не выходил из мастерской. Пытался писать, рвал холсты, снова брался за кисти, пробовал, рвал и так сутки за сутками… Вот уже апрель постучался капелью, день стал прозрачнее и длиннее. Как-то трактирщик сам приехал к сыну. Увидел, как жалко выглядел Артур, как холодно и голодно у него в квартире.
- Что случилось? – воскликнул отец. Пейзажи сына несколько месяцев назад дышали ясностью неба и свежестью красок, портреты передавали суть человека.  И, хотя трактирщик не хотел смиряться с тем, что сын не пошел по его стопам, он признавал наличие таланта у своего наследника. Теперь на всех набросках царило уныние. А парень исхудал, глаза ввалились, уголки губ опустились как во время тяжелой печали.
- Фортуна отвернулась от меня, отец, - грустно сказал Артур.
- Вспомни, быть может, ты обидел ее, - сказал пожилой трактирщик.
- Как? Разве можно обидеть вдохновение? – удивился художник….

И лишь, когда отец ушел, Артур вспомнил о двух бедных сестрах, которым обещал ночлег и работу у отца. Наскоро собрав дорожную сумку, он бросился искать их. Обошел весь город, спрашивал каждого встречного человека. Но никто не знал судьбы двух сирот. Тогда он поехал в соседний большой город, куда часто уезжали бедняки в надежде найти работу. Там, на вокзальной площади сразу бросилась в глаза грустная фигурка в стареньком платье. Девушка не продавала пирожки, она тихонько пела жалобную песню. А ее сестра рядом чистила обувь на ногах купцов и торговцев.

- Как долго я вас искал! – воскликнул художник.
- Что Вы, сударь! Зачем искать нас? Мы вам не нужны…, - молвила тихонько слепая девушка.
- Я очень виноват. Подвел из-за своей глупости и равнодушия, ведь именно из-за меня вас выгнали на улицу! Простите мое неразумное поведение. Поехали со мной.

Долго не соглашались девушки поверить снова молодому человеку.

Но к вечеру он уговорил их. Трактирщик взял сестер на работу. У слепой девушки был чудесный голос, и она пела каждый вечер в трактире, привлекая все новых посетителей. Сестра стала работать на кухне. У молодого художника получилось наладить отношения с красками и холстами: он понемногу стал снова писать… Но все больше ему хотелось не творить картины, а помогать отцу, чтобы видеть и слышать прекрасную слепую девушку.

- Ты - моя муза! - сказал однажды Артур незрячей девушке. Через год они поженились.
49 Хвостатые пришельцы
Владимир Погожильский
Между деревнями Кусакино и Собакино ближе к утру, с третьими петухами, приземлился НЛО. Что, собственно, никого  особенно не удивило. Тем более, что многие еще спали, не разбуженные мычанием недоенных коров. А те, кто не спал, например Вася Кусакин, давно были готовы к такому событию. Можно сказать, ждали со дня на день. Не в этом месяце, так в следующем.

Деревни обе находились в Пермском крае, который, как известно и научно доказано, давно облюбован гуманоидами в качестве места приземления. Стык континентальных плит, тектонические разломы…  А  может потому, что здесь отличные леса, свежий воздух и мало шансов свалиться прямо на автомобильную пробку или крышу многоэтажки. Если, конечно не угодить  прямо на Пермь или, к примеру, на Лысьву. Там  и в заводскую трубу или в бессемеровский конвертер запросто можно  влететь.  Опять же народ продвинутый - давно ждет межпланетного контакта и внутренне к этому готов. Тем более, пробные залеты вроде как бы были. Правда, один селянин обмишурился, приняв присевшего по нужде под елкой лесника за гуманоида. А что? Зеленый,  меньше метра, конечности от головы к земле спускаются, глаза выпучены... Да и полумрак под елью, поди разбери...
Сами понимаете, при попытке селянина вступить с мнимым пришельцем в диалог, он получил краткую, но емкую характеристику собственной личности и точное указание куда и каким способом следовать дабы избежать негативных последствий контакта.

Деревни при советской власти входили в один колхоз, а при антисоветской - в одно товарищество по совместной обработке земли. Название малость другое  а так ничего ровным счетом не изменилось.
В деревне Кусакино у всех жителей была фамилия Кусакины. При зтом они вовсе не были очень уж близкими родственниками. Просто, когда во время оно выдавали паспорта всех по названию деревни и записали. В деревне Собакино, что километрах в трех от Кусакино, аналогично, все были Собакины. Если какая Кусакина выходила замуж за Собакина, она становилась Собакиной и перебиралась к мужу в одноименное поселение. Или наоборот. Правда, в  Собакино жил приезжий зоотехник по фамилии Хавкин, но все были уверены, что он Гавкин. Еще там обитали и трудились в конторе бывшие горожане директор Свирепко и незамужняя бухгалтерша Звонкая. Но и они никак не портили общей кинологической картины.
Здесь любили собак и, против деревенского обыкновения, держали в каждом дворе по две-три, И не всегда свирепых дворняг. Часто попадались совсем городские псины- охотничьи вислоухие и домашние, почти болонки. А местный умелец дед Архип даже вырезал из коряги скульптуру собаки и поставил ее перед правлением. “Чтоб утром на планерке сильно не собачились”  охотно пояснял скульптор – самородок.

Вася Кусакин быстренько оделся, натянул резиновые сапоги, чтоб не измочиться в росе, и двинул к месту приземления. Меж описаными выше населенными пунктами, на лесной опушке, недалеко от проселка, на тонких ножках стояла тарелка. Вася сделал все как положено - подошел метров на двадцать, встал прямо, обратил лик к солнцу и сложил ладони рук перед собой как индус. Мол, привет вам залетные гости вселенной от детей Солнца! 
Некоторое время инопланетяне наблюдали за Васей. Потом незнамо откуда появилась собака с ошейником. По виду не то дворняга, не то беспаспортная овчарка. Вася, чтобы не испортить церемонии, не меняя позы, громко сказал «Пшел вон!». Овчарик,  напротив, остановился перед ним и стал его внимательно рассматривать.  Хотел было Василий бросить в собаку придорожным камнем, уже подобрал, но тут раздался голос:
- Приветствуем тебя, житель Земли! Помаши рукой, если ты разумное существо!
Вася слегка оторопел, но помахал.  Потом набрал воздуха и произнес:
- Привет вам гуманоиды! Я Вася! Живу в деревне, работаю трактористом. Выходите, не бойтесь, мы мирные люди, инопланетян не обижаем!
- Зачем же ты взял камень? – спросил голос
- Да это не про вас! Собака тут бездомная мешается. Хотел пугнуть, - признался Васятка.
- Вася! –сказал голос – я парламентер. Говорю с тобой. Я собака! Понял ли ты меня, человек?
- Ни фига себе! – подумал Василий и слегка растерялся.- Чуть парламентера не зашибил.
- Ты че? Говорящая собака, што-ль? Пардон, конечно, я и не подумал вооще… Ну и дела! Абзац, как говорится.
- Рьен, насинг, нихтс, ниц, ничего... ниче...,  - ответил парламентер, - мы разумная цивилизация собак. И наш разум выше гуманоидного. Но мы их, гуманоидов, не обижаем, дружим. Говори, пожалуйста, на одном земном языке, переводчик сбивается. 
- Извиняюсь, - сказал Вася, - а кто разговаривает-то? Чтой-то ты пасти не разевал!
- Так у меня речевой аппарат, который ты за ошейник принял.  У нас ум что надо, а голосовые связки не развиты. Не гавкать же на тебя!
- И то правда!- согласился Васек.- А то б я с испугу  и звездануть мог чем ни поподя.
- Вася, - сказал пришелец, – у нас научная экспедиция. Ищем дальних предков разумных собак. А у вас тут обозначена деревня Собакино. Там что, много примитивных древних собак живет?
- Ну, уж не такие они и примитивные,  - слегка обиделся Васек. – И совсем не древние. Ишшо какие резвые! А, в общем-то,  я в скотине не сильно разбираюсь. К зоотехнику вам надо. Гавкину.
- Знаешь  Вася, мы шум поднимать не хотели бы, неизвестно как ваши люди и собаки нас встретят. Не мог бы ты Гавкина к нам пригласить на переговоры?
- И то верно, чужую собаку наши порвут, не поглядят что умная,  - согласился Василий. -  Коли подождете малость, после планерки Гавкина приведу. Он тока дояркам хвосты накрутит.
- А что, у доярок есть хвосты? Они к какому виду относятся?
- К очень даже симпотному виду –девки большей частью. А про хвосты – это так говорят. Бесхвостые они, человеки. Коровы - другое дело. Те с хвостами. В общем, ждите, отдыхайте пока  я  Гавкина приведу. Может вам надо чего - воды там из колодца или корму какого?
- Спасибо,  мы имеем достаточно  запасов. Постоим, подождем. И пока что, за оптический экран спрячемся. Чтоб случайные прохожие работать не мешали. И ты, пожалуйста, всем не рассказывай - потом, если будет нужно, пресс-конференцию сделаем и тебя публично поблагодарим.  Дай сигнал, как придешь.
- Дак  я побег,- сказал Василий и отправился в Собакино. Гавкин там, небось, уже дояркам мозги вставляет, да и у своего бригадира отпроситься надо хоть на пару часов.  Только неизвестно что придумать.
 
Помня, что вранью верят, если в нем есть хоть половина правды, Вася  первым делом подрулил к бригадиру.
- Николаич, сука моя Карма чего-то приболела. Может крысу какую отравленную поймала или еще чего... Гляжу- квелая и глаза мутные. Я Гавкину ее показать хочу, а коли не поможет – к ветеринару в район подскочил бы. Отпусти до обеда. Гадом буду- пробороную все завтра, хоть всю ночь работать стану.  
- Собака- святое дело! -  вздохнул бригадир Собакин. - Вали, коли так. Тока чтобы мне… Сам знашь. Без халтуры.
Обрадованный Василий поспешил к правлению ловить зоотехника. Ему врать не было смысла, потому Вася изложил почти всю правду, но так, чтоб тот не уперся.
- Петрович, ты в пришельцев веришь? – без обиняков спросил Вася.
- Я, вообще, больше в березовый деготь да в зеленку верю, - ответил Гавкин. – А че стряслось-то?
- Короче, Петрович, консультация твоя собакам нужна. Верь-не верь, очень надо! Я им обещал! Будь человеком, отвлекись на часок! Дело огромной межпланетной важности!
- Крыша давно у тебя едет, Василий? – поинтересовался Гавкин. – Толком и сказать ни хрена не можешь. Ладно, с тебя пузырь, а коли понапрасну голову морочишь, то два. Годится?
- Еще как годится,- обрадовался Вася. - Увидишь, не пожалеешь! Еще мне бутылец проставишь!
- 
Дошли до того места, где тарелка стояла. Пусто. Гавкин было начал Васе рассказывать нелицеприятное  про его мамашу, но тот свистнул в два пальца. И закричал:
- Это я, Вася! Проявляйтеся! Зоотехника привел!
Из легкого утреннего тумана выплыла тарелка. Дверь в ней была открыта, трап опущен. Голос сказал:
- Заходите, не стойте там!  И сапоги о   ступеньки обскребите –наверное, в глине выпачканы!
Увиденное слегка ошарашило Гавкина, однако, обыденность обращения привела его опять в нормальное состояние.
- Пошли, коли зовут! – и первый поднялся по лестнице.
За лестницей был небольшой шлюзик, потом зальчик с креслами и журнальным столиком. По ту сторону на тахте сидел большой рыжий  с зеленоватым отливом пес.
- Этот что-ли заболел? – живо поинтересовался Петрович.-  Пасть бы ему замотать, чтоб не покусал. Чегой-то зеленый совсем…
- Никто не заболел, -  сказал голос.-  Сейчас прослушайте небольшое вводное сообщение, потом просьба ответить на вопросы.
- Ну, что же! Садись, Василий, послушаем. Глупее не станем. 

- Как вам известно, в процессе развития жизни, наиболее разумными оказались млекопитающие. А из них те, у кого преобладает коллективный образ жизни- приматы, крысы, собаки. Затем, вперед  вырвалась человеческая расса (гуманоиды) и создала на планете техническую среду обитания. На нашей гуманоиды продолжали улучшать техносферу, а сами, при этом, постепенно деградировали. Стали физически слабыми и безвольными. Индивидуализм развился, коррупция.    А жизнь требует бескорыстного служения общественным интересам, интеллекта и воли. Цивилизация оказалась под угрозой исчезновения. В то же время, такой вид, как собаки, продолжал развиваться, а благодаря техническому прогрессу, ускоренно. Гуманоиды стали советоваться с собаками, просить у них защиты и поддержки, принятия ответственных решений. Позже все управление общественной жизнью перешло к собакам. Потому, что у собак чувство долга на генетическом уровне, ни какими благами не уничтожишь. А гуманоиды по-прежнему, совершенствуют техносферу, консультируют собак, делают те работы, которые собакам выполнять затруднительно. В общем, у нас процветающее, гармоничное общество. Но руководят им собаки. Историю собачьего рода никто на нашей планете не писал, мы не знаем от кого произошли, как развивалась эволюция на ранней стадии. Поэтому прилетели к вам. У вас, по нашим предположениям, сохранились древние формы собачьих племен. Можете ли вы нам чем-нибдь помочь? 

- Слыхал, Василий? – возбужденно воскликнул Петрович, - так и знал, что все пойдет псу под хвост! Демократия, права человека… Туды иху мать. Извиняйте, конечно, за несдержанность. Неожиданно все это. Остограмиться бы. Да у вас, небось, нету… Помочь можно, дайте чуток подумать.
- Мы употребляем слабоалкогольные напитки типа пива. Подать?
- Не, не стоит, может организм с непривычки не примет. Короче так. Собаки у нас есть, породы разные, беспородных  много. Со сторожевыми не сговоритесь –они поперву кидаются, потом думают. То ж и охотничьи, которые по норам. Сперва шкуру распустят. От домашних проку мало - одна шерсть, мозгов как у курицы.  Охотничьих которые на птицу или загонщики на кабана - приведу пару для начала. И, лучше, сучек, у них агрессии поменьше. Опять же, если их тут малость приласкать, они вообще подобреют. Потом скажете кого еще привесть. А родиной собак считается Африка. Там дикие собаки живут, красными волками их кличут. Потом туда вам надо слетать. Адресок заповедника, небось, в интернете найдете. Сынку тоже скажу, чтобы глянул.  Вообще, у нас поперву ноне в интернет смотрят что да как, а потом идут сено ворошить. И вы бы свой майл черканули на всяк случай.  Короче, живьем обследовать приведу кого надо, а потом – в заповедник. Там и научную консультацию  дадут. Ну, бывайте, через часок сучек подгоню. Айда,  Васек, не будем пришельцам головы морочить.

Когда немного отошли от тарелки, Вася набросился на зоотехника:
- Ты че, Петрович, в Африку их отсылаешь, в дикие места? У них информацию надо скачать, новые технологии…  А то ты не знаешь! Пущай с нашими сучками обнюхаются и в Академию их надо отправить, в Москву. Там, небось лучше нас знают что делать.
- Был ты Васек тундрой и остался.  Так промеж выхлопной трубы и кардана и живешь! Счастье твое, что меня позвал, я из тебя человека сделаю. Не наше дело собакам хвосты заносить, пес с ней, с ихой информацией! 
Вася аж остолбенел от такого дремучего рутинизма Петровича.
- Гавкин, ты че? Ты человечеству послужить отказываесси?
- Напротив,- ответил Петрович, - сделаем всем хорошо. И ихнему песьему народу, и человекам, и себе!
- Да как же это? – поразился Васек. –Не въезжаю я что-то в твои ворота!
- А так! Информации никакой у них особой нетути. Они ж управленцы –по верхам все знают. Навроде наших депутатов, мать иху так!  Еще и нам, людям на шею сядут или своих руководителей подсунут. Оно нам надо? Собакам служить? У наших хоть облик человечий, хотя, по сути, те же собаки. А, вот, генофонд у них –это, брат, капитал!
- Да при чем генофонд  ихний? На кой ляд он нам сдался?
- У твоей Кармы течка, кажись? И у моей Зеленки тоже. Вот их и отведем к  псам продвинутым. Кобель - он и в летающей тарелке кобель! Глядишь, обрюхатят наших сучек и пойдут щеночки - умные дальше некуда. Питомник откроем, цену заломим… Усек, механизатор? Тебя в компаньены беру. Вот тебе и технологии и информация впридачу! И пусть себе летят – нам от них более проку никакого!
Тока помозговать надо, чтобы псы эти в Африке шухеру не наделали. Племена тамошние чего доброго их в боги запишут, а то и в черти лохматые....Надо им проводника дать человеческого, вот чего! Чтобы все по-тиху и путем.

Дома Гавкина встретил сын- студент биологического факультета Коля, отдыхающий в родительском доме после весенней сессии. 
-Батя, я тут   почту просматривал, тебе кто-то свой адрес скинул. Странный, какой-то. "Собака.собака. майл. Ру". Или вроде того. Иди глянь. 
Гавкин кинулся к  домашнему компьютеру. Точно, собаки-пришельцы зарегистрировались в нэте и  сообщили свой почтовый адрес. 
Гавкин малость подумал, потом обернулся к сыну и спросил:
- В Африку с научной экспедицией не хочешь на пару дней слетать?
- Ты че, папаня? Какая еще, к чертям собачьим, экспедиция?
- А это мы сейчас спросим. Заодно в деле освоишься, которое я затеваю. 
- Так я и по-англицки шпрехать не мастак. Биофак тебе не иняз, все-таки.
- Ерунда, псы тебе ошейник выделят, с переводом.. Заговоришь как миленький, ни одна собака не подкопается.

 Гавкин-старший быстренько сел  у клавиатуры и написал:
"Для облегчения контактов с африканскими  научными работниками предлагаю в экспедицию включить  моего сына студента-биолога, будущего кинолога. Он будет ходить в паре с вашим научным сотрудником-собакой. Что вполне нормально для землян. И не вызовет нездоровых эмоций." 
 Через пару минут пришел гответ "Присылайте на переговоры. Место то же. Пусть свистнет".

- Ну и что дальше будем делать?- спросил  Цезарь.- Гавкин помощь предлагает. А с аборигенками не солидно получилось.
- А что не солидно?- возразил Кинг.- Пусть Гавкин и Вася думают, что их самки с местными нагуляли. А со студентом надо слетать в заповедник. Меньше проблем, ничего объяснять никому не надо. Да и, по словам Гавкина, его сын собирается собаковедом стать- кинологом. Пусть нам свой научный материал и дальше передает. И мы ему кое-что по биологии вида подкинем Обоюдная польза для всех. Лично я готов изобразить его пса на поводке.
50 Исполнение желаний
Николай Ананьченко
          Паша Смирнов точно знал, как добиться исполнения самых заветных желаний. Об этом способе рассказала бабушка, когда он гостил у неё в деревне. Вначале, как вполне современный и сознательный мальчик, Паша не поверил ей. Но бабушка привела такое количество примеров и неоспоримых фактов, двух свидетелей и одного счастливчика, чьё желание исполнилось благодаря именно этому способу, что Паша волей-неволей поверил в него.
          Способ заключался в следующем: нужно было сесть между двумя Лизами, взяться правой рукой за левое ухо, причём, локоть правой руки должен располагаться точно над макушкой, и трижды громко сказать «Будь!».
          Способ казался простым и доступным. Но это только на первый взгляд. Например, Паша никак не мог найти двух Лиз сразу, да ещё сидящих рядом. Не такое это распространённое имя. Но, предположим, такой случай представился. Тут возникает другая проблема – не во всякой обстановке можно позволить себе хвататься рукой за ухо, проверяя при этом, находится ли твой локоть точно над макушкой, да ещё кричать при этом какие-то слова.
          Но Паша был человек упорный и целеустремлённый. Несмотря на многие неудачи, он не прекращал попыток использовать заветный способ. Уж очень заманчиво было волшебным образом добиться всего, чего только захочешь.
          В школе Паша попытался выяснить, в каких классах учатся девочки с нужным ему именем. Но это тоже оказалось не простым делом. Бегать по классам и спрашивать, не учатся ли у вас Лизы, было бы просто нелепым. Поэтому Паше своей отличной учёбой и активностью пришлось вначале добиться, чтобы его выбрали в состав учкома школы, потом и его председателем. Только тогда он получил в руки списки всех школьников.
          Внимательно изучив их, Паша обнаружил всего двух учениц с именем Лиза. Одна училась в девятом классе, другая только что пришла в первый. Обиднее всего было то, что девочки учились в разных сменах, и наш бедолага исследователь никак не мог собрать их вместе. На другой год их классы оказались в одной смене, но Лиза младшая куда-то уехала с родителями.
          Потом у Паши начались выпускные экзамены, затем вступительные…. На некоторое время он забыл о бабушкином чудо способе, не до него было. Да и сама мысль о его волшебной силе уже вызывала лишь улыбку. Но любопытство, да ещё, наверное, упрямый характер, заставляли молодого студента продолжать попытки использовать способ.
Пришла первая студенческая сессия. Лихорадочно перебирая конспекты лекций, и с ужасом думая о приближающихся экзаменах, Паша, хоть и с иронической улыбкой, вновь кинулся искать двух Лиз.
          С большим трудом он познакомился с одной Лизой, которая училась на параллельном потоке. Целый день он ходил за ней и, как только она останавливалась с какой-нибудь подружкой, тут же интересовался её именем. Лиза недовольно морщилась, а к вечеру сказала:
          -  А с виду ты будто бы скромный парнишка. Но верно говорят «В тихом омуте черти водятся». Кидаешься, как ошалелый, за каждой юбкой.
          И запретила Паше даже подходить к ней.
          Несмотря на очередное фиаско с использованием бабушкиного способа, Паша успешно сдал сессию, потом ещё одну, потом следующую….
          На выпускном вечере, уже зачисленный в аспирантуру, он случайно оказался за столом рядом с Лизой, выпускницей смежного факультета. Они познакомились, весь вечер танцевали, а после Паша проводил её до самого дома.
          Через неделю, невзирая на то, что среди её подруг не было ни одной тёзки, Паша поцеловал её, а ещё через полтора месяца они оказались за свадебным столом в качестве главных героев.
          И замелькали недели, месяцы, годы…. Промчалась, как короткий эпизод, учёба в аспирантуре. Готовясь к защите кандидатской диссертации, Паша постоянно чувствовал поддержку своей жены, своей дорогой Елизаветы.
          А потом у Смирновых родилась дочка. Паша устоял в нелёгкой борьбе с дедушками и бабушками и назвал её Лизой, потому что до сих пор был безумно влюблён в свою жену и не признавал других женских имён.
          Его научная работа успешно продвигалась. Рос авторитет среди учёных. Павла Александровича часто посылали в командировки в другие институты и даже за границу. Но где бы ни бывал, он каждый вечер звонил домой, чтобы услышать родные голоса, которые наполняли его радостью и энергией.
          Однажды, сидя в президиуме крупного международного конгресса в актовом зале Парижской академии наук, Павел Александрович Смирнов, профессор и дважды лауреат Государственной премии, вдруг обнаружил, что сидит между двумя Елизаветами – справа сидела всемирно известный учёный англичанка Элизабет Грисстер, а слева – не менее известная, но более очаровательная француженка Лиз Муррей.
          Забытый было бабушкин способ исполнения желаний вспыхнул в сознании Павла Александровича, и он, улыбаясь, уже потянулся правой рукой к своему левому уху, но в это время председатель объявил его доклад, и целых двадцать минут Паша излагал с трибуны основные тезисы своей новой теории. Не успел наш герой вернуться на своё место, как был объявлен перерыв, во время которого Лиз Муррей куда-то уехала.
          Теория Павла Александровича была встречена участниками конгресса очень доброжелательно и с большим интересом. В последующие два дня он буквально ошалел от множества встреч, объяснений и поздравлений.
          Вернувшись домой, обвешанный свёртками с подарками и сувенирами, расцелованный и обласканный женой и дочкой, смыв остатки дорожной суеты, Павел Александрович сел на своё любимое место за празднично накрытым, в честь его приезда, столом и, блаженно откинувшись на спинку стула, закрыл глаза. Покой во всём теле, покой в душе обволакивали его приятной истомой. Он улыбался, упиваясь этим чувством.
          - Папка! – журчащий смех дочери вернул его из полузабытья, - У тебя сейчас вид довольного и сытого кота.
          - А я и есть довольный и счастливый кот, - отозвался Павел Александрович и, притянув к себе дочь, усадил её на колени, обнял и поцеловал в пушистые, как у матери, волосы.
          - Ох, и выросла же ты! - восхитился он и крикнул на кухню, - Лиза! Ты посмотри, какая у нас красавица выросла!
          Семья уселась за стол, и тут глава её увидел, что то, к чему он так долго и безуспешно стремился, состоялось – он находился между двумя Лизами! Не теряя ни секунды, он схватил правой рукой своё левое ухо, поправил локоть, чтобы он находился точно над макушкой и громко крикнул:
          - Будь! Будь! Будь!
          Изумлённые Елизаветы замерли, в замешательстве глядя на него.
          - Ну, всё! Вот сейчас я загадаю!
          И Павел Александрович лихорадочно стал припоминать, какие же желания он хотел загадать. Но все его усилия были тщетны.
          Всё, к чему стремился всю жизнь, он или уже исполнил, или вполне мог исполнить сам, без помощи чудес. А, впрочем, может быть то, что он имел своих милых родных Лиз, любимую работу, друзей, учеников, признание коллег и эту чудесную возможность вот так сидеть за семейным столом между дорогими ему людьми, и было чудом?
          Профессор, дважды лауреат, доктор наук, Павел Александрович Смирнов сидел за праздничным столом, держа себя правой рукой за левое ухо и, улыбаясь, шептал:
          - Сбылось. Всё сбылось! Ай, да бабушка! Ай, да способ.
          - Папка! Ты чего это?
          - Что с тобой, Пашенька?! – донеслись до него испуганные голоса жены и дочери.
          - Со мной всё в порядке. В отменном порядке, - весело сказал Паша и, обняв за плечи обеих Лиз, рассказал им о чудесном способе исполнения желаний.   
51 Монолог
Константин Григ
Папа, посмотри, орех вымахал уже выше крыши, нас надули тогда с саженцем – обещали не больше пяти метров. Он растет и растет, а дом не растет, рукотворное оно никогда само  не растет и не становиться лучше. Зато под орехом тенисто и самое место для качелей,  даже трава чахнет и требует каждодневного полива. Только твои тюльпаны под ним по весне успевают цвести, пока орех еще спит, они ярко красно буйствуют, и пчелы пьянеют. Три весны назад, я на рассадном рынке случайно купил колеусы и посадил их по отцветшим тюльпанам, все лето они меня благодарно радовали. Тетка, продававшая рассаду на рынке, сказала, что у колеусов и ореха отрицательная энергетика и, поэтому, они совместимы. Еще она пристально на меня посмотрела, - вы тоже отрицательный, сказала она. С тех пор я каждую весну покупаю у нее колеусы.   Да, и вишни твои изрядно подросли. Помнишь, я  написал стиш  про нашу стройку -
…Поднимаем бревна на крышу
Высоко.
– Ну, еще. Раз-два...
Ставим крышу чуть ниже вишен...
На глазах желтеет листва.
Перекуриваем на ходу.
Лето дарит еще два часа.
И стоят стропила в ряду.
– День, какой?
– Я не помню числа...
тогда приукрасилось, а сейчас и, правда, чуть ниже вишен.
Знаешь, еще я хотел сказать тебе, вернее извиниться за то давнее письмо,  я написал тебе из армии. Вы с мамой тогда развелись, и она приехала ко мне на один день, мне дали увольнительную на три часа. Долгие три часа жалоб. А потом я написал это письмо тебе. Максимализм отточил лезвия слов и пики упреков, не пораниться об них было просто невозможно.Я вернулся в город,  в дом, которого уже не было, и так хотелось, чтобы и меня разделить. Полку для книг, где каждую дощечку ты любовно вырезал, ошкурил и покрыл лаком, распилили пополам. Гораздо позже я собрал эти половинки,восстановил полку и, что удивительно, на ней  сейчас стоят книги из вашей разобщенной библиотеки.
Мы никогда после не говорили о том письме, но время взращивало в моей душе стыд и вину. Почему я не извинился…?
Да, так вот про вишни. На урожай слетается вся родня и окрестные воробьи – всем хватает, очень крупная и вкусная  твоя вишня. А в пруду по-прежнему летом живут караси. Я покупаю пару полудохлых в «живой рыбе», но они выносливые и оживают через недельку, а осенью я выпускаю их в речку. Помнишь, когда ты уже почти не ходил, я подвозил тебя в кресле коляске к пруду, и ты кормил карасей дождевыми червями. А еще, папа, я все-таки научился  правильно обрезать виноград. Артем больше всего любит "кишмиш",  мы с тобой  посадили его  крайним, у забора.   
…….. я хожу по саду, прикасаясь к стволам деревьев, и разговариваю с отцом, которого нет уже много лет……..
52 Стукачи в законе
Олег Устинов
_ больничные рассказы


Увидел, услышал – звони.


            Если в Ваше поле зрения попал человек, который всем интересуется, проявляет необоснованный интерес ко всему окружающему, вызывает подозрение – немедленно звоните в СБУ. Такое придумать сложно, это предупреждение разместили при входе в приёмный покой районной больницы. Представляете, человек с инсультом или инфарктом попадает в приёмный покой и не может нарадоваться, там ведь есть телефон, и он может немедленно сообщить в СБУ о своих подозрениях. Ему плевать на предсмертное состояние – он звонит! Он выполняет свой гражданский долг! Получи фашист гранату!

            У нас в уездном городе всё скромно: листовки на входе в хлебную лавку, на дверях поликлиники и травмпункта, возле пункта приёма стеклотары и в скобяном магазине. А вот в городах всё гораздо круче: огромные плакаты, растяжки, билборды – всё по-взрослому. Особенно постарались в Запорожье. Приживётся ли стукачество в законе? Никто этого не знает, а вот слухи распространяются разные. Не обращайте внимания – брехня! Заложи кума – получи карамельку.

            Стукачей у нас не любят, это правда, это даже не обсуждается. Никто не интересуется, ради чего стукач стучит. Их называют предателями, клеветниками, ябедниками, доносчиками. В некоторых странах народ приучили делать доносы. Повторяю – приучили. Для этого у них существуют материальные стимулы и государственные награды. У нас не так: власть отдельно, народ – отдельно.

            Мы удивительный народ. Многие мои друзья, да что  многие – почти все, которые активно майданили, кричали, скакали, уссыкались от грядущих перемен, думали, что теперь всё будет по-другому. Заживём, как вареники в масле, будем есть мёд с мёдом. А что имеем? Свободы слова нет, правду теперь говорить не модно, реформы буксуют, так и не начавшись, экономика в загоне, социальные вопросы заморозили, безденежье, и т.д. Короче говоря, ничего не получилось. Так вот, эти человеки плюнули на всё это безобразие и уехали в Москву, в Крым и другие города России. Представляю, что во время войны народ из оккупированной территории добровольно поехал в Берлин на заработки, и ни за какие коврижки не хочет возвращаться домой. Так и мои друзья теперь пишут мне или звонят, при этом говорят, как им хорошо в агрессивной России. Теперь и я прозревать начал – они скакали на майдане, чтобы потом свалить в Москву. Все патриоты уехали, а я остался. Хорошенькое дело.
53 Шрамы на улицах Шахтёрска
Олег Устинов
Война бывает детскою, до первого убитого,
Потом не склеишь целого из вдребезги разбитого.
__ Ю.Шевчук


            Шахтёрск. Осень 2015 года. Она всегда радует красотой, своими красками, удивительными прохладными ароматами. Аллеи, парковая зона, лавочки, детские площадки. Шумно, многолюдно. Детвора на качелях, старики беседуют на лавочках, кто-то спешит по своим делам. Словом, идёт обычная жизнь. Рядом стоит городская высотка. Этот дом, как и многие другие строения, попал под обстрел артиллерии и  танков. Девятиэтажка, со следами противостояния и пожара, невольно напоминает о тяжелых боях. Останавливаюсь, рассматриваю с внуком эту жуткую картину. Фотографируем, чтобы показать тем, кто не верит, что здесь были такие ожесточенные бои. Молчим. К нам подходит старик, похоже, что житель этого дома:
- Это наши шрамы, это шрамы нашего города. Это снова повторилось после Отечественной войны. А мы выжили. Простите, это наша боль.
- Это общая боль. А дома, отец, мы отстроим. Пусть будет мир.
- Шахтёрск обстреливался более двух недель. Разрушались жилые дома, постройки, магазины, административные здания, бензоколонки, учебные и дошкольные учреждения. Снаряды попадали на центральный рынок, в район автовокзала и Железнодорожной станции, разрушено и сгорело много магазинов и складов. Снаряды не сортируют объекты, они летели в парки, на детские площадки и стадионы, разрушали памятники архитектуры. Посмотрите в сторону развилки, там увидите сгоревшее здание Шахтёрского шахтоуправления, осталась огромная бетонная коробка. Разбомбили трикотажную фабрику. Кому она мешала?

            Война. Как только утихали залпы и притихали бои, люди выезжали из горящего города, прихватив с собой документы, детей и стариков. Неизвестные автобусы увозили народ подальше от войны. Те, кто оставался в городе вспоминают окутанное чёрным дымом небо, пожарища, завалы. Спасались в подвалах и бомбоубежищах. Нужно было сохранить жизнь.

            Идём через городской парк, дышим осенней прохладой. Студенты кинотехникума убирают опавшие листья. Что-то вроде субботника. Работают все, молодая преподавательница вместе со студентами метёт метёлкой аллею. Работают и поют песни. Не поверил, подошёл ближе, поют. Они пели песню Синий платочек. Да! Не верится. Но, я не спал. Это пели сегодняшние студенты. Они не дурачились, не сквернословили, не ушли пить пиво, они убирали свой город. Как встряхнула всех война… Если кто-то видел такое вчера или сегодня, скажите, где это было. Я Вам поверю. Вы ведь верите мне?
Говорят, что на войне лечат от всего.
54 Элли
Армани Тадео
   

                        Посвящается моей жене, которая не будет задавать лишних вопросов.


 
       


    Тинки-винки жалобно тявкнул и закатился под стол. Ударная волна, охватившая всю поверхность учительского стола, после падения толстого Оксфордского словаря, смыла все письменные принадлежности и отозвалась громким хлопком в пустой классной комнате.
    Тинки- Винки был простой клипсой для скрепления бумаг, ввиде неизвестного науке зверька. Элли нашла его под партой год назад, а хозяин так и не появился. Она оставила безделушку себе, и вскоре пластмассовый зверек стал ее лучшим боевым другом в безжалостных баталиях войны, под названием преподавание литературы. Да, именно этой жестокой профессией наказала судьба, нашу героиню- низкорослую, рыжую, провинциальную тридцатилетнюю девушку с глазами цвета галопогосской игуаны и с дядей, больным синдромом Альцгеймера. Элли....

     А сейчас, мой дорогой читатель, давай заглянем в мозг нашей неординарной героини. О да, мой друг, конечно же мы это сможем! Ведь этот мир создал я! Он чуть меньше атома водорода и чуть больше самой вселенной. В этом мире мы можем все, и даже больше! Мы можем передвигаться со скоростью мысли, можем вершить судьбы людей, можем заказать колы в магазине Сваровского и даже воскрешать мертвых! Мы есть альфа и омега, мы есть все остальные буквы греческого алфавита! Но если ты - сноб, считающий себя гением литературной критики, лишенный воображения неудачник, чревоугодник, изменяющий жене с проститутками, или агент КГБ- закрой страницу, возьми ''Преступление и наказание'' Достоевского и попробуй прыгнуть с балкона так, чтобы книга после удара открылась на странице 17.
     Ну так вот, дорогой друг, мы как раз хотели обследовать мозг нашей Элли. Нет нет, я не собираюсь описывать тебе процесс трепанации и анатомию человеческого мозга. Хотя, запас таких знаний тебе точно не помешает. Вот например, ты знаешь что за интеллект отвечает кора, и когда говорят '' безмозглый'', подразумевается неудовлетворительная активность именно этого серого скопления нейронов. Да, друг мой, эта пресловутая кора есть и у тебя, и даже у полицейского, регулирующего движение на переполненном перекрестке, с глазами Нерона, смотрящего на спящий Рим. Но мы уже очень отвлеклись. Так давай вернёмся к рыжей головке Элли и просканируем ее память, чтобы лучше узнать нашу героиню.

      Элли помнит своё детство  в школе- интернате для девочек сирот, при лютеранской церкви, смутно. Она помнит лишь свою маленькую пыльную комнату, которую делила с девочкой на год старше неё, трехногого пса сторожа, вишневый компот перед воскрессной мессой и учителя "Катехизиса", который ковырялся в носу и кушал козявки. Но, в отличии от остальных явлений, Элли отлично помнит библиотеку. Это дряхлое здание бывшего военного госпиталя, одной из прошлых бессмысленных войн, стены которого до сих пор помнят вопли умирающих и холодное дыхание смерти. Больше всего на свете маленькая Элли любила сидеть между высоких полок, прижавшись к одной из них спиной, и читать какую- нибудь интересную книгу, витая в бескрайних просторах воображения и переживая каждый момент сюжета.
     Любовь к книгам привела уже юную Элли в литературный факультет университета, в который она поступила без особых трудностей. Студенческая жизнь проходила мимо нашей героини, оставляя ее одной со своими любимыми книгами за библиотечным столом, в то время когда ее ровесницы катались с парнями на машинах, танцевали на дискотеках, пили неразбавленный джин, курили марихуану, глотали амфетамины, а потом сладостно стонали на задних сиденьях, под безбожное мяуканье какой- нибудь попсовой суперзвезды. По всем пунктам Элли не соответствовала общепринятым стандартам. От капли алкоголя ее тошнило, танцевала она отвратно, наркотики не принимала принципиально, слушала исключительно классическую музыку, а в машины к однокурсникам садилась лишь тогда, когда на ней были брюки, чтобы действие "залезть под юбку" стало невозможным и в буквальном смысле. Лишь на третьем году учёбы в колледже, Элли решила попытать счастье на поприще любви и выбрала себе в проводники в амурных делах парня с биологического факультета, который, судя по тяжёлым ботинкам и потертой косухе, не был "ботаном". Но, юный Казанова оказался самым заурядным теоретиком, не нюхавшим пороха на полях сражений основного инстинкта. Потерпев фиаско и во второй раз, со стажёром, заменяющим преподавателя философии, Элли окончательно и безповоротно разочаровалась в противоположном поле и влюбилась в Розалину с медицинского факультета. За Розалиной ухаживало большинство особей мужского пола, но и она, как  Элли, имела свои взгляды на половую ориентацию. Однако, счастье Элли кончилось, когда Розалину сбил грузовик, перевозивший куриный помет. Больше замкнувшись в себя, Элли стала читать безостановочно. Когда она оканчивала, в ее характеристике декан написал "самая высокая осведомленность в мировой литературе, которую я встречал".

      После выпускного бала Элли получила письмо, в котором ей сообщался номер телефона и адрес ее дяди Джейкоба, и прилагалась некоторая сумма денег. Дядя Джейкоб был единственным родственником Элли, который взял ее на воспитание после смерти родителей. Но, вскоре оказалось, что дядя Джейкоб имеет некоторые разногласия с правительством. Порошок, который он ввозил в страну под именем пищевого витамина "С", не понравился таможеннику на вкус, и бедный дядя Джейкоб был вынужден срочно покинуть страну в гавайке и в панаме, чтобы судебные власти не успели поменять их на полосатую сорочку и кепку.
        Когда Элли приехала к нему, он сначала расплакался, а потом повёл ее в лучший ресторан города, где после вкусного и очень дорогого ужина, рассказал ей о своей жизни в маленькой тропической стране, а она поведала ему о влиянии трудов Чосера на средневековую и современную поэзию. Дядя Джейкоб сменил имя на Джакомо, но она все равно называла его Джейкобом. Он накопил некоторый капитал, которого должно было хватить надолго, и можно было бы сделать некоторые выгодные вложения, но Элли решительно была настроена на работу преподавателя. Измученный тропическим солнцем, кокосовыми коктейлями и ласками пышногрудых мулаток, дядя Джейкоб уступил любимой племяннице, но настоял на подарке и маленькой финансовой поддержке. Подарком оказался жёлтый "Шевроле Каммаро SS"  с семилитровым  мотором и красным кожаным салоном. Маленькой финансовой поддержки хватило бы на трехгодовое содержание лагеря беженцев в Бельгии.

      Элли устроилась преподавателем литературы сразу после того, как получила водительские права и на скорости 110 км\ч врезалась в статую девы, кормящей грудью младенца. Даже будучи вупускницей лютеранской школы, Элли не была религиозна, поскольку начиталась много книг, которые склонили ее к более материальному типу мышления. Но это столкновение с богоматерью показалось Элли неким знаком свыше, а в перекошенном от удара лице малыша Иисуса она увидела дурное знамение. Образ девственной сабры, с отрубленными ногами и голова новорожденного сына божьего, с куском материнской груди во рту, навсегда запечтлелся в памяти Элли. Полицейский оформил штраф, страховщик выписал квитанцию, а она только смотрела в глаза детки Иисуса, и вспоминала Розалину из колледжа.
      Работа в среднеобразовательной школе пришлась Элли по вкусу. Спокойная, размеренная жизнь городка, куда она переехала, отражалась и на детях, которых Элли знакомила с азами мировой классики. На ее уроках всегда звучала музыка, которая, как катализатор, помогала детям усваивать материал. Когда они читали Шекспира, звучали струнные концерты Баха, седьмая и девятая симфонии Бетховена были очевидным выбором при чтении исторических романов, а когда ученики читали свои сочинения, они сами выбирали музыку.
       Два с половиной года жизни прошли под звездой беспечия и простого бытового счастья. Любовь учеников, деньги дяди и уйма свободного времени для чтения, сделали и без того тихую Элли отшельницей. Редкие посещения местного женского клуба давали ей случайные знакомства, которые заканчивались обьятиями в постели, то с водительницей водовоза, со стрижкой севернокорейских лидеров, то с ванильной блондинкой, с татуированной бабочкой под розовым бельем.
    Но всему этому положил конец звонок дяди Джейкоба. Его голос сильно дрожал, когда он просил Элли срочно приехать. Элли сразу собрала вещи, написала директору и через шесть часов была у дяди.
    У бывшего Джейкоба, ныне известного как Джакомо, диагностировали болезнь Альцгеймера. Болезнь прогрессировала, и частые посещения в больницу стали терять смысл. Джейкоб все время терял связь с реальностью, перемещался в прошлое, не узнавал Элли и даже однажды пытался задушить почтальона, тихо нашептывая ему в ухо, что они, суки из отдела по борьбе с наркотиками, до него не доберуться. В редкие моменты, когда к нему возвращалась память, он умолял Элли не сдавать его в приют, а она его успокаивала и целовала в лоб.
     Решение пришло само собой. В городке, в котором жил дядя Джейкоб, была пестрая публика, с большими деньгами и ещё большим желанием посплетничать. Однажды к ним постучалась женщина средних лет, с дипломом медсестры и бюстом Сальмы Хайек. Она сказала, что у неё есть опыт по уходу за больными этого типа и показала рекомендационное письмо. Ее большие чёрные глаза загорелись алчным огнём, когда Элли выписала ей чек на круглую сумму и пообещала надбавку за хорошую работу.
   Сиделка отлично справлялась с заботой о больном, и Элли начала искать работу. За очень короткий срок она обошла все учебные заведения
и нашла себе пристанище в самой дорогой школе, в которой обучались отпрыски сливок местного общества. Директор, который проводил с ней собеседование, оставил приятное впечатление. Он был похож на Ван- Хелсинга в исполнении Хью Джекмана. Такой же кожаный плащ, широкополая шляпа и трехдневная щетина. Но под этим чисто мужским обмундированием находилось чудо пластической хирургии. Бывшая Мария стала Марком, благодаря стараниям молодого хирурга и килограммам гормональных препаратов. Да и религиозные взгляды директора- трансвестита оставляли желать лучшего. Крест повешенный наоборот, недвузначно намекал на приверженность его хозяина к сатанистской вере.            Он провёл получасовое собеседование с нашей героиней и решил, что она им подходит. Не отводя взгляда от выреза на блузке Элли, Марк обьяснял, что данная школа предназначена для избранных детей избранных родителей. Уровень образованности Элли ему не был интересен, ему были нужны два качества - покорность и умение молчать. Он дал Элли жёсткие наставления насчёт дисциплины, и попросил оповещать его, а не полицию, если она застанет кого- нибудь из учеников с травкой, или за какой- нибудь другой безобидной шалостью.

     Для начала Элли дали младшие классы, где дети не прятали в карманах ножи-бабочки и кастеты, но уже умели крепко браниться и любили разрисовывать книжные иллюстрации. Элли отдавалась работе на все сто, но очень скоро поняла, что в этой школе работает лишь один принцип- надо угодить попечителям. А так как большинство учеников было отпрысками этих попечителей, их желания становились приоритетными. Директор Марк делал все, чтобы ни один ученик не ушёл домой недовольным. Он был готов чистить им ботинки, лишь бы богатые папаши вносили вклады в образование своих потомков. Он вытаскивал своих учеников , попавшихся на наркоте, из лап полиции, прощал им кровопролитные драки, позволял парковать машины перед самым входом. Любой ученик знал, что директор стоит за них горой, а некоторые старшеклассницы даже находили способ освободиться от вредного влияния юношеских гормонов в его кабинете.
   Элли стала изгоем. Ученики издевались над ее любимыми книгами, высмеивали Вивальди, шумели на уроках и подкладывали на ее стул экскременты морской свинки, из кабинета естествознания. Элли пыталась всеми способами защитить любимую науку от набегов этих аморальных варваров, но их было много, и они были безжалостны. Наша героиня вскоре поняла, что из всех живых существ, населяющих эту бренную планету, самыми безжалостными являются человеческие дети. Находясь на шатком канате между эмоцией и инстинктом, они чаще всего срываются, и падают в обьятия жестокости и тщеславия. Смесь юношеского максимализма и звериной кровожадности - самый ужасный коктейль, приготовленный создателем.

      Элли стала толерантной ко всем издевкам, после случая с девочкой по имени Дотти. Дотти была старшеклассницей, с чёрной губной помадой и наихудшей успеваемостью. Отец Дотти был в составе городского совета и владел несколькими нефтяными скважинами в стране, где до сих пор делают клиторотомию. Директор Марк души не чаял в Дотти, и на всех вечеринках высшего общества уверял ее отца, что она находка для любого колледжа.
   Когда Элли заметила свежую татуировку, ввиде головы козла, на шее Дотти, она сначала не приняла ее всерьёз. Но однажды, Элли застала девочку за очень неприличным, для этой школы, занятием. Дотти читала. Безумная радость окутала фанатичную учительницу и она присела к черногубой ученице. Девочка читала книгу, написанную некой особой, которая считала себя пророком князя тьмы и настаивала на служении Лукавому, точно так же, как слепой араб настаивал на служении единому богу. На возмущение училки Дотти ответила тяжеловесной бранью. Элли не сдавалась и решила зайти с фланга, посоветовав девочке почитать Толкиена. Щедрый словесный поток подростка отправил совет училки в часть ее тела, которая похожа на Око Саурона.
     Элли, захлебаясь в слезах и обиде, побежала к директору Марку. Марк слушал ее внимательно и не перебивал. Затем, поблагодарив Элли за то, что она следит за духовным воспитанием детей, пообещал разобраться, и сразу вызвал Дотти к себе. Девочка вышла из кабинета директора, поправляя блузку, с изображением распятого Далай Ламы, и пошла в учительскую- писать нехорошее слово на двери.
   Через месяц город потрясла ужасная новость. В маленькой церкви были обнаружены обезображенные трупы семерых подростков. Одной из них была Дотти. Кровавый сатанистский обряд, требующий одновременного совокупления на алтаре, самобичевания и смерти от холодного оружия (желательно меча), был проведён безупречно. Везде были странные символы и человеческие внутренности. На самом алтаре лежала пара в миссионерской позе. И парень, и девушка были обезглавлены. Дотти лежала у входа, с отрубленной левой рукой и серебряным крестом во рту. Ее поза говорила о том, что в последний момент девочка передумала и хотела убежать, но главный палач настиг ее за шаг до двери. На фотографии в газете Элли сразу узнала крест извлечённый из глотки Дотти. Это был крест Марка, который тот носил головой вниз и который она увидела нечаянно, когда столкнулась в душевой для учительниц с абсолютно голым директором....
    Полиция не нашла палача, а родители Дотти перебрались в другой город. После этого случая, Элли решила не вмешиваться ни в какие передряги и в кабинет директора заходила крайне редко.


    Элли читала вслух Эдгара По, пытаясь перекричать класс, когда дверь открыл полицейский. Он сначала попросил ее выйти на минуту, а потом, когда она вышла, попросил поехать с ним в участок. На все вопросы о происшедшем, молодой сержант отвечал, что он всего-  лишь посыльный и ничего не знает. Элли была потрясена, когда в полицейском участке встретила дядю Джейкоба и его сиделку, в наручниках. Детектив долго допрашивал Элли, а потом только изложил суть происходящего. Дядя Джейкоб и его сидела были уличены в использовании и хранении кокаина. Оказалось, что в течении года, Меган ( так звали сиделку) приносила домой порошок, и когда Элли уходила на работу, они с её подопечным резвились во всю. Сиделка получила срок, Джейкоб - направление в клинику на принудительное лечение, а Элли- ордер на обыск дома. В комнате Джейкоба был тайник, откуда извлекли большое количество кокаина, но обыскать сарай, копы не удосужились. После ухода полиции, Элли заглянула туда и нашла ящик. Замок был старый и она с лёгкостью сбила его ломом. Внутри оказалось несколько пакетов белого порошка, револьвер 45-го калибра, мачете и три шашки динамита. После некоторых раздумий Элли спрятала оружие и взрывчатку в свежую могилу соседского пса, а бесценный порошок смыла в унитаз.
    Инцидент с дядей превратился в настоящий кошмар для тихони Элли. Коллеги сторонились ее, а ученики издевались пуще прежнего. Бывало, в коридоре школы к ней подбегал пацан, и спрашивал нет ли чего понюхать. На двери ее кабинета появился рисунок зелёного листика с острыми концами, а на машине один урод нацарапал слово "торчок".

    Выпускной класс, с которым Элли ещё не была знакома, приветствовал ее свистом и улюлюканием. Она стояла за учительским столом, и смотрела на учеников, как моряки смотрят на громадную волну, в картине Айвазовского. Она тихо протянула руку к переключателю и включила проигрыватель. Первые ноты "25-ой симфонии" Моцарта затерялись в лавине брани, криков и шипения, которые издавала масса, состоящая из человеческой плоти, школьных парт и безнадежного зла. Через мгновение, к ней подошёл чернокожий подросток, с косыми глазами и подозрительной фамилией Цукерман. Он предложил Элли вырубить эту допотопную хрень, включить нормальный музон и затянуться косячком. Весь остальной год прошёл под этот мотив, но Элли не сдавалась. Она лелеяла надежду, что свет знания победит тьму неведенья, а она будет апостолом новой веры для этих пропащих душ.

     А сейчас, мой терпеливый друг, вернёмся в начало нашего рассказа, где мы застали Элли в тот момент, когда она выпустила толстый словарь из рук и разрыдалась. Уже целый год Элли терпела унижения, оскорбления и домогательства со стороны общества, в котором жила, и никто, абсолютно никто, не проявил к ней хоть капельку сострадания. Четыре месяца назад она встретила девушку, с которой все шло как по маслу. В какой- то момент Элли даже показалось, что жизнь налаживается, но случилась эта злосчастная поездка за город. Они сидели под тенью дерева и любовались парашютами, которые по мере приближения, росли как пятно крови, выступающее из под голубой рубахи. Элли побежала к машине за пивом и ее подруги не стало. Парашют скайдайвера отказал и он приземлился на голову девушки, которой я не придумал имени.
     А ровно неделю назад Элли изнасиловали. Их было трое: двое белых и один чёрный. Лиц Элли не видела, они были в масках, но она заметила, что чёрный был обрезан. Судмедэксперт взял образцы спермы из ее вагины, а полицейский заверил, что они обязательно поймают и накажут уродов...

    Элли вошла в аудиторию, радуясь, что это последний урок с этим проклятым классом. На ее удивление, все сидели тихо и даже встали, когда она вошла. Она тихо поприветствовала класс и ей ответили! Дружно и складно, как по команде, все одновременно поздоровались с учительницей. Элли судорожно сжала носовой платок и спросила, есть ли готовые к зачету ребята. Все ученики одновременно подняли руки. Элли ахнула и села.
   В следующий миг она ощутила прикосновение чего-то липкого и мокрого на своём лице. Это была голова котёнка, которого Элли кормила перед школой каждый день. Элли не успела сообразить, что произошло, как в неё полетели всякие предметы. Ученики дружно швырялись книгами, ручками и всем что попадало под руку. Добрая порция брани дополняла безжалостную оргию. Последним из класса вышел чёрный, узкоглазый Цукерман, и на прощанье назвал Элли неудовлетворенной, фригидной воблой.
    Элли стояла перед учительским столом и тихо вздрагивала. Она уронила толстый Оксфордский словарь на стол и все предметы разлетелись в стороны. Тинки- Винки, жалобно тявкнув, закатился под стол. Элли прикрыла лицо руками и зарыдала.

    Полдень. Церковь, где полтора года назад произошёл кровавый обряд. Преподобный Лука выходит из исповедальни, застегивая ширинку. За ним, из той - же кабинки, выходит дама в чёрном, поправляя вуаль. Оба смущаются, когда видят что в церкви есть посетитель. Элли с презрением смотрит на парочку, потом на распятого еврея, показывает всем третьий палец и выходит из церкви. Температура воздуха - 25 градусов по Цельсию, относительная влажность воздуха- 65%, атмосферное давление- 770 мм ртутного столба, на небе - ни облачка.
   Час дня. Супермаркет. У кассы Элли достаёт из тележки моток веревки, две рации с радиусом действия в 50 метров, лопату, полметра медной проволоки, пять килограммов мелких гвоздей, плюшевого громадного Винни Пуха и коробку хрустящих хлопьев "Несквик". Расплатившись наличными, она выходит к машине. Кровяное давление Элли, в этот момент - 100\70, температура тела - 36.7, пульс- 110 ударов в минуту. На небе - ни облачка.
   Два часа дня. Элли с лопатой идёт к дальнему углу своего сада, где похоронен соседский пес. На небе - ни облачка.


    А сейчас, мой дорогой друг, оставим нашу рыженькую Элли наедине с бутылкой виски и инструментами дяди, и немного поговорим о нас. Ты думаешь, что я больной на голову? Хм...Возможно. Ты думаешь, что ты не такой? Отрицаю! Мы, друг мой, путники грёз, набредшие на самую окраину воображения, где нет места розовым тряпкам и шок- манже с коньяком. Мы изучаем человеческую сущность глазами создателя и понимаем, что человек не венец природы, он ее уродливое дитя, мстящее всем и вся за свою жалкость. И ты называешь меня психом? Да ты сам такой, покуда ещё читаешь это.
   
   Восемь часов утра. Небо покрыто серым одеялом. Элли тихо вышла из пустого актового зала. Пожарный щит перед самой дверью улыбнулся ей конусообразным ведром и красным топором. Она вышла через задний вход школы и села в дядюшкин Кадиллак "Эльдорадо". Доехав до дома, она припарковала кабриолет на тротуаре и вошла в гараж. Через минуту рев семилитрового мотора спугнул ворону на лужайке, и жёлтый "Каммаро" помчался обратно к школе.
   Церемония прощания с выпускниками проходила на высокой ноте. Собрались все сливки местного общества. Директор Марк щеголял в белом смокинге и готовился произнести торжественную речь. Преподобный Лука, по поводу праздника, нацепил все железки, которые нашёл в оскверненной церкви. Цукерман- старший поправлял воротник сыну. И вот, всех пригласили в актовый зал, украшенный разноцветными баннерами и цветами. Гости, учителя и выпускники расселись и директор Марк начал речь. Плюшевый Винни Пух торжественно восседал рядом со сценой и являлся предметом любопытства всех карапузов, которых притащили на выпускной их братьев и сестёр.

  Элли стояла на пустой баскетбольной площадке и смотрела на небо. Небо цвета мертвого бога. Она нащупала кнопку рации и нажала. Взрыв выбил все окна и сразу наступила тишина. Элли подошла к тяжёлым дверям актового зала. Изнутри доносились стоны. Она открыла дверь и взглянула на кровавое месиво. Зал пылал, и люди, оглушенные взрывом и пораженные шрапнелю из гвоздей, беспомощно ползали по полу. Послышался детский плач. Элли вздрогнула. Судорожно отвернувшись от двери, она взглянула на пожарный щит, на кнопку вызова пожарных и огнетушитель. Она подбежала к щиту, открыла стеклянную крышку и протянула руку к кнопке. Послышался пронзительный детский визг. Элли вернула руку, оглянулась и снова повернулась к щиту.
   Элли взяла топор.
55 Гурман
Армани Тадео
                                       И потому, если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего.

          1- е к Коринфянам, глава 8, стих 13


    Чёрный  как смоль ворон глотал одну ягоду можжевельника за другой. Ветер, давно разочаровавшись в своей работе, ушёл на покой, и лишь лёгкое подёргивание маленьких лапок заставляло шевелиться густую листву. Одинокая стрекоза показывала элементы высшего пилотажа над высокой травой. Стрела пролетела через заросоль кустарника и пригвоздила птицу к стволу тополя. Мартин вышел из своего укрытия, стряхнул колючки со штанов и направился к своей добыче. Ворон оказался на удачу крупным и Мартин, пощупав глотку птицы, удовлетворенно цокнул языком. В это время года вороны пожирают большое количество ягод, набивая себе зоб, что делает их мясо  особо вкусным.  Прикрепив складной лук к лямке на спине, Мартин упаковал дичь и начал чистить стрелу.
     По дороге домой он заехал к знакомому виноделу и купил бутылочку изумительного белого полусухого.
     На кухне у Мартина было как в операционной. Блестящий никелированный стол, идеально острые ножи и всякая утварь покоились в блаженном порядке.
    Мартин был поваром от бога. Акт творения пищи был для него верхом наслаждения. Природа наделила его острым обонянием и привередливым вкусом.
    И вот, началось. Под нежные ноты "Времён года" Вивальди, Мартин устроил кровавую расправу над мясом, пофлиртовал со специями, пришёл к обоюдному соглашению с соусом и посплетничал с вином. Идеальная сервировка стола была для Мартина вопросом чести. Фарфор, серебро, хрусталь, шелк. Он любил свой мир и этот мир отвечал ему взаимностью.
     Отправив первый кусочек в рот, Мартин зажмурился и затих, как будто хотел услышать как вырабатывается эндорфин в его голове. Звонок в дверь вернул его в реальность.
   - Аромат твоего творчества слышен даже в раю!
Опять обратился за помощью к дьяволу?- воскликнул Виктор и вошёл.
    - Почти готово, обжора. Проходи!
    - И чем сегодня будешь радовать мои вкусовые рецепторы?
    - Паста путтанеска, мне кажется, угодит твоему деревенскому вкусу.
   - Нарочно выбрал блюдо с таким названием?
      Виктор и Мартин часто ужинали вместе. Они были лучшими друзьями и любили проводить вечера за партией шахмат, с бокалом чего- нибудь непошлого.
   -Сегодня, Вик, тебя ожидает сюрприз.
   - У тебя голая Шарлиз Терон в душе?
   Марти слегка улыбнулся и пригласил друга к столу.
   - Мать моя женщина!- воскликнул Виктор, увидев блюдо вечера.- Неужто ворона?
   - Она самая. Как обещал.
   - Ну давай посмотрим, чем там лакомились литовцы, во время советской оккупации.
   Великолепное воронье жаркое, нафаршированное лесными ягодами, соус из кислых слив, паста путтанеска в классическом рецепте и лёгкое белое сухое- это уже веский довод, чтобы не начинать партию со стандартного хода Е2- Е4.
  - Ну, мой экстраординарный друг, о чем ты хотел поговорить?- спросил сытый и довольный Виктор, после быстрого розыгрыша дебюта.
 - Вик, я хочу пригласить Маргарет на свидание. 
 - Маргарет? Та высоченная блондинка, у которой ноги растут от ушей? Ну в принципе она ничего, просто тебе понадобятся кабриолет и стремянка.
  - Я не шучу, Вик. Она мне нравится. И я хочу пригласить ее на ужин.
  - А чем могу тебе помочь я, Марти?
  - Ты же знаешь хозяина ресторана за углом?
  - Бруно? Да, знаю, и даже очень хорошо. Он заказывает автозапчасти в нашем офисе. Хочешь пригласить ее туда?
  - Да, но кое- что надо заранее уладить. У них кухня неплохая, но я бы хотел все приготовить сам.
  - Так пригласи ее домой, умник!
  - Нет, это слишком неэтично. Приглашать сразу домой - означает одно!
  - А приглашать в ресторан, от которого до дома две минуты - это другое?
  - Да, ресторан это другое. Ты можешь поговорить с Бруно?
  - В два счёта! Мы сейчас же пойдем к нему, но сначала я поставлю тебе мат.
   Марти открыл новую бутылку и поднял звук аудиопроигрывателя. Стинг пел про одинокого англичанина в Нью- Йорке, а Виктор тем временем, сосредоточенно теребил ладью, готовясь сделать ход, который привёл бы его к неминуемому проигрышу.
 - А она согласится пойти на свидание с чудаком, который носит одну и ту же пару кроссовок два года подряд, но пьёт вино за триста долларов и ещё не замечает, что ферзь попадает под удар? Шах!
  - Она сама дала мне понять, что не против. Ее очень увлекла моя статья про генерала Ги.
 
   Мартин был журналистом, и журналистом высококлассным. Его статьи всегда выражали обьективную сторону вопроса и были настолько остры, что его прозвали ''Чили''.
   Год назад, в одной из африканских стран, произошёл весьма занимательный случай. Лидер сопротивления был пойман правительственными войсками и после трехдневного допроса был подан к столу президента, ввиде зажаренной туши. Генерал Ги, он же президент, демонстративно полакомился сердцем революционера, а остальное сожрали министры. Эдакое всестороннее решение проблемы.
   Случай этот потряс мир настолько, что у миссис Джефферсон из Карсон- Сити, штат Невада, США, настала менопауза на пять лет раньше предусмотренного срока, а совет безопасности ООН обьявил об экстренном собрании. Мировые СМИ начали бомбить сознание читателей всякой ерундой о нарушении прав человека и необходимости ввода войск, для восстановления демократии.
   Тем временем, Мартин получил заказ на статью о чернокожем франкоязычном каннибале. После недолгих раздумий, он начал писать критику на гастрономические вкусы генерала Ги. Оставив политику шаблонным писакам, Мартин стал советовать генералу, впредь не жарить тушу и внутренности вместе, разделывать мясо по порядку, фаршировать каждую часть по особому рецепту, и ни в коем случае не запивать жареное сердце водкой. В самом конце Марти написал сакраментальный эпилог :" Варварство на кухне, это признак инфантильности и неуважения к собственной личности. Уважаемый генерал, надеюсь ваш преемник использует ваше мясо более достойным образом! ."
   Статья Мартина имела ошеломляющий успех. Сатирическая форма трактовки была одобрена критиками. А описания готовки мясных блюд пробуждали в читателях животный инстинкт голода, который заставлял проникнуться симпатией к автору.
   Марти купался в лучах славы, и даже его не самые лучшие статьи приносили баснословные гонорары. Он был желанным гостем на всех званных вечеринках и на одной из них повстречал Маргарет. Она была изумительна, в своём розовом кружевном платье, которое эффектно не прикрывало многое, что являлось предметом поиска для мужских глаз. Фотомодель года и принцесса всех балов, в воображении Марти, создала ассоциацию с клубничным пирожком, под взбитыми сливками. Он долго любовался идеальной анатомией ее мышц, пока она сама не подошла к нему. Ее восторг от его статьей, стал поводом для приятного знакомства, двух бокалов шампанского, лёгкого поцелуя на прощанье и трёх бессоных ночей, испорченных тестостероном и непотребными фантазиями. Марти влюбился.
    
   Виктор поставил ладью на H8, получил в жертву ферзя и мат конем.
  - Это все твоя волшебная стряпня,- ворчал он, пока они шли к Бруно. - Она не позволяет мне сосредоточиться.
     Бруно был рад гостям. Он внимательно выслушал Марти, на итальянский манер всплеснул руками, вспомнил пару из многочисленных святых и дал согласие. Никто не восхищается влюбленными, так, как это делают итальянцы. Марти незамедлительно позвонил Маргарет и назначил ей свидание на завтрашний вечер.
    На следующий день, за два часа до свидания, Марти и Виктор были у Бруно на кухне, с тяжелыми пакетами продуктов, готовых превратится в шедевры кулинарного искусства.
   - Что будет готовить синьор?- поинтересовался Бруно.
   - Сладкое мясо.
   - Ооооо, синьор знаток бургундской кухни?
   - Не только бургундской, друг мой. Ну что, начнём?
     Бруно разлил по бокалам лёгкое "La playa Chardonnei" и Марти приступил к готовке.
     Сначала он мелко нарезал лук шалот и начал тушить его в белом вине. Под божественный аромат готовящегося соуса и сладкое пение Пеппино Гальярди, он нарезал зобную железу двухмесячного теленка на равные кусочки, и опустил в кипящую воду. Когда вино из сковородки полностью испарилось, Марти перелил бульон на тушеный лук и добавил топленого сливочного масла. Посолил, поперчил и дал попробовать Бруно, который от восторга закатил глаза так, как это делает Моника Белуччи в фильме "Малена". Затем они переложили мясо на сковородку с оливковым маслом и перешли к салату. Бруно резал небольшие кусочки дыни и ветчины, а Марти готовил приправу. Смешав в ступке мяту с оливковым маслом, он растер ее до однородной массы, добавил капельку уксуса и ложечку лимонного сока. Когда Марти поливал салат своим соусом, Бруно тихо напевал Аве Марию. Мясо поджарилось идеально. Переложив  ровные кусочки на тарелку, Марти посыпал их пудрой из ягод чёрной смородины. Закончили симфонию вкуса зелёные листики базилика и сельдерея.
     - Бруно, дружище, мне пора бежать за дамой. Поставь все это в духовку, чтобы не остыло. Перед тем как подать, полей соусом картофельное пюре, а мясо посыпь хлебной крошкой. Да, и открой вино, чтобы подышало. На десерт подай яблочный штрудель со сливками и с чёрным кофе. Все, я побежал!
    - Беги, Форрест,беги!- крикнул ему вслед Виктор и налил себе ещё вина.- Ну как тебе наш Марти, Бруно?
    - Ооо, Виктор! Синьор Марти просто Страдивари на кухне! Его салат напомнил мне о детстве в Милане, а соус - о страстных губах тосканских красавиц! Я хочу преподнести подарок синьору Марти и его даме. У меня в кабинете есть бутылка великлепного тосканского вина. Эту бутылку подарили моему отцу. Он постоянно восхищался цветом божественного напитка, но все не отваживался открыть бутылку. И вот, в последний миг жизни, он осознал, что прожил ее зря, так и не попробовав "Vin Santo", которое хранилось в его кабинете. Я думаю, что такой изумительный человек, как синьор Марти, достоин этой чести!
 

  Мартин и Маргарет вошли в ресторан, через десять минут после того, как Бруно откупорил священную бутылку и нежно понюхал пробку. Маргарет была восхитительна. Не надо быть итальянцем, чтобы не остаться равнодушным к такому зрелищу. А Бруно, которого приводили в восторг абсолютно все женщины, потерял дар речи, при виде этого воплощения женской грации и божественной красоты.
    Синьор Бруно лично прислуживал лишь избранным клиентам. Его изысканные манеры и романтический итальянский акцент придавали блеск, и без того шикарному столу.
   
  - Синьора, позвольте примкнуть губами к вашей божественной ручке, ибо я обрадовался вашему появлению в моём скромном заведении больше, чем если бы сюда зашла сама Мадонна. Синьор Марти не предупредил меня о вашей неземной красоте, и я, увы, забыл принять лекарство. Так что, если сегодня у меня случится сердечный приступ, во всем будет виноват ваш кавалер.
    Вступительная тирада Бруно была награждена ослепительной улыбкой и грациозным жестом кисти.
  - Позвольте предложить вам изумительное тосканское вино, которое долгие годы ждало избранных, достойных его неподражаемому вкусу.
  - Синьор Бруно, вы нас балуете,- сказала Маргарет с лукавой улыбкой. - Хотя, к алкоголю я равнодушна.
  - Алкоголь? Вы называете это алкоголем?- неожиданно возмутился Бруно, и лицо его приняло окрас китайского флага.
   - Да. Разве это не алкоголь? Какая разница- вино или водка? Все равно от него люди пьянеют и им становится дурно.
   -Девочка моя, мы не говорим об алкоголе. Мы говорим о чувствах. О любви, которая закупорена в нежнейших итальянских винах, о дружбе, которая окрашивает ирландский виски, о патриотизме, который разбавлен в темнейшем роме и о свободе, которая светится изумрудом из божественного абсента!
   - Синьор Бруно, а не подать ли вам сразу горячее?- предотвратил эскалацию конфликта Марти.
   - Да, конечно. Я увлекся, простите мою бестактность. Сейчас, синьора, вы попробуете отменное блюдо, приготовленное руками вашего талантливого кавалера.
     Когда официант поднял крышку подноса, воздух наполнился ароматами райского сада. Глаза Марти блеснули гордым огоньком, Бруно затаил дыхание....
    - Какой ужас!
     Восклик Маргарет вернул всю компанию гурманов в материальный мир.
    - Мартин, я забыла предупредить. Я- вегетарианка.
    - Маргарет прости, но я подумал...
    - Я не ем мяса, и уберите эту гадость с глаз долой!- резко перебила Мартина девушка, и надула свои прелестнуе губки.
    - Гадость?!- возмущению Бруно не было предела. - Синьора, ведь в это блюдо вложена душа!
   - Милый, ведь ты не обижаешься? Я никогда не ела мяса, и есть не собираюсь,- с этими словами Маргарет прикрыла своей ладонью руку Марти, и посмотрела прямо ему в глаза взглядом, перед которым не устоял бы даже мёртвый, кастрированный Папа Римский.
    Негодование Марти смыла волна такого вожделения, что ему показалось, что земля ушла из под ног, а в США победила социалистическая революция.
  - Бруно, уберите пожалуйста это блюдо, и подайте что - нибудь немясное.
  Самолюбие итальянца было ущемлено до предела, и он решил, что обижен не только на эту вздорную девчушку, но и на весь род человеческий.
  - Синьор изволит выбрать сам?- спросил он с выражением лица статуи императора Сунь Цзы.
  - Давайте иерусалимские артишоки с чёрными трюфелями.
   Бруно удалился на кухню походкой Наполеона, уходящего с Ватерлоо. Отдав распоряжения помошнику шеф- повара, он выругался в духовку и налил себе стакан граппы.
  
    Кулинарная консервативность Маргарет не помешала ей завладеть сердцем Марти. На следующее утро, после свидания у Бруно, он лежал в своей кровати и любовался ее роскошным телом. Марти почувствовал сильное желание прижаться к ней и никогда не отпускать.
   Приготовив на завтрак яичницу Кордон Блю, он с досадой вспомнил о вчерaшнем блюде, но томный голос Маргарет из спальни сразу разогнал хмурые тучи в его сознании. После завтрака она одарила его таким наслаждением, которого у Марти не было ни с одной из его женщин. Он лежал на спине, вдыхая аромат ее волос, и теряясь в глубине ее нежно- кровожадных глаз. Марти был счастлив. Счастлив и голоден...
 
    Отношения Марти и Маргарет зашли в тупик на десятом месяце. В течении этого времени все шло гладко, кроме редких случаев, когда Маргарет уговаривала его вовсе  отказаться от мясного рациона. Ее вегетарианство было фанатично и она не желала видеть даже намёка на мясо в морозилке. Марти баловал ее пирожками из цветной капусты, картофельными фантазиями, морковными кексами и всякой прочей ерундой, которую до этого считал лишь подтанцовкой для мясного балета. Но, хватало одного нежного взгляда или лёгкого прикосновения, и он капитулировал.
   
     Марти сделал предложение Маргарет. Она была обескуражена и попросила время, чтобы подумать. Через два дня произошёл роковой разговор.
   - Милый, я выйду за тебя, с условием, что ты навсегда откажешься от мяса.
   - Но Маргарет! Как? Как ты можешь ставить меня в такие рамки?
   - Моя мама поставила такое - же условие перед отцом, и он выбрал ее. Сейчас ты волен выбирать, или я или мясо....

   Маргарет бросила Марти на следующий день. Она оставила его в ресторане с обручальным кольцом, с паштетом из гусиной печени и с разбитым сердцем.
  Болезненный разрыв  отразился на всем. Марти целыми днями валялся в постели, тупо уставившись в потолок. Мысли его путались и он не мог сосредоточиться. Статьи, которые он писал, стали слащаво- банальными. Виктор выйгрывал одну партию за другой, но особого восторга это ему не доставляло, потому - что он видел как чахнет его друг.
   Но самое ужасное последствие проявилось через год. Они с Виктором сидели у Бруно и заказали отбивные под острым соусом. Когда Марти отправил первый кусочек в рот, перед его глазами предстал образ Маргарет, с тарелкой тушеной капусты в руках. Она взглянула на него своими кровожадными глазами и Марти отчётливо услышал ее голос: " Не ешь мяса, милый!".
   Марти еле добежал до туалета. Его никогда так не тошнило. Когда гастродуоденальный рефлюкс высушил его желудок до предела, он вернулся в зал, попросил прощения у друзей и побежал домой. На кухне Марти попробовал кусочек ветчины...... " Не ешь мяса, милый!"- твердили нежно- кровожадные глаза, когда он обнимался с унитазом. "Кровожадные глаза, не знающие вкуса мяса",-с иронией подумал Марти, осушая стакан минералки.

   Вегетативная скука по Маргарет и по мясу, привела Марти к психиатру. Доктор Трумэн был заядлым католиком и членом секты, которая несколько лет назад обьявила генерала Ги, сожравшего своего врага, пособником Сатаны. А статью Мартина они критиковали на всех собраниях, называя автора бульварным писакой с извращенскими наклонностями. Так что, доктор очень обрадовался, когда в журнале приёмов обнаружил имя Мартина. Час расплаты настал!
   Внимательно выслушав Марти, Трумэн закурил и откинулся в своём кресле.
  - У вас, мой дорогой, параноидный вид шизофрении. Ваше подсознание разделилось на два вражеских лагеря. У первого на флаге написано "Мясо", у второго - "Маргарет". Вы- жертва собственных слабостей. Кстати, вы наверное знакомы с " Божественной комедией " Данте? Вот там очень наглядно описываются два смертных греха - похоть и чревоугодие. Они лежат в основе программы по уничтожению хороших качеств человека. Помню, несколько лет назад, вы написали статью про людоеда из Африки. Там вы великолепно описали чудеса кулинарного искусства, подразнили читателя красивыми и незнакомыми названиями вин. Но! Ни намека на критику этого бесчеловечного, жестокого, антихристианского поступка. Я уже тогда понял, что автор статьи застрял на уровне инстинкта голода и не способен на человеческую эмоцию. Но, Всевышний покарал вас. Он послал вам чувство сильнее вашей любви к мясу, и вы сейчас мучаетесь не зря..
  -Доктор, я не на исповедь пришёл, а на консультацию. Мне неинтересно ваше мнение о моих статьях, о моём вероисповедании и о моих сексуальных фантазиях.
   - Я так и знал, что вы бездушный атеист! Лишь жалкий безбожник может равнодушно размышлять о людоедстве!
   - Доктор, или может быть вам будет приятнее, если я буду называть вас падре? Как вы смете критиковать мою работу с точки зрения христианской религии, в том случае, когда именно в вашем священном писании ведётся открытая пропаганда каннибализма?
  - Что вы имеете ввиду?!
  - Не Иисус ли говорил своим ученикам, что хлеб который они едят - это плоть его, а вино, которое они пьют- это кровь его? А что собирался сделать бог, если бы Авраам всё-таки принёс бы в жертву Исаака. Ведь это он сам, всевышний, заказал на ужин молодое мясо первенца прародителя иудейского народа! И если бы ангел не остановил бы руку Авраама, бог бы полакомился Исааком, и не было бы тогда ни Иакова, ни Иуды, и вы бы не страдали этой ерундой!
  - Вон! Убирайтесь вон! Сатанист! Чернокнижник! Вон!- доктор Трумэн был на грани нервного срыва, на который способны лишь добропорядочные католики.

   Свежый воздух нежно обнял Мартина. Вечерние сумерки подхватили его тоску и приняли багровый окрас. Марти еле надавил на педаль газа и мотор отозвался урчанием верного сенбернара. Марти знал, что решение в нем самом. Депрессия... Когда -то он выходил из неё с помощью французской кухни. Белое вино, чёрные трюфели, лесные ягоды, мясо... Голос Маргарет снова прервал его размышления. Маргарет....Мясо....Маргарет.... Мясо....
   Мартин сделал выбор...
 
  Овощной рынок был почти пуст. Старик Луи уже хотел закрыть свою лавку, когда Марти вошёл.
  - Мисье Марти! Как я рад вас видеть. Вы давно не заглядывали. Были в отьезде?
  - Ну разве что мысленно, Луи. Как твои дела? Как семья?
  - Отлично, мисье Марти! Просто волшебно! Два месяца назад мне прооперировали простату, и сейчас моя мадам просто в восторге! Она вчера призналась, что если бы не внуки в соседней комнате, она бы закричала, как школьница! Я надеюсь, вы понимаете о чем я?
  - Луи, Луи, Луи. Ах ты старый проказник. Передай привет мадам.
  - Обязательно мисье Марти. А вам что подать?
  - Как всегда, Луи. Белый трюфель, лесные ягоды...
  - Ааааа! Романтический ужин для красавицы мадемуазель Марго?
  - Да, Луи.

     Чёрный как смоль "Мерседес" медленно подьехал к парадному подьезду Маргарет. Ночь содрогалась от предвкушения утренней зари. В кармане пиджака покоилось обручальное кольцо, с рубином цвета Чинзано, а на заднем сидении лежали пакеты с продуктами и вином. Для идеального ужина Мартину было нужно лишь мясо, и он знал чьё.
56 Последняя встреча с отцом
Любовь Чурина
      Сегодня Маша задержалась на работе до поздна. Она работала в ресторане на вокзале официанткой. В этот день к ним, в их маленький городок приехали столичные артисты. Девушка из за колонны с любопытством наблюдала за ними. Компания была очень шумная. Администратор не раз выходила в зал призвать нарушителей к порядку. Но всё было напрасно. В конце концов они и её усадили за свой столик и вместе продолжали орать песни и плясать. И даже её пригласил танцевать один симпатичный, молодой актёр. Маше он был не знаком. Она знала почти всех артистов на перечёт и собирала фотографии любимых актёров.  Ушли они уже за полночь Выпили артисты не мало и почти на руках вынесли того молоденького, зеленоглазого.

     Выйдя на улицу девушка поёжилась от холода. Домой идти было не далеко. Но на перроне её поджидал тот, понравившийся ей актёр с зелёными глазами. Он еле стоял на ногах и почти упал когда она проходила мимо. Маша помогла ему встать и удержаться на ногах, уже хотела идти дальше но, но вокруг никого не было и оставить его одного она посчитала не возможным, повела его к себе домой. Девушка жила в коммунальной квартире, одна занимала целую комнату. Пока шли познакомились, его звали Владимир Званцев. Он еле перебирал ногами. Они у него всё время заплетались он падал и Маша падала вместе с ним. Наконец они доползли до её подъезда. На пороге стояла Валя, её соседка по коммуналке. Она забеспокоилась, что подруга задерживается, вот и вышла встретить. Она нервно курила, видимо уже не первую сигарету, на крыльце было несколько окурков. Молодая женщина поспешила на помощь подруге.
- Это что ещё за фрукт - спросила она строго у Маши.
- Я не фрукт, я Володя. - поспешил с ответом актёр.
- Валя, я потом тебе всё расскажу, помоги затащить его в комнату.

     Прошло девять месяцев, Актёров уже и след простыл. Много воды утекло с тех пор. И вот в конце сентября, Маша родила мальчика. Такой славный малыш, глаза зелёные и, назвала она сына Владимиром. В графе отец - прочерк. Отчество придумала, а фамилия? Её фамилия Малахова. Так и зажили они вдвоем. Работу пришлось оставить, куда же девать ребёнка. Места в яслях не было. Вот и пошла Молодая женщина мыть полы в подъезде. Всё таки какие никакие деньги, да и рядом, всегда можно забежать домой покормить и посмотреть на малыша.

     Однажды Маша увидела афишу, на которой был изображен её Владимир. Она сходила, посмотрела фильм и была очень довольна увиденным. Он играл молодого очень смелого разведчика. Маша стала часто ходить в кино и брала маленького Вовку. А затем когда он подрос, она много рассказывала ему о фильме. И когда Вовка самостоятельно стал ходить в кино то он часто смотрел именно эту картину. После просмотра он бережно нёс домой билетик и складывал в свою заветную жестяную коробочку. Лишних денег в семье не было и мать редко давала сыну деньги на кино. Поэтому Вовка ходил в Гастроном и там на полу собирал монетки. Когда их было достаточно, бежал в кино, а потом бережно нёс домой очередной билетик и прятал в своей жестяной коробочке.
     Вскоре тётя Валя родила сына и они назвали его Виктором. Жили они дружно, горе и радость вместе. Вовка часто оставался с Витей и рассказывал ему сказки и про тот фильм, где был его любимый герой. Он с восхищением говорил Вите о том, что хотел бы иметь такого же смелого отца. Когда Витя подрос на столько, что его можно было вести в кино. Первое, что сделал Володя, привёл его в кинотеатр. Билетерша Тётя Вера иногда просто так без билетов пропускала мальчишек в зал. Просила только, чтобы не баловались. Но Вовке было важно пройти в зал по билету. Потому что потом он был должен положить его в коробочку.
     Вовка  как обычно ходил  по магазинам в поисках копеечек и неожиданно увидел афишу о скором приезде к ним в город актёров и среди них была фамилия Званцев. Вовка стал копить деньги, чтобы попасть на этот сеанс, на встречу актёров со зрителями. Он собирал копеечки на остановках в магазинах и не ходил в школьную столовую. Всё деньги он откладывал на заветный билетик. Выступление планировалось за несколько дней до Нового года. И тут внезапно заболел Витя. У него поднялась высокая температура и его с подозрением на пневмонию положили в больницу. Когда Вовка посещал его в больнице Витя плакал и просил мандарины. У других детей в палате на тумбочках лежали эти фрукты. А у тёти Вали на это не было денег, да и купить их так просто нельзя - дефицит. Вовка даже уже подумывал потратить те деньги которые скопил на билет. Он пошёл в Гастроном посмотреть какая цена этим мандаринам и тут увидел на полу рубль. Мальчик нырнул между ног и схватил денежку, а когда поднимался какой то дядька выхватил деньги из его руки и обвинил мальчика в воровстве. Владимир даже заплакал от обиды, но за него заступилась какая то женщина. Она сказала что видела, как он поднял деньги с пола. Дядька в магазине был не один, их было трое подвыпивших мужчин. И у одного в руках была авоська, через клеточки которой на парнишку смотрели оранжевые мандарины. Вовка как завороженный последовал за ними. Он шёл с одной мыслью - достать из сетки  два мандарина. Мужики сели в трамвай, мальчик последовал за ними, но и там ему не удалось даже приблизиться к троице.
     Народу было столько много, он даже не видел авоськи. А когда мужики вышли он последовал за ними до сквера. Там они расположились на скамейке, сетку повесили на краю скамейки и распечатав бутылку разлили в пластмассовые стаканчики и о чём то громко споря выпили. Вовка притаился а затем встав на карачки пополз к заветной авоське. Нет он не был вором и даже сейчас немного презирал сам себя. Сразу вспомнился его любимый герой. Как бы он поступил в этой ситуации, и тут же вспоминал плачущего Витю. Всё, вот она заветная сетка. Протяни руку и две мандаринки уже у тебя. Но в этот момент один из мужчин обернулся и схватил мальчика за воротник пальто и с руганью толкнул на снег. Двое других тут же подскочили и начали избивать мальчика. Вовка принимал удары молча, не звал на помощь. Ведь его экранный герой тоже страдал от пыток фашистов, но не сказал ни слова. Вот и Вовка вёл себя как настоящий партизан. Вдруг мужики остановились и один сказал, что кто то идёт и действительно в их сторону быстрым шагом шёл человек. Мальчик обрадовался, что это к нему спешит помощь. Но человек увидев что происходит резко повернул в сторону и остановился за деревьями. Вовка видел огонёк от его сигареты. 
     Мужики как то перестали обращать на мальчишку внимание. Разлили остатки водки и выпили. Вовка лежал боясь пошевелиться, да и тело сильно болело. Вдруг один из мужиков наклонился над мальчиком и помог ему подняться  со словами. Подожди, подожди я сейчас и вытащил из авоськи две мандаринки засунул их мальчику за пазуху и толкнув произнёс - иди, лопай пацан. Вовка не веря своим ушам помчался проч, бережно придерживая драгоценную ношу.
     Человек ещё стоял за деревьями, когда Вовка поравнялся с ним, на мгновение остановился и оторопел. - Это был он, его герой, тот кого он хотел бы называть своим отцом.
     Человек спросил - тебе, что автограф дать? Но Вовка уже бежал от него, он плакал растирая слёзы варежкой. Он думал,  о том, что скажет матери про оторванный воротник. Мать конечно бить не будет, но очень огорчится. Мальчик долго кружил по городу прежде чем пойти домой. В коридоре было темно Владимир тихо подошёл к двери своей комнаты и услышал голоса, разговаривали двое, мама и незнакомый мужчина. Мальчик распахнул дверь, в комнате за столом сидел ОН, его герой. Мама сказала.
- Володя сынок, познакомься, это твой отец.
- НЕТ!!! мальчик опустил руки и из за пазухи выпали на пол два рыжих мандарина.
57 Гостиница
Любовь Чурина
 В этой гостинице я останавливался уже более двадцати лет. Правда, с небольшими перерывами. Но, мне нравился здешний не навязчивый сервиз, очень внимательное отношение обслуживающего персонала. Не обязательные, а действительно приветливые лица служащих. Моя популярность, это конечно плюс, но всё таки люди обслуживающие, работающие здесь, делали это скорее от душевной теплоты. Я не скупился на чаевые, нет, я не давал им денег, это было не в моём характере, но вот коробка конфет, плитка шоколада к чаю, никогда не забывал. Ведь это нравится любой женщине, абсолютно не зависимо какого она возраста. Немного приятных слов, совершенно не навязчивый комплимент, мне это, самому несказанно нравилось. Я любил наблюдать, как женщины очень мило начинали краснеть, это было завораживающее зрелище, не то что в Москве. Где смущение и стыд скорее было только игрой.
 С некоторых пор, моё внимание привлекла женщина, администратор этажа. На вид ей было
лет сорок с небольшим хвостиком, мягкие черты лица, нежная, обаятельная улыбка, с чуть припухшими губами, небольшая горбинка на переносице, совершенно не портила её лица, невысокая, худощавая.
И вот эта горбинка, сводила меня с ума. Глядя на эту женщину, мне всегда казалось, что она мне знакома.
 Я приезжаю сюда, в этот маленький городок, раз в пол года. Живу две-три недели, когда месяц. Последние четыре приезда, она здесь. Я вижу её каждый третий тень, но самое удивительное, что она не вступает со мной ни в какие разговоры. Только «здравствуйте» и « досвидание», будто и нет других слов. Поздоровается, молча подаст ключ, и опустит глаза, как будто мне и не о чем с ней поговорить. Я по натуре словоохотливый, а здесь, теряюсь как мальчишка, и даже ни разу не положил перед ней плитки шоколада. Она своим молчанием сковывала всю мою энергию, даже однажды захотелось спросить у неё: Чем же я ей так не угодил? Что она не хочет разговаривать.
- Здравствуйте милая Танечка, как нынче ночная смена, - отдавая ключ дежурной, спросил я.
- Здравствуйте, уважаемый Николай Петрович. Спасибо, всё хорошо, смена выдалась на редкость
спокойная. А вы что сегодня так рано? Я даже смену ещё не сдала.
- Дела у меня, знаете ли, сегодня с утра пораньше. Да, Танечка, а скажите, пожалуйста, Почему Алёна Ивановна, такая у вас не улыбчивая, даже суровая? Всегда молчит? Как – то не привычно. Вот вы все милые, словоохотливые, - спросил я улыбаясь.
- Да не обращайте Вы на неё внимания, она просто стеснительная, и, со всеми такая.
- А – а – а, - и решил задать ещё, один очень интересующий меня вопрос. Танечка, - наклоняясь и почти на ушко, - а скажите, она замужем?
- Нет, - так же, почти шёпотом ответила мне Танечка, - но имеет взрослую дочь, которая учится в Москве, и насколько я знаю, недавно, приехала погостить. А Алёна Ивановна, здесь когда-то раньше работала, говорят, она дочь родила от кого-то, кто проживал в гостинице. Потом, когда родила, сразу уехала из нашего города. И вот уже год как вернулась и, вновь пришла работать к нам. Видно, как преступника тянет на место преступления, так и её. – Она глубоко вздохнула. - А Вы, небось, решили приударить за ней?
- А что? Я вдовец, ещё не совсем старый. Танечка, а за что Вы так её не любите?
- А кто Вам сказал, что я её не люблю? – Удивлённо спросила она. – А Вы правы, но не в этом. Я ей завидую, её смелости. Ведь я так и не решилась родить ребёнка, и в старости осталась одна. А она молодец, родила от человека, которого любила. Смело прошла все кривотолки. Теперь её дочь, оканчивает университет, и поверьте мне на слово, это прекрасная девушка. Так что я ей по-доброму завидую.
- Любовь!? В гостинице? Ведь это запрещено!!! – пошутил я, повышая голос.
- Что же здесь не понятного, он и жил здесь в гостинице, любимый её.
- А почему он не женился на ней, не признал своё отцовство? – в недоумении спросил я.
- Он и не знал, что она от него родила. Она ему ничего не сказала, ведь он был женат.
- Вот как!? А кто он? - и тут, краем глаза увидел её. Алёна Ивановна шла по коридору. Повернувшись к ней, поздоровался и направился в лифт. Она по обыкновению ответила, опустив глаза.
Вечером, всё повторилось, она подала мне ключи, при этом, не проронив ни слова. Меня это немного
даже, начало раздражать. И я решился спросить её.
- Алёна Ивановна, ну что я Вам сделал? Почему Вы не хотите со мной разговаривать? Я Вам так не
приятен? – спрашивая, пытался сдержать сердитые нотки в своём голосе.
- Что Вы, Николай Петрович. – Ответила она, не поднимая на меня глаз. – Я Вас очень уважаю. Но…
- Здравствуйте, - поздоровалась молодая девушка, подходя к стойке.
- Здравствуйте, - оглянувшись, ответил я.
- Мама, я к тебе на минутку.
И в этот момент я увидел, как полыхнуло огнём лицо Алёны Ивановны, и мгновенно обернулся взглянуть на её дочь. Передо мной стояла молодая девушка, копия моей мамы. Я молча разглядывал её, не смея отвести взгляд от её лица. Те же губы, глаза, брови, вот только горбинка на переносице, – но она совсем не портила её лица. Она тоже внимательно разглядывала меня, затем перевела взгляд на мать, и кивком головы, как бы спрашивала. А затем я услышал вопрос, от которого совсем потерял дар речи.
- Мама, это он? Мой отец? – В её взгляде не было ненависти, а только любопытство. – Ну, что ты
молчишь? Это отец? – вновь спросила она, не отводя глаз от моего лица.
- Да, - еле выдавливая из себя, ответила Алёна Ивановна. Затем, прямо глядя на меня, - помнишь-те, давно, у тебя, вас температура высокая была, Вы… ты… бредил, а я не отходила от тебя все, три дня.
58 Лада
Евгений Валерьевич Петров
(у природы нет плохой погоды)
- Сейчас посмотрим, что они там обещают,- с этими словами Лада включила телевизор, или как там они называют это устройство.
Полумрак комнаты наполнился каким-то мертвенным отблеском.
Жаль, но даже нам приходится пользоваться и такой примитивной аппаратурой. Давно пора бы перейти на что-нибудь более современное. И зачем только братец вытащил эту штуковину? Вот, например, сам Сав как всегда сидит в соседней комнате перед голограммой. У нее даже свет более живой, особенно по сравнению с так называемым телевидением.
Интересно, что он там все время делает? Поди, опять в свою любимую стратегию режется. Называет ее возвышенно – Игра. Надо же. Совсем заигрался. И к нему точно не подступишься. И никого к этой игре не подпускает. Даже нас. А еще старший брат…

- Завтра под влияние антициклона попадает…- преувеличенно бодро вещала с экрана женщина.
- Ага, именно от этого, как там его,- скептически проворковала Лада,- …антициклона, и зависят все изменения погоды…
- На остальной территории сохраняется устойчивая ровная…
Лада раздраженно отключила дикторшу, которая сразу, вслед за прогнозом, принялась рекламировать какое-то лекарственное средство.
Ну, кому нужна эта реклама? В голову пришли примитивные стишки на эту тему:

                    Самолеченье пользы не приносит.
                    Оно здоровье лишь уносит.

Организм сам знает, что и когда ему нужно. Он вполне справится сам со всеми болезнями. Лада давно привыкла к такому правилу и не собиралась ничего менять.
- Эй, сестренка,- окликнул ее появившийся на пороге брат,- а астропрогнозы что, слушать не будешь?
- А это что еще за фигня?
Не отвечая, брат снова скрылся.
- Ну, вот. И от этого никакого толка. Обратно к своей игрушке поперся.
Лада тяжело вздохнула и вышла из дома. Все родственнички уже тут как тут. Куда от них деться? Как всегда бездельничают.
Сандалии звонко прошлепали по мраморным ступеням. Мелькнули  мимо гладкие, словно масляные, колонны. Под ноги легла относительно ровная тропинка. С обеих сторон тропинки потянулись замысловато украшенные зеленью скалы.
Лада вспомнила слова брата об астропрогнозах. В голове закрутились разные мысли:
«Как эти люди могут верить всяким там гороскопам? Какое отношение к судьбе человека могут иметь отдаленные звезды? Расположены они на первый взгляд хаотично. И все созвездия, которые люди находили на звездном небе, не имеют никакого отношения к ним. Не расположены же звезды на плоскости, а разбросаны на огромных расстояниях. Во всяком случае, их никто и не пытался привязать к людским судьбам. Разве можно быть такими доверчивыми…».

Чистейший горный воздух наполнился густым цветочным ароматом. Легкий ветерок ласково шевелил светлые пушистые волосы Лады. Над головой сверкал и переливался хрустальный свод небес. Что там, за этой тонкой гранью?
Она присела на камень у края тропинки, и мысли ее перетекли в другое русло. Лада вспомнила подсмотренный прогноз погоды.

«Вот и еще одно проявление людской доверчивости,- подумала Лада,- как можно предсказывать погоду? Все это полный бред. Вот обещали давеча жаркое сухое лето. Насмеялась я вдосталь. Пробралась к Игре Сава и устроила им вместо жаркого и сухого лета, холодное и дождливое. Вот проберусь снова,- она потерла ладони,- поработаю над программой, и тогда точными будут лишь случайные прогнозы.»
Лада вскочила с камня и стремглав помчалась обратно, надеясь пробраться к детищу Саваофа…
59 Жива
Евгений Валерьевич Петров
- Жива, угомонись,- Вашан поймал девочку за руку и устало вытер лоб.
Вот оглашенная, все время как бешеная носится. Все бы ей бегать. Как только не поскользнется.
- Опути-ка,- девчушка до того сердито посмотрела на дядьку, что тот разжал пальцы.
 Жива упрямо тряхнула головкой. Пушистые волосы девчушки взметнулись в воздухе. Маленькие ножки звонко прошлепали по полированным до какого-то масляного блеска плитам пола.
Вот она уже снова затерялась где-то в глубине сада. Никакого с ней слада. Вашан укоризненно взмахнул руками.
- Может, ее чем  интересным увлечь,- озабоченно проговорил Вашан, обращаясь к брату-близнецу Тепеу.
Тепеу, не отвечая, подхватил холщовую сумку и ушел в направлении, скрывшейся Живы. Тропинка услужливо бросилась ему под ноги. Мимо проскользнули пушистые кустики. Огромный красный полосатый глаз гигантской планеты пристально смотрел с темно-синих небес.
Девчушку он нашел возле озерка.
Она, непривычно тихая, сидела на берегу, пропуская между  тоненькими пальчиками прозрачные струи. Капельки воды, стекая обратно в озерцо, сверкали подобно драгоценным бриллиантам. Невдалеке плескались золотистые рыбки. Их разноцветные чешуйки вспыхивали на солнце жарким пламенем. Свежий ветерок слегка шевелил нежно-зеленые листочки окружающих деревьев. Крупные, налитые соком, плоды темнели просвечивающими сквозь сахарную мякоть зернышками.
Может, уже и нет необходимости чем-либо отвлекать ее?
Услышав шаги, девочка подняла голову. На Тепеу взглянули невероятно синие глаза.
- Здаавствуй, дядя Тепеу,- проворковал нежный голосок.
Мужчина уже в который раз привычно удивился, что она различает его и Вашана.
Жива резво поднялась на ноги. Еще мгновение – и она опять умчится куда-нибудь по своим детским делам. И вернется лишь под вечер, когда нужно уже укладываться спать.
- Погоди немного,- проговорил Тепеу тихим вкрадчивым голосом.
Девчурка замерла настороженно. В глазах поблескивало что-то вроде интереса.
Тепеу собрался. Так, еще одно неверное движение и… поминай как звали.
- Смотри, что я тебе принес,- он вытряхнул на песок перед Живой горку кубиков.
- Что это?
Тепеу не стал отвечать. Распластавшись на брюхе около кубиков, он принялся что-то из них складывать.
Жива присела рядом. Кубики под ее руками сложились в ровненькую площадку. Маленькие ладошки прохлопали получившееся сооружение.
- Нет, надо не так,- Тепеу протянул руку к кубикам.
- Не тоогай,- чуть не с криком девчушка оттолкнула руку Тепеу.
Да, что это такое?
На ее глазах блеснули слезы.
Этого только не хватало.
- Тогда, давай будем строить из песка,- примирительно проговорил мужчина…
***
- Что это?- Зев с интересом разглядывал слепленные из песка пирамиды.
Причем, пирамиды значительно отличались друг от друга. Одни гладкие и крутые. Другие – более пологие и ступенчатые. Встречались пирамиды со ступенями и без, с площадками и зданиями и просто с с острой вершинкой.
Интересно, а что это за животное разлеглось почти возле самой воды. Зев наклонился ниже. Вроде бы кошка? А почему она с головой человека?
Невдалеке, там, где слежавшийся песок вроде бы чуть темней, мелькнули светлые линии. Он посмотрел внимательней.
Облегченно вздохнул. Конечно, это Жива постаралась. Рисунки животных, птиц, насекомых ярко выделялись на темном фоне. А вот и фигура человека.

В глазах Зева появились лукавые искорки.
Он звонко хлопнул в ладоши.
- Сейчас я все это у Сава в его Игре поразмещаю…
60 Ангел в расслабухе
Олег Маляренко
Несколько лет подряд я следовал одному и тому же странному, на первый взгляд, увлечению – отправлялся на неделю-полторы в лесную глушь, чтобы побыть в одиночестве и тиши, подальше от городского шума и людской толкотни. Там я расслаблялся душой и телом, приводил в равновесие здоровье, а мысли в порядок, и тем самым получал заряд бодрости на целый год.

Жена привыкла к такому моему чудачеству и относилась к нему с должным пониманием, поскольку это укрепляло и освежало наши отношения.

Селился я в домике, затерянном в густом лесу, у знакомого лесника Никиты Яковлевича, глухонемого от рождения, человека пожилого, но по-молодому бодрого, и с чистой душой. Присущий леснику недостаток был мне только на руку, так как наше общение сводилось к минимуму.

Я купался в озере, ловил рыбу, собирал грибы, готовил пищу, но большую часть времени предавался любимому занятию – ничегонеделанию, напрямую соприкасаясь с природой.

В один день Никита Яковлевич отправился проведать родню, оставив меня на хозяйстве, или наоборот. Я покормил курей и хрюшку, кота и собаку, и присел на завалинке, чтобы почитать Библию. Книга была старинной, как и всё в домике. Библию я читал и прежде, но довольно поверхностно, а сейчас появилась возможность прочесть её вдумчиво.

Вдали на тропинке показалась человеческая фигура в белом. Когда путник приблизился, я застыл от изумления – по всем статьям он являл собой ангела. Высокий и стройный юноша, светловолосый и голубоглазый, с лицом такой красоты, от которой женщины сходят с ума, с выступающими из-за спины могучими крыльями. Одет в лёгкий балахон, свободно облегающий его фигуру. Одежда не просто белая, а ослепительно белая, казалось, вся сияющая. Взгляд спокойный, добрый и приветливый. Походка лёгкая и уверенная.

- Мир дому твоему, добрый человек! – произнёс ангел.
- Мир входящему! – сказал я первое, что пришло на ум.
- Дай напиться воды, милейший.

Я поспешил в дом. Ключевую воду беру в ближнем роднике, и она потрясающе вкусна. А перед выходом перекрестился на икону в углу.

Незнакомец с явным удовольствием пил воду.

- Извините меня за любопытство. Вы на самом деле ангел?
- Без всякого сомнения. А что тебя удивляет?
- Пожалуй, ничто. Но крайне редко приходится видеть ангелов.
- Тот, кто кроток и добр душой, видит нашего брата часто. Меня зовут Нафтусаил, можно Нафик. А как кличут тебя? Кстати, называй меня на «ты».
- Меня зовут Михаил, можно Миша.
- Чудесное имя. Так зовут моего непосредственного начальника, по-вашему, архангела. Чем занимаешься Михаил?
- В настоящее время ничем, потому что на отдыхе.

Ангел заметил Библию в раскрытом виде.

- Сразу видно, Миша, что ты человек, верующий в нашего Господа. О чём читаешь сейчас?
- О Содоме и Гоморре.
- Прекрасно помню эту прискорбную историю. До сих пор стоит перед глазами картина их заслуженной гибели.
- Сколько же тебе лет, Нафтусаил?
- Вопрос некорректен, ибо у ангелов нет возраста.
- Правда, что у каждого человека есть свой ангел?
- Чудовищное заблуждение. Ангелы имеются только у самых достойных, иначе для всех людей ангелов не напасёшь. Вот ты, Михаил, человек достойный, и отныне я буду твоим ангелом.
- Чудесно. Благодарю тебя. Теперь этот день я буду отмечать, как день ангела. А теперь скажи, что привело тебя сюда?
- Один раз в сто  нам позволено расслабиться. Для меня как раз такой день наступил, и я хочу хорошо отдохнуть, или оторваться по полной программе, как говорят некоторые отроки. Короче говоря, я хочу на сегодня забыть, что я ангел, и почувствовать себя человеком со всеми свойственными ему недостатками.
- Здесь для отрыва не самое подходящее место.
- Вот ты и поможешь мне выйти к людям. Но я хочу это сделать инкогнито, чтобы не подрывать устои веры.
- Понимаю. Тогда тебе надо переодеться и спрятать крылышки.

По комплекции Нафик мало отличался от меня, поэтому подобрал кое-что из одежды, и чтобы не смущать его, вышел из дома.

Вскоре в дверях показался ангел в синих потёртых джинсах и красной футболке с эмблемой Чикагского университета. При этом совершенно без крыльев. Их я увидел рядом со стулом, на котором висел аккуратно сложенный балахон. Теперь Нафтусаил напоминал обыкновенного парня, только чертовски красивого.

До ближайшей деревни было километров четыре-пять, там имелось придорожное кафе, где можно было выпить, закусить и пообщаться с посетителями. Я и Нафик собрались тронуться в путь, когда вблизи домика появились две молодые женщины. Судя по тому, что обе держали в руках ведёрки, можно было безошибочно определить, что они грибницы.

- Скажите, пожалуйста, как пройти в деревню. Мы собирали грибы и заблудились, - сказала та, что покрупнее.
- Здесь прямой дороги нет. Отдохните немного, и я вас проведу, - отозвался я.

Любительницы грибов, приятные и привлекательные, одеты были по-городскому. Присели на скамейку и стали развлекать нас рассказами о том, что они видели в лесу. Новых знакомых звали Клавдия и Ангелина.

Я обеспокоился тем, чем бы угостить дам. Для этого пришлось совершить набег на запасы Никиты. Как говорил мой дед, что есть в печи, на стол мечи. Я и метал. Помимо прочего обнаружил и извлёк из погреба несколько прохладных бутылок водки.
 
Через полчаса наш квартет заседал в тени огромного бука. Я приложил все свои кулинарные способности и красиво разложил в тарелки наличные разносолы. После нескольких тостов мы сбились со счёта. Меня сильно удивил Нафик, который хлестал водяру как воду в жаркую погоду. А закусывал он мало, что для ангела вполне естественно.

Во время банкета Клава попала под очарование Нафтусаила и бросала на него нежные и влюблённые взгляды. А вскоре я заметил, что под столом она украдкой касалась ножкой его джинсов выше колен. На удивление, Нафик не стал возмущаться такой распущенностью. Геля, проявляя солидарность с подругой, тесно прижалась ко мне. Честно сказать, я не стал её отталкивать, поскольку я не ангел.

Мой ангел высоко оценил качество Никитиной водки и поглощал её в изрядном количестве. Видно, там наверху этот напиток в большом дефиците. Если бы я выпил столько водки, то отдал бы душу Богу. А Нафтусаил оставался на вид трезвым как стёклышко. Определённо, наверху ему покровительствовали.

Не в силах сдержаться, Геля обняла меня и жарко поцеловала. Пришлось ответить ей тем же. Чтобы не отстать от подруги, Клава страстно заключила в объятия Нафика, а он крепко схватил её за попку. Ещё немного и крепость сдастся без боя.

Однако нашу идиллию внезапно прервал голосистый собачий лай. Из-за деревьев во двор выбежал чёрный бульдог.

- Отелло! Как ты попал сюда? – завопила Клавуня.

Бульдог Отелло лизнул ей руку и моментально убежал дружить с нашей Жучкой.

А тем временем появилось двое мужиков, я бы сказал, бугаёв. Заметно было, что они настроены крайне агрессивно, а это не предвещало ничего хорошего. Я с тоской подумал о том, что здешняя тишина и безмятежность исчезает на глазах.

Один из мужиков набычился, глаза его налились кровью. Он схватил Клаву за руку и грубо потянул за собой.

- Ну, ты Клавка и шалава! Я обыскал весь лес, а ты здесь бухаешь и лижешься с мужиками.
- Успокойся, Костя! Мы с Гелей заблудились, а эти люди собрались провести нас в деревню.
- Так ты ещё врёшь, дрянь! Я своими глазами видел твой заблуд, - выпалил Костя и влепил Клавочке оглушительную оплеуху.
- Не следует обижать женщину, добрый человек. Она не совершила ничего предосудительного, - тихим голосом промолвил Нафтусаил.

Это взорвало Костю. Он оставил Клавдию и подошёл к ангелу.

- Раз ты называешь меня добрым человеком, то получи моего добра.

И  озверевший поддонок ударил ангела кулаком. Тот прикрылся рукой, и удар пришёлся касательно по его правой щеке.

- Господи! Прости этого заблудшего человека. Он не ведает, что творит, - мягко произнёс Нафтусаил и молитвенно сложил руки.

От такой неожиданности все, включая и мужиков, опешили.

Тут уже вмешался я, иначе кроткий ангел подставит левую щеку и будет избит, что совершенно недопустимо.

- Опомнись, мужик! Только что ты ударил ангела! – заорал я.
- Ну, если он ангел, то я и тебе всыплю чертей! – замахнулся на меня Костя.

Но он не успел ничего сделать, потому что Нафик нанёс ему удар в подбородок снизу, классический апперкот. Удар был такой сильный, что противник отлетел на несколько шагов и свалился. Это уже был нокдаун!

Я отказался верить в реальность того, что случилось. Ай да ангел! Какой молодец! Ничто человеческое ему не чуждо.

Клавдия кинулась поднимать рухнувшего Костю, теперь уже злобно глядя в нашу сторону.

- Пойдём, дорогой, отсюда и не будем связываться с этими драчливыми ангелами.

Геля потянула другого мужика и вся тёплая компания, забыв попрощаться, покинула двор. С некоторой задержкой к ним присоединился и бульдог Отелло. Я подумал о том, что настоящий Отелло – мужик Клавы. Победа была за нами.

- Ловко ты стукнул того прохвоста, Нафик, - похвалил я. - Ты раньше занимался боксом?
- Нет. Это у меня природные способности. Сегодня позволил им проявить себя. Давай, Миша, отметим нашу победу, - взялся Нафик за бутылку.
- Только без меня.

Незаметно наступил вечер. Подул свежий и прохладный ветерок. Краски окружающей природы потускнели и потемнели. Я покормил скотину и навёл порядок. Ангел сидел в глубокой задумчивости.

- Оставайся ночевать, Нафик, - подал я голос.
- Что я и собираюсь делать. А вдруг эти добрые люди захотят вернуться.
Я постелил ангелу лежак, стоящий посреди двора. Он лежал, глядя на звёздное небо, и думая о чём-то своём.


Проснулся я ранним утром, когда едва рассвело. Нафтусаил был уже на ногах, в белом балахоне и с крыльями.

- Куда ты, Нафик, в такую рань? Оставайся и я приготовлю завтрак.
- Не могу больше оставаться. Мне пора на работу?
- И что у тебя за работа? Экстренное совещание у Бога?
- Более интересная. Я снимаюсь.
- Где же, если не секрет?
- Секрета нет. За речкой на натуре снимается фильм «Падший ангел».

Такое известие ввергло меня в такой смех, что едва сдержал поток жидкостей (слёз), что едва не хлынул из меня.

- И ты снимаешься в главной роли?
- К сожалению, нет. Только второго плана.
- Ну и ржачку устроил ты, Нафик.
- Меня зовут Вячеслав, можно Славик. А в реквизите я пошёл, чтобы расслабиться и посмотреть, как на меня будут реагировать окружающие. Вот ты, Миша, поверил, что я настоящий ангел?
- Что за вопрос? Почти что, но привитый в детстве атеизм, заставил сомневаться.
- А какие красотки к нам привалили! В нашей киногруппе и близко таких нет.
- Да, девушки первый сорт. Жаль, что их мужики пришли не вовремя.
- Чего сожалеть. Думаю, наши жёны не хуже. Прощай, Михаил! Ты – лучший из лесных бездельников. Приятно было с тобой познакомиться. Спасибо тебе за всё!
- И я рад знакомству с тобой. А ты – лучший из ангелов. Превосходно сыграл свою роль и без единого прокола. Буду с нетерпением ждать выхода фильма на экран.

Ангел пошёл по лесной тропинке гордой, лёгкой и уверенной походкой.
61 Тайна забинтованного пальца
Олег Маляренко
    В отличие от моих приятелей я долго не женился. И дело было не в недостатке невест, и в том, что я не желал завести семью, а в моей мамаше. В своих маленьких и властных руках она крепко держала не только меня и младшего брата, но и батю. Дисциплина в семье держалась строгая, и ни одна мелочь не делалась без ведома моей родительницы. Однако она отнюдь не была домашним тираном, а доброй и мудрой женщиной, любящей и нежной, но в то же время волевой и твёрдой, когда это требовалось.
    Ещё в мои юные годы мама решила, что я должен жениться исключительно на девственнице. Но, учитывая, что такие особи нынче в большом дефиците, то поиск невесты стал для меня серьёзной проблемой. Не стану же я жениться на девушке детсадовского возраста.
    У меня уже была девушка Анастасия, ассистентка соседней кафедры нашего института, умная и невероятно красивая. Мы встречались год, а в последние три месяца стали чрезвычайно близки. (Вы понимаете, что я имею в виду). Не могу сказать, что я был в неё страстно влюблён, но мне она нравилась, и я постепенно пришёл к мнению, что лучшей жены мне не найти. Прежде чем делать Насте предложение, решил познакомить её с родителями.
    Во время смотрин Настя изо всех сил старалась держаться непринуждённо, но это у неё плохо получалось, и я заметил, что она сидела как на иголках. Маманя излучала доброжелательные взгляды и оценивающе рассматривала мою избранницу. За батю я был спокоен, поскольку было очевидно, что Настя ему понравилась, а в матери явно была видна загвоздка, хотя она всемерно пыталась это скрыть. В общем, смотрины прошли благопристойно, казалось бы, в добродушной атмосфере. Я взял на себя роль медиатора и ухаживал одновременно за двумя дамами.
    Провёл девушку домой и когда вернулся домой, почувствовал, что мои худшие опасения подтвердились. Маманя была в дурном настроении. И я кинулся в бой.
    - Мамуля, тебе Настя понравилась?
    - Хорошая девочка, хотя себе на уме.
    - Значит, всё-таки понравилась?
    - Скажи, Максим, она девушка?
    - Была.
    - Что значит – была?
    - А то, что уже три месяца мы спим вместе.
    - И ты собираешься жениться на этой шлюхе?
    - Да. И она никакая не шлюха.
    - А кто же она такая, если спит с мужчиной до свадьбы?
    - Так не с любым мужчиной, а только со мной.
    - А ты в этом уверен?
    - Значит, мамуля, ты возражаешь против того, чтобы я женился на Насте?
    - Ты меня правильно понял, сынок.
    Спорить было бесполезно, потому что родительница крайне редко меняет свои решения. Конечно, я не беспомощный ребёнок, и мог бы настоять на своём, но некоторые черты характера Насти мне самому не нравились, и я безропотно принял решение мамани. Я понимал, что ею движет любовь и забота обо мне, замешанные на предрассудках. Что касается бати, то он советовал мне жениться на Анастасии, но его голос не был решающим.
    Не без сожаления я расстался с девушкой, так как не захотел строить семью с размолвки с мамочкой и в надежде, что она со временем согласится с моим выбором. А через три месяца Анастасия выскочила замуж. Скорей всего перед свадьбой ей не понадобилось сдавать тест на невинность и участвовать в кастинге девственниц.
    Все наши родственники, включая и меня с братом, знают, что маманя выходила замуж невинной девушкой. И только посвящённые знают о том, что батя в течение недели трудился над тем, чтобы своим ключиком попасть в замочную скважину. Видимо, с того времени у неё и появился пунктик о девственности невесты.
    Именно этот пункт стал главным в объявлениях, которые я давал в брачных агентствах, куда я обращался в поисках второй половинки. А через непродолжительное время на меня посыпались пачки писем от пылких девственниц. Я даже и не предполагал, что их столько. А как же иначе могло быть, если я такой завидный жених? С присланных фоток на меня глядели мадемуазели всех видов, как говорится, от и до. Будучи кандидатом технических наук, я решил подойти к матримониальным  делам исключительно по-научному. Для этого я рассортировал невест, а из полученного осадка выбрал трёх лучших. Ими оказались Тамара, Люба и Альбина.
    Для чистоты опыта я решил поставить кандидаток в равные условия, что возможно, если принимать их в одинаковом месте и относиться к ним непредвзято. Я назначил девушкам свидания по отдельности в течение трёх дней подряд.  А лучшего места для романтических свиданий, чем ресторан «Казанова», придумать невозможно.
    Тамара пришла точно в назначенное время. Пухленькая шатенка, хотя на фотке выглядела стройней. Одета элегантно и со вкусом. Сомнительно, что также элегантно выглядит раздетой. Образованна, медик, гинеколог, что снимает проблемы с деторождением. Разговорчива и словоохотлива, но при этом не говорит ничего лишнего.  Ест мало, а вино только пригубила. Выводы делать рано, пока не встречусь с остальными.
    Люба заставила себя ждать десять минут. Блондинка, не исключено, что крашенная. Выглядит как куколка, и слегка на неё похожа. Стройна, и привлекательные ноги. Секретарша в горисполкоме. Должность не ахти какая, но создаёт большие возможности. Улыбчива, и поедает меня глазами. Любительница музыки и театра. Косметики в меру. Пахнет дорогими духами.
    Альбина, когда я пришёл, уже была на месте. Жгучая брюнетка. Худенькая, и поэтому кажется, что в любой момент её может унести ветер. Но ветреной не выглядит. То, что она модельер, видно по её стильной одежде. Рядом с такой девушкой всякий мужчина выглядит героем. А на фотографии она смотрится лучше, чем в жизни. Ест с аппетитом и удовольствием. Обожает фильмы и сериалы. Очки от «Луи Виттон».
    В общем, все девушки хороши. Но это было не то, что мне надо. Оставалось выяснить щекотливый вопрос об их девственности. Про это я пытался выяснить у каждой из невест. Более того, я предлагал каждой самому удостовериться в качестве товара. Я был не настолько наивен, что добьюсь интима с первой встречи. И какой продавец позволит портить товар до тех пор, как за него не заплачено? Просто я откровенно провоцировал девиц. А реакция на такие провокации была совершенно различной.
    Тамара побледнела, гневно глянула на меня и влепила оглушительную пощёчину.
    - Таких гнусных предложений мне не делал ни один мужчина! Как вы додумались сказать девушке такое?
    Касание было лёгким и выдало оскорблённую и воинствующую девственницу. Не оставалось ничего иного как промямлить:
    - Извините меня. Я только пошутил.
    - Тогда и я пошутила, - произнесла Тамара с улыбкой, обнажив белоснежные зубы. – А если вам нужна справка о моей девственности, то я готова предоставить хоть сто штук.
    За пощёчину я не обиделся, потому что сам на неё напросился. А судя по тому, как эта невеста защищала свою девичью честь, было похоже, что ей есть что защищать.
    Люба на мою провокацию ответила непредсказуемо:
    - Максим, я прекрасно понимаю, что вы искушаете меня не всерьёз, а только с единственной целью проверить меня. Поэтому пока я говорю вам: «Нет».
    Как обманчива внешность! А ведь девушка нисколько не глупа и меня моментально раскусила. Вот тебе и блондинка!
    Альбина в ответ на моё домогательство густо покраснела, потупила очи долу и тихим голосом сказала:
    -  Я согласна…
    Вот так девственница! Не ожидал, что она так легко согласится. Но выяснилось, что я рано радовался, когда после короткой паузы девушка продолжила:
    - Но только после свадьбы. Я себя берегу как подарок мужу.
    И ей так стало жалко себя, что большие карие глаза увлажнились.
    - Альбиночка, ты меня неправильно поняла. Я хотел всего лишь тебя поцеловать.
    - Ну, это пожалуйста, - улыбнулась невеста и подставила румяную щёчку.
    Официанты приметили меня с разными девушками, но никак не удивились, поскольку я полностью подходил под название их ресторана «Казанова». Конечно, каждая по-своему привлекательна, но ни одна не зажгла во мне искры и желания встретиться ещё раз. А что, если поискать невесту среди тех, что забраковал ранее? Или пустить дело на самотёк и отдаться воле случая? В конечном счёте, я ещё молод и мне можно не спешить с женитьбой. А в девках надеюсь не засидеться.
    В студенческие годы я был дружен с однокурсником Севой. А затем мы изредка встречались. Однажды Всеволод пригласил меня на свой день рождения.
    Собралась молодёжная компания. Я сразу обратил внимание на скромную стройную девушку с русыми волосами, стоящую рядом с подругой. Одета она была в платье в чёрно-жёлтую полоску. За это мысленно назвал её Пчёлкой. Нас познакомили, и я весь вечер не отходил от неё. Пчёлка звалась Майей. Мы сидели рядом за праздничным столом, вместе танцевали и обменивались шутками.
    Сева заметил моё увлечение и отозвал меня в сторону.
    - Максик, напрасно ты клеишь Майку. Она никому не даёт.
    - Ты что, проверял?
    - Нет. Об этом говорили друзья.
    - И правильно делает, что не даёт. Она же не работает на раздаче.
    Приятель пожал плечами и удалился. Его слова только подтвердили мне, что двигаюсь в верном направлении. Я как бы заново посмотрел на Майю и понял, что мне надо с ней хорошо подружиться.
    По завершении вечеринки я проводил девушку с подругой домой. Вначале подругу, а потом Майю. Нам было интересно разговаривать, и я почувствовал в ней родственную душу. Наконец встретил девушку, о которой давно мечтал. Мир засиял для меня всеми цветами радуги, несмотря на позднюю ночь.
    Наше следующее свидание состоялось на другой день. А затем мы встречались почти каждый вечер. Майя, педагог по образованию, работает воспитательницей в детском саду и учится в заочной аспирантуре. В последнее время она увлеклась астрологией и выяснила, что по знаку Зодиака она – Дева.
    Не сразу до меня дошло, что ко мне пришла настоящая любовь. Я заболел Майей, потому что всё остальное отодвинулось от меня на задний план.
    И только через две недели, сидя в кафе, я задал мучительный для меня вопрос:
    - Майя, ты девушка или как? – и на всякий случай отодвинулся от неё.
    Любимая только засветилась искренней и доброй улыбкой:
    - С этим у меня всё в порядке.
    Тогда я подхватил Майю, крепко прижал к себе, и наши губы слились в страстном и продолжительном поцелуе. То, что в кафе было полно народа, нас нисколько не смущало.
    Вскоре я познакомил девушку с родителями. На этот раз маманя одобрила мой выбор, хотя для меня это уже не имело решающего значения.
    - Макс, порядочную девушку я чувствую за версту. Надеюсь, что она станет для тебя хорошей женой, - тихо и нежно сказала мама.
    Мы познакомились с родителями Майи, милыми и интеллигентными людьми. Для желанного союза с любимой не оставалось преград, и мы подали заявление в ЗАГС. А затем стали готовиться к свадьбе. Эти дни стали для меня самыми мучительными, так как я страстно хотел любимую, но был вынужден беречь её целкомудрие до свадьбы. Так сказать, видит око, а зуб неймёт.
    Основные хлопоты по свадьбе взяли на себя родители, но и мне с Майей тоже приходилось решать разнообразные проблемы.
    И вот настал долгожданный день свадьбы. Всё закружилось как в чудесном калейдоскопе: позолоченные кольца на машине, ЗАГС, золотые обручальные кольца, поцелуи, цветы, улыбки, поздравления. Завертелись как в водовороте зал ресторана, тамада, гости, тосты, крики «Горько!», танцы и тёплая ладонь невесты.
    Признаться честно, свою свадьбу я не запомнил отчётливо, и все события хорошо рассмотрел впоследствии только в видеофильме. Я едва пригубил шампанского из бокала, хотя Майя настаивала на том, чтобы осушил весь бокал. А в мыслях я был уже в спальне с невестой.
    Свадьба пела и плясала до глубокой ночи. А потом я и Майя поехали ко мне домой, где кроме нас никого не было. Перед этим маманя отвела меня в сторону и сказала, что утром придут нас поздравлять все родители, и глянула на меня так, что я понял, с какой целью.
    Когда мы наконец остались наедине, то первым делом я ринулся снимать с невесты фату. Удивляюсь,  для чего придумали столько застёжек и крючков. В конце концов, фата сдалась, и я бережно повесил её на спинке стула. А мой свадебный костюм слетел моментально.
    Опытные друзья советовали мне не спешить, и я старался изо всех сил. Я с любимой, уже женой, долго обнимался и целовался, пока мы не познакомились по-настоящему. Какое счастье иметь женой такую замечательную женщину!
    Но тут я вспомнил о предстоящем визите родителей и включил свет. Простыня была чиста и белоснежна как свадебная фата. Это повергло меня в шок. Значит, моя невеста была девственницей лишь по знаку Зодиака. И не это меня возмутило, а то, что я был обманут самым бессовестным образом.
    Майя укрылась, отвернулась и не подавала ни звука.
    - Что это значит, дорогая? – нарушил я тишину.
    Жена повернула ко мне зарёванное лицо.
    - Прости меня, но я тебя не обманывала.
    - Не понял. Поясни.
    - Я читала в литературе, что бывает очень эластичная кожа. Быть может, такое и у меня.
    - Всё бывает, - сказал я, стараясь успокоиться.
    Чтобы проверить такой медицинский феномен, я вошёл ещё раз. Результат был такой же.
    Я лежал молча, стараясь обдумать ситуацию. Майя ласкала меня, но было не до неё. Плохо, что наша семейная жизнь началась с вранья. Более того, моя женщина ещё и упорно цепляется за это враньё.
    Когда я собрался с мыслями, то начал говорить, взвешивая каждое слово:
    - Дорогая жёнушка! Очень плохо, что наша совместная жизнь началась с обмана. И что в таком случае ждёт нас дальше? Я считаю, что нам не следует что-либо скрывать друг от друга и говорить только правду. Для меня это важно. А если ты с этим не согласна, то давай сразу разбежимся, хотя мне этого не хотелось бы. То, что было до нашей свадьбы, уже не имеет никакого значения, и нашу жизнь надо начинать с чистого листа. А теперь расскажи, почему ты хотела меня обмануть?
    Слёзы высохли на лице любимой, и она нежно прижалась ко мне.
    - Я знала, что ты хочешь жениться только на девушке, но успела тебя полюбить, и при этом не хотела тебя потерять. Прости меня за этот вынужденный обман. Не должны ошибки молодости портить оставшуюся жизнь. Обещаю быть тебе верной до гроба.
    После таких слов я ласково поцеловал Майю.
    - И я тебе тоже обещаю. А ведь сейчас делают операции по восстановлению девственности. Почему ты такую не сделала? Тогда бы и этого разговора не было бы.
    - А что, это не был бы обман? Но, если признаться, то я хотела её сделать, но хирург, с которым договаривалась, ушёл в запой.
    - Пусть это будет наша последняя ложь.
    Я поднялся с постели и взял в руки нож.
    - Что ты собираешься сделать?! – испуганно воскликнула Майя.
    - Не боись, дорогая. С тобой я не сделаю ничего, но себя немного порежу.
    - Но почему?
    - Так надо. Объясню позже. А пока возьми на тумбочке вату и йод.
    На тумбочке абсолютно случайно оказались ещё и бинт, а также пачка презервативов. Майя покорно сделала что я просил. А я полоснул себя по среднему пальцу левой руки. Начала сочиться кровь, и я окропил простыню в том месте, где она должна была пролиться естественным путём. Любимая ловко перевязала палец бинтом.
    Это был ритуал. Это было жертвоприношение за где-то потерянную Майей девственность. И ради этого я не пожалел своей молодой, алой и горячей крови.
    Когда утром мы проснулись, я немедленно приступил к исполнению супружеских обязанностей, то есть принёс кофе в постель молодой жене. И только после кофепития мы приступили к тому, о чём вы подумали вначале.
    Но до конца задуманное завершить нам не удалось, потому что зазвенел дверной звонок. Нам пришлось быстренько одеться. Пришли родители мои и Майины. Папа расчувствовался и произнёс речь:
    - Наши дорогие дети, Максим и Майя! Мы, ваши родители, пришли поздравить вас с началом вашей семейной жизни. Есть народная примета – как проведёшь первую брачную ночь, так и проведёшь всю жизнь. Надеюсь, что у вас всё тип-топ.
    И все стали целоваться. А я с женой отправились в ванную якобы чистить зубы. Я заметил, что мать с отцом прошли в спальню, а интеллигентные тесть с тёщей остались в гостиной.
    Когда мы вернулись в спальню, одеяло было откинуто, и в центре простыни красовалось пятно от засохшей крови. На мамином лице сияла  довольная улыбка, но  мгновенно исчезла, когда она обратила внимание на мой забинтованный палец. Мама скоро взяла себя в руки, и сделала вид, что ничего не заметила. О пальце моя мудрая мамочка меня не спрашивала. Никогда.
    С тех пор я неоднократно бывал на разных свадьбах, но ни разу не видел, чтобы у жениха был перебинтован палец.
    Среди наших семейных реликвий находится в полиэтиленовом пакете кусочек бинта с бурыми пятнами крови. Что он означает, не знает никто, кроме меня и Майи.
62 Младшая сестрёнка
Елена Малова
  Алёнка сидела на крылечке.  Девочка была как никогда серьёзной и задумчивой. Тяжело вздыхая, она не отводила взгляд от двери.
  Наконец-то появилась долгожданная бабушка.
 -  Алёнушка, у тебя родилась сестричка, пойдём домой, - улыбаясь сказала она внучке и спустила её с высокого крыльца на землю.
 - Как сестричка!? - вытаращив глаза, недоумевала девочка.
 - Что же, ты внученька, не рада сестренке?! - удивилась бабушка.
 - Не нужна нам сестрёнка, - пробубнила расстроенная  Аленка и  нахмурившись, опустила голову.
 - Бабушка, сходи опять к тёте Вере. Позвони моей маме. Скажи ей, пусть купит братика, - тихим голоском просила расстроенная внучка.
 - Не буду звонить, бог с тобой, не шути так больше, детонька. Сестрёнка - тоже хорошо, будешь с ней нянчиться, играть, - недоумевала бабушка, шагая домой.
  А девочка уже шмыгала сморщенным носиком, её огромные голубые глазки наполнились горькими слезами. Но она всё-таки не заплакала,  а покорно побрела  вслед за бабушкой и по-детски размышляла вслух:
 - Мама поехала в магазин за братиком Сашенькой и сестрёнка нам не нужна. Ну зачем же она купила сестричку? Эх, не понятно... Я же ей говорила, чтобы выбирала только братика, - горестно говорила трёхлетняя девочка, и вдруг сделала вывод: - Бабушка, наверное мальчиков в магазине не было, да?
 - Да-да, мама по телефону сказала, что мальчиков не было, поэтому она купила красивую девочку. Скоро родители привезут её домой. Вот увидишь, сестричка тебе понравится. Ты ей имя лучше придумай, - пыталась  успокоить свою внучку бабушка.
 - Ладно уж, пусть привозят. Подарю эту девочку соседу Олежке. Это хорошо, что хоть красивая. Пусть Олежка с ней нянчится да играет. А мама с папой денежек подкопят, и купят мне братика, - вдруг придумала Аленка и повеселела.
 - Не болтай, никому не отдадим твою сестру, себе оставим, - прервала её бабушка.
 Пока мама ездила в далёкий магазин за братиком, (но  оказалось, что за сестричкой) Алёнка гостила в деревне у бабушки с дедушкой и с нетерпением ждала, когда же её отвезут обратно домой. Она втайне всё-таки надеялась, что мама купила мальчика.
  Прошло несколько дней. Бабушка с дедушкой не смогли уговорить внучку, что  новорожденную сестрёнку надо оставить у себя и никому не отдавать.
  И вот настал день, когда бабушка привезла Аленку к родителям и ... сестренке.
   Аленка увидела на своей кроватке крошечного человечка, завернутого в красивый конверт для новорожденных. На столе лежали аккуратно сложенные ярко-розовая ленточка, и стопка новых пелёнок с рюшами и без.
 - Может это братик? -  поинтересовалась Алёнка.
 - Лучше братика, дочка, это сестричка!!! - радостным голосом пояснил папа.
  Отвернувшись от всех, Алёнка тихо горевала. Её надежды окончательно рухнули. 
  Алёнка сидела в углу, смотрела на новорожденную девочку и переживала. Где же она  будет спать? На её кроватке лежит маленькая сестрёнка.  Эта самая сестрёнка спит и спит, ничего никому не говорит, ни с кем не играет, и  уже всем нравится. Что только хорошего нашли в этой девочке? Наверное, Аленку навсегда отдадут бабушке с дедушкой. У них никого нет. А у мамы с папой появилась ещё одна дочка, значит Алёнка им больше не нужна. Зачем родителям две дочки? Не понятно... Эх, надо сходить к Олежке.
  Алёнка незаметно ушла к другу, который жил в соседней квартире.
Олежка был дома. Он обрадовался её приходу:
 - Аленка, я тебе так завидую, так завидую! У тебя теперь младшая сестрёнка есть, а у меня только старшая,- друг прыгал и хлопал в ладоши перед Алёнкой.
 - Забирай, если надо, - вздыхая ответила расстроенная Алёнка.
 - Давай меняться, я тебе старшую отдам, а ты мне младшую? - неожиданно предложил Олежка.
 - Нет, не хочу менять сестру на сестру. Как ты не понимаешь, мне брат нужен. Забирай сесирёнку просто так, мне не жалко, - ответила Аленка.
 - Ладно, заберу. Две сестры даже лучше. Только отдай нам сестрёнку с пелёнками, бутылочками и погремушками, - вёл переговоры Олежка.
 - И коляску тоже забирай. Братику розовое не надо. Мы ему всё голубое купим. Вот так, - обрадовалась Алёнка.
 - Как назовёшь новую сестру?- поинтересовалась Алёнка.
 - Как, как? Иришкой, как и старшую, - ответил радостный друг.
 - Что, у тебя будет две Иришки? А так можно что ли? - недоумевала девочка.
 - Ну и что, у меня будет две Иришки, - настаивал на своём Олежка.
 - Ладно, пусть будет второй Иришкой, мне то, - согласилась Алёнка.
 - А если тебе братика не купят? Вдруг у твоих родителей денег не хватит, ты одна останешься, - настороженно поинтересовался мальчик.
 - Хватит, у нас ещё сдача от сестрёнки осталась. Только бы в магазине братики были. Мама сказала, что в этот раз продавались одни девочки, мальчиков быстро раскупили. Нам мальчик не достался. А твоя мама разрешит взять сестрёнку? - поинтересовалась у друга Алёнка.
 - Наверное разрешит, она у меня добрая. Пойду спрошу, - и побежал к маме на кухню.
Через минуту расстроенный Олежка сообщил, что папа против младшей сестренки.
 - Алёнушка, идём, домой провожу, уже поздно, пора спать,  — пришла с кухни Олежкина мама.
 - А мне спать негде, на моей кроватке спит сестра, - заявила Алёнка.
 - У твоей сестры есть кроватка, её сейчас папа принёс из магазина, - успокоила девочку женщина.
 - Да!? Ладно, пойду домой. Пока Олежка, до завтра! - и нехотя Алёнка пошла к себе домой.
 На следующее утро к Алёнке в гости пришли Олежка с мамой.
- Какая красивая девочка, мне бы такую сестрёнку, - восхищался новорожденной девочкой Олежка.
 - Она плачет? - тихо на ушко спросил мальчик.
 - Нет, совсем не плачет. Только спит, ест и писает, - так же тихо ответила девочка.
 - Это хорошо, что не плачет. Устала наверное лежать, почему же она не ходит, не бегает, не прыгает? - поинтересовался Олежка.
 - А ты что не знаешь, что маленькие дети сначала лежат, потом ползают, а только потом ходить будут — объяснила Аленка своему другу.
 - Правда? - удивился тот.
 - Мама, давай заберём Иришку! Аленка мне её отдает, - неожиданно попросил Олежка свою маму.
 - Забирайте, - обрадовалась Алёнка.
 - А тебе не жалко? - удивилась Алёнкина мама.
 - Нет, совсем не жалко, - ответила девочка.
 - А что, заберём! Аленка, собирай сестрины вещи, - подмигнув Олежке, пошутила его мама.
  Алёнка начала шустро собирать игрушки, бутылочки, пелёнки и складывать в коляску. Радостный Олежка ей помогал.  Увидев под кроваткой белый горшок в красный горошек, Олежка захватил и его. Вещей оказалось очень много. В недоумении за детьми наблюдали две мамы — Аленкина и Олежкина.
  Когда все вещи сложили в коляску, Аленка сказала:
 - Кроватку папа вечером принесёт, она тяжелая. А пока твоя новая сестренка пусть поспит на твоей кроватке
 - Пусть спит, я не против, - согласился радостный Олежка.
 - Бери мама  мою Иришку, пошли домой! - торопился мальчик.
 - Иришку? - ещё больше удивились обе мамы.
 - Да, мы назовём сестричку Иришкой! У меня будет две сестры, и все Иришки! - подтвердил Олежка.
  Растерянная Олежкина мама взяла на руки новорожденную девочку и неторопливо направилась к выходу.
 - Алёнушка!  Ты нас очень огорчила, дочка. Пусть Олежка забирает сестренку. Но братика мы с папой не купим. Не жди. Одной тебе будет скучно, играть будет не с кем, - и расстроенная мама закрыла лицо руками.
  А счастливый Олежка уже выкатывал коляску с вещами в подъезд,  его мама не знала что делать. Забирать девочку к себе домой или ещё помедлить? И тут неожиданно Аленка со слезами и криком  бросилась к Олежкиной маме:
 - Верните мою Иришку,  никому не отдадим. Себе оставим! -
Конечно, Иришку вернули, положили обратно в её новую кроватку. Потом сложили все её вещи по прежним местам.
  А бедный Олежка сидел рядом с Иришкиной кроваткой и горько рыдал:
 - Купите мне сестренку, у Аленки есть, и мне такую же надо - маленькую и красивую, - заливаясь слезами, упрашивал мальчик свою маму.
  Аленка  протянула лучшему другу свою самую красивую куклу:
 - Пусть будет твоей сестрёнкой. Назови её Иришкой. Приходи к нам в гости хоть каждый день и мы вместе будем нянчиться с моей сестрёнкой. Я её ни кому не отдам.
  Так назвали новорожденную девочку Иришкой.
 С тех пор, когда приходили в дом гости, Аленка  боялась, что они могли забрать с собой младшую сестрёнку. Девочка сидела рядом с  кроваткой и не спуская глаз, охраняла свою Иришку.
63 Встреча. Ветеранам посвящается
Светлана Захарченко
ВСТРЕЧА

  - Ну, куда ты пойдешь?  - ворчала на мужа Клавдия Ивановна, погрузневшая с возрастом, опрятная старушка. Чувствовалось по ее голосу, что не препятствует она мужу, а волнуется за него.
  - На Площадь трёх фонтанов, там они собираются,  - отвечал Рустам Ахматович. Молодцеватый, поджарый,  - в кость, а не в мясо пошел, словно и годы не берут,  - любовалась им жена. Рустам Ахматович стоял перед зеркальным шкафом, застегивая черный пиджак, в карман которого незадолго перед этим легла фотография внука и его сослуживцев. Шкаф, как и всю прочую неказистую мебель, они с Клавдией покупали в шестидесятые годы, когда строительный трест, где они оба работали, дал им эту квартиру.
  - А награды-то, награды-то, -  засуетилась было Клавдия Ивановна.
  - Тю, дура-баба, это ж тебе не День Победы, – довольно проговорил Рустам Ахматович.  – Уже давно, после тяжелых «домашних боев», он отстоял свое право надевать ордена и медали только на 9 мая и сейчас посмеивался над старушкой-женой.
  - И что ты там будешь делать? – сердобольно вздохнула она.
 -  Посмотрю, может быть, и встречу кого из Лешкиных друзей.
  - Как ты их узнаешь-то? – почти умоляла жена.
  - Так вот же, -  Рустам Ахматович достал из внутреннего кармана фотографию и показал жене. – Вот этот, слева от Леши, с родинкою на щеке который, – Петр, помнишь, про него Леша писал, как его группа помогала выбираться русскому летчику из «грача», который при минировании возможных маршрутов движения боевиков ошибочно нанес удар по грузинскому селу Зело Омало на границе с Чечней и Дагестаном и был подбит. А справа Минька, это он придумал, как отвлечь боевиков во время операции в том самом поселке, где погиб Леша. Поселок они тогда уничтожили, сравняли с землей, мстя за Лешкину смерть.
  - Зачем они тебе? Ну, посмотришь… – Клавдия Ивановна начала соглашаться с походом мужа.
  - Может, что про Лешу расскажут, чего на письме не напишешь. Им ведь все некогда, молодым-то. А еще узнать у них хочу, за что они воевали? Мы, положим, за Родину, а они – там, за что? Все у Лешки думал спросить, когда он вернется. – Дед присел на табурет возле шкафа и замолчал. Известие о смерти внука он воспринял, как самую большую в своей жизни непоправимость. И с тех пор, вспоминая об этом, почему-то слабел ногами.
  - Уже восьмой десяток тебе пошел, а все что-то хочешь знать.
  - Так ведь непонятные войны-то пошли: сначала в чужой земле, как оккупанты, а потом в своей, которая тоже чужая. Будто не воюют, а в игрушки играют.
  - И что они тебе, молодые, сказать смогут? Они еще и сами не жили, а у них уже искалеченные души. О чем они тебе расскажут? Не ходи, старый, не ходи! – Опять заволновалась за мужа Клавдия Ивановна.
  - Да ну, хватит, не на смерть же иду, – рассердился он.
  - Типун тебе на язык! – Выдохнула испуганно Клавдия Ивановна.
  - Это ты свой прикуси. Обед лучше готовь, да не пересоли суп. – Входная дверь аккуратно закрылась, и раздался щелчок замка.
Рустам Ахматович спустился по лестнице и вышел из подъезда. На улице было прохладно, но по-августовски солнечно, и Рустам Ахматович зашагал вниз по бульвару к Площади трех фонтанов, которая находилась в получасе ходьбы от их дома. Он собирался разыскать там сослуживцев внука, погибшего год назад в Чечне.

***
Родился Рустам Ахматович Богатырев в карачевском ауле Джегута в бедной семье. Год учился в начальной школе в родном ауле, а потом его отца, окончившего совпартшколу в Баталпашинске (ныне Черкесск), отправили по распределению в райцентр под Воронежем. Там их семью застала война. Что случилось с матерью и тремя младшими его братьями, Рустам так и не узнал. Он убежал на фронт, стал сыном полка, а когда война закончилась, никаких следов семьи в Воронеже не было.
Страна была в руинах, и Рустам после деддома, куда его определил командир части, поступил в строительное училище. Потом он строил дома и искал семью. Клава, девушка из их строительной бригады, помогала ему составлять поисковые письма, и они мечтали пригласить на свою свадьбу мать и братьев Рустама...
 Сына, которого ждали очень долго, назвали Иваном, в честь Клавиного отца…
Ванька не вернулся из Афганистана. Дослужился до подполковника, посылал сыну-подростку свои фотографии из «горячих точек» и обещал рассказать после войны всю правду жизни.
Лешка еле дождался призывного возраста, сам попросился на войну, теперь уже чеченскую, мстить за смерть отца и узнать правду жизни, а главное, понять, что же испытывал отец там....
И шел теперь Рустам Ахматович вниз по бульвару, чтобы узнать эту страшную для страны тайну: за что гибнут российские парни, и за что воевал он сам, если до сих пор гибнут его сыновья и внуки? Конечно, у него был только один сын и один внук. Но – был. Теперь нет ни того, ни другого. И уже не продолжится род. Только Клавдия да Лена, невестка, будут тихонько реветь по углам, доживая свой бабий век.
- Надо приемыша взять, -  внезапно решил для себя Рустам Ахматович. – Нам с бабой, конечно, не дадут, по возрасту мы не подойдем в родители, а вот Ленка… Эх, Ленке не дадут ребятеночка по причине неполной семьи. Вот уж незадача-то… А, может, дадут? – замечтался Рустам Ахматович, представляя себе, как их дом наполнится детским гвалтом и начнет жить настоящей жизнью. А потом родятся еще правнуки, а там и праправнуки.

***
У фонтана, несмотря на разгар солнечного рабочего дня, уже толпились десантники – в беретах, камуфляжных брюках и майках. Рустам Ахматович издалека стал внимательно приглядываться к ним. Но похожих на Петра и других сослуживцев внука не попадалось.
  - Тебе чего тут? – гаркнул из-за спины густым басом слегка выпивший вояка.
  - Вы Петра Смирнова не знаете? – Спросил у него Рустам Ахматович.
  - А тебе-то, дед, чего он нужен? – Отозвался один из пьющих пиво десантников.
Рустам Ахматович собрался было рассказывать о сослуживцах внука и вынул из кармана пиджака фотографию, но десантника отвлекли подошедшие приятели. Рустам Ахматович опять положил фотографию в карман и огляделся. Свободных мест на ближайших скамейках практически не было, только на одной был некоторый просвет, и старик отправился к ней, чтобы присесть и немного перевести дух. Но не успел он подойти к скамье, как услышал за спиной недовольный оклик.
– Ты чего тут потерял, дед? Твоя гулянка кончилась лет так пятьдесят назад.
Рустам Ахматович обернулся и увидел пьяного десантника, верзилу в камуфляжных брюках и серой майке. Тот тоже оценивающе оглядел деда и, повернувшись к беседующей у фонтана группе парней в камуфляжах, свистнул. Парни тут же повернулись на свист и один за другим потянулись к своему приятелю.
– Ого, какой язык в нашем глубоком тылу! – Довольно растирая ладони, протянул один. Рустаму Ахматовичу он напомнил Лешиного приятеля Миньку, и он отчего-то растерянно улыбнулся.
– Ну и что скажешь в своё оправдание, душман? – Это опять пьяный верзила подал голос.
– Ребята, я из Карачаево-Черкесска. Мой внук с вами воевал, – Рустам Ахматович потянулся к внутреннему карману, чтобы достать фотографию.
  Давай-давай, дед, сочиняй. В станице Слепцовской продавщица продуктового ларька тоже клялась, что она ингушка, только это ее не спасло. – Светловолосый крепыш, похожий на Миньку, перехватил руку Рустама Ахматовича. – За гранатой полез, знаем мы ваших.
Этот выкрик прозвучал как пароль к бою. Тут же деда схватили за вторую руку, и уже кто-то пинал в живот, кто-то кровянил свои кулаки о нерусское лицо. И когда через некоторое время подъехал милицейский наряд, то нашел возле фонтана бездыханно лежащего старика.

***
Клавдия Ивановна, не дождавшись мужа к обеду, а потом и к ужину, долго названивала знакомым: вдруг Рустам зашел к кому в гости. Вечером приехала невестка Лена и стала звонить по больницам, а Клавдия Ивановна пила нитроглицерин и корила себя, что отпустила мужа в такой день.
Только к утру Лена нашла больницу, в которую поступил Рустам Ахматович. Но было уже поздно.
– Встретился, – плакала Клавдия Ивановна, думая о своём Рустаме, который наконец-таки встретился там с Ванечкой и Алёшей, – вот ведь упрямый: хотел встретиться и добился своего.
Она не знала, ради чего жить, зачем варить обеды, убирать пыль, смотреть новости, когда ушёл последний родной человек. И когда через несколько дней в дверь позвонили, то Клавдия Ивановна не сразу открыла: чужих видеть совсем не хотелось, а свои уже не придут.
– Вы баба Клава? – Спросила стоящая на пороге худенькая девчушка с полугодовалым малышом на руках.
– Я это, – Клавдия Ивановна ответила не сразу: она растерялась: потому что уже не помнила, когда её так называли, – только какая я тебе баба?
– Ну, мне не бабушка, а вот ему прабабушка будете, – девчушка повернула розовощёкого крепыша к Клавдии Ивановне, и с круглого, как у сына Ванюши, лица на старушку взглянули карие глаза Рустама.
64 Родинка
Ольга Клен
   - Мама! Мама! - такой незнакомый и такой родной голос, звучащий словно издалека, снова распугал остатки неглубокого старческого сна. Это слово, вышедшее из употребления уже более полувека, заставило сильнее забиться сердце Снэры. И тут же изменение ритма зафиксировал датчик на руке, пискнул противненько и послал сигнал на пульт медицинского работника. "Ну вот, теперь опять придётся правдоподобно врать, что же меня так взволновало во сне", - Снэра с раздражением смотрела на приближающуюся к ее кровати медсестру. Средних лет вышколенная серенькая мышка быстро привела сердце Снэры в порядок, одновременно записывая на диктофон её объяснения о причине ночных треволнений. Запрещенное слово "мама" так и не услышали серые безликие стены комнаты интерната для выполнивших свой жизненный долг. Это было престижное социальное заведение с хорошими условиями жизни, но Снэра не любила свой последний приют.
   Она помнила дом, где родилась 85 лет назад. Там все было по-другому, там была жизнь, там была любовь, там была радость... Там были мама и папа, сестра и два братика. Сейчас эти слова тоже отнесли в разряд архаизмов. Снэра часто вспоминала свой первый и последний юбилей в кругу семьи, - 5 лет. За окном падал пушистый снег, был конец декабря, все готовились к встрече 2019 года. А Снэра с нетерпением ждала возвращения папы с работы, ведь тогда только все сядут за стол, мама торжественно внесёт торт со свечами, и папа протянет свёрток с подарком. Потом был Новый год. А вскоре после него жизнь маленькой Снэры, да и всей семьи круто изменилась. Пришли какие-то взрослые тёти и дяди и забрали всех детей из семьи, сказав, что на время, пока разберутся. В чём они разбирались, Снэра плохо понимала, но всё это произошло после того, как младший братик опрокинул на себя горячий чайник и попал в больницу. Больше Снэра никого из родных не видела. Она выросла в детском учреждении. В 18 лет её направили на комиссию, которая распределяла молодёжь по профессиональным департаментам на основании всевозможных тестов, обследований и необходимости. Снэра попала в демографический департамент и до 40 лет рожала миру здоровых, красивых детей, каждый год - по ребёнку. Кто-то скажет с завистью, мол, повезло, работа не пыльная, да и на пенсию рано отпускают. Но Снэра после каждых родов долго не могла отогнать от себя воспоминания о своём счастливом детстве, тихонько плакала и просила акушера дать посмотреть на своего ребёночка хоть одним глазком. Ответом всегда был приход психолога, который умело вправлял мозги странной роженице, объясняя ей, насколько цивилизованней стала наша жизнь, когда и воспроизводство, и воспитание будущего поколения взяло на себя государство, когда исчез такой анахронизм, как семья, когда каждый может полностью реализовать себя, не отвлекаясь на ненужные обязанности.
   В 2054 году Снэра родила последнего ребёнка. Мальчика. С огромными синими глазами и смешной коричневой родинкой на правой щеке. Это было подарком судьбы, наградой, - то, что ей удалось увидеть своего мальчика! Медичку, уносившую новорожденного, кто-то окликнул, и она остановилась рядом, не подумав, что мама и сын встретятся взглядами.
   И вот теперь это слово "мама" во сне!
   Снэра лежала с закрытыми глазами и думала о своём последнем сыне. Сколько ему сейчас? 45 лет. Взрослый мужчина. Как бы хотелось его увидеть хоть одним глазком! Тогда и помирать не страшно.
   
   Утром в комнату вбежала молоденькая медсестричка: пульт возвестил о проблеме с сердцем у Снэры. Через полчаса вызванная "скорая помощь" уже мчалась в кардиологическую больницу, увозя в своём чреве Снэру.
Врачи успели спасти пожилую  пациентку.
   Когда Снэра пришла в себя после операции, на неё смотрели синие-синие глаза хирурга:
   - Как Вы себя чувствуете?
   При каждом слове у врача на правой щеке смешно шевелилась большая коричневая родинка.
   - Словно заново родилась!
65 Чп в экспедиции
Марина Тишанская
Выписка из Указа Международной
   ассоциации космонавтики (МАК) от 12 мая 2025 года:
   "Всякий предмет, а также одушевленное лицо, не оговоренный (ое) в Перечне
   предметов и лиц, допустимых к ввозу на планету и вывозу
   с нее, считать контрабандой. Виновных в провозе контрабанды судить в
   соответствии с Международным уголовным кодексом (МУК)".



   В Организацию Объединенных Наций
   Международный Суд,
   Гаага
   от командира экспедиции Марс-15
   Петрушина Степана Николаевича


   Объяснительная.


   Я, полковник Петрушин Степан Николаевич, командир экспедиции Марс-15, признаю себя виновным в преступной халатности, повлекшей за собой опасные для Солнечной системы последствия.
   Ввиду того, что член экспедиции Марс-15, майор Громов Геннадий Аркадьевич, находящийся у меня в непосредственном подчинении, контрабандой провез на исследуемую планету (Марс) запрещенный биологический материал и допустил его проникновение на поверхность исследуемой планеты (Марса), прошу считать виновным меня, как командира, не обеспечившего должного контроля за вверенным мне подразделением. Считаю, что майор Громов действовал без злого умысла. Прошу наказать за происшедшее только меня, а в отношении майора Громова ограничиться общественным порицанием.



   По существу вопроса:
   Кто космонавтикой интересуется, тот, наверное, читал, что мы, Европа и Америка каждый разрабатывали свой проект изучения Марса. Американцы больше всех размахнулись. Они хотели высадить на экваторе какие-то мексиканские кусты из горных районов, к перепаду температур и кислородному голоданию привычные.
   Наш проект был попроще, понятно, самый дешевый, и осуществить мы его собирались лет на десять раньше. Космонавтов набирали солидных, все за тридцать. Готовили их долго, ведь лететь туда - обратно два года. Не каждый выдержит, тут очень крепкие нервы нужны, чтобы каждый день видеть одни и те же физиономии.
   Генка Громов - прекрасный микробиолог, поэтому я пригласил его в Экспедицию, о которой он мечтал всю сознательную жизнь. А вернее, и мечтать не смел, поскольку к космонавтике имел чисто теоретическое отношение.
   Последние годы он работал по закрытой тематике в номерной лаборатории - участвовал в выведении специального сорта миниатюрных толстоствольных пальм с особыми свойствами... Распространяться по этому поводу я не имею права!
   Но надо такому случиться, что эта Генкина работа совпала с напряженной ситуацией в личной жизни.
   Мы все знали о его связи с замужней женщиной, хотя он не из тех, кто хвастается и много болтает. И случай - не тот, что вы подумали. У него со Светланой настоящая любовь, на всю жизнь. Да вот беда - глупая еще она была и молодая, когда выскочила замуж за прохвоста, Рудольфа Ляпунова. Мало того, родила через год чудесного парня - Мишутку. Мы улетали - ему четыре стукнуло.
  А папаша его, с первого взгляда несчастный и обиженный, гадом оказался.
   Генка-то сколько раз предлагал Светлане:
   - Разводись. Мишутку, конечно, забери. Я его усыновлю - парень хороший, глаза - как у тебя лукавые и макушка пушистая.
  Полюбил сразу двоих: и Свету, и ее сына - бывает же так.
   Она не послушалась, не хотела ребенка травмировать. Все терпела. Но когда бесценный Рудик заявился домой пьяный, женскими духами пропахший, и супруге по уху съездил - поняла: больше жить с ним не может.
   Вы не думайте, что это сплетни. Просто в экспедиции все - одна семья. Ничего не скроешь, да и не хочется. Ближе людей нет, чем те, с кем и горе, и радость, и опасность пополам.
   За месяц до полета (позже не положено) мы по сто грамм выпили, и Генка мне рассказал про свою будущую жену. Так захотелось этому Рудику морду начистить, но не мог - тогда в экспедицию не взяли бы.
   За это время Света худая стала, аж прозрачная вся. Потому что свекровь бывшая своего дитятю науськивала Мишутку у нее отобрать.
   Я вот думаю, может, есть все-таки кто-то там, наверху... Куда ни одна экспедиция не долетит...
   Встретила Светлана бывшую соседку, которая пару лет назад переехала и, естественно, ничего о подругиных делах не знала. А соседка Юридический закончила. Разговорились про жизнь. Света расплакалась, все рассказала.
   Подруга говорит:
   - Не реви, помогу тебе. Позвони своему бывшему, скажи, что наняла адвоката. Скажи ему, если ребенка не отдадут, из своей квартиры его выписываешь. Есть такой закон: десять лет вместе не прожили - выметайся, бывший супруг, с жилплощади. Или ребенка отдай, тогда не выпишу, хоть все равно право такое имею.
   Генка поддержал - ему квартиру недавно от института дали, тоже однушку, правда, в Южном Бутово. Но жить можно.
   Говорит:
   - Что нам за квартиру цепляться, у меня отдельная. Мама в центре живет. Жену с ребенком я найду, где поселить.
   Светлана не хотела звонить, опять дело иметь с этим гадом. Ее соседка, бывают же хорошие люди на свете, сама все сделала. Короче, отдали Мишутку. Оказывается, у его папаши 'подруга' на сносях, так что родитель не больно-то сопротивлялся. И развод дал.
   Кончились у Светы беды, началась нормальная жизнь с порядочным мужиком, который только и думает, что о супруге да о приемном сынишке. Весной расписались. Летом на даче были вместе с новой свекровью. Оказывается, и свекрови разные бывают. Генкина мать как на Мишутку поглядела, так и растаяла. Игрушки ему покупает, книжки читает, колыбельные каждый вечер поет.
   Даже Генка возмутился, говорит:
   - Испортишь ты мне сына одними баловствами. Он, может, будущий космонавт. А ты с ним, как с девчонкой, нежничаешь.
   А мать ему:
   - Вниманием и нежностью никого не испортишь, тем более такого чудного малыша.
   Ну, Генка и махнул на эти дела рукой. Понял, что мать не перевоспитаешь. Кроме того, его возражения, если честно, больше от ревности происходят. Очень он хочет, чтобы парень его больше всех любил.
   Когда Генка улетал, вся семья ревмя ревела. Да и Генка на части разрывался - хоть отказывайся от экспедиции. Но нельзя - сын первый же уважать перестанет. Постепенно взрослые взяли себя в руки. И так парнишка столько пережил, нельзя ему опять истерики закатывать.
   Генка с Мишуткой поговорил:
   - Ты - мужик, значит, главный в доме. Не реви, береги маму с бабушкой. А мне свою фотографию дай, я в каюте повешу, чтобы меньше скучать.
   Парень рев прекратил и в свой уголок юркнул. Минут через десять приносит Генке коробочку.
   - Бери, - говорит, - пап. Тут много фотографий. Только сейчас не открывай. Когда будет в полете свободное время, тогда посмотришь.
   Генка согласился. Откуда он знал, что в коробочке не только фотографии окажутся? Вот так и получилось, что теперь, если вы не примете во внимание все обстоятельства - беда. Мы же все не дети. Понимаем, что грозят ему и МАК, и МУК (Международный уголовный кодекс).


   Из сведений, собранных следственным отделением Международной ассоциации космонавтики:
  'В незаконно провезенной майором Громовым коробке кроме фотографии сына обнаружены семена широко распространенного на Земле растения.'


   Сам-то я одуванчики люблю. Особенно в начале лета, когда целые поляны покрываются желтыми головками. И красиво, и на сердце теплее.
   Другое дело, если рассматривать одуванчик как сорняк. Корень у него стержневой, длинный, но хрупкий. Выдрать его с грядки - и думать нечего. Ты его подкопай сначала, тяни потихоньку, а то оборвется, и через две недели опять тут как тут.
   Даже слизняки его не едят. Но, с другой стороны, вино из одуванчиков. Весной моя супруга Катя еще листья вымачивает и в салат кладет.
   Генка Громов про одуванчики сейчас вообще слышать не может. Понятное дело. До сих пор понять не можем, то ли его наградят, то ли спишут и под суд отдадут. Тут кто хочешь чувство юмора потеряет. Однако сам виноват - выбросил бы Мишуткин подарок в утилизатор, и дело с концом.



   Из докладной записки командующего Земным космическим флотом Антонио де Гарсия председателю Международной Ассоциации космонавтики академику Федоровичу Андрею Васильевичу:


   Поступок майора Громова, рассмотренный Дисциплинарной комиссией, нельзя считать приведшим к ущербу, нанесенному экологии чужой планеты, поскольку последствием вышеуказанного поступка, несомненно, является существенная победа русской и мировой науки. Поля одуванчиков, выросшие на необъятных просторах Марсианских равнин, успешно справляются с обогащением атмосферы кислородом.

   Из выступления академика Федоровича А.В. на сессии МАК:

   Переименование красной планеты в желтую считаю преждевременным. Недели через две одуванчики созреют и станут белыми. Что, тогда опять переименовывать?
66 Что это было?
Татьяна Вяткина -Сергеева
Для многих жен слово «гаражи» сродни красной тряпки для быка. Согласитесь, кроме того, что гараж выполняет прекрасную функцию сохранности автомобиля, он несет на себе также и печать беспутности. Если бы можно было  сделать вечерний срез семейной жизни, уверена –у многих семей он был бы до боли одинаков: стынет ужин, не дождавшись главного едока в доме, а жена проглядела глаза в окно, пытаясь увидеть силуэт возвращающегося наконец-то в домашний уют мужа, прослушала все уши, слушая бесконечные гудки в мобильном телефоне или, что еще хуже, вежливые слова невидимой красавицы: «Абонент временно недоступен. Позвоните позже».  Знакомая картина?  Есть, конечно, счастливые жены. Это те, чей гараж стоит особняком во дворе собственного дома.  Муж всегда, так сказать, «на глазах», если, конечно, у него не появляются другие неотложные дела, требующие частых отлучек из дома. И, по большому счету, еще неизвестно, что хуже – гаражный кооператив или присутствие мужа в покрытых тайной местах?

А по большому счету,  гаражи – прекрасный мужской клуб по интересам. Для жен, как бы мы ни бубнели и не ругались, дом и особенно кухня – наше царство, в котором мы полноправные коронованные царицы. Хотим – караем невкусным ужином, хотим – милуем вниманием и всевозможными вкусняшками своих любимых. А где пространство для мужчин в этом царстве? Конечно, абсолютно верно – на диване.

Думаете легко проводить основную часть своей жизни из вечера в вечер на этом самом притягательном предмете интерьера, пытаясь вынюхать «что же это там готовит моя любимая?». Самые отважные мужья пытаются встать и проникнуть в кухонное царство к холодильнику в неурочное время. Сколько лестных эпитетов и красноречивых взглядов жен сопровождает их в эти нелегкие минуты!

Согласились бы мы, женщины, на такую ужасную участь? Сомневаюсь! Уж очень хочется чувствовать нам свою значимость и незаменимость, хотя иногда ворчим от усталости, но это – иногда…

Так отнесемся с пониманием к безобидному времяпровождению мужчин в гаражах, тем более, что иногда там происходят очень даже интересные вещи…


В гаражном кооперативе «Метеор» после Светлого воскресенья было тихо. Только кое-где из-за неплотно закрытых металлических дверей раздавались  мужские голоса.

Двери  одного гаража были раскрыты настежь. В его глубине вместо машины уютно устроившись в старых креслах,  сидели два друга, два Сергея.
 Один - крупный, высокий мужчина, немного апатичного вида. Второй - невысокого роста, с живым выразительным лицом. Объединяла этот дуэт только седина. Оба были седые. Перед друзьями на небольшом столике стояло традиционное пасхальное угощение, принесенное из дома: крашеные яйца, колбаски, маринованные огурчики, остатки праздничных куличей и конечно початая бутылочка беленькой.

Сереги громко разговаривали о превратностях жизни, когда перед ними появился их приятель Евгений. Надо сказать, что Евгений или Женька, как попросту  звали его друзья, уже длительное время  хромал из-за болезни суставов. Он подошел, опираясь на трость, произнес пасхальное приветствие:
-  Христос воскресе!
- Воистину воскресе, - хором ответили  Сереги и предложили присоединиться к компании.

  Усевшись на старую табуретку, взяв в руку протянутую Серегой большим  стопочку с беленькой, Евгений со вздохом сказал:
- Пить много не буду. Сижу на таблетках, ноги болят – сил нет.

- А много никто и не предлагает, мы чисто символически, за праздник. Ну, будем! – кареглазый Сергей чокнулся с друзьями, выпил водочку, смачно закусил бутербродом с колбаской и соленым огурчиком, потом внимательно посмотрел на Евгения и спросил:
- У тебя же жена медик, да и дочка врач, что ж они тебе не помогут?
- Да что они уже только не делают, ничего не помогает, - тоскливо ответил Евгений, прислушиваясь, какое действие на больной организм произвело употребление спиртного.

- Да как они тебя там лечат? Я, если честно, нашим медикам не  очень-то доверяю. Они только залечить могут, а не вылечить, - Сергей  махнул рукой и, сверкнув захмелевшими глазами, продолжил – Женька, скажи честно, хотелось бы тебе не хромать и ходить нормально?

Евгений недоверчиво посмотрел на Сергея, но встретив его пламенный, слегка подогретый водкой, взгляд, ответил:
- А кто ж не хочет бегать как молодой?

Серега большой с недоумением поглядел на друга:
- Серый, ты чего?
- Чего-чего? Сейчас посмотришь.
Сергей подошел к открытой двери гаража и скомандовал:
- Становись, Женька и держи костыль в вытянутых руках!
- Становлюсь, - подобострастно ответил измученный болезнью мужчина, поднялся с табуретки, проковылял к выходу, подошел к неожиданному лекарю и застыл, держа трость в вытянутых руках.
Сергей внимательно посмотрел в глаза страждущего, потом провел руками по его ногам   и  властным голосом сказал:
- А теперь бросай свой костыль!
- Как бросать? Да  как же я без трости? – забеспокоился болезный.
- Я сказал – бросай костыль! –  голосом, не терпящим возражений, гаркнул Серега.

Евгений испуганно отбросил трость.
- Иди, - последовала команда от Сереги.
Мужчина несмело  сделал шаг, потом еще  и вдруг, набирая скорость,  помчался по гаражной улице, радостно вопя:
- Я бегу! Смотрите, я бегу!

Сереги некоторое время смотрели на бегущего приятеля, потом вернулись к праздничному столу, опрокинули еще по рюмашке.

В это время мимо гаража пронесся Евгений, вопя, что есть мочи:
- Я бегу-у-у!
Пробежав еще один круг, запыхавшийся мужчина вернулся к друзьям. На радостях компания в лечебных целях приняла дозу оставшегося спиртного,  и исцеленный стал прощаться:
- Ну ладно, пойду  домой, а то бабы заругают.
- Давай, ступай, порадуй свою бабскую армию, - напутствовали Евгения друзья.
Мужчина вышел из гаража и бодрой походкой, немного подкорректированной водкой,  отправился к дому.

Вдогонку раздался крик Сереги большого:
- А костыль?
Евгений  вернулся, поднял одиноко валявшуюся трость, забросил ее себе на плечо и отправился восвояси.

- И что это было? – произнес Серега большой.
- А кто ж его знает, – флегматично ответил Сергей, ощущая непонятную тяжесть во всем теле.

И только светлое облачко, проплывая над гаражами, не сомневалось, что помощь Евгению оказали высшие силы, которые в день после Светлого воскресенья, пролетали над гаражами.

Правда, лечебное действие длилось всего около месяца…
Может быть,  следовало повторить сеанс?
67 Сон Смерти
Николай Ананьченко
          Смерть устала. Смертельно устала. Тысячелетия, не зная сна и отдыха, собирала она свой скорбный урожай по всей планете, не пропуская ни одного самого укромного уголка.
          От неё нельзя было спрятаться. Её нельзя было задобрить или обмануть. Она не была злой, мстительной, не радовалась, пожиная обильную добычу на полях битвы, и не грустила о скудности своего горестного урожая. Она не знала чувств жалости, сострадания. Она вообще не знала чувств. 
          В любое время Смерть проникала и в богато убранные палаты дворцов, и в убогую хижину бедняка. Заглядывая  в сумрак ночного леса, или опускаясь в глубины морей, Она выхватывала из сонма живых свои жертвы, не обращая внимания на окружающий плачь, скорбные причитания, печальное мычание или блеяние животных. Она исполняла свой долг бездумно и безукоризненно.
          Но вот, копившаяся тысячелетиями, усталость навалилась на неё тяжёлым грузом. Смерть присела на ближайший камень и безвольно опустила руки. Вначале лишь чуткая дремота охватила её,  но спустя мгновение Смерть погрузилась в тяжёлый сон  вечного труженика.
          Впервые от сотворения мира на нашей скорбной планете никто не умирал.
          Это было незаметно в первое мгновения, стало проявляться смутным беспокойством в следующее, но уже вскоре стало настоящим бедствием для Земли.
          Муки безнадёжных больных не прекращались, повергая близких в смятение.  Растерзанные тела жертв бились в бесконечной агонии, не находя упокоения. Уродцы, появившиеся не для жизни, а лишь по злой прихоти Природы ползали в мучениях, создавая вокруг хаос и порождая ужас. Крики, стоны и причитания наполнили Землю, лишённую второй своей главной ипостаси – смерти.
          Но вот вечная труженица вздрогнула, отгоняя от себя непрошенный сон. Встала и, слегка встряхнувшись, вновь помчалась по скорбным своим маршрутам.
          Не спит Смерть, значит может спокойно спать Земля.
68 Претензий не имею
Нина Охард
Претензий не имею
Невысокий, пожилой мужчина, вцепившись одной рукой в перила, а другой помогая себе палочкой, с трудом поднялся на второй этаж. Очереди в кабинет не было, и постучав, он приоткрыл дверь.
-Входите, - ответил ему голос из глубины комнаты, и мужчина зашел, плотно закрыв за собой дверь.
-Я Иванов Дмитрий Иванович, вы мне звонили.
-ЯЯ, - ответил ему голос и добавил с небольшим акцентом, - проходите пожалуйста.
Дмитрий Иванович доковылял до стола и сел не дожидаясь приглашения.
Яркий солнечный свет, бьющий в глаза из окна, мешал Иванову разглядеть владельца кабинета. И только когда тот оторвал лицо от кипы бумаг и посмотрел Дмитрию в глаза, словно удал тока пробежал по всему телу. Что-то было до боли знакомое в этой тучной фигуре и широком лице с тяжелым подбородком.
-Вот заполните пожалуйста, - мясистая рука протянула Дмитрию Ивановичу бумагу и ручку.
Иванов достал из кармана футляр с очками и стал медленно читать подслеповатыми глазами текст.
-Напишите здесь фамилию, имя, отчество, дату рождения, а внизу, что не имеете претензий и поставьте подпись, - подсказал хозяин кабинета.
«Не имею претензий?», - хотел спросить Иванов, но собеседник утонул в пачке лежащих перед ним бумаг. Дмитрий смотрел на его обрюзгшую фигуру занятую рутинной работой и из памяти, словно покареженные временем фотографии, медленно проявлялись воспоминания.
Солнце нещадно палит голову, но они бегут по грунтовой дороге босяком, подгоняемые фашистами на мотоциклах.
-Шнеле, шнеле, - звучит в ушах незнакомая речь.
Митя спотыкается, падает разбивая в кровь колени и громко плачет. Немец спускает на него собаку. Зубастая пасть дышит ему в лицо, но мама ложится сверху, накрывая его собой.
-Ты только не плач, а то они тебя убьют, - шепчет она ему.
Вагон забитый людьми настолько, что некуда сесть. Он стоит, держась за мамины ноги. Очень хочется есть и пить, но он боится просить, и только сильнее прижимает к маме лицо.

-А вы в каком концлагере были? – прерывает его воспоминания голос с акцентом.
Видения блекнут и Дмитрий Иванович возвращается в реальность.
Перед ним сидит упитанный немец со свисающими как у бульдога щеками и смотрит на него бесстыжим взглядом бесцветных глаз.
-В Освенциме, - словно перчатку, вызывая противника на дуэль, бросает ему в лицо Дмитрий.
Немец тупит взор и молча, стараясь не смотреть собеседнику в глаза, зарывается с головой в бумаги.

Завеса из сладковатого дыма над головой, ворота из красного кирпича и ужас пробежавший ропотком по прибывшим. И вот уже Диму отрывают от мамы и кричат:
-Линк!
Немец хлыстом показывает, кому – направо, а кому – налево. Дети, старики – налево, туда где дымит труба крематория. Молодые и здоровые – направо, им пока еще позволено пожить.
-Налево – кричат Диме, но чья-то рука в белоснежной перчатке указывает на него пальцем, заставляет раздеться, осматривает и великодушно дарует жизнь.
Страшно, но он не плачет, мама не велела плакать. Он только закусывает до крови губу и пытается отыскать ее глазами в толпе. Напрасно. Нескончаемым потоком люди выходят из поезда, бросают вещи и идут в ворота лагеря.
Дмитрий напрягается, но не может вспомнить как очутился в бараке. Память возвращает лишь отдельные обрывки. Восемнадцатый блок заполненный детьми от восьми до пятнадцати лет, больше похожими на тени с землистого цвета лицами и впавшими глазами. С обеих сторон  трехэтажные нары, на которых лежат грязные матрасы, набитые истлевшей соломой. Спали поперек, свернувшись калачиком, на практически голых не струганных досках. Занозы то и дело впивались в тело. Повернуть или даже пошевелиться во сне -  целая проблема: места так мало, что любое движение одного будит остальных.
Посередине, вдоль барака, тянулась печь, сложенная из кирпича, с топками по краям, которую изредка, но топили. И тогда с сосулек на потолке капала вода.
Мучительный, пронизывающий до костей холод, от которого совершенно не защищала лагерная одежда. Многочасовые проверки - «аппели» замораживали иногда насмерть.
Однажды команда на построение прозвучала в три часа ночи. Они выскочили на аппель плац, но фашисты плетками загнали их обратно в барак. Построение было для соседнего, семнадцатого блока. Был страшный мороз и люди замерзали и падали. Только к восьми утра построение закончилось и оставшихся в живых, обмороженных людей погнали на работу. Умерших за это построение было так много, что Мите и другим подросткам из восемнадцатого блока пришлось помогать зондер команде оттаскивать обмороженные тела к крематорию. Печи не могли справиться с таким количеством трупов, их сбрасывали в ямы и сжигали. Никто не смотрел - жив еще человек или уже умер. Из огня доносились стоны и крики, заживо сжигаемых людей.
Изнурительный, зачастую бесполезный, труд наравне со взрослыми. Счастьем было работать в помещении. Дима вспомнил как однажды ему повезло и он стал учеником штукатура. Они втихаря ели известку – это было самое лучше лакомство в лагере. Однажды это заметил эсесовец, избил и отправил работать в поле.
Многие не выдерживали лагерную жизнь, падали - их уносили, места на нарах занимали другие. Эшелоны с людьми прибывали постоянно. Часто прибывших прямо с поезда отправляли в «газ». Митя знал, что рядом с крематорием есть газовые камеры, переоборудованные под душевые. Он и сам неоднократно видел, как фашист в противогазе залезает на крышу здания и высыпает порошок в трубу.

Иногда взрослые узники жалели подростков, но в основном заключенные были настолько физически и морально истощены, что сил на жалось не хватало.
Больше всего они боялись эсесовцев в белых халатах. В лагере это называлось селекция. Узников раздевали догола и осматривали. Слабые и больные налево по Лагерьштрассе уходили в крематорий. Те кто могли продолжать работать и сдавать  кровь шли направо. С донорства некоторые тоже не возвращались.
Дмитрий Иванович вздрогнул, вспомнив это окошечко, в которое он просовывал руку и молился чтобы, не упасть, не потерять сознание. Иначе  - смерть. Так хотелось дожить до освобождения. Они все время об этом мечтали - хоть один денек прожить после войны.
Дмитрий вспомнил, как накололи, а затем заставили выучить по-немецки номер, учили строиться в шеренги, шагать в ногу, выполнять команды: направо, налево, шапку снять, надеть шапку. Вместо обуви выдали деревянные колодки,  вечно утопающие в грязи и стирающие ноги в кровь.

В памяти  возник образ первого и лучшего друга - худенького одиннадцатилетнего парнишки из Кракова – Карла, отправленного в Освенцим на перевоспитание за украденную булочку.
Однажды Митя не снял шапку. Он был настолько уставшим, что не заметил эсесовца. Сильная оплеуха опрокинула Диму навзничь, отбросив на несколько метров. Раз, два, три – плетка с каждым ударом все сильнее и сильнее впивалась в тело. В глазах потемнело и липкая жижа поглотила его. Очнулся он почувствовав, что его куда-то волокут. «В крематорий», - мелькнуло в голове и от ужаса он открыл глаза. Лицо Карла, склоненное над ним было покрыто испариной. Пошатываясь и тяжело дыша парнишка волочил Митю в барак.

 После войны Дмитрий был несколько раз в Кракове. Он бродил по районам, знакомым по рассказам Карла, пытаясь найти кого-нибудь из его родных.  Вот рыночная площадь, с торговыми рядами, за ними начинается небольшая улочка. Она настолько не менялась много столетий, что кажется уходит прямо в средневековье. Словно здесь никогда и не было войны. Булыжная мостовая, закопченные дымом стены домов. Дворы заваленные домашним скарбом. Дмитрий останавливается и всматривается в темноту окошек. Молодая симпатичная девушка выглядывает наружу. «Что нужно пану?», - осторожно интересуется она. «Кто здесь жил до войны?». Конечно же, девушка не знает. «Может у пани Рожевской спросить?». Девушка стучит в окно и пожилая женщина, опираясь на клюку, выходит на порог. До войны Рожевская жила в еврейском квартале. Она рассказывает как они в тридцать девятом бежали в Россию, как их сослали за Урал. Она показывает свои искореженные артрозом пальцы и ее глаза наполняются слезами. Сибирские морозы, голод, 400 граммов хлеба по карточкам, по двенадцать часов у станка. «Разве вы поймете, что это такое!». В Краков Рожевские вернулись только в пятидесятых. Пани - жертва сталинских репрессий. Костлявые изуродованные пальцы прижимаются к лицу и между ними текут слезы. Боль комом подкатывает к горлу и со скрежетом катится в глубины  души Димитрия Ивановича. Он сожалеет, что поднял эту тему. «А что было с теми, кто остался, может у вас есть знакомые», - осторожно интересуется он. Женщина перестает плакать и смотрит на него удивленно. «Что вы, они все погибли, их же сожгли в Треблинке или Освенциме», - отвечает она. Дмитрий прощается и идет дальше. Вот небольшой ресторанчик на углу. На пороге щеголевато одетый мужчина расплывается гостеприимной улыбкой, приглашая внутрь.
-Что пану угодно? - интересуются девушки-официантки.
-Кто здесь работал в войну?
Девушки смотрят на него удивленно и качают головами. Они не знают, но тут же приносят меню, предлагают пообедать.
Дмитрий выходит наружу и осматривается. Да это должно быть здесь. В этом ресторане всегда было много нацистов, даже в тяжелые времена, когда горожане опухали от голода, эсесовцы имели все, что могли пожелать. Здесь подрабатывал Карл и съел эту проклятую булочку. Дмитрий идет дальше в поисках пекарни. Ну конечно, вот и она. Запах свежеиспеченного хлеба наполняет воздух.
Но прошлое здесь больше не живет. Все вежливо улыбаются, приглашая попробовать свежайшую выпечку. Дмитрий покупает булочку и бережно  держит ее в руках, наслаждаясь запахом.
 Карл сказал, что так хотелось есть, а булочки так вкусно пахли. Что он просто не смог удержаться и съел ее.
В свободное время они всегда говорили о еде. На завтрак давали пойло, которое фашисты называли «кофе», на обед суп из брюквы, на ужин кусочек хлеба. Взрослым приходили посылки – от родных, близких или «Красного креста». Детям ничего не присылали, «Красный крест» не знал, что в лагере содержатся дети. Ну или не хотел знать. По ночам Мите снился хлеб и картошка, такая отварная, горячая, с солью. Так хотелось съесть картошечку, хотя бы одну.
Они знали, что выход из лагеря только один: с дымом в небо. Однажды в лагере раздалась воздушная тревога. Фашисты бросились в сторону бомбоубежища. Митя с Карлом стояли рядом с бараком и с надежной смотрели на ночное небо. Какой прекрасной музыкой казался тогда им этот резавший воздух звук сирены. Они махали руками и кричали:
-Сюда, сюда, бомби их!
Детское воображение, доведенное до отчаяния, рисовало картины, как на вышки и проволоку падают бомбы, разрывая эсесовцев в клочья.
-Господи пожалуйста, убей их, - шептали обескровленные губы.
Но Бог их не услышал. Говорили, что в Освенциме Бог умер. Самолеты летали совсем рядом - были слышны взрывы бомб, но к лагерю так никто и не прилетел. Сирена затихла, и напившиеся в бункере фашисты возвратились по домам.

-На вас проводил опыты доктор Менгеле? – интересуется немец, снова вырывая Дмитрия из воспоминаний.
Опять  Менгеле. Люди не могут представить себе, что такое ад. Им для этого нужен черт, костер и сковородка. Сложно представить, что вполне нормальные люди добровольно, считая это своей работой, проводили опыты на детях. Дмитрий вообще не верил, в существование  Менгеле. Считал его мифическим персонажем, выдуманным для того, чтобы списать с себя сделанные преступления.
-Нет никакого  Менгеле я не видел. Периодически в бараке появлялись люди в белых халатах накинутых поверх эсесовской формы. Они уводили по несколько человек. Возвращались обратно не все.
Дмитрий вспомнил как забрали Карла.
Он вернулся через несколько дней весь в язвах с проплешинами на голове. Карл плохо держался на ногах и беспрерывно кашлял. Карл рассказал, что их закрыли в комнате и дали заполнить анкеты, якобы на освобождение. Вскоре он почувствовал жар и потерял сознание. Очнулся в палате. Ему дали выпить кислую жидкость и отправили в барак.
-Пить, - потрескавшиеся, опухшие губы Карла беззвучно просили воды. Достать хотя бы чашку кипятка в лагере было целой проблемой. Митя с трудом выменял на свой ужин – маленький кусочек хлеба - две чашки горячего кипятка. Карл пил с трудом. Свистящий сухой кашель душил его. Крысы, словно чувствуя приближение пиршества, уверенно карабкались к ним на нары. Не стесняясь, они обнюхивали раны Карла и даже пытались попробовать их на вкус. Митя хватал зверьков за хвосты и сбрасывал вниз, те истошно визжали, но не разбегались.
 Спустя пару дней Карл умер.
Женщина из зондеркоманды сняла с Карла одежду и рывком сбросила тело с нар. Голова мальчика, ударившись о бетонный пол, раскололась. Женщина за ногу и потащила его к выходу. Голова ребенка билась о пол, оставляя за собой кровавый след. Женщина вытащила тело из барака и скинула в яму неподалеку. Митя от ужаса закрыл глаза – полчища серых хвостатых зверьков, словно грозовая туча, со всех сторон бросились к трупу подростка. Они дрались друг с другом, визжали, отвоевывая лучшие куски. Особенно отчаянная битва разразилась на лице. Глаза, нос и уши оказались мгновенно съеденными.
К ноябрю, несмотря на начавшиеся морозы в лагере запахло весной. Все разговоры были, только о наступающей Красной Армии. И в этот момент, когда казалось продержать оставалось не больше недели эсесовцы в белых халатах забрали Митю. Дмитрий знал, что плакать и кричать нельзя – будут бить. Его положили на стол и закрыли лицо простыней. Ноги привязали и он чувствовал как нож вонзается в тело. От боли он потерял сознание. Когда Митя очнулся, почувствовал что весь горит, а ноги нестерпимо болят. Их вид привел Митю в ужас: красные, опухшие, покрытые гнойными нарывами. Он не мог вспомнить точно сколько он пролежал в больнице - неделю или месяц. Но однажды, фашисты приказали встать и идти. Боль была невыносимая, но зная, что иначе просто убьют – он все-таки поковылял к бараку. Была зима. На опухшие, истерзанные ноги деревянные башмаки просто не налезли и он шел босяком, оставляя за собой кровавые следы.
К его возращению детей в бараке осталось совсем мало - только те, кто совсем не мог работать. Вскоре их перестали кормить. Дима понял, что их скоро убьют. Он попытался встать, но от боли чуть не потерял сознание. Тогда, он пополз к двери на четвереньках. Выходить из барака категорически запрещалось. Даже за подсматривание в дверную щель можно было получить плеткой по глазам. Дима приоткрыл дверь и инстинктивно отпрянул назад. Снаружи было тихо. Он выглянул. По территории ходили узники, фашистов нигде не было видно. Дима позвал на помощь, но голос был настолько слаб, что крика никто не услышал. И он пополз. Сил не было. Он падал, лежал на снегу тяжело дыша и снова полз.
Вдруг чьи-то руки подняли его. Митя весь сжался ожидая удар плетью, но открыв глаза увидел заросшее щетиной лицо и пилотку с красной звездой. По щекам солдата катились крупные слезы.
-Сюда, сюда, - закричал по-русски мужчина, - здесь дети!
Подбежавшие к ним люди стали спрашивать кто он и откуда родом. Но кроме своего номера, того что зовут его Митя он и вспомнить ничего не смог.
-Значит будешь мне сынком, Дмитрием Ивановичем Ивановым, сказал мужчина в солдатской пилотке и понес его в медчасть.

Немец так и не поднял  глаза. Наверное, в душе ему было стыдно. Он молча отсчитал и протянул Дмитрию семь купюр достоинством в сто марок. Это была цена за пребывание в Освенциме. «Претензий не имею» написал бывший узник, Иванов Дмитрий Иванович, поставил подпись и взял деньги.
69 Горький шоколад
Нина Охард
Все что не убивает нас - безнадежно калечит,

 если не физически, то морально.

 

Марина принадлежала к поколению людей, чьих родителей называли "дети войны". Хотя сложно даже представить себе не то что мать, но даже мачеху, более несправедливую и жестокую к своим детям, чем война. Детство и отца, и матери прошло под Ленинградом. Годы многое стерли в памяти, но слово хлеб навсегда осталось священнее, чем слово Бог. Немецкая речь вызывала отвращение и дрожь. Они не смотрели фильмы про войну, они ее помнили. Рассказы родителей о войне совсем не походили на то, что показывали в кино или писали в книгах. Лишенные пафоса и героизма, истории двух подростков переживших оккупацию, больше напоминали инструкцию по выживанию. Они рассказывали, как бегали по нейтральной полосе, собирали ящики с тушенкой, сбрасываемые американскими летчиками для наших солдат, как стреляли из рогатки воробьев и варили из них бульон, но одна история рассказанная мамой, особенно врезалась Марине в память.

«Случилось это в конце зимы сорок четвертого. Уже несколько дней рядом с деревней шли бои, и все ждали, когда, наконец, придут наши. Немцы уже ушли, но периодически появлялись отдельные группы вооруженных фашистов и рыскали по домам в поисках еды, теплых вещей и партизан. Дров не было, хвороста, собранного за день едва хватало, чтобы немного протопить дом. Мы спали одетыми на печи.

Утром, еще смеркалось, сенях послышалась немецкая речь, мама побежала посмотреть, что случилось, а я спряталась за печку. Я слышала выстрелы и мамин крик, но от страха не могла даже пошевелиться. Потом в дом вошли двое фашистов, один направил на меня пистолет, раздался щелчок, но выстрела не прозвучало. Тогда другой вытащил меня и, взяв в охапку,  понес в сторону леса. Когда дом скрылся между деревьев, фашист поставил меня на снег и стал мне что-то говорить по-немецки. Я ждала, когда он, наконец, убьет меня, но он только говорил, говорил, говорил. Мне было страшно и холодно. Наверное, я плакала и звала маму. Он достал какой-то сверток и развернул. До этого я никогда не видела шоколад и даже не представляла о его существовании. Я смотрела на этот коричневый кусок и не понимала, что немец от меня хочет. Тогда фашист отломил дольку, положил себе в рот и стал демонстративно причмокивать, показывая как вкусно. Я тоже взяла кусок. Он был горький. Мне было страшно выплюнуть, я держала его во рту и морщилась. У нас дома не было ничего съестного, мне очень хотелось есть. Несмотря на горечь, я проглотила коричневую массу и попросила еще. Он отдал мне весь сверток и ушел. Я не знала, что делать. Я стояла, отламывая по кусочку, и ела шоколад. Сначала я надеялась, что мама пойдет меня искать. В моей голове не укладывалось, что маму убили. Вскоре я увидела зарево - это горела наша деревня. Взрывы снарядов раздавались все ближе и ближе. Мне стало страшно и шоколадка закончилась. Я бросила бумажку, в которую она была завернута, но из нее выпала фотография. На фото было трое детей. Я подумала, что можно будет ее выменять на еду и спрятала за подкладку пальто. Осколки снарядов пролетали совсем рядом. Оставаться было опасно. Я никогда не ходила через лес одна, но выбора не было, и я поплелась в соседнее село».

Марина любила рассматривать это фото. Трое счастливых ребятишек: две девочки лет восьми-девяти и мальчик постарше, смотрели на нее счастливыми глазами. Кто эти дети, кто этот немец, оставалось для нее загадкой. Мама не хотела даже слушать о том, чтобы найти этих людей. Запуганная сталинским режимом, она и Марине строго настрого, запретила кому-либо рассказывать эту историю или показывать фотографию.

Но Марина ослушалась. Запись на обороте была слишком расплывчатой и малоинформативной, но поиски, затянувшиеся на долгие годы, однажды увенчались успехом.

Маленькая деревушка Кляйнес Дорф находилась всего в 40 километрах от Франкфурта. Марина остановила машину у дома тридцать семь единственной улицы и осмотрелась. Ограждения у дома не было и узкая выложенная плиткой дорожка, виляя между кустов, вела прямо к входу. Дверь долго не открывали, хотя в окнах горел свет, и были слышны голоса. Наконец на пороге появилась немолодая женщина и, вежливо улыбаясь, поинтересовалась целью визита. Марина спросила, не здесь ли живет Франк Хуберт и не могла бы он его увидеть. Женщина замялась, а из глубины дома послышалась старческая ругань, перебиваемая сухим заливистым кашлем.

-Гони их прочь!- кричал старческий скрипучий голос.

Женщина поинтересовалась, что собственно Марине нужно от Франка и пока Марина доставала из сумочки фото, за спиной у женщины раздался стук и на пороге появился старик, опирающиеся на ходунки.

-Пошла отсюда, - закричал он и закашлялся.

 Марина растерялась и, молча, протянула ему фотографию.

-Что это такое? - возмущено, закричал старик, кивая в сторону фото

-Помните, вы спасли жизнь девочке под Ленинградом?

-Не врите, я никого не спасал, - просвистел он, облокотился на ходунки и, взяв в руку фотографию, поднес ее к глазам.

-Хелен, очки принеси, - прикрикнул он на женщину, и та мигом скрылась в глубине дома.

Старик снова раскашлялся и пристально посмотрел на Марину.

-Кто тебя сюда прислал? – спросил он.

-Никто, - ответила Марина, напрягая весь свой немецкий, чтобы объяснить в двух словах причину ее приезда.

-Пойдем, - сказал Франк и медленно поковылял в дом. Марина хотела ему помочь, он старик только грубо оттолкнул ее, крикнув, что не нуждается в помощи.

 Они вошли в гостиную, и Франк осел в кресло перед телевизором. Бибиси, рассказывала про жизнь бабочек, разноцветные представительницы грациозно порхали по огромному экрану.

Хелен дала старику очки, и он долго рассматривал фотографию.

Телепередача закончилась и телевизор начал обзор новостей. Франк поднял глаза на экран, и трясущаяся рука зашарила в поисках пульта.

-Хелен, как ты можешь слушать этих лгунов, - закричал он, - выключи немедленно! У них во всем виноваты русские! Неужели ты хочешь, чтобы твоих детей отправили на войну? – кричал он, густо разбавляя свою речь грубыми ругательствами.

Хелен нажала на кнопку, и комната погрузилась в тишину.

-Она жива? - Спросил Франк, снова беря в руки фото.

-Кто? – удивленно спросила Марина

-Девочка эта, кто еще? - возмущенно закричал Франк.

-Да она выжила, я ее дочь.

-Хорошо, - сказал Франк

-Вы спасли ей жизнь, - сказала Марина.

 Старик весь затрясся

-Я бросил ее одну в лесу, зимой в двадцатиградусный мороз и это сейчас называется спасти жизнь?

-Но вы могли бы ее убить, - с недоумением добавила Марина.

-Может мне теперь дать медаль за то, что я ее не убил?

Старик покраснел, жилки на висках лихорадочно забились, и пот выступил на морщинистом лбу.

-Папа выпей лекарство, - взмолилась Хелен, протягивая Франку пузырек с пилюлями.

- Не нужно мне никаких лекарств, - закричал старик, - я здоров. Все эти таблетки - выдумка докторов, чтобы денег с меня побольше содрать.

Он еще глубже провалился в кресло и закрыл глаза. Лицо его побелело и ничего кроме громко свистящего дыхания не выдавало в нем признаков жизни.

-Чаю хотите? Спросила Хелен почти шепотом у Марины, ставя перед ней чашку и наливая в нее кипяток. Франк приоткрыл глаза и тихо произнес:

-Это фото сделал мой отец в тот день, когда меня призвали. Это мои сестры: Элиза, - сказал он, указывая на девочку поменьше, - а это Линда, ей было тогда десять. Они погибли в сорок пятом от бомбежки. Англичане прицельно бомбили жилые районы.

Он тяжело вздохнул и задумался.

 -Это я сказал он, ткнув пальцем в худощавого паренька, стоящего между девочками. Я был мальчишка. Дурачье. Нам замусорили головы всяческой ерундой, мы поверили и поспешили отдать свои жизни за фюрера, - он отложил фотографию и поворочался в кресле.

«Меня призвали в феврале сорок четвертого, мне было шестнадцать, но врач на призывном пункте даже не посмотрел в мою сторону. Кем я был для него? Просто куском пушечного мяса. Он поставил штамп «годен» в призывной книжке, мне сделали прививки и я оказался в казарме.

В нашем отделении было 16 человек. Когда унтер-офицер узнал, что среди нас нет никого, кому больше семнадцати лет, то произнес воодушевленную, душещипательную речь, сообщив нам, что мы последняя надежда Германии, и фюрер верит в нас!

Затем скомандовал:

-Направо! Шагом марш!

И отправил на фронт.

Нас высадили под Ленинградом. Когда я уезжал из Мюнхена, в нашем дворе расцветали каштаны. А здесь была настоящая полярная зима. Морозы стояли такие, что по ночам от холода мы не могли уснуть. Были постоянные перебои со снабжением и нам выдавали продукты сухим пайком вперед на несколько дней. Казалось, что мы окружены врагами повсюду. Не только люди, но и вся природа воевала против нас. С ненавистью дули пронизывающим до костей холодом ледяные ветра, злобно завывали метели. Любой дерево могло упасть на голову, проскрипев напоследок – «умри фашистское отродье!».

Пытаясь подавить упаднические настроения, обершарфюрер СС устроил показательную казнь. Троих пытавшихся, по его мнению, дезертировать солдат привязали к столбу и публично расстреляли. Никому из убитых не было и восемнадцати. В этот момент я отчетливо понял, что война проиграна. Агонизирующая власть прикрывала свою жирную задницу телами собственных детей.

Не прошло и нескольких недель нашего пребывания на передовой, как началось наступление русских.Посреди ночи нас разбудил дикий рев. Земля дрожала, грохот пушек сливался в единый рев, воздух завывал  и гудел. Бомбардировщики, словно гигантские хищные птицы, кружили над нами. Фонтаны перемешанной со снегом и металлом промерзлой земли поднимались в небеса и сыпались на наши головы. Мы оказались в огромном огненном котле. Кругом был сущий ад. Охваченные паникой мы побежали к лесу. За спиной раздалась пулеметная очередь: подоспевшая с тыла мотобригада эссовцев, пытаясь остановить отступление, стреляла нам в спины. «Все кончено» – прозвучало у меня в голове. Я впал в уныние, осознав бессмысленность дальнейшей борьбы, переполненный страхом перед подручными, отчаянно защищающими умирающий режим.

Вдруг я услышал рев и грохот взрывов почти рядом с собой. Я всмотрелся в освещенную взрывами ночную тьму. Прорвавшие оборону танки русских прицельно стреляли по траншеям, в которых еще оставались солдаты. Воздух наполнился криками и стонами. Руки, ноги, каски, перемешанные со снегом и землей, взлетали вверх. Вскоре тяжелые машины достигли окопов и раздавили гусеницами всех кто там оставался.

Эсесовцы побросали мотоциклы и бросились в сторону леса. С криками и автоматными очередями в спины они гнали выживших по глубокому, к счастью, покрытому толстой коркой наста снегу. Всего нас осталось не больше двухсот человек. У меня не было винтовки. Впрочем, я такой был не один. Оружия не было почти у половины, а у остальных не хватало патронов. Но для меня это было совершенно неважно, потому что я уже больше не хотел воевать. К утру, мы вышли к небольшой деревушке. Нами, как старший по званию, командовал обершарфюрер СС. Устроив небольшой привал, он передал нам напутственные слова Геббельса, сказав, что Америка и Европа вот-вот поддержат Германию в борьбе с коммунизмом, Черчилль уже заседает с Гитлером в Берлине и осталось продержаться совсем немного и придет помощь. После чего он потребовал, чтобы мы расстреляли всех жителей в деревне, сожгли деревянные дома, заняв оборону в каменном строении на вершине холма. Он осмотрел нас пытливым взглядом в надежде найти добровольцев. Несмотря на зажигательную речь, солдаты стояли понурые, опустив глаза. Он ткнул пальцем в паренька лет семнадцати. Юноша попятился и отрицательно покачал головой. Прозвучал выстрел. Парнишка медленно осел, орошая снег красными подтеками. Обершарфюрер ткнул в меня пистолетом, и я медленно поплелся следом за ним. За нами, подгоняемые эсесовцами пошли остальные.

Мы зашли в дом у самого леса. Навстречу выбежала женщина. У нее было красивое лицо и добрые голубые глаза. Обершарфюрер несколько раз выстрелил, целясь ей в голову, женщина закричала и упала. Мы переступили через труп и зашли внутрь. В доме была пустота, слышался лишь плачь ребенка. Обершарфюрер прицелился, но пистолет дал осечку – патроны закончились. Приказав мне сжечь дом и убить ребенка, он пошагал дальше. Я взял девочку на руки и понес в сторону леса. Был мороз. И даже сквозь шинель я чувствовал, как она дрожит. Я дотащил ее до леса и сказал: «беги». Но она не двигалась. Она смотрела на меня своими большими глазами полными слез и не шевелилась. «Быстрей беги», - закричал я, иначе буду стрелять. Она не сдвинулась с места, а только еще сильнее заплакала. Я понял, что напугал ее. Девочка тряслась от холода и страха, продолжая стоять рядом. «Мама», - звала она и плакала. Как я ее понимал! Мне тоже хотелось расплакаться и вернуться домой к маме. Но сделать это я не мог, меня бы расстреляли как дезертира. В кармане у меня лежал кусок шоколада, хорошего, еще из старых запасов. Я отдал его, и пошагал обратно в деревню».

-А потом, что было потом? - спросила Марина

Франк молчал. Он провалился в кресло, и вскоре комната наполнилась его свистящим храпом.

Хелен укрыла его пледом и подложила под голову подушку. Марина почувствовала себя неловко и поднялась. Она наспех попрощалась и вышла из дома. Тяжелый осадок от всего услышанного  терзал ее душу. «Шестнадцать лет», - крутилось в ее голове. Она села в машину, положила голову на руль и заплакала. Все что она услышала, совершенно не укладывалось в ее представление о войне. В стекло постучали. Марина подняла глаза - снаружи стояла Хелен и протягивала ей сверток. Марина вышла из машины

-Возьмите, сказала Хелен, - это горький шоколад. Такой продают только в одной лавке во Франкфурте, и я специально покупаю его для отца. Передайте вашей маме.

Она смахнула с глаз слезы и протянула пакетик. Женщины обнялись и заплакали. Казалось их ничего не объединяло. Разное воспитание, менталитет, образование. Они говорили на разных языках и жили за тысячи километров друг от друга. Даже их страны воевали по разные стороны фронта. Но одно общее горе, искалечившее жизнь их родителей, роднило их. Имя ему было – война.