Случись, жена пономаря -
Домохозяйка Мариньяна -
Служебным рвением горя,
Блюдя послушиванье рьяно,
Попу шепнула на ушкО,
Де повелось давным такО:
Лишь свечереет,
у ворот
Его воспитанницу ждёт
Чубатый парень...
и они
О чём-то шепчутся в тени.
Юница, с виду-то лиха! -
Поди сыскала жениха...
Уж как бы не было греха!
Аббату дух перехватило...
Неужто дьявольская сила
Близ кровли храма петли вьёт?!
Ах злыдень! Ах Искариот!
«Мелани, нет ли кривды тут?
Лжецов карает Божий суд!»
«Бог видит, господин кюре,
Я не потатчица игре.
Сестрица лишь загасит свет,
Племянницы простыл и след.
А тот уж ждёт на берегу...
Пусть гром убьёт когда я лгу!
Сходите в сумерки туда
Где плещет сонная вода,
Вы их, не знающих стыда... »
Кюре прервал своё бритьё,
Оставив пену на щетине,
И заметался в мезонине,
Смиряя сердца колотьё.
Потом за бритву взялся вновь,
Но, потеряв в руках сноровку,
Смиряя дрожь их, он неловко
Изрезал щёки вкривь и в кровь.
Весь день молчал вскипая гневом
К той что оставив честь и стыд
Грехам предаться норовит
Как Богом проклятая Ева.
Миряне тоже хороши!
Чай ведали о злодеяньи...
Но обрекали на закланье
Нетленный свет его души.
Девчонка! Бестия! Змея!
Надула ментора и дядю
И похоти телесной ради,
Блудила, правду утая.
Не вёл ли он - отец духовный -
Распутницу путём добра?
Ужели паства и сестра
Предать готовы хладнокровно
Всё то что дорого ему,
Его душе, его уму?
После обеда он молитвой
Отвлечь хотел суровый дух,
Но понял, что томит и злит его
Сильней публичных оплеух
Игривость вольная девчонки,
Что, знай себе, щебечет звонко,
Терзая праведника слух.
Едва сошла ночная мгла,
Дремотой опоив молчанье,
Где не поют колокола,
Где нет движенья и звучанья,
Священник взял свою клюку,
Что походила на дубину...
И вдруг, потягом через спину,
Вознёс орудье к потолку,
Обрушив злобу на гардину,
Сломал её и вышел прочь,
Сойдя с крыльца в глухую ночь,
Провидя грустную картину...