Маша, Лена и Иришка

               
                Всем друзьям моего детства посвящается
               
 Маша была старшей, Иришка – младшей, а Лена – посерёдке между ними. Они встречались и гуляли в Старом дворе бесчисленное количество лет,  практически с колясочного возраста. Лена называла двор Старым, потому что  в новый они переехали, когда ей было пять. Так она и сообщала: «Мам, я пошла гулять в Старый двор», и бежала вниз по горочке, слева – бойлерная, которую потом переделали в вокзал, справа через дорогу –аптека, напротив аптеки – молочный. Слово «магазин» из обихода потерялось, кануло в Лету за ненадобностью: «Лена, сходи в молочный, масло кончилось!» В молочном продавались новомодные плавленые сырки «Волна» и «Дружба», такие мягкие, что даже намазывались на хлеб и волшебно-сливочно таяли во рту. Ещё там было молоко в бутылках с серебряными крышечками, кефир, у которого крышки были зелёными, и иногда  - сливки. Тогда на крышечке были желтые полоски. Молоко стоило пятнадцать копеек и бутылка -тоже пятнадцать, всего – тридцать. Пустые бутылки в магазине принимали всегда, и если каким-то чудом удавалось найти на улице молочную бутылку, её можно было сдать и получить пятнадцать копеек полностью в собственное распоряжение. Проблема была в горлышке, потому что горлышко должно было быть без щербинок, тётка в магазине проводила по кругу пальцем, и оценивала пригодность посуды. Если она говорила: «битая» и отодвигала бутылку обратно, спорить было бесполезно, зато если милостиво отправляла её в проволочный ящик, то на вырученные пятнадцать копеек можно было купить вкусного шоколадного масла или другие полезные вещи,  например, розовые конфеты «барбарис» по рубль десять или брикет сухого фруктового чая, которому во дворе почему-то дали название «Диво-дивное».

     Старый двор тогда был большим , там было несколько песочниц,  деревянная горка с двумя спусками – один узкий, другой широкий, а посередине были заросли невероятно колючего шиповника, усыпанного  душистыми розовыми цветами  с жёлтыми серединками. Внутри зарослей можно было скрываться во время игры в прятки или делать «секреты» под стёклышком, только колючки цепляли за ситцевое платье и царапали голые ноги. Ещё была площадка, где можно было играть в вышибалы и в «пионерский мяч», если собиралась подходящая компания. Когда-то в далёком прошлом во дворе лежал котёл от вара, под который Лена забралась однажды со старшим мальчишкой лет пяти, который зачем-то уговаривал её снять трусы.

     Маша жила на втором этаже, на той же лестничной площадке, где и Лена до переезда. У Маши была старшая сестра Лера и строгая мама Евдокия Филипповна, которая была на фронте и курила папиросы «Беломор». Машин папа был лауреатом Ленинской премии и тоже воевал, на фронте они  познакомились с мамой и вместе вернулись из Берлина в мирную жизнь. С тех времён у них остались удивительная ваза с раками вместо ножек и бронзовый мальчик, раскуривающий трубку. Ещё у них дома было пианино, на котором  Лена научилась играть собачий вальс. Маша была левшой, но в школе всех заставляли писать правой рукой. Зато однажды, когда Маша сломала её и должна была ходить в гипсе в середине учебного года, леворукость пригодилась, и Маша писала домашние задания здоровой левой. Правда, почему-то она могла писать только наоборот, и учительнице приходилось проверять Машины уроки с зеркалом. Евдокия Филипповна разговаривала, как артистка Фаина Раневская, только ещё непонятней, Лена и Иришка её побаивались. Она делала категоричные заявления, вроде: «Лена – умница, зато Маша – красавица, у Маши муж будет умный!». Зачем Маше какой-то чужой муж, было неясно, она и с Леркой-то воевала без конца, но Евдокия Филипповна думала, что нужен, спорить с ней было страшно, и девчонки, получив по куску бородинского хлеба с маслом и солью, поскорее бежали во двор.

     Иришка жила в соседнем доме, у неё была смешная эстонская фамилия, весёлый папа и мама тётя Лида, которая Иришку всё время кормила самыми лучшими продуктами, какие только бывают на свете. Иришка ела плохо, у неё была большая круглая голова и длинные худые ноги. Когда Лена заходила за ней гулять, Иришка обязательно сидела за столом, щёки у неё были надуты, как у хомяка от непрожёванной еды, а в глазах было мучительное выражение он невозможности раскрыть рот для очередной ложки каши. Тётя Лида радостно усаживала Лену за стол, мигом наливала ей здоровую чашку жирного сладкого какао и умильно уговаривала: «Ирочка, вот смотри, Лена пьёт - глотай!» Лена послушно пила, Иришка делала судорожный глоток, и тётя Лида отпускала их гулять. Иришке, как самой младшей, приходилось, конечно, испытывать несправедливые притеснения, например, первой водить в прятки, салки и штандер, бегать домой за хлебом с маслом и дольше всех крутить скакалку. «Закон джунглей», - глубокомысленно повторяла Лена папино любимое выражение. Иришка особо не роптала и стоически принимала удары судьбы, только смотрела из-под крутого лба глазами, странно увеличенными очками от косоглазия. Но в целом жизнь Маши, Лены и Иришки складывалась дружно, особенно летом, когда они все вместе отправлялись с родителями в поход.

     Маленький город , в котором жили Маша, Лена и Иришка, стоял на берегу сразу двух рек и одного моря. Большая река была Волгой, маленькая – её притоком Дубной, а море было искусственным и называлось Московским. Оно начиналось сразу за плотиной, по которой ходили дядьки в шинелях с ружьями. К плотине можно было проехать через настоящий туннель. В туннеле было темно и сыро, потому что он проходил под  Старым руслом и тогда над головой протекала целая река. От этого Лене становилось не по себе и хотелось поскорее выскочить в светлую дырку на другой стороне тоннеля. Зато самым интересным было стоять на плотине весной, когда спускали воду из моря, и она со страшным рёвом падала из створов вниз, кипела, пенилась и крутилась под ногами, так что дух захватывало, и неведомая сила тянула прыгнуть в жёлтую ниагару. Приходилось зажмуривать глаза, вцепляться мёртвой хваткой в перила и орать изо всех сил что-нибудь вроде «вихри враждебные веют над нами...», тогда становилось весело и прыгать было ни к чему.

      В те далёкие времена жители Подмосковья и слыхом не слыхивали о водном туризме. Деревенские мужики на плоскодонках тихим ходом бороздили воды окрестных рек с  чисто практическими целями, иногда браконьерствовали помаленьку, таскали сетью лещей, ставили верши на щуку, да проплывала иногда по Волге залётная яхта-аристократка, гордо покачивая белым парусом. Но ничто, в общем-то, не нарушало первозданности песчаных плёсов и дремучих лесов в верховьях великой русской реки. Да и не очень-то великой была она в тех местах, даже школьнику переплыть под силу. Но появилось дюралевое чудо – лодка-казанка с подвесным мотором Москва, и в числе первооткрывателей, начавших осваивать вторую стихию, оказались научные сотрудники, родители Маши, Лены и Иришки. Первые пробные вылазки по воскресеньям совершались на ближние речки – Дубну и Сестру, а по Волге  - не дальше Клетинского бора. Потом стали добираться до старинного города Кимры и ещё дальше, - до Белого городка и реки Медведицы. Поначалу палаток у новоявленных туристов не было, от дождя заворачивались в полиэтилен и спали, засунув голову под откинутый столик в носу лодки.  Девочки щеголяли во дворе словами «фарватер», «бакен», «створ» и были в курсе правил шлюзования малых плавсредств. Родители готовились к большому сплаву, закупали тушёнку, сушили сухари и доставали навигационные карты Рыбинского водохранилища. В Лениной семье появились две новые вещи, изготовленные в ГДР: палатка с сетчатыми окошками от комаров и шнуровкой на входе и светло-зелёный рюкзак с металлическим станком для спины и кожаными лямками с изнанкой из жёлтого войлока. И палатка, и рюкзак красоты были необыкновенной, и отличались от советских, как Ливадийский дворец от избы крестьянина в Тверской губернии. Палатку раскладывали в одной из двух имеющихся комнат для тренировки и считали дни до начала отпуска. И наконец, пришло время Первого Большого похода.

     Мужчины столкнули лодки с крутого берега, повесили моторы, которые, будто поняли, что день особенный, и завелись с первого раза, Маша, Лена и Иришка залезли в бублики надутых автомобильных покрышек, которые назывались шинами и исполняли роль спасательных жилетов, и три лодки поплыли вниз по течению, оставляя город по правому борту.      

До Кимр ехали весело, пели «Бригантину», «Три танкиста, три весёлых друга» и ещё всякие студенческие песни, в которых было много непонятных слов:

Раскинулось море по модулю пять,

Вдали полиномы стояли...

Товарищ не смог производную взять,

Ему в деканате сказали...

     Когда стала видна крыша с шахматным узором и кованым флюгером, папа объявил: «Вот и Кимры, столица Индии!»  «Правда?!» - изумлённо спросила Лена, и родители дружно засмеялись. Лена поняла, что сморозила глупость, и случилось это вовсе не оттого что, в шесть лет она не догадывалась, что до Индии вряд ли доплывёшь на лодке–казанке. Просто настроение было такое, что любые чудеса казались возможными и исполнимымы, особенно если не задумываться и принимать их с широко раскрытыми глазами и душой. В Кимрах в этот раз не останавливались, первая ночёвка была запланирована под  Угличем, за бортом осталось устье Медведицы, Белый городок  и Калязин.  У Калязина Волга была уже  широкой, а посередине из реки торчала колокольня затопленной церкви. К Угличу добрались, когда начало темнеть, погода резко испортилась, от холодного ветра с дождём полиэтилен уже не спасал. Из-за сильного ветра пришлось швартоваться к бетонному берегу в порту.  Палатки было ставить негде, все сидели и дрожали в лодках, ночь надвигалась совсем не летняя. Когда стало ясно, что зажечь костёр на бетонных плитах, уходящих в воду под углом в сорок пять градусов, невозможно, из-за пелены дождя вдруг раздался человеческий голос. Спасителем оказался рабочий порта, который жил с семьёй здесь же, то ли в вагончике, то ли в бараке. Женщин и детей разложили на полу в крошечной, но тёплой хибарке, отцы мужественно остались на берегу сторожить лодки. Утром попили горячего чаю, поделившись консервами с хозяевами, и отправились дальше, к полному недоумению жителей вагончика. На прощанье девочка, дочка рабочего, подарила Лене книжку Агнии Барто и написала на первой странице фиолетовыми чернилами: «На память Лене от Иры Беляковой. г. Углич порт соль база 1960 г.»

     Погода наладилась, мужчины остались в живых и сберегли лодки, пора было искать место для стоянки. На высоком песчаном берегу, среди сосен поставили, наконец, палатки. Кострище соорудили, забив две рогульки в землю и повесили на перекладину котелок с картошкой. Открыли банки с тушёнкой, и Маша, Лена и Иришка сели рядком на песочке, на коленки им нахлобучили перевёрнутые пустые миски побольше, а другие, поменьше наполнили картошкой с тушёнкой, густо посыпав их укропом. «Пища богов», -вот как называлась эта необыкновенная еда. Даже Иришка ела, забыв про свои хомячковые привычки, да и некогдо было терять время, когда вокруг  буквально ступить было негде от не открытых ещё чудес. В траве прыгали гигантские розовые и зелёные кузнечики, на конце брюшка у них красовалась острая шпага-яйцеклад. Над ромашками и дрёмой летали бабочки-махаоны с хвостиками на крыльях. В песке на берегу реки прятались пальцы белемнитов и переливающиеся осколки перламутра, остатки от каких-то древних окаменелых существ. Среди зарослей прибрежной травы плескали хвостом щуки размером с хорошее бревно и скакали по поверхности воды водомерки и рыбки-верхоплавки. Голова шла кругом от тех дел, которые было необходимо сделать – половить рыбу, сварить уху в банке от тушёнки, сделать лук, как у индейцев, построить плот Кон-Тики, собрать грибы, совершить, наконец, вылазку в соседнюю деревню для пополнения запасов.

     Запасы в виде молока и картошки пополняли родители, а Маша, Лена и Иришка стерегли на берегу лодки. К ним выходили деревенские мальчишки, знакомились, расспрашивали о жизни. Им, осёдлым жителям, невдомёк было, зачем это люди всей семьёй скитаются на лодках практически без крыши над головой. «И что же, дома у вас нет совсем, так и мотаетесь с места на место?» - спрашивали они сочувственно. Девочки загадочно молчали и подставляли карманы для гуманитарной помощи в виде семечек. Как было объяснить, что доктора и кандидаты наук бросают свои роскошные по деревенским меркам квартиры и живут месяц в лесах под открытым небом просто для удовольствия, а не из-за какой-то практической надобности. Хотя, конечно, из похода привозились и сушеные грибы, и вобла из подлещиков, но не заготовки были движущей силой, а романтические вечера у костра, купанье в реке с  утра до вечера, рыбалка и удовольствие окунуться в первобытную походную жизнь.

     Стоянки сменяли одна другую, под палатки в зависимости  от места укладывались то хвойные ветки, то сено с соседнего поля, хотя за сено можно было и получить от деревенских, в котелке варились то грибы, то уха, то макароны, а Рыбинское водохранилище приближалось по мере того, как Волга становилась всё шире и шире. Однажды остановились на открытом песчаном пляже, чтобы переждать грозу, и когда бежали от лодки под прикрытие деревьев, раздался оглушительный грохот, яркая вспышка ослепила на мгновение и запахло, как в больнице под  ультрафиолетовой лампой . Потом на носу лодки обнаружился след от молнии, а Маша, Лена и Иришка долго исследовали песок, чтобы найти расплавленную песчаную стрелу, но не нашли и расстраивались, ведь не так часто удаётся оказаться так близко от удара молнии.

     Едва подошли к водохранилищу, погода опять подурнела, и когда вышли на большую воду, то стало всем не до смеха. Волны были метра два высотой, и моторы не справлялись с ветром. С гребешков в лицо летела пена, а моряки с проходящих мимо буксиров недвусмысленно крутили пальцем у виска. Нужно было срочно куда-то приставать. Умудрились зацепиться за крошечный островок, на котором еле-еле поместились три палатки, упали и заснули замертво. Утром проснулись от того, что стало мокро. Оказалось, что площадь острова за ночь уменьшилась вдвое, и вода уже плескалась внутри палаток. Сверились с картой и увидели, что с большой долей вероятности остров носит название «Топьё» и, по-настоящему это не остров, а плавучий торфяной островок, который носит ветер, куда вздумается. Из Рыбинского водохранилища убрались подобру-поздорову, да и время уже пришло двигаться в обратном направлении.

     У Маши, Лены и Иришки рюкзаки были полны окаменелостями, засушенными насекомыми и прочими полезными вещами. На Большой Медведице родители поругались между собой из-за какой-то ерунды. Ленин папа сказал обидные слова: «Ну, вы - шпроты!» - родителям Иришки, а Машины мама и папа тоже кому-то что-то такое сказали, в результате лодки поплыли в трёх разных направлениях, а Маша, Лена и Иришка на прощанье показали друг другу языки.

     С тех пор прошло много лет, и, несмотря на ссору, Маша, Лена и Иришка побывали ещё во многих походах, потому что родители помирились, а девочки и вовсе не ссорились, вся история и выеденного яйца не стоила. Они дружили ещё много лет, хоть и учились в разных школах, жили в разных городах, поступали в разные институты, выходили замуж, разводились, рожали детей, ходили на работу и воспитывали внуков. Но первый поход забыть было невозможно, как и Старый двор, книжку Агнии Барто с соль-базы и кусок бородинского хлеба с маслом, посыпанный крупной солью.

Июнь 2011