Жизнь — это просто картина на продажу.
Утро традиционное время для непоняток.
Солнце, как всегда, било из-за крыш домов напротив прямо в глаза. Закусив любимый карандаш зубами, я задумчиво смотрел на картину, стоявшую на этюднике. Чего-то явно не хватало. То ли дискомфорт потока ультрафиолета в лицо, то ли абстиненция мешали сосредоточится, мысли текли тягуче как мед с ложки. Мед с ложки?
Ну, какой мед, какой мед? Мед — это вкусно, это сладко, это душисто. А тут сухость во рту. Хотя, мед течет с ложки это не плохой сюжет для картины, не плохой. Солнышко? Херня, солнышко каждое утро, давно привык, нет дождик конечно хуже, мокро, сыро, но дождик дает такие сюжеты. Во время дождика хочется рисовать не только Дон Кихота на знойной улочке Испании. Блики на лужах, это такое, это такое, блин. Просто восторг. Сразу легко себя чувствуешь Суриковым или Левитаном. Март Левитана, это конечно зима, но какая палитра, а в дождик просто приглядись, гамма красок на черном фоне асфальта, как тихий аккорд после громкого пассажа органа в фуге. Нет, картина вроде бы закончена, а в ней чего-то не хватает. Чего? Не пойму. Мысли как мыши, шуршат, а их не видно. Похмелье? Какое, блин, похмелье, уже неделю спиртного в рот не брал. Блин, а может в этом и есть изюминка картины? Посмотрим, посмотрим, купят, значит изюм, не возьмут, значит туфта гнилая. Подписывать? Не подписывать?
Я присел на стульчик и покатал зубами любимый карандаш.
В принципе жизнь это, всего лишь, как картина, Картина на продажу. Нравится сюжет и манера письма, картину покупают. Не берут картину, значит не созвучна палитра или сюжет мелодии, которая звучит в душе зрителя. И он пройдет мимо и будет дальше искать свою картину. Он будет искать свой сюжет, и палитру, те, которые сделают его мир наполненным уверенностью в грядущих свершениях.
Сюжеты и палитра.
Мы радовались, тому, что если не взяли картину у тебя, то взяли картину у твоего товарища. Блин, а какие тогда брали сюжеты? Какие, какие? Да разные. Что общего? Общее между всеми картинами, которые покупали, было одно - их можно было повесить на стену, ими можно было похвастаться гостям. Истинных ценителей, которые видели ауру картин, и видели ее отсутствие в копиях, были единицы, как в прочем и картин с этой самой аурой. Хотя эти ценители обычно ничего не покупали, равнодушно проходя, как по галереям- салонам, так и по галереям-улицам. Все дело в том, что художники ведь тоже не дураки. Они вовремя понимали, что при написании некоторых картин, кистью в их руке водили не они, а высшие силы. И они заныкивали эти картины подальше от чужих глаз. Я видел одну такую картину. Вадик завесил ее грязной рогожкой в своем дровяном сарае. Мы тогда приняли стакана два или три, и Вадик специально для меня отдернул рогожку. Это была совершенно абстрактная картина. Несколько сочных полос на черном как ночь фоне. Но, когда Вадик отодвинул рогожку, мне показалось что свет небесный наполнил весь дровяной сарай. Я не удержался:
- Вадик, продай мне эту картину! Только всю сумму я не смогу сразу отдать.
Вадик медленно и с какой-то скрытой любовью уже затягивал картину рогожкой. Он с наигранным любопытством спросил:
- Что тебе и в правду понравилась моя «цыганка»?
- Вадик, я очень хочу ее купить!
Алкоголь совершенно размягчил Вадика:
- Ну что ты. Мы же друзья. Я тебе ее подарю. Когда у тебя день рождения?
- Через два месяца. Но Вадик, это такой подарок, от которого честный человек должен отказаться, чтобы потом мог уважать себя, а не считать полным дерьмом.
Судьба не раз мне подкидывала случаи внести как мне казалось первый транш за картину Вадика. Мы созванивались о совершении покупки. Но обнаружить его присутствие на земле пока мои финансовые запасы не иссякали мне не удавалось. На мои дни рождения Вадик заболевал неведомыми миру болезнями. Наконец до меня дошло, что как не был Вадик тогда одурманен алкоголем, когда он мне показывал картину, он твердо знал, что ни за что не расстанется со своею «цыганкой».
Скажите:
- Ну, какой, к черту, может сюжет быть в абстрактной картине?
- Может господа! Может! Вся прелесть заключается в том, что такие картины так будоражат воображение зрителей, что у каждого из них рождается свой сюжет. Проблема в том, что они начинают сомневаться в самих себе, в своем восприятии и понимании живописи, когда начинают этот сюжет обсуждать. Только напыщенные индюки, верящие в свою непогрешимость, ни в чем не сомневаются. Хотите понять самих себя? Тогда никогда не обсуждайте сюжеты абстрактных картин. «Я не отвечу вам сеньор но понимаю вас, в таком отчаянье минор придет не ровен час» - как поется в песне. Да, для нас все фантастика, что не укладывается в сюжеты повседневности. Сюжеты, эх сюжеты. Чем привычней, чем реалистичней, тем большим пользуются спросом. А, стоимость картин в обиходе дилетантами определяется тем, на сколько труднее передать, нарисованное на них с помощью хорошего фотоаппарата. Поэтому они чаще между собой спорят не о достоинствах увиденного на картине, а о том, фотоаппараты какой марки лучше. Сюжеты. Простой советский человек, страстно, но в тайне даже от самого себя мечтает иметь возможность сказать своему гостю, рассматривающему картины на его стенах:
- Ничего-то ты не понимаешь в настоящем искусстве.
Спросите:
- А, что берут?
- Да много чего берут. Берут картины со свечами на столе у зимнего окна, со скрипками в открытом футляре, на которых лежит череп. Однажды даже взяли картину с сюжетом «куча монет золотых на изумрудной траве».
Золото на изумрудной траве.
Случайно сюжетец нарисовался. Вот тогда была абстиненция, всем абстиненциям, абстиненция, после рыбалки с Колькой. А, рисовать то собирался карася. Да, карась на траве был последнее, что хорошо запомнилось перед тем как накатили и взяли дозу на грудь. Сколько ж мы тогда накатили? Фиг его знает, но до дому на автопилоте добрались. А, че тут думать сколько, если на утро опохмелится было не чем, значит вылакали все, не на озере же оставили. Хотя могли и оставить, улов то весь ставили там вместе с удочками. А, мы тогда удачно карасей натаскали. Но, нет худа, без добра. Или это как-то наоборот? Нет добра без худа? Нет. Не звучит! Короче, трава на картине получилась значительно лучше карася. Школа, блин. Школу не пропьешь! Чего это не пропьешь? Пропьешь, еще как пропьешь! Рыба-то не получалась. Школьник лучше нарисует. Сижу, рисую, ни хрена не получается, а тут еще за спиной зритель пристроился. Как же это раздражает, когда из-за плеча глазеют, как ты работаешь. Повезло тогда чуваку, молчал. Если бы хоть слово вякнул, получил бы в репу по самый не балуй, по самую, можно сказать, сурепку. И плевать я хотел, что отпугнул бы потенциальных клиентов. Жаль. Жаль, что не посмотрел ему лицо, но если бы тогда повернулся к нему, то точно врезал бы ему по морде. Но, что-то такое было в этом чуваке. Что? Да, фиг его знает? Но, это что-то меня удержало от мордобоя. Но, через несколько минут у меня за спиной уже была толпа. И толпа тихо, но нервно перешептывалась. Мысль тогда у меня крутанулась:
- Стоят, сопят, хоть кто-нибудь догадался стакан дать, ладно не водки, пусть нарзанчика, на худой конец, любой минералки. НИ-ФИ-ГА.
Тут вдруг, кто-то, придвинулся ко мне ближе и говорит:
- Так, я за эту картину сейчас оставляю задаток, и бегу за основной суммой. Вам не прихватить по пути что-нибудь?
И сует мне через плечо в карман рубашки хрусты. Я тогда еле сдержался чтобы не посмотреть сколько же он мне сунул, кашлянул, прочистил горло и уже в удаляющуюся спину прохрипел:
- Если не затруднит, нарзанчика возьмите, жара.
Этот кивнул, не оборачиваясь. Я тогда точно поймал на себе его взгляд, который говорил:
-Конечно и нарзанчик тоже, а то чем же водку по жаре лучше запивать.
Как я это взгляд поймал не понимаю, он точно не оборачивался и ничего не говорил, только кивнул коротко стриженным затылком.
Утренняя абстиненция время для насмешек муз.
И тут понеслась... Минут пять была за спиной тишина, я ждал, предчувствуя расслабуху:
- Сейчас разойдутся, хоть спину расслаблю.
Резким диссонансам моим намерениям у меня за спиной раздался баритон:
- Я хочу перекупить эту картину. Назовите сумму!
Сердце ухнуло вниз. в голове катком прокатилось:
- Ни фига себе! Блин, как бы не продешевить.
Рука непроизвольно потянулась к грудному карману рубашки, но тут на свинце мозга отпечаталась последняя фраза, удалившегося стриженного затылка:
- Я пошел за основной суммой!!!
Рука миновала карман рубашки, не прикоснувшись к нему, пальцы привычно поправили любимый карандаш в зубах. Мысли засуетились, отдавая тупой болью в голове и острой в сердце:
- Блин, ну и какая эта основная сумма? Хрен его знает! Назвать обычную сумму за картину, на неделю хватит и мне, и Вадиму, и Альберту Васильевичу, гульнем, побазланим. Да и Колька с нами отдохнет после рыбалки. А, если прогадаю?
Но события развивались значительно быстрее, чем мысли в моей голове, ослабленной обстоятельствами жизни. За спиной заверещал дисконт:
- А, собственно, почему вы решили, что кроме вас нет желающих приобрести эту картину, может я готов дать больше чем вы?
А, затем пошел рефрен на разные голоса, в темпе чуть быстром, чем хор рабов в опере «Набукко»:
- Я тоже желаю приобрести эту картину,
- Я тоже.
- И, я тоже.
В голове мелькнуло:
- Издеваются сукины дети. Да, я сам понимаю, что это не шедевр. Но, зачем же так по злому издеваться? Ну, не нравится, могли бы как культурные люди пройти мимо. Им, видели, нужно из всего этого цирк сделать. Ну, сейчас я вам покажу цирк.
И тут как легкое дуновение остудило нервный порыв:
- Стоп! Это как издеваются? А, задаток? Э, нет, дружочек, шалишь. Ты что не видишь, что Господь по достоинству оценил то, в каких мучениях рождалась эта картина. Ну и чего? Теперь, чтобы картины влет покупали все время их рисовать с похмелюги жестокой? Не, я этого не выдержу. Блин, а ведь мне кто-то говорил, что, если бы он знал сколько мучений потребует искусство, пошел бы в фрезеровщики. Блин, а кто это говорил? А, не важно. Так все-таки, издеваются или нет? Хоть бы Колька подошел на подмогу, хотя бы на моральную подмогу. Как же подойдет он, с такой похмелюги. А, дебаты за спиной продолжались. Баритон бахнул:
- Хорошо, хорошо. Я думаю будет честно, если на картину будет устроен аукцион. Согласны?
Дисконт пискнул:
- Вот именно, аукцион, желающих принять участие прошу остаться, остальные могут освободить площадку и не мешать.
Пару теноров продолжили:
- А, что это вы, уважаемый, простых любителей искусство записали в лишних.
- Мне кажется присутствовать на аукционе могут все, и участники, и просто зрители. Искусство всем не безразлично, оно принадлежит народу.
Баритон следующие слова несомненно адресовал мне:
- Я думаю, что будет честно, если стартовой ценой будет назначена сумма, обещанная ушедшим господином. Мастер назовите цену. Простите, запамятовал Ваше имя-отчество.
Неожиданности как оказалось бывают разные.
В голове пронеслось:
- Опаньки! М-А-С-Т-Е-Р! Однако! А собственно почему нет? Хватит быть безымянным ремесленником!
Как-то само собой прохрипелось:
- Олег Александрович, к вашим услугам. Видите ли, я не привык обманывать своих заказчиков. Товарищи! Попрошу вас, не оскорблять меня соблазном.
В голове дорожной пылью пронеслось:
- Почему товарищи? Наверное, надо было сказать, господа. А-а-а, фиг бы с ним, проехали. На автомате продолжилось:
- Аукцион сможет состояться только в случае, если оговоренная сумма не будет предоставлена заказчиком вовремя.
Баритон за спиной осведомился:
- Олег Александрович, позвольте узнать, сколько времени нам придется ждать до начала аукциона, если он, конечно, состоится?
Я таращил глаза, и морщил лоб, благо вид моего лица был не доступен, собравшимся у меня за спиной:
- Хм-м-м, специально время мы не оговаривали, но мне кажется Алексею Гавриловичу будет достаточно для решения финансового вопроса пары часов.
В голове мелькнуло:
- Блин, а я все-таки умный, ну, во всяком случае, не дурак. Чего это умный-то? А если этот, типа заказчик, совсем не Алексей Гаврилович? А, у меня что, не может быть склероза? Могу я попутать? Блин, надо запомнить Алексей Гаврилович, Алексей Гаврилович, Алексей Гаврилович.
Баритон продолжил:
- Итак господа, в нашем распоряжении два часа, я попытаюсь убедить заказчика участвовать в аукционе на общих основаниях, с компенсацией ему залога за картину в трехкратном размере. Мне кажется, это не плохое для него предложение. Заказчик, как мне показалось, человек не скандальный. Я думаю, он согласится с нашим предложением.
Дисконт заверещал:
- Уважаемый, а, что это вы все время принимаете решения, которые с остальными не согласованы? А может мы не согласны?
Один из теноров громко добавил:
- Это, вообще, все похоже на разводилово.
Над толпой, за моей спиной, зонтиком повисла настороженность и неуверенность.
В голове пронеслось:
- Ну, вот и все. Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал.
Ощущение удачи покидало душу как гудок уходящего поезда. Из-под панамы сползла капелька пота, как слеза по потерянному счастью.
Черту подвел баритон:
- Я готов обсудить с вами господа, отступного для заказчика. Но обязан вас предупредить о его приоритетном праве. Итак, ваши предложения.
Опять повисло задумчивое молчание. Баритон продолжил:
- Похоже я оказался прав, ну окончательную правоту нам откроет жизнь в лице заказчика или судьба в случае его отсутствия. Итак, господа, в нашем распоряжении есть два часа.
За спиной началось движение. Край моего глаза отметил перемещение людей из-за моей спины к телефонной будке, стоявшей по левую руку от меня. Очередь у телефонной будки выросла мгновенно, последние в очереди интересовались у случайных прохожих, где находится ближайший телефон. Вся улица, сонная до этого, пришла в движение. Все как будто вдохнули острый и будоражащий запах. Запах чего-то необычного. Этот запах как облако расползался и тревожил все новых и новых людей. Они еще не знали, что их ожидает, опасность или развлечение. Они не знали, что они будут делать, но яд любопытства уже толках их к эпицентру событий. Скорость их передвижения сдерживало и одновременно подталкивало чувство опасности предстоящих событий, возможно совсем не входивших в их планы на сегодняшний день. Но, острота ощущения, на фоне обыденной пресноты, вела их как поводок на собаке, туда, где вот-вот должно было произойти что-то необычное и загадочное. Уже через несколько минут на меня в упор недоуменно смотрели соседи художники. Такую гамму эмоций я на их лицах видел впервые. Мы между собой все общались, кто-то с кем-то дружил, кто-то с кем-то просто здоровался. А как без этого? Стаканчик граненый развязывал нам языки во время рассказов об удачах и полосах невезения. Но, такое здесь было впервые. Видимо, и мое лицо, лицо идиота, выпущенного по недоразумению из психушки, вызывало у них полное недоумение по сути происходящего. Петька, рисовавший со мною по соседству, и пришедший выяснить, что рядом со мной происходит, матюгнулся:
- Ну, ты, бля, передвижник.
Потом сплюнул и с поникшей головой пошел на свое место.
От телефонной будки долетали встревоженно-командные обрывки фраз:
- Сними с книжки половину и мухой сюда! Слышишь, мухой.
- Сама ты дура,
- Ты слушай меня сюда.
После посещения Петьки, я сидел как оплеванный, хотя по идее должен был сидеть с высоко поднятой головой.
Вернулись оба тенора, они демонстративно несли бутылку нарзана. У одного, скрытно, во внутреннем кармане куртки, размещалась бутылка водки. Один налил в граненый стакан водки, не вынимая бутылки из внутреннего кармана куртки. Я сглотнул слюну. Он одними глазами показал, что стакан явно налит для меня. Когда я протянул левую руку за граненым стаканом, чтобы выпить под прикрытием куртки тенора, то увидел бешенный тремор, моей тянущейся к стакану руки. После первого стакана тремор снизился, после второго прошел. Уверенность и самообладание вползали в меня как разведчики во вражеский блиндаж, чтобы кинжалами перерезать горло страху и растерянности. Как говорил герой известного анекдота:
- Жизнь налаживалась.
Благодарность к тенорам просыпалась во мне, расправляла плечи и тянула меня совершить для них чего-нибудь эдакого, благородного и интеллигентного. Но, к счастью они меня опередили, и оказалось, что их доброта была не совсем бескорыстной и альтруистичной. А, ход их мыслей был вполне прагматичный. Один тенор, с легкой заминкой, спросил:
- А, скажите, Олег Александрович, а что за человек, этот ваш заказчик?
Омытый живой водою, мозг жаждал деятельности:
Желаете песен? Их есть у меня.
И тут меня понесло:
- Алексей Гаврилович? Ну, точно мне о нем все не известно, мы познакомились, когда он купил одну из моих картин в Лондоне.
- В Лондоне? Вы выставлялись в Лондоне? На Сотбис, или на Кристис?
- Ну что вы, какой Сотбис, какой Кристис?
В башке у меня крутанулось:
- Куда? Куда тебя несет идиот? Тебя сейчас расколют как гнилой орех. Ври аккуратней и скромней. И, я продолжил:
- Нет, мы до этого еще не доросли. Так, небольшая картинная галерея. Хозяин наш соотечественник, мы с ним еще при союзе приятельствовали, он достаточно успешно продвигает творчество наших людей за рубежом. Он там свой гешефт делает, и нам там перепадает побольше чем здесь.
На самом деле это была моя тайная мечта. Наш общий друг Вовка, действительно, слинял за бугор. По слухам, он открыл там картинную галерею. Как художник он был так себе, не семи пядей во лбу. Мягко говоря, посредственный середнячек. Правда, в Строгановке, говорят был не из последних. Так бывает в жизни, один раздолбай редкостный, его по нескольку раз вышибают с учебы, он еле-еле выкарабкивается через академки, но рисует как Бог. А другой, отличник, и диплом почти красный. А потом, раз и все. Не идет дело. И рисует много, а все не в прок. Вовка был из вторых. Некоторые не понимают, намеков Господа. Господь шепчет откровенно:
- Да парень, я помог тебе научиться разбираться в искусстве, но совсем не для того, чтобы ты зря переводил холсты и краски. Ты, паренек, пораскинь мозгами, тебе я отвесил другой дар полной мерой, не скупясь. Ты смекай.
Вовка мозгами пораскинул, и намек Господа просек.
Я тихо, про себя я лелеял мечту о встрече с Вовкой. Эту мечту, как удачно осуществленную, сейчас и втирал моим дорогим тенорам:
- Гаврилыч там купил несколько картин, ну и меня не обделил вниманием.
Тенор не унимался. Он снова продемонстрировал мне под полою куртки стакан:
- Олег Александрович, хотелось бы по ближе познакомиться с вашим творчеством. Как это можно сделать?
Я понял, что зашел далеко, и дал попятную:
- Понимаете, приглашать в свою мастерскую, среди художников, считается плохой приметой. Образ жизни мы ведем не комильфо. Творчество, как говорится, требует жертв. Надо не спугнуть музу. А, здесь. Здесь, это просто торчим для рекламы. Организовать выставку в одиночку практически не реально, расходы неподъемные, и в одиночку, практически не окупаемые. Я, со своими друзьями, планирую провести выставку через семь месяцев. Запишите мне свои телефоны. Я вас обязательно оповещу. По возможности, пришлю пригласительные билеты.
Теноры вручили мне листок из записной книжки со своими телефонами и вежливо ретировались. Их фигуры время от времени попадались мне на глаза среди толпившегося народа. Но, мысль о том, как же все же незаметно для всех, посмотреть сколько же мне в карман рубашки сунул Алексей Гаврилович не давала покоя. Покинуть свое место, даже на минуту, в создавшихся обстоятельствах, не представлялось возможным. Спасительная мысль пришла сама собой, когда, вытирая платком пот, я задел свою панаму и поправил ее:
- Ну, конечно же! Это элементарно! Одной рукой снимаю панаму, медленно проношу ее у кармана, а другой достаю хрусты из нагрудного кармана, а потом без спешки рассматриваю содержимое в панаме. Слава Богу, за спиной никого. Содержимое извлеченное из кармана, было неожиданным. Сказать, что я ужаснулся, значит не сказать вообще ни чего. Пот по спите потек холодный и совсем не от жары. Хрусты представляли собой пачку каких-то потертых, то ли талонов, то ли заполненных бланков на хорошей бумаге. Короче, просто пачка резанной бумаги, завернутая в десятидолларовую купюру. Сердце упало куда-то в желудок:
- Что я сейчас предъявлю на аукционе? Десять долларов? Пачку резанной бумаги? А, если вернется этот, будь он неладен, Алексей Гаврилович, и скажет, что он передумал, и попросит вернуть залог, что я ему предъявлю? В кошельке пусто, как в амбаре после голодной зимы. Предъявлю десять баксов для аукциона. Смешно. Все ржать будут. Стоило ли бисер метать из-за сраной десятки. Пусть ее поднимут в десять раз, да я и так без всякого аукциона за картину могу слупить сотню баксов, ну пусть не сразу, но слуплю. Или......Предъявлю для стартовой цены аукциона десять баксов, а тут появляется Алексей Гаврилович и говорит:
- Какие десять баксов? Вы что батенька, а где остальные деньги?
Перспективы ближайшего будущего рисовались мрачными красками:
- Блин, а что, если меня просто развела бригада щипачей. А я придурок им еще и подыграл? Придурок, да не придурок, а мудило. Звать друзей? Да, они первые мне накидают плюх за этот спектакль, и здесь мне уже никогда не работать. НИКОГДА! Что делать? Что делать? Чего я сижу, надо делать ноги.
Взгляд на часы сказал, что у меня еще час времени до момента позора.
- Думай, думай мудило. А, пошло все лесом, расскажу все как есть. Потребуют заказчик вместо бумаги баксы, скажу, обыскивайте, взять с меня все равно нечего. Да, как-же, тут же вспомнят как около меня терлись эти два тенора. Точно вспомнят, и скажут, что им то я баксы и скинул, и подменил их бумагой. Кстати где они? Теноров было не видно. А, пошло все в разные стороны, будь что будет. Это в кино сплошные хэппи-энды, а мы всегда юшкой умываемся. Мы привыкли. Жизнь не кино. Зато как мы вчера с Колькой нажрались. Сказка! Да уж сказка.
Есть время собирать камни, есть время грызть их.
Час позора пришел с неумолимой точностью, Заказчик, этот как бы Алексей Гаврилович как в воду канул. Когда Баритон подошел ко мне и учтиво спросил:
- Олег Александрович, время вышло, не будете ли любезны назвать сумму залога, чтобы, как говорится, было от чего танцевать, танцевать от печки.
- Если Вас не затруднит, достаньте деньги из кармана в рубашке.
Я скорчил глупую мину:
- У меня руки в краске. Достаньте сами, я вам доверяю.
Я ухватил ветошь и стал вытирать руки, предоставив свой карман Баритону.
Баритон сунул руку ко мне в карман и застыл в растерянности. Он смотрел на десять баксов и пачку резанной бумаги, которые вынул. Я тоже пытался изобразить удивление, но похоже это у меня плохо получалось. Но, руки я усердно тер ветошью смоченной керосином.
Настоящее искусство бывает только на сцене. Самая большая сцена — это жизнь.
И тут вообще полный пипец. Появляется весь в улыбке с головы до ног Алексей Гаврилович. У меня то морда кислее клюквы, я-то его не узнал, потому что видел этого Алексея Гавриловича только с затылка. Но, Баритон его узнал сразу, и молча, предъявил ему содержимое своих рук. На лице Баритона было выражение, что это лично его, а не меня подставили по полной программе. Но, наш загадочный любитель живописи со стриженным затылком, Алексей Гаврилович, ничуть не смутился. Он весело хохотнул и затрещал, как сорока при виде серебряных ложек:
- Прошу пардону, господа, как я и ожидал, вы захотите увести эту картину у меня из-под носа. Поэтому, оставь я просто десять баксов, вы непременно уговорили бы уважаемого мастера перепродать картину. Выход был один - сунуть пачку денег. Правда, я вижу, это вас тоже не остановило. А, у меня на тот момент было только десять баксов, пригоршня фишек из казино и пачка стандартных долговых расписок от посетителей казино. Вы господа, конечно же ожидали увидеть денежные знаки. Признаюсь, я не хотел разрушать устоявшиеся стереотипы. Но, прошу не записывать меня в мошенники. Расписки настоящие, и каждая на сумму значительно превышающую десять баксов. Алексей Гаврилович громко рассмеялся. Смех его скорее был похож на карканье вороны. Но как ни странно он не вызывал неприязни, а скорее вызывал доверие и располагал к себе окружающих. Баритон пришел в себя и спросил:
- Прошу прощение, с кем имею честь? Я, Сергей Анатольевич Бузов.
Стриженный затылок, слегка склонил голову на плечо, и ответил вопросом:
- А, разве уважаемый Олег Александрович меня не представил?
Тут уже в моей голове пронесся вихрь воспоминаний и мыслей:
- Блин, а он то меня от куда знает? Имя отчество, все чин чинарём.
Нет, в моих воспоминаниях решительно не было места этому любителю живописи со стриженным затылком, кроме якобы его имени, которое я сам и нафантазировал. Я привстал со стульчика и с поклоном произнес:
- Это Алексей Гаврилович, прошу любить и жаловать.
Загадочный любитель живописи и игровых заведений даже бровью не повел, а лишь протянул лодочкой сложенную ладошку Баритону:
- Очень рад Сергей Анатольевич. Нам раньше не приходилось…..?
- Не припомню Алексей Гаврилович, извините.
- Что Вы, Что Вы, Сергей Анатольевич, это Вы меня простите, но у меня перманентное ощущение, что такого замечательного человека, как Вы, я не мог ни с кем перепутать. Я, точно вас знал раньше. Не волнуйтесь, я обязательно вспомню.
- Алексей Гаврилович, уважаемый, видите ли, мы тут хотели предложить Вам устроить аукцион на эту картину, а Вам предложить отступного в тройном размере оставленного Вами залога. Если Вы не против? Хотя я, в смысле, мы, мы действительно не предполагали, что сумма залога будет такой большой.
- Ах, дорогой мой, Сергей Анатольевич, Вы просто пролили бальзам на мою душу. Понимаете, я по сути своей игрок, а аукцион это-же изощренная и тонкая игра. Но, играть я люблю, и привык играть почестному. Поэтому от каких-либо отступных решительно отказываюсь. С Вашего позволения, я свой залог заберу. А, вместо этого готов предложить в качестве стартовой цены половину того, что находится в моем портфеле.
Алексей Гаврилович, щелкнул замком своего желтого кожаного портфеля, и продемонстрировал его содержимое Сергею Анатольевичу. Похоже на последнего это произвело сильное впечатление.
Меня не покидало ощущение булгаковщины. Я перестал понимать кто, собственно, я в этом спектакле. Какая мне действительно уготована роль, роль статиста или роль главного действующего лица.
Теноры согласились вести аукцион. Молоток нашли, правда это была обычная, столярная киянка. Я думал, что молоток наш Алексей Гаврилович просто достанет из рукава с веселым хохотом. Но, он до этого не опустился. Правда, большое антикварное кресло принесли только ему одному. Он с веселым хохотом встал из кресла и стал говорить, что он не может седеть в таком кресле, когда остальные уважаемые люди стоят. Откуда-то приперли ряд, соединенных между собой кресел, которые бывают в кинотеатрах. В них расселись участники аукциона. Публика смиренно стояла в стороне. Казалось создание игрового антуража просто приводит в восторг Алексея Гавриловича. Наконец торги начались, и тенор торжественно произнес:
- Господа, вашему вниманию предлагается единственный лот. Картина. Золото на изумрудной траве. Начальная цена, согласованная с автором и экспертным советом, составляет двадцать тысяч долларов и ударил киянкой по этюднику.
Но, самое поразительное всех ждало впереди. Торги шли спокойно, хотя казалось градус накала ситуации рос буквально посекундно. Гробовое молчание публики, прерывалось выкриками тенора новых ставок и ударами киянки:
- Пятьдесят семь тысяч раз, пятьдесят семь тысяч два, пятьдесят семь тысяч три.
Алексей Гаврилович радостно подпрыгнул в кресле:
- Алес! Кончен бал, потухли свечи Господа! Где ваши аплодисменты? Не слышу.
Картину выиграл баритон Сергей Анатольевич. Чему он похоже сначала не поверил, и удивленно посмотрел на Алексея Гавриловича. А тот с веселым смехом, широко расставив руки уже шел его поздравлять:
- Сергей Анатольевич, дорогой, не вижу радости на лице. Все, все, картина Ваша.
- А как же Вы, Алексей Гаврилович?
- О, друг мой, друг мой. А вам бы доставило удовольствие если бы я перебил вашу ставку? Вижу нет. Поверьте, дорогой мой, я еще успею сделать свои приобретения у нашего мастера. Ну огорчил бы я вас. Вы думаете настоящему игроку доставляют удовольствия только выигрыши? Нет. Поймите, я не мог остановиться, пока цена не будет соответствовать стоимости картины. Я получил огромное удовольствие от аукциона. Картина, прекрасная картина в хороших руках. Мастер, мне кажется тоже доволен полученной суммой. Все прекрасно. Ах какая картина, какая картина. Золото на изумрудной траве. Малевич от злости в гробу перевернется. Да, что там Малевич, сам Модильяни цокал бы языком. До встречи господа, я счастлив, я просто счастлив, что провел с вами время. И не просто провел, а с удовольствием, прямо скажем, с наслаждением провел. Ауфидерзейн, аревуар, гуд бай, пока господа.
Публика ошалело смотрела друг на друга, как бы молча вопрошая:
- Это точно не сон?
Все явно ожидали совершенно иного развития событий. Какого никто точно сказать не мог, но иного.
Деньги шлепнулись мне на колени. Ко мне шел Алексей Гаврилович с распростертыми объятьями. Я, как во сне привстал ему на встречу. Деньги упали на землю. А, наш игрок и главный герой событий приобнял меня, и осыпал меня комплиментами. Они сыпались как монеты джек-пота из игрального автомата. Спустя некоторое время он отстранил меня удерживая за плечи, затем сунул руку во внутренний карман своего пиджака, достал пачку баксов вложил их мне в руку со словами:
- Не могу не присоединиться к уважаемому Сергей Анатольичу. Пусть и у меня останется ощущение, что я тоже причастен к счастливой участи Вашей картины. И он еще раз прижал меня к своей груди.
Как ни странно, но упавшие на землю деньги не украли, пачка, сунутая мне Алексеем Гавриловичем, была настоящая и состояла из тысячных долларовых купюр.
Когда прошло первое оцепенение, в меня влетела мысль:
- Теперь я точно куплю цыганку Вадика.
На круги своя.
Я пошел к телефонной будке, и вот насмешка судьбы, у меня было полно баксов, но не было обычной двушки для телефонного звонка. Когда я просил двушки у окружающих, моя растерянная рожа вызывала смех. Мои товарищи по цеху меня простили за этот спектакль, и я был счастлив. Они мне рассказали, что именно они тогда подсказали Алексею Гавриловичу как меня зовут. Мы соответственно гульнули, не сдерживая порыва. Позвонить Вадику я смог только на следующий день, когда сумма моего гонорара уполовинилась. Ее по моим расчетам все-таки должно было хватить на картину Вадика. Вадик отозвался в телефонной трубке обычным голосом, и согласился на встречу. И.....как всегда исчез на долго.
Да, мы тогда погудели на славу. Никого не оставляла ощущение нереальности и аукциона, и полученных денег.
А ведь, расскажи кому про это сейчас, фиг поверят. Я вот смотрел недавно запись битлов 1964 года. Блин, это просто уровень сегодняшней художественной самодеятельности. Инструменты их просто говно. Но, тогда-то, тогда, это было просто О-ГО-ГО. Только Серега в 1967-ом мог поверить, что он играет не хуже битлов, после того как поставил звукосниматель на свою гитару. Но, после первого стакана, он постоянно твердил:
- Я? Я говно против битлов. А битлы это - ДА!
Серега играет на гитаре и поет до сих пор, а девки из нашего класса, девки блин, им уже за 60-т тихо утирают слезу, когда он поет. Кто знает Серегу? Н-И-К-Т-О! Битлов знают все!
Черный квадрат Малевича до сих пор стоит не малых бабок. Я понимаю, что людям не просто сознаться, что они придурки. Кстати, как я после не пробовал, я так и не смог нарисовать этих гребаных карасей на траве, как нарисовал их тогда. Больше пяти баксов за эти картины никто не давал. И, я забросил этот сюжет так далеко, на сколько позволяло обиженное сознание. Зря? Может зря. Только я точно знаю, что это не я оказался в нужное время и в нужном месте. В нужное время и в нужном месте оказался Алексей Гаврилович. Кстати, он тогда мне сунул в руку игральную фишку, когда поздравлял с удачей на аукционе и во второй раз прижал к груди. Он тогда тихо шепнул на ухо:
- Храни, это не просто игральная фишка, это талисман. От себя отрываю, но, тебе нужней.
Я в том угаре, то ли пропил, то ли потерял эту фишку. И теперь, как та зарвавшаяся старуха заделываю щели в старом корыте моей судьбы.
Занятные были времена. А, может быть дело совсем не в постоянном везении, а в том, что нам есть, что вспомнить, чтобы солнце засветило ярче.
Вот, не сошло на меня тогда просветление. Надо было послать всех на фиг, и Алексея Гавриловича, и аукцион. Нужно было взять свою мазню и предложить Вадику просто поменяться картинами. Поменять моих карасей на траве на его цыганку. Может он и согласился бы, он ведь тоже чувствовал ауру картин. Но, абстиненция сделала свое дело. А, она была, эта самая аура, в этом золоте на изумрудной траве? Теперь уж не узнаешь. Золото на изумрудной траве я так больше никогда не видел.
А, потом. Потом......... были картинны которые рисуют себя сами. Но это другая история.