Тогда, на заре оттепели, при Никите Сергеевиче, ходили в майские праздники с красными флагами.
Ходил по деревне и я.
У нас дома объявился вдруг для меня флаг: огромное полотнище на сломанном древке - я выпросил у отца побегать с ним. Было тяжко носиться с развевающимся знаменьем на короткой, еле торчавшей из-под материи палке. Я быстро устал и дал погордиться нашим символом кому-то из больно уж клянчивших пацанов, друзьям.
И стоял на ярком солнышке у клуба среди взрослых парней и мужиков.
А флаг действительно был всех лучше, красивше, потому что он был настоящим: большим, красным. С золотистым набалдашником со звездой, золотистыми серпом и молотом, и золотистыми кистям на шнурах. И отец мой был самым главным в деревне – бригадиром.
Я сильно был горд за своё знамя. Остальные пацаны трепыхались на отдалении: на поляне и далее, в проулках и закоулках - со своими куцыми красными отрепьями на кривых суковатых дрынах. Мой же флаг развевался в зоне видимости: неподалёку от клуба, за волейбольной площадкой – на поляне.
-А чё это, чей это такой флаг-то,- спросил бодро в пространство Иван Шарабарин, – не бригадный ли?
И угроза отъёма флага нависла неумолимо.
Я ждал напряженно конкретного вопроса или действия, готовый ответить, защитить своим маленьким тщедушным организмом свой флаг. А если что… скажу отцу, и он заберёт наш флаг обратно. И кипела во мне жгучая ярость против несправедливости.
А флаг реял во всю длину и ширь на весеннем ветерке: гордый, недоступный и свободный!
2005 г.