КОМПРОМИСС НЕ ДЛЯ НАС
Пришел в редакцию сел и застрочил:
(он дал мне столько бумаги… но тогда уже не было бумаги – компьютер и большая тугая клава - будем разрабатывать,Ё!+!) – Моё частично простое, по матери, происхождение и полностью провинциальное рождение… - подумал… - делает меня чуждым этому обществу с его двойственной, двойной моралью одновременного служения системе с участием в «роспиле» + одновременно – глумление над представителями власти.
И это не мешает, ведающим о правилах жизни, выгодно вкладывать напиленное в недвижимость и даже обложиться кафельным полом в туалете (фельетон, бля - зачёркнуто) – с обогревом.
Их не ломает, когда наутро обнаруживается пожившая, изрядная, скажем так, постановка сцены - свернулся художник – он просто замёрз без спального места – калачиком на тёплом бежевом (бечь!) и блестящем соплей на морозе будто бы рукотворным облицовочным кайфом – и в каком месте! – всё под боком.
Пригрел там спину художник, рифмуя протест свой, синхронно с температурой окружающей среды.
Поминки тебе не оправдание.
Места эти, как бы то ни было – общего пользования. Да и построено фактически на «общак».
==#===#===#==
Нас потом на миг сплотил коньяк, закопали в очередь, пока прощались и Доцент долго смущённо говорил, мимо пронесли точно такой же глянцевый гроб. На фотографии Оператора я оказался рядом, отодвигаясь от камеры Митро, прибился к Таймеру в шерстяной шапчонке с ушками. – В метро парижском купил, видать, у мексиканцев из Перу)
Программер, сложив голову, обнял крест цельного дуба, прижавшись пробритою щекой. Имя осталось неясным – Серёга лежал отдельно и никак не выяснялось отчество друга. На морозе.
Холодно стало. Долго бечь по грязи до мусорки, отлить. Подошел к ЁМише, там в рюкзаке ещё болталась бутылка коньяку – на донышке. Коньяк потёк – стало теплее.
Представитель Союза Кинематографистов, сталинского ещё, государственного. Сказал, что после смерти мы в Союз не принимаем и запел, подрагивая, рукой вдоль штанов, нечто церковное… - Подвела ты меня. Любаша, ох, подвела… - отец на похоронах маери говорил, когда за машиной шёл… - Кулагина улыбнулась понимающе – Ну что, правильно же?
Музыки не было. О глянцевый гроб застучали шмотки грязи.
- Заряжай, говорил Серёга, протягивая мне коробку технической пленки для записи звука. И я заряжал. – Выпили ещё. Вдова слушала – слушала – заплакала: Я же не знала, что он такой хороший. Он мне ничего же не рассказывал…
Ждали автобус и Леший (кто забыл – тот парень лохматый с бородой, что в клипе Арефьевой, на крыльцо дома всходит резво - с граблями в руке) присел со своей трудной уже, нынешней походкой, присел на стул недалеко от кофейного аппарата на крыльце приёмного пункта заказов, тут, прям рядом с образцами мраморных надгробий. Отхлебнули.
– Ты выбрал себе?
- Да,Ё! вон тот с Высоцким беру(+!))
Гуляй-Поле узнал – за неделю-две до смерти, Серёга не дождался его звонка снимать концерт – помню, говорит, как мы Серёгину швейную машинку к вам завозили, а я про чемодан не забываю, годами пылился на антресолях у нас - с подушкой из общаги, выкидываю наконец.
– А если ему диплом не выдадут?!)) – долго не решался.
Выпил-выпил-выпил.
КретОр: Я его ученик.
- Ты?!
- Метафизически вобрал в себя весь опыт. – Таймер тихо улыбается без шапки.
Отпевали. Подобающую случаю физиономию, делал доцент, показывая причастность теперь и этому ритуалу.
Говорят над гробом. Холодно.
Рядом кавказский писатель в шапке с ушками.
Подходит распорядительная интеллигенция) из моей заметки,Ё!))
- Ты что-то скажешь?
Радостно, в предощущеньи пьянки в тепле с едой за гостеприимным столом, отвечаю так шустро, бодрюсь типа:
- Не, я на поминках буду! Истории рассказывать.
- Смори не напивайся там в доску.
Таймер даже носом не шмыгнул –мо-ло-дей! (ой хорошая опечатка)) Пусть так и будет. Комтугеза+!)
Тиры, музыки не было, КОНЕЦ