I
Мысль об отдыхе и долгожданной поездке заставила улыбнуться и отогнать на безопасное расстояние пытающуюся захватить меня грусть. Ещё вчера усталость настолько заполнила мои сосуды, что даже на грусть не хватало сил.
Она текла по кровеносным сосудам к органам и тканям по артериям, артериолам, артериальным капиллярам, и от них к сердцу — по венозным капиллярам, венулам и венам. Когда она попадала в сердце, то ритмично сжималось и выталкивало обратно инородное вещество.
Эта борьба продолжалась до тех пор, пока центральный отдел нервной системы не посылал импульсы, которые я в тот самый момент чувствовала в своем позвоночнике, плечах, руках… я смотрела на ладони и видела вибрации.
В следующую секунду они ушли ниже, стали чувствоваться в ногах, особенно отчетливо – в коленях, потерявших на мягкой и почти не касаемой земле ощущение устойчивости.
Сегодня вся тяжесть ушла. Пришли ясность мышления и свобода. Словно и не было нескольких месяцев бессонниц и гнетущих проблем. Хотя в суете многое становится не важным, иногда появляется необходимость поддаться утомляющим размышлениям о смысле своей жизни, о правильности выбранного пути, о конечной цели путешествия под привычным слуху и глазу названием жизнь. Жизнь. Как много в этом слове смысла. У меня в голове мелькнуло: «активная живая материя», «зарождение Вселенной», «царства живой природы». А я маленькая частичка всего этого. Сейчас эта маленькая частичка желает отодвинуть границы Вселенной и отправиться в путешествие. Не важно куда. Не важно зачем. Нужные вопросы в подходящий момент появятся сами и приведут за собой ответы. Лишний багаж будет только помехой и признаком цивилизации, которую я осознанно покидаю.
Выбрав восточное направление, приезжаю на железнодорожный вокзал и покупаю билет в самый дальний город. На платформе толкаются люди, беспорядочно переходят с места на место, кто в поиске, кто в ожидании своего поезда. Вокруг суетливо летают их мысли. Вместе с мыслями люди отправляют в мир свою энергию. Двигаясь, энергия увеличивается до невообразимых размеров, нарушая все известные законы, вступая в противоречия с пространственно-временным континуумом.
Попадая в общую массу, объект нашего наблюдения сталкивается с каждым элементом, новым и старым, родившимся только что или же сотни лет назад. После того возвращается источнику, уступая место новым. Пока продолжается процесс преобразования мыслей, люди проецируют новые. И это бесконечно.
Позитивное и негативное должно быть сбалансировано, а значит, существует какая-то формула, по которой кто-то не в нашем пространстве и не в нашем времени, рассчитывает тот самый максимальный размер возвращаемой энергии. За те полторы минуты, которые я шла к месту, указанному в билете, вселенский математик рассчитал и вернул миллионы, а может, и миллиарды энергетических волн. Волны заряжены частичками, которые безошибочно определяют направление. Каждая частичка уникальна. Спутать и сбиться почти невозможно.
Я оглядела своих спутников. Пришлось протереть очки, чтобы рассмотреть застенчивого удрученного мужчину, и властную женщину (судя по всему – его супругу). Поприветствовав попутчиков, я протиснулась к свободному месту у окна, обняла рюкзак и, делая вид, что смотрю в окно, стала изучать новых знакомых. Наши пути сошлись здесь и сейчас. Как когда-то сошлись их пути. Удивительно, что у каждого из них был свой мир и своя планета. Они заботились о своем мире, сеяли там семена, собирали урожай.
У каждого из них были свои рассветы, свои закаты. На каком-то этапе они пустили в свой мир друг друга и вместе создали свою планету, которая требует совместного труда, через который их урожай будет больше, а в награду они получат прекрасный сад, с благоухающими цветами, зеленой травой и волшебными деревьями, в тени которых можно скрыться от всех тревог и погрузиться в расслабляющие грезы.
Свой мир мы можем увидеть, заглянув в хранилище снов и желаний. Называйте его подсознанием или душой. Я зову его своим миром. Наши сны – зеркальное отражение жизни. Они помогают понять себя и сделать правильный выбор. Наши желания помогают быть счастливее. За всем этим не нужно куда-то ходить. Это все в нас самих. Загляни – и увидишь, поищи – и найдешь, спроси – и услышишь.
Вслушивались ли вы в музыку своей жизни? Все звуки, слышимые нами, соединяются и составляют музыку жизни: собственное дыхание, шелест листвы на деревьях, нервный рёв мотора, стук дождя по крыше, голоса любимых людей и многое другое.
В моем мире я и композитор, и главный инструмент. Но кроме моего маленького мира есть и другой, величественный и непознанный. То, что есть за пределами моей вселенной, манит меня и заставляет ехать в совершенно незнакомое место.
Несколько часов из окон поезда виден был только лес. В тринадцать часов тринадцать минут следующего дня поезд остановился у платформы. Краска на табличке выцвела. От первой буквы наименования населенного пункта осталась палка, напоминающая единицу, после нее – то ли буква «З», то ли цифра «3». Дальше ехать я не хотела: ощущение приближения к чему-то важному достигло своего пика. Я пожелала счастливого пути уже не новым знакомым и вышла из поезда.
Железнодорожная станция находилась на окраине городка. Сквозь поредевший лес был виден островок. Путь к нему виделся очень живописным. Я пошла по едва протоптанной тропинке, любуясь точностью линий и сочностью красок. От легкости чистого воздуха и долгой дороги закружилась голова. Рюкзак за спиной стал казаться лишним. Рука поспешила избавиться от него и уверенно уронила невыносимо тяжелый груз в траву. Трава ласково приняла в свои объятия незнакомую вещь и протянула ко мне свои маленькие приветливые травинки. Я улеглась рядом и в упоении закрыла глаза.
Ветерок заглядывал мне в лицо, трепал волосы и, обнажая колени, переносил юбку то в одну сторону, то в другую. Трава в это время нежно играла с моими пальцами и щекотала подвижные ладони. Солнце роняло горячие лучи на расслабленное тело, согревая его и наполняя силой. Я почувствовала, как по моей лодыжке ползет божья коровка, такая же странница, как и я. Сладость момента дополнила знакомая уху приятная музыка. Звонкая, трепетная, проникающая в каждую клетку. Любопытство вынудило меня нарушить гармонию и спустить божью коровку на траву. Подхватив рюкзак и прошептав «благодарю», я пошла за звуком.
Музыка привела меня в город. Ворота были закрыты на замок. Я попыталась перелезть через забор, но он, словно отважный защитник города, не поддался. Тогда я пошла вдоль стены. Здесь наверняка есть дети, они могли придумать что-то, чем можно воспользоваться. Прогуливаясь вдоль стены, я думала о причине, по которой приехала именно сюда. Здесь было хорошо и уютно. А там, в большом городе все давит на меня. С этой мыслью я посмотрела по сторонам. Природа здесь живая и красивая, чего в городе сильно не хватает. Что говорить, здесь даже куст живой, красивый и настоящий.
Куст посмотрел на меня своими многочисленными красными искорками. Он словно молил спасти его от боли и страданий. Я подошла ближе и увидела упавшие на землю ягоды и помятые ветви. Причиной этому была лестница. Я подняла ее и прислонила к стене. Как раз по размеру.
Преодолев преграду я, затаив дыхание, зашла в город с черного входа. Передо мной открылась совершенно безлюдная площадь. У ворот на трех ножках стояла телега, из которой то и дело выглядывали яркие, озорные птенцы. Они резвились и щебетали, а потом смолкли, увидев прилетевшую маму, и стали ласкаться к ней, прячась под крылышко. Мама-птица укрыла деток от всех невзгод и блаженно задремала. Возле их гнезда лежала табличка с надписью «Воображаемая площадь». В центре площади стоял старый фонтан, с безмолвным радушием предложивший путнику прохладную воду.
Я приняла предложение и подошла. Вода вибрировала (словно танцевала). Она впитывала звуки и была магически чистой, от этого особенно вкусной. Одного глотка хватило, чтобы утолить жажду. Когда я набрала в ладони воду, солнечный луч скользнул по импровизированному сосуду из моих рук, потом прыгнул в бассейн и убежал в сторону улицы, начинавшейся у площади. Я пошла за ним. Вместо многоэтажных бездушных коробок, здесь были крохотные уютные дома, построенные руками предков для себя и для последующих поколений. Вместо запыленных улиц, здесь пышно цветущая природа.
На одном из приглянувшихся зданий я увидела некое подобие вывески. Краска тоже смылась, но по очертаниям удалось угадать слово «Библиотека». Обойдя дом два раз, я разглядела нацарапанную неумелой рукой стрелку, указывающую на соседний дом. Вход в этот дом был один. Я поднялась по ступенькам и постучала в дверь. Мне ответила тишина. Я постучала чуть громче. Настойчивая тишина снова дала мне разрешение войти. Передо мной открылась немного странная картина: две двери. Одна была закрыта, а через другую я прошла дальше, к ступенькам, ведущим вниз. Деревянная дверь была плохо закреплена и постоянно закрывалась, поэтому мне был нужен дополнительный источник света, коим стал фонарик, найденный в рюкзаке среди множества необходимых вещей. Старые ступени кряхтели, словно жалуясь на незваных гостей, оторвавших их от заслуженного отдыха. Они привели в библиотеку.
«Добро пожаловать в Храм книг!» - встретил меня хриплый мужской голос. Я осмотрелась, но никого не увидела.
«Через подземные ходы можно попасть куда угодно», – сказал зачем-то он и через мгновение с самой верхней полки сполз среднего роста круглолицый мужчина с высокой переносицей, выступающими скулами и горящими как огоньки глазами. Над этими большими зелеными огоньками как крылья взлетали черные брови с загибающимися вверх концами.
Он спустил огромную пыльную книгу и попытался уложить ее на заваленный хламом стол. Книга упорно не хотела идти на уступки. Устав от этой борьбы, мужчина пробормотал:
«Ну что ты за человек такой?» - подумав над ответом, продолжил – «Хотя с кем я разговариваю».
На секунду я даже застыла от удивления. Волосы борца с несуществующим врагом уже приобрели драгоценный серебристый оттенок, однако, черные брови придавали вид весьма статный. Да и офицерская выправка характеризовала незнакомца исключительно с хорошей стороны. Он быстро убрал создающую столько неудобств мелочевку и наконец-то уложил книгу на стол. С облегчением выдохнув, сдул миллиметра четыре книжной пыли и, приподняв одну бровь, продолжил весьма познавательный монолог:
«Вы знаете, что во многих городах, кроме жизни земной, есть жизнь и подземная? Не удивляйтесь. Там обитают люди, а не фантастические существа. Люди, ищущие уединение и покой, обустраивают для себя целые дома. Проходите, не стесняйтесь».
Мужчина с видом совершённого подвига открыл скрытую от невнимательного гостя дверь и жестом повторил свое предложение. После того, как мы вошли, он нащупал выключатель, и комната озарилась ярким светом.
«В молодости мы с друзьями проводили там почти все свободное время. Там были и художники, и поэты, и музыканты. А какие там были танцовщицы! Словно нимфы, сошедшие с полотен великих художников. Сотни сердец были принесены им в жертву. Хорошо, что я был слишком юн, чтобы мое сердце стало для них достойной жертвой. Да.. какое было время. Этот городок мне напоминает о прекрасной юности».
Монолог продолжался пока его исполнитель ходил по залу и расставлял самые диковинные (из всех увиденных мной когда-либо) предметы. Он делал это с такой аккуратностью, что создавалось впечатление, будто расстановка – его ежедневное занятие на протяжении многих лет. Сумев оторвать взгляд от привлекательной детали - неподвижных сережек на ушах и без того странного жреца храма книг,- я осмотрелась и не смогла поверить своим глазам. Зал был похож на музей путешественника – лавку диковинных вещей, собранных вместе и отражающих огромную и непостижимую суть того самого путешественника. Словно вся его жизнь была разделена на тысячи деталей. Каждая из этих деталей нашла свое место в окружающих вещах. В каждом экспонате есть частичка магической души. Магия была во всем: в маленьком круглом шаре, внутри которого другой шар, в деревянной статуэтке, в заинтересовавшей меня старой тетради. Я открыла первый лист и прочитала:
«По облакам далеким, бесконечным,
Держась за руки, парочка идёт.
Юноша:
«Союз наш, несомненно, будет вечным,
Любовь безумная во мне живёт».
Это была пьеса. Очень старая пьеса, написанная на двух языках. В правом столбике – на известном мне, что при данных обстоятельствах вызвало вздох облегчения. В левом – словно на языке, созданном сердцем художника. Шрифт был настолько привлекателен глазу, что хотелось прочитать всю пьесу целиком, проглотить каждое слово, каждую букву. Собиратель чудес заметил мой интерес к книге и продолжил пьесу с того момента, на котором я остановилась:
«Я подарю все звёзды и планеты,
Богатства мира брошу возле ног,
Хвост оторву в полёте у кометы,
Прекрасный самый подарю цветок.
Любить тебя я буду безудержно,
В порывах страсти нежно целовать.
Любовь моя как океан безбрежный,
Но как вулкан я буду ревновать.
Ты Афродита, ты моя Венера!
Тебя красивей просто не найти.
Не прогоняй меня: любовь лишь мера
Поступкам всем. Не разреши уйти.
Позволь влюблённому ещё остаться,
Волос прелестных аромат вдохнуть.
И с миром этим я смогу расстаться,
В твоих глазах бездонных утонуть».
В тот самый миг смотрел в глаза невинной,
Как будто в душу самую проник,
Погладил девушку по шее длинной;
В тот час пред ними сатана возник.
Сатана:
«Ты лживый плут, болтун, наглец, разбойник,
Дитя невинное ведёшь домой ко мне.
Готовься к смерти, ты почти покойник,
Попался в руки, глупый, к Сатане».
Глаза блестели у владыки злобно,
Сверкали, словно вдалеке костёр.
Сатана:
«А дочь моя сыграла бесподобно:
Ты не заметил огненный ковёр».
Теперь увидел вместо юной девы
Перед собой границу жизни – Смерть.
При встрече с ней все меркнут королевы,
Сатана:
«Настало время, значит, умереть».
Мои глаза послушно бежали по строкам, пока он озвучивал пьесу. Какая-то магия была в этих строках. Передо мной оживали образы. Будто бы сатана и его дочь стоят передо мной, а рядом – юноша, под ногами которого пылает пламя. Огонь не позволяет ему уйти, спрятаться, но и не сжигает его, подвергая тяжким мукам.
Смерть:
«Отец, прошу, не будь таким суровым,
Польстили мне признанья подлеца,
Давай накажем юношу измором:
Страдать заставим вечно, без конца.
Давай его отправим к предыдущим
Растлителям молоденьких девиц.
К таким, небрежно чистоту крадущим
У высоко летающих орлиц».
Послушал дочь свою и внял совету:
Отправлен юноша был в ту страну,
Куда уже отосланы со свету
Разгневавшие сильно сатану.
Их царством вечным стал Баньян Великий,
В его корнях нашли себе приют
И Дон Жуан, любовник раньше пылкий,
И Казанова.
(К юноше идут)
Д.Ж.:
«Как ты попал сюда, и кем отправлен
В столь отдаленный край, где нет прекрас,
Привычных нам? Сам воздух здесь отравлен,
Хоть не убьет, но покалечит нас.
(Едва слышно)
Задумался. Ещё не свыкся с мыслью,
Что предан был коварною судьбой».
Юноша:
«Она же женщина! А в них я смыслю».
Д.Ж.:
«Десятки дам обмануты тобой.
Здесь двести лет стоит Баньян Великий,
Пропитан он слезами сотен дев.
Печальный, одинокий и безликий,
В своих корнях воздушных прячет гнев».
К:
«Здесь мы живем вдали от жизни праздной,
Грехи сюда нас наши принесли.
Мы оба соблазняли женщин разных,
За это наказанье понесли.
Не можем мы уйти отсюда, так же
И от дождей, от гроз нам не сбежать.
Не пойманы ни на убийстве, ни на краже»…
Голос Баньяна:
«Но за распутство нужно отвечать».
«Баньян Великий?» - удивилась я.
«Да. Это могучее дерево, занимающее вместе со своими постоянно растущими корнями около полутора гектаров. А может, уже и больше. Целая роща. Впечатляет, правда?»
«Впечатляет…»
«Что Вас привело сюда? Не часто у нас можно встретить туристов. Мало кто знает о нашем городе».
Увлекшийся рассказчик на некоторое время замолк, давая возможность гостье собрать разлетевшиеся по залу и прячущиеся между полками мысли. Я и себе не могла ответить на вопрос, почему я приехала именно сюда. Но приличия требовали найти слова, чтобы объяснить мое присутствие здесь.
«Я путешествую. Где можно остаться на несколько дней?»
Мужчина подошел к узорчатой шкатулке, открыл крышку, отодвинул потайную стенку, вынул плоский длинный ключ, похожий на трезубец и отдал его мне.
«У моей семьи здесь дом. За ним почти всегда следила моя сестра, но после ее отъезда там никто не живет. Можете оставаться там сколько угодно».
Через полчаса я уже осматривала дом. Это был двухэтажный особняк, с множеством комнат и коридоров, многие из которых были закрыты из-за отсутствия необходимости использования. В этом огромном доме было что-то необычное, витающее в воздухе и жаждущее быть найденным, но я никак не могла понять, что это.
Старинные картины устало стояли, опираясь на холодные стены, не способные выдержать детищ изобразительного искусства, тщательно подобранных терпеливыми хозяевами. Ничего лишнего и раздражающего, ничего пугающего и отталкивающего.
Только притяжение, желание оставаться в этом сне, найти здесь убежище, непреступную крепость и рай. В этом доме хорошо бы смотрелись все те вещи, которые я видела в лавке путешественника чуть меньше часа назад. Потом я вспомнила, что хозяйка дома - сестра безымянного хранителя книг, и мозаика в моей голове приобрела оконченные очертания.
Мои размышления прервал стук. Я спустилась на первый этаж и открыла дверь. На крыльце никого не оказалось. Я прошла чуть вперед, но стук раздался снова из дома, куда я поспешно вернулась. Оглядев прихожую, стены, пол и потолок, я разглядела внизу стены, почти у пола, небольшой крючок. Что-либо вешать туда было бы крайне неразумно, но зачем тогда он нужен? Я потянула за него, он поддался. Медленно отодвинулась тяжелая стена, и открылась потайная дверь. «Любят же здесь потайные ходы» - бросила в взволнованный воздух я и пошла вниз, в неизвестность. Скоро стали различимы смеющиеся голоса и музыка.
На последней ступеньке я неуклюже наступила на камень и еле удержалась от падения. Однако камень выскочил шумно и скатился, создав переполох у молодых людей, которых я увидела как только, преодолев последнее препятствие, вышла из тени. Я оказалась на огромной сцене, освещенной приглушенным светом, словно для репетиции.
Зрительный зал был весь в красном бархате, украшенные золотом ложи сами были произведением искусства, огромная хрустальная люстра достигала своим светом каждое кресло, а потолок погружал в гипноз своими легко читаемыми историями и незнакомыми персонажами. На сцене была застигнутая врасплох молодая пара: юноша что-то рассказывал, иногда пританцовывая, а девушка робко улыбалась. Увидев меня, они немного испугались:
«Мы думали, в этом доме никто не живет. – улыбнувшись промолвил парень – мы скоро уйдем».
Я молча кивнула, так и не сумев сказать что-то уместное. Было интересно, откуда они уйдут, ведь я вышла из-за кулис, словно актриса, чьи дом и театр стали одним целым. Парень взял девушку за руку, другой рукой взял инструменты и скрылся за зрительным залом. Я прошла по сцене и с противоположной стороны нашла дверь в небольшой чулан, где хранился мелкий реквизит. Здесь были декорации, украшения, тексты. У стены стоял большой пыльный сундук. На сундуке было несколько книг. Среди них я узнала тетрадь, похожую на ту, которую уже начала читать. Не раздумывая, я продолжила знакомство с пьесой:
Пока они в тоске и угнетении
Без цели, смысла и мечтаний
Живут в раздумьях и смятении,
Мы перейдем к истории страданий.
Расскажем вам историю девчушки,
Красавицы по имени Шукар.
Сидит она в уютной комнатушке,
Спокойное лицо – в душе пожар.
В глазах ее бездонных страсть бушует,
Невинная ромашка в волосах.
Шукар прекрасный юноша рисует,
В движеньях аккуратный и штрихах.
Шукар:
«Прислушайся, отец ли это входит
Сюда и брат мой вместе с ним?
Скорее прячься»….
Отец:
«Семья тебя до сведенья доводит:
Выходишь замуж, твой жених – Сурим».
Шукар:
«Отец! Но как возможно это,
Ведь мы не варвары, не дикари.
Должна отцовскому последовать завету,
Всю жизнь страдать…»
Брат:
«Сестра, ты бед не натвори».
Отец:
Сегодня на концерте всем объявим
И дату свадьбы сообщим.
Давай-ка точки все над «i» сейчас расставим:
Жених богат и с будущим большим».
Шукар (упав на колени):
«Зачем богатства всей земли несчастным?
Оно навряд ли верный, добрый друг.
Останется чужим и безучастным,
Таким, как не любимый мной супруг.
Отец! Позволь любить, как вы любили
Друг друга с матерью родной моей.
В любви бездонной вы меня родили,
Ее для нас нет ничего ценней».
Отец:
«Довольно слов. Все решено, уходим».
(Отец ушел, остался брат)
Брат:
«Сестра моя, тебя я понимаю,
Но стар отец, его рассудок слаб.
И сторону его я принимаю:
Давно и я своей болезни раб».
(Ушёл и брат. Вошла бабушка Фифика)
Бабушка Фифика:
«Не плачь дитя, я знаю один выход
Из сложной ситуации твоей»…
Снова мое чтение прервал голос:
- «Хотите знать, что было дальше?»
- «Конечно».
- «Предлагаю прогуляться».
Мы прошли сквозь чулан и вышли в коридор, за ним в другой коридор и еще в один, так мы молча шли по коридорам и комнатам пока я не стала валиться от усталости. Это были уже другие залы, когда-то давным-давно сюда как в храм приходили ценители искусства, люди, живущие искусством. Люди, для которых искусство – это жизнь, а жизнь – это искусство.
В одном из залов было много незаконченных полотен, кисточек, высохшая краска. Здесь словно все замерло, будто художники бросили кисточки и все вместе, разом ушли, исчезли. В другом – не успевшие завершить произведение музыкальные инструменты в беспорядке лежали, укрывшись нотными тетрадями. Были еще и другие комнаты. Много комнат.
II
В семь часов вечера было еще довольно светло, и я вышла прогуляться. Пройдя пару улиц, я вышла к великолепному огороженному зеленой стенкой саду, вход в который открывает густо увитая клематисом арка. Под аркой были аккуратно выложенные ступеньки, вынудившие меня приподнять полы длинного платья. Слева и справа были глубокие пруды с кувшинками и лотосами, а между ними – деревянный помост, до середины которого я дошла прежде, чем остановилась.
Остановило меня журчание водопада, воды которого словно амфибрахий бились о круглые камни и ритмично стекали в каменную чашу. Я шла дальше, теряя из виду дорожку, скрываемую буйной садовой растительностью, живущей бок о бок с человеком, руки которого создавали это неповторимое чудо.
О человеке напоминали встречающиеся тут и там старинные вещи: потертые стулья с узорчатыми спинками, маленькие столики с погнувшимися светильниками, скамейки под склоняющимися листьями граба.
Однако люди были намного дальше – в дальней части сада, где среди цветочных композиций располагались скульптуры красавиц муз. Там все занимались общими делами: одни читали друг другу стихи, другие с помощью подручных средств создавали мелодию. Группа девушек в легких голубых платьев, взявшись за руки и весело смеясь, кружилась вокруг Терпсихоры. Через пару минут на плечи грациозных муз одновременно село девять пчел.
Каждая пчела села на плечо именно своей Музе. Будто была какая-то безмолвная договоренность. Этот факт ни у кого не вызвал интереса. Но когда десятая прилетела и заняла такое же положение, как и предыдущие, все разговоры стихли, и стало слышно музыку, которая привела меня в этот городок.
Я осмотрелась и увидела силуэт, спрятанный в нечто зеленое. Было видно только кисти рук, плавно прикасающиеся к стенам поющих чаш. Я подошла поближе и еще несколько минут слушала звуки, вызывающие вибрации во всем теле. Когда музыка стихла, возле Мельпомены появилась пара, испугавшая меня на сцене старого театра. У обезумевшего юноши блестели глаза, а девушка выглядела очень уставшей и растерянной.
Юноша:
«Шукар, любимая, пылаю страстью
К тебе и нежною тоскою
Уже истерзан я. Бесспорной властью
Ты покорила».
Шукар:
«Твоя душою… Но долг велит отцу не прекословить.
А значит, с тем пойду я к алтарю,
Кому отец отдать меня изволит.
Прощай. Тебя за всё благодарю».
После этой сцены парочка исчезла, оставив зрителей со слезами на глазах. Отпечаток любовных страданий отразился на лице каждого из присутствующих. Сидевший около меня старик в длинном зеленом покрывале не оставил нас без продолжения истории.
Настал тот день, когда Шукар сквозь слезы
Исполнила свой долг перед отцом.
Забыла девичьи мгновенно грезы,
Когда была одарена кольцом.
Исчез мгновенно из семейной жизни
Влюбленно певший песни соловей.
Но пылкая душа Шукар капризна,
Легко не справиться рассудку с ней.
(После церемонии бракосочетания)
Шукар:
«Он так расстроен был разлукой нашей,
Что в миг один покинул отчий дом.
Любви нет ничего сильней и краше,
И мы свою любовь себе вернем.
Нет сил терпеть души больной терзанья.
Но где найти виновника всех мук?
И после слишком долгого скитанья
Узнает ли тепло дрожащих рук?»
Юношу играл тот самый влюбленный, встреченный мной в старом театре. Но его спутницей была уже другая дама. Воображение было поражено проникновенной игрой артистов. Будто бы они и не играют вовсе, а живут и действуют здесь и сейчас. Чувствуют и переживают. Боятся неизвестного и думают о прошлом, настоящем и будущем.
Люди, окружающие меня, достали инструменты и начали играть. Они играли так красиво, что мне захотелось остаться в этом раю навсегда. Не покидать этот периметр. Растянуть этот момент надолго.
Птицы присоединились к оркестру, и воздух наполнился волшебными звуками, уносящими на своих волнах мою душу высоко в небо, далеко-далеко. Музыка стихла. Птицы взлетели и исчезли в лесу. Последними улетели пчёлы. Я встала и пошла неуверенной походкой куда-то, оставив позади радостно беседующих обитателей этого чудесного места. Голова кружилась. Мир перевернулся с ног на голову. Все мысли перемешались. Впечатление. Это всё, что мной руководило.
Был во всей этой безудержной радости один элемент, на глазах которого давно застыли смирение и недовольство. Будучи невидимкой, он не принимал участие в разговорах. Внимания на него не обращали. Проскользнув через двигающихся в ритме джаза танцоров, он направился к виолончели. Уверенная рука провела по струнам, смахнув осевший пух. Другая повторила движения.
Стройный силуэт инструмента обнимали хозяйские руки. Шпиль послушно склонялся то в одну сторону, то в другую. Испытывая кинестетическое удовольствие, человек закрыл глаза и замер на несколько секунд. Потом, словно не желая делиться таким моментом с толпой, он бросил злобный взгляд в мою сторону и мгновенно исчез.
Сама того не замечая, я забрела в сквер. Там среди деревьев, цветов и птиц сидел на скамейке у фонтана одинокий юноша. Он был одет не по погоде, словно вышел из дома уже давно и не собирался задерживаться. На потрепанной одежде виднелись следы засохшей краски. Он задумчиво смотрел в круг на воде. Для нас с вами это просто круг просто на воде в фонтане. Но для него это был космос, в котором обитали существа, видимые исключительно его воображением.
Ох уж эти художники. Фонтан был в виде большого дерева, ветвистого, массивного. Вероятно, это и был Баньян. В его корнях я рассмотрела три мужские фигуры. Один мужчина сидел, печально опустив глаза. При этом его руки подпирали подбородок, а локти опустились на колени. Двое других – сидели поодаль и смотрели вдаль. Грусть, тоску и безнадежность вселяли эти образы.
«Узники своих пороков». – взгляд художника переместился на естественную смесь газов за моей спиной. Я оглянулась, чтобы подтвердить свои догадки. Ожидания оправдались. Однако подсознательно я понимала, что с ответом спешить не стоит. Художник почувствовал тяжесть моего взгляда на своей персоне. Не знаю почему, но в этот момент я вспомнила девушку, которой бабушка обещала подсказать выход из ее затруднительного положения. Пожелав доброго дня и не получив ответа, я пошла в лавку и попросила рассказать, что же посоветовала Шукар ее бабушка. Мне показали глиняный сосуд, изображающий рыдающую девушку. На сосуде было написано следующее:
Бабушка Фифика:
«Скажи, любовь твоя сильна настолько,
Что жизнь готова за нее отдать?»
Шукар:
«Не сомневаюсь в этом я нисколько».
Бабушка Фифика:
«Тогда ее ты можешь потерять».
Шукар:
«Что жизнь без смысла? Почему должна я
В объятьях мужа своего страдать,
И думой скверной бытность усложняя,
В его подушку по ночам рыдать?»
К полуночи все разошлись. Я поступила так же и бродила по дому в попытках унять эмоции. Глоток свежего воздуха взбодрил меня. Погрузившийся во мрак темноты городок не оставил и следа веселья. Ни света в окнах, ни смеха, ничего. Лишь спокойная музыка, лилась из сада, лаская и нагоняя на меня сон. Пеняя на усталость, я вернулась в дом и уснула.Подобная ситуация повторялась каждую ночь. Прислушиваясь к голосу музыки, я завораживалась настолько, что погружалась в сон. Сны были яркими, чудесными.
III
Следующим вечером, ровно в семь часов, за мной снова зашли. Но в этот раз я шла на праздник с малышами, которые веселились и пели песни, иногда насвистывая их пролетающим птицам.
Ребята бегали вокруг деревьев, и водили вокруг меня хороводы. Наконец мы пришли. Перешагнув арку, малыши приняли серьезный вид и сели в ряд. Возле меня. Снова прилетели пчелы и снова сели на плечи Муз. На этот раз представление было без слов. На импровизированную сцену вышли мимы. Они были в серебре. В лучах уходящего солнца они смотрелись очень торжественно и даже несколько инопланетно. Попробую описать всё, что происходило дальше.
Я узнала сцену. Шукар сидела у ног бабушки и плакала. Бабушка Фифика ободряюще гладила девушку по волосам. А когда девушка взглянула на нее, по губам можно было прочитать: «Да».
В эту самую минуту, справа от них происходила уже знакомая нам сцена: в корнях Великого Баньяна сидели трое мужчин. Один грустил и страдал, а двое других смиренно смотрели вдаль. Возле одиноко сидящего Юноши появилась Смерть. Она села рядом со страдальцем и что-то шептала. Он отрицательно кивал головой.
Тогда Смерть села с другой стороны, что-то говорила и сильно жестикулировала. Но Юноша повторил свой отрицательный кивок. Тогда Смерть стала перед ним и что-то сказала. Но вместо слов раздался гром. Этот гром испугал меня. Я опасалась, что после грома будет дождь. И что я так и не увижу продолжение.
Удар грома на секунду отвлек меня. Я посмотрела на хмурое небо буквально на несколько секунд. Однако вернувшись на землю обнаружила, что Шукар стала пленницей Великого Баньяна!
Юноша и его друзья по несчастью переместились в театр. В тот самый старый театр. Молодой супруг, Сурим, принял их на службу. Он стал хозяином театра и всех его артистов. По всему было видно, что он ничуть не скучает по своей супруге. Вместо спектаклей он стал устраивать бои. Многие традиции, которые лежали в основе театральной жизни, он просто уничтожил. Театр стал умирать. Не умирала лишь Шукар. Она приняла страдания возлюбленного и осталась одна. Без возможности жить. Без возможности умереть.
Пошел дождь.
IV
Все разошлись по домам. Я бродила по комнатам и думала. Любопытство мучило меня и заставляло искать ответы на бесчисленные вопросы. Я спустилась в старый театр. Судя по всему в жилой части этого здания были гримерные. Там, куда меня водил хозяин лавки, были мастерские и репетиционные залы. В том зале, где некогда Шукар приняла решение отдать свою жизнь взамен жизни любимого, я нашла много фонарей. Ничего необычного в них вроде бы и не было. Но если хорошо присмотреться, было.
Они были обмотаны цветными нитками. Я зажгла один из них. Потом другой. В конце концов, в комнате стало так светло, что стало возможным увидеть паутину. И не только ее. Стал заметен рисунок, которым были заняты стены.
Он был похож на рисунок в древней пещере. Только стены театра скрывали другое. Я увидела как Юноша, двое его друзей и все артисты театра, покидают родной дом, в котором остался один Сурим. Они все отправляются на поиски Шукар. Разгневанный Сурим поджигает театр. Тиран-поджигатель не успевает бежать.
Рожденный здесь, он здесь и умирает. Юноша находит Шукар. Но Смерть не желает отдавать девушку. Тогда Бабушка Фифика предлагает сделку. Она предлагает обеим сторонам загадать по загадке. Победитель заберет с собой Шукар. Смерть соглашается, но не желает проигрывать. Поэтому она хитрит. Достав стакан воды, она спрашивает:
«Скажи мне Юноша, этот стакан наполовину пуст или на половину полон?»
Юноша, подумав, отвечает:
«Этот стакан полон на одну половину и пуст на другую».
Смерть со смехом забирает Шукар и исчезает.
Во время путешествия домой Юноша не проронил ни слова. И все молчали. Да и возвращаться было некуда. Театр был разрушен.
Когда о наступлении утра сообщили проснувшиеся птицы, Бабушка Фифика сказала:
«Смерть всегда пыталась обмануть нас, но никогда у нее этого не получалось. Душу нашей семьи она не сможет отнять». Сказав это, она превратилась в Шукар. Хитрость была опережена мудростью. Счастью семьи не было предела. Театр был восстановлен и стал еще лучше, чем был.
V
«Скажите, а где теперь Шукар и Юноша?» - спрашивала я у хозяина чудесного дома, стоя у железной дороги и ожидая поезд.
«Они здесь. Они всегда были и будут здесь. Ее слезы будут вечно стекать в его ладони. А вот и Ваш поезд. Прощайте».
Узнав о моем возвращении, тотчас подруга позвала меня на выставку, которую готовила полгода. Она собрала здесь лучших мастеров из разных городов нашей необъятной родины. Выставка называлась «Видим то, что желаем видеть». Удивительные слова сказали мне на прощание. Ее слезы будут вечно стекать в его ладони.
Об их значении я думала, пока рассматривала картины и слушала организатора: «Художник посвятил всю свою жизнь осуществлению самой главной мечты. Он всё время находился в поисках идей. Ему хотелось разгадать все загадки, заглянуть в глубины самых потаённых и загадочных мест. Он искал людей таких же одержимых, как и он сам. Его цель заключалась в том, чтобы изобразить сотню встреченных им людей, одержимых похожими идеями.
На этом полотне вы видите сотого человека. Это девушка, смотрящая в окно поезда на ускользающий мир. В её взгляде можно увидеть грусть. Словно девушка потерялась в огромном мире. Но она ищет свою дорогу, ищет свет, освещающий жизненный путь.
Полотно разделено на две части. Если вы посмотрите на правую часть, то увидите ту самую девушку, но одухотворённую и вдохновленную. Вероятно, она нашла то, что искала. На заднем плане – пустота. Художник оставил выбор за самой девушкой. Ей, как и каждому из нас, предоставляется выбрать свой собственный мир, в котором она будет счастлива».
Я подошла к картине. Окно. Столик. На столике – руки девушки с книгой. Девушка смотрит в окно, задумавшись. Возможно, она размышляет о прочитанном, возможно, ее не покидают какие-то иные тревоги. присмотревшись, в этой девушке я узнала себя. За окном - смутно знакомый водопад, воды которого стекают в каменную чашу, словно слезы в ладони. Я стала перебирать в памяти свежие отрывки и пыталась вспомнить, было ли все это на самом деле, и был ли художник – автор этой работы.
Стук сердца теперь был похож на стук в дверь. Как если бы взрослые пытались выбить дверь в дом, где совершенно одни остались их маленькие дети. В этот момент я осознала, что всегда искала именно ту жизнь. Я поспешила к выходу, надеясь успеть на поезд. Беспокойство вынуждало двигаться быстрее, чтобы достичь цели. Единственное, о чем я переживала, была мысль о том, что Дома искусств, Великого Баньяна и Шукар не было. Ведь если так, то не было и моей жизни.
Словно ударившись о стену, я остановилась. Как же я могла отправить во Вселенную такие мысли. Во всех подробностях описанный механизм работы вселенской лаборатории по переработке мыслей сейчас представлялся жутким наказанием. Как бы легко и спокойно жила я, не зная такой большой тайны. Пожалуй, дорогой читатель, и Вам не стоит об этом никому рассказывать. Хотя решать, безусловно, только Вам.