Худяков на проводе! Schutzen Sie!
Вечер. Поздний. В Забайкалье ещё не очень холодно, но уже весьма не тепло. Листодёр-ветер содрал одёжку с тополей. Степи серые, словно пеплом усыпанные.
В госпитале горят только окна реанимации, приёмного отделения и слабо теплится ночничок у поста дежурной медсестры.
Молоденькая медсестричка Катюша идёт по полутёмному, довольно холодному коридору мимо палат и останавливается рядом с постом грустящей у телефона Любови Николаевны. Любовь Николаевна смотрит на Катюшу со скорбью и печалью.
-Что же ты? Реанимационные в норме?
-Да, в норме, - отмахивается почти девочка со светлым пучком волос на затылке. – Худяков там. Бдит. А мне с ним страшновато-то как-то.
-Худяков? – Любовь Николаевна вздыхает. – А чего ты его боишься? Чего он тебе сделает? Не покусает же? Обматерит? Ну так это ж не опасно.
-Да можно подумать, больно приятно это для женщины, - поводит плечами Катюша. – Знаете, с ним почти все медсёстры дежурить отказываются. Видать, в Питере он культуре такой научился.
-Да нет, я знаю, что там, где он учился, врачи исключительно культурно разговаривают, - вздыхает Любовь Николаевна. – Это он с цепи сорвался после неудач в личной жизни. Я тут вообще поняла, что Худяков говорить-то толком не умеет. Начинает фразу, потом бормочет что-то невнятное, а в конце фырчит, ну чисто конь. Больные-то и переспрашивать его боятся.
-И то правда.
-Ну а что, Катюш? Он, как Эллочка-людоедка из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. Она словами «хо-хо», «мрак» и «жуть» умудрялась выразить всё, что было в её неразвитом мозгу. В девяноста из ста раз натыкаешься у Худякова на ответ «некорректно». Этим словом он всё выражает. Все оттенки своих непонятных мыслей. Например… Ну… «Лекарства не завезли». «Больной жалуется. Обезболивающее просит». «Медсестра в листе назначений лекарство не отметила». «Вы мне надоели».
-Ага, - перебивает Катюша. – Ещё обожает вопрос «А смысл?» Ну, это, получается, на нормальном русском означает: «Больной пошёл на поправку, это лекарство можно отменить» или «Для чего все эти назначения?», или «По-моему, это не столь необходимо». Слыхала от него по поводу и без частенько словечко «Бывает». Это «бывает» он может и про смерть пациента сказать! Типа, умер больной – ну, «бывает»! И фразочка его коронная: «Не лезьте в мою жизнь». Ну, это когда он просто кофе попить хочет, или ему советуют что-то дельное, помочь хотят. Как у Эллочки «Не учите меня жить». Ха, какая там у него жизнь! И была ли она вообще? К своему возрасту так ничего и не смог сделать для себя! Развёлся, отчислился, со всеми переругался, всех обидел, знать его никто не хочет, ходит, блин, гавкает на всех… псих-одиночка! Вместо «надоели» он может такое слово закрутить, что седативных не напасёшься. По-моему, он только начальника ещё этим словцом не отправил.
-Нашего-то Кирилла Андреевича? Это да… а вот прежнего отправлял… Гром и молния, а не человек Худяков! Видала, как он по коридору нёсся с телефоном у уха и вопил кому-то: «За…ли меня все! От…сь!»
-Да башка у него не к тому месту прикручена, - стараясь сильно не смеяться, прыскает Катюша.
-Чудик. Так про него говорили, когда он из Питера приехал, - устало сказала Любовь Николаевна. – Я бы словечко покруче определила… да ладно. Бывали тут у нас во время твоего отпуска такие случаи, что хоть стой, хоть под тополёк ложись. И, самое поганое, что и я во всё это вовлечена оказалась!
-Ну-ка! – обрадовалась девчонка. – Расскажите, а! Посмеяться хочется!
Любовь Николаевна делает коварное лицо. Ей и самой интересно посплетничать - нервный Худяков затерроризировал всех.
-Короче, - с интонацией Левитана начала Любовь Николаевна, - сижу я на посту. Часа два сижу. Тут подошла наша Вера-буфетчица, как раз новые кофточки из Китая привезла. Продаёт нашим, подрабатывает, мне предлагает тоже. Ну, смотрю кофточки, хорошие такие, свой размер подбираю. Ну и отвлеклась ненадолго от телефона. Тут – Худяков выскакивает из реанимации, хмурый, как всегда. И как раз телефон звонит. Не успела я кинуть кофточки эти, Худяков уж марш и на провод!
-Ух ты! – Катюша аж зарделась. – Это жесть, я чувствую! Чего он ринулся-то? Его ли это дело?
-Да его дело могло наступить в любой момент! То часами не дозовёшься, то выскакивает из любой щели и лезет, куда не просят!
-Ну так чего случилось-то?
-Ну а то… Господи, вспоминать жутко… Первое, что орёт Худяков…
-Орёт? – перебила Катюша.
-Ну да, - мрачно подтвердила Любовь Николаевна. – Ты разве не знаешь – голуби воркуют, Худяков орёт. Он же злющий из щели своей выскочил. Когда злой, тогда и орёт.
-О, частенько слышала его визги, креститься хотелось! – поёжилась Катюша.
-Ну так вот. Орёт: «Чтоооооо!? Ктоооооо?! Что надААААА!?»» И это он какой-то солдатской маме.
-Мой Бог, - перекрестилась Катюша. – Хамство какое! Он что – спирта на грудь принял??
-Да башка у него треугольная, вот, что я тебе скажу! В мозгах у него вихри враждебные веют. Потом орёт: «Представляться надАААААА!» После паузы такой коротенькой: «Какой ещё Закурнаев?!» А я-то знаю, Закурнаев – парень, срочник, из Улан-Удэ, пневмония у него тяжёлая тогда была. Вылечили, спаси Господи… Чего это его Худяков не помнит – непонятно, этот же парнишка-то у него в реанимации тогда лежал. И дальше вопит: «Ваш сын поправился и пусть дышит ногами!»
-Ну и ну! - протягивает Катюша в изумлении, вертя у виска. – Это же мама! И выражения какие-то абсурдные! Что же с его головой?
-Не с головой, а с совестью. Наорал, короче, на мамочку… Мне его от телефона не отодрать… Тощий, но сильный. Закончил всё сие таковым: «Зачем звонитеееее!?» и почему-то «Оч смешно». Короче, наворотил дел и умчался опять в реанимацию. Хирург рядом стоял, чуть колпак не уронил. В шоке был мужик. Недавно его перевели к нам.
-Что же мамочка? Перезвонила?
-Ага! Перезвонила! В военную прокуратуру! Через неделю приходит на прокуратуру заказное письмо с жалобой на госпиталь от мамы Закурнаева. Выясняют, что да как, я же на телефоне сидела, я давай лопотать, что отвлеклась… эк, дорого мне дались эти китайские кофточки! – поясняю про Худякова… того допрашивают, а тот, видите ли, по показаниям, в реанимации был. Хирург в командировке, помочь мне не может. Ну… лишили меня премии… и не доказать было, что мама солдатика Закурнаева мужской голос слышала! А я не мужчина! По-любому – покинула свой пост по неуважительной причине. С той поры сижу вот, как приклеенная, к этому телефону.
-Нда, - озадаченно произнесла Катюша. – Чего с этим Худяковым делать? Может, жалобу коллективную написать? А что? Работали мы без него и будем работать!
-Да уж не знаю – проворчала медсестра. – Я тут припоминаю, что сестренка его нам звонила. Лет восемнадцать-двадцать девушка.
-Да ну! – воскликнула Катюша. – Какая сестра?! Я слыхала, он у нас вообще сиротой проходит…
-И ты веришь? – скептически усмехнулась девушке взрослая женщина.
Катюша потёрла подбородок.
-Не-а.
-Ну вот. И я тоже. Звонила девочка, представилась Аней Худяковой. Попросила этого чёрта позвать. Я позвала. Сначала он не шёл, потом сказал, что говорить ему ни с кем не хочется, но всё же нехотя злой подошёл. Надушенный, блин, хоть топор вешай. Там, в реанимации, от его тройного одеколона ещё не задохнулись? Ну вот… Девочке один ответ: «Вы ошиблись номером». Два раза-то повторил!
-Ой, негодяй! – ужаснулась Катюша. – Что сестрёнка? Перезвонила?
-Нет. И больше не звонила. Ходят слухи, что у Худякова отец больной, но ты его ничего не спрашивай – нахамит.
-Таинственный человек… - протянула Катюша.
-Таинственный! – презрительно бросила Любовь Николаевна. – Жестокий, дурной и бессовестный! Обидел молодую сестрёнку, начихал на папу…
-Эх…, - пригорюнилась Катюша. Видя это, Любовь Николаевна наклонилась через стол ближе к ней.
-Кать, а, Кать…
Катюша посмотрела со вниманием.
-Я очень скоро в коротенький отпуск выхожу. В Китай поеду. Чего-нибудь привезти тебе?
-Ой…, - немного встрепенулась Катюша. – Я-то в отпуск ещё не скоро… Знаете, клеенку мне надо. Красивая она у них очень. Маме нравится.
-Какую? Однотонную, с цветочками?
-Да вот с цветочками, на ваш вкус. Ну… Вот ещё заварник очень надо, давно хотела… А для племяшки игрушку-повторюшку их прикольную!
-Будет, Катюш, отыщу уж за три-то дня!
Не успела девушка порадоваться и поблагодарить добрую женщину, как разверзлась пучина морская, и из реанимации высунулась, как гриб-опёнок, только голова Худякова.
-Екатерина Вячеславовна, - издевательски вопросила голова отстранённым, холодным голосом, - как я понимаю, то, что лежит в ординаторской на столе – ваши отчёты по больным?
-Да, - пролепетала Катюша от страха, предвидя, какой «весёлый» остаток ночи ей предстоит.
-Переписать! Ещё раз! И по-русски! – отчеканила голова.
-Ладно – почти не соблюдая субординацию, ответила Катюша.
Пожав плечами сочувственно улыбающейся Любови Николаевне, медсестричка двинулась в реанимацию.
Голова высунулась ещё раз и ещё более холодно предупредила:
-Реанимацию более не покидать. Назначения - выполнять.
-Господи, - сочувствуя девушке, вздохнула Любовь Николаевна. – А сам-то ты по-русски умеешь писать?
maanantai, 18. tammikuuta 2016