Где появляется возможность прощения,
там и есть Царство Христово -
царство простого, незаслуженного прощения.
Даниил Сысоев
- Не абстрактное мышление. У них-де оно отсутствует... да не в этом дело! Мужику что нужно? Результат. А она? Она ценит путь больше результата. И старания твои оценит. Даже если не так хорошо получилось.
Дядя Ваня взял паузу. Генка слушал его с открытым ртом. Генка, он тыквообразный. Сам тыква и голова на тыкву похожа, вроде тех, что делают на Хеллоуин. Глаза, рот, дырки для носа. Две-три старые зажившие трещины сверху взяты в скобки. Внутри второй, меньшей тыквы горят огни. Сейчас неподвижные, вяло мигающие, в минуту опасности они могут вспыхнуть яростным пламенем атаки. И тогда - берегись все, кто под руку угодил.
- И ты тоже оцени её старания, не забудь, понимаешь нет, сказать доброе слово, - продолжает дядя Ваня: он улыбается, ерошит мягкие реденькие волосы. - Но не так скажи: "Красиво ты глаза накрасила и тени положила, небось дорогая косметика?", - нет, - а так: "Красивые у тебя, Лена, глаза, и я на них завсегда любуюсь!"... ну и дальше там по списку, что там у них есть.
- У них, дядь Вань, всё есть, - Генка-дурачок оживился, заёрзал. - У них чего только нет, всё на красоту!
- Вот это правильно, это верно ты... "на красоту", - одобрительно говорит его наставник.
- "Ваши глазки как алмазки - только не катаются", - к месту вспомнил Генка. - Да, дядь Вань?
- Вот, вот...
Лекция заканчивается сама собой появлением кошки. Сумрачная на вид (сибирский чёрный тигр), она подходит к товарищу лектору и садится у ног. Смотрит на него - долго, пристально, недоверчиво смотрит - и вдруг оказывается у дядя Вани на коленях, в один момент. Опять смотрит... долго, долго... будто проверяет его - тот или не тот? И лишь проверив досконально и сличив с каким-то, ей одной известным образцом, укладывается спать на коленях, боком, пристроив голову ему на руку.
У мужчин разгладились лица. Ах ты, увалень сибирский... сибирская увальня. Дядя Ваня аккуратно и несильно приглаживает кошачью шёрстку свободной рукой. Эта рука знавала и топор, и пилу, и лопату, и "баранку" многотонного грузовика. Начинал дядя Ваня, как все, на "газоне", а в последние годы перед пенсией водил "КрАЗы" и "БелАЗы". Рука чёрная, узловатая. Такая, если сожмётся по правде, останется одно воспоминание.
Генка удивляется:
- Спит уже... мне бы так.
Она действительно уснула, словно провалилась. Но это первый сон, вполсилы. Один кошкин глаз честно спит, закрыт как полагается. Зато второй только наполовину - это глазок-смотрок: а ну как наскочит кто! Жизнь такая, что доверять никому не приходится. Чёрный тигр живёт в семье второй год, но свои уличные привычки не оставил.
До неё был кот, сибиряк. Они с женой любят сибирских. Кот прожил 17 лет. Новая кошка не заменит его. Но, первое - сородич, как-никак... второе - старается.
Когда отнимается у жизни радость, самая маленькая, оставленное задавит своим будничным и одноообразным равнодушием. Возможность радоваться и возможность оставаться в покое: вот те две вещи, которые делают нас жизнестойкими.
- Как они это чувствуют всё, - Генка зевает. - А что было-то, дядь Вань?
- Боёк сточился. Нет-нет, это лишнее, не надо... лишнее, Гена. Я же так. Это не работа.
Дядя Ваня одной рукой отводит протянутые купюры - он искренне рад оказать бескорыстную посильную услугу. На кухне временно прекращается стук ножа. Наталья словно догадалась, что происходит. Дядя Ваня видит, как она, приостановив операцию над капустным кочаном, неодобрительно качает головой в платке и шепчет одними губами укоризненные слова в его адрес: ну что за мужик - копейка в дом сама идёт, а он, видите ли, отказывается... - из принципа!
- У меня, Гена, такие принципы, понимаешь нет, - весело говорит дядя Ваня.
- Понимаю. Со всей благодарностью.
То, что вынуто, завёрнутое в тряпочку, из стола, освободив от упаковки, Генка бережно прячет за спину, под куртку, под ремень. Купюры он возвращает в лопатник.
- Держи краба, дядь Вань.
- Что ж, а обед? Щи! - на пороге недовольная хозяйка. - Обожди минут десять, не помрут без тебя.
На кухне за её спиной весело бурлят щи из свежей капусты, закипает поспевающий чайник.
- Щи, правда, из тушёнки, не из мяса.
- Тёть Нат, никак... другим разом, ладно? Киса, пока-пока.
Чёрный тигр провожает Генку одним глазом, как неодушевлённый предмет. Кошка разоспалась и не хочет уходить. Это - как всегда.
- Да сними ты её... она готова хоть весь день на коленях. Снимай, снимай, - нечего...
И то. Поспи на диване пока. А хозяин идёт мыть руки и на кухню. Перед едой Наталья наливает "стопочку". Дядя Ваня, выпив, делает круглые глаза:
- Эх, токарь-пекарь!
- Бандит ведь он, Генка-то.
Они принимаются за щи.
- Не наше дело, - сопит в ложку дядя Ваня. - Это кому как.
Он перебирает губами вьющуюся капусту, втягивает капустину в рот и со вкусом жуёт.
- Сыровата.
- Дак постоять щи должны. Настоятся, будут в самый раз.
И это тоже знает дядя Ваня. Радостный после "стопочки", он смотрит на белый свет не мигая и не отрываясь, взахлёб, как маленький мальчик. Сладостно подмаргивая. Он ко всем одинаков, всем ровен и всем любезен: и Наталье, и кошке, и Генке-бандиту, - всем.
- Что было-то?
- Боёк. Боёк сточился.
- Денег не взял.
- Не взял.
Как был растяпа, так и остался. Наталья после ухода дяди Вани с кухни наливает и себе. Она пьёт, как пьют водку женщины: глоточками, сморщив нос. Дядя Ваня, слышно, беседует с кошкой в комнате, рассказывает ей, что покаяние освобождает от чувства вины, что вина снята с человека, снята раз и навсегда. Никакого чувства вины в человеке не остаётся, об этом батюшка говорил, Даниил Сысоев.
В молодости он приходил к ней в обед, она работала в магазине. Уводил домой. Шли, как два голубка - обнявшись, на ходу целовались... "Везуны, - вздыхали бабы, - как любятся..." На обед с любовью времени совсем не оставалось. Перехватят немножко - и лады, до вечера.
А потом дядя Ваня пропал. Она пришла к нему в гараж, там нашла диспетчера:
- Где такой-то?
Крашеная тётка с усмешкой отвечала ей, такой-то направлен в командировку в Пряжу. А когда у него заканчивается командировка? А позавчера закончилась. Наталья вспыхнула - она всё поняла...
Выйдя из конторы, договорилась с шофёром за 15 рублей, по тем временам деньги немалые. И по тряской дороге, в пылище, в духоте, игнорируя шуточки вроде: "Не в рот, а слаще сахара - что такое?", приехала в Пряжу. Где? Там-то... То, что произошло потом, не любит вспоминать дядя Ваня. Но уже через полчаса он ехал обратно в Петрозаводск, присмиревший и похудевший, на сиденье между ней и тоже присмиревшим шутником-шофёром.
Последнее, что запомнила, чего никогда не смогла простить ему, - никогда, столько прошло лет, а вот не смогла, - это разбитная деваха крепкого телосложения, в распахнутой телогрейке, рыжеволосая, что в зеркале заднего вида издевательски махала рукой вслед машине - пока, Ванюша...
Смиренны мы, когда мир смиряет нас. Но память не подвластна смирению. Жизнь кипит в прошлом более, чем в настоящем, и сегодняшние щи будут крепче и острее, сделавшись вчерашними.
Вечером после всего дядя Ваня, вздев на нос очки, читает Евангелие. Он к старости сделался падок на "духовное". Читает вслух, негромким шёпотом, нараспев, притчу о мытаре и фарисее. Потом, закрыв книгу, размышляет: кем он был в жизни - мытарем или фарисеем? Жизнь во все её годы всё чаще встаёт перед ним как прожитая книга, только не закрытая. И прожитая, и осмысленная другими людьми, вот удивительно, жившими гораздо ранее, но уже видевшими больше его, и знавшими всё о нём.
И знает хорошо он, что его мудрствование есть не что иное, как "пожелание евнуха растлить девицу", как говорится в Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова, а ни сил на то, ни премудрости своей у него нет, не дано. И ведь мытари и блудницы впереди праведников идут в Царствие Божие, вспомнил дядя Ваня. С опозданием вспомнил, а надо было раньше, надо было сказать это Наталье, когда она судила Генку, понимаешь нет...
Так он сидит, один, в спящей квартире. Смотрит куда-то перед собой, улыбаясь морщинистым ртом, в глазах отражается свет, - когда свет померкнет, тогда и сбудется то, ради чего начиналось. А когда случится это, о том знает тот, который начинал.
Отними у него вот это - читать Писание... да нет, тогда он отыщет другое оправдание себе: их много ещё - добрых и умных, вчерашних людей.
2016 г.