1.
Мост только что построили. По нему еще бродили рабочие, заканчивая покрывать променад ажурного литого тела глухим серым камнем. Грохот трамбовок тонул в цементной пыли.
Еще один – величественный и широкий виднелся за излучиной реки. Старый гигант имел почтенное имя, отлитое в бронзе. Оно было привинчено крепкими болтами к первой опоре. Сейчас его четыре полосы захлебнулись железным потоком и дышали ядовитым выхлопом на мутную воду реки. Там, внизу, покачивался на масляной волне островок из пивных банок, пришвартованный течением к суровому гранитному углу.
Я стоял на набережной и пристраивал к ушным раковинам силиконовые наушники.
Грянул вальс.
Тягостная неопределенность застучала в сердце и пробежала по извилине насущным вопросом: «Где я сегодня буду ночевать»?
Еще не было и двенадцати, а солнце уже раскалило воздух и вода в реке казалась расплавленным зеленым стеклом, из которого теперь запросто можно выдуть новую небесную сферу.
Сальный дух ходил за мной с утра: майка пропахла потом и я отправился на поиски новой летней фуфайки.
В Замоскворечье нашлись два магазина с трикотажем. Первый - дорогой бутик. Войдя в него, я наткнулся на двух парней с бирками на черных пиджаках и кассиршу. Последняя уставилась на меня так, будто гуляла по парку и вдруг увидела дикое животное. Один из консультантов недружелюбно улыбнулся и спросил:
- Чем вам помочь?
Я сказал:
- Мне нужна белая майка.
Работник зевнул и помотал головой: такого элемента гардероба в бутике не оказалось.
Кое-какие футболки висели в душной трикотажной лавке через дорогу, но все они были мятые и стоили дорого. Я еще немного побродил по старой купеческой улице, но ничего не нашел. Купил где-то дезодорант и оставил надежду на обновку.
Полуденная тоска блестела на безымянном медном шпиле. Прохожие походили на восковые слепки - их лица и голые плечи лоснились в едком мареве.
Четыре дешевые забегаловки распахнули железные двери кухонным миазмам. Они перемешивались с толпой и разбредались кто куда.
Харчевни выстроились в ряд и мало чем отличались друг от друга. В них столовались мелкие служащие и гибддшники. Я зашел в ту, где наливали водку - 30 рублей за порцайку. Мне слили жидкую пару в один стакан и выдали две купаты. Одна из них, скользнув по тарелке, бесславно пропала под ногами у двух алкашей, деловито считающих мелочь возле кассы. Первый, отвлекаясь от общего занятия, заметил:
- Колбаса не летает, дружище.
Посреди обеденной суеты я все перепутал: сначала съел одинокую купату, потом выпил водку и отправился в туалет мыть руки.
Со средством от пота я переборщил. Теперь мне стало казаться, что пахучий дезик вынес меня из уборной к жующей толпе на своих ароматических ладонях, словно молодую развратницу.
Алкоголь вышел мне боком. Мысли не обострились, а наоборот - замазались равнодушной ленью. Но, делать было нечего, и я отправился на Болотную площадь читать на скамейке газету.
ЯВЛЕНИЕ АМОСА
И ДВУХ ВОЗДУШНЫХ ДАМ
2.
Весной случилась неприятность.
Она произошла со мной: я влюбился в девушку по имени Шира. Студентка биофака, вела бродячий образ жизни. В ней кипел бунтарский дух, поэтому Шира покинула со скандалом родительский дом ради городской вольницы. У нее были схожие житейские проблемы. Отвечая уклончивой взаимностью, Шира подкинула мне телефон Барабанщика Коли, имея в виду, что знакомый знакомых Коля стал риэлтором и комната, где он барабанил, ему стала не нужна.
Обитатели подъезда №5 скинулись деньжатами и построили над входом в общее жилище рифленый козырек. Он встал на пути жидкого проклятья и талых кусков льда, которое и которые каждый сезон устремляются на головы жильцов с покатой крыши жилого дома на улице Советской армии.
Сейчас он хранит прохладу под темной стеной, куда я пришел на деловую встречу с Барабанщиком Колей.
Под козырьком стоял бледный парень.
Его помятое лицо венчало линялую джинсовую пару.
Вероятно, это и был – Коля.
Но Колю идентифицировал несколько раньше детина с тяжелым злым лицом.
Пробегая мимо, он навис над парнем:
- О! Колян, бля! Ты опять за свое? Сколько те говорить – еще раз, и кости переломаю. Ты меня знаешь, - он приблизил свою ипостась к глазам парня и покосился в мою сторону, - давай так, как только моя жена скажет, что твои жильцы снова шумят - я отправляю тебя в больницу. Идет?
Он хлопнул Колю по плечу и добавил:
- Не сцы, сосед, морду разобью грамотно – оставлю три зуба. Свистеть не сможешь.
Барабанщик не стал меняться в лице:
- Богдан, я не свищу. Я барабаню.
- Будешь так барабанить, я тебе бубен порву, - выписал еще одно обещание Богдан и двинулся к своей машине.
Николай кивнул ему в след:
- Видал. Этот, с пятого этажа, сегодня опять не в духе. Жена у него страдает мигренью.
- Так ты Барабанщик Коля?
- Он самый.
Пока я мял твердую пятерню, кто-то ткнул меня в спину зонтиком.
- Дайте пройти, молодые люди, - прозвучал звонкий голосок.
Под козырек вступили две женщины – мать и дочь. Об их родстве кричала горбинка на линии носа. Старомодный гардероб садовых дам маскировал бледный и голодный облик; линялый, подъеденный молью, чеховский образ разлагался в районе сухих вытянутых лиц.
Молодая, нажимая пальцем на воображаемый курок стреляющего механизма прицелилась в меня и странно хохотнула. Потом ее губы расплылись красными чернилами, изображая улыбку больше похожей на кляксу, а ровный голос строго потребовал:
- Мальчик, угости даму сигареткой.
Я выдал ей палочку здоровья, но та, кинув короткое: «Не жадничай», стребовала еще парочку.
Ее мамаша схватила дочь за руку и, дернув, словно тряпичную куклу в сторону, поволокла за собой к лифту.
Вот так - сразу - я познакомился с двумя своими новыми проблемами и Барабанщиком Колей.
На шестом этаже десятая квартира имела старую филенчатую дверь и хилый накладной замок. Коля достал ключ. Стопорная скоба повернулась, но дверь остановила цепь.
- Иша Ева! – крикнул в щель Коля, - Иша Ева! Хватит дурить!
В квартире раздался собачий лай.
Над цепью возникло бледное лицо той самой «благородной дамы». Пахнуло дешевым табаком и еще, чем-то - невыносимо старушечьим.
- Фредерик, немножечко успокойся, - стальным тоном осадила собачку Иша Ева, - Это свои дядечки.
Дама сняла цепь и скромно удалилась в свою комнату.
Барабанщик Коля провел меня вглубь квартиры:
- Вот здесь, вполне можно жить, - он открыл дальнюю комнату и положил ключи на стол, - Там общая кухня, туалет и ванна. Одна комната пока пустует, а в третьей живут те двое. Ну, ты их видел внизу: чокнутая кришнаитка Иша Ева и Офелия – ее дочь.
В комнате имелся балкон.
Я его открыл, достал из сумки бутылку портвейна и деньги за первый месяц. Барабанщик Коля принес два стакана.
- Давай дружище, с новосельем. Не шали тут, а то этот нервный, снизу – проблемный тип, обязательно прибежит.
Мы выпили по стакану плотной сладкой жидкости - стены сразу раздвинулись и ко мне в объятия, спотыкаясь о рамы и пороги, ринулась новая жизнь.
Перед тем как уйти, Барабанщик Коля закурил сигарету, вышел на тесный балкон и прищурился на солнце:
- В этой комнате когда-то жила моя бабка. Состарилась совсем. Грозилась упасть с балкона жалея нас: мешаю, мол, всем жить своей немощью. Забила этой идеей свою голову. Я всегда закрывал дверь в комнату на замок. Один раз забыл. Вышел за сигаретами, а когда вернулся, вижу – балкон открыт и моя бабуля лежит внизу в виде мокрого пятна.
Коля спокойно утопил окурок в грязной склянке, попрощался и ушел по своим делам.
Помещение, в котором мы пили портвейн, Николай разделил на две половины. Комната в комнате представляла собой звукоизоляционную конструкцию. Барабанщик обшил ее плитами разной плотности и структуры, поэтому она хранила звуковые волны, как семейные ценности банковская ячейка. Там стояла кровать, стол и стул. В этой душной спальне тишина лежала пыльной стопкой. Туда человек входил, согнувшись пополам через проем квадратик. Остальная часть комнаты, в сравнении со студией Коли, казалась дачной верандой – высокий потолок и солнце наискосок: по вечерам и в хорошую погоду.
Мои коммунальные соседи на всякий случай притаились в своем углу, опасаясь нового жильца, который бродил по квартире, изучая жилище.
Кухня, удобства и коридор лежали в руинах.
В туалете тек кран.
Вода капала в ведерко.
Если тронуть ржавый вентиль, случится всемирный потоп. Тогда проснется психопат Бука с пятого этажа и начнет крошить филенчатую дверь, которая скрипит с сороковых годов и никому не мешает.
Из КОМНАТЫ комнаты прорвался нежный перезвон. Я поднял трубку. Звонила Шира:
- Эй! Тимофейчик, заселился? Ха! Круто. Жди сегодня Амоса.
- А это кто?
- Как кто? Африканский нигер. Забыл? Он снял вторую комнату.
Здесь уместно заметить, что Шира больше всего на свете любила Буртина. Они, студенты биофака, сошлись задолго до меня. Их духовная связь была сильна как никогда, несмотря на сексуальные разногласия. Я между ними был чем-то - вроде доски, которую перекинули через ручей. Несмотря на биологическое образование, Буртин считался пишущим журналистом. Он - это тот, кто - чист, светел, умен и хорош собой.
Бесконечно добрый ко всем – особенно к девушкам – Буртин не знал ревности. Поэтому вся женская неформальная часть факультета ходила за ним по пятам и впереди всех - Шира.
Великие гуманитарии, Шира и Буртин, тогда живо интересовались Африкой и Маркусом Гарви. Их поиски «черного царя» в Москве увенчались успехом. В общежитии университета имени Патрисия Лумумбы парочка свела дружбу со студентом из Кот Дивуара. Студент увлекался регги, пел в клубах песни Боба Марли и пробовал сочинять свои. Музыкант стал пропускать занятия и оказался на улице, поскольку из общежития его выгнали.
Амос появился внезапно.
Вечером. Около семи.
Пока я мыл пол везде, где только было возможно
Офелия и ее мамаша ожили, и принялись мне активно мешать. Шаркая дырявыми тапками, соседки стали живо интересоваться уборной и кухней. Иша Ева даже затеяла стирку в ванной. Но когда они увидели большого и сильного черного крепыша, немедленно исчезли за линялой дверью. Оттуда сразу выглянул Фредерик и неодобрительно тявкнул.
Я и сам растерялся - но виду не подал.
Черный, как самая глубокая яма, Амос улыбнулся в темном коридоре. Из неведомых недр, двумя рядами, прибежали белые здоровые зубы:
- Скоро, скоро я до вас дошел потихонечку, - начал он с порога.
Его жаркий экваториальный голос – глухой звонкий – звучал как барабан и гитара одновременно.
Коренастый студент сбросил на пороге туфли и сунул босые ноги в чьи-то розовые пластиковые тапки. Мелкие волосы кудрявились над плоским носом, в ухе блестела серьга.
Смешно корявя слова, он часто переводил их в уменьшительно ласкательную форму.
- Заходи, Амос. Располагайся, - приветствовал я.
- Тебя Шира говорил? Придет большой дядя, жить.
- Говорила.
- Тогда все в порядочке.
Малый пророк из Абиджана втащил в комнату тяжелый чемодан и сразу плюхнулся на продавленный диван.
Над головой потрескивала люстра Чижевского. Когда-то ионизатор включили, да забыли выключить: твердые частицы нарисовали на потолке серую дивную кляксу.
Поглядывая на эту монохромную мазню, Амос предложил: «Айда, на кухень чай пить».
Я сказал:
- У меня портвейн есть. Осталось немножко.
На коммунальной кухне стоял общий буфет, круглый стол, два кресла и старый холодильник.
Большое окно оказалось раздетым: прикрываясь москитной сеткой, оно смотрело свысока на кирпичные гаражи и голубятню.
В кресле сидела Офелия и курила сигарету. Перед ней стояла латунная пепельница на тонких ножках. Ножки торчали, как четыре крика о помощи под грудой сплющенных окурков. Соседка, к исходу дня успела выманить у меня, чуть не целую пачку и теперь хитро наблюдала за нашей кухонной возней сквозь сизую пелену.
Амос принес черствые бублики и мы сели пить чай. От портвейна мой новый друг отказался, но Офелия пригубила стаканчик. Ее бледные щеки тут же порозовели на вытянутом лице. Она коротко хохотнула, выложив на стол длинную фразу:
- Вы знаете, что голоса могут читать? Например, вы видите картинку, а сами стоите в другом месте. Там голоса вам говорят: «Глянь, в этой пачке от сигарет денег нет. Родные съедят. А у меня и вправду – денег нет».
Из темноты коридора эхом прогремел едкий голосок Ишы: «А ну брось сигарету, паскуда, и - марш с кухни»!
Офелия и бровью не повела. Главным образом потому, что бровей у нее не было. Она их выщипала на днях. Поэтому теперь ее поведение выглядело так: девушка сдвинула в гневе надбровные дуги и крикнула на все три комнаты: «ГУЛЯЙ СТАРУХА ИЗЕРГИЛЬ, ГУЛЯЙ В НОЧНОЙ СТЕПИ»!!!
Офелия так и поступила.
И крик был злой.
Амос бросил в чай кусок бублика и доверительно сообщил мне на ухо: «Соседка болен очень сильно, надо ей отдыхать. И нам тоже».
Беспечные жильцы ушли в свои покои.
Разминая дырявую подушку, я подумал про Офелию:
- Это расстройство шизофренического спектра, или мне кажется?
АМСТЕРДАМСКАЯ ЗАПЕКАНКА.
3.
Утром, открыв глаза, я не узнал свое пристанище. Гипсокартонная коробка хранила не только тишину, но и ночь. Она не пролила и капли первосортной темноты.
Где? Что это? Куда меня занесло? – короткие мысли попытались осветить тесное помещение.
Потянувшись к дверной щели, я ударился лбом о низкий косяк: ага! барабанный полигон через дверь-квадратик.
Выйдя из комнаты в комнате в комнату, поймал глазом солнечный зайчик. Утро шелестело листвой высокого тополя за пыльным стеклом. В сырой прохладе чирикали воробьи. У Амоса бренчала гитара; нашел, видно, на шкафу хозяйскую и решил подкрутить струны.
Куриные яйца и хлеб лежали возле пустой бутылки.
В буфете на кухне нашлась сковородка.
Пора было пить кофе.
Амос принес молоко «Манон» и гитару.
Присел деликатно на край стула, провел пальцами по струнам и пропел:
Je ne reve plus
Je ne fume plus…
Потом аккуратно пристроил инструмент к стеночке:
- У нас сегодня в посольстве студентам раздает помощь хозяйственная служба, до обеда… в виде рис. Большой мешок. Ходим, возьмем? А»?
Наше продуктовое будущее плавало в тумане. И денег оставалось - Офелии на сигареты.
Очевидно, артист дело говорит:
- Ходим.
На углу Молочного переулка краснел посольский особняк. Мы зашли в парадную дверь. Амос держался как сотрудник международной организации. Обстановка обязывала, какой уж там – басмати.
Может быть, мы пришли подписать важный протокол? – это да, но только не за пайком.
В холле, прохладном и тихом, некто, по имени Адиса предложил посидеть на диванчике. Амос с привратником поздоровался, будто вчера в футбол вместе играли.
Оказалось – друг детства, который счел своим долгом пояснить:
- У нас сегодня особенный рабочий день. Начальство, вдруг, прилетело из Абиджана. Суета немножко.
Мягкую мебель охраняли два деревянных близнеца из племени йоруба. Черные скульптуры стояли с открытыми ртами. Было понятно, что они исполняют государственный гимн, так как над диваном висел герб Кот-ди Вуара – голова слона, застрявшая между двух пальм под палящим солнцем.
Ниже грустных слоновьих глаз красовалась большая панорама столицы. Масштаб фотографии позволял разглядеть все помойки и свалки города.
Амос сказал, что надо подождать Акина.
Я спросил:
- У вас все мужские имена начинаются на А?
- Нет, посол имеет имя Паскаль.
Акин пришел через полчаса.
Он оказался крайне вежливым сотрудником.
Вероятно, помощник секретаря тренировался в учтивости, поэтому он деликатно улыбнулся и слегка поклонился двум соискателям зерна.
Нас повели в закрома по коридору.
На главной лестнице стоял важный господин со свитой из трех человек. Акин притормозил, поклонился и пожал ему руку. Так же поступили и мы.
Мешок с рисом ждал нас в задней части здания на цокольном этаже. Что бы туда попасть, следовало подняться на пятый, пройти его насквозь, спуститься на третий и там, по незаметной лесенке приземлиться на первый.
Везде нам попадались важные люди. Беспрестанно кланяясь, я устал пожимать руки.
Такое количество негров в учреждении я еще никогда не видел. Мое невежество наступало мне на пятки.
Что вообще я знаю о ЧЕРНОМ КОНТИНЕНТЕ?
РАЗРУХА, ГОЛОД, ЛИШЕНИЯ, ВОЙНА – лупила хлыстом мировая пропаганда;
БАНДИТИЗМ, ГРАБЕЖ, КАННИБАЛИЗМ, ГЕНОЦИД – шлепались градом стереотипы;
РАЗОРЕНИЕ ПРИРОДЫ, НАСИЛИЕ, БОЛЕЗНИ, ИНФЕКЦИИ – накладывало на мозг трафареты общественное мнение.
Я еще покопался в памяти: «Ах да – СОМАЛИЙСКИЕ ПИРАТЫ».
Выходило Африка – ужас, ужас, ужас.
Наконец, Акин постучал в дверь административно-хозяйственного отдела.
В маленькой комнатке приятная во всех отношениях мулаточка предложила нашему вниманию ведомость и соответствующую графу.
Амос вывел ручкой свою фамилию – АЗОВА.
Оказалось, в посольстве раздают еще и сахар.
Поэтому получилось:
RIZ (10 kgs) --- AZOVA;
SUCRE (10 kgs) --- AZOVA.
Акин учтиво спросил: «Вам такси вызвать»?
Артист сказал: «Мерси. Потом, потом».
Мы, словно заблудшие деревенские мужики, потащили мешки по переулку.
Амос поинтересовался:
- Ну? Как тебе наш Паскаль? Да? Хороший дядечка?
- Посол?
- Конечненько. Который рука тискать, посередине широкий лестничка.
- Амос, я на разных лестницах много послов видел. На широкой - аж три.
Подземный переход на Садовом оказался запружен детьми и хмельными мужами. Тех и других развозили по районам в меру отдохнувшее женское племя. Семьи разбредались снабженные сахарной ватой и воздушными шарами. Свежие отряды вечных хозяев городских водоемов шли им на замену душить зеленые легкие вальяжно, шаркая сланцами.
Славные, всехвальные и первоверховные Петр и Павел в виде церковного праздника упали на воскресенье.
Где-то далеко, под куполами, звенели колокола, а на дне перехода лежала шапка гитариста.
Худой и нелепый юноша бил по струнам, истошно надрываясь:
ПЕРЕМЕН ТРЕБУЮТ НАШИ СЕРДЦА
ПЕРЕМЕН ТРЕБУЮТ НАШИ ГЛАЗА
В моей голове мелькнуло: «Ему следует сменить репертуар. Это же не его аудитория».
Из суеты подземки всплыли двое.
Они не просто подошли.
Они подошли вызывающе близко.
Это были крепкие парни. Первый обнял Амоса и весело поздоровался:
- Здоров, эфиоп. Какая встреча. Куда несем добычу?
Мгновение мне казалось, что это старые знакомые нечаянно встретились.
Но второй, гадко ухмыльнувшись, стал трепать кудряшки Амоса обеими руками. Неожиданно его конечности оказались на шее артиста:
- Ах ты мой копченый дружочек. Попался дяде.
Я нес сахар, Амос – рис.
Дальнейшее произошло так быстро, как быстро вообще могут двигаться живые мускулистые тела. Артист вежливо освободил свою шею от назойливых рук и присел на корточки с мешком. Мне показалось, друг решил завязать шнурок, но он, не мешкая, дернул парнягу за ноги резко в бок. Его тело плашмя шлепнулось на заплеванный пол, выдохнув проклятие в толпу. Второй успел ударить Амоса кулаком в ухо, однако получил в ответ сильный удар в пах и присел рядом с товарищем. Оба взревели, как весенние берложники.
Пожилая гражданка визгнула в конце перехода.
Заплакали рядом чьи-то дети.
Гитарист перестал мучить струны.
- Нам нужна пробежечка, - скомандовал Азова. – Быстренько, быстренько.
Натыкаясь на граждан, мы еле унесли ноги.
Нам еще повезло: в вестибюле станции Парк культуры царил ажиотаж, а менты отошли по маленькому. Так что два белых мешка скатились вниз по эскалатору стремглав, как шары в десятом фрейме.
Дома, в темной прихожей, дымил огонек.
Офелия сидела на стуле возле двери в летней шляпе и курила. На этот раз пепел она стряхивала на широкие поля головного убора.
Артист обошел это препятствие и отправился в ванну смывать пот боевой импровизации. Через десять минут он вышел в розовом халате, поливая свое распухшее ухо одеколоном:
- Сейчас я тороплюсь на репетиция. Ты же знаешь? Я пою в группа Меланж песенночки. Меня ждут ребяточки.
- Амос, здорово ты его по яйцам двинул.
- Э-Х-Х-А!! Так я – черный пояс по каратэ. И – ХО, могу бокс тоже - немножечко.
- С тобой не пропадешь.
- Это да, - подтвердил артист с таким видом, будто вопросы самообороны – пустяки, и есть вещи поважнее.
Вышли вместе.
Он - к станции, с микрофоном в портфеле; я к ларьку - за сигаретами.
Приобретя пачку «Ротманса», решил прогуляться вокруг дома. Вдали шелестел осиной старый парк. На одинокой аллее присел на скамейку и выкурил сигаретку.
Немного успокоился.
Низкое солнце ласкало мусор в небольшом пруду.
Воробей клевал спичку.
На обратной дороге встретил Ширу.
Она брела задумчиво по улице, иногда спотыкаясь: девушка идет - себя не замечая. Вот так, мы весело встретились:
- Эй, Шира! Дай-ка я тебя обниму!
На шестой этаж поднялись вместе.
- Это здесь? – спросила Шира удивленно, дергая хлипкую дверь, - Чем это так пахнет?
По комнатам струился сизый дым. Сквозняк принес его из кухни. Вместе с ним, хихикая, прошелестела Офелия. Перебирая в воздухе пальчиками рук, словно фея крыльями, скрылась в своей комнате. В этот раз на голове у нее красовалась фата – старая и вся в дырках.
- Амстердам! Амстердам! Амстердам! – громко шептала «фея» и тот летел за ней, будто херувим.
Я бросился на кухню.
Плита гудела, не хуже доменной печи.
В духовке висел противень загруженный нашим басмати.
На черных зернах лежала груда золотых рыбок. Елочные игрушки почернели. Некоторые лопнули. Рис дымился - судный день для газовой горелки наступил.
- Эй, Фредерик, ты куда дел Ишу Еву, черт возьми? – спросил я веселого песика.
Песик чихал в углу и слезился.
САНСАРА
4.
Себя я могу описать так: худой, относительно высокий парень с копной волос на голове. Стричь меня некому, а парикмахеров я презираю. Иногда – редко – превозмогая неприязнь, переступаю порог какой-нибудь дешевой цирюльни. Все стригуны обладают тонкой интуицией: догадываясь о моем к ним отношении, работают над моей шевелюрой, особенно не напрягаясь. Все равно - благодарности не жди.
Рубашки я почти не ношу, предпочитая разнообразные фуфайки; штаны – обыкновенные, но не брюки. Их требуется гладить, а это невыносимое занятие.
Обувь? – разумеется кеды. Правда у меня есть еще черные ботинки американских морпехов, но они для парадного выхода. Скажем, если возникнет необходимость пойти на собеседование к работодателю, я непременно их надену. Но пока они лежат под кроватью и ждут своей судьбы.
К этому можно добавить, что я вполне жизнерадостный молодой человек, но с трудными генами. Мой отец – изрядный психопат, любитель скандалов и нервных воплей. Все на что он способен, это делегировать в будущее свои душевные муки прямо через меня. Я вежливо пропускаю их вперед - пусть разгоняют тучи грядущего. Когда-нибудь они и ко мне прибегут.
Недавно мой неформальный вид приоткрыл «дверь удачи» в одном культурном городском лофте, а именно в баре «Пионер». Я понравился барышне по имени Рината. Она имела отношение к журналистике, но не очень понятно какое. Художник Кеша, мой приятель, рекомендовал меня так: «Отличный парень. Умеет вставлять пленку в фотоаппарат».
Разглядывая меня с интересом, Рината вдруг выдала:
- Нам талантливые фотокорреспонденты нужны. Вероятно, вы и на кнопку нажимать умеете?
- Уже два года нажимаю. Это почти опыт, - отозвался я, чуть не виляя хвостом, - Мое призвание – фотограф портретист.
- А что у вас с резкостью?
- Она автоматическая.
Рината пила зеленый коктейль из бокала, в котором утонул декоративный зонтик. Продолжая тему, она пыталась извлечь его, орудуя накладными ногтями, как пинцетом:
- Наша газета называется «Новая Москва». Мы пишем о разных интересных местах. Есть задание для новичка, нам нужен вид заведения, которое когда-то было первым платным туалетом в городе. Адрес вам скажут. Это место силы, так что постарайтесь добиться выразительной картинки.
К делу я подошел ответственно: полдня потратил на поиски фотоаппарата. Наша общая знакомая - Маша Рыжая, на пару дней оторвала от щедрого сердца новенький Canon. Осталось только приехать на Белорусскую и засветить встроенной вспышкой в дверь по адресу - ПЛОЩАДЬ ТВЕРСКАЯ ЗАСТАВА ДОМ №5.
Я так и сделал.
Вспышка сработала как раз в тот момент, когда безымянная дверь открылась. В видоискателе появился сержант милиции с хлопающими глазами. Он тут же поманил меня пальцем:
- Иди-ка сюда, уважаемый! Что мы тут делаем?
- Я редакционный фотограф. У меня задание.
- У тебя задание? – пошевелил челюстью сержант и достал курево.
- Мне необходимо сфотографировать первый платный городской туалет.
Тогда страж ухмыльнулся и ткнул сигаретой в еле заметную надпись:
- Читать разучился? Увижу тебя здесь еще раз, разобью камеру, - сказал мент, прикуривая на ветру.
Оценив ситуацию, я занял выжидательную позицию за углом. Когда фуражка накурилась и покатилась в свой офис, я вылез из укрытия и засветил всю дверь вместе с шильдой, на которой было написано:
ЛИНЕЙНЫЙ ОТДЕЛ МВД РОССИИ.
На следующий день фоторедактор, разглядывая эффект красных глаз на бритой бледной физиономии и табличку с короткой надписью, спросила строго:
- Уважаемый автор, поясните мне, где здесь драматургия кадра? Где композиция, в конце концов? – она перевела взгляд на мои черные ботинки американских морпехов, - Неужели вы всерьез думаете, что я отправлю э-э-то в печать?
В помещении редакции стало чуть темнее. Сотрудники равнодушно стучали по клавиатурам.
В висках пульсировала вена.
Фатум развел руками: извини старичок.
Моя поверженная фигура поплыла к ресепшену. Сотрудник секретариата по имени Зоя участливо осведомилась.
- С вами все в порядке? Вид у вас убитый.
- От меня сегодня отвернулась удача.
- Вот как? Это нам на руку.
- Кому это нам?
- Моя подруга работает на телевидении. Она ищет героя телепередачи. Ее зовут Богдана. Им нужен относительно стройный и привлекательный молодой человек с запущенной внешностью. Сказать начистоту, вы очень подходите. Возьмете мою визитку? Я на ней напишу телефон Богданы. У них сроки поджимают.
- Спасибо, Зоя, попробую себя в качестве Героя Статиста. Может быть, это мое новое призвание. Хотя меня привлекает карьера портретиста. Вот вы, например, не хотите мне попозировать? – отозвался я убитым тоном.
Богдану я так и не увидел, хотя звонил ей пять раз. На шестой она подняла трубку и недовольным голосом спросила: «Алло! Чем могу быть полезна»?
Когда до нее дошло, что ее беспокоит Герой Статист, Богдана переложила меня на плечи некой Руслане. Та, отозвавшись на линии, командирским голосом сразу назначила свидание: «В 12.00 под колоннами ЦДХ. И не опаздывайте».
Увидев Руслану, я понял, что меня переложили ей на грудь, настолько выдающейся оказалась эта часть ее тела.
Сексуальность Теледивы не вызывала сомнений. Глаза полыхали черным огнем, а пухлые губы сочились сладким блеском. Гламур стекал вниз по леопардовой кофточке через трусы, которые читались под короткой юбкой прямо к стелькам и следкам. Стройная смуглая магнолия - в ней двигался тягучий сок настоящей стервы. Высокие шпильки могли проткнуть любого, кто усомнился бы в способностях Русланы работать на камеру. Это было понятно сразу.
Она, глазом бухгалтера, определила меня как пустяшный пункт в смете:
- Спасибо, что пришли вовремя. Если вам удобно, пройдемте в помещение. Сбор съемочной группы в буфете.
Там, в закусочной ЦДХ, мы присели за столик.
Теледива сняла с плеча дамскую сумочку из рыбьей чешуи и провела ногтем по ее брюху. Из бархатной утробы вывалился мобильный телефон и сразу стал нервно дергаться на твердой столешнице.
Минут десять она выясняла отношения с режиссером, потом, наконец, заметила меня и затараторила, выложив всю информацию одним большим куском:
- Ах, извините ради бога. Итак, вы наш Герой Статист? Ага. Э-э-э - ситуация такая. Наша передача называется «Лицо». Наш девиз: «Меняйся на ходу». Это, по замыслу, такой - типа - сериал. Сюжет выглядит так: мы, якобы случайно, на рынке живописи и графики находим бедного художника, то есть вас. Берем короткое интервью. Дальше сажаем в машину и везем в дорогой бутик, потом в салон красоты, потом разыгрываем сценку на улице. Там вас – якобы случайно - встречает ваша девушка и не узнает (девушка, конечно, наша). Я всегда буду рядом и мы бла-бла-бла - разговариваем весь день. График плотный. Финиш у фотографа. Он создает парадный портрет. На портрете вы другой человек. У вас начинается новая жизнь, открываются новые горизонты, - теледиву понесло, - Это настоящее перевоплощение, у некоторых наших героев меняется образ мыслей и подход к жизни. Вам улыбнулась фортуна, ведь мы создаем новый стиль, который действует на подсознание.
Руслана немного отдышалась и поставила точку:
- В конце тра-ра-ра, ура-ура и все – расходимся по домам.
Съемка передачи началась вовремя.
Для начала изобразили случайную встречу среди торговцев картинами. Я туда пришел (понятное дело) спихнуть пару тройку «голубых вершин» и «отвесных ущелий». Там Руслана меня встречает «случайно» и предлагает провести время вместе, от чего уже невозможно отказаться.
Мы идем к большой грязной луже, посреди которой сверкает белый лимузин. Шлепая по жиже я, Герой Статист, сажусь на заднее сиденье. Рядом мостится ведущая, стряхивая грязь со шпилек. В просторном салоне оператор хозяйничает на переднем сиденье. Второй оператор выглядывает из жигуленка, который скрипит тормозами слева и справа, кружась вокруг лимузина мухой. Иногда, объектив его бетакама въезжает в боковое окно.
Ведущая начинает складывать слова в вопросы.
Вопросы получаются детские:
- Как у тебя обстоят дела с девушками?
- Какое у тебя хобби?
- Считаешь ли ты себя настоящим художником?
- Нравится ли тебе сидеть в этом автомобиле?
- Что ты думаешь о нашей передаче?
- Хочешь ли ты разбогатеть?
- Есть ли у тебя мечта?
На последний вопрос я ответил развернуто:
- Хочу стать известным портретистом. Это не совсем мечта. Можно сказать, каждый день меня приближает к этому событию. Когда-нибудь оно станет реальностью.
- К какому событию? – не поняла Руслана.
- ДНЮ ФОТОСЪЕМКИ.
- Фотосъемки?
- Да, я должен дождаться этого дня, который размножится и станет неделей. Тогда придут все, кого я приглашу, и будет БОЛЬШАЯ ФОТОСЪЕМКА. Ведь я - фотограф портретист.
- Звучит заманчиво, - отреагировала Руслана.
- По моим представлениям там должно быть человек семьдесят - не меньше.
- Так много?
- Вот вас, к слову, я тоже приглашаю.
- Спасибо, Герой Статист, непременно вам попозирую, - захлебываясь от восторженных слов, несла в телекамеру свою харизму Руслана, - НО! НЕ БУДЕМ ЗАБЫВАТЬ – НАШ-ТО ДЕНЬ СЪЕМКИ УЖЕ НАСТУПИЛ! НЕ ТАК ЛИ, ГЕРОЙ СТАТИСТ?
ТЕРЯЯ НА ХОДУ ПРИВЫЧНЫЙ ОБЛИК, Я ОБЪЕЗЖАЛ ЭТОТ ДЕНЬ НА БЕЛОЙ КЛЕСНИЦЕ.
Предсказания Русланы начали сбываться. События двигались в строгом порядке:
12.00
ОТВЕЧАЛ НА ДЕЖУРНЫЕ ВОПРОСЫ ТЕЛЕТАМАДЫ.
13.00-14.00
СТОЯЛИ В ПРОБКЕ НА САДОВОМ КОЛЬЦЕ
14.00 – 16.00
ПОДКЛЮЧИЛИСЬ ПАРИКМАХЕРЫ. СТРИГЛИ И КРАСИЛИ В САЛОНЕ «MALINA» НА ДМИТРОВСКОЙ (МАЙКАП УДАЛСЯ).
16.00 – 17.00
ПЕРЫВ НА ОБЕД.
16.00 – 17.
ВОЗНЯ С ГАРДЕРОБОМ
В ПЕТРОВСКОМ ПАССАЖЕ (НАЗВАНИЕ БУТИКА ЗАБЫЛ).
17.00-18.30
СТОЯЛИ В ПРОБКЕ НА ТВЕРСКОЙ.
18.30-19.40
«СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА» С ЛЮБИМОЙ ДЕВУШКОЙ (ЖЕНОЙ РЕЖИССЕРА) НА ПЛОЩАДИ МАЯКОВСКОГО.
19.40 – 21.30
СТОЯНИЕ В ПРОБКЕ ПО ДОРОГЕ НА ВОЙКОВСКУЮ
21.30-00.00
ФИНИШНАЯ ФОТОСЪЕМКА В СТУДИИ ЛИПАТОВА.
00.00
У ТАМАДЫ РУСЛАНЫ СЛУЧИЛАСЬ ИСТЕРИКА СО СЛЕЗАМИ И ПРОЧИМИ ВЫДЕЛЕНИЯМИ.
Съемочная группа в полном составе принялась успокаивать теледиву.
Кое-как, уже за полночь, Руслана взяла себя в руки, поправила прическу и вытерла платком покрасневший нос.
Режиссер скомандовал: «Мотор»!
Ведущая из последних сил улыбнулась в мою сторону:
- Ну как? Как, Герой Статист, вы теперь себя чувствуете?
Ведь наша команда неплохо потрудилась? А? –
она случайно всхлипнула и виновато посмотрела на режиссера.
Режиссер не выдержал:
- Все! Финиш! Всем спасибо! Скручивайте провода.
У Липатова в гримерной комнате висело зеркало.
В нем отразился возможный список расходов:
СТРИЖКА – 120 уе
ПОКРАСКА – 90 уе
МЕЙКАП – 75 уе
РУБАШКА – 740 уе
ПИДЖАК – 1200 уе
БРЮКИ – 950 – уе
СПОКОЙНОЙ НОЧИ МАЛЫШИ
5.
Убедившись, что мы с Амосом по своей натуре тихие миряне, Иша Ева перестала нас опасаться. Она надолго стала занимать ванную комнату, пела там по часу кришнаитские песни и громко ругала Офелию каждый раз, когда та прикуривала очередную сигаретку. Эти крики быстро переходили в напряженную дискуссию и заканчивались рукоприкладством.
Существование Офелии и Евы было подчинено особому ритму. Он был основан на препарате «Клоназепам» и учреждении ГБУЗ ПБК №1 ДЗМ. За громоздкой аббревиатурой скрывался приют для умалишенных.
ГБУЗ это первая – условная - стадия.
С нее начинается весна Офелии.
Когда ее отпускают домой на побывку в компании целой кучи упаковок Клоназепама, девушка напоминает цветущую розу. В этот период психика нормализована, химические процессы текут хрустальным ручьем, готовым застыть в блеске своего благополучия. Мысли связаны и логичны. Офелия производит впечатление нормального человека.
Но через несколько недель рука девушки снова тянется к сигарете. Она перестает пить таблетки. Начинается период легкого помешательства, которое стремительно усугубляется и становится вконец невыносимым через два-три дня. В это время ее лучше не замечать и держаться от нее подальше.
Иша Ева вносит свою лепту в очередной крах головного мозга дочери так: она прячет от нее сигареты. Дальнейшее помутнение рассудка девушки напрямую связано с отсутствием курева. Лишить Офелию сигарет - все равно, что выбить все подпорки и костыли ее шаткой психики. Иша Ева этого не понимает, поэтому, когда лицо и глаза Офелии чернеют, она получает твердым и худым девичьим кулаком в плоскую грудь, а ребром ладони по шее.
Эта – конечная стадия – случилась строго па расписанию в обеденное время.
Иша Ева уединилась в ванной комнате с пустым ведром. Там она разделась и залезла в чугунное чистилище.
Через минуту Харе Кришна гулял по всей квартире.
Минут сорок его голос ломился в комнату моей Пыльной тишины, но застрял на пороге. Когда он смолк, за дверью уборной, случился короткий водопад – холодная жидкость омыла старые чресла. В эту самую минуту Офелия принялась со злостью лупить по двери ванной комнаты ногами и руками так, будто это не деревянная доска, а мамаша собственной персоной.
- Отдай сигареты, старая падла!!! - орала девушка, бросая свои прокуренные зубы на пыльную вуаль.
Иша Ева намотала на себя, словно бинт старое сари и открыла дверь:
- Никаких сигарет ты не получишь, - сказала она твердо и язвительно после чего опять получила сразу три удара по чистым бокам и один в подбородок.
Голова Офелии, после антитабачных потрясений начинает напоминать склянку, в которой застыл свинец. Она уходит в себя – в тот самый черный зал с раздвижными стенками. Градус безумия поднимается. Офелия становится опасной. Тогда побитая Иша Ева набирает заветный номер и в квартиру прибывают вежливые санитары. Для меня это самое долгожданное событие: в квартире воцаряется тишина и покой – Офелию увозят в ГБУЗ ПБК №1 ДЗМ.
Дни бегут, спотыкаясь сами о себя.
И Шира, и Амос - всегда чем-то заняты. Если артист не бренчит на гитаре, значит, поет где-то в клубе. Где ходит Шира – я не знаю. Вид у нее всегда деловой. Вечерами, с прилипшей к уху телефонной трубкой, она варит на кухне кашу из кукурузной крупы. В трубке часто ухает голос Буртина. Это тянется бесконечно. Если каша не пригорает, Шира кладет в нее брынзу и нам удается заморить вечернего червячка.
Тяжкое безденежье надвигалось на меня как черная тень Левиафана. Уже почти месяц я откровенно бездельничал. Это плохо сказывалось на психике.
Городское пространство следило за мной исподтишка. Тысячеокая голова вела меня по миллиону улиц в никуда. Но мне было невдомек, что мегаполис уже протянул мне свою ладонь с нужной линией посередине.
Сладкий голос татарина Файзулина звучал в трубке не слишком внятно. Он откровенно жевал слова, так что его речь мной воспринималась как арбузное крошево. Я склеивал в голове помятые фразы, будто разорванную бумажку. Не сразу, но до меня дошло, что Файзулин – потенциальный работодатель.
При встрече, он первым делом у меня спросил:
- Помнишь детскую передачу «Спокойной ночи малыши»?
- Помню.
- Так вот, надо нарисовать для нее новую декорацию. Даже две. Возьмешься?
Поскольку фотокорреспондента из меня не вышло, я резонно решил: что-что, а рисовать то я умею.
Эрик Файзулин начинающий актер.
Иногда подрабатывает в небольших эпизодах (не очень понятно как ему удается заполучать роли с такой дикцией). Он тоже был Героем Статистом в сериале «Лицо», где из него вылепили настоящего халифа, а так же снабдили сведением, что я по профессии - художник.
На днях его назначили режиссером передачи «Спокойной ночи малыши». Для нее требовались новые декорации. Художник нарисовал эскизы: домики, птички, облака, березки. Стали искать бригаду декораторов. Это были друзья художника. Им захотелось слишком много денег. Поэтому Эрик смотрел теперь на меня как на того парня, который его спасет.
И я Эрика спас.
Человеку, у которого стали расползаться последние штаны, пришлось принять мужественное решение в сложных обстоятельствах. Поглядывая на потолок, я определил стоимость:
- Пятьсот монет. Плюс – накладные расходы.
Я, конечно, продешевил и ошибся в оценке рабочих объемов, но последний месяц лета диктовал свои – суровые условия.
- Срок - две недели. Не подкачай, - сказал хитрый татарин.
Я переехал на киностудию в роскошный павильон вместе с зубной щеткой. Лишенное лепнины и мебели, помещение напоминало королевскую спальню, а я - одинокого карлика, которому выдали ключи от дверей, через которые можно было запросто провести слона, вывести на лоджию и немножко с ним повальсировать.
Да – такая просторная была галерея.
Но слона в наличие не было, а были четыре шестиметровых стенда, из которых следовало смастерить два жилых угла и расписать широкими флейцами строго по эскизу.
Рисунки принес утром следующего дня низкорослый бородач. Вид у него был не слишком опрятный. Это был старый холостяк - бобыль на втором десятке.
В руках он держал две бумажки: на одной резвились птички, росли березки и плыли в розовую даль белые облака; на второй стоял дубовый, судя по косым коричневым штрихам, книжный шкаф и два мохнатых фикуса – для Хрюши, Фили и Степашки.
Бородач слушал в наушниках музыку и жевал апельсиновый Орбит. Это выглядело более чем странно, учитывая его возраст. А на вид ему было – годков под шестьдесят. Его звали Константин Наумкин – лучший друг вечерних зверей. Долгие годы он снабжал троицу оригинальной жилой обстановкой, меняя форму облаков и сорта фикусов. Жизнь Наумкина уже прошла, поэтому вид он имел спокойный и равнодушный, а плеер и жевательная резинка этому способствовали.
- Эскизы утверждены, отчего имеют на обратной стороне печати. Смотри, не потеряй, - предупредил меня шеф, пожевывая / поплевывая губами Орбит.
Он бросил взгляд на большую груду портьерной ткани в углу, потом на свои часы.
Часы ему понравились больше.
Главный художник застыл перед циферблатом, как стоп кадр:
- Ого, пора бежать, - разомкнуло скоро шефа и он, на самом деле - убежал.
Через пять дней упорной «творческой деятельности» до меня дошло, в чем заключается разница между одним человеком и бригадой. Часы сыпались, будто выстроенные в ряд костяшки домино, а дело двигалось предательски медленно. Спал я по три часа, падая за полночь на скомканную портьеру. Мне снилось, что самая большая ее складка – это морская волна. Волна накатывала, стараясь меня опрокинуть.
Но я держался на плаву. Уже вторую неделю.
Время шло. Напряжение росло.
Краска не ложилась ровно.
Березы не хотели зеленеть.
За двое суток до срока пришел Наумкин и, вдруг, заявил, что небо на полотне не того оттенка. Он мстил мне как штрейкбрехеру. Это было очевидно. Ведь я подвинул его ребятишек своим могучим плечом.
Накануне сдачи декорации Наумкин пришел рано утром и сразу стал действовать мне на нервы. Весь день этот гадкий старикашка слонялся по киностудии размазывая кляузу. Пришли даже люди из офиса во главе с Файзулиным и стали на меня вопросительно смотреть снизу вверх. Я красил небо валиком на стремянке и защищался, как мог:
- Зря вы на меня так смотрите. Цвет что надо. А у автора эскизов нарушено цветовое восприятие. Это же очевидно. Его надо отправить к окулисту.
Но мне не удалось так просто успокоить публику. В самом начале первого съемочного дня рабочий коллектив был не в духе. Все с ужасом ждали, что недостаточно бирюзовое небо обидится на эскиз и убежит по темному коридору вместе с Наумкиным.
Ночью ко мне явился огненный Хрюша.
Обдавая жаром лоб и щеки, пылающий поросенок изрек пророчество: «Кинут они тебя на бабки, парниша».
Поэтому на следующий день, в разгар рабочего дня я пришел в бухгалтерию с валиком и краской.
Финансового директора где-то носило.
Такие люди не сидят на месте.
Пришлось оставить час на пороге.
Наконец, когда она появилась, я начал примирительно:
- Мне нужны мои деньги за проделанную работу, Инесса Владимировна.
- О нет, нет, молодой человек, деньги будут только на следующей неделе. И то - вряд ли.
- Вы знаете, что это такое? – показал я ключ от павильона, который, предусмотрительно не стал сдавать охране.
- Чего вы добиваетесь?
- Хочу получить от вас сумму в размере 500 долларов США.
- Денег нет. Я же вам сказала.
- Тогда, Инесса Владимировна, я пойду закрашивать среду обитания Степашки, Хрюши и Фили. Подумайте. Вам еще год снимать эти передачки.
С этими словами я отправился в павильон.
В этот час решалась моя дальнейшая судьба.
Неопределенность повисла в моем пустом желудке. Но ворота в Изумрудный город вдруг открылись, и я увидел хитрого татарина Эрика с белым флагом наперевес:
- Ну, ты даешь, дружище! – и предсказуемо выдал, - Самый умный что ли?
- Отдайте мне мои деньги, - взмахнул я угрожающе валиком и сверкнул, как мог, глазами.
ОПРЕДЕЛЕННАЯ ФОРМА СОБЫТИЯ
6.
Двух недельная болезнь отступила.
Напрягшись к сроку, тело - стекло, осело, расползлось. Потрепанный враждебным, как оказалось, коллективом, с потравой в духе, поволокся домой, сжимая баксы в злом кулаке.
Все четыре остановки меня качали - вагон трамвая и слова, брошенные мне вслед Наумкиным: «Научись сначала рисовать, воробей, а потом вякай».
Сутки резали вечер на куски.
Деньги мне дали такими бумажками: 10 + 10 + 5 + 50 + 100 + 20 + 5 + 100 + 100 + 100 $.
Десять баксов разменял на ВДНХ.
Нашел бар.
Там и растворил натугу дня - в павильоне Армения.
Иша Ева когда-то работала учительницей в младших классах. Я чуть не наступил на ее бледное и жесткое лицо в венке из шаловливых школьников, когда нашел ее старое фото на кухонном полу под стулом, куда ее забросила шустрый домосед - дочка.
Было время Ева жила где-то там, на московских холмах, в неведомом районе, с мужем и детьми.
У нее было все: работа, квартира, семья.
Эта хрупкая советская базовая ячейка несла, уже в самом своем рождении семена неминуемой гибели.
Об их жизни ничего неизвестно.
Очевидно одно – муж умер, а у Ишы Евы как-то особенно повредился рассудок. Медленно, но верно она пришла к полному социальному отчуждению. В ней поселилось нечто, что немедленно отвращало от нее любого, кто ступал на это ядовитое поле.
Жидкий ядохимикат. Она из него состояла настолько, насколько хороший человек состоит из воды. Я всегда, вступая с ней в контакт, стремился смотреть вдаль, поверх ее седой макушки, и при первой возможности - уйти исчезнуть испариться.
Этот гибельный магнетизм нутряного тотального отрицания любых социальных контактов бежал к тебе бушующим потоком. Такой норов граничит с безумием, сложен из страха и удерживается в границах относительного благоразумия сложно сплетенным канатом риторики училки. Она – исчезающий образец тех пучеглазых дам, бьющих сирот в приютах наотмашь по бритому затылку короткой линейкой.
Мысль ее катается злым шариком в глухих и темных коридорах мертвых жизненных схем и старых воспитательных планов. Там пребывает Иша Ева, придерживая за поводок табачное облако, внутри которого сверкает и громыхает Офелия.
Если и была у Иши родня, то наверняка первое что она сделала, это забрала обманным путем квартиру себе, а ее с дочкой сбагрила в случайную коммуналку.
Такие трагические события сломали Ишин мозг навсегда. Его заменили схемой – своеобразным распорядком дня.
Дама с собачкой докручивала колесо своей истории, наступая всего на восемь ступенек:
ЧИННЫЙ ОБХОД ВСЕХ ОКРЕСНЫХ ПОМОЕК С ФРЕДЕРИКОМ НА ПОВОДКЕ
СОРТИРОВКА СОБРАННОГО ХЛАМА В ОБЩЕМ КОРИДОРЕ КВАРТИРЫ
ПОСИДЕЛКИ НА СКАМЕЙКЕ ВО ДВОРЕ
МОЛИТВЫ, ОМОВЕНИЯ, ПЕНИЕ И ШЕПТАНИЯ В ВАННОЙ КОМНАТЕ
СТРАННАЯ ВОЗНЯ НА КУХНЕ
ПОСЕЩЕНИЕ СОБЕСА
ПОХОД В ГБУЗ ПБК №1 ДЗМ (ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ)
ВИЗИТ НА ПОЧТУ ЗА ПЕНСИЕЙ ДОЧКИ
Еву и Офелию никто никогда не беспокоил – ни по телефону, ни звонком в дверь.
На карте жизни зияла дыра там, где раньше значилась фамилия Иша. Тонкую пуповину – пенсию по инвалидности – смерть еще не успела перегрызть. Они жили просто так: по прихоти геометрической фигуры круг. Вальсируя в реальности иссохшего мозга.
Соседка копалась в помойке, когда я проследовал мимо в наш квадратный двор, покачиваясь и задевая бордюрный камень.
Шира, по обыкновению, бродила где-то по своим делам.
Амос спал в своей комнате.
Я постелил матрас на балконе и тоже уснул.
Под крышей, с голубями.
Мне приснилась гостиница Чертановская.
Стройку давно забросили и она, сырой глыбой нависла над Балаклавским проспектом под сумрачным небом.
Внизу вдоль бетонного забора парковочной зоны прогуливался Буртин. На талом снегу были видны его следы. Шура, пролез через нишу в темную дырку и оказался в коридоре. Коридор строители завалили мусором. Но Буртина это не смутило. Он нашел нужную дверь и лестницу наверх. За сороковым пролетом показалось пространство чердака. Верхотура оказалась населена знакомой публикой. Подруги Ширы и Буртина весело проводили время с моими новыми знакомыми. Я узнал Полину, Долю, Асю, Гаяну, Зару, Ирину, Монику, Софию, Элю, Фриду, Тамару, Клару, Малику, Тору, Диану, Алию, Мирру, Римму, Сабину, Даяну, Тину, Урсулу, Азу и Милену.