Последний рисунок

               
Перестройка закончилась развалом страны. А как только союзные республики получили самостоятельность, в них начались гонения русского населения. С каждым днем жизнь для них становилась там все труднее. И наступил такой момент, когда люди побежали. Кто-то ехал к родственникам в Россию, а кто-то в никуда, возвращаясь на историческую родину. Таня с мамой жили в одном из городов Средней Азии. Были замечательные соседи и друзья разных национальностей. Совместные праздники, когда на столах стояли кушанья и азиатские, и русские, и еврейские, и даже греческие. Русские пели таджикские песни, а таджики – русские. И вот эта радостная, счастливая жизнь врезалась в память Тани навсегда. Юность имеет одно замечательное свойство – она всегда прекрасна, несмотря на трудности. Становясь взрослее, мы бережно храним эти светлые воспоминания и о каких-то событиях, и о дорогих сердцу вещицах. У Тани, например, была вешалка-стойка на колесиках. Она вешала на нее школьную форму. Потом никогда такой не было. А еще – толстая папка с рисунками. Вернее, эта папка была у мамы, потому что Таня не придавала никакого значения своим рисункам. Что-то щелкало в голове, она машинально брала карандаш, первый попавшийся лист бумаги и рисовала. Она никогда заранее не знала, что будет на листе: цветок, портрет, пейзаж… Однажды вдруг нарисовала мадонну с младенцем. А был еще Иисус.  Таня не выдумывала сюжеты – они сами собой появлялись. То цветные: красками или карандашами, то черно-белые. Простым карандашом ей все-таки нравилось рисовать больше. Но в художку она категорически отказалась ходить: «Там надо рисовать то, что скажут. А у меня так не получается». Мама собирала все, что разбрасывала Таня: листочки, клочочки, форматные листы, рисунки, эскизы, наброски, складывая в заветную папку. И надеялась, надеялась, надеялась… На то, что когда-нибудь дочь всерьез займется рисованием. Но случилось то, что случилось.
Когда стало совсем невмоготу жить среди агрессивно настроенных коренных жителей, мама решилась отправить Таню в Россию. К ней, квалифицированной медсестре, в городе относились пока с уважением. За себя мама не боялась. А вот за дочь переживала очень. И отпустила, фактически, спасая жизнь своему ребенку, буквально втолкнув, в последний московский поезд. А сама осталась сторожить свой обжитой угол от разграбления. Таня уехала. Куда? К кому? Да никуда и ни к кому.
 Поезд приехал в Москву ранним утром. Девушка вышла на перрон и сразу замерзла. После азиатских сорока градусов местные восемнадцать показались ей стужей. Легкий сарафанчик совсем не грел, а в сумке такая же одежда. Вот с такого холодного приема и начались ее мытарства. Таня была рада, что приехала ранним утром. Впереди целый день. А значит, она успеет подыскать и работу, и жилье. Но столица, похоже, совсем не радовалась Таниному приезду. Она встретила не только прохладно, но с полным равнодушием. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю ничего Таня не нашла. Ночевала на вокзале. Крыша-то над головой вроде была, а вот спать там девушка могла только урывками. Деньги, выделенные мамой на первое время, почти закончились – цены-то в Москве ой-ой-ой какие! Но продолжая надеяться, каждое утро упрямо шла вперед. Дороги назад у нее просто не было.
Ей постоянно хотелось есть. Решив, что на рынке можно что-то купить подешевле, да и торговаться она умела, Таня туда и отправилась. Правду, видно, говорят, что нужно оказаться в нужное время в нужном месте. Нет, работу она и здесь не нашла. Но, разговорившись с торговкой, узнала, где есть не просто работа, а еще и с жильем. Но не в Москве, и даже не в городе, а в какой-то деревне. А ей уже было все равно: хоть на луне. Тетка бойко предлагавшая домашние яблочки, взглянув на Таню, протянула ей парочку:
- На, поешь.
- Спасибо, - у девушки защипало в горле.
А тетка, рассматривая ее, продолжила:
- Что, девонька, туго тебе?
Таня, уставшая до предела, истосковавшаяся по маминой заботе, вдруг взяла и рассказала незнакомой женщине все. Та слушала внимательно и рассматривала ее с интересом. А потом вздохнула:
- Ох, рыба моя, с твоей-то красотой приберут тебя в притон.
- В какой притон? – захлопала девушка огромными ресницами.
- В такой, - опять вздохнула тетка, - где проститутками работают.
- Я не хочу! – Таня даже попятилась.
- Да вижу я. Хоть и красавица, а вроде скромная, воспитанная, - отсчитав сдачу покупателю, снова заговорила, -  работу тебе надо.
- Надо, - вздохнула Таня так тяжело, будто на груди у нее лежала бетонная плита.
- В деревню поедешь?
- В какую деревню? – опешила Таня.
- Да у меня сестра в деревне живет. Говорила, что учителей у них в школе не хватает. Там и жить есть где.
И Таня поехала в деревню. Комнату ей выделили прямо в школе. А с первого сентября она стала давать уроки рисования и труда. Наконец-то полетели к маме радостные, полные оптимизма письма. Народ в деревне жил доброжелательный, а Таня от природы была легкая в общении. Очень быстро перезнакомилась со всеми и подружилась. Парни местные на нее заглядывались, но подойти не решались – уж,  больно красивая. Одни глаза чего стоят. Огромные, светло-карие в пушистых длиннющих ресницах. И взгляд – внимательный, глубокий, достающий до дна души.
Подошли первые каникулы, когда к Татьяне подошла школьная уборщица и попросила помочь ей:
- Таня, у тебя же сейчас работы не много? Ты мне не поможешь ремонт в комнате сделать? Там потолок покрасить и обои поклеить только. Я заплачу.
- Конечно помогу, тетя Нина. Когда приходить?
Тетя Нина долго придумывала этот ремонт. Уж очень ей хотелось, чтоб ее сын Сашка женился на этой учителке. А тот, мало того, что стеснительный, так еще и домосед. А невесты-то по домам не ходят в поисках женихов. Вот тетя Нина и решила сама привести ему невесту. Только Сашка сразу заартачился:
- Мам, ну, придет она и чо? Я ей с порога так и ляпну: «Выходи за меня»?
- Ты главное, не прячься от нее, а там, как Бог даст, - успокоила его мать.
Дня два от напряжения, аж, воздух искрился. А потом Таня вдруг придумала, сделать потолок не обычный а… Но объясняя тете Нине свою задумку вдруг осеклась:
- Нет, тетя Нина, не получится. Я одна с этим не справлюсь. Здесь нужны мужские руки.
- Так, а Сашка на что? Ты ему только объясни чего надо, а уж он сделает. Руки-то у него работящие.
С этого дня исчезла Сашкина неловкость. Он общался с Таней спокойно и легко. Совместная работа объединила их настолько, что он перестал стесняться смотреть на нее. А однажды, ближе к концу ремонта, их взгляды встретились и… Тетя Нина изо всех сил старалась ускорить события. Надо сказать, не безуспешно. К Новому году на свадьбе отплясывала вся деревня. Мама невесты тоже приехала. Она привезла с собой некоторые дорогие для дочки вещицы, которые та не смогла забрать с собой сразу. И ту самую папку с рисунками тоже привезла. Отдавая ее Тане, спросила:
- Рисовать-то не бросила?
- Нет, мам, все так же рисую.
- А куда складываешь?
- На работе в столе лежат.
- Дочка, принеси! Так хочется взглянуть.
Рассматривали Танины рисунки все вместе: и мама с дочкой, и свекор со свекровью, и, конечно, муж. Новая семья Тани была поражена. Они знали, что она рисует – все же ИЗО в школе преподает. Но чтоб так замечательно! Повосторгались,  похвалили и забыли. Для них более важным было:  порядок в доме, вкусный обед, ухоженные огород и скотина. И, конечно, достаток. А не какие-то рисунки.
После отъезда мамы, Таня эту папку доставала очень редко. Только когда накопится на столе новая стопка. Достанет, сложит все аккуратно и снова задвинет в дальний ящик. Мама далеко, следить теперь за этим некому, а Таня обещала, что все сохранит. И хранила.
Наступила осень. Все деревья были, словно золотом усыпаны. В один из солнечных дней, догорающего бабьего лета, Таня, возвращаясь из школы, сорвала ветку рдеющей рябины – уж больно хороша. Подошла к калитке и присела, чтобы собрать немного ярких, резных листьев клена. Она уже представляла, какой изумительный получится букет, как вдруг нечаянно подняла глаза, да так и замерла. Красавец клен, под которым она сидела, облетел не полностью. Сквозь его ярко-оранжевую листву была видна старая яблоня. Даже не яблоня, а огромное темно-бордовое яблоко. Таня боялась моргать: вдруг пропадет виденье. Она поднялась и побежала в дом. Надо быстрее сделать хотя бы набросок, чтобы не забылось. Скинула туфли и прямо в плаще влетела в их с Сашей спальню. Вытащила чистый лист, уселась в кресло возле окна и начала рисовать. Только-только стал проявляться просвет в листьях клена, как ее, что-то насторожило. Инстинктивно она повела головой. Вроде все в порядке. Продолжила растушевывать листочек. Нет, все же, что-то не так. Опять повернула голову. Ящик стола открыт. Ну, и что? Забыли закрыть. Но какая-то смутная тревога мешала ей, отвлекала. Таня встала, подошла к столу… на месте не было папки с рисунками. Прошла на кухню, где свекровь что-то помешивала в кастрюле и спросила:
- Мама, вы не знаете куда делась папка с моими рисунками?
- Так Сашка ее взял.
- А где он?
- Баню пошел топить. А чо стряслось-то, Тань?
Таня, не ответив, рванула к бане. Влетев туда, она остолбенела. Сашка засовывал в печку последние листики с ее рисунками.
- Что ты делаешь? – крикнула Таня.
Выхватила у него из рук папку – пустая. А Сашка, поднял на нее удивленные глаза:
- Ты чо орешь-то?
Не дождавшись ответа от жены, объяснил:
- Печку топлю. Париться сегодня будем.
- Моими рисунками?
- Так их уже вон сколько. Еще нарисуешь.
Таня вышла из бани. Мимо свекрови прошла молча, даже не увидев ее, не услышав, что та о чем-то спрашивает. Всю ночь она пролежала глядя в потолок. Утром ее увезла скорая. Таня и сама еще не знала, что беременна, а ребеночек уже погиб. После выписки из больницы, она не вернулась ни к Сашке, ни в школу, ни в эту деревню. Из той жизни, она забрала лишь последний незаконченный набросок. Больше она никогда не рисовала.