В начале марта холода отступили, но оттепелей еще не предвиделось. Самое время для зимней рыбалки. Вот только лед на водоёмах такой толстый наморозило, что на рыбацкий бур надо удлинители ставить, чтобы до воды добраться.
В среде людей военных полно любителей подледного лова. Это как отдушина от тяжелых, а, порой, и опасных служебных дел. Поэтому начальство поощряло такое увлечение офицеров и вольнонаемных сотрудников: выделялись автобусы для проезда к водоемам, устраивались соревнования с призами.
К служебному автобусу добирались с последним поездом метро. Перед отъездом за закрытыми уже дверями, в теплом салоне шел предметный разговор о том, куда ехать. Атмосфера заполнилась дымом папирос и громкой агитацией.
- На Можайское водохранилище надо ехать! Там в прошлые выходные судак шел, - настаивал средних лет мужчина, открывая крышечку полулитровки.
- Да, ты что, Михалыч! Лучше в Завидово! Там лещ, во какой, - бия себя под левый локоть ладонью правой руки, перебивал другой паренек лет тридцати, Володька из вольнонаемных. В конце этого жеста он подставил раскладной пластмассовый стакан к горлышку открытой Михалычем бутылки.
- А, может, на Нерль махнем, - открывая большущий термос с горячим чаем, предложил Петр Григорьевич, мужик лет пятидесяти, - мне говорили, там тоже лещ пошел, в случае чего и Сабля рядышком, можно плотвичкой подразжиться.
Петр Григорьевич прослужил больше двадцати лет. Его начальник, генерал, был человеком демократичным. Иногда после работы он приглашал своего подчиненного на ужин. За столом, Михаил Алексеевич, наполняя рюмки водкой, назидательно говорил:
- Её, Петька, не закусишь!
Петр Григорьевич это усвоил еще смолоду, в пьянстве замечен не был, лишнего не говорил, потому и дослужился до майора.
В ожидании решения он налил в крышечку термоса сладкого чая с лимоном и потихонечку, чтобы не обжечься, отхлебывал. Выпив, налил чая сыну, четырнадцатилетнему парню ростом почти с отца. Тем временем, разгоряченные алкоголем рыбаки, уничтожая бутерброды, проявляли чудеса щедрости:
- Петр Григорьевич! Держи стакан! Давай за хорошую рыбалку! Черт с тобой! Поехали на Нерль!
Он взял стакан, поднял, в знак поддержки тоста, поднес к губам. Потом, когда к нему уже потеряли интерес, слил водку в свой термос, понимая, что это его действие вряд ли будет не замечено – народ весь из службы Военной разведки. Автобус тронулся. Всю дорогу курили, не переставая, о чем-то разговаривали, многие засыпали ненадолго, просыпались, опять брались за выпивку: оттягивались от служебных будней. Петр Григорьевич успел слить в термос еще несколько доз предложенной ему водки. Прошептал сыну: «перед рыбалкой зимой пить нельзя. Заснешь на льду и замерзнешь». Все это знали, но сегодня расслабились – март месяц начался, четвертое число. Солнышко к полудню наверняка хорошо пригревать будет!
Ходьба по льду с рыбацкими принадлежностями дело тяжелое. У Димки за плечами – охотничий брезентовый рюкзак со средним чемоданом внутри. Встретили восход красного солнышка, просвечивающего прозрачную белую дымку. К полудню Петр Григорьевич нашел неплохое местечко посередине реки. Дергали потихоньку плотвичек и разбрасывали их метра на два в разные стороны, чтобы товарищи по рыбалке не просверлили лунки слишком близко от них. Однако рыбаки так разбрелись по акватории, что в поле зрения каждого было не больше пяти человек и те на расстоянии метров двести, не меньше. Через пару часов Димке надоело сидеть на одном месте, да и подмерз маленько. Отец сразу все понял:
- Сходи поближе к устью, - сказал он сыну, надеясь, что при ходьбе и сверлении лунок Димка согреется, - может, еще местечко найдешь!
Димка взял бур, рюкзак с чемоданом, чтобы согреться, шел быстро и долго в сторону слияния Сабли и Нерли. В самом устье, недалеко от берега начал работать буром. Легко сказать: «найдешь!» Для этого и руками и ногами изрядно поработать требуется. То в дно упрешься, то вода грязная на лед выходит. Больше пяти лунок проделал Димка, пока решил остановиться. Но, ничего, говорят, что через лунки в воду кислород поступает, чтобы рыбе было чем дышать.
Димка сел на чемодан. Размотал леску с маленькой мормышкой (это крючок такой в грузило впаянный), насадил мотыля и стал опускать в воду. На такую снасть можно или плотвичек или ершей ловить. Но мормышка почему-то опускалась не больше, чем на полметра. Димка удивился, взял металлический багор, надставил его специальными удлинителями и опустил в лунку. Что-то мягкое мешало багру дойти до дна. Димка пропихнул его с силой, а потом поднял вверх. На крюке трепыхался средних размеров лещ. Димка обрадовался, снял его, бросил на лед и опять просунул багор в лунку. Результат тот же: еще один лещ. У Димки появился азарт. Каждые полминуты он добывал по лещу. Он разбрасывал их вокруг лунки, не очень понимая, откуда такое счастье привалило. Каждая рыбина сначала жадно шевелила жабрами и дергала хвостом, а потом затихала и замерзала. Димкины действия похожи были скорее на работу, чем на рыбалку – он просто вынимал большущих лещей, как будто они в лунке сидели и ждали, когда их вытащат.
Часам к четырем Петр Григорьевич пришел поделиться своими успехами: килограммов пять плотвы наловил. Через час надо быть у автобуса, а до него еще идти не меньше получаса. Димка начал беспокоиться, как столько рыбы унести можно. Закончить бы, но она прямо из лунки чуть сама не вылезает. Отец предположил, что воздуха рыбе не хватает, вот она в лунку и лезет – отдушину ищет. Такая уж доля рыбья: вместо глотка кислорода - крюк рыболова. Хватило благоразумия прекратить это приятное безобразие. Отец велел Димке рыбу в рюкзак складывать, а сам отправился чемодан плотвой набивать, прихватив с собой парочку лещей.
Набитый мороженой рыбой рюкзак едва удалось закрыть и закинуть за спину. Идти тяжело: ноша килограммов тридцать. Отец с сыном пришли к автобусу первыми, забросили добычу к задним сидениям, достали еду. Чай Димке показался очень вкусным: разбавленный алкоголем, он напоминал горячий вишневый напиток, который продавали на Красной площади во время парадов. Бутерброды с сыром, которыми потчевал его отец, вообще казались вершиной кулинарного искусства.
Начали подходить рыболовы. Проспавший целый день под мартовским солнышком Михалыч, не успев еще протереть глаза, недовольно ворчал:
- Говорил, на Можайское надо ехать! Нет, давай на Нерль, давай на Нерль…
- А что, плохо? Мало наловил? – Петр Григорьевич загадочно улыбался, - так надо не спать, а искать, как хлеб ищут!
- Вот, за целый день пара сопливых ершей и десяток плотвичек - Михалыч показал свой прозрачный мешочек, придумывая правдоподобные оправдания своему незавидному улову, - а уж лунок десятка два просверлил, километров десять оттопал.
В это время рыболовы начали заходить в автобус, хвастать добычей. Володька, не рассчитавший количества выпитого, проспал в автобусе, закутавшись в тулуп. Уже под вечер просверлил лунку у берега и вытащил несколько плотвичек. Как оправдание перед домашними сойдет:
- Главное, на воздухе целый день! – Улыбаясь, провозгласил он.
Лица у всех были красными. Мороз и Солнце буквально пропитали рыболовов неповторимым ароматом, сравнимым, разве что с запахом тающих сосулек. Алкоголь уже успел выветриться.
- А ты чего не похвастаешь? – настаивал председатель спортивной рыболовной секции, подполковник, одетый в новенькую белую армейскую шубу, - предъявляй улов, Петро!
- Да, поймали с сыном маленько, на уху да на жарёжку хватит.
Петр Григорьевич открыл чемодан. Из него вывалилось парочка лещей, все увидели, что чемодан заполнен рыбой. Некоторые мужики присвистнули, некоторые загрустили.
- Если сегодня соревнования были, первое место занял бы!
Петр Григорьевич не стал рассказывать про рюкзак с лещами: и так удивил. Минут через десять после отъезда Володьку, измученного трезвостью, вдруг осенило:
- Григорич! У тебя там чаек в термосе остался?
Тот открыл свой двухлитровый термос, налил из него чая в крышечку – это грамм сто пятьдесят - протянул Володьке. Запах паров алкоголя и лимона наполнил салон. Володька отпил и произнес, улыбаясь, кивая головой:
- Хорош у тебя чаек!
После Володьки за фирменным чаем потянулись другие. Кому-то не хватило. Не без этого!
Но разговор опять стал оживленным, и дорога показалась не долгой.
Три дня, не покладая рук, женская половина семьи Петра Григорьевича трудилась над уловом мужиков-добытчиков. Димка наблюдал за работой женщин: чистить речную рыбу дело не из легких. Мать, поймав сочувственный взгляд сына, тихонько запричитала:
- Такая наша доля женская, отдыхать некогда, на том свете, видать, отдохну.
Была рыба в томате, рыба в масле и под маринадом, заливное – без него никак. К празднику уху сварили и лещей поджарили.
Тут женщинам отдохновение настало – вечер Женского Дня. Четыре хозяйки четырех комнат коммунальной квартиры вышли к столу после всех, разодетые, накрашенные, напудренные – красивые! Мужики и мальчики на стол накрывали, тюльпаны, веточки мимозы в вазы ставили, использованную посуду на кухню относили.
За длинным столом и места, и угощения на всех хватило! После первых двух рюмок и тостов во здравие женщин, праздничные разговоры прервал длинный до-мажорный аккорд с басом – это Петр Григорьевич взял аккордеон. Следом в его исполнении зазвучали первые слова застольной песни:
«Когда б имел златые горы
И реки, полные вина…»
Дружный хор мужских и женских голосов подхватил:
«Все отдал бы за ласки-взоры,
Чтоб ты владела мной одна».
Петр Григорьевич успевал во время пения озорно улыбаться, ловя на себе ласковый взгляд жены, верной его подруги на всю жизнь…