Испуганная Аленка влетела на кухню, забралась к папе на колени, и прошептала:
- Что там?
- Гроза, дочка, - погладив девочку по голове, папа обнял ее, - не бойся, я же рядом.
- Угу, - прижимаясь сильнее, Аленка заметила, - а если ты будешь на работе?
- А ты тогда к бабе Нюре беги. Она всегда дома.
Продолжая гладить дочку по голове, папа улыбнулся:
- А хочешь, расскажу тебе, как я грозы бояться перестал?
Глаза Аленки от удивления стали как пятикопеечные монеты. Только те были коричнево-медные, а у нее серые-пресерые. Похлопав ресничками, спросила:
- Ты, что, тоже боялся?
- Конечно, - засмеялся папа, - когда был, как ты – маленький.
- А ты разве не всегда был папой?
- Нет. И я был когда-то мальчиком.
Аленка, недоверчиво разглядывая папу, согласилась:
- Расскажи.
Папа чуть помолчал, решая с чего начать. Вздохнул, и незаметно для себя, переходя на тот говор, который был присущ местности, где он вырос, сильно окая и произнося слова нараспев, заговорил:
- Мы тогда в деревне жили. Лошадь у нас была, Серко. Хорош коняка – серый в яблоках. Как-то раз, отец собрался в город на базар, и меня с собой взял.
Аленка устроилась поудобнее на папиных коленях, положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Она всегда так делала, когда хотела не просто слушать, а еще и представлять, что слышит. Тогда выходило, словно кино смотришь. Сначала у нее никак не получался папа мальчиком, а потом…
Распродав все, что привезли, отец с сыном прошлись по торговым рядам. Выбрали, новенький блестящий самовар. Бережно уложив его на мягкую подстилку из душистого сена, уселись в телегу и поехали домой. Серко бежал резво. Не то, что в город, когда груженый был. Маленький Гена лег на спину и высматривал в небе жаворонков. Но, то ли телега, подпрыгивая на кочках, мешала сосредоточить взгляд, то ли жар, дрожащей волной поднимаясь от земли, туманил воздух. Только так и не увидел ни одного. Да и не слышно их совсем. Мальчик сел рядом с отцом:
- Тятенька, а куды жаворонки-то делися?
В ясном, без единого облачка небе, прямо над головой, висело раскаленное добела солнце. Отец почесал окладистую бороду, сдвинул на затылок картуз и шумно втянул носом воздух:
- Дожжик будет, - шлепнул вожжами по бокам коня, - но-о-о, милой, давай пошибче! Выручай!
Серко послушно прибавил шаг. Гена внимательно осмотрел все небо от края до края – только синь, глазу зацепиться не за что.
- Тятенька, откель знашь? Вёдро же.
- Пахнет дожжом. И жаворонок молчит, по травам хоронится. До лесу бы поспеть, - и вновь хлестнув вожжами, крикнул, - давай, родимой! Пошо-о-о-ол!
Гена вновь посмотрел на небо: у дальнего края оно стало темнее. Отец беспокойно поглядывал в ту же сторону:
- Третенеся тож оттель дожжик-от пришол. Кабы ишо грозы не случилось. Духота-то вона, как давит.
Мальчик вцепился руками в края телеги – трясло на ухабах так, что самовар начал подпрыгивать на сене.
- Енашка, самовар-от держи! Не дай, Господь, потерям – маменька задаст обоим.
Встав на четвереньки, Гена пополз. Руками вцепился в края телеги, а ногами обхватил самовар. Вовремя придумал, как спасти его от падения, потому что в следующее мгновение отец натянул одну вожжу и направил коня в сторону. Небо, уже на половину затянутое черной тучей укрывало округу сумерками. Съехав с дороги, телега поскакала вслед за конем, подпрыгивая на кочках. Пыталась скинуть с себя и Гену, и самовар. Они почти миновали поле, когда стало темно, как поздним вечером. В вышине ни одного просвета – сплошная чернота. Ливень обрушился как раз в тот момент, когда Серко влетел в редкий у края лесок. Отец, натянув вожжи, спрыгнул с телеги:
- Тпррууу! Енашка, дуй вон под елку-то, чай там посуше.
Гена спрыгнув, побежал. И уже из-под разлапистых веток крикнул:
- Тятенька, а ты? Подь сюды, тута места много.
- Щас. Серко привяжу.
Развернув лошадь так, чтобы она стояла мордой к выходу из леса, накинул вожжи на какой-то кустик, точно зная, что лошадь без хозяина и с места не двинется. Побежал к елке. Вернулся. Снял с телеги самовар и поставил его под другой куст, чуть дальше от телеги. Только после этого, основательно промокший, залез к сыну под елку:
- Поди-тко, - оттопырил полу тужурки и накрыл сына, как крылом, - тёпло?
- Ага, - прижался тот к отцу.
Лило, как из ведра. Густые ветки ели спасали их не долго, дождь начал просачиваться и сквозь них. Поднявшийся ветер раскачивал зеленые лапы из стороны в сторону, позволяя ливню засекать струями еще глубже. И тут небеса обрушили на землю свой гнев. Полыхнула молния, осветив поляну перед беглецами. На мгновение стало светло, как днем. Почти одновременно со вспышкой, раздался страшный грохот: гулкий, с треском. Серко присел на задние ноги и тихонько заржал. Гене показалось, что земля под ним задрожала. А отец, одной рукой крестясь:
- Господи, спаси и сохрани! Свят! Свят! Свят! - другой – обхватил сына поперек туловища и побежал к телеге.
Буквально швырнув на нее мальца, схватил вожжи, запрыгнул сам и, крикнув:
- Держи-и-ись! – стегнул коня по спине.
Верный Серко, будто ждал команды к бегству из этого страшного места. Рванул так, что Гена чуть не свалился. Снова полыхнуло и загромыхало. Аж, уши заложило. И опять затрещало. Но как-то по-другому. Страх заставил мальчика оглянуться. Лучше бы он этого не делал. Ель, под которой они минуту назад сидели с отцом, догоняла Гену, падая прямо на него.
- А-а-а-а-а-а-а! – истошно завопил мальчик.
Отец стегал по спине коня, что есть мочи:
- Гони, родной, пропаде-о-о-ом!
Серко летел между деревьев. Старая громадная ель тоже летела. Снова полыхнуло, забухал гром. Макушка елки шлепнула Гену по спине и сползла с телеги, сгребая намокшее сено. В это же мгновение они вылетели из леса. Отец ослабил вожжи, давая лошади свободу, а сам обернулся к сыну:
- Живёхонёк?
- Ага.
- Ни чо. Топерича не страшно.
- Как же, тятенька, не страшно? Гля-кось!
Молнии голубыми змеями прыгали по всему полю. Грохотало почти без перерыва. Отец снова перекрестился:
- Спаси и сохрани! – обнял сына, - А ты Боженьку попроси, как я, и не бойся. Господь не даст сгинуть.
Конь, не понукаемый и не направляемый хозяином, бежал по полю резво. Не остановился ни на секунду. Только петлял, как то странно. Гена, промокший до нитки, прижимаясь к теплому боку отца, спросил:
- Тять, а как он знат, куда молонья воткнется?
- Хто?
- Да Серко наш?
Вынырнув из каких-то своих мыслей, отец присмотрелся, почесал бороду и хмыкнул:
- Чует должно. Боженька в ушко ему нашептыват, чтобы нас спасти.
- Господи! Спаси и сохрани! – повторил за отцом Гена и неумело перекрестился.
Они уже въезжали в деревню, когда все утихло. Разом: и гроза, и ливень. Серко, почуяв дом, перешел на легкий шаг. Остатки дождя падали с неба сверкающими брызгами. Солнышко, раздвинув лучами отощавшие тучки, выплыло и засияло. Из-за ивняка, скрывающего речку, встала радуга. Увидев мать, открывающую ворота, Гена спрыгнул с телеги и помчался к ней:
- Маменька, а на меня чуть елка здоровушша не упала.
Мать всплеснула руками:
- О, Господи!
- Ага. А тятенька просил Боженьку спасти нас. И меня научил. А Боженька нас пожалел и шептал в ухо Серко куды повёртывать, чтоб молоньей не достало.
- Слава те, Господи! – перекрестилась мать, обнимая сына, - И ты благодари Бога-то, - велела она Гене.
Задрав голову, он крикнул, что было сил:
- Боженька! Спа-си-и-и-ибо!
- Беги в дом, скидовай одёжу, и марш на печь! – скомандовала мать и повернулась к отцу, - как же это, родимой?
- Так вот!
- Пойдем, я надысь баньку натопила, - улыбнулась хитро, - попарю как следоват.
- Щас, - и довольно ухмыляясь в усы, отвернулся.
- Чо щас-то?
- Погодь, Серко надо обиходить.
- Ни чо с твоим жеребцом не станется. Пошли уж, - и толкнула мужа локоточком.
- Цыц! Сказал: сперва Серко, - шлепнул любовно пониже спины, и добавил, - исподнее чай в баню не снесла. Поди, жди, я скоренько.
После бани все расселись за столом. Мать поставила большую миску щей. Пока отец резал мягкий ситник, разложила лук, огурцы, яйца. Довольно улыбаясь, поднесла отцу стопочку первака:
- На вота. Глядишь, хворь не привяжется.
После ужина мать водрузила на стол самовар. Все разом замолчали и уставились друг на друга. Она, сокрушенно всплеснула руками:
- Неужто запамятовали?
- Угу, - опустил голову отец, как провинившийся пацан.
- А ведь уж как просила, как просила! - села она на стул, и махнула рукой, - того и гляди совсем прогорит самовар-от. Чово делать-то будём?
- В лес пойдем.
- И чово? Чай самовар-от не гриб – под елкой не растет.
- Под елкой, знамо не растет, а вот под кусточком, можа и растет.
- Шуткуй-шуткуй. Вот стану чаем из чигунка поить, так не больно завеселишься.
На другой день, чуть свет, отец отправился в лес на поиски самовара. Он потом долго служил верой и правдой, хоть и с помятым бочком.
Аленка, дослушав до конца, недоуменно спросила:
- А зачем тятенька самовар из телеги вытащил и под кустом спрятал?
- Так железный он. В грозу надо подальше от железа держаться.
- Пап, а почему ты потом грозу уже не боялся?
- Таких страшных больше не было. Да и Боженька бережет.