Мои взрослые воспоминания о Владимире Семеновиче очень грустные. Семьдесят девятый год. Папа снимает в Москве “Ах, водевиль, водевиль” с участием Галины Беляевой, Олега Табакова и Ивана Рыжова. В тот год после Вагановского я поступала в ГИТИС, поехала из аэропорта сразу в “мосфильмовскую” гостиницу. А папа, как говорится, ушел в «запой». Глаз такой стеклянный, мутный. Ему уже не весело, а плохо. Болит сердце. Пытается выйти из запоя и не получается. И тогда он просит меня позвонить Высоцкому.
Воспроизвожу дословно, что тогда произошло.
“Позвони Володе, он лекарство достанет,” - говорит папа.
Я набираю номер, меня просят перезвонить вечером.
Вечером следующего дня у Высоцкого на Таганке “Гамлет”. Я перезваниваю вечером – Высоцкого нет. Мне говорят:
“Перезвоните завтра вечером”.
Приезжает Серёжа Сапожников, композитор, который работал на фильме "Весна-29» с музыкой Шостаковича, друг папы, пытается чем-то помочь. Я опять звоню Высоцкому. Трубку снимает незнакомый мне человек. Я прошу передать, что нужно лекарство и Высоцкий обещал достать. Чуть не плачу. Голос отвечает:
“Да, твою мать, его самого нужно спасать. Он запил и уехал в Питер. И теперь срывается спектакль ”.
А через год Высоцкого не стало.
Встреча первая.
Мои детские воспоминания о Высоцком более романтические. первая встреча произошла на улице Телевидения, в квартире мамы Высоцкого. Мне тогда было лет шесть.
Не помню, кто открыл дверь. Я прошла навлево по коридору и оказалась в маленькой узкой комнатке. И увидела Его. Человека, чей хриплый голос, услышанный на бабине магнитофона, однажды и навсегда поразил мое детское сердце.
Он стоял спиной к окну с гитарой в руках и перебирал струны. Он был тонком темном обтягивающем свитере и темных брюках. Высоцкий мне показался в тот момент могучим и мускулистым - настоящим гигантом. Теперь Владимир Семенович тем более мне видится гигантом. Деревья большие, не только в детстве.
Не сразу поднял голову и сказал, как будто мы здесь уже очень давно, словно закончил мысль: «Слушай, я тут сочинил». И запел, помню точно: «В заповедных и дремучих, старых Муромских лесах». Почему-то возникла ассоциация с «Русланом и Людмилой». Поэму Александра Сергеевича Пушкина я знала хорошо, бабушка мне ее часто читала. Я представила Людмилу и увидела себя. Руслана мне представлять не требовалась - он был передо мной. Высоцкий наклонился ко мне и сказал шепотом: «Эту песню я посвящаю тебе». Я замерла.
Когда я рассказывала знакомым об этом эпизоде, мне никто не верил, все недоумевали: о какой же песне идет речь? Или не хотели поверить...
Высоцкий пел, а я смотрела на его напряженную шею. Синие жилы надувались с каждым куплетом все больше и больше. Я не могла оторвать глаз. Меня просто потрясла его шея, заворожила. Мощная, жилистая. Помню, что боялась: аорта лопнет, и хлынет кровь. Этого слова я, конечно, тогда не знала. Но мне было ужасно жалко этого человека. Внутри него что-то билось, клокотало и рвалось наружу. И я заплакала. +Но, может быть, я просто хотела спать?
Я заснула, положив голову папе на колени, а Высоцкий все пел и пел. Иногда сквозь сон до меня доносились звуки гитары и его голос.
Утром мы пошли на ВДНХа. Меня и сына Высоцкого усадили в тележку-вагончик, курсирующую по территории. Мальчик показался мне очень симпатичным, но он был угрюм и неприветлив. За все время не проронил ни слова. Меня как будто рядом не существовало. Интересно, о чем он думал? Как его звали не помню. Помню, что отпила на ВДНХа кумыс из папиного стакана и захмелела. Высоцкий съел пять порций мороженого и доел мое.
«Чтобы голос хрипел», - объясннл он мне.
Именно в тот день я чуть не вылетела из машины на трамвайную линию. Я хотела открыть стекло, чтобы вдохнуть воздух, потому что меня тошнило. Но перепутала ручки. Перед моими глазами промелькнули рельсы, и я почувствовала сзади руки папы. Меня чудом успели ухватить за одежду. Я помню это липкое ощущение. От страха я обхватила папу обеими руками и зарылась головой в его куртку. Мне было почему-то очень стыдно, что я такая маленькая и слабая.
Что было дальше, не помню.
Встреча вторая.
Она тоже произошла в Москве. Мы ехали куда-то в такси. Папа сидел рядом с водителем, меня устроили сзади. Возле Высоцкого сидела очень красивая женщина, с большими голубыми глазами, даже сверхбольшими, полными слез, как у Ильи Глазунова на картинах. Я краем зрения за ней наблюдала.
Между Высоцким и этой женщиной звенело напряжение. Дети такие вещи чувствуют очень тонко. Высоцкий смотрел в окно, а женщина смотрела на Володю. У нее была ужасная тоска в глазах и просто мученическое выражение лица.
Когда мы подъехали к дому, Высоцкий вышел из машины и подал ей руку. Потом стремительно сел обратно и скомандовал:
«Поехали».
В зеркальце водителя я видела, как женщина стоит и смотрит нам вслед.
Высоцкий всю дорогу молчал.
Это почему-то врезалось мне в память очень отчетливо. Потом я увидела это лицо на фотографиях, привезенных Говорухиным с похорон. Не знаю, кто она? Может, это и была та самая Татьяна?
Встреча третья.
Когда снимались «Опасные гастроли», Высоцкий жил у нас дома. Мне было семь лет. После съемок набивалась полная квартира друзей, чтобы послушать его песни. Сидели на чем попало. Стульев у нас еще не было: мы только-только переехали в новую квартиру из «Куряжа».
Почти все песни я знала наизусть. Я, как и все, конечно, была влюблена в Высоцкого. Он часто мне снился. Это были почти взрослые сны.
В один из теплых летних вечеров в Одессу приехала Марина Влади.
«Как замечательно жить в Советском союзе!" - восхищалась она.
Трудно было понять, шутит она или говорит серьезно.
А Высоцкий смотрел на нее, не отрывая восторженных глаз.
Спали они в маленькой комнате на раскладушках. Как-то Марина, поднявшись раньше всех, решила выпить кофе и уронила банку с дефицитным напитком. Кофе рассыпался. В этот момент вышла мама и смела кофе на совок. Если бы вы слышали, как французская звезда сокрушалась по этому поводу!
«Его же можно было аккуратненько собрать и выпить!»- восклицала она.
Марина рассказывала, что в ее доме пятнадцать комнат и всего одна домработница.
Однажды они с Высоцким готовились к какому-то визиту. Марина меняла платья, что-то ее не устраивало. Перебрав весь свой гардероб, она наконец выбрала самое простое, ситцевое, и, облачившись в него, следом за Высоцким торопливо вышла. Дверь бесшумно закрылась. Не прошло и пяти минут, как они вернулись...
Марина прыгала на одной ноге с босоножкой в руке. Потом села на мою кровать. Оказалось, что она подвернула ногу. Высоцкий встал на колени и глядя Марине в глаза поцеловал ее стопу...
На меня никто не обращал внимания. А я, оказавшись свидетелем краешка большой любви, мечтала об одном - оказаться на месте Марины.
Они были для меня просто Володя и Марина. В этом, конечно, не было никакой фамильярности. Мне - ребенку было легко и свободно называть их просто так, по именам.
Однажды взрослые сидели за столом в уютной кухне и выпивали. Приехала моя бабуля из Ташкента. Деда уже не стало.
Высоцкий не пил. Марина с удовольствием ела домашние пельмени. Потом сказала:
«Все. Больше не могу. У меня один пельмень еще во рту, а на втором я уже сижу».
А потом добавила:
«Одну минуту - на языке, два часа в желудке и всю жизнь на бедрах».
Она сокрушалась, что быстро набирает лишний вес и что бороться с этим тяжело. Потом приняла какие-то таблетки. И я, стоя возле туалета, слышала, как ее рвало.
А еще я запомнила руки Марины. Она предпочитала ходить в открытых ситцевых сарафанах. Она была тоненькая, а руки выше локтя были, на мой взгляд, очень полными, словно отлитыми из бронзы, какими-то глянцевыми. У Марины было широкое запястье - поэтому, наверное, чтобы не акцентировать внимания на кисти, она не носила часов. Именно руки приковывали мое внимание - и еще льющиеся светлые волосы. Влади, рассказывая о чем-то, темпераментно жестикулировала и кончики своих волос зажимала под мышками. Собирала их рукой и перебрасывала на одно плечо. Не продержавшись и секунды, они снова тяжелой струей падали ей на спину.
По Одессе до сих пор ходят легенды о тех временах. Вспоминают, как Высоцкий пел в нашем дворе, сидя на скамеечке возле дома. Как он и Марина Вади перепрыгивали через лужи, выбираясь из нашего подъезда, ловили такси и торжественно уезжали...
Кстати, о Черемушках. Наверное, во всех городах новые районы называются Черемушками. Там всегда грязи по колено. Об одесских черемушкинских лужах можно слагать легенды.
Борис Сичкин, известный по фильму "Красные дьяволята» как Буба Касторский, когда приезжал в Одессу, то,пробираясь к нам в гости по размытой дороге, комментировал это так:
«Нет, не зря я ехал в Одессу. Ах, какие здесь великолепные грязи! Я вернусь домой совсем здоровый! Жаль, что не захватил всех родственников».
Однажды приехали Волшаниновы и пришли к нам в гости. А вечером устроили концерт. Волшаниновы и Высоцкий пели по очереди. Помню, набилась полная квартира народу. Дверь балкона была открыта настежь, чтобы люди из других домов могли послушать песни Володи. Сидели на лестнице в нашем подъезде, буквально на каждой ступеньке от первого до пятого этажа.
Женя Рудых, редактор «Опасных гастролей», в тот день попросила разрешения привести к нам свою подругу. Никто против этого не возражал.
Спустя двадцать лет, Рудых призналась, что это была дочка начальника КГБ Одессы и Одесской области, которая тайно включила магнитофон и записала все, что исполнялось Высоцким в тот вечер. Эта запись у нее сохранилась по сей день. Оказалось, что ее отец-гэбэшник был тайным поклонником Владимира Семеновича, но эту слабость, в силу специфики работы, ему приходилось скрывать от своих коллег.
Потом Марина уехала в Париж, а у Володи продолжались съемки в Одессе. Он метался между Москвой и Одессой и именно тогда написал: «В который раз лечу Москва-Одесса... Опять не выпускают самолет».
...
Папа считает, что детям свойственно ошибаться и путать хронологию. Я с ним согласна и свое воспоминание об одном малоприятном эпизоде опустила бы, если бы тот драматический случай не врезался мне в память так отчетливо. Однажды, в один из приездов Володи я слышала как родители в пол голоса раздраженно переговаивались. Я не слышала, о чем. Вышла в коридор и заглянула на кухню. Высоцкий сидел там с закрытыми глазами, качаясь вперед и назад как маятник, и стонал. Я не понимала, что с ним происходит. Мне стало страшно.
Помню, что испытала совсем недетское переживание - тягостное ощущение сосущей тоски, возникшее где-то в районе солнечного сплетения. Чувство, очень близкое по ощущениям к тому, что испытывает человек в зрелом возрасте, когда осознает всю глубину того, ЧТО ВРЕМЯ - ЭТО ФИЗИЧЕСКАЯ ВЕЛИЧИНА, А ЖИЗНЬ - КОНЕЧНА.
...
Встреча четвертая.
Это был семидесятый год. Я тоже присутствовала тон-ателье киностудии в тот знаменательный для Одессы день, когда записывались песни Высоцкого. На магнитофонной записи остался слышен голос папы, произносящего слова:
“Внимание. Тишина. Запись.”
А потом в Одессе началась эпидемия холеры, и мы срочно «эвакуировались» в Ташкент. Долго плыли пароходом, застряли в Сочи, где папа крепко выпивал. На пароходе мне сделали прививку от холеры, а папа, чтобы не заболеть, пил водку.
Потом мы одолжили деньги на авиабилеты у двух пожилых грузинок, у которых остановились в Сочи, и в тот же день улетели. Долг грузинкам мы отдали. В тот же год папа привел меня в Хореографическое училище, и я поступила.
Встреча пятая.
Стало известно, что Высоцкий и Марина Влади будут в Одессе проездом, перед "крымско-кавказским" круизом, который они должны совершить на теплоходе «Грузия». Это был 1974 год. По студии ходили слухи, что Марина подарила Высоцкому голубой «Мерседес» с белыми меховыми сидениями.
Фотографы вооружились камерами, а все остальные торчали на территории студии, боясь пропустить этот момент.
И, наконец, вдали показались Марина и Высоцкий. Чем ближе они подходили, тем очевиднее мне становилось то, что Марина выше Володи. Он шел пружинисто и улыбался. Здоровался с кем-то на ходу. Наконец они приблизились к нам.
«Какая ты стала большая," - сказал он, глядя на меня.
Я была почти одного роста с Высоцким.
Марина с восторгом рассказывала о том, как Володя щедр по отношению к ней.
Но, что тот круиз, в сравнении с ее подарком?!!
С тех пор у меня осталась коричневая кожаная куртка, которую Высоцкий перед отъездом подарил моему папе, сняв ее прямо со своего плеча.
Встреча, которая не состоялась...
Тогда я уже работала в сценарно-редакционной коллегии Одесской киностудии. Студия прогремела фильмом с участием Высоцкого - «Место встречи изменить нельзя» Говорухина.
Высоцкий собирался дебютировать как режиссер с «Зеленым фургоном». Все ждали его приезда.
Шел рабочий просмотр какого-то фильма. Вдруг в зале включился свет. Вошла Таня Чернова - вторая жена папы и сказала: «Сейчас я сообщу вам что-то очень страшное... Умер Высоцкий.»
Кто-то вскрикнул. Остальные продолжали сидеть не шелохнувшись. Потом все засуетились, стали звонить в Москву, выяснять подробности. Многие плакали. Это был 80 год.
Остальное я увидела на фотографиях, которые привез Говорухин с похорон и из рассказа Гали Говорухиной.
С Высоцким Говорухин дружил много лет.
Потом они поссорились.. Володя не пришел на кинопанораму, посвященную «Месту встречи» и Слава обиделся. Долго не разговаривали Незадолго до смерти Высоцкого, Говорухин все же позвонил ему.
-Стасик, приходи! - пригласил Володя.
Стасиком Говорухина один Высоцкий звал, все остальные Славой.
Говорухин пришел. Это был прекрасный вечер. Когда Говорухин спускался по лестнице, Высоцкий, стоя в двери, читал ему свои новые стихи. Эхом разносились его слова, врезались в память. Высоцкий в тот вечер был таким как прежде. С ясным умом и широкой душой.
Узнав о смерти Володи, Говорухин испытал настоящее потрясение. Шел проливной дождь. В Москве шла Олимпиада и город был практически закрыт. Говорухин не находил себе места. От одной мысли, что не сможет с ним попрощаться, ему становилось не по себе.
Погода ухудшалась. Поздней ночью он сел в “Жигули” и выехал с дачи. Нужно было успеть к утреннему самолету Одесса-Москва. Говорухин гнал машину по скользкой дороге. Дождь лил стеной не ослабевая ни на секунду. Ехавший впереди грузовик, не заметил обгонявшую легковую и случайно ее бортанул. “Жигуль”, в которой кроме его жены были еще и дети - его племянники, пошел юзом и очутился в кювете...
К счастью, все остались живы, но машина была разбита вдребезги.
На похороны Говорухин все-таки успел.
Когда подлетали к Москве, в иллюминатор было видно совершенно розовое облако, с черным крестом посередине. В этом было что-то мистическое. Они смотрели на эту галлюцинацию, знак беды, все время пока самолет снижался и маневрировал.
Когда подъехали к дому Высоцкого, уже смеркалось. Поднялись по лестнице, вошли в квартиру. За длинным столом в кухне сидели друзья. Над столом висели красные лампы. А в углу - сын Никита. Это был вылитый молодой Высоцкий. И тут же рядом - Володя в гробу, в костюме Гамлета.
Та ночь была страшная для многих друзей, любивших Владимира Семеновича.
А еще от папы я узнала о том, что когда хоронили Высоцкого, чуть не случилась настоящая «ходынка».
Гроб Высоцкого стоял возле театра. А вокруг - многотысячная толпа. И вдруг, в какой-то момент, она вся хлынула к гробу.
Началась паника.
И тогда Любимов залез на крышу автобуса и в микрофон сказал, приложив палец к губам:
«Тише! Не будите его!»
И указал жестом на Владимира Семеновича.
Толпа замерла.
«Когда я увидел это- вспоминает папа. - Я понял, что Любимов действительно гений! »
Не знаю, связано ли это как-то со смертью Высоцкого, но именно с 80 года папа завязал и с тех пор не пьет...