Так было. Глава 7. Рассказ Гурова. часть вторая

    
      Да, мне уже лучше и если Вы не спешите, я расскажу Вам свою историю. Поудобнее рассевшись на лавочке, мы приготовились слушать.
 
     - Сорок третий год,- начал свой рассказ Гуров,- мне шел четырнадцатый год, наша семья жила в оккупированном немцами Кривом Роге, на руднике где мы сейчас находимся. Он говорил не спеша,глядя куда-то прямо перед собой. Мне показалось, что он вновь видит себя в своем далеком детстве и заново переживает все происходившие с ним события.

      -Ребят моего возраста,- продолжал Гуров,-немцы отправляли в Германию. По соседству с нами жил полицай, в прошлом, наш давний сосед. Удивительно, как он изменился за время аккупации. Крепкий мужик, лет сорока, коренастый, невысокого роста, ноги калачом, большая голова с узким лбом и челкой жестких черных волос. Его маленькие, узкие с прищуром глаза с нескрываемой злобой смотрели на этот мир.
     Этот, с позволения сказать-человек, пришел в наш дом, схватил меня своими  не в меру: длинными, сильными, волосатыми руками, не обращая внимания на слезы матери, поволок на сборный пункт.

      Загнали нас- пацанов, в товарный вагон и отправили на запад. В вагоне собралось много ребят разного возраста. Там были отчаянные ребята, гораздо старше меня. Взломав деревянный пол вагона они, по ходу движения поезда, один за другим опускались через пролом на шпалы железнодорожного пути между рельсами. Подошел мой черед. Выбора не было... Как говорят - пан или пропал. Я последовал за ними... Все обошлось. Свобода!

      Счастливый, я кувыркался в одиночестве на какой-то полянке... -А что же дальше?- Вырвался из уст Лизы невольный вопрос. -  А дальше опасаясь полиции, я убежал в село к бабушке. Это недалеко от нашего рудника. Надеясь, что здесь меня никто искать не будет. Как я был наивен...

     Информация о побеге быстро распространилась среди полицаев...  Прошло более недели моего пребывания в селе. У пацанов моего возраста беды и обиды, а так же душевные раны быстро заживают и забываются. Жизнь того требует.
 
     Живя у бабушки, забыв об осторожности, я, счастливый, довольный совершенным поступком, помогал ей по дому. Однажды, ранним утром, в хате было еще темно, проснувшаяся бабушка неторопливо занималась по хозяйству. Мне не спалось. Вскочив с постели, я следовал за ней по пятам, помогая, постоянно выскакивал во двор. Было уже светло, теплое, раннее солнце ласково заглядывало в окна хаты.

     Выскочив в очередной раз во двор, я с опозданием  заметил, как возле хаты появился этот страшный человек-наш сосед. Он знал где жила бабушка и ранним утром приехал на телеге. От неожиданности я растерялся, не зная куда бежать, где искать защиты и спасения от злодея...

     Словом - я в телеге, а позади, в дорожной пыли - моя бабушка обливалась
 горькими слезами. Прощай село! Прощайте поля и речка- моя забава. И опять вагон. В Германии, в каком-то городе нас построили на площади. Дородные немки осматривали нас как скот, выбирая себе товар. Меня забрала фрау по имени Эльза Карловна. За кормежку, я с группой наших ребят работал световой день, иногда получая подзатыльники. Всего не расскажешь...

      Красная Армия освободила нас. Сколько было радости и надежд на скорейшее возвращение на Родину. После торжественного митинга, разместив в купейных вагонах, нас отправили на Родину. А на границе поезд окружили автоматчики, приказав всем выйти из вагонов, с вещами. И с возгласами,- немецкие холуи! Ваши ровесники кровь проливали на фронтах, а Вы!..

      И, в обход Москвы на север, на угольные шахты Воркуты. Там я работал до пятьдесят третьего года, дослужившись до должности начальника участка. После смерти Сталина нас амнистировали и я вновь оказался на родной земле.

      Однажды, работая горным мастером в шахте, идя на смену, я встретил своего заклятого врага, бывшего полицая. У меня помутилось сознание. Как эта нелюдь может работать в нашем коллективе? Как он может ходить по земле? Ходить словно ничего не произошло, и не было тех страшных лет предательства, наших скитаний и унижений.

      Это было выше моих сил. Я набросился на этого зверя, сбил его с ног, пытаясь схватить за горло. Шедшие следом рабочие разняли нас. По выезду из шахты меня ожидал серьезный разговор с представителем особого отдела. Мне было сделано серьезное предупреждение за самосуд и заявлено, что этот человек уже понес свое наказание.
               
     Возмущенные рабочие заявили, что этому чудовищу в шахте обязательно упадет на голову закол, либо он провалится в дучку, или гезенк. Но ничего подобного не произошло. Полицая перевели в ночную смену оборщиком заколов. Это самая малочисленная смена. Так и доработал он до пенсии.

      А я,- закончил Гуров свой рассказ,- живу с обидой на тех кто не защитил наше детство, а защищая отморозков, обвинил нас в разных грехах. Сегодня, эти нелюди как-то пристроились в жизни, перекрасились... а, историю страшной бойни постепенно забываем...

      Мы сидели под впечатлением услышанного, не решаясь произнести ни единого слова, словно чувствуя какую-то вину  перед этим человеком.

      Тишина. Луна, словно боясь нарушить наше молчание, скрылась за облаками. Над парком промчался легкий ветерок. Склонившиеся над нами деревья зашелестели своей нежной листвой, словно успокаивая рассказчика.
- Это беда...  Но и это пройдет... 

             Эпилог к рассказу.
     А время летело. Мы трудились, учились, набирались опыта. К тому времени мы жили в отдельной однокомнатной квартире, на четвертом этаже пятиэтажного дома. Этажом ниже, под нами, в такой же квартире жил этот страшный человек, бывший полицейский. Его скандальная жена, не скрывая и не смущаясь рассказывала соседям, как в конце войны, этот человек пришел к ней с чемоданом набитым деньгами. Вот так! Наказание...

     В послевоенные годы, на восстановление разрушенных шахт Кривбасса  и
 строительство новых, принимали всех. Были здесь: полицаи, предатели, уголовники, националисты, бендеровцы. Словом та братия, которой  требовалось выправить документы.

     Где-то в шестидесятые годы вышло в свет "Постановление" о работе с письмами и анонимками. И вновь, этому с позволения сказать "человеку" и ему подобным, развязали руки. Он понял "Постановление" по своему и засыпал городские службы письмами и анонимками.

     Писал он и на нас, якобы в летнее время года спал на балконе, а я сбрасывал на него пепел сигареты. В те годы я не курил. А моя жена обливала его кипятком. Или же, я изобрел какую-то трубу, через которую неустанно наблюдал за всем происходившим в их квартире. От моего зоркого глаза, они спасаться могли только в туалете. Словом- шизофреник. И что же? Приходили представители, не веря на слово- лазили, проверяли, отписывались. Сегодня над этим можно посмеяться но в те годы...

      Говорить с этим ничтожеством бесполезно, управы на него нет. Выкатит свои белки, гнилыми желтыми зубами скрипит, пена изо рта летит. Сколько в нем было злости...
      Люди старались не замечать его, с презрением обходя стороной. Счеты сводили дворовые ребятишки. То двери его квартиры дегтем или краской вымажут. То сарай, стоявший особняком подожгут. А однажды, изготовили деревянный крест и поставили его возле двери. Озверевший, кривоногий старик, с палкой в руках гонялся за детворой, куда ему. Пойди поймай их.

      В те годы еще свежи были раны нанесенные войной. Жгучая непримиримость жгла души людей. Огонь войны расчистил путь и молодое поколение не хотело никаких компромиссов. Ко всем подходили с одной меркой- где был? Боролся с фашизмом- свой, был "сателлитом"- враг.