Бог позволил мне получить богословское образование. Годы обучения проведенные в семинарии являются для меня наиболее ценными не только потому что заложили твёрдый фундамент академических знаний, но и потому что позволили иметь много встреч с различными интересными, глубоко верующими людьми. Некоторые из них раньше были атеистами, но их мировоззрение поменялось настолько, что впоследствии они стали преподавателями богословских дисциплин.
В нашей семинарии был профессор - доктор богословия Александренко Николай Александрович, приехавший из США, но являющимся русским по национальности. Наш доктор Ник, как ласково его называли студенты, был ходячая энциклопедия, к которой мы постоянно обращались. Достаточно сказать, что он, кроме русского и украинских языков, в совершенстве знал и владел ещё четырьмя иностранными языками: английским, немецким, греческим, латинским, а также мог свободно разговаривать и понимать еще несколько, таких, как французский, испанский, иврит и т.д. Жизнь этого человека достойна написания отдельной книги, сегодня же я хочу рассказать, как доктор Ник, будучи атеистом обращался к Богу и получал от Него ответы.
Было это в далёком сорок третьем году. Шла Великая Отечественная война и доктор Ник, в то время 20 летний молодой человек, был призван на фронт, а так как у него к тому времени имелось по тем временам хорошее образование (целых девять классов) его направили на ускоренные (в связи с войной) офицерские курсы, которые он успешно окончил и в звании младшего лейтенанта был отравлен на 1-й Украинский фронт. К тому времени он уже стал коммунистом и был, как он выражался, до мозга костей атеистом.
Роста он был небольшого, чуть больше одного метра и шестидесяти сантиметров, и это обстоятельство его всегда смущало. Как рассказывал он, на танцах в его сторону не смотрела ни одна дивчина. Другими словами для него, его маленький рост был непреодолимым личным комплексом, и хотя он уже тогда был красивым, умным, активным молодым человеком и офицером, личные взаимоотношения с девушками никак не складывались.
Часть в которою был направлен Николай вела ожесточённые бои с немцами. Населённые пункты и безымянные высоты переходили из рук в руки по нескольку раз. Личный состав вверенного ему взвода обновлялся постоянно, по причине ранений и смертей. Однако был в его взводе один солдат, который на протяжении всего времени оставался в строю целым и невредимым. Вначале Николай не придал этому значения, но впоследствии, перед очередной атакой увидел как тот что то шепчет себе под нос. Как выяснил он позже, солдат Иван был верующим евангелистом, и не скрывал этого, призывая и других обращаться к Богу за помощью. Предложил он помолиться и Николаю, но тот грубо одёрнул рядового: «Товарищ солдат - Бога нет, всё это поповские выдумки!»
Однако теперь, когда давалась команда в атаку, Николай, сам того не понимая как, оказывался рядом с этим бойцом и для них обоих все заканчивалось благополучно. Однажды, рано утром всех офицеров вызвали в штаб на совещание, и когда Николай вернулся в свое расположение части назад, увидел жуткую картину: блиндаж в котором располагался его взвод при артобстреле с немецкой стороны, был разбит в дребезги, кровь, стоны раненых, суетливость медсестер и особенный запах гари и земли, запомнились ему с тех пор, и врезались в память на всю жизнь. Все кто находился в блиндаже были убиты, и только Ивану опять «повезло», его сильно контузило и его уже отправили в медсанбат, до прихода Николая. Теперь Николаю вновь требовалось принимать пополнение.
Бои усиливались, приказ был ни шагу назад, и часть Николая, ценою больших потерь удерживала свою высоту. Вскоре поступил новый приказ – перейти в наступление, и хотя разведка доложила о хорошо укреплённой и эшелонированной обороне фрицев, приказы не обсуждались и в назначенный час, после непродолжительной арт подготовки с нашей стороны, вся часть устремилась в атаку: за Родину, за Сталина!
Шквальным огнём с флангов немцы смогли остановить продвижение наших войск. Первые шеренги бойцов были убиты, другие залегли, где кто мог: за трупами, буграми и кочками, воронками. Атака захлёбывалась, к тому же по ничейной полосе, где и залегли наши бойцы стала работать немецкая артиллерия и шестиствольный миномёт. Мины летели со страшным визгом со всех сторон, их звук наводил ужас, кровь стыла в жилах, и казалось, что каждая летящая мина метит именно в тебя. Некоторые повыскакивали и панике бросились бежать назад. Но грозный политрук, чертыхаясь на всем понятном диалекте расстрелял двух паникёров и его отчаянный крик: «в Атаку , мать Вашу…..!» вернул ситуацию под контроль.
Николай никогда не был робкого десятка, и не смотря на свой малый рост, никому не давал спуску, смело бросаясь в драку. К тому же к этому времени он уже был обстрелянным бойцом, видевшим много смертей, однако и ему, в данный час потребовалось всё его мужество, чтобы оторваться от матушки земли и вновь двинуться в атаку. Губы в первый раз, как-то непроизвольно прошептали: «Господи помоги!», и атеист Николай бросился вперед.
Что-то сильно ударило его в лоб, и он зацепившись ногой о что-то, вновь упал. Какое же было его удивление, когда он понял произошедшее. Его металлическая каска была прошита пулей насквозь, и будь он ростом больше хотя бы на два сантиметра, жизнь его была бы закончена. В тот момент, как говорил доктор Ник, он во мгновение ока был излечен от своего комплекса малого роста. Но бой продолжался и младший лейтенант вновь двинулся в атаку. Пробежать ему удалось только метров десять. Мощный разрыв снаряда, казалось разорвался под ногами, он потерял сознание, и как оказалось в последствии, Николай, был тяжело контужен и засыпан землёй.
Нашим войскам не удалось прорвать немецкую оборону в тот день, а напротив того, начавшая контратака немцев, с поддержкой артиллерии, танков и юнкерсов, позволила им сбросить часть Николая, с занимаемой ими высоты. К каким последствиям для командиров это привело Николай не узнал, так он, в числе многих других, был взят немцами в плен и отравлен в концлагерь.
Пленных спешно сформировали в колонну по шесть человек в шеренгу, и охраняемые автоматчиками и собаками, они двинулись в путь. Николай попал в центр колонны, и наверное это спасло ему жизнь. Он не сразу понял слова, обращающегося к нему усатого пожилого солдата в белой гимнастерке. Он что-то ему настоятельно говорил, но в ушах Николая стоял шум, голова просто раскалывалась, да и на ногах он едва держался, поддерживаемый этим немолодым солдатом. Наконец, через какое то время до него донеслись звуки этого голоса: «Сынок, ты погоны офицера отстегни. Неровен час, расстреляют».
К этому времени как раз сбоку раздалась хлесткая очередь немецкого шмайсера. Это был расстрелян, не могущий идти дальше раненый солдат. Немцы не церемонились, тех, кто не мог передвигаться своим ходом, отводили с сторону и пускали в расход. Только поддержка этого, годившегося ему в отцы, рядового солдата, помогла преодолеть этот самый трудный первый переход. Сколько их будет ещё впереди….?
На третий день пути, колона, «потерявшая» многих военнопленных, прибыла в сборный концлагерь, обнесённый колючей проволокой. Здесь уже было порядка семисот советских солдат, отстроенное здание комендатуры, и начиналась стройка бараков. Начальником концлагеря был немец в годах, небольшого роста рыжеватый с проседью блондин, отягчённый плотным животиком. Он чем то напоминал Деда Мороза, но как оказалось вовсе не был добряком. Еще в первый день, построив на плацу, приведенную новую партию военнопленных, он скомандовал: «Еврэи, коммьюунисты, охфицеры, шагь впэрьёд!» Измотанные долгим переходом, усталые, голодные и подавленные люди ничего не отвечали, на лицах многих заходили желваки, но глаза всех были потуплены вниз.
Тогда Франц, так звали этого начальника лагеря, собственноручно, своей изящной щегольской тростью, со слоновой ручкой в форме кобры, как бы играючи, легонько касаясь плеч некоторых обреченных военнопленных, на ломанном русском приказал: «Ти и ти – вийдешщь впэрьёд». Девять обреченных людей, поеживаясь, словно от январского мороза, хотя на дворе был знойный август, вышли из строя. Их отвели недалеко, и тут же, на глазах у всего лагеря расстреляли. Лишь двое из них, выкрикнули что-то, остальные покорно приняли свою участь. По свистку офицера к расстрелянным бегом устремилась похоронная команда, из таких же военнопленных, имеющих на рукавах повязку полицаев. Быстро сбросили из в выкопанный заранее ров, и усердно стали лопатами засыпать их землёй.
«Ух вы гады!» - невольно сорвалось с уст Николая. «Тише, тише, паря, угомонись, не спеши своим языком, ты еще молодой, успеешь туда отправиться» - вновь помог Иван Николаю, твердо ухвативший его за руку, и погасивший его порыв дернуться из строя.
Жизнь в лагере была не сахар, кормили плохо, работать заставляли много. Кроме того по приказу коменданта из вновь прибывших формировали различные команды, и направляли кого куда. Иван и Николай были определены в разные отряды, и в вскоре колонна, в которую был определён Иван, покинула лагерь, и больше не вернулась…. Немцам для общения с военнопленными нужно было иметь переводчиков, и те пленные, которые владели немецким языком, становились заместителями старших по баракам, надевали полицейские повязки и получали дополнительный паёк.
Николай хорошо знал немецкий. Ещё в восьмом классе учительница немецкого языка Изольда Фридриховна хвалила его за хорошее произношение, но идти в полицаи для коммуниста Николая Александренко было просто недопустимо и он до поры до времени скрывал эти свои знания. Кроме всего прочего, в сапоге под стелькой у него был спрятан партийный билет, который он, тщательно упаковав его, всё же однажды вечером украдкой закопал его за бараком, думая, что это никто не видел. Можно было бы просто его порвать, но это также было недопустимо для него. Он верил, что очень скоро Красная армия освободит их лагерь, и тогда он сможет, показав свой партийный билет, восстановиться в командирах и снова бить фашистов. Увы, этому не суждено было сбыться.
В один из дней, когда они строем возвращались с работ, конвойные на привале решили немного порезвиться. Они бросили в пленных, кирпич черного хлеба и банку немецкой тушёнки со словами: «Бэри, бэри , русиш швайн». Сразу же за обладание, столь драгоценными трофеями завязалась потасовка. Голодные люди, обезумев, вырывали это сокровище друг у друга, хлеб ломался на куски и крошки, которые люди вместе с землёй засовывали себе в рот. В один миг от булки хлеба не осталось и следа, но вот за тушенку развернулась настоящая борьба и даже драка.
Конвоиры смеялись на несчастными людьми, гогоча:
- Посмотри Адольф - эти русские свиньи готовы убить друг друга за банку тушёнки
- Самое интересное ты увидишь в конце, когда мы будем забирать её назад – ответил другой немецкий конвойный.
Николай не мог сдержать негодование, и выплеснул свой гнев на очередного избитого в кровь пленного, который уже получил много зуботычин, был отброшен другими искателями этой злопастной банки из круга месива, но готовый вновь ринуться в бой.
- Остановись ты, мать твою….всё равно, никто не получит эту тушёнку.
- Откуда ты, это знаешь? - спросил неудачник
- Они об этом говорят – ответил Николай, желая прекратить мучения и избиения для этого бедного солдата.
И действительно, насмотревшись этого зрелища вдоволь, конвойный фриц дал очередь поверх голов, всё еще борющихся пленных. Все вздрогнули, замерли на месте. Круг борющихся распался, на земле лежал счастливый обладатель трофея, судорожно прижимающий такое ценное сокровище. Блаженная улыбка расползлась по его лицу, и это улыбка невольно придавала его избитому в кровь лицу особый трагикомизм. Конвойный на ломанном русском языке, смеясь, ткнув дулом автомата в него приказал:
- Руссиш швайн, дай сюдьая бьянку.
Пленный встал, всё еще крепко прижимая завоёванный столь дорогой ценой такой ценный трофей. Взгляд его, устремлённый на конвоира, умолял: - Оставьте это мне, я это честно заработал. Пальцы его рук все еще судорожно сжимали эту злосчастную банку тушенки.
Но было всё напрасно, конвойный приблизился вплотную к нему и держа палец на спусковом курке, направил автомат в живот. Слезы, появились на лице пленного, руки задрожали, пальцы разжались, и банка выпав, упала в пыль…. Гогоча, немец своим кованным сапогом, в начале ударил пленного, а затем поддел и упавшую банку. Она улетела далеко в кусты в сторону от колонны. Немцы отдали команду на построение, и быстро сформировав шеренги пленных, повели всех назад в лагерь.
Эти же вечером Николай Александрович, был вызван комендантом лагеря Францем для допроса в комендатуру. В кабинете, кроме конвойных солдат было двое офицеров: сам начальник лагеря и переводчик Ганс, который всегда на плацу дублировал команды коменданта.
- Я знаю ты понимаешь немецкий язык – сказал комендант, устремляя свой взор ни Николая.
- Да, я немного понимаю ваш язык – ответил Николай
- Почему ты, не хочешь помогать доблестной немецкой армии и быть здесь переводчиком.
- Я не предатель, я просто солдат.
-Ты не просто солдат,- заорал Франц, ударив Николая своей тростью по голове, - Ты шпион и коммунист и внедрен к нам в лагерь чтобы готовить бунт.
- Вы ошибаетесь, утирая хлынувшую кровь с рассечённой головы, - отвечал Николай
- Как ты смеешь русская свинья мне дерзить? А это что? – в руках у начальника лагеря Николай увидел свой партийный билет, который как ему казалось был надёжно спрятан.- Я могу только за это тебя расстрелять, и дав рукой знак, начальник отошел к окну.
Двое здоровенных конвойных солдат устремились на него. Его сбили с ног и стали пинать. Очнулся он в камере комендатуры, голова трещала, один глаз затёк настолько, что им он видеть ничего не мог, тупая боль в груди и животе говорила о том, что, наверно сломаны рёбра. Однако несмотря на все повреждения, мысль одна за другой стали стремглав пролетать в его голове:
- Значит это конец? Как страшно умирать в 20 лет! Кто же Иуда? Тот солдат? Или сосед по нарам? Какая впрочем разница? Что же делать?
Впрочем мысль об Иуде вернула его сознание в другое направление. Он вдруг ясно осознал, что у него ещё есть призрачная надежда на спасение, и он, склоняясь на колени, смотря одним глазом через в маленькое зарешеченное окошко подвала на далёкую и призрачную ярко жёлтую луну, впервые осознано от всего сердца обратился к Богу.
- Боже, если ты есть, спаси мою молодую жизнь!
Прошло два дня, Николай оставался в камере, до конца не понимая что происходит. То отчаяние рвало его молодое сердце, то вдруг охватывала какая-то необъяснимая радость – Я еще жив! Я еще жив! Теперь он много молился, обещая Богу, что будет в Него верить.
Рано утром на третий день запор в камере звякнул, дверь открылась, на пороге стояли двое автоматчиков и конвойный солдат.
- Вот оно! Всё! Все таки расстреляют! Где же Бог?– пронеслось в голове.
- Быстро, быстро, пошел – скомандовал по немецки конвойный.
Его вывели на улицу, яркое утреннее солнце ослепило глаза, прохладный ветерок обдул его раны, над головой защебетали птахи.
- Ах, как хочется всё же жить! Может быть надо было стать полицаем? – предательски мелькнула мысль. – Нет, я не Иуда!!! – как то отчётливо про себя промолвил он.
Во дворе его ожидал начальник лагеря и еще один офицер в гестаповской форме. Франц обратился к нему на немецком:
-У тебя было время подумать, последний раз предлагаю тебе служить доблестной немецкой армии!
- Нет, я русский солдат и никогда не буду Иудой – тихо, но твёрдо ответил Николай.
- Ты маленький и смелый враг! Но простой расстрел и быстрая смерть была бы для тебе подарком. Ты будешь умирать медленно и мучительно, и всё равно послужишь немецкой армии в качестве опытного кролика. – сказал он усмехнувшись – Забирайте его Вильгейм – обратился он к гестаповцу.
Николая погрузили в грузовик и повезли по ухабистой дороге. Как оказалось его переводили в особый лагерь, где над заключёнными проводились медицинские опыты. В голове его радостной занозой сидела одна мысль: «Я живой, я живой !!!»
Пройдет еще долгих пять лет, полных лишений и испытаний военной и послевоенной поры, пока атеист Николай выполнит своё обещание Богу, данное в подвале расстрельной камеры концлагеря – стать верующим человеком.
Но это уже другая история.
ТВГ, г. Барнаул, 2016