В домике Шляпника было безумно тихо. Шляпы пылились, поля их то и дело освещал солнечный или лунный свет из открытого окна. Дошитые и недоделанные они рассеяно глядели на раскрытые створки окна и ждали, когда заботливая рука мастера коснётся швейной машинки, соберёт рассыпавшиейся ленты, освободит их от пыли и грозившей сырости. А что Шляпник? Люди перестали носить шляпы: с полями и без. Горы головных уборов, которые он с упоением шил, были никому не нужны. Душа требовала шить, но для кого?
- Послушай, Шляпник, давай вон ту розовую ленточку - к этой чудесной широкополой!
- А что если эта ленточка недостаточно розовая или слишком розовая для барышни?
- Какой барышни?
- Какой барышни?
- Хм, а ведь нет никакой барышни, можно пришить любую ленточку...
- Давай вон ту, розовую!
- Всё равно получается...
- Это же прекрасно, свобода творчества!
- Получается никто мою шляпку не оценит?
- Никто!
- Никто её не наденет?
- Никто!
Глаза Шляпника застыли на мгновение, он хлопнул ресницами, перестал шить, машинка по инерции сделала пару стежков и замерла. Повисла безумная тишина, и в этот момент Шляпник куда-то подевался! Душа заглянула под стул, под кровать, за шкаф. Зависла. Куда подевался Шляпник? Душа с упоением взирала на горы шляп, томящихся в полумраке, завитки лент, швейную машинку, а Шляпника всё не было.
- Разве же можно было куда-то податься без души? - металась по комнатке душа, - Это же совершенное безумие!
С тех пор шляпы взирали на створки окна, которые не в силах была закрыть душа, ведь она бестелесна, да на облако светящейся,но всё более тускнеющей пыли, коим теперь казалась душа.
С годами она всё чаще была неподвижна, но в отдельные мгновения вдруг начинала как прежде метаться, вглядываться в шляпы и обращаяськ ним повторять: "Безумие, совершенное безумие!".
Где был сам Шляпник? Да разве бывает Шляпник без шляп, без души? То, что звалось Шляпником, сидело в небольшой компании, примостившейся на одном из этажей старой фабрики большого города С. Каждое утро Шляпника начиналось с длинной дороги на работу, впрочем, всю эту дорогу Шляпник спал, собственно и на работе бессмысленность действий Шляпника можно было приравнять к тяжелому сну. Шяпник составлял символы для воздуха, который продавали прочие служащие маленькой компании. Иногда символы получались очень ничего: трпфр или имхолол. Однажды даже получилось омгрофлтру! Кресло у шляпника было очень удобное, сидел он столько же, как и когда ещё шил шляпы, а может быть, даже меньше, но почему-то именно сейчас от такого сидения всё у Шляпника болело. Правда, спроси его, что болело, он не мог бы ответить. Ему всё казалось, что он что-то потерял, но никак не мог понять, что. Одежда была вполне приличной, кофе вкусным, постелька дома была тёплой, а иногда он даже ходил смотреть фильмы на большом экране!
Бывало Шляпник вдруг замирал, ощупывал карманы, заглядывал в ботинок, озирался, щупал лысую голову, бормоча: "Была же где-то, была..."
В старом домике Шляпника было безумно тихо. Шляпы пылились, поля их то и дело освещал солнечный или лунный свет из открытого окна. Шляпника не было.
***
Проснувшись утром в холодном поту, Шляпник перерыл всю свою каморку в поисках неизвестной ему потери. Он заглянул в каждую из книг, что томились на высоких стеллажах, рассмотрел все свои безумные закорючки на листках бумаги, рассованных тут и там, торчащих из тех же книг, выглядывающих из под пары тарелок, кучки диковинных вещиц и старых башмаков. Но что-то, что он и сам не знал, так и не нашлось.
В одном носке, растянутой майке Шляпник стоял у плиты и смотрел на турку, позабыв зачем. Ему казалось, что жизнь пуста. Он знал, что сейчас насыпет в турку кофе, затем сахар, нальёт воды... и у кофе, его любимого кофе будет вкус кофе... и только. Никакого предвкушения: у кофе будет вкус кофе, после он съест печеньку, если, конечно, найдёт, наденет второй носок, старую рубашку, коричневые мятые брюки, после дойдёт черед и до стоптанных туфель. Когда он будет выходить из каморки, сухо щёлкнет замок, который точно так же щёлкнет вечером(около 21.30), когда он вернётся с работы. Всё это будет довольно неплохо, довольно привычно, но довольно неплохо и довольно привычно.
"Нет чего-то, а чего?", - вновь подумал он. Глаза его на несколько секунд остекленели, он провёл по лысине рукой, решил было не пить в этот раз кофе, но обычный день без кофе значительно хуже обычного дня с кофе.
- Что это я? - пробормотал Шляпник, насыпая в турку кофе, и день потёк своим чередом, ссыпаясь шляпниковым кофе.
Когда был выпит кофе, съедена безвкусная печенька, надет второй носок и старая рубашка, коричневые брюки и пара туфель, за Шляпником сухо щёлкнул замок.
Облако пыли в позабытом домике Шляпника по прежнему висело без движения, шляпы потрясённо молчали.
***
Полный дум, а точнее пустоты( ведь какие же думы могут быть без души, разве что, самые приземлённые), Шляпник ехал, шёл, снова ехал, пересаживался, ехал, снова шёл на работу. Повороты, движения, возможные события и способы их избежания были заучены, поэтому можно сказать, Шляпник спал с открытыми глазами. Путь повторялся изо дня в день, изредка едва нарушаемый Шипяками, которые надрывно рассказывая о тяжёлой своей судьбе давили на совесть разжиревших, по мнению Шипяк, горожан С. Впрочем, привычные к Шипякам горожане в тайне, громко, на весь вагон, просили и у них копеечку, небезосновательно, как им казалось, полагая, что у Шипяк копеечка найдётся. Шипяки - известно, странный народ - на подобные думы и действия горожан презрительно не откликались. Шляпник же в задумчивости рассчитывал количество монеток в кармане, цену проездных билетов и обеденной печеньки, которая, возможно, заменит и печеньку ужинную. Все эти расчёты его так расстраивали, что он будто бы просыпался, хорохорился , как воробушек, но совершенно забывал про Шипяк и горожан. Распушившиеся было Шипяки, окинув взглядом присутствующих, тушили свои большие глаза и, снижая пушистость, дожидались новой партии горожан.
Шляпник, выходя из транспорта, продолжал складывать и вычитать, при этом он так волновался, что его лысину обрамлял ореол вставших дыбом седых волос. Эдаким одуванчиком он и приходил на работу, крался к маленькому столику, где его ждали буква для воздуха, которые он покорно складывал и составлял.
***
Ничто его не трогало за его столиком и не мешало, но в этот майский день тишину офиса нарушила управляющая, по имени Тильда. Простучав каблучками, она вышла на середину помещения, заставленного множеством столиков, таких же как у Шляпника. Пусть офис был заставлен сотрудниками и их крохотными рабочими местами, завален буквами и воздухом, в общем полумраке каждый чувствовал себя достаточно в одиночестве, чтобы появление в единственном пятне света, что падало из единственного окна точно в середину, Тильды наделало шуму. Потрясенные сотрудники оторвали глаза от букв и баночек воздуха, приклеив 10 озадаченных взглядов к фигуре в цветастой клетчатой юбке, оранжевой блузке.
Выдерживая торжественную паузу, Тильда поправила удивительно круглые - до сведения скул - очки, пригладила волосы, собранные в кичку, и почти молитвенно сложив руки, наконец, начала.
- Уважаемые, у нас большая радость, с нами будет работать молодой человек, - уважаемые испуганно переглянулись и пошарили взглядом по тёмным углам офиса, - стажёр, - юбочка Тильды качнулась, а ручка сделала многозначительный кульбит, указав на худосочного молодого человека в дверном проёме, - Володя.
Володя широко улыбнулся и свернул глазками, которые, как не странно, казались огромными за толстыми стёклами очков в оправе, что закрывала пол лица.
Шляпника молодой человек поразил всей этой показной, но казавшейся Шляпнику в этот момент искренней, наивностью и сквозившим воодушевлением, которое ему понравилось и снова вызвало это щемящее ощущение потери чего-то важного.
Тем временем Володя подошёл к Тильде и, подмигнув, сообщил.
- Володя. Приятно познакомиться, рад с вами трудиться. Надеюсь, станем добрыми друзьями, а кто-то станет и самым замечательным наставником на самой увлекательной работе.
Шляпник внутренне сжался и усмехнулся, мгновенно испугавшись:"Что же я, работу свою не люблю, или не справляюсь?!". Глаза его расширились, он провел рукой по лысине, глядя на стажёра. Повисла, казалось бы, привычная, но необычная тишина: 10 пар глаз взирало на Тильду и Володю в ожидании и с недоуменным интересом.