ЖАННА ГАМБАРЯН (1939 - 2008)
"ПАЛИТРА"
История «Палитры»
«Палитрой» мы нарекли нашу изостудию в 1976г, в мою бытность ее руководителем. Но история изостудии началась задолго до этого. 12 марта 1937г состоялось открытие вновь построенного Дворца пионеров на проспекте Республики (ныне проспект Ленина) города Мариуполя. Здание дворца было расположено чуть ниже нынешней школы искусств и было похоже на двухпалубный пароход, даже окна были круглые, похожие на иллюминаторы. Художник Александр Владимирович Каморный расписал во дворце комнату сказок. На втором этаже располагались художественные мастерские. На открытии дворца присутствовало 300 пионеров и 200 стахановцев. Выступали актрисы городского театра Неверова и Смирнова, от парторганиза-ции – Мацук, от комсомола – Чижов. Два года студией руководила Ганна Иосифовна Гранюк, ее сменили Григорий Кузьмич Бендрик и Виктор Золотарев. Студия состояла из трех кружков. Кружком скульптуры руководил ученик Г.К.Бендрика Георгий Иосифович Коротков, организовавший впоследствии уникальную галерею деревянного зодчества.
В 1938г состоялась выставка детских рисунков «Наша Родина», посвященная слету оборонного актива Мариуполя и окружающих сёл.Изостудия дала путевки в профессиональное творчество многим студийцам (Георгий Галкин, Василий Овечкин, Ирина Пономарева, Валентин Константинов, Лель Кузьменков, Георгий Коротков и др.)
Во время войны Валентин Константинов (ныне член Союза художников Украины) вместе со студийцами Георгием Марковым, Василием Овечкиным и Додиком Бодней, а также членами музыкального кружка Григорием Тищенко и Виктором Черемиз активно участвовали в сопротивлении оккупантам. Они собрали радиоприемник, слушали «Голос Москвы», писали и расклеивали листовки, держали связь с партизанским подпольем. К сентябрю 1943г ребята припрятали четыре автомата, несколько винтовок и десяток гранат, которые пригодились им при поддержке на-ших моряков-десантников младшего лейтенанта Петра Криулина, прикрывавших высадку основного десанта у села Мелекино. Было ребятам всего по 16 лет, и из всего их отряда уцелел только В.Константинов, ушедший с четвертой стрелковой дивизией на фронт.
Здание дворца фашисты сожгли. После освобождения Мариуполя дворец временно располагался в здании бывшего штаба ГО, на углу улицы Пушкина и проспекта Металлургов. Там занимались, в частности, и Виталий Черменев (ставший впоследствии главным режиссером Каунасского русского драматического театра), и Женя Ясиненко (ставший профессиональным художником), и Игорь Гуревич (ставший главным режиссером русского драматического театра г.Грозного).
Руководила изостудией в те годы Неонила Петровна Егорова, окончившая в 1920г Мариупольскую гимназию, затем двухгодичные педагогические курсы в Таганроге, а в 1930г – Киевский художественный институт (художественно-педагогический факультет). С 1932г по 1940г она Работала научным сотрудником Третьяковской галереи в Москве, в 1934г организовала и заведовала изобразительным сектором Московского Дома Художественного Воспитания Детей. В 1945г вернулась в родной Мариуполь и работала методистом школ по кружковой работе при Дворце пионеров. Когда в Мариуполе открыли педагогическое училище, Егорову пригласили туда преподавателем рисования и каллигра-фии. После перевода педучилища в г.Алчевск, Неонила Петровна вернулась во Дворец пионеров руководителем кружка «Умелые руки». Изостудией в то время руководил художник Иван Егорович Тютьма. А с 1970г по октябрь 1974г студию возглавляла Ирина Васильевна Снурникова, окончившая Ирбитское педучилище на Урале и Ленинградское художественное училище им.Мухиной, затем – скульптурное отделение Ленинградского художественного училища им.Серова. После окончания, с 1956г по 1970г работала скульптором Ждановского товарищества художников и краеведческого музея, с 1975г по 1980г – в детской художественной школе, а с 1980г по 1988г – в школе искусств с.Першотравневое (Мангуш). В 1990-1995г.г. она руководила изостудией гимназии №1 Орджоникидзевского района и областной школы-интерната №1 для детей-сирот. И.В.Снурникова – человек со сложной судьбой, целеустремленная, настойчивая, написала книгу о своей жизни «Моя жизнь – движение». После ее кончины - младшая дочь Ирины Васильевны подарила изостудии «Палитра» один экземпляр ее книги.
Меня пригласили в изостудию в 1974г Л.Н.Башурина (в то время – директор дворца) и И.В.Снурникова (которую приглашали в ДХШ завучем). Я училась у Неонилы Петровны Егоровой в педучилище в 1954г, а через 20 лет я стала руководителем нашей общей изостудии. А после меня студией руководили и руководят мои ученики: сначала Светлана Ветрова, открывшая потом студию «Дивоцвіт» в интернате для детей-сирот. В «Палитре» ее сменила Анжела Аникина-Мурашкина, потом к ней присоединилась Галя Гурова-Берг (обе – бывшие студийки «Палитры»). Но об этом периоде работы «Палитры», я думаю, в свое время напишут уже сами Света, Анжела и Галочка…
Мой путь к «Палитре»
Мой путь к «Палитре» был долгим и «пестрым». С детства я рисованием не увлекалась, первая моя учительница, Елена Григорьевна Саламбаш, сама не умела рисовать и нас не учила, а пятерки по рисованию мне, отличнице, ставила «автоматически». В детстве я хотела заниматься всем и сразу. Чем только я ни занималась!.. Мне всегда везло с педагогами. Каждый из них, во всяком случае, многие – были неординарными личностями. С первого класса – Елена Григорьевна Саламбаш. Голодный послевоенный 1947 год, когда тетради мне заменяли исполь-зованные сертификаты ОТК рельсобалочного цеха «Азовстали», сшитые суровыми нитками, а изредка появлявшиеся настоящие тетради использовались строго для каллиграфии, где каждая буква с любовью вырисовывалась любимыми перьями №86.
Мы обожали нашу Елену Григорьевну, миниатюрную гречанку с огромными темно-карими глазами и остриженной наголо после тифа головой. Она была для нас кумиром. Особенно после одного случая в нашем 2-В классе, когда у кого-то из парты исчезли пол-булочки, которые выдавали в то голодное время, когда в магазинах по карточкам выдавали по 150г тяжелого и липкого черного хлеба. Мы старались оставить домашним хоть кроху такого «дива» - белой булочки. А кто-то повадился их таскать. В тот день мы застали воришку на месте преступления: худенькая, дрожащая Нина отступала в угол класса, а мы молчаливой грозной толпой надвигались на нее, не зная даже, что будем делать, когда она окажется зажатой в углу. Наша школа №10 была в то время женской, но дрались мы не хуже мальчишек. Худенькое лицо Нины от страха так побледнело, что ее веснушки казались почти черными… И тут вдруг раздался голос нашей «Еленушки», как мы между собой называли Елену Григорьевну: «Садитесь, девочки, успокойтесь, сейчас разберемся. Что случилось?» Мы хором попытались объяснить ей, в чем дело, и тут она сказала перепуганной Нине: «Пойди попей водички и погуляй, пока я тебя не позову.» Мы недовольно заворчали, но с облегчением ждали решения учительницы. Она попросила дежурную рассказать, как было дело, а потом обратилась к нам: «Ну и что Вы собирались делать?» Мы зашумели: «Красть – подло, за это судить надо!» Еленушка переждала наш взрыв, а потом вдруг спросила: «А кто из Вас был у Нины дома? Вы знаете, как она живет? Нет?.. Значит так: сходите к ней домой, а потом мы с Вами поговорим об этом. Только не всей толпой идите. У нее родной – только отец, а у мачехи – две свои дочери…» И вот мы с Верой Охомуш, по поручению класса, после уроков от-правились по адресу, где жила Нина. Уже ударили первые заморозки. Из глубины длинного двора нам навстречу, в галошах на босу ногу, шла озябшая Нина с двумя ведрами, пока пустыми. Мы выхватили у нее ведра и отправили в дом, сказав, что воду принесем сами, но обрадованная Нина козленком запрыгала рядом с нами, убеждая, что ее мачеха не такая уж и злая, просто ей трудно с двумя дочками-малышками (которым Нина и носила из школы кусочки булочек).
На следующий день – весь наш класс вереницей двигался мимо парты растерянной Нины, а перед нею росла горка отщипнутых кусочков булочек… В тот день я даже ходить пыталась, как Елена Григорьевна… Мы организовали дежурство, и по очереди относили стопки тетрадей к ней домой, чтобы ей было полегче. Мы помогали ей проверять наши бесконечные тетради, что повысило и нашу грамотность, и наше внимание при написании текста… Вот тогда я и решила, что стану учительницей. А обеспокоенная моей странной походкой мамочка долго объясняла мне, что у каждого человека своя походка, и мне вовсе не идет по-ходка взрослой учительницы на каблуках.Я много читала и, конечно, время от времени изменяла своей мечте стать учительницей. Ведь с пятого класса у нас уже были разные учителя. Великолепным педагогом была Клеопатра Иосифовна, которая вела географию и кружок путешественников. Физик Василий Иванович был прирожденным психологом. Знакомство с тайнами физики для нас началось с опыта: удержания листа бумаги на перевернутом стакане с водой. Разгадку Василий Иванович предложил нам найти самим в учебнике физики. Конечно, мы перерыли весь учебник и были безмерно счастливы, когда на следующий день класс получил сразу штук 15 пяте-рок… Но стать физиком я мечтала недолго. Уже в педучилище наш великолепный физик Константин Ахилесович жестко объяснил мне, что физику нужны терпение и усидчивость, чего мне частенько не хватало. Наша математичка Ульяна Алексеевна (которая еще в гимназии учила мою маму и тетю) не чаяла во мне души, но я, бессовестно пользуясь ее плохим зрением и привычкой давать контрольные задания в семи вариантах, быстренько «щелкала» эти задания и пускала по рядам, а потом со спокойной совестью отправлялась в коридор «на заслуженный от-дых». Но мое блаженство длилось недолго. Однажды Ульяна Алексеев-на заболела, а к нам в класс вплыла крупная, статная и красивая Анна Матвеевна Килимник. На первой же контрольной она раскусила мои приемы и стала писать для меня карточки с персональными заданиями, над которыми я пыхтела до самого конца урока, даже не помышляя о «благотворительности» (не до жиру – быть бы живу…) Соучеников от моей «благотворительности» она отсекла четко, но и меня чуть было не лишила мечты стать учителем. Однажды она по ошибке дала мне кар-точку с заданием для восьмого класса (а я была в пятом). В тот день я впервые в жизни не смогла решить задачу, а Анна Матвеевна жирным красным карандашом влепила мне чуть ли не десятисантиметровую «единицу». На следующий день, в воскресенье, я с утра до вечера пы-талась решить эту задачку, даже забыв об остальных пяти предметах. В результате – моя «единица» оказалась в окружении пяти «двоек». Но, как ни странно, «двойки оставили меня равнодушной: мое раненое самолюбие требовало, чтобы я нашла правильный ответ, и я отправилась в учительскую с пятью тетрадками, заполненными различными вариантами решения злополучной задачи. Анна Матвеевна молча взяла мою стопку тетрадей и тем же карандашом перечеркнула каждую страницу. «Неверно!» с каким-то торжествующим удовлетворением сказала она и величественно уплыла назад в учительскую. В это время оттуда вышла худенькая Сарра Моисеевна, наш грозный завуч. Она никогда не повышала голоса: для наведения порядка вполне достаточно было одного ее появления. В нашем «бабском монастыре» сложился свой круг «босячек», как тогда говорили. Самым строгим наказанием считался вы-зов в кабинет завуча. Оттуда все выходили с заплаканными глазами. В нашем классе, как выражалась Сарра Моисеевна, Жанна Голубкова (то есть я), Алла Цапкова и Мила Животова вполне могли заменить самых безудержных мальчишек. В кабинете завуч «давила на совесть». Не знаю, как с ее методом воспитания справлялись Алла и Мила, но мы были непробиваемы. Слезы мы считали последним делом, и держались стойко. Увидев меня, расстроенную, возле учительской, Сарра Моисеевна, полуобняв меня за плечи, спросила: «Жанна, что случилось?» Губы у меня непроизвольно запрыгали, и слезы хлынули из глаз потоком. Она ахнула и увела меня в свой кабинет, где я, тыкая ей стопку тетрадей, пыталась объяснить, что случилось. Она налила мне стакан воды и молча занялась проклятой задачей. Минут через пятнадцать я услышала: «Успокойся, это задача с алгебраическим решением, а вы еще алгебру не изучали. Анна Матвеевна просто нечаянно дала тебе картонку с заданием для восьмого класса!» Слезы мои мгновенно высохли, щеки заполыхали от ярости: «Это она нарочно!». Сарра Моисеевна возразила: «Не говори глупостей, просто она ошиблась!» Я сгребла со стола тетради, пробормотала «спасибо» и ринулась из кабинета вниз по на-шей «исторической» лестнице. Но неожиданно дорогу мне заслонила фигура Анны Матвеевны: «Ты куда несешься, сломя голову?!.» Я, уткнувшись головой в ее живот, пыталась протиснуться, а она передвигалась, закрывая мне проход. Наконец мне с трудом удалось прорваться. Однако с того дня каждый урок математики я слушала из-за двери класса, пока на меня не наскочила вездесущая Сарра Моисеевна: «Что ты натворила, за что выгнали?.. Как ни за что?!..» Она заглянула в класс, увидела Анну Матвеевну и, повернувшись ко мне, ахнула: «Неужели Вы до сих пор воюете из-за той злосчастной задачи?!.» Я молча кивнула, и тут она вдруг спросила: «Ты знаешь пословицу: «Нашла коса на камень»? Скоро четверть закончится, а ты никак не можешь простить ее ошибку. А Елена Григорьевна мне говорила, что ты сама хочешь стать учительницей… Подумай, что учитель – тоже живой человек, который может и ошибаться, и обижаться… Идем!... Анна Матвеевна, позвольте Голубковой занять свое место!..» В полной тишине я села за парту…
Много лет спустя я поняла, что у нас с Анной Матвеевной просто были похожие характеры. Когда я училась на втором курсе Таганрогского физмата, на улице Апатова я встретила Анну Матвеевну, которая сказала мне: «Эх, Жанна, зря ты пошла на физмат. Знаешь, я давно стала жить не в ладу с собой. Любовь к математике не всегда согласуется с любовью к детям. Выбери такой предмет, который всем доступен. Я с годами стала замечать, что мне жаль детей с гуманитарным складом ума. Обидно видеть, как ребенок настойчиво добивается того, что ему не дается. Но еще обидней, как в твоем случае, когда от природы математика тебе дается легко, а ты к ней относишься без уважения, да еще и других своими подсказками отучаешь ею заниматься. Вот я и перегнула палку с тобой. Спасибо Сарре Моисеевне, что помогла разрубить наш «гордиев узел». Знаешь, сколько я мучилась, пока ты, уже из педучилища, не зашла ко мне в учительскую. Поедом себя ела, да характеры у нас с тобой, похоже, одинаковые: те же недостатки, а педагогу вспыльчивость ох как мешает. Правда, дети – народ благодарный, и многое прощают, если чувствуют, что ты за них же болеешь. Но вспоминай нашу «схватку» и не стесняйся признавать свои ошибки».
Почти те же слова повторила мне спустя еще пять лет прекрасный математик СШ №54 Римма Яковлевна, но к тому времени я уже «нащупала» свой путь и преподавала в той школе изобразительное искусство…
Фактически впервые я столкнулась с рисованием уже в педучилище, где нам преподавала рисование Неонила Петровна Егорова, влюбленная в свое дело до отрешенности. Он смотрела на нас огромными изумленными глазами, не понимая, как можно не выполнить задание по рисованию. Сначала она пыталась нас увлечь декоративными узорами, но построение знакомых до отвращения овалов, ромбов и прочих фигур отталкивало нас. Дети послевоенного времени, мы не могли понять, как можно всерьез переживать из-за качества кисти или бумаги, главное – что они есть. Пользуясь добротой Неонилы Петровны, мы занимались на ее уроках чем угодно, семестр подходил к концу, а оценок у нас не было (двойки ставить она не хотела, а домашние задания мы не выполняли). И вот однажды Неонила Петровна принесла работы наших предшественников, среди которых было изображение акварелью с натуры. Мы столпились, разглядывая работы, и кто-то съехидничал, указывая на эту акварель: «Что это, новогодний фонарик?..» Неонила Петровна удивленно вскинула свои дуги-брови: «Да нет, это вот такая консервная банка» - и достала из своего необъятного портфеля белый жестяной цилиндр. Она поставила его сначала на стол, потом переставила на подо-конник и наглядно показала нам, что такое «контражур», и как изменяет-ся цвет при боковом освещении, предложив нам дома самим попробовать изобразить банку на разном фоне.
И впервые дома я на практике убедилась, как волшебно меняется цвет простой консервной банки в зависимости от освещения, цвета фона, окружающих предметов. На следующий урок я принесла целый альбом с изображениями консервной банки (как я теперь понимаю, - в «теплой» и «холодной» гамме). При этом я даже самостоятельно открыла способ работы «по-мокрому»… Вот тогда-то я увидела, как красива улыбка Неонилы Петровны, и почувствовала, что эта моя пятерка по рисованию наконец-то заслужена… Но педучилище на следующий год пе-ревели в Алчевск, а заканчивали мы его уже в Лисичанске. В Алчевске с рисованием было «никак», в Лисичанске нам преподавал художествен-ный труд Иван Иванович Хромов, увлекший нас рельефной лепкой из пластилина (наши работы даже возили в Луганск на областную выставку).
А русскую литературу нам преподавала общая любимица Марина Моисеевна Виноградова, отличный знаток своего дела и человек боль-шой души. Она вела у нас литературный кружок, знакомила нас с «вне-программной» литературой Паустовского, Есенина, поэзией «Серебряного века». Она никогда не читала нам нудных нотаций. В результате, мы общаемся с ней до сих пор, в самые трудные моменты жизни ее письма были словно солнечные лучи, согревающие и призывающие верить, что всё когда-нибудь проходит, пройдут и боли, и беды…
После окончания педучилища я уехала по направлению в Сибирь, в село Непа Катангского райна Иркутской области, где отработала в местной школе год за два, поскольку эта местность была отнесена к районам Крайнего Севера. Школа была двухкомнатная, учителей не хватало, на уроках приходилось объединять детей 1-4 классов. Дети были очень хорошие, любознательные, но совсем не знакомые со многими элементами цивилизации. Поэтому приходилось перед решением задач, приведенных в учебниках, проводить разъяснительные беседы: что та-кое ситро, что такое одноколейная дорога и прочее. А зачастую прихо-дилось самой придумывать задачи с использованием «местного мате-риала», что детям очень нравилось.
Отработав свой срок, я вернулась на Украину (ехала в отпуск, но мама настояла, чтобы я осталась дома). В детский противотуберкулезный санаторий требовался воспитатель, и я, чтобы заглушить тоску по своим сибирским мальчишкам, согласилась. Заведующая, Элеонора Александровна Погоржельская, быстро заметила, что мальчишки ко мне тянутся, слушают меня, и стала оформлять всех мальчишек в мою группу, а я и не возражала. Группа была разновозрастной – от дошкольников до семиклассников. Дети были ослабленные, скучали по дому, иногда плакали по ночам, приходилось их отвлекать по-всякому. больше всего они любили чтение вслух перед сном. Я читала, пока все не засыпали, а потом тихонько выходила и добиралась с Первомайского поселка на Левом берегу до проспекта Ленина №24 всевозможными видами транспорта. Это занимало очень много времени, но работа была интересной, и, возможно, я бы работала там всю жизнь, если бы не уголовная история. Всей жизнью санатория фактически руководила старшая медсестра Вера Ефимовна. Она вникала во все наши проблемы и пыталась их решать любым путем. Санаторий находился очень далеко от центра города, а транспорта для подвозки продуктов не хватало, и она разыскала пенсионера с бричкой, оформив его не извозчиком (такой точки не было в штатном расписании), а нянечкой. Это, конечно, было нарушением, но для пользы дела (иначе дети не получали бы вовремя ни продукты, ни медикаменты). Но нарушение есть нарушение…
Было это в 1962г, я как раз родила своего первенца Андрюшу и, будучи в декретном отпуске, узнала о приеме студентов на вечернее от-деление Одесского института инженеров морского флота (ОИИМФ), попытала счастья и, успешно сдав вступительную сессию, стала студенткой второго курса. Выйдя на работу, я узнала, что меня вызывают в ОБХСС Орджоникидзевского района. Молодой следователь вел себя бесцеремонно, как с заведомым преступником, и у нас с ним дело едва не дошло до потасовки, если бы не его более сдержанный руководитель, который мог допустить, что рядовой воспитатель не знает всех тонкостей работы руководства санатория. Но обстановка в коллективе была испорчена бесповоротно, ходили слухи об анонимке в ОБХСС, и заведующая пыталась уличить в этом меня, пугая увольнением, на что я сама написала заявление, которое она с удовольствием подписала. Больше я в этом заведении не была ни разу.
После этого я пошла работать воспитателем в детский сад №1 за-вода «Азовсталь», где заведующей была Варвара Степановна Луговая (лучший руководитель, с которым мне приходилось встречаться за 37 лет трудовой деятельности). Она умело комплектовала и сплачивала коллектив, приучила всех болеть за общее дело (даже через три года после ее смерти нас никак не могла испортить анархистская расточительность Зинаиды Ивановны Шевченко, пришедшей ей на смену).
Но пора вспомнить о том, как я попала в художественную школу. Работая в детсаду, я всегда с нетерпением ждала утренников, потому что мне всегда поручали оформление стены в музыкальном зале. Особенно удачно получилось оформление к годовщине Октября (казалось, что вода в Неве колеблется…) А тут еще подвернулся случай расписать новые шкафчики в детской раздевалке, и я так увлеклась росписью, что и дети были в восторге, и заведующая похвалила. У нас воспитателем работала Вера Демидко, а ее муж Валентин был профессиональным художником, руководил изостудией ДК строителей. Он мне посоветовал учиться дальше, кстати, городская художественная школа открывала вечерние курсы при ДК «Искра». Я боялась, что не сдам вступительные экзамены (рисунок, живопись и композицию). Тогда он предложил приехать к ним домой на консультацию. В их частном домике за Левым берегом у него была великолепная студия. Он показал мне свои работы, объяснил, что такое работа с натуры, предложил написать синюю кружку на сером фоне. К сожаленью, это было единственное занятие, т.к. вско-ре его вызвали в другой город, но перед отъездом он взял с меня обе-щание пойти на экзамены. Когда я туда пришла, у меня от волненья дрожали руки, ноги, а перед глазами плыл туман. В большом холле за мольбертами (которые я вообще видела впервые) сидели пожилые мужчины и молоденькие десятиклассницы, которые раньше занимались в изостудиях. Я не могла примкнуть ни к тем, ни к другим. На подиуме стоял натюрморт из гипсовых тел: куб и лежащий в ракурсе цилиндр. Я даже карандаш не умела держать, как художники-любители. Очевидно, вид у меня был до того растерянный, что одна из девочек, Люба Демченко, помогла мне поставить мольберт и показала, как держать карандаш, «прикнопила» лист к мольберту, поскольку кнопки ломались в моих дрожащих руках. На выполнение задания нам дали три учебных часа. Я растерянно сидела перед мольбертом, наблюдая, как остальные начали рисовать. Ко мне подошел один из преподавателей, Анатолий Иванович Лысов, коротко расспросил, почему я не начинаю работу, где занималась раньше и как сюда попала. Услышав, что я пришла по совету Демидко, он предложил успокоиться и забыть, что это экзамен – рисовать, как дома, постаравшись передать материал, из которого сделаны тела (гипс). Его спокойная уверенность передалась мне, и я занялась работой, забыв обо всем. В конце занятия нам предложили выставить мольберты с работами к дальней стене (работ оказалось так много, что я тут же забыла, где моя). И начался первый оценочный просмотр в моей жизни… Задавали вопросы, а мы называли номер работы. Первый вопрос был: на какой работе удалось передать материал гипса? Все на-звали пятый мольберт слева. Лысов спросил, чья это работа, но все молчали. Тогда прочитали фамилию на изнанке листа, и я не поверила своим ушам: это была моя работа. Вот так меня зачислили на вечерние курсы в художественную школу. Занятия там вели: рисование - мой «ангел-хранитель» А.И.Лысов, живопись – Е.Скорлупин, композицию – О.Ковалев. Теперь после работы я летела на занятия в «Искру», как на первое свидание. На втором курсе группу студийцев послали в Донецк на конкурс самодеятельных художников (поехали Витя Рашевский, Люба Демченко, Люба Агеева и я). Руководителем группы должен был поехать А.И.Лысов, но он, к сожалению, заболел, и на повез В.Г.Вартанянц. Он был поной противоположностью чуткому Лысову. Но, как бы там ни было, семинар прошел интересно, но не без дрожи, поскольку темой был «живописный портрет с живой натуры», до которой мы по программе еще не дошли. Особенно нас поразила группа макеевцев – сплоченный коллектив ребят, среди которых было четверо братьев, привезших, в качестве живой натуры, родного отца. Первый день был самым сложным, но все мы с заданием справились. А.И.Лысов сказал, что мне давно пора идти работать в школу. ДХШ рекомендовала меня директору СШ №54 Е.А.Колодию на должность преподавателя изобразительного искусства. И снова был мандраж, я боялась, что не справлюсь. Спасла меня под-держка А.И.Лысова и завуча СШ №54, бывшей моей преподавательницы литературы в педучилище Нины Степановны Агеевой. И началась моя трудная, но и любимая работа. В школе – свои особенности преподавания ИЗО. С методикой было «глухо», и мне пришлось «изобретать велосипед» - собственную методику школьной программы. Хуже всего, что не было кабинета ИЗО. Позже дали комнатку за сценой для художественного кружка, где я и хранила собираемый потихоньку натурный фонд. Кружковцы стали моей опорой. Коллеги вначале относились к моему предмету, как к тому, без чего вполне можно обойтись, но постепенно отношение менялось. Я сразу отменила альбомы для рисования, вместо которых мы завели папки с листами бумаги. Подписывали работы на обратной стороне листа, перед уроком дети прикрепляли свои работы на доску, и проводилась коллективная «слепая» оценка работ, не видя фамилий их авторов. Так удалось приучить детей к терминам «композиция», «компоновка», «штрих» и др., исчезли обиды за оценки, которые я, честно говоря, вообще бы отменила. Менее активных детей мы учились поощрять дополнительными баллами за колорит, оригинальность. При-учились выходить на зарисовки деревьев, потом стали делать наброски фигур одноклассников. Живописные листы выкладывали прямо в коридоре под окнами, оценивали иногда в месте с желающими из других классов, лучшие работы – тут же отбирали для выставок. Я перестала носить домой для проверки стопы альбомов, зато начала собирать выставочный фонд. В нашем крыле переменки стали наполнены творчеством. Потом я подключила детей к сбору репродукций и статей о художниках из журналов «Огонек», «Работница», «Крестьянка», сдаваемых в макулатуру. Дети заинтересовались историей искусства, в коридоре вы-весили стенд «Знаменательные даты», возле которого проходили стихийные беседы о творчестве художников. Потом мы с детьми решили к концу каждой четверти оформлять папку «Мой любимый художник» с репродукциями и статьями – для дополнительных баллов менее уверенным в себе детям. Мои коллеги отмечали, что более интересными стали и ответы моих детей по истории и литературе.
Заданий на дом я не давала, но желающим разрешала доработать работу дома, если не успели в классе. На педсоветах классные руководители удивлялись: «Родители спрашивают, не стало ли рисование в школе главным предметом?»
Потом мы затеяли оформление вестибюля, а к Новому году оформили зал столовой самодельными гирляндами и красочными декоративными масками. Дети со слабой успеваемостью ожили, почувствовали себя увереннее, охотно участвовали в оформительских работах.
Когда открылась СШ №23, наши учителя пугали меня, что туда «сбрасывают» худших учеников, и там никаких выставок не сделаешь – тут же оборвут. Но дети, когда они вкладывают свой труд и видят его результаты – берегут выставку сами и защищают от других.
Мы стали готовить «экскурсоводов» по нашим выставкам. А сколь-ко было счастья в обеих школах, когда наши работы заняли первое место на областной выставке в Донецке! И.В.Снурникова и Л.Н.Башурина из Дворца пионеров пригласили меня руководителем изостудии дворца, поскольку Снурникова уходила работать в ДХШ. Было это в октябре 1974г, а я не могла бросить свои школы среди учебного года. Пришлось остаться там совместителем. А в изостудию дворца, в группу старшеклассников, из СШ №26 пришла совместителем Светлана Рыкалова. Две группы старшеклассников взялся вести художник-оформитель дворца Сергей Иванович Рудаков, выпускник Симферопольского художест-венного института. Таким образом, мне достались только малыши.
Первые шаги с «Палитрой»
Ох и трудно же было мне в том 1974 году! Школьная методика совсем не подходила для работы с младшими студийцами, среди которых были даже дошкольники. А уже в ноябре нужно было принять участие в Международном конкурсе «Вдоль нефтепровода «Дружба». Жюри конкурса прислало нам слайды работ медалистов конкурса, и мы их анализировали на общем занятии, на котором присутствовали даже некоторые родители. Всем было интересно, мы учились оценивать детское творчество. Для привлечения детей в студию – мы организовывали передвижные выставки сначала в «своих» СШ №54 и СШ №23, а потом и в других школах. В детском кинотеатре «Родина» была постоянная вы-ставка наших работ, я писала статьи в «ПР» о выставках и завоеванных студийцами наградах.Трудно было отвыкать от детей из СШ №54 и СШ №23, но в студии было 120 детей, а там – 480!.. К тому же, в школах урок рисования был раз в неделю, а в студии – 2-3 занятия в неделю. Не забывали нас и «старички», уже поступившие в ДХШ, но приходившие в студию по выходным. Детей было очень много, а я осталась одна: сначала ушла в ДХШ Рыкалова, а в 1975г отказался от студии и Рудаков. Пришлось разрабатывать новую методику, совмещая выходы на зарисовки с работой в студии. Иногда отправлялись по школам для сбора макулатуры. Вместо номеров, придумали собственные названия нашим группам: «Ромашка», «Колобок», «Родник», «Акварель», «Эврика». Так детям было легче запомнить, к тому же можно придумать эмблемы. Саму студию мы с детьми решили назвать «Палитрой».Вскоре организовался и родительский актив (Рогожникова, Иванова, Авдеевы, Смаглий, Петрова, Карпухина, Подвысоцкие), и мне стало полегче физически. До этого над нами шефствовали Юрий Андреевич Половко (руководитель авиамодельного кружка) и Владимир Николаевич Субботин (руководитель машиностроительного кружка).Случился и конфуз. В канун 8 Марта мы с детьми решили сделать красивые поздравления мамам и декоративные «хваталки» для кухни. Потом организовали общее собрание детей и родителей. Нас оказалось так много, что вести собрание мне пришлось, стоя в проеме двери между нашими смежными комнатами, в которых располагалась студия в старом дворце по улице Апатова. На собрании присутствовали и И.В.Снурникова, и моя бывшая сотрудница (по детсаду №1 завода «Азовсталь») Л.Г.Ельяшевич. После собрания родители окружили меня, чтобы поговорить, посмотреть работы детей. В это время И.В.Снурникова, уходя, окинула меня странным взглядом и кивнула на прощание. Я не стала ее задерживать, хотя хотелось с ней поговорить. Наконец студия опустела, я усталая, но довольная, опустилась на стул и позвала Л.Г.Ельяшевич: «Люда, кажется всё, пойдем домой!» Она показалась в дверях и насмешливо посмотрела на меня: «Всё? Да ты посмотри на свой стол в той комнате! Только ОБХСС не хватает!..» Я вбежала в ту комнату и остолбенела: стол был завален свертками с духами, помадой и прочей косметикой. Что было делать?.. Родителей уже не вернешь… Я собрала открытки в стопку, цветы расставила по вазам и пошла «пристраивать» косметику среди женщин-сотрудниц (благо, что праздник был общим, женским). И всё-таки настроение было испорчено, я поняла и странный взгляд Снурниковой… С тех пор я ежегодно на первом родительском собрании предупреждала родителей не делать мне подарков, разве что такие, которые нужны для работы студии и которые я не всегда могу купить на свою зарплату (книги по истории искусства, кисти, краски и т.д.) Тогда папа Вадика Авдеева, часто бывавший в командировках и разбиравшийся в кистях и красках, предложил активу создать общий фонд для нужд изостудии, чтобы каждый из родителей мог, при случае, купить нужные материалы с расчетом на возмещение затрат из этого фонда. Я с радостью согласилась при условии, что этим фондом будет заниматься именно актив, а не руководитель студии. С тех пор у меня резко уменьшилось проблем с материалами для студии. Правда, не помню в каком году, когда страна перешла на купоны, наш фонд попал в затруднительное положение: приходилось собирать и купоны, и деньги, но всегда находились добровольцы из актива, приходившие на выручку.
Вообще, жизнь в «Палитре» была очень интересная, но и очень нагруженная. При нашем «поточном» способе («чем больше – тем лучше») – физическая нагрузка для меня оказалась бы непосильной, если бы не самоотверженная помощь родительского актива и моих коллег: библиотекаря Л.Н.Сапко, руководителя кружка цветоводов С.М.Слюниной, руководителя балетной студии Р.З.Платоновой, руководителя кружка народных инструментов Л.Н.Брагинской, руководителя кружка астрономов А.Гречанок, руководителя машиностроительного кружка В.Н.Субботина и других. В июне 1975г Половко и Субботин предложили мне с детьми при-соединиться к их профильному загородному лагерю в Ба-Бахтарме. Ехать хотели все, но это было нереально, к тому же, к нам присоединились «киношники» М.В.Семиренко и радиоконструкторы Г.С.Котельникова. Тогда мы с детьми решили, что поедут только те, кто лучше оформит реферат-папку «Любимый художник». И работа закипела, помогали и родители. Так в студии появились папки «Виды ИЗО», «Жанры», «Архитектура», «Скульптура» и т.д.Мой индивидуальный контакт с детьми (которых в студии было по 100-120 человек и больше) страдал из-за отсутствия возможности познакомиться с их семейными условиями, чтобы найти правильный подход. И хоть промахов было не так много, но каждая потеря больно ранила. Так перестал посещать студию Вадик Башев, которого я упрекнула за систематические опоздания. Снежане - девочке из состоятельной семьи, буквально издевательски унижавшей родную мать, я сама предложила подумать: может ли быть художником человек, обижающий самого близкого человека?.. Побеседовала и с ее мамой, которая призналась, что муж с ней дома обращается еще хуже. Тогда я поговорила со своими студийцами: «Что Вы знаете о своих мамах?» Оказалось, что не так уж много… И мы решили организовать праздник «День мам», а после первого же празднования решили сделать его традиционным - ежегодным. Традиционными стали и наши «Новогодние огоньки». На этих праздни-ках, на выездах на этюды и зарисовки – общались между собой дети разных групп «Палитры», а это позволяло лучше сплотить коллектив, проникнутый общими задачами.
«Палитра» - Мариуполю
У нас были свои любимые места: Старокрымский карьер, Белосарайская коса, обрыв над Песчаной косой, мост через Кальчик, пассажирский причал порта, старые Аджахи, центральный сквер, Городской сад, лестница на Приморском бульваре и другие. Я старалась показать детям любимые мною уголки города, рассказывала его историю. Зимой и весной мы ходили на зарисовки к Гамперскому спуску, зарисовывали декоративные решетки на улицах Пушкина и Семенишина. Дети замечали, как с каждым годом тускнеет красота старых улиц, узорчатые ворота заменяются безликими металлическими листами... В ноябре 1985г, к соро-калетию Победы, мы даже оформили экспозицию из 70 работ на тему «Мой город». Мы фантазировали, каким будет Мариуполь, когда украшать его будут наши нынешние «палитровцы», и дети с увлечением создавали эскизы фонарей, которые будут украшать улицы города. Мы ходили на зарисовки Гамперского спуска, а потом сочиняли проект Детского городка сказок, который они когда-то построят для своих детей. Проект был богатый! В отреставрированном псевдоготическом доме Гампера мечтали разместить кукольный театр, по отреставрированному брусчатому спуску пускали кареты для катания детей. От самого моря прорывали узкий, но глубокий канал с перекинутыми через него моста-ми, по каналу двигались управляемые детьми различные суда (от парусников до катеров на воздушной подушке), которые, обойдя вокруг кукольного театра, окруженного озером с водоплавающими птицами, возвращались к морю. У моря канал переходил в пляжный детский городок развлечений, где был и вход в подводный аквариум из стекла, там можно было наблюдать подводную жизнь Азовского моря. Аквариум придумала Оля Смаглий, а Андрей Лихолетов решил убрать в подземный тоннель идущую вдоль пляжа железную дорогу. Потом дети придумали создать музей-ярмарку «Старый Мариуполь», оборудовав его старинными домами, литыми чугунными решетками, декоративными фонарями и сохранив покрытие брусчаткой.
Как только мы мысленно отправились в прошлое, неизбежно произошла встреча с нашим великим земляком Архипом Ивановичем Куинджи. После беседы о его жизни и творчестве мы с детьми отправились на улицу Куинджи (бывшую Карасевскую), делали зарисовки старых домишек на Верхних Аджахах, любовались с обрыва далями, делали зарисовки «Азовстали» и пытались представить, какими были эти дали до строительства «Азовстали». Мечтали о том времени, когда в Мариуполе будет музей-усадьба «Как жил А.И.Куинджи». Ведь предметы быта того времени еще есть в окружающих город греческих селах. Мож-но было бы обратиться за помощью к музеям и библиотекам других го-родов. Ведь мы, потомки всемирно известного «волшебника света», «за-гадочного грека», «удивительного самородка» - до сих пор в долгу перед ним. Правда, есть небольшой памятник ему на перекрестке проспектов Ленина и Металлургов, да памятная доска на Выставочном зале имени Куинджи (в котором, кстати, нет даже тех 2-3 подлинников, которыми владеет краеведческий музей, поскольку уж больно там неподходящая атмосфера для их сохранности. И неудивительно, ведь помещение строили для парикмахерской и оно никак не подходит для выставочного зала из-за резких колебаний температуры, постоянных порывов труб и самого расположения). У нас родился замысел выставки детских работ «Мы живем на родине Куинджи». Участвовали все студийцы – от малышей до выпускников. В оформлении стенда «Жизнь и творчество А.И.Куинджи» активно участвовали и дети, и родители. Собирали репродукции его работ, статьи из газет и журналов. Ходили на экскурсии в краеведческий музей, к памятному знаку у места высадки морского десанта у села Мелекино. Выезжали на этюды и зарисовки к пассажирскому причалу морвокзала и к судоремонтному заводу. Советовались, где и когда лучше сделать выставку, чтобы ее увидело больше зрителей. А пока работали над выставкой, я потихоньку комплектовала жюри. На подведении итогов выставки детского рисунка к 60-летию Октября, экспонировавшейся в Доме пионеров на улице Апатова, в жюри входили специалисты: Н.П.Егорова (пенсионер), В.А.Демидко (руководитель изостудии ДК строителей), А.И.Красный (Учитель рисования СШ №7), С.И.Рудаков (оформитель Дома пионеров), А.М.Хованский (оформитель ЖЗТМ) и Ж.Г.Гамбарян (руководитель изостудии «Палитра»). Однако собрать их всех вместе в одно время и в одном месте было очень сложно. Решили открыть выставку для гостей города через год в летнем парке на центральной аллее , а для горожан зимой – в кинотеатрах «Буре-вестник», «Комсомолец», «Лукова» и других.
А жизнь не стояла на месте, приближалась Олимпиада в Москве, был объявлен конкурс «Олимпиада-80», на который ребята подготовили и отобрали 30 работ, выполненных в различной технике (гуашь, граттаж, гравюра с картона, пастель, акварель, аппликация, коллаж) и получили диплом 2-й степени от журнала «ЮХ».
В наследство от И.В.Снурниковой мы получили связь с областным и городским обществами Красного креста, и каждый год «Палитра» не без успеха участвовала в выставках, проводимых в донецком кинотеатре «Красная шапочка» под патронатом художницы Полины Шакало, которая очень тонко чувствовала детское творчество. В 1975г «Палитра» получила все 12 главных призов. Это были этюдники! Дети были в восторге. Однако остальное областное жюри Донецка обиделось, что все призы уехали в Мариуполь (а работы победителей выбирали «вслепую»). На следующий год стали отбирать от каждой студии по три лучших работы, а из них уже выбирать победителей. Но работы наших детей были полны чувства, сопереживания к раненым, гордости за хрупких и беззащитных с виду медсестер. Обсуждая сообщения о помощи Красного креста пострадавшим, дети стали больше интересоваться трудной, но благородной профессией медиков, сами предложили в День медицинского работника организовать конкурс рисунка на асфальте «Айболит-81» не в парке, как обычно, а в городском сквере, через который в выходные дни проходит чуть не полгорода жителей Мариуполя. Работы получились яркие, красочные. Авторы внимательно наблюдали за реакцией взрослых зрителей, безошибочно определяя среди них медработников. И тут кто-то из ребят предложил организовать такой же конкурс в порту, чтоб с ним познакомились и медики Приморского района. Все с радостью согласились. По такому случаю накупили небольших булочек, которые нас часто выручали в таких «командировках». На втором кон-курсе «Айболит в порту» - не было ни жюри, ни призов, зато все участники чувствовали себя победителями, а зрители дарили им теплые, светлые улыбки, по которым дети опять безошибочно узнавали среди них медиков. Жаль, не было у нас ни фотоаппарата, ни кинокамеры, чтобы заснять это трогательное общение детей и зрителей. Правда, к нам в студию часто приходили фотокорреспонденты В.Титаренко и Б.Г.Дембицкий, благодаря которым (и некоторым родителям-энтузиастам) у нас осталось немало снимков о разнообразной и творческой жизни «Палитры».
Творческие связи «Палитры»
В каждом своем отпуске я старалась находить новых друзей по работе, доставать новые адреса международных конкурсов детского творчества, привозила книги, слайды и диафильмы по изобразительному искусству. В гостях у нас были руководитель изостудии Дома пионеров г.Нальчика Евгений Николаевич Табачок, многие другие руководители изостудий, даже министр культуры Таиланда (!). В Риге я познакомилась с руководителями изостудий Дворца пионеров Луцией Яновной Клейне, Айей Батаревской, Илгой Брессе, Инарой Блумберг, которые очень тепло меня приняли, хотя незнание латышского языка, конечно, мешало нам в общении. С руководителем Каунасской изостудии Феликсом Булака мы обменялись выставками детских работ, хотя и здесь языковой барьер обеднял наш творческий обмен. Мы вели обширную переписку, участвовали во всевозможных конкурсах, но не всегда это получалось. Так в декабре 1980г киевская таможня вернула посылку с работами «Палитры», отправленными на 5-й международный конкурс в г. Хювинкяя (Финляндия). Вернули все шестьдесят работ без всякого объяснения. В том же году Международный союз архитекторов объявил конкурс детского рисунка «Мой дом, мой город». Мы выслали сорок работ (у нас была довольно многочисленная подборка работ на эту тему, выполненных в различных техниках). Победителями Стали Роман Евтеев, Ира Морозова, Таня Бурачек, Валентин и Сергей Минько, Андрей и Вова Тыркины, Максим и Катя Рогожниковы, Зина Грамм, Илона Костромина, Оксана Губенко, Наташа Царюк и Лена Иванова. Мы отправились на экскурсию по теплоходу «Сергей Смирнов» и по просьбе капитана Подвысоцкого оставили им выставку рисунков, которыми экипаж украсил кают-компанию и кубрики перед уходом в рейс на Равенну (Италия). В Равенне они оставили наши работы в детской художественной школе при Академии художеств, а нам привезли подборку их картин. Работы итальянских детей были выполнены на хорошем уровне, в разнообразной технике, но несколько разочаровали своей тематикой. Мы выставили их в кинотеатре «Родина», потом к ним присоединили работы детей из г. Мольфетты, которые привез капитан теплохода «Марио Дормио» Паскуале Сальвимини. Он был членом общества дружбы народов «Италия – СССР», очень любил детей и мечтал о прочной дружбе нашей студии с учащимися элементарной школы Монтанари г. Мольфетты, где учился его сын Джан-Карло. Жена капитана преподавала русский язык, которым он тоже неплохо владел. Мы общались с капитаном и его командой на смеси русского с английским, общие интересы помогали нам понять друг друга.
В книге отзывов зрителей кинотеатра «Родина» справедливо отмечался более высокий уровень работ детей Равенны, но были просьбы в следующей выставке рассказать о себе, своей стране, ее сказках, архитектуре, богатой природе. Хоть работы из Мольфетты были чаще выполнены просто фломастерами на белом фоне, но они были более содержательны. Далекие итальянские ребята стали близкими и понятными нашим детям без всякого перевода. Студийцы очень переживали, когда в Италии произошло землетрясение, они слушали и обсуждали новости, организовали сбор и отправку подарков для детей Италии.
Выставка работ «Палитры» была открыта в национальной картин-ной галерее самим мэром г. Мольфетты. Мы получили два альбома цветных фотографий интерьеров и книгу с тремястами отзывов зрите-лей, полных тепла и признательности. Зрители разных возрастов отмечали, как светлы и откровенны работы наших детей, предлагали дружить, чтобы на земле больше не было войн, чтобы все дети Земли были счастливы.
В августе 1980г мы оформили выставку «Рисуют дети Италии» в кинотеатре «Комсомолец». Первое место единогласно присудили Анжеле Ломануцци. Это был натюрморт из керамических сосудов, выполненный гуашью. Сосуды стоят на окне, на передней вазе Анжела изобразила своё отражение, сползающей наискось со стула, а обрамляла отражение надпись по-итальянски: «Я устала…». Зрителей и жюри восхитил этот мощный прорыв ребенка сквозь навязанные взрослыми темы. Однако это и предостережение педагогам от насилия над возрастными особенностями ребенка. Отметили также работы Симоны Пеполи «Под-водный мир» и Микейла Баллардини «Ласточки и облака» в технике штампа гуашью.
Ежегодно «Палитра» отсылала работы детей на международный конкурс соцстран в г. Шведте-на-Одере (ГДР). Результатом стали 12 бронзовых медалей и большое количество персональных грамот.
Всё больше узнавали ребята о других странах, росло их уважение к другим народам. Но однажды, на очередной нашей встрече с командой теплохода «Марио Дормио»», мы узнали, что они отказались от предложенной экскурсии в Киев («Вот если бы в Москву!..»). Мы стали рассказывать им о самой древней столице в СССР, колыбели славянской культуры, а после их ухода решили отправить в подарок итальянским детям подборку цветных открыток о столицах, культуре и художниках всех союзных республик. К тому времени кто-то из родителей помог «Палитре» приобрести папки размером чуть меньше ватмана, с набором листов оберточной бумаги. На этих листах мы и разместили собранный материал и передали его Паскуале Сальвимини, который в ответ привез нашим детям игрушки от итальянских детей. Игрушки были и новые, и старые, но все только самые любимые.
Но по какой-то коммерческой причине фирма отозвала теплоход «Марио Дормио», а теплоход «Сергей Смирнов» перестал заходить в наш порт…
Знакомство с Чюрленисом
Еще до прихода в «Палитру», будучи с Л.В.Агеевой (Макаренко) в гостях у Ирины Васильевны Снурниковой, я случайно познакомилась с репродукциями работ литовского художника и композитора Миколоиса Константинаса Чюрлёниса. Его творчество показалось мне настолько близким, что с тех пор я начала собирать материалы о его жизни и творчестве, даже написала письмо его младшей сестре – Валерии Каружене, жившей в Каунасе. Она в ответ прислала нам в подарок пластинки с симфоническими поэмами «Море» и «В лесу», а также набор открыток с репродукциями Чюрлёниса. Во время следующего отпуска я была в Ле-нинграде и разыскала на Невском проспекте подвальчик, где купила набор слайдов с работ Чюрлёниса и нашего знаменитого земляка Архипа Ивановича Куинджи. Эти слайды оказались большим подспорьем для подготовки и проведения бесед с детьми о творчестве Мастеров. Но с Куинджи дети уже были знакомы, а знакомить их с Чюрлёнисом я побаивалась: не рано ли, поймут ли?.. Тогда я пустилась на хитрость: провела занятие «О чем рассказала музыка». Дав им послушать обе симфонические поэмы и не называя ни их автора, ни названий произведений, я предложила детям передать в своих работах, как они сами их почувствовали. Студийцы сумели почувствовать космический размах стихий, их яростную борьбу, трагическую кульминацию и светлый финал. Каждый из ребят по-своему передал прочувствованный образ. После этого я провела с ними беседу о жизни и творчестве Чюрлёниса нетрадиционно: показывая слайды без комментариев (Чюрлёнис говорил: «Дело художника – написать, а зрителя – понять замысел художника»). Я поставила пластинку, выключила свет и сказала: «Только учтите, что умер он в 1911г, когда в Литве не было литовских школ, запрещались литовские газеты, даже говорить по-литовски запрещалось. И в такой обстановке жил и творил Чюрлёнис, всеми силами души стараясь способствовать культурному росту своего народа. Он руководил хором, организовывал художественные выставки. В Питере царизм залил мостовые народной кровью, а Чюрлёнис в это время пытался разгадать секрет Вселен-ной…» И мы стали смотреть слайды под тихое звучание музыки. Потом я включила свет, выключила проигрыватель. Дети сидели молча. У меня внутри ухнуло: «Поторопилась, не поняли!..» И вдруг кто-то из ребят, кажется Варя Олейник, десяти лет, тихо сказала: «А может, он нам по-дарен Космосом?..» Все зашевелились, заспорили, какая работа больше пришлась по душе. Удивлялись, как смог Мастер предвидеть устройство космоса, восхищались отдельными работами, а у меня внутри всё пело: «Какие у меня замечательно чутки ребята! Они всё поняли, получи-лось!..» И я стала рассказывать детям подробнее о жизни и творчестве Чюрлёниса. А потом была почти двухгодичная подготовка выставки из семидесяти работ. Сначала ее экспонировали в фойе кинотеатра «Ро-дина» и в Доме пионеров по ул.Апатова. Ребята мечтали подарить вы-ставку Каунасскому художественному музею Чюрлёниса, а часть картин передать музею Чюрлёниса в Друскининкае, где родился этот художник-философ и символист, значительно опередивший свое время. Эта идея захватила и приехавших в отпуск бывших студийцев Таню Козлову и Сашу Хованского, работы которых мы тоже включили в выставку. Каж-дый автор передал свои впечатления от музыкальных образов Чюрлениса: Лена Толмачева передала борьбу стихий в образе нежного, тре-петного, но стойкого подснежника в бурном вешнем потоке воды; Вита Шустова увидела в образе прощания любящих перед разлукой; в работах Ани Корниенко и Германа Танкевича яростно бьются волны о хрупкий корабль; тревожно и торжественно пылают закаты в композициях Саши Митько, Наташи Пучковой, Иры Вегран, Игоря Гольдберга и Светы Маматовой; полны почти осязаемой тишины композиции Ларисы Вака «После бури» и Оксаны Мандрыки «Тишина»; светла и оптимистична работа Юли Шевченко «Посланец Солнца».А как различна передача кульминации в борьбе стихий! Гибнет корабль, рушатся мачты (Тарасик Козлов), буря застигла одинокого путника на опасной горной тропе (Лиля Заяц), поет свои злые песни вьюга за-терявшемуся в степном буране человечку (Катя Федянина), мечется над яростными безжалостными волнами обессилевшая птица (Игорь Куркчи), поединок парусника с бушующим морем (Наташа Пучкова), тонет корабль (Дима Шамраевский, Варя Олейник, Вита Крахмалова), стойко бьются с вихрем гордые стройные сосны, почти сбившись в общий букет (Света Миронова) – и отступает стихия. Снова звучат ясные светлые ак-корды. Светлый финал передает работа Анатолия Бондаренко «И снова солнце». Сергей Кочерга передал кульминацию трагедии в своей работе «Один остался…»: в густо поросшем камышами озере, словно кровью наполненном от отражения закатного неба, грустно склонил голову прекрасный лебедь… (эту работу я до Литвы не довезла. Я ехала через Минск, и там в школе искусств, на временной выставке наших работ, ее выпросил у меня седоголовый ветеран войны, у которого фашисты уничтожили всю семью. Он был поражен, как 13-летний ребенок мог прочувствовать и передать всю трагедию одиночества?!. Позже, когда я рассказала ребятам об этой истории, автор картины Сережа Кочерга признался мне, что такое чувство он испытал при разводе его родите-лей. Музыка Чюрлениса пробудила старую боль утраты…)
А тогда, приехав в Литву, не зная литовского языка и не имея никого знакомых, а имея только адрес Валерии Каружене, я с вокзала отправилась в Каунасский музей Чюрлениса. Оказалось, что Каружене уже ушла на пенсию, а с новой директрисой мы не смогли объясниться. Она всё допытывалась, кто меня послал, и что я от нее хочу, недоумевала: зачем музею детские наивные работы. Я попросила адрес Каружене, а она начала уверять, что та больна и никого не принимает, тем более – без официального приглашения. Я вышла от директрисы растерянная, но решила не сдаваться. Черствых чиновников хватало и в родном Мариуполе. Меня окликнул догадливый дворник и предложил проводить к Каружене. Он, хоть и плохо говорил по-русски, по дороге довольно внят-но рассказал мне историю с коллективом музея, который Каружене берегла, а новая директриса вообще считает, что работы Чюрлениса уста-рели. Он сказал, что наши работы будут для больной Каружене лучшим лекарством. Я спросила, почему у Каружене новый адрес, а он ответил, что квартиру разменяла ее дочь, и теперь она живет далеко от музея, а ходить ей уже трудно. На прощанье, когда мы подошли к мрачному трехэтажному дому, где теперь жила Каружене, дворник попросил меня не рассказывать ей о проделках директрисы, чтобы не расстраивать лишний раз. Ведь директриса была ученицей Каружене и ходила вокруг нее как лиса, а та считала ее замечательным человеком и передала в ее руки дело всей своей жизни.Каружене приняла меня в своей небольшой квартире из одной комнаты и крохотной спальни. Сразу она меня не вспомнила, т.к. посылала книгу и пластинки с музыкой Чюрлениса многим. Увидев же работы детей, она ахнула от восхищения: - Вы даже сами не понимаете, что Вы сделали!.. Я всегда считала, что так понять и прочувствовать музыку брата могут только литовцы. А тут дети далекой Украины, от 8 до 17 лет от роду, так переложили музыкальные образы в живописные – просто чудо!.
В это время пришла ее племянница Данута, и я сразу почувствовала ее неприязнь. Каружене пыталась ей объяснить цель моего приезда, но она ничего не хотела слушать: - Тетя, Вы больны, и я прошу Вас лечь в постель!..
Тут снова раздался звонок в дверь, это была сестра Каружене Ядвига, мать Дануты – маленькая сухонькая женщина с гвоздикой в руке. Она спросила, откуда у Каружене уже есть одна гвоздика, а та ответила, что ее привезли аж с далекой Украины, где, оказывается, тоже помнят Чюрлениса и даже сделали великолепную выставку картин на его музыку. Сестры вышли вместе в другую комнату, где была Данута, которая вскоре ушла, и тогда они вернулись с принадлежностями для чаепития, стали расспрашивать, где я остановилась. Я отказалась от чая, сказав, что сразу хочу попасть в музей Чюрлениса и посмотреть подлинники его картин. Сестры засветились, Валерия сказала, что скоренько приведет себя в порядок и вызовет такси. Я пробовала протестовать, что не хочу их беспокоить, но Ядвига сказала: «Вы знаете, у нас находятся чиновники, считающие, что творчество Константинаса устарело. И язык у них поворачивается…» Я засмеялась: «А я вот Вам привезла целую книгу отзывов о творчестве детей по музыке Чюрлениса. Пусть Ваши чиновники почитают!..» Оставив сестрам общую тетрадь с отзывами, я отправилась в музей.Работники музея проводили меня в фойе, где мы вместе разложили на полу семь рядов по десять работ с промежутками для прохода. Работники спрашивали, как себя чувствует Каружене. Я ответила, что они с сестрой сейчас подъедут. Мой ответ услышала появившаяся в дверях новая директриса, краем глаза она заметила через окно подъехавшее такси и тут же порхнула встречать сестер Мастера. Сестры во-шли и с восхищением стали рассматривать работы детей, а директриса тут же превратилась в молчаливо кивающего китайского болванчика. Опытная Валерия сразу уловила фальшь и сказала, что надо бы познакомить с этими работами всех каунасцев, на что директриса робко воз-разила, что у них выставляют только работы профессионалов. Ядвига заметила, что эти дети лучше прочувствовали музыку Чюрлениса, чем некоторые профессионалы, и предложила попробовать воспользоваться услугами телевидения, чтобы работы увидели и в Друскининкае. Кару-жене твердо сказала, что Феликс Булака поможет выставить работы в пешеходной зоне Каунаса. Она спросила меня, могу ли я оставить часть выставки Дворцу пионеров. Я ответила, что для этого и везла выставку (только хочу часть работ отвезти в Друскининкай, а часть – в Минск) и предложила им выбирать работы на свой вкус. Каружене просила передать огромную благодарность авторам работ и тут же написала записку директору музея в Друскининкае, некому Недельских, которого она на-звала горячим поклонником творчества Чюрлениса (при этом директриса музея за спиной Валерии насмешливо сверкнула глазами, но тут же их опустила). Меня насторожила реакция директрисы, но отступать я не собиралась: нашлись у меня единомышленники здесь – найдутся и там… Я отложила несколько работ для Каунасского Дворца пионеров, собрала остальные в папку, сестры подвезли меня ко Дворцу, познако-мили с уже немолодым руководителем студии Феликсом Булакой и уехали, а Феликс стал показывать мне работы своих студийцев, основны-ми направлениями которых были краеведение и декоративная керамика. Он просмотрел наши работы и отобрал треть работ для экспонирования в Каунасе, расспросил меня о методике проведения беседы о Чюрленисе, а я его – о работе над керамикой, мы обменялись выставками работ, адресами и распрощались. Проводить меня он не смог, т.к. пришли дети на занятия (а я не могла полноценно пообщаться с детьми из-за языкового барьера). И я поехала в Друскининкай, разглядывая по дороге пейзажи, которые когда-то видел и Чюрленис, неоднократно проезжая по этой дороге. Царственные леса вдруг открывали песчаные полянки с деревянными скульптурами, как у нас в Закарпатье, только здесь песка (белого, как сахар) у подножия могучих сосен было куда больше. А за очередным поворотом вдруг открылась гладь озера Друсконис с домиком на берегу, в котором когда-то жил и творил известный литовский художник и композитор М.К.Чюрленис. Сейчас Друсконис казался искусственно расчищенным водохранилищем, каких немало и в Украине. Поневоле всплыли строки из воспоминаний Ядвиги Чюрлёните об озере ее детства: «Исчезла былая красота Друскониса. Нет больше его зеленого пышного обрамления, которое делало его похожим на удивительную сказку природы. Раньше берега озера были словно оплетены густой ольхой, пышно зеленевшей с ранней весны до поздней осени. Зелень отражалась в воде, словно росла она не только вверх, к ясному солнышку, но и в таинственную глубину озера. Она радовала сердце и казалась вечно обновляющейся связью с прошлым – с Чюрлёнисом. Быть может, и фуга его была навеяна этой зеленой прибрежной красой. На нашей стороне озера росла большая сосна… Корни ее кое-где повылезли на поверхность земли и переплетениями своими напоминали удивительный канделябр, а ветви светились, словно свечи, в лучах заходящего солнца. На корнях этой сосны часто сидел, отдыхая, Чюрленис, а по ту сторону озера в заколдованную тишину опускалось солнце, провожаемое печальными звуками колокола… Наверное, это навеяло Чюрленису одно из наиболее глубоких по настроению произведений его юности – прелюд «В вечерние колокола», да и немало живописных произведений…»
Я шла вдоль берега, остриженного чьей-то бездумной рукой, раз-рушившей тайну зеленой сказки, направляясь к музею-усадьбе, состоя-щей из двух старых, одного нового домика и колодца. Остановилась у калитки и долго стояла, задумавшись: «Сюда он приезжал, соскучившись по родине. Это озеро, сосновый бор, Неман и родная Дзукия вливали в него новую силу, рождали веру в себя. Здесь, в маленькой комнатушке за мольбертом рождались его удивительные композиции. Сосны играли ему симфонию леса, ветры гоняли облака и тучи пронзали молнии, здесь у него рождались мысли о Вселенной, о бесконечности Космоса и Благородстве души человеческой…» И вновь всплыли строки из воспоминаний Ядвиги Чюрлёните:
«Исполин в мыслях и ребенок душой, он и в крошечном уголке Дзукии искал великую правду жизни. С любовью он угадывал в каждом человеке, пускай самом простом, но с чистым сердцем и чуткой совестью, искру добра и радовался, найдя ее. А как он любил вечера, когда солнце словно бы тонет в бездонной глубине, и над землей нависают такой чудесный темно-синий купол и печальная тишина. Тогда рождались звуки музыки, и сильнее билось сердце, а его ритм сливался с ритмом ночной тишины, звучащей за широко распахнутым окном. Его творчество несло людям утешение, будило добрые надежды и мечты. Его картины раскрывали величие природы и человека, необъятность его разума и силы…»
- Здравствуйте! Вы к нам?..,- прозвучал за моей спиной женский голос. На меня вопросительно смотрели две молодые женщины, сотрудницы музея. Они пригласили меня в первый деревянный дом, где художник провел свое детство и куда часто возвращался поработать и отдохнуть душой. Здесь стояла семейная фисгармония, пианино Чюрлениса, была сохранена или воссоздана подлинная обстановка, в которой жила семья Чюрлениса. Я объяснила цель своего приезда, и мы стали смотреть работы моих студийцев. Одна из женщин, Раилене, попросила подождать и привела еще одного сотрудника. Вот это были настоящие единомышленники!.. Никакого барьера! Как они смотрели!!! Куда подевалась легендарная прибалтийская сдержанность! Я расслабилась и вдруг увидела, как лица моих новых друзей стали замкнутыми, они тревожно переглянулись. В дом вошел высокий красивый мужчина с высокомерно-замкнутым лицом и резко спросил: что здесь происходит?.. Я и без представления поняла: Альберт Недельских, директор музея. Торопливо собрала работы в папку и попыталась объяснить, кто я такая. Он постоял, как глухонемой, потом открыл ключом одну из дверей и, не оглянувшись на сотрудников, скомандовал: «Пройдите в мой кабинет!» Я бес-помощно оглянулась на сотрудников – они слабо улыбались, пытаясь подбодрить меня. А красивый директор, уже сидя в кресле за своим сто-лом, торопил меня: «Закройте дверь и объясните, чего Вы хотите». Я внутренне удивилась: как же они похожи с директрисой Каунасского музея! Внешне они, конечно, разные, но высокомерно-равнодушное выражение делает их лица удивительно одинаковыми. Я пыталась показать ему работы детей, но он решительно отложил папку, допытывался, кто меня прислал, и никак не мог поверить, что мне от него ничего не нужно. Услышав мои объяснения, прочитав записку Валерии Каружене, заявил: «Оставим лирику, поговорим, как взрослые люди. Если Вы смогли оча-ровать своими сентиментальными рассказами отжившую своё старушку, безнадежно отставшую от жизни, то со мной этот номер не пройдет! Я человек, видавший виды, живущий в нынешнем времени!..» И тут меня «понесло»… Глядя прямо в эти бесцветные ледяные глаза, я сказала ему всё, что думала, что такие, как он, позорят и принижают Литву. Я почти кричала, а он в ответ, пожав плечами, спокойно ответил, что помочь мне ничем не может. Я выскочила от него, не прощаясь, там меня подхватили сотрудницы музея и повели во второй домик, где экспонировались палитра Чюрлениса, его мольберт, репродукции и диапозитивы его работ. В третьем доме обычно демонстрировали фильм о Чюрленисе, но туда они меня повести не решились, чтобы не столкнуть-ся с директором, а предложили попить с ними кофе. За разговором по-делились своим отношением к новому директору и пожалели, что я не приехала раньше, при прежнем директоре, когда здесь бурлила жизнь. Девушки поили меня чудесным кофе и успокаивали, мол, Недельских – это еще не вся Литва… Я ответила, что, к сожалению, таких «недельских» хватает во всех городах и музеях страны, и в этом болоте утонуло немало славных дел предков. Пожелав им удачи, я заторопилась в Минск, чтобы очиститься от скверны и пообщаться с единомышленником Виталием Чернобрисовым и преподавателями Минского худучилища. В течение трех лет мне писали сотрудники музея – сначала втроем, потом вдвоем, потом переписка прервалась… А сейчас Литва – это во-обще «дальнее зарубежье», куда с моей пенсией не выберешься (даже в Прелестное или в Донецк выбраться – проблема…)
Воспоминания о Прелестном
Однажды я случайно увидела телефильм об изостудии «Синяя птица» и с удивлением узнала, что эта удивительная студия находится в селе Прелестное Донецкой области (а в Донецке нам о ней ничего не говорили). Я нашла по карте Славянский район, прикинула маршрут и от-правилась электричкой на разведку. Собиралась ехать до Славянска, но по дороге мне посоветовали сойти раньше и через луг дойти до села. Было раннее утро, еще темно. Слева по ходу электрички – сосновый лес, справа - затянутый туманом дол, заросший густой мокрой травой. Оглушительно кричали лягушки. Я шла по чуть заметной тропинке, пока не уткнулась в речушку с ненадежным мостиком, зияющим провалившимися дырами. Пришлось до рассвета покормить комаров, которые пели лишь чуть потише лягушек. Я мужественно терпела их укусы, пока не увидела людей спешащих к электричке. Первый же из них объяснил, как найти школу, студию и дом ее руководителя – Александра Ивановича Шевченко, сочувственно посмотрел на мои лицо и руки, «разукрашенные» комарами, и посоветовал идти сразу к Шевченко, который принимает людей в любое время. И я пошла… Дети привели меня в старую студию, которая была открыта. Пока я просматривала детские работы, висевшие на стенах и лежащие на низком столике, приходили старшеклассники, находили свои неоконченные работы и садились писать (в основном, работали гуашью). Вскоре появился и сам Александр Иванович, мы познакомились. Сразу его взгляд был довольно недоверчивым, но постепенно приходило взаимопонимание: ведь мы сталкивались с одинаковыми трудностями в отношении чиновников к детскому творчеству. Он рассказал, как их замучили различные «компетентные» комиссии. Как одна областная чиновница критиковала чудесную детскую работу за то, что корова на ней – зеленого цвета, а девочка ей тут же объяснила, что это она наелась зеленой травы. В ходе беседы Шевченко рассказал, что задумал пробить постройку в Прелестном здания для студии и музея детского творчества. Я засомневалась в реальности та-кой задумки, ведь подобного нет даже в Донецке, но Александр Иванович сказал, что нашел среди московских чиновников бывшего земляка, который пообещал помочь. Только вот условие поставили: срочно сне-сти старое здание под постройку нового, поэтому в ближайшее время ему с ребятами негде будет работать, придется заняться сбором мате-риалов народного творчества. Я пригласила их к нам в гости, где можно было поработать в помещении комнаты школьника, в подвальном помещении дома, где я живу и где в то время вела пару групп школьников. Там можно было бы и заниматься, и спать в «спальниках», а в свободное время – путешествовать по городу, водить детей на пляж. Приготовление пищи я готова была взять на себя, им только надо запастись крупой, сахаром и т.д. Александр Иванович сначала сомневался, но когда увидел снимки нашего летнего лагеря в Ба-Бахтарме, - загорелся этой идеей. Мы пошли к нему домой. У него была чудесная жена, поддерживавшая его во всем. В его доме студийцы даже полы расписали цветами. На стенах висели детские работы и старинные иконы, которые он мечтал сохранить от гибели. Возле дома был сад с огородом и пасекой, ульи тоже были расписаны маслом. В саду под деревом стоял стол с самоваром, тоже спасенным от забвения. Мы пили необыкновенный чай, который Ольга Иосифовна заваривала на травах, выращиваемых в том же огороде. Всё было тепло и душевно, я чувствовала себя как в сказке наяву и думала, что обязательно надо сюда привезти детей.
Через три дня я вернулась домой и с восторгом рассказывала о семье Шевченко своему мужу, «технарю» чистой воды. Все мои доводы он отвергал одним: «Это же в селе, там простор, там всё можно. А нашу двухкомнатную квартиру ты и так превратила в книжно-керамическую лавку и склад детских работ…» Я умолкла, вспомнив, что мою работу муж вообще не считал работой, мол: «работа – на заводе, а это – просто детские дела…» Спорить с ним было бесполезно. Он злился, когда я дома готовила беседы, оформляла детские работы к выставкам. Правда, домашние дела он перехватывал, помогая мне, но книгами по изобразительному искусству заинтересовался гораздо позже, когда уже был на пенсии. А раньше он говорил: «Раз столько времени тратишь дома на подготовку к занятиям, значит неправильно распределяешь свое рабочее время». Все успехи студии он всерьез не вос-принимал. Когда к нам приехал удивительный руководитель изостудии при ЖКХ г.Минска Виталий Чернобрисов, первую ночь нашей бесконечной дискуссии мой муж мужественно просидел с нами на кухне. Но ко-гда утром мы с Виталием стали собираться на занятия в «Палитру», он не выдержал: «Я думал, что детскими делами занимаются только женщины…» Чернобрисов засмеялся, а по дороге в студию сказал мне: «Вот потому я и не женился, чтобы всё своё время посвящать детям. Как ты умудряешься всё совмещать и долго ли выдержишь?..» (Я выдержала двадцать лет в «Палитре» и, если бы не сломала бедро, - не знаю, как бы я смогла оттуда уйти. Без занятий с детьми моя жизнь по-теряла свою основу…)
Когда приехал А.И.Шевченко с группой своих студийцев, он на удивление быстро нашел общий язык с моим мужем. Александр Иванович умел находить темы, интересные для любого собеседника. А дети – как дети, они всегда быстро находят общий язык. Две недели пролетели, как один день. 20 июля 1981г мы проводили студийцев «Синей птицы» на вокзал и твердо обещали на следующий год приехать с ответным визитом. Но время уже было нестабильное, и нам пришлось преодолеть массу препятствий в схватках с бухгалтерией. Спасибо еще за помощь папе Андрея Русских, который через пароходство достал крупы, тушенку и прочее продовольствие. Пока мы готовились к поездке, состав группы постоянно менялся. Сначала ехать хотели все, но со временем у многих возникали разные препятствия. Наконец стал вырисовываться окончательный состав группы. Бухгалтерия требовала, чтобы нас сопровождал медработник, я с трудом убедила, что справлюсь сама, как уже дважды справлялась в Ба-Бахтарме с гораздо большим количеством детей. К тому же, с нами, в качестве медсестры, ехала мама Лены Петровой, ехала и мама Оли Смаглий, работавшая поваром в детсаду.
5 июня мы сели в электричку и двинулись по уже знакомому мне маршруту. Вышли мы в Славянске. Автобус до Прелестного ходил ред-ко, людей собралось много, а тут еще мы с рюкзаками и тележкой. Худо-бедно добрались до Прелестного, хоть и чуть попозже, чем я в прошлый раз. Александр Иванович встречал нас и сразу повел показывать двухэтажное здание изостудии «Синяя птица» и музея детского творчества. Мои дети удивились, что нас не встречают ребята, но он умело отвлек их, спросив, кто хочет спать в палатке на сене. Конечно, хотели все. Тогда он принес из своего двора, расположенного почти рядом с изостудией, армейскую палатку, которую мы и поставили тут же. Потом на его видавшем виды мотоцикле мы помчались на луг, где Александр Иванович ловко накосил целую копну свежей пахучей травы. Запихивая ее в коляску, я спросила, почему не видно ребят. Он сначала отмалчивался, а потом предложил перенести этот разговор на вечер. Я настаивала уз-нать причину хотя бы в двух словах, и тогда он рассказал, что за два го-да строительства новой студии ему пришлось посражаться за каждый кран, каждую доску, а студийцам в это время заниматься было негде. Да к тому же некоторые обвиняли, что он старается ради личной славы. Часть студийцев за это время выросли и уехали, пришедшие им на сме-ну не привыкли заниматься. К тому же в новом здании студии отдали только второй этаж. Короче, морального удовлетворения от воплощения своей мечты он не получил. Я, как могла, пыталась его подбодрить, говорила, что, увидев работы моих студийцев, его ребята «проснутся» и потянутся к студии. Он немного повеселел, и мы поехали с сеном в село. Там мои ребята нас встретили радостным визгом и бросились разгружать сено в палатку. В сторонке стояли несколько местных ребят с настороженными и тоскливыми лицами. Я попыталась приобщить их к нашим, но появившиеся мамы тут же разогнали их по домам. Когда мои помощницы попытались купить зелени и овощей, им грубо ответили, что никто им не продаст, потому что летом в гости ездят только лентяи. Мы уже подумывали о поездке за овощами аж в Славянск, но Александр Иванович обеспечил нас зеленью с собственного огорода. Мои дети бы-ли в растерянности, они не понимали, почему им никто не рад, кроме Александра Ивановича. Переночевав в палатке, утром мы обнаружили, что палатка нас накрыла, поскольку кто-то обрезал ее растяжки. Пришлось последующие ночи спать прямо в музее. Когда я объяснила детям ситуацию с нашей «осадой», они решили заняться «перевоспитанием» местной общественности силой искусства, рисуя великолепные местные пейзажи, а напоследок, вечером накануне отъезда, на асфальте перед школой нарисовали цветным мелом целую серию работ, к которой уже утром добавили и послание: «Дорогие ребята «Синей птицы», нам очень понравились Ваши работы, выставленные в музее, Ваше село и особенно Ваш руководитель – А.И.Шевченко! Он столько сделал для Вас, что даже в Донецке такого нет. Берегите его, чтобы не было потом стыдно. Приезжайте к нам в Мариуполь, будем Вам очень рады. До свиданья! Успехов и доброты Вам! Дети и руководитель изостудии «Палитра» Ж.Г.Гамбарян».На прощание А.И.Шевченко сказал мне и моим детям: «Спасибо! Вы согрели мне сердце новой надеждой. Приезжайте, когда достроим мельницу!..» Конечно, нам очень этого хотелось, но… изменилось вре-мя, изменилась страна… Мельницу готовой мы увидели только на фотографии, присланной Александром Ивановичем. Из его последнего письма я узнала о смерти его верной спутницы жизни – Ольги Иосифовны, о том, что сам он уже на пенсии, а музей (который он еле отстоял от посягательств «прихватизаторов») сделали филиалом Донецкого областного художественного музея. О том, что в одном из соседних сел он видел старую кузницу, которую мечтает присоединить к музейному комплексу, пока она окончательно не развалилась. Вот Вам и Шевченко на пенсии!.. Этот неугомонный творец приглашал нас «пить целебный чай», но ни средства, ни пошатнувшееся здоровье не позволили нам это осуществить…
«Высокие» контакты
Однажды, еще в советские времена, М.И.Островская предложила мне написать доклад «Организация выставок детского творчества и их роль в нравственном и эстетическом воспитании подрастающего поколения». Когда я его написала, меня вызвали в райком партии и предложили оставить доклад для проверки. Потом его переслали в Донецк, в Киев, откуда он вернулся с предложением переставить отдельные части и добавить «шапку» о заботе Партии и правительства о счастливом детстве. Я отказывалась переделывать, но директриса меня уговорила, после чего доклад отправили еще и в Москву. К моей радости, в Москве «шапку» решительно перечеркнули и вообще дали указание сократить доклад до 15 минут. Я уже не злилась, а смеялась, когда вновь пришла к Островской. И тут она открыла мне великую тайну, что мне оказано до-верие участвовать во Всесоюзном семинаре заведующих художественными отделами, который пройдет в Тбилиси с 20 по 31 января 1983г. А поскольку последние наши медали из Индии шли через Москву, а до этого было персональное приглашение меня и пяти студийцев в Италию, то в столице решили посмотреть на слишком инициативную провинциалку. Пришлось еще раз (я думала, что последний) переписать доклад и готовиться к поездке.
Семинар проходил в Республиканском дворце пионеров на проспекте Руставели 6. Дворец был очень хорош, там регистрировали делегатов со всего Союза и расселяли по гостиницам. Наша гостиница была слева за консерваторией. Я даже не успела познакомиться с земляками, т.к.всех докладчиков пригласили на второй этаж, где неприветливая дама из Москвы усадила нас под дверью, в которую запускали по одному и предлагали зачесть доклад на время, затем перекраивали на свой вкус и вновь отдавали в перепечатку красивой девушке-грузинке. В 14-00 того же дня я должна была его прочитать, не отступая от утвержденного тек-ста. Поесть я уже не успевала и пошла посмотреть дворец, чтобы найти изостудию или родственные ей кружки. В вестибюле были выставлены прекрасные скульптуры, и я пошла искать скульптурный кружок. Нашла соответствующую табличку, узнала, что «руководители кружка - Захария Крацашвили и Мери Михайловна Сарули» и робко постучалась в дверь. Открыла красивая пожилая женщина, объяснила мне, куда надо идти участникам семинара, а на вопрос, будут ли там и они, ответила, что их туда не приглашали. Я попросила разрешения войти, Мери неохотно впустила меня, приговаривая, что смотреть в бывшей туалетной комнате нечего. Я удивилась: и это при том, что весь вестибюль в прекрасных скульптурах?!. Тут к нам присоединился худенький седой Захария и сказал, улыбаясь мне: «Мери, приглашай гостью на кофе, похоже, она наш единомышленник». С полчаса мы пили кофе и беседовали. Я узнала, что они супруги, работают во дворце давно, но комнаты получше для них не нашлось. Здесь, как и везде, больше ценили удобных, сговорчивых людей, а они к таковым не относились. И на семинар их не пригласили, чтоб не сказали чего-то лишнего. Тут стали собираться их кружковцы, и я пошла искать актовый зал. Он был уже полон и вскоре начались выступления участников семинара. Вначале шли речи больших и маленьких «шишек». Особенно меня возмутило выступление представителя ЦК ВЛКСМ Черного, распекавшего сидящих в зале, как нерадивых учеников. Зал сидел притихший, униженный. А тут еще та самая Лидия Васильевна из Москвы предупредила, что во время перерыва запрещено выходить в магазины и т.п., иначе нарушители будут отправлены до-мой без оплаты командировочных (было время Андропова). Это было уже чересчур, зал тихо загудел, но колокольчик председателя известил о начале перерыва.
После перерыва машинистка вручила мне мой доклад, но он был напечатан на русско-грузинском диалекте, на котором обычно рассказывают анекдоты. Поэтому, когда меня вызвали на трибуну, я шла туда, как на эшафот. А потом вдруг успокоилась, решив, что сидящих в зале должны волновать те же вопросы, что и меня. Для отвода глаз я открыла папку с докладом и увидела, что выбора у меня нет: весь текст от волнения расплылся в сплошное серое пятно…И я начала без бумажки… Когда я закончила речь – зал бушевал, а Лидия Васильевна с тру-дом его успокаивала, твердя мне, что я исчерпала регламент. Зал дружно кричал: «Пусть говорит!..), и ей пришлось уступить, а я продолжала выступление, пока не зазвенел колокольчик на очередной перерыв. На дрожащих ногах я спускалась со сцены, а ко мне спешили люди с записками. Вскоре моя сумка была полна адресами единомышленников. После этого до конца семинара я была с группой: Анатолий Федорович Шандрук из Тернополя, В.Жебряускас из Вильнюса, Евгений Николаевич Табачок из Нальчика, Юрис Германис из Риги, Наталья Мироновна Корнейцева из Архангельска, Елена Сергеевна Бабинцева из Северодвинска, З.С.Осипенко из Могилева, Гюльназ Наджарова из Ашхабада, Тать-яна Михайловна Дюрягина из Калинина, Зинаида Николаевна Краснович из Гурьева, Ольга Андреевна Чичик из Гродно, Людмила Леонидовна Ковтун из Кустаная… Второй день семинара мы провели в СШ №56, а потом нам сделали подарок: культпоход на великолепный спектакль «Ричард III», пусть и на грузинском языке…
Рухнувшая мечта
Была такая мечта не только у меня, но и у И.В.Снурниковой: чтобы в нашем полумиллионном городе тоже открыть музей детского творчества. И как же она была близка к воплощению!..
В 1985г мы перебрались из двух старых зданий (на проспекте Ленина и на ул.Апатова) в новый Дворец пионеров, построенный на пересечении проспекта Металлургов и ул. Семенишина (во многом благодаря тогдашнему директору Майе Ильиничне Островской, которая там «дневала и ночевала»). И всё же втиснуть содержимое двух зданий в одно (половину которого, к тому же, занял плавбассейн) оказалось невозможным. Много лет собирали материалы по истории дворца и бывший директор Вера Ивановна Васьковская, и завуч Ирина Ильинична Фисаева, да и сама Майя Ильинична Островская. Мы с ней пытались отвоевать под музей нынешнее помещение выставочного зала имени Куинджи (сам выставочный зал планировалось перенести в здании возле краеведческого музея (бывшем медучилище, а ранее – синагоге). Было уже даже решение горисполкома, но подвела погода. Однажды ночью был такой снегопад, что не выдержала и рухнула древняя крыша синагоги (хорошо еще, что обошлось без жертв). А у города не оказалось денег на ремонт здания, и все остались на своих местах, а наша мечта рухнула окончательно и бесповоротно, поскольку вскоре рухнула и вся система управления в бывшем СССР. И все материалы для музея так и остались лежать в кладовой «Палитры»… Потом я заболела, М.И.Островская ушла на пенсию, во дворце начали меняться директора: Л.Филонова, И.Рыбакова… Менялись требования, дворец лихорадило, уходили старые испытанные кадры. Когда после долгой и продолжительной болезни мне надо было выходить на работу, до пенсии мне оставалось менее полугода, а «Палитрой» в это время пришла руководить Светлана Ветрова, бывшая моя ученица. Работа у Светы шла хорошо, дети ее любили, родители хвалили, и я была спокойна. И я решила не дергать ни ее, ни детей, а доработать свой срок в СШ №25 на базе Дворца пионеров. Хотя, если бы не болезнь, я бы не смогла расстаться с «Палитрой». Но я прекрасно понимала, что при всем желании уже не осилю такую нагрузку, какую я тащила до того.
Будущее «Палитры»
Надо признаться, что я очень люблю свой родной город. Хоть очень люблю путешествия, но уже дней через десять, где бы я ни была, меня тянет на родину. Я с удовольствием побывала во многих городах: и во Львове, и в Риге, и в Питере, и в Москве, и в Иркутске, и даже в греческих Афинах, но заменить мне родной Мариуполь не в состоянии ничто. Такую же любовь к родному краю я стремилась привить и студийцам «Палитры», водила и возила их на зарисовки по всем районам города и его окрестностям.
Чем больше проходит времени, тем больше я убеждаюсь, что правильно выбрала основную цель занятий с детьми в «Палитре»: пробудить в ребенке ТВОРЧЕСТВО. Чем больше будет выбор у ребенка, тем вернее он сможет найти свою «тропинку». Ведь сразу трудно угадать, что выберет юный творец. Например, Сережа Минько окончил Федоскинское училище лаковой миниатюры и пишет чудесные иконы, а его младший брат Валентин стал музыкантом. Света Миронова окончила Костромское художественное училище и работает ювелиром, Танечка Николаевич стала золотошвейкой, живет в Киеве, Алик Хисматулин работал в частной художественной мастерской в Теберде. У нас в «Палитре» даже родилась семья: Танечка Козлова и Саша Хованский. Теперь они уже имеют двоих сыновей, выучились, работают и живут в Москве.Немало бывших студийцев «Палитры» избрали своей профессией творчество и педагогику. Света Ветрова пошла преподавать рисование и черчение в интернат №1, организовала там изостудию “Дивоцвіт”. А в «Палитре» ее сменила Анжела Аникина (Мурашкина), потом к ней присоединилась Галя Гурова. Потом Галя ушла преподавать в «Школу искусств», а Анжела увлеклась психологией, но «Палитру» не оставила. Она хороший импровизатор. Ее дочь после «Палитры» поступила в Харьковскую академию художеств на факультет дизайнеров. Этот же факультет окончила и наша студийка Оксана Мыскив… Но о периоде работы «Палитры» во время их руководства, я думаю, еще напишут сами Анжела, Света и Галочка… Мне же, с оптимизмом глядя в будущее «Палитры», хочется вспомнить такой эпизод из моей работы:
У нас с детьми был любимый уголок в городе - Гамперский спуск. Кроме этюдов и зарисовок, этот псевдоготический дом с булыжным спуском от ул.Итальянской будил в детях гейзер творческой фантазии. Они мечтали украсить начало спуска узорчатыми воротами с надписью: «Городок детских забав», по спуску пустить модели разных карет и ди-лижансов для перевозки детей по городку увеселений. Из Гамперского замка мечтали сделать театр кукол или дом сказок, перед замком восстановить фонтан с лебедями, а от самого побережья прорыть кольцевой канал до замка, вокруг него и обратно к морю. По каналу пустить модели парусных, паровых и прочих судов, а через канал перекинуть модели знаменитых мостов. Дети уверяли, что такой городок очень быстро «вернет» потраченные на него деньги, даст массу рабочих мест, привлечет в Мариуполь массу отдыхающих. Железную дорогу предлагалось убрать под землю, от Городского сада и профилактория «Здоровье» протянуть канатные дороги к водным станциям, на водной станции «Маркохима» сделать подводный стеклянный тоннель, из которого можно наблюдать жизнь моря в естественных условиях. И пусть не сразу всё это можно осуществить, но сколько в этих фантазиях детей проявлялось любви к родному краю и желания украсить его. Такие дети, став взрослыми жителями Мариуполя, не станут превращать его в свалку, смот-реть на свой город, как на глухую провинцию. Они уже сейчас знают, что слава и красота родного Мариуполя во многом будут зависеть от их умелых, трудолюбивых рук и рождающихся в их светлых головах идей. Коллектив комбината Ильича во главе с В.С.Бойко уже сегодня своим трудом доказывает, как можно украсить родной город, когда искренне его любишь.И моя главная мечта, чтобы родной Мариуполь гордился в будущем выпускниками студии «Палитра», которые подарят ему свою любовь и приумножат его красоту и славу.
В ДОБЫЙ ПУТЬ, «ПАЛИТРА»!..
Июнь 2005г. Ж.Г.Гамбарян