Снег 1995-го

Юрий Жиронкин
Мое путешествие подошло к концу. Автобус остановился на улице Станиславского. Это был грязно-оранжевого цвета "Икарус" с резиновой гармошкой посередине, неизменно грохочущий расшатанной посредственного качества асфальтом подвеской и шипящей пневматикой со скрежетом открывшихся дверей. Мне пора на выход. Я с трудом ухватил сумку, многочисленные пакеты с сувенирами и подарками и чехол с гитарой, на ходу прощаясь с небольшой группой таких же, как я, туристов, нескольких из которых я знал, а с некоторыми подружился во время поездки и прогулок по городу моей юности, и вышел на улицу. Я возвращался домой, дома ждали. Я знал, что портал откроется где-то здесь, и я проснусь у себя в Электростали ровно в 4:44, ведь так бывает всегда. Будет и в этот раз.

 Я никогда не любил бесснежные и грязные московские зимы. Обезличивая город, лишая его тепла и света, они болезненным серым пятном делили год надвое, отбивая всякую охоту бродить по сырым от реагентов столичным улицам среди таких же грязных машин и словно недоумевающих разноцветных огней, подсвечивающих рекламные вывески и фасады домов. Я люблю воду, но другую. Не эту мерзкую жижу под ногами и колесами, депрессивную и гадкую.
Совсем другое дело в Электростали. Ну, или в Новосибирске, откуда я и возвращался сейчас. Здесь был снег. Много снега. И это прекрасное пушисто - искрящееся и хрустящее под ногами состояние и качество воды меня устраивало вполне. Конечно, не меньше я люблю море, реки, озера, хотя что значат количественные сравнения, когда речь идет о самом главном веществе, если и не в во всей вселенной, то на нашей планете точно. Основа, среда, а возможно, и причина жизни, Альфа и Омега всех биологических форм на Земле.

А еще вода идеальный проводник биоэнергий, творческая контактная сеть с информацией, содержащейся в неведомых глубинах нашего подсознания и в окружающем эфире. Все самые прекрасные наши стихи и песни, наиболее яркие приключения, волнующие и безумные поступки, зашкаливающие эмоции и чувства, так или иначе возникали при непосредственном контакте с этим информационным полем, застывшим белоснежным ковром, накатывающим далеким морским прибоем, раскинувшимся шириной молчаливых озер, или шумящим тысячами литров воды, срывающейся с перекатов и водопадов горных рек.

Тем временем, автобус издал сдавленное шипение, захлопнул двери и, натужно загудев, шумно тронулся в сторону площади Труда, оставив меня в полном одиночестве на остановке. Я стоял на знакомой с детства улице под желтым светом фонарей, в лучах которых неспешно планировали огромные мохнатые снежинки на безлюдный тротуар, город вокруг спал, не издавая звуков и не производя никаких движений.

И тут я внезапно вспомнил, что оставил в салоне едва ли не самую большую и нужную сумку. Что ж, хорошо что экскурсовод, девушка кореянка, которую до путешествия я не знал, подарила мне, как и некоторым другим участникам нашей небольшой группы, телефон. В автобусе, как ни странно, уезжал Леша Никулин, он тоже чудесным образом оказался в моем сне, но портал в его родную Пензу, очевидно, открывался на какой-то другой остановке. Номера Леши в новеньком смартфоне, разумеется, не оказалось, наизусть я его возможно и вспомнил бы, но во сне это никак не выходило сделать. Надо посмотреть в соцсетях, в контактной информации на его странице, - посетила мысль, но и здесь ничего не вышло, ведь путешествие еще не закончилось, а в 1995 году, в Новосибирске никакого мобильного интернета не было и в помине. Да и связь то была никакая, о чем явственно говорила надпись "нет сети" на экране. Впрочем соцсетей тогда тоже еще не придумали. Общались не так, как принято сейчас. Мы звонили с домашних, или, набирая номера на облезлых железных дисках, стучали по хромированным рожкам уличных телефонов - автоматов, и порой эта нехитрая манипуляция позволяла выйти на связь, не тратя монетку - жетончик. Еще мы много гуляли, сидели сутками на тусовочных хатах, пили дешевый портвейн и пиво, налитое в трехлитровые стеклянные банки, или бутылочное, тогда еще процветающего завода "ВиНап", отличавшегося кстати, весьма неплохого качества алкогольной продукцией, курили "State Line" и красный Честер, много думали и мечтали, сочиняли первые хиты, репетировали, влюблялись, страдали на пустом месте, ссорились, мирились, вечно искали себе новые приключения и эмоции, в общем, и без Контакта с Фейсбуком обходились неплохо.

Здесь стоит вернуться к деталям моего незапланированного путешествия на родину. Дело в том, что происходило оно не только в пространстве, но и во времени, хотя здесь, такие понятия вообще вряд ли существовали. Всего сейчас и не вспомнишь, но я снова заходил в магазин "Байт" на улице Широкая, где работал в девяностых, гулял пешком, катался на трамвае в сторону Горской, естественно, побывал и дома на Сибиряков-Гвардейцев, делал еще какие-то движения, о смысле и деталях которых я забыл после возвращения.

И вот моя экспедиция подходила к концу, портал был совсем рядом, и я медленно шагал мимо Монумента Славы в сторону площади Станиславского, нашего культового места, где на первом этаже величественного сталинского здания разместился одноименный дом культуры, на 6 лет ставший для нас репетиционной базой, студией звукозаписи и концертной площадкой. Его покрашенные голубой масляной краской колонны в зале слышали едва ли не всех новосибирских рокеров девяностых, как начинающих, так и уже известных. И в этом была и наша заслуга, ведь именно мы с Данилом Панфиловым и Мишей Лещенко весной 1996 года начали выступать здесь, открыв дорогу на сцену КиС (так мы тогда называли это прекрасное заведение - клуб имени Станиславского) и другим, дружественным нам, музыкальным коллективам.

Я подумал, что не стоит больше беспокоиться о сувенирах и подарках, и что, как это бывает всегда, в свой обратный переход я все равно не смогу взять все эти сумки и пакеты. Так уж устроены перемещения между измерениями, ничего материального через портал не протащишь. В этот момент все закружилось, уличный свет погас, и я открыл глаза.

Три зеленые цифры на будильнике. 4:44. Почему всегда это время? Это число, да и вообще, все, связанное с четверкой, при жизни очень любила моя бабуля Ира, с которой я так много гулял в детстве, играл в ее комнате при свете свечи, что специально зажигалась для создания правильной атмосферы, как в "Острове сокровищ" или в историях про Тома Сойера, слушал книги, которые она мне читала, раскладывал морские камушки, привезенные с берега Черного моря, и бережно хранимые в сером, стоявшем под этажеркой, саквояже. Занятное совпадение, а может быть, это какой-то знак, сигнал, ведь чаще всего, я просыпаюсь и вижу именно 4:44. Наверное, это шифр, ключ к двери, которая когда-нибудь откроется уже не в сновидческом, а в каком-то ином мире, и превосходно, что данный код мне знаком. Четыре Буквы Тайного Имени Истинного Бога, три по четыре, то есть Имени три? Или это Троица, поэтому три цифры? Эзотерические проекции Высших Сфер на такую, вполне обыденную вещь, как светодиодный циферблат моих часов? А что, почему бы и нет. Для нас, поколения девяностых, чьи первые аккорды вырывались из рук, разгоняемые квантами света хвостатой кометы Хейла-Боппа, тех, кто назвал свою группу одним из Тайных Имен, первым, главным, но при этом, не обладающим фонетикой, символом, тех, кто искал крупицы информации в книгах и журналах, а не в Google,- для нас никогда не существовало простых совпадений. Мы привыкли во всем видеть знаки,  скрупулезно собирать их и систематизировать, подбирая правильные решения самым иррациональным головоломкам. Загадки и подсказки для их дешифровки, а отнюдь не банальные совпадения, окружали нас и читались буквально во всех значимых объектах и событиях. Наше творческое Я постоянно нуждалось в новой пище, свежих порциях горючего для запуска креативных механизмов, движение которых рождало эмоции и мысли, что плавно перетекали сперва в ноты и слова, а потом в звуки, чтобы вернуться обратно мыслеформами уже сформировавшихся в песни шифров наших удивительных историй.

Я лежал в своей уютной комнате в Электростали, думал обо всем, и сон окончательно отступал. На улице еще было тихо, и в свете фонаря, сияющего ровно напротив наших окон, кружась, падали застывшие фракталы лучшего во вселенной биоэнергетического проводника, пушистые и волшебные снежинки, ровно застилая двор. Шел такой же снег, как и в 1995 году в Новосибирске, откуда я только что вернулся.