Про квартиру на Гарвард Стрит, Пола, и Мувинг
Я решил написать эти истории про Пола и нашу квартиру на Гарвард стрит в маленьком городке Кэмбридж в Массачусетс, США, чтобы вспомнить и осмыслить нашу студенческую и рабочую атмосферу тех, уже теперь далеких, восьмидесятых-девяностых годов. Пол представлял и представляет для меня тип блуждающего янки, в котором я нахожу и отголоски “шестидесятых годов”, и трезвость восьмидесятых, и авантюризм свободного бродяги, живущего в соответствии с зовом внутреннего голоса, но всегда готового к новым приключениям. А если уж говорить еще откровеннее, то эта история так никогда и не повзрослевших подростков, оставшихся навсегда на заре своей студенческой юности. В данном повествовании, доля трагедии, состоявшей в не раскрытости потенциала, соседствует с элементами комедии стиля жизни недорослей.
Первый раз я встретил Пола Харви, когда окончательно вернулся с Аляски в
1989 году. Не помню точно как получилось, но на огромном поле с грузовиками
по бокам мы устроили дуэль на досках, вместо саблей. Как и все
игрушечные драки, эта тоже почти перешла в серьезное столкновение,
особенно после того как моя доска переломилась от его удара. Если бы не
Майк, - старый, добрый ветеран вьетнамской войны, то мой план по выводу
его из битвы ударом моего обломка по его колену наверняка привел бы к
бурным последствиям наших первых взаимоотношений. Именно тогда Майкл
и сказал мне про Пола, что этого белого парня ни что не берет. Вокруг будут
падать оголенные провода, рушиться мосты и небоскребы, происходить
революции и войны, а этот "хонки" будет идти не замечая случившегося,
опрашивая всех удивленно о том, что и где происходит. Это была самая длинная и витиеватая фраза, которую я когда либо слышал от Майка.
Пол Харви родился и вырос в очень правоверной католической семье, его
родители ходили в церковь каждое утро. Отец его всю жизнь работал
офицером ФБР. Пол был четвертым, самым младшим ребенком. В доме
царствовала атмосфера жесткой дисциплины. Это вполне соответствовало
характеру его двух братьев и сестры. Однако это совершенно не подходило
Полу, человеку рассеянному и временами беспричинно энергичному. За это
ему доставалось ото всех. Хотя Пол и вырос в обеспеченном пригороде
Бостона, манеры разговора и поведения он заимствовал у ребят из бедных
кварталов.
Через пару месяцев после совместных работ, после большого количества
возлияний и разговоров, мы с Полом сдружились. В моей " вороньей слободке"
на Гарвард стрит освободилась "американская" комната. Дело в том, что из
уважения к титульной нации нашего местоположения, я как всегда сдавал
одну комнату американцам. Электрик Том Поттс из Пенсильвании вошел к
тому времени во вторую стадию "белой горячки" и перестал понимать
необходимость ежемесячной платы за комнату.
Том был в нашей квартире на Гарвард стрит продолжателем "американской" линии. Том родом из Пенсильванской глубинки, а в 1972 году был забран в армию. Но вместо Вьетнама, был послан на Алеутские острова, где и прослужил почти три года в полной изоляции от внешнего мира. Когда он вернулся к цивилизации в 1975 году, бурная жизнь его сильно потрясла.
"Крыша" поехала, от взрывоопасной смеси алкоголя, наркотиков и
рок-н-ролла, но так на место и не вернулась.
Когда Том попал в поле моего зрения, в местном баре
"Ночной Бродвей" (Бродвей афтер дарк), он уже был сложившимся
человеком. По профессии Том был электриком. Единственной
книгой Тома был свод электрических правил и законов нашего
штата. Том эту увесистую книгу постоянно штудировал в периоды
относительной трезвости. Кроме этого, у Тома была кассета
альбома Роллинг Стоунс "Сам герлс" и он всегда включал ее на
вершине своего пьяного экстаза. Так он и жил. Утром -
вынужденная трезвость. Днем и вечером экстаз и Роллинг Стоунс.
Ел Том где-то один бутерброд в неделю, вся остальная диета
Тома состояла из Бадвайзера. BUD - в английском языке очень
емкое слово. Это и друг, и приятель, и пиво. Он никогда не пил из
банки. Для подтверждения серьезности этого закона Том стучал
кулаком по столу, вскакивал, переворачивая мебель. Пить
Бадвайзер из чего- либо кроме стеклянной тары, Том считал
предательством по отношению к другу, а друзей Том не предавал. У
Тома была лицензия электрика, дающая ему право на подпись работ по электрике.
У черных доминиканцев Луиса и Фиделя, бывших
бандитов,перешедших в тюрьме в ряды свидетелей Иеговы, такой
лицензии не было. Они приезжали за Томом по утрам, вылавливали
его еще трезвым и везли в свои криминогенные районы, где они
занимались переустройством брошенных домов. Том придирчиво
осматривал сделанную ими работу и выносил свой вердикт. В
большинстве случаев это была критика и советы. Только после
тщательной инспекции и удовлетворения, Том ставил свою подпись.
Когда я познакомился с Томом, у него был свой вэн (полый внутри мини-автобус), полный инструмента и пустых бутылок из под Бадвайзера. В конце нашего знакомства, книжка электрического кода штата Массачучес была
единственной ниточкой, связывающей его с реальным миром.
Бодвайзер на завтрак, обед и ужин. Жилистый, мускулистый,
вислые усы, книжка по электрике и кассета Роллинг Стоун. Полного
экстаза Том достигал ночью. Если утром работал, то за полночь.
Если нет - то часам к одиннадцати. Эта точка ознаменовывалась
включением данной кассеты на полную громкость. Щатэртд !!! - орал
Мик Джагер, уйдя в соседние дома. Вдребезги и бесповоротно, так
что и кусочков не собрать - надрывались "Катящиеся камни" пока я
вылезал из постели и шел на кухню выключить магнитофон. Что ты
понимаешь? - орал Том. Бад - кричал он, под звон летящих на пол
бутылок.
Итак, Пол въехал в нашу квартиру в комнату оставленную Томом.
У меня были очередные лихорадочные дни по мувингу - MOVING.
( MOVING - это передвижение вещей в Большом Бостоне и далее.
MOVING - это грузочно-разгрузочная работа по перевозу людей и
бизнеса из квартир и офисов в другие квартиры и офисы. Бостон -
старейший город Америки являет собой нагромождение
архитектурных стилей за последние четыре века. MOVING- это
движение. MOVING- постоянная перемена мест, является
квинтэссенцией американской культуры, американского пути.
MOVING- шикарные квартиры на шестом этаже в домах без лифта.
MOVING- это трущобы студенческого быта с маленькими грязными
квартирками, до верху набитыми книгами, диванами, комодами,
кроватями, письменными столами, книгами, книгами, книгами...
MOVING - это люди всех социальных слоев, всех национальностей,
всех этнических и образовательных частей спектра, которые
представляет из себя культура Большого Бостона. Большой Бостон-
это самое большое скопление университетов. Это Афины
современного мира. Бостон лишь самый большой из сотни
островов, которые составляют Большой Бостон. Каждый из этих
островов, городов вроде Кембриджа, Вельмонта, Арлингтона и т.д.
представляют из себя независимое образование "!"
MOVING- это самая свободная индустрия, где каждая работа
уникальна, где движутся не только люди со своим барaхлом, но и
грузчики. Кто из другой страны приехал, кто не давно кафедру
университeтскую оставил, кто на каникулах, кто не давно из горячих
точек дембельнулся, кто от "хозяина откинулся" - всем есть место в
MOVING.
- свободному круговращению людей и вещей Большого Бостона.)
поэтому с другими соседями африканцами и индусом, я Пола
познакомить не успел, посчитав что сам представится. На
новоселье Пола мне удалось попасть только вечером.
Новоселье Пол решил справить капитально. Купил 50
литровую бочку пива и пригласил кучу народа. Когда я пришел
вечером, Пол в одиночестве слушал музыку на кухне, потягивая
пиво прямо из шланга, словно египетский курильщик кальяна. "Ни
кто не пришел. Ни один." " А как же соседи?-спросил я." Пол
разочарованно взмахнул рукой. Другой рукой он слегка приоткрыл
вентиль на бочке и запил свое разочарование очередным глотком
свеже-бочкового. Представители жарких суб- и просто континентов,
уже успели к тому времени по достоинству оценить пивные
щедрость и красноречия нашего нового представителя местной
фауны. Добро пожаловать, Пол!
Пол пил эту бочку три дня. " Я друга одного не брошу" - говорил
он, любовно поглаживая алюминиевый бок
Три дня, в течении которых Пол праздновал свое новоселье,
произвели яркое впечатление на остальных соседей по квартире.
Тоголизец Эрхард при встрече смотрел на меня широко
раскрытыми глазами, в которых читались одновременно упрек и
изумление моим выбором нового соседа из белых варваров.
Индус Майкл Сэн прятался в своей комнате.
По мере достижения необходимого уровня пивного полета, Пол
стал веселым и разговорчивым, превратив кухню в живой
ирландский бар. Все входящие громко им приветствовались и
приглашались познакомиться с пенным содержимым бочки.
Поддержание достигнутого уровня стало главной задачей Пола
следующие три дня.
Вернувшись домой с работы на третий день затянувшегося
новоселья, я обнаружил веселое столпотворение на кухне.
Оказывается, Пол познакомился с соседями жившими под нами.
Вообще-то, там проживала одинокая мать негритянка с пятью
детьми, разумеется по госпрограмме. Однако, квартира ее служила
убежищем для многочисленных друзей семьи мужского пола. Даже
не знаю как они там все уживались, бывшие и будущие отцы этого
разветвленного семейства. В тот вечер у нас на кухне они дружно
помогали Полу справиться с содержимым бочки, пока жильцы
прятались по комнатам. К ночи победа была за нами. Бочка была
пуста. Соседи растворились в темноте подъезда. Не дойдя до
двери Пол остался спать на кухне. Потом еще долго соседи
откликались на голос Пола в подъезде открыванием дверей и
горячими проявлениями готовности возобновить процесс.
Здравствуй Поли, новый год приходи на елку.
Население нашей квартиры на Гарвард стрит было много
национальным и разнообразным. Лучше всего это можно
продемонстрировать одним маленьким примером из пребывания в
ней Пола где то через пару месяцев после его новоселья.
Пол пил третий день подряд. Как то вечером, я собрался сходить
за сигаретами, несмотря на настойчивое предложение Пола меня
подвести, я отказался и пошел в магазин. Идти было всего ничего,
где то 10 минут. В середине моего пути мне пришлось отпрыгнуть от
машины заехавшей на тротуар. Это был Пол. Абсолютно пьяный.
Ради его же безопасности, я сел в машину и по дороге в магазин
попытался объяснить ему опасность вождения машины в пьяном
виде. Пол заверил меня что все под контролем. Получив заверение
что он будет стоять и не дергаться, я оставил его на парковке и
зашел в магазин.
Очередь перед кассой из трех человек двигалась медленно,
когда подошла моя очередь стеклянные двери магазина вдруг
осыпались, а в магазин въехала машина Пола.( «Это я пошутить
решил - объяснял он мне потом, - я решил подпереть дверь
магазина капотом, чтобы когда ты выходил она бы не открывалась
ха ха ха , да малеха не рассчитал.» ) Надо отдать должное
оперативности Пола, после поцелую со стеклянными дверьми он
резко развернулся на маленькой парковке, протаранив парочку
мешавших ему машин и спешно удалился во мрак ночного
Кембриджа, преследуемый толпой задетых автовладельцев и
работников магазина. Придя домой, я обнаружил Пола на кухне
весьма гордого своим приключением. Неожиданно в дверь громко
застучали « это наверно тот коп (мент) , который меня днем
пытался прессовать когда я в машине поддавал, короче меня никто
не видел и не знает»,- шепотом крикнул мне Пол, прячась в туалет.
Верхний этаж нашего четырехэтажного дома на улице Гарвард
занимали две квартиры. Окна туалетов обеих квартир выходили в
отвесный кирпичный колодец с асфальтом внизу.
Я пошел открывать. На пороге стоял разгневанный полицейский
негр, протиснувшийся в квартиру и потребовав «пьяного белеша»
которого он уже сегодня днем допрашивал. Я выразил недоумение
по поводу его требования, предложив ему самому убедиться в
отсутствии у нас данного персонажа.
« - Да вот сами убедитесь,» - сказал я и постучал в первую
комнату.
Комната номер 1. Майкл Сен. Калькутта.
Майкл Сен был вторым человеком, ответившим на мое первое
объявление о сдаче комнаты в наем, еще в 82ом, когда я только туда въехал. Его шаги по нашей лестнице
на четвертый этаж, были мучительно медленными. Он проковылял
по нашему коридору в кухню, где его ожидали я и новоиспеченный жилец Ральф. Майкл представлял из себя
впечатлительное зрелище, черные лоснящиеся волосы и черный
старый грязный костюм протертый на локтях и подмышках, с
отвисшими коленами. При этом он источал запах давно немытого
тела и белья месячной несвежести. Он не ходил, а ковылял,
поскольку перебитые ступни срослись не правильно. Он был
студентом юридического, его связь с МИТ состояла в том, что его
мать работала там в библиотеке, а он любил ошиваться в
круглосуточно открытых МИТ библиотеках, где и увидел мое
объявление.
Он был готов к отказу. Все его существо выражало готовность к
неуспеху. Ральф посмотрел на меня с усмешкой. Майкл был жалок
в самом полном смысле этого слова. Грязный, вонючий, хромающий
на обе ноги, он был квинтэссенцией лузера . Возможно, именно это и
заставило меня продолжить интервью, вместо того чтобы вежливо
сообщить что вакансия уже занята. Майкл оказался эрудитом в
философско-исторической сфере знаний. От Упанишад до
Феербаха, от Платона до Фуко , от Оксфордских Провизий до
наполеоновского кода, Майкл Сэн блистал своими познаниями. Так
он стал ветераном нашей квартиры на 119 Гарвард стрит. Вся
мебель его комнаты состояла из одного матраса, который я ему
подарил. Матрас и так был не очень новым, с протертостями и
разводами, следами былой жизнедеятельности на его поверхности,
а у Майкла он совсем дошел. Протертый в паре мест до основания
матрас торчал вверх освобожденными пружинами. Одежды Майкл
никогда не снимал. Основную часть времени своей жизни в нашей
квартире он проводил лежа на этом матрасе. Пол его комнаты был
завален книгами по философии, психологии, порнографическими
журналами со слипшимися страницами, и юридическими
справочниками. О выходе Майкла из комнаты мы узнавали по
мучительно-приторному запаху гнили, вырывавшемуся из-за
открываемой двери. Поздно ночью Майкл любил бить затылком о
стенку. Он садился на своей кровати и равномерно раскачиваясь,
молча с промежутком в пару минут опрокидывал себя на стену
затылком вперед. Выбоины в стене, разбитая головой штукатурка,
содрогающийся дом в самое тихое время ночного Кембриджа. Душ
Майкл принимал раз в пол года, после этого пару дней было трудно
зайти в туалет, видимо снимая верхний слой грязи он обнажал еще
более глубокие слои. Ноги ему перебили по приказу его мачехи,
когда воспитывали, после того как его мать американка убежала из
Индии. Дух трагедии и несчастья служил Майклу надежной защитой
его частной жизни).
Взбудораженность полицейского была несколько скорректирована
духом вырвавшимся наружу, когда я постучавшись открыл дверь к
Майклу. « Не этот?» - с трудом сдерживая рвотные позывы,
вежливо спросил я. Ни в силах преодолеть спертость дыхания
незванный гость только отрицательно помотал головой, упершись в
меня сердитым взглядом. « Ты что мне гонишь !? Я же спрашивал
про белого, а ты мне Калькутту подсовываешь ! За дурака меня
держишь!?» - бурили меня его глаза. Но меня уже понесло.
« Беляша изволите?»- мысленно вопрошал его я, распахивая без
стука дверь в другую комнату. В мою. В которой я в описываемый
период под-сдавал три койко-мест бывшим соотечественникам. В
данный момент Левка, Витя и Вадик предавались любимому делу -
уничтожению алкоголя и разговорам о судьбах многострадальной
родины. Консенсуса еще не достигли, но и до оскорблений пока не
дошли. Увидев меня с негром в полицейской форме они оживились.
От брудершафта мент отказался, но во взгляде его к злобе
прибавились нотки недоумения. « Не эти?»- ласково спросил я.
Левка, Вадик и Витя стояли рядом, протягивая нам стаканы.
Левку я знал еще по революционной деятельности поздних 70-х.
Например, половину апреля 79 года мы провели с ним в соседних
одиночках на Каляева. Из нашей группы друзей революционеров
там еще временно держали местного питерца Андрея Резникова.
Поэтому поводу в мае 79 Левка написал стихотворение: - «
Наверху совсем одни для совсем отпетых
В камере считали дни
Трое диссидентов.
Один из них был пессимист,
Другой не мог быть подлецом,
а третий правда, был марксист,
но с человеческим лицом.
Они стучали и кричали,
Сквозь стенки разные слова,
Словно друг друга привечая,
На трех соседних островах.
А на первом этаже волною за волной накатывал народ,
Он потел работал и иною жизнью жил
и всех е...л в рот
И ему было наплевать
На всех троих на верхних
Ведь надо пить и надо жрать
Ведь надо Жить, а всех их
Интеллигентов вот опять вся та же комбинация
И все как старь, ну что сказать такая может нация.
Выйдя из тюрьмы, я поговорил с отцом, который сказал мне что
возвращаться в Горький торопиться не надо. Как оказалось потом в
это время шли интенсивные переговоры об иммиграции нашей
семьи. Многолетняя операция КГБ по выдворению нашей семьи из
СССР была готова успешно разрешиться. Своим участием в
студенческом подполье я как оказалось, форсировал нашу
эмиграцию . Поэтому, после отъезда из Ленинграда в Москву, Левка
и я посветились по диссидентским салонам Москвы в роли зэков
ветеранов. Через пару месяцев Левка провожал меня до границы в
Бресте. Что удивительно - я иммигрировать никуда не хотел а ехал,
в то время как Левка уже был» в подаче» уже два года , но так
никуда и не уехал.
Я встретил Левку через десять лет в Нью-Йорке. Был теплый
вечер жаркого Нью - йорского лета . Я с трудом нашел место для
своего битого Датсуна среди улочек Гринвич Вилиджа. Решив
посторожить место, я послал Яна на место встречи в
Вашингтонском парке. Сам же тем временем залез на крышу
машины, забил косяк и сидя на крыше стал слегка попыхивать
калифорнийской конопелюшкой, пытаясь разглядеть в волнах
людской, вечерней, праздничной Нью-Йорской толпы друга юности
и моего невольного соратника по подполью ( невольного, потому
что в подпольные акции втягивал его я). Вот из толпы вынырнул Ян.
Я потянулся к бутылке шампанского. Но где же Левка? Где друг
мой? Где резонер, эстет, поэт? Неужели этот лысоватый, худущий
человек в несуразном плаще, нервно озирающийся по сторонам и
есть мой Левка? Громко хлопнув, вылетела пробка шампанского,
вспенилась струя брызгая на крышу машины. Высоко подняв над
головой бутылку шампанского в коричневом бумажном пакете, я
стал громко декламировать Мандельштамовское:
« Я пью за военные астры!
За все чем корили меня!
За барскую шубу, за астму,
За желчь петербургского дня...»
Левка начал нервно озираться по сторонам. « А нас не
арестуют?» - неуверенно спросил он. Эти две вещи поразили меня
в Левке больше всего - страх и неуверенность. Это потом, когда он
переедет ко мне в Бостон «Кембридж», когда подружиться с моей
международной тусовкой и немножко расслабиться, я узнаю
поподробнее о его непростой жизни в СССР, между женами и
запоями. А тогда я с изумлением смотрел на
само-скукоживающегося друга с опаской пригубляющего
шампанское, и на отрез отказывающегося влезать на машину в
целях продолжения поэтической акции.
Однако, в тот момент пока Пол висел над пропастью
четырехэтажного каменного колодца, Левка был пьян и весел.
Второго приглашающего нашего не званного полицейского гостя к
столу, звали Вадим Леонтьев. Он был нами найден и вовлечен в
круговерть 119 Гарвард стрит в пустыне Новой Мексики, городе
Албукерке.
Вадим Леонтьев. За два месяца до описываемых событий, в два
часа ночи в одном из подвальных баров Гарвард сквэра, Крис
Колдвел, начинающий гарвардский писатель и поэт и я достигли
консенсуса. Надо немедленно ехать в Новую Мексику. В Штат
Очарование, как он гордо сам называется. Подкрепив наше
решение хорошим скотчем в частном клубе Гарварда на который не
распространяются городские запреты употребления алкоголя, мы
точно решили - едем.
Через час ,собирая сумку для поездки на нашей кухне, я нечаянно
разбудил Пола. Протирая заспанные глаза, он осведомился о
причинах активности в неурочное время. « Внутренняя
необходимость Очарования влечет нас к внешним перемещениям»,
- замысловато сказал я и пояснил- « в Нью-Мексику едем. Поехали
с нами!» В ответ Пол посетовал на сегодняшнюю утреннюю смену ,
на необходимость добрать немножко сна перед работой. «
Пожалуйста, возвращайся в свою скучную жизнь» - я указал
широким жестом на двери его комнаты - «Извини за шум. Это
просто параллельная судьба поэтов и авантюристов мимо тебя
прошла.»
Через десять минут мы встречали рассвет на хайвее по дороге
в Нью-Йорк . Я, Крис и Пол. После завтрака у мамы с папой, на
котором в частности обсуждалась книжка Аксенова « В поисках
грустного беби» и общего состояния русской эмигрантской
литературы, мы продолжили путь на запад.
Мы потеряли Криса Роануке, Виргиния, зеленые холмы. Дух юга,
корчащийся в муке. Тяжелое похмелье. Злые сны. Сделав крюк мы
отвезли его в местный аэропорт откуда он улетел первым классом
до Бостона через Вашингтон, пообещав нам воспользоваться
алкогольными привилегиями своего билета за наше здоровье и за
успех нашей поездки.
Через пару дней мы прибыли в Албукерке. Там у меня было
двое знакомых Джон и Байрон, которых я «нарыл» еще в своем
первом американском путешествии в 1981 году, когда я
передвигался от Бостона до Сан Франциска, посещая кафедры
русского языка во всех попадающихся мне на дороге
университетах . Поскольку у Джона нас встретила вредная Салли,
его супруга, объявившая что Джона нет и захлопнувшая перед нами
дверь, мы отправились к Байрону.
(Байрон был профессор русского языка и литературы местного
университета. К нему я само-вселился на пару дней на почве любви
к русской поэзии, разбавляя запойное одиночество русско-язычного
американского интеллигента, отчаянно в течении нескольких лет ждущего свою
любимую Татьяну из цепких лап СССР. Я поддерживал с ним связь,
звоня и навещая, познакомился с Татьяной, узнал о рождении двух
прелестных дочек).
В ответ на звонок, дверь в дом Байрона была открыта молодым
человеком в плавках. Байрон на данный момент отсутствовал.
Отдыхал от летнего жара семьей в горах. Молодой человек, Вадим
Леонтьев временно присматривал за домом в отсутствии хозяев.
Это был удивительно мужественно красивый персонаж. Говорил по
английски с трудом, но старательно. Все было Окей.
Потеснив его с прохода и неожиданно для него переходя на
русский - « Свои. Спокойно.» Я зашел в дом, приглашая Пола
следовать за мной в дом широким хозяйским жестом. На веранде, в
тени, окруженные залитой солнцем зеленью, я рассказал Вадиму
кто я такой. Тряхнув первое оцепенение, вызванное, как он потом
объяснял, его шоком от моего русского, Вадим заговорил.
Вадик был актером театра Ленинского комсомола. Играл вторые
роли, был душой компании, героем любовником. Играл на гитаре,
любил анекдоты, а также богемную жизнь артистической Москвы во
всей ее полноте. В начале 80-х уехал с женой на Камчатку
зарабатывать на квартиру. Там появились и двое детей. В середине
80-х вернулся в Москву в тот же самый театр, но уже работником
сцены. Какие то очень дальние родственники партийной
принадлежности попросили его как то стать приглашающей
стороной для их далекой американской родственницы из Новой
Мексики. В ответ на эту любезность Вадика, она сделала ему
ответное приглашение. И вот после долгих походов в ОВИР, после
сборов справок в ЖЭКах и по месту работы, весной 89 года Вадик
ступил на американскую землю.
После двухдневного путешествия на автобусе из Нью-Йорка
Вадик наконец то прибыл в Новую Мексику. Его хозяйка, 83 летняя
русскоязычная американка армянского происхождения еще в
Москве во время своего визита обещала ему золотые горы. Она
собиралась устроить его в дом престарелых, где Вадик должен бы
ухаживать за клиентами, соревнуясь в мизерности своей оплаты с
нелегальными мексиканскими иммигрантами. Три доллара в час,
которые Вадик должен был за это получать, должны были стать тем
фундаментом золотых гор, в целях покорения которых Вадик и
приехал в Америку.
(( бывает часто - говоришь по-английски с человеком, и все
Окей, как и положено по англо-саксонской матрице поведения. А
стоит только перейти на русский, как тот же самый собеседник
вывалит на тебя горы не всегда приятно пахнущих проблем, и
уставиться на тебя влажным бараньим взглядом, с просьбой
восстановления справедливости в судьбе одного отдельно взятого
человека. И такой жалобный и униженный будет этот взгляд, такой
морально требовательный, что будет уже трудно сделать вид что не
слышал и не видел. И знаешь ведь что предаст и продаст, что
вместо благодарности получишь недовольство что мало дал, а все
равно влезаешь и помогаешь. Справедливости ради надо отметить
что награда за участие в судьбе другого человека все равно
находит своего адресата, пусть часто и неисповедимыми и непонятными путями.))
Однако, все оказалось не так просто. С первого же вечера,
хозяйка стала объяснять Вадику как ему повезло. А прежде чем
порекомендовать его в дом для престарелых, она решила дать ему
испытательный срок в пару недель, в течении которых от него
ожидалась ежедневная и ежечасная демонстрация навыков
владения искусства уборки, мойки и других умений и решений в
хозяйственно - строительных вопросах. По прошествии пары
недель, были подведены итоги испытательного срока. Оказалось,
что к сожалению Вадик пока работал в минус. Перерасход средств
для мытья посуды, электроэнергии, а также увеличенные расходы
по продуктам питания были пока не компенсированы усердиями
Вадика. Ему были поставлены на вид такие оплошности и
недоработки как поверхностное пылесошение ковров, не протертые
от пыли основания гардин, а также особенно возмутительный
перерасход мыла при мытье посуды. «Больше терки, меньше
мыло!» - слегка от волнения коверкая русские слова восклицала
она с горячностью бывшей женщины Востока. Продлив ему на
месяц испытательный срок, она туманно намекнула,что может
сделать запись в завещании, которое может полностью поменять
финансовый и социальный статус Вадима.
Так прошли для него три месяца, как ему и обещалось, он
провел их в уходах за пожилыми, вернее пожилой женщины, давно
разменявшей девятый десяток. Его английский был довольно
слабым. Из русскоязычных в Албукерке он знал только моих
знакомых Джона и Байрона с семьей, свою домохозяйку, и пару
семей армян иммигрантов, которые как он рассказал занимались
контрабандой бриллиантов. К ним он вынужден был обратиться с
предложением частных концертов для заработка денег на обратный
автобусный билет в Нью-Йорк. До обратного рейса у Вадима
оставалось четыре дня, виза, выданная под билет, тоже кончалась.
Несколько дней назад Байрон предложил Вадиму пожить в его
доме, чтобы собраться с мыслями перед неминуемым отъездом.
Потеснив мужественность, на красивом лице Вадика правила бал
маска отчаяния. Я перевел эту историю Полу, который к тому
времени слегка заскучал. Отягощенный знанием Пол пошел на
кухню искать пиво.
« Слушай, Пол, здесь все предельно ясно. Берем его в Бостон,
консультируемся у индуса, а потом - или он успевает в Нью-Йорк на
самолет, или у нас появляется новый жилец, но ехать надо сразу,
чтобы успеть.» Пиво мы не нашли, поэтому пили коньяк из
Байроновских запасов, пока я, поддавшись соблазну вершения
человеческих судеб, убеждал Пола в справедливости принятых
мною решений. Вадим с усердием вслушивался в до сих пор не
знакомую для него речь.
Пол, соглашаясь с моими постулатами свою роль в
предложенном мною сценарии видел совсем иначе. Не для того он
прибыл в Нью-Мексико, чтобы сразу отсюда уезжать. Договорились,
выпили, обнялись.
Пол прилетел в Бостон через два дня после нашего с Вадиком
возвращения. С удивлением констатировал, что Вадик мне к тому
времени изрядно поднадоел. На самом деле, Вадик меня быстро
«достал». Своей самовлюбленностью, самолюбованием, своим
постоянным требованием внимания к своей персоне. Я сдавал ему
койко - место в своей комнате, но уже начинал тяготиться его
присутствием. Тем не менее, Майкл Сэн продлил ему визу, а я по
его просьбе, познакомил его с Маршей - девушкой из кафе. Он
углядел ее в первый же день нашего приезда, на многолюдном
Гарвард сквере сквозь толщу голов и тел гудящей студенческой
толпы. Когда он попросил меня познакомить с той девушкой, указав
направление рукой, мне пришлось трижды уточнять, поскольку
девушек там было много, а разглядеть миниатюрную
мышеподобную брюнетку, склонившуюся над дальним от нас
столиком в кафе, я сразу не сумел. Прозорливости Вадима можно
было только позавидовать. Он в скорости переехал к ней жить, к
моему облегчению. На данный момент, однако, он временно гостил
в моей комнате вместе с Левушкой и Виктором Катуниным. В тот
момент, кроме снимания койко - мест на моем полу, они были
объединены и способом заработка, найденного для них мною.
Они стали профессиональными «подопытными кроликами»,
добровольно предлагая себя как предметы изучения побочных
действий новых лекарств.
( Вадим провел в Бостоне более полугода. Кроме нескольких
тысяч сэкономленных денег, увез с собой в Россию десять
огромных коробок разного тряпья. Быстро реализовав вещи и
оргтехнику купил себе квартиру. Пол увидит его уже в качестве
нового квартиро-владельца, увидит некрасиво располневшим,
объедающимся креветками из таза на балконе новой квартиры.
Запивающим еду голландским пивом, Вадим будет излагать
пошлые истины и намекать на причастность к тайнам бытия.
Это качество Вадима, намекать на свою причастность КГБ была
замечена мной и другими, еще в то время, когда он только начал
определяться со своей жизнью в Бостоне. Многозначительно
улыбаясь, он любил намекнуть на то что все не просто так. В 89
году, когда советская власть и КПСС были в силе, такие намеки
были на грани фола, озадачивая самим фактом своего появления.
Напускная вальяжность, с которой он любил рассказывать байки
про «крысиного короля», вызывала недоумение. Он был мне явно
более симпатичен когда он был потерян и бездомен.
Он появился в Кембридже через четыре года. Приехал вместе
с Жорой, лысеющим армянином московского разлива. Они
приехали для закупки партии Линкольнов.
Они с Жорой стали часто наведываться ко мне в офис, который
представлял из себя гараж с телефоном откуда Кени, Джони и я
закидывали в мир сеть для ловли погрузочных заказов.
Дело у Вадима и Жоры застопорилось. « Линкольны оказались
со старой моделью корпуса, а нужна была новая. Ко мне они
приезжали чтобы позвонить в Москву. Оба с брюшком, одутловатые
с потными лицами от бостонской летней жары, они страдали.
Звонили в Москву, уточняли детали повышенным голосом. Жора
частенько переходил на армянский. Вадик многозначительно
улыбался и делал намеки полные самоиронии. Вся организация
проекта была на нем.
Жили они в гостинице, ели в дорогих ресторанах. Купили
подержанный белый Кадиллак, который сломался у них в ста метрах
от места покупки. Продавец, к счастью, имел мастерскую.
Стоимость машины удвоилась. Вадим даже не попытался заявить о
своих правах, пояснив что у Жоры денег много. Сказал это при
Жоре, многозначительно при этом улыбнувшись. Жора в основном
молчал. Правда, в первый день нашего знакомства, когда мы
остались одни, он, вытирая влажную лысину белоснежным носовым
платком поинтересовался: « А где бы здесь девочек заказать?» Он
слегка помолчал, мечтательно чмокнул губами и улыбнувшись
доверительно прибавил : « По траху соскучился, а этот гандон мне
вчера старушенцию подсунул да и та ... еле дала.» Из
вышесказанного я понял что с Наташкой у их не срослось, а также то что в
своих мыслях Жора называет своего переводчика веселым
словцом. Как оказалось, Вадим, поддался настойчивым просьбам
Жоры о девочках, и отвез его к Наташке. Многозначительно
улыбаясь Вадик сказал мне, что оставил их тет а тет на полчаса.
Наташка была кмс по гимнастике из Ставрополья, всю свою жизнь
посвятившая спорту. Выглядела Наташка хорошо, лет на сорок.
Слегка бросались в глаза ее рельефные бицепсы, результат ее
многолетних тренировок, и отсутствие груди, но зато все
компенсировалось характером, мягкой южной речью слегка
скандальному и боевитому, заводному. Ко времени визита Вадика
и Жоры Наташа уже успела прожить в Америке яркий и
незабываемый период жизни. В тот момент она находилась в
приюте для женщин нелегальных эмигранток подвергшихся насилию
со стороны их партнеров. Почему Вадим решил, в ответ на
настойчивые просьбы Жоры о девочках привезти его к Наташе
остается загадкой. Жоре я не помог. Мог конечно показать
телефонную книгу с рекламой массажных кабинетов и эскорт-сервисов , но ни сделал этого.
После двух недель подходящих машин Жора и Вадик пришли
ко мне с просьбой о помощи. Одна из причин их неудач
заключалась в слабом английском Вадима. « Виктор, если дашь на
водку и срастется, десять процентов от суммы сделки твои.»,-
заверил меня Вадим, при одобряющим кивании Жоры. После
заключения устного договора, я торжественно вручил им копию
иммигрантской газеты из Нью-Йорка Новое русское слово. Там уже
несколько лет публиковались объявления фирм, занимающихся
экспортом машин в Россию. Я даже знал одного агента так как мне
приходилось уже посылать большие грузы наших визитеров. Мы тут
же набрали номер моего знакомого, и они договорились о встрече.
Ни Жоры, ни Вадима я с тех пор не видел.
... Спустя несколько лет я увидел Маршу с которой я когда то
познакомил Вадима. Она поведала мне грустную историю о том как
Вадим, удачно отправил партию машин в Москву по моей наводке.
При дележе прибыли, однако у него с Жорой возникли разногласия,
решать которые договорились где то в лесу при участии двух
бригад, с каждой стороны человек по пятьдесят. Подозреваю, что
Вадиму вспомнили все, от многозначительных намеков до
безответственных утверждений. Крыша Вадима была настолько
поражена его несерьезностью, что они сами избили его сломав
руку, и оставили без сознания в лесу. Когда он вернулся домой
через два дня, оказалось, что он им еще должен квартиру. Квартиру
пришлось продать. С тех пор Вадим уже два раза приезжал в Нью-
Йорк для закупки машин, Все еще в рамках отработки долга. Звонил
из Нью-Йорка Марше, но приехать в Бостон не мог, его не пускали.
Марша сообщила мне это глядя на меня широко открытыми
глазами, словно ожидая от меня бурной реакции. Увы, мне нечего
было ей сказать, так как к тому времени я уже начисто вычеркнул
Вадима из своей жизни.)
Третьим жильцом русской комнаты приглашающим афро-
американского полицейского к столу был Виктор Катунин. Виктор
был еще не старым человеком с рано поседевшей бородой.
Выпускник эконом-фака МГУ, он успел объездить почти все
республики Советского Союза, поучаствовать в раскопках, в
строительстве, в змееловстве, а так же разного рода шабашках
разнообразных профилей. В Америку он приехал к другу
студенческой молодости профессиональному шахматисту Саше
Иванову. Меня о нем попросил человек, купивший у меня факс
машину в Москве. Этот человек хотел через меня реализовать на
западе несколько граммов драгоценного змеиного яда, а так же
большое количество инсулина свиного производства. С бизнесом,
как всегда, не получилось, а вот по данному мною телефонному
номеру мне вскорости позвонили. К этому времени Виктор уже
восемь месяцев как неотлучно жил у Саши. Если учесть, что у
Саши еще была семья, долгое пребывание гостя было чревато
риском поставить под сомнение прочность дружбы студенческих
лет. Я встретил их утром на Централ сквер, в десяти минутах
ходьбы от квартиры. С необыкновенной легкостью, Витя переложил
свой рюкзак из Сашиной машины в мою и поехал на свое
незнакомое ему до сели койко - место на Гарвард стрит, к человеку,
знакомому ему доселе лишь по короткому телефонному звонку. Эта
легкость доверия малознакомым людям была одной из черт людей
советского времени, способных по незначительному разговору
узнавать людей своего круга. Определенная доля антисоветскости
была той частью советского разговора, который и позволял
работать методу узнавания себе подобных.
Виктор был самым солидным из нас, он говорил неторопливо,
взвешено, сглаживая свою не по годам седую бороду, седина
которой по его уверению делала его « аксакалом». Он прекрасно
играл в шахматы, интересно рассказывал о своих путешествиях, и
всегда был не прочь выпить. От него веяло доброжелательством и
порядочностью. ... Он вернется обратно в Рязань, станет
банкиром, сильно располнеет и умрет после нескольких лет. Я
навещу его два раза в Рязани, мы посетим Константиново,
монастырь, святой источник. Святой источник был очень холодным.
Он находился в избе старой из потемневших от времени брусьев,
очень прочный и добротный. Хотя на крыше стоял крест, в
заснеженных березовых рощах я ощущал дохристианское
поклонение воде. Источник никогда не замерзал даже в самую
лютую стужу. Превозмогая дрожь и оцепенение я заставил себя
несколько раз окунуться. Мне на удивление удалось не только ни
заболеть, но и ощутить прилив бодрости, совершенно примиривший
меня с минусовой температурой рязанского марта. Он всегда будет
принимать меня солидно и благоприятно. Вечная ему память.
Как я уже упоминал, от русского хлебосольства полицейский с
негодованием отказался. « Я знаю - он здесь!», сказал он ныряя
обратно в коридор с азартом гончей. В коридор выходило пять
дверей. Три из них - входная, «индусская», «русская» были уже
знакомы полицейскому. Из оставшихся двух дверей, в туалет и в
«Африку», он выбрал туалетную. Туалет был пуст, только окно в
каменный колодец было открыто. Он заглянул туда и даже
просунулся в это окно, но ничего интересного для себя не нашел.
Выйдя из туалета, он уставился на последнюю не обследованную
дверь в коридоре. Я в нее немедленно постучался. Если в
отношениях с полицейским существовала определенная расовая
напряженность, то визит в эту дверь обещал ее снять, добавив
новый элемент абсурдности в отношениях с властью.
( К моменту данного повествования я уже давно отдал комнату
на откуп «Африке». Начинал два года с представителя Ганы
Адаем , который знаком мне был по Мадди Чарлз, старейшего бара
MIT с его самым дешевым пивом в Кембридже. Адай там
присутствовал практически всегда, был постоянным клиентом
Глинистого Карла. Названного в честь того самого Карла Стюарта,
во время правления коего и началась англо-язычная колонизация
северной Америки, того же самого бедного Карла, которого
английский парламент под руководством Кровеля приговорит к
обезглавлеванию.
Aдай был хроническим пьяницей цивилизованного поведения.
Сам он происходил из Ганы, принадлежа там к высокопоставленной
политической тусовке, что обеспечивало ему место слушателя
аспирантских курсов в Институте. Однако, ни я, ни мои
мексиканские друзья студенты, познакомившие меня с ним, ни
многочисленные посетители нашей квартиры, ни разу не видели его
с учебником. Зато его всегда можно было найти в барах MIT с
неизменным пивом. Он был всегда слегка под шафе, дружелюбен,
вежлив и слегка загадочно не понятен. Дело в том, что жители
Ганы, для которых английский язык практически родной, говорят по
английски с очень сильным акцентом, впитанного ими с самого
детства. Они уверены, что говорят на правильном английском и с
трудом поддаются изменению манеры речи, что делает их мало
понятными и слегка загадочными. Вот уже два года как я сдал ему
комнату. Сначала африканский жилец удвоился и в комнате стал
жить еще и Мобил, другой ганиец, с симметричными шрамами на
лице, выдающие в нем аристократа своего племени. В один из
своих наездов на квартиру, я с удивлением обнаружил утроение
изначального жильца а лице Эйрхарта, из Того. Эйрхард через
несколько месяцев стал единственным жителем «Африки» на
Гарвард стрит.
Эйрхард представлял из себя тип африканца, который был
больше европейцем, чем настоящий европеец. Его отец занимал
важное место в администрации своей страны. Все его дети
закончили самые престижные университеты Америки и Англии. Он
обладал прекрасным английским британским акцентом, всегда был
ухожен и подтянут. По нему можно было проверять часы. Он уходил
всегда в 11 вечера, а появлялся в 8 утра. В результате многолетних
наблюдений, я выяснил, что он уже много лет подряд работает
консьержем в больнице, используя ночное время для игры с
акциями на европейском рынке. С большинством населения нашей
квартиры он не особенно дружил и практически не разговаривал.
Меня он, однако, любил и часто угощал английским чаем и
африканской едой фу-фу, с сопутствующими очень вкусными и
острыми соусами. В вопросах комнаты, он был очень строг и
формален, никогда ни кого к себе не пуская за исключением своих
африканских друзей. Надо еще добавить, что люди из Западной
Африки обладают одним из самых темных цветов кожи.
Драматизм выражения лица негра полицейского, ожидающего
встречи с притаившимся за дверью белым хулиганом, а вместо
этого встречаемый наичернейшим африканцем с оксфордским
акцентом, был непередаваем. Эйрхард вежливо поинтересовался у
меня чем он может быть полезен, выдержал небольшую паузу и
лишь тогда сделал легкий вопросительный кивок в сторону
полицейского, слегка приподняв при этом брови. Этого оказалось
достаточно. Энтузиазм нашего гостя улетучивался на глазах.
Увидев в последней не обследованной комнате нашей квартиры
пуэрториканца Мэта ( который временно подснимал полкомнаты у
Пола на время завершения своей дипломной работы в Институте),
он выбежал из квартиры через черный ход.
« Куда же Вы?» - воскликнул я, с трудом сдерживая победный
смех и увлек его в соседнюю квартиру. Там ему тоже пришлось не
сладко.
Тут надо сказать несколько слов о нашей соседней квартире.
Две наши квартиры занимали четвертый, последний этаж дома. С
некоторых пор соседняя квартира была тоже занята русско-
язычными, по моей наводке. Сосуществование двух квартир,
однако, протекало весьма не ровно. Периоды полного единства
непредсказуемо сменялись периодами холодной войны. В тот
памятный вечер наш этаж переживал период мирного
сосуществования, двери на лестницу черного хода не запирались в
обеих квартирах.
.
Шахматист Володя из Одессы, вот уже несколько лет
зарабатывающего игрой на Гарвард сквере, студент шестого курса
ГИМО, перебежавший пару лет назад северо-корейскую границу,
Дима О. из Питера , с его постоянной компанией почитательниц его
мужского обаяния, а так же разные американские студенты,
допущенные на верхний этаж ввиду их платежеспособности,
окончательно доканали представителя закона. Пообещав
вернуться , он медленным шагом спустился на улицу. Больше его я
ни разу не видел.
Зато, вернувшись в квартиру, я увидел восседающего на кухне
Пола. Оказывается, в то время когда происходили его поиски, он
находился между двумя туалетами, перелезая из одного окошка в
другое над четырехэтажным асфальтовым колодцем. Мифология
нашей квартиры обогатилась образом Пола, висящего между двумя
сортирами во время обыска. « Из толчка в толчок - почти как из
варягов в греки » лaкoнично обосновал Виктор Катунин, а я объявил
о конкурсе сочинений на тему « Роль одинокого пьяницы
американца в русской эмигрантской среде. Призыв мой, правда,
остался не отмеченным. Все предпочли остаться на вербальном
уровне. Возлияния продолжились. Эйрхард ушел на работу,
старательно не замечая общего воодушевления. Снова пили.
Кидали ножи в дверь. Снова объявили холодную войну соседней
квартире. Пол ходил на переговоры, умолял не закрывать окно в
сортире. Снова помирились. Забрались на крышу. Читали стихи
звездному небу и честной компании. Сначала переводили для
Пола, а потом забыли и «забили», решив что Полу пора в СССР,
чтобы сам все понял. Начав проводы Пола в Россию, встретили
рассвет. Пол плотоядно улыбался и чему то улыбаясь кивал
головой. Дело в том, что есть у Пола страсть, страсть
требовательная, жадная и постоянная. Страсть к переменам,
путешествиям, к движениям. Страсть доставляющая высшее
удовольствие, которую Пол считает за грех, вполне в соответствии с
католической традицией. Через несколько месяцев после
описываемого, Пол получив советскую визу направиться в Москву.
Полицейское дело по аварии у магазина будет к тому времени
закрыто, после предоставлением Полом справки об участии в
погрузочных работах во время происшествия.
Пол поедет в Москву осенью 1990 года. Поедет по
официальному приглашению Виктора Катунина, получив советскую
визу. Ему все таки было не так просто решиться на поездку в логово
Империи зла. Однако, мои рассказы после первой поездки и
многочисленные тосты «на посoшок» и «до свидания» с Виктором
Катуниным, Левкой и Вадимом, сделали свое дело. Отработав
мувeровский сезон и поучаствовав в моем переезде в Арлингтон, где
я и Айлин начали вить семейное гнездышко в доме с участком Пол
был готов.
Билет у Пола был из Нью-Йорка в Москву через Париж.
Накануне его отъезда в Нью-Йорк, Пол и я, закончив рабочий день,
запарковались на стоянке грузовиков. Но выходить не торопились.
Пили пиво и слегка грустили. Студенческие годы позади, мы
разлетались в стороны нашего веселого братства. Кто то - строить
семью, кто - то строить карьеру, кто -то и то и другое. Пол выбирал
Путь .
« ... Но истые пловцы, те, что плывут без цели,
Плывущие, чтоб плыть глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят- вперед!...»
Ш. Бодлер перевод М. Цветаевой
К сожалению я долго грустить не мог, поэтому выпив два пива и
посидев с Полом на дорожку в молчании , распрощавшись я ушел.
Пол решил остаться, чтобы попрощаться с другими ребятами. Я
слегка завидовал ему, я знал что его ждут приключения.
Когда я появился на парковке через день, я с удивлением увидел
интересную сцену. Большой грузовик, тот самый в котором мы с
Полом работали и где я его оставил дожидаться ребят, стоял
посередине поля, раздираемый на части двумя неграми, Майком и
Чарльзом, нашими общими приятелями. Половина кузова была уже
оторвана, широкие алюминевые полосы, отрезанные болгаркой от
корпуса грузились в соседний грузовик.
«Вчера утром кабина еще дымилась,»- пояснил Майк, невысокий,
но очень крепкий морской пехотинец времен Вьетнама.
« Как так !?» - воскликнул я.
« Ребята сидели в траке с Полом до полуночи.» - пояснил Майк и
вернулся к расчленению трака. Внутри кабины чернели угли.
Я спрашивал потом у Пола про тот вечер. Он не отрицал
пьянки до полуночи, но утверждал, что когда он ушел ( в
неопределенное время) , все было в порядке. Он предполагал, что
местные наркоманы-кракеры решили в ту же ночь забраться в
кабину и устроить там пожар. Ответ на вопрос почему они ни когда
не делали этого ни до ни после, не могло поколебать его
уверенности в данной версии. Простое временное
совпадение,утверждал он. Сам Пол в то утро ,когда трак еще
дымился, уже ехал в Нью-Йорк. В Нью-Йорке Пол провел два дня в
обществе бармена, с которам познакомился в один из своих
прежних наездов в Большое яблоко. Бармен тот был наверняка не
сказано рад свалившимуся на его голову клиенту. Результатом
данного общения стало обнаружение Полом безвозвратной потери
советской визы, что было обнаружено Полом при посадке в Нью-
Йорке. Но путь уже манил. Ладно, хоть до Парижа долечу, а там
разберемся, решил Пол, сдавая в багаж две коробки с шестью факс
машинами. Факс машина на тот момент являлась одним из самых
выгодных инструментов переводов доллары в рубли. Вадим уже
ждал их в Москве, под заказ.Париж встретил Пола какофонией
цветов и звуков. Советское посольство обещало восстановить визу
в срочном порядке за десять дней, однако багаж на хранение взять
отказалось. Денег на визу не хватало.
Пол сдал багаж на хранение, а сам поехал автостопом в
Швейцарию к Энди, бывшему коллеги муверских работ.
Путешествие в Швейцарию туда и обратно прошло для Пола на
удивление легко, только долго пришлось идти пока не вышел из
Парижа. Швейцария Полу понравилась, потрясающие горы,
чистота, порядок. Но желания остаться и пожить не вызвала, Пола
ждал СССР. Расплатившись с советским посольством, Пол наконец
то получил визу. Билет на самолет к тому времени был уже не
действительным, поэтому Пол решил ехать самым экономным
способом - автостопом.
Чтобы ехать автостопом, надо ехать налегке. Что было трудно с
большими коробками. Пришлось Полу выкидывать все коробки, а
все факсы укладывать в рюкзак. И вот, после двухнедельной
задержки, Пол был снова в пути. Через государственную границу
ГДР Пол проехал в машине восточно-германской семьи. То ли
водителя на границе знали, то ли времена настали свободные, но
Пола пустили в страну варшавского договора без осмотра
документов. Восточные немцы довезли Пола до польской границы,
у которой его взяли поляки, возвращающие домой. Они угостили
Пола пивом и лишь слегка кивнули таможеннику, медленно проехав
мимо него. Переночевав у польских хозяев, Пол стал пробираться
через Польшу. У советской границы Пол забеспокоился. В Брест он
приехал на поезде, а вскоре и в Москву плацкартом. Левка ждал его
на вокзале.
На квартире у Левки их ждала целая компания человек из
десяти. Все - художники, поэты, писатели, философы. Все - жертвы
системы, непризнанные гении, неудачники. Поскольку Пол по
русски не говорил, а Левкин английский, и так оставлявший желать
лучшего, а по возвращению на родину стал совсем слаб, им
оставалось одно испытанное средство общения - пить.
« Пили очень много, на износ» - так говорил Пол, вспоминая первые
пять дней в Москве, озадаченно покачивая при этом головой. Время
зря не теряли - пили, пели, спали, или добывали водку. Энтузиазм
пирующих по поводу приехавшего богатого американского гостя
ощущался Полом всевозрастающим недоумением. Казалось, что
эти люди готовы пить до конца своих дней, или по крайней мере, до
конца содержимого долларовых запасов его бумажника. Утром
шестого дня Пол вышел на улицу.
Он появился на квартире через два дня. Пол успел съездить
на красную площадь. На обратном пути он запутался в типичных
многоэтажках и похожих друг на друга подъездах. Однако он не
пропал, доброжелатели пешеходы встреченные им на улице,
оставляли его у себя, внося тем самым свой вклад в
гостеприимство, в дело улучшения советско-американских
отношений. Потом приехал Вадим и увез его на пару дней к себе.
Факсы Вадиму понравились, но не очень . Отсутствовали
инструкции и некоторые причиндалы, вроде проводов или
телефонной трубки. Вадик полулежал в шезлонге на балконе,
вкушал креветок, пил много пива и праздновал тот факт, что жизнь
удалась. Он помог Полу снять полкомнаты у своего знакомого, где
Пол прожил месяц, а потом Катунин организовал этнографически
развлекательную поездку в Абхазию, в Сухуми. Там с Пола
пытались содрать штраф за хождение в шортах вне пляжа, а также
пару раз останавливали во время физкультурных пробежек. Дело в
том, что Пол регулярно бегает всю жизнь, а пару раз бегал даже
марафон. Он вообще в течении всей жизни всегда находился в
прекрасной спортивной форме, никогда не прибавляя в весе,
объясняя это тем, что внутренний огонь все сжирает. Поддержанию
интенсивности внутреннего огня способствовала чача. После
двухнедельной поездки в Абхазию Пол вернулся в Москву. Как то
раз, сразу после возвращения с Кавказа, Пол стоял в очереди на
главпочтампте,чтобы позвонить в Америку. Очередь была
советская, добротная, на пару часов минимум. У самого подхода к
окошку заказов, она была похожа на бурлящую толпу. Пытаясь
отстоять собственные интересы, Пол попытался помешать
нарушителю порядка очередности, но только получил пару толчков
в грудь и в живот, не найдя поддержки у основного состава. Тем не
менее, он нашел участие в миловидной девушке, стоящей за ним.
Наташа немного говорила по - английски и последующие два
месяца Пол прожил у нее. Это была самая красивая девушка
Москвы - скромно говорил Пол. Что он делал оставшиеся два
месяца в Москве, осталось загадкой даже для него самого. С
ребятами он пришел попрощаться только перед самым отъездом.
На счет факсов Вадим сообщал, что все в процессе, обещал
прислать деньги после реализации.
По возвращению в Бостон, он навестил меня и даже помог
перевезти холодильник. А потом уехал на юг, во Флориду, правда
поработав до этого полгода в качестве «морской свинки».
Профессия подопытного стала главным источником дохода в
течении следующих десяти лет. Самыми любимыми
экспериментами были для него - изучения влияния марихуаны и
кокаина на состоянии человека.
« Очень мало давали » - жаловался он. Пол был изучаемым в
Техасе и Флориде, в Калифорнии и в Бостоне. Поскольку начинал
он эту карьеру вместе с Вадимом, Левкой и Витей, в его памяти
навсегда остались альтернативные методы поведения подопытного.
Вадик предпочитал избавляться от таблеток сразу же, или путем
вызова рвоты, или умением удержать таблетку во рту при
обязательном глотке воды. Левочка умудрялся по ночам сваливать
через черный ход в соседний бар, заедая запах чесноком и луком.
На нем изучали действия таблеток на совершенно разные
механизмы поведения человеческого тела и мозга. Таблетки от
повышенного и пониженного давления, психотропные средства для
подавления воли, или наоборот ее раскрепощения,
водо-удерживающие и жиро-растворяющие, Пол добровольно
подвергал мозг и тело внешнему и внутреннему влиянию
неизвестных химикатов. Во славу науке и для пополнения
кошелька. Цены были разные от ста до нескольких тысяч долларов,
все зависело от сроков и интенсивности экспериментов. Оказалось,
что существует субкультура «морских свинок», в которую входили
люди разных жизненных путей, от писателей и мыслителей до
бывших алкашей и воров. Деньги Пол тратил на путешествия.
Правда, успел получить степень магистра в университете Техаса по
социальной работе с молодыми преступниками. Мексика, Белиз,
Гондурас, а также все американские штаты включая Аляску
входили в его маршруты.
Как-то Пол автостопил из Калифорнии на юг. Где то в Техасе его
подобрал гондурасец, направляющийся домой в новом грузовике,
приобретенный им за двухлетнюю работу в рыбной индустрии
Аляски. Оказалось, что он работал и в Гомере, знал Яшку и Яна, наших соплеменником. С этим парнем Пол доехал через Мексику и Гватемалу до горного поселка, откуда тот был родом.
Праздник возвращения
длился несколько дней, Пола принимали как родного. Через
несколько дней хозяин отлучился на пару дней в Тегусигалпу,
оставив дом и грузовик на попечение своего американского другана.
На следующее утро, с десятком пассажиров, Пол благополучно
врезался лоб в лоб с другой машиной, неожиданно вынырнувшей
из-за поворота дороги горных джунглей. « Очень плохие дороги и
очень пьяные водители» - лаконично сообщал он. Гроздьями
рассыпавшие пассажиры все выжили. Они с ужасом смотрели на
Пола, переживая за аварию такого дорогого грузовика, цена
которого многократно превышала цену их жилища. Приехала
полиция, грузовик удалось вытолкнуть на дорогу и завести.Грузовик
вел хозяин другой машины, который хотя и был пьян местным
ромом, умел водить в отличии от полицейского. Пол ехал в этом
траке уже как арестованный. На улице перед полицейским участком
сидело несколько человек в форме. Оказалось, что с раннего утра
не было электричества. Пола повели в камеру при свечах. Потом
дернули на допрос. Тоже при свечах.
Ворча себе под нос что-то недовольным тоном про электричество,
правительство и пьяных американцев, офицер гондураской полиции
вытащил длиннющую анкету. Государство Гондурас оказалось
очень любопытным и требовательным. Оно хотело знать все, от
родословной бабушек до всех мест работы. Допрос затруднялся
отсутствием переводчика, поэтому шел медленно. Догорели свечи,
анкета оставалась заполненной меньше чем на половину. Караул
устал, поэтому всех отпустили до утра. Долго Полу грустить не
пришлось, на следующее утро приехал хозяин. Ему уже все
рассказали, поэтому при встрече с Полом тот лишь удивленно
смотрел на него, покачивая головой. Отправились вместе в
полицию. Там как и вчера, все были на улице. Оказалось, что тот
самый полицейский, который сопровождал Пола в участок и не
умевший водить машину, ночью после большой порции рома , вдруг
решил что приобрел водительские навыки, и поехал прокатиться.
Катался он не долго, до ближайшего столба электропередач,
который, по счастливому стечению обстоятельств, был обесточен.
Удар был достаточной силы, чтобы опрокинуть этот столб прямо на
многострадальный грузовик. Как водитель вылез из помятой
кабины, оставалось загадкой, так как он ушел в бега. Про Пола как
то в суматохе забыли, и он направился в Белиз, единственную
англо-говорящую страну Центральной Америки.
Белиз это море, солнце, золотые пляжи и наследие
британского Гондураса, как раньше называлась эта страна .Пол
снял плетенное из бамбука банголо на пляже за сто долларов в
месяц и решил пооглядеться. В банголо поселилась местная
девушка - стирала, убирала. Оглядевшись, Пол обнаружил, что в
окрестности снимается полнометражный художественный фильм.
Фильм с Девидом Боуи, Иман, Джоном Майкловичем. Пол
записался в массовку.
Кроме работы в массовке, Пол еще снимался
спиной, т. е. играл Джона в эпизоде, в котором Джон фигурировал
только своей спиной. Так спина Пола стала частью истории
мирового кинематографа . Однако, долго в этой индустрии он не
задержался.
Однажды в столовой, в палатке Пол получив свою еду,
обнаружил, что вся столовая пуста, кроме одного стола за которым
сидели звезды - Девид, Иман и Джон. Пол, естественно,
приземлился рядом с ними. Не успел он завести разговора, как
увидел в дверях отчаянно жестикулирующего администратора.
Вскоре рядом с ним появился непосредственный начальник Пола и
тоже начал беззвучно жестикулировать, широко открывая при этом
рот. Однако, Пол уже начал свой рассказ об этнических
составляющих бейсбола в Бостоне, а потому решил
проигнорировать своих непосредственных начальников.
Американская игра в бейсбол является квинтэссенцией
американизма. Важна даже не столько сама игра, как жизнь на
трибунах. Игра-то сама достаточно затяжная, с большими
перерывами и долгими паузами, что позволяет людям на трибунах
заниматься внутренними делами и не следить жадно за каждым
моментом. В Бостоне люди четко самоорганизуются по этническому
принципу. На трибунах итальянцев, например, жарко - идут
смачные рассказы о женских прелестях, свиданиях с их
обладательницами и враки-завираки про прошлые успехи. На
ирландских трибунах по смурней, там идет пересказ драк,
нокаутирующих ударов, и групповых боях.
Новые знакомые Пола посмеялись, поблагодарили его за
рассказ, раскланялись. При выходе из столовой, Пола встретил
начальник массовки и увлек его в вагончик для серьезного
разговора. Пола поставили на вид и напомнили условия контракта.
Начальник воздевал глаза и намекая, что это ни его инициатива.
Через пару дней , после окончания рабочего дня, столовая была
переполнена. В поисках места, Пол набрел на стол, где сидело все
начальство и знакомые звезды, и на правах старого знакомого сел
рядом с Джоном, попутно заметив, но не придав значения,
побледневшим лицам начальства.
« Все равно картина скоро заканчивалась», объяснял Пол по
поводу конца своей почти голивудской карьеры.
(( Если бы кто-то попытался объяснить своеобразие Пола
обстоятельствами его детства и юности, то ему пришлось бы
решать загадку почему он так не похож на своих братьев и сестру.
Родители Пола американцы из ирландских католиков были очень
правильными. Всю жизнь ходили в церковь, мама - домохозяйка,
папа- всю жизнь служил в ФБР. Все братья и сестры посвятили себя
карьере, кто бизнесменом, кто священником,кто копом )). Пол-
самый младший, головная боль семьи и душевная боль матери.
Уже как десять лет, Пол осел в Большом Бостоне, посвятив
себя профессии свободного мувера. Погрузка, перевозка и
разгрузка мебели в свободном режиме обмена услуги за деньги. Без
лицензий, страховок и прочих не нужных формальностей.
Глубинная кипение жизни не оставляет Пола своим вниманием до
сих пор, взрываясь вулканами то с боку, то сзади.
Его дом хранит отметки пулевых ран, работы Пола на муврском
поприще стали легендарными, особенно те, которые связаны с
эффектом открытой бутылки. Часто в вещах клиента находятся уже
открытые, но заново закупоренные бутылки с алкоголем, что
позволяет наблюдать как ваши трезвые грузчики по мере работы
превращаются в бухих авантюристов, от чего страдает мебель, а в
ответ на ваши вздохи и ахи, вам объясняют, слегла заплетающимся
языком, то что не в вещах счастье, от царапов и порывов вещи
приобретают уникальность. Пол продолжает радовать своей
детской непосредственностью и открытостью к миру. Лицом к ветру
-это про него. Странные индивидуальности объединяла, бывало,
наша квартира на Гарвард стрит, так же известная как «горьковские
шестидесятые».
Так случилось, что, за исключением десятилетнего периода женатого состояния, я, в течении тридцатилетней жизни в Америке, прожил большую часть ее в коммуналках,которые сам и организовывал. Все достаточно просто, снимаешь квартиру, ищешь соседей. Встречаешься с кандидатами, выбираешь, решаешь финансовые и жилищные вопросы. И вот, если квартира в правильном месте, вскоре ты уже живешь в созданной тобою коммуналке. Мне самому странно, ведь вырос я в отдельной квартире, где жила лишь наша семья. Возможно, поскольку эмиграция пришлась на мои студенческие годы, расставаясь со страной, я не смог расстаться со студенческим образом жизни. Международный характер этих квартир дал мне возможность личного наблюдения и изучения представителей всех заселенных континентов нашей планеты. Некоторые из моих соседей остались со мною, став друзьями. Пол был один из свободных американских путешественников.