В церкви ничего не жалко
Поправлено было кое-что в судьбе Великого…и ещё как поправлено! Несмотря ни на что, благоволила порою судьба. Не только ж мучила и глумилась! Хотя чаще глумилась. Почему, зачем? Тайна велика…
Подвернулся знакомый в пивнушке, инженер-сейсмолог. Товарищ недавно женился, молодая жена была очень недовольна подозрительной службой мужа, ночными дежурствами в подвале многоквартирного дома, где располагалась районная сейсмостанция.
Особенно не нравилась вполне домашняя обстановка служебного подвала: ванная комната, шкаф-стол-стул, холодильник… наиболее опасной показалась кровать в рабочей комнате, рядом с приборами и датчиками.
Невозможно было доказать необходимость для человека мытья, перекуса и сна в ночную смену. Последовал пошлейший ультиматум: или я, или такая работа.
Рогатива была серъёзная – и жена ещё не опостылела, и зарплату терять не хотелось. Тут-то и подвернулся Великий, в очередной раз покинувший родимый дом и ночевавший где придётся, чаще всего на вокзале.
Рогатива преобразилась и стала не двоякой, а троякой. Великий согласился дежурить вместо инженера. А что? Опыт полевой и камеральной работы имелся, снимать показания датчиков не составляло труда. Подвальная квартира с удобствами легко покрывала все неудобства временного бездомья.
С жильём вопрос был решён. Так ведь благородный товарищ ещё и жратву обещал подбрасывать, и «премиальные» с получки. На бормотушку… да и вообще, по мелочам…
***
Завалился Великий в подвал. Делов-то: трижды в сутки снять показания датчиков, и – спи. Или пей. На выбор…
Вчерашний неудачливый самоубийца выбрал второе – решил доканать себя алкоголем. И пил, подпольщик, круглые сутки… в кратких перерывах, правда, не забывая черкать в бессмертных тетрадках сагу о непонятой всеми, великой своей жизни… и допился до «белочки».
***
Из заплачек:
«…одинок я, одинок
В море мира, как челнок.
Много в мире одиноких
Между рук плывёт миног.
Где же я не одинок?
Где минога из миног?
Где надежда, что однажды
Вспыхнет счастье между ног?..
…есть минога между ног!
Есть и «рашпиль», и «станок»,
Есть такая, ну такая…
Вот где я не одинок!..»
***
Смотрю как-то, решив навестить Великого: выполз из своего подвала, и – бегает от подъезда до подъезда, и всё кого-то будто-бы ловит, высматривает… меня не замечает. Стою себе, наблюдаю дивную картину, пытаюсь хоть что-то понять… а тут бабульки на лавочке, которые всё знают, всё понимают, и ничему в этой жизни уже не удивляются, спокойненько так комментируют:
– Во, допился, чертей гоняет!..
***
Из песенок-чудесенок:
«…а ты прости бухарика,
А дай ему сухарика…»
***
Я потом спросил – какие они по цвету, по размеру, черти? Великий рек: большие и красные.
Странно… другой мой дружок-бедолага уверял: маленькие и зелёные. Любят по ковру ползать… послать в магазин за бутылкой…
– Им-то это зачем? – Спросил я бедолагу.
«Знаешь… я думаю… они такие маленькие, что им хватает даже капелек водки, которые сползают по усам, хватает даже испарений от этих капелек…
Вот, знаешь, недавно сидела тут у меня седая старуха, за столом сидела – незнакомая, косматая. Я уже проснулся, а она всё сидит, и что-то в тетрадку пишет… страшная такая, незнакомая...
– Чего тебе, зачем пришла? – спрашиваю.
– Сходи за водкой!.. (а уж ночь на дворе), сходи, говорит, скорее, а то – запишу!. Вот сюда, в тетрадку запишу!..
Не иначе, подосланная старуха была. А как же, ими-то и подосланная…
Ну и сходил, а как же...»
***
У Великого черти были не маленькие. Огромные!
***
Из «наблюдизмов»:
«…старик стоял, блюдя приличье,
Перст возносил в толпу и – ввысь!
Весьма кренился вбок при этом,
При этом же вещал, стращал и вопиял,
И, как ни странно, не терял при том обличье,
Но был взлохмачен, огнен, юн...
Весна!
Он жил опять амбивалентно,
Он знал, он знал, что старость турбулентна,
Старик-смутьян!..»
***
Из «философской» тетрадки
«Когда хорошо выпьешь, смысл жизни иной раз предельно отчётлив. Отчётлив до изумления – да как же я раньше этого не понимал?..
Не меньшее изумление вызывает утреннее воспоминание о том состоянии, в котором отчётливо виделся этот самый смысл. Ты ещё помнишь, что с вечера был он, был смысл жизни! И ясно виделся, почти осязался… а, наверное, и в самом деле осязался – всем твоим радостным существом! Где он теперь, куда подевался?
…но невозможно же бесконечно пить, быть бесконечно радостным и, главное, – осмысленным в жизни. Спятишь от осмысленности…
***
Чего осмысливать-то? Мир? Жизнь? Непреложную данность? На фига…
А может быть, непрекращающийся этот мир – лишь чей-то затянувшийся сон, в котором преобладает отсутствие воли очнуться и переставить, как шахматные фигурки, весь миро¬порядок?..»
***
…и грянуло время, и был уличён Великий в страшном кощунстве: мало того, что расхристанный стоял у храма Божьего и клянчил деньги на дорогу куда-то в Большие Кушари, – это бы ещё ничего, с кем не бывает, но, выклянчив и похмелившись, обнаглел: вознёсся духом, переступил порог храма… а там…
А там золотом всё сияет!
***
…и злость разобрала идиота. И решил он, что злость праведна:
«Вот как вы тут красивенько спасаетесь!.. У кабаков бедные люди в лёжку лежат, мрут, похмелиться не могут, а тут!..»
И, обуянный гордыней, сорвал с церковной стены икону, и стал, безумный, на глазах у честного народа запихивать за пазуху…
***
Выводили гада с проклятиями и воплями прихожанок. Вытолкали за церковную ограду и… отпустили восвояси.
Более всего поразило, а в итоге и надломило то, что до милиции не довели, не сдали. Даже просфорку в длань вложили. Хотя и рядом была каталажечка…
***
…а вот прости бухарика,
А дай ему сухарика…
***
«Не могу, не могу так больше!..» – рыдал у меня на плече Великий и пытался подробно покаяться. Я оттолкнул, сказав резко:
– «Не поп, грехов не отпускаю».
Возопил плачевный:
– «А что делать было? Сгореть ведь мог – душа горела, трубы горели!.. Ты бы ведь не дал на опохмелку?..»
– «Не дал бы».
– «А почему?»
– «Денег жалко».
– «А прихожанам не жалко было?» – продолжал измываться «покаянник».
– «В церкви ничего не жалко…»
Ответ добил. Присмирел на минуту, опустил тёмно-карий глаз долу…
Через минуту, моля пожёлтевшими и словно бы вдруг осветлёнными очами, робко попросил:
– «Помоги, брат… покаяться хочу… грех искупить хочу… подскажи...»
И в этот момент я понял: не врёт! Хочет. Правда хочет.
***
…и повёл я его в дремучие горы, где возводился усилиями добровольцев-прихожан монастырь на месте убиенных в 20-е годы двух монахов-отшельников, причтённых ныне к Лику Святых.
Требовалась элементарная физическая сила: таскать с подножия к вершине горы брёвна и доски для строительства. И ничего более. Может, подумалось, простой труд окажется более внятен, нежели сложный путь покаяний, долгих молитв?
Тем паче, Великий хоть и невелик ростом, а жилист и вынослив необычайно. В чём и убедились вскоре сотоварищи-добровольцы…
***
Взойдя на вершину горы, мы увидели самого Настоятеля, сидящего в деревянной беседке с людьми из Управы, обсуждающих вопросы землеотвода. Все с молчаливым поклоном поприветствовали их, один только Великий, вдохновлённый восхождением и чаемым путём к спасению, гаркнул:
– «Гы-ы-ы… Здравствуйте, товарищи!..»
***
Хорь Харитонович Скунсов… гад и вонючка хрипастая…
***
Настоятель умолкнул на полуслове, изумлённо вгляделся… но, вероятно, усмотрев лишь простодушный восторг и вдохновение в разрумянившемся облике дикаря, продолжил незавершённый разговор о землеотводе…
***
А мы пошли к месту разгрузки досок. Отдалившись на достаточное расстояние, сотоварищи накинулись на бедного:
– «Какой такой товарищ!?. Это же – Настоятель!.. Откуда ты вообще взялся, баран?..»
Пришлось вступиться за незадачливого и объяснить, что это не баран, а самый настоящий индюк, и судьба его индейка. И вообще, нечего тут кричать-покрикивать, начальников нет, все равны, все трудники…
***
А потрудился он и впрямь хорошо. Больше всех взваливал на плечи досок, быстрее всех взбирался на гору, меньше всех отдыхал, перекуривал лишь на ходу. Мало того, разглядев, наконец, на столбе ящик для пожертвований, вдохновенно вывернул карманы и всё, что в них находилось, радостно затолкал внутрь ящика.
***
Мосластый. Жилистый. Хренастый… Неандерталец!
***
Он был явно на пути к искуплению, но… к самому окончанию работ, ближе к вечеру, пропал.
***
Это обнаружилось не сразу.
Мы отдыхали, сидя на тёплых оструганных брёвнышках, словно бы прозрачных насквозь, изнутри светящихся янтарём на закате, перекуривали, слушали вечереющие шорохи леса, почему-то окрепшие ближе к окончанию дня… а также визг циркулярки – чуть в стороне от монастырской тихой стройки, на соседнем хребте, шло бойкое строительство дачных домиков…
Рачительная женщина из активных прихожанок, пересчитав принесённые нами доски (а были они на диво хороши, из добротного, хорошо оструганного соснового дерева, и все, конечно, наперечёт), сказала, что не хватает четырёх шестиметровых…
Тут кто-то вспомнил, что видел пропавшего не так уж давно. В одну из последних ходок он свернул с четырьмя тяжеленными досками на плечах. И свернул почему-то не вправо по тропе, к нашей стройке, а влево, к дачным участкам. Поразила очевидца необычайная бодрость и быстрота шага в крутую гору… и это под вечер, когда все уже были измождены.
***
…и вдруг раздался гром небесный.
Сверху, с каменной осыпи кто-то катился прямо к нашей полянке, где мы курили на брёвнышках. Катилось нечто тяжёлое, грохочущее, но явно живое…
Это был он, Великий! Он падал с неведомых высот, он катился по каменной насыпи… и он упал прямо к нам, молча разинувшим рты. Благополучно скатившись, бодро встал на ноги, и мы умилились: перед нами стояло мохнатое чудище из мультфильмов. Чудище было с ног до головы густо облеплено палой еловой иглой и по-детски радостно улыбалось…
От природы огненно-рыжие волосы тоже словно бы улыбались и светились – каким-то нездешним, неслыханным счастьем светились…
***
«…тот ангелоподобный лик,
Который видел я, он был так ясен,
Неандертальца лик – он был прекрасен,
Ужасен был!
Прекрасен был!
Велик!..»
***
…он заблудился… он свернул не туда… он упал в пропасть, он потерял в пропасти сознание и доски… а потом долго взбирался на вершину… и снова падал… и вот…
Все понимающе вздохнули. И отвернулись. – с Великого нечего было взять. Даже самой малости.
***
…непересказуемая ситуация…
***
Самоувещевание Великого о пользе pазумного эгоизма, а также о «педерастающем поколении»»:
«…когда себя на подлой мысли
Подловишь, юный пpохиндей,
Ты не чешись, как стаpый гpизли,
И от подлянки не балдей,
К числу поpядочных людей
Решительно себя пpичисли,
И буpной мыслью овладей,
И тихо свой пpофит измысли,
Пеpекpестись и поpадей
За всех, с кого ты поимеешь.
Или имел. Или имеешь...
И от подлянки не балдей.
Не тpаться, как пpостой злодей,
Коpысть свою блюди и числи
В кpутом, обогащённом смысле...
И от подлянки не балдей.
Ты выгоду сию pазмысли,
От подлой мысли не балдей…»
***
…уже потом, несколько дней спустя, я разговорился с одним из приятелей, бывших в тот день на горе. Я спросил его, что он думает о таком феномене: человек искренне пришёл искупить грех, человек отдал все деньги на монастырь, и четыре, даже очень хороших доски явно не стоили этих искренних денег… зачем это всё? Очередной спектакль? Или природный рок, планида? Или же вековечный Соблазн превыше человека, даже такого великого?..
Приятель, поиграв густыми усами и желваками, молвил задумчиво:
«А может быть, так – надо?.. Может быть, так – хорошо?..»
***
Самодиагноз Великого:
«Мозгами не обременён.
Умственно нетрудоспособен.
Мысленно счастлив».