С грустью вспоминаю о родных местах.
Я родилась в чудесном краю среди лесов в поселке Атяшево в центре Европейской России, в Мордовии. Конечно, жили не богато, трудно, но детство – счастливая пора.
С раннего детства мы в начале весны уходили в лес, который нас подкармливал. Ели щавель, грызли стебли вкусные, луковицы подснежников.
Когда зацветала черемуха, земляника, любовались красотой. Потом поспевали ягода, и мы ели ее вдоволь, носили домой корзинками малину, землянику, черемуху.
Ближе к осени созревали лесные орехи – лещина. Рвали ее мешками. На чердак высыплешь орехи, они подсохнут, очистятся от чашечек-плюсен, и остаются чистые орешки. Они даже вкуснее грецких. Разобьешь скорлупу молотком и в рот. И сыт.
В конце лета после дождей ходили по грибы. Больше всего я любила рвать грузди и солить, было еще много и других грибов. Так лес выручал нас.
Да, детство – счастливая пора, но не у всех. В 1936 году внезапно умерла моя мама, а вслед за ней в 1939 и отец ушел из жизни. Обоих старших братьев сразу же взяли в армию. Мы остались вдвоем с сестрой без средств к существованию, без денег, без продуктов. Хорошо, что в Мордовии было много картошки, она нас спасала от голодной смерти.
Годы Великой Отечественной войны я помню хорошо. Мне уже было 12 лет. 22 июня по радио передали, что фашисты без объявления войны напали на Советский Союз. День был солнечный, жаркий. Все с ужасом слушали страшное сообщение, я тоже: два моих брата служили в это время в Красной армии.
Через посёлок проходила железная дорога, по которой с первых дней войны шли со стороны фронта поезда с беженцами, раненными, а на запад двигались эшелоны с пополнением, с оружием и техникой Урала. Мы часто с подружками ходили на железнодорожную станцию, где на фронт женщины провожали первые эшелоны мужчин мужей, отцов, братьев. Стон и горький плач стоял над посёлком, ведь у всех дома было по пять-шесть детей, кормильцев забрали, пособий детских никому не платили, жили на палочки-трудодни. Как растить детвору без отцов? Как привыкнуть к мысли о том, что близкие могут погибнуть в любую минуту?
Техники в колхозах не было, ни грузовиков, ни комбайнов. Трактора были только в МТС, их колхозы арендовали, а осенью платили за это зерном. Хороших лошадей тоже забрали на фронт, в колхозе остались одни старые клячи.
Мальчишки лет 13-14 возили на них снопы, солому, воду. И мне приходилось в колхозе собирать в поле после уборки колоски, заготавливать дрова, помогать на току.
Хлеб убирали косилками, косами, серпами, женщины вязали снопы. Их увозили на ток, а после всей уборки ближе к холодам молотили. Потом сдавали налог государству, откладывали зерно на семена, а то, что оставалось, делили на трудодни.
Зерна для выпечки хлеба для еды, конечно, всегда не хватало. В муку добавляли траву-лебеду, тертую картошку.
В двенадцать лет я всё умела и сама по хозяйству всё делала. Потом удалось, как сироте, получить хлебные карточки, на которые давали по 300 граммов хлеба – три куска в день. В магазины не ходила, даже не знаю, что там в войну и продавали. За годы войны ни разу не попробовали ни сахара, ни конфетки. Что такое шоколад, узнала только через пять лет после конца войны, муж купил.
Жить в войну было очень тяжело, ходили в школу голодные, (дома картошка одна, и то не досыта), плохо одетые. До самого снега бегали босиком, не было нарядов, обычного белья, спали на русской печи на овчине.
Но выжили.
Всего тяжелей было получать похоронки с фронта. У нас с сестрой в первые годы войны погиб под Серпуховом брат Сергей Пучкин. До сих пор не знаю, где его могила, и никто не знает, где он похоронен.
Сергей с 1939 года служил в Белоруссии на границе пулеметчиком. Застава сразу заняла круговую оборону от фашистов, но бойцов после обстрела осталось мало, а фашистов много, на мотоциклах, с автоматами. Наши бойцы отстреливались из винтовок. Брата ранили в правую руку, перебили кость. Из санчасти его перевели в г. Воронеж в госпиталь, затем в г. Бузулук. В декабре 1941 года, когда кость срослась, его сразу отправили на фронт под Москву, где были сильные бои. Последнее письмо пришло из-под Москвы, из-под г. Серпухова, в январе 42 г. Брат писал, что завтра уходит в бой.
Больше писем от него не было, пропал без вести.
Выжили мы только благодаря своему огороду. Еще пускали в дом квартирантов.
В посёлке было много эвакуированных из захваченных фашистами городов. У нас был большой дом-пятистенок с русской печью. Печка нас выручала – кормила, грела, лечила. Топилась она и дровами, и торфом, и кизяком, и соломой, не капризничала.
На печь можно было вчетвером забраться. Ни простыней, ни одеял не было, ложились на голые кирпичи, овчиной укрывались, и, к утру, вся простуда проходила.
А еще в Атяшево был недалеко родник, целый колодец вкусной воды. Ручей от него тек прямо в поселок. Тогда в поселке было всего две улицы, а рядом за три километра было еще село Атяшево. Сейчас оно изменилось, выглядит как город, я смотрела в Интернете альбомы земляков.
Рожь-кормилица в войну стояла стеной до самых домов поселка, давала хорошие урожаи. Хлеб был сытный, вкусный, не то, что нынешний на химии, который хлебом не всегда назовешь.
В основном, все жили бедно, богачей, как сейчас, не было.
Вспоминаю своих подруг военного времени. Самой лучшей из них, душевной, отзывчивой была Люба Антонова. Через своего отца, председателя райисполкома, которого тоже взяли на фронт в сорок втором, несмотря на пятерых детей, она помогла мне получить хлебную карточку. Чтобы помогать семье, Любе пришлось бросить школу и уехать в другое село. Так мы с ней и потеряли друг друга, даже не знаю, жива ли она, или уже нет. С Наташей Ивашкиной мы вместе пахали, (тащили соху на себе), мой огород, 25 соток, где я в 14 лет сажала картошку и сеяла ячмень или пшеницу. Потом серпом жала, вязала снопы, цепом обмолачивала колосья. На санках возила свой мешок зерна на мельницу. Муки хватало на 3-4 месяца, пекла хлеб вместе с картошкой.
Отец мой, Петр Андреевич, был в колхозе первым председателем, до 1936 года. Вставал он летом с солнцем, шел по домам, поднимал-уговаривал женщин на работу. А у всех куча детишек малых было, да свое хозяйство. После смерти матери отец ушел от председательских дел, а вскоре и умер. И остались мы перед войной без родителей, и без мужчин в доме, так как братьев на десятый день после смерти отца забрали в армию.
Несмотря на трудную жизнь, на войну мы стремились учиться. Я закончила 10 классов, хотя долго болела, но выжила без лекарств и врачей, Жаль, что следы болезни остались на всю жизнь. Сестра пошла работать машинисткой на 22 рубля в месяц, потом замуж вышла и уехала, когда мне было шестнадцать лет.
Наконец-то закончилась война. День Победы встретили и радостно, и со слезами: многие не вернулись с фронта, а кто и вернулся, был изранен. Этот долгожданный день я отпраздновала с подругами Наташей и Тоней, сварила из последней пшённой крупы кашу, плакали и ели.
Осенью 1945 года вернулся домой живым и здоровым второй брат, Григорий. Он попал в окружение, потом в плен в Прибалтику, сбежал в партизанский отряд, затем снова воевал в действующей армии в танковых частях. Войну закончил в Австрии. Рассказывать о себе и своих злоключениях не любил.
Через год я отправилась по вербовке на край света, тогда призыв такой прозвучал: «Девушки, на Сахалин», и больше не возвращалась в родные края. Жила там, нашла в тех краях своего мужа. С ним уехали в Казахстан, побывали на Севере, в Архангельске, жили на Урале, в Волгоградской области, теперь живу в Саратовской.
Не всегда счастливым было мое детство, но, кажется, нигде в мире нет прекраснее моего родного края, моей Мордовии. Так бы и полетела птицей на родину, но крыльев-то нет. Да и близких там никого не осталось, все уже умерли. Остается только вспоминать с любовью родные края.
Словарь для молодых:
Палочка-трудодень – Колхозное понятие, относящееся к вопросам начисления заработной платы. Один трудодень - это норма выработки за день. Он отмечался палочкой в тетрадке. Количество начисленных трудодней зависит от объема выполненной работы. Окончательный расчет по трудодням производили после продажи колхозом продукции. Часто выходило очень мало.
Пятистенок – это дом из бревен с дополнительной внутренней бревенчатой стеной (пятой), разделяющей дом на две части.
Кизяк – топливо, приготовляется из высушенного навоза. Коровий навоз перемешивается, перетаптывается с соломой для однородности состава, утаптывается в специальную деревянную форму, нечто вроде ящика без дна, потом высушивается на солнце, на травяном поле в течение нескольких дней пока не станет совершенно сухим. Высохший кизяк складывается во дворе для хранения в пирамиду.
Похоронка – официальное извещение о гибели военнослужащего, присланного из войсковой армейской части (разговорная форма), страшнее похоронки было только извещение о том, что военнослужащий "пропал без вести".
Хлебная карточка – разновидность продуктовых карточек, право на получение дневного хлебного минимума – детям и иждивенцам – по 300 граммов, вводящаяся в условиях дефицита хлеба. Введение карточек на хлеб, как на наиболее дешёвый и жизненно необходимый продукт, является признаком крайнего продовольственного дефицита. Советский Союз отменил карточную систему первым в Европе в декабре 1947.
Соха – пахотное орудие с широкой рабочей частью из дерева, оснащённой двумя железными сошниками, и с оглоблями, в которые запрягали лошадь. Соха не переворачивала пласт земли, а лишь отваливала его в сторону. По сравнению с плугом соха требовала при пахоте меньшего тягового усилия лошади, но бо;льших физических усилий и мастерства от пахаря. Глубина обработки почвы сохой – до 12 см. Соха оставалась главным почвообрабатывающим орудием русских крестьян до 30-х годов XX века. Во время и после войны часто пахали сохой на коровах, а то и сами тащили соху по полю.