В груди снова неприятно закололо.Через секунду меня согнуло от неистовой боли, которая волнами приходила ко мне вот уже пять лет. Еще немного и был готов выплюнуть свои легкие.
Зал одним большим ревом откликнулся на мои движения.
«Пусть думают, что я тянусь за пивом!»
Переборов себя, я протянул руку к бутылке и одним залпом выпил половину. Во рту почувствовалось соленое железо с горечью.
— Вы готовы рвать зал, ублюдки?!
Я надеялся, что это будет звучать угрожающе, как раньше. Голос сорвался. Я скорее просто прошипел в микрофон. Но зал ответил. Рев сотни разозленных, побитых юношеским максимализмом подростков кинулся вперед и словно холодной водой обдал мое лицо. Да, вот здесь мое место и ничто меня отсюда не столкнет!
Утро. Оно так отвратительно ударило в глаза острым лучом солнца. Я не мог разомкнуть губы. Кажется, они присохли друг к другу.
— Воды, — промычал я.
Через несколько секунд мне в лицо ударила бутылка. Спасибо.
С трудом открутив крышку, я вылил все себе на лицо. Да, так гораздо лучше.
Я пытался вспомнить вчерашнюю ночь. Все помнил. Помнил, как после концерта мы пришли в гриммерку. Здесь нас уже ждали. Машина с затемненными окнами. В ушах женский смех. Мы завалились внутрь и помчались. Вот он, первый косяк за вечер, сотни сигарет и ложка над зажигалкой. Я никогда этого не помнил. Какого хрена это все в моей голове так четко? Что за дерьмо?
— Что ж, господа музыканты, поздравляю с отличным концертом. Опять тонна жалоб от родительского комитета и мерзкая, но очень рекламирующая нас, статья в газете.
— Что пишут? — будто его и вправду это интересовало, спросил Джек, басисит.
— Как всегда. «Коллинз умирает от героиновой зависимости».
— Медики чертовы! — с улыбкой, тупой и пластмассовой, проговорил я.
— Может тебе уже пора объявить о болезни и сделать с этим хоть что-то?
— Героиновая зависимость звучит круче, чем чахотка.
— А излечение?
Я встал с постели. Ноги немного подкосились, но я постарался как можно ровнее и быстрее выйти из трейлера.
— И куда двинул?
Да иди ты!..
С**а. Как же меня бесят их заботы. Они не видят, что если я начну лечиться, то не смогу работать. На какие вершины хит-парадов я подкинул вас за последние полтора года? Это все, потому что я чувствую непрекращающуюся боль! Я как, мать его, Иисус! Если бы не я и моя болезнь, которая делает меня еще талантливее, мы бы так и застряли бы в дыре под Сиэтлом. Даже не в самом этом чертовом гадюшнике, а под ним. Пусть они благодарят меня. Твари.
Ближайший паб был уже открыт. Для кого-то утро, а для кого-то половина пятого вечера.
— Пинту пива, самого дешевого, что есть.
Здесь было тепло. Но озноб пробивал меня. Я забился в дальний угол.
На что я способен, если уйдет моя болезнь? Что я смогу сказать людям, тем тысячам, что ждут меня под сценой? Я не хочу врать и писать для показухи. Они почувствуют, что я больше не честен. Сейчас я могу рассказать толпе, что думает человек, мучаясь от боли физической, от боли моральной. Я могу спеть о мыслях перед смертью. И я не вру. Никогда не врал. Что я буду делать, если начну лечение? Кому интересно слушать о том, что я выздоравливаю?
Боже, как тут холодно.
На столе стояло пиво. Теплое, на вкус словно моча. Лучше бы они меня поселили там, где держат это, было бы однозначно уютнее. Я протянул руку. Тонкие пальцы, которые почти просвечивали, еле сомкнулись на горлышке зеленой бутылки. Мне казалось, что все силы уйдут на то, чтобы поднять её.
О чем я расскажу, если не об этом? Во мне нет ничего, кроме вечных страданий, недовольства собой и мыслей о самоубийстве. Можно ли назвать то, что я сейчас с собой делаю самоубийством? Самоубийством…
— Хэй, бармен, не найдется карандаша и бумаги?
Бармен швырнул мне уголек.
— Возьми салфетку.
Да-да, конечно, салфетку…
«Ты не можешь понять
Как жить под ношей боли.
Боли, что бежит по венам,
Стремясь вырваться наружу.
Боль.
Она здесь. Внутри тебя.
Нет излечения.
Просто нет.
Ты можешь придти в белую комнату
И принять то, что убивает тебя по-другому.
Оно лишит тебя души.
Но не стоит.
Оно лишит тебя души.
Боль.
Она здесь. Внутри тебя.
Нет излечения.
Для меня».
Кажется, готов новый сингл.
Сжав в руке салфетку, я выбежал из бара.
Холод, такой пронизывающий, побежал по мне сотней мурашек, парализуя. Снова безумная боль в груди. Нет, не снова. Такая боль впервые. Она настолько сильна, что я даже с трудом могу чувствовать её.
Во льду отражались сотни красных фонариков. Таких мерцающих. Сегодня 24 декабря, сочельник, как я мог забыть об этом? Моя дочь, она, наверное, ждет подарка. Вот я идиот.
На лед шлепнулся темный сгусток, который в темноте, казалось, отсвечивал красным. Я хотел спросить, что это, но не смог. Второй такой же забил мой рот, а потом медленно вытек на лед.
Нет, только не сейчас. У меня есть новая песня. Новая песня! Я не готов умереть сейчас. Пожалуйста, еще немного. Ради дочери. Я должен отослать ей подарок.
Небо было темно-синим. Оно успело потухнуть за то время, что я был в пабе. Потухнуть. Затылку холодно.