Холмс кивнул, повернулся и пошёл прочь. Мне показалось, что его слегка пошатывает. Я кивнул Кланси и выскочил следом за ним. Никуда он не ушёл - стоял, привалившись к одному из каменных столбиков у ворот, и тёр ладонью лицо. Каковы бы ни были мои чувства, я не мог просто пройти мимо, делая вид, что ничего не замечаю, поэтому я приблизился и тронул его за локоть:
- Вам нехорошо?
Он отвёл руку от лица и поднял на меня пустой, ничего не выражающий взгляд.
- Вам не нужна моя помощь? - ещё раз спросил я.
- Ваша? - бесцветно спросил он. - Нужна, и очень, но вы не в состоянии мне помочь. Да и не захотите. Оставьте меня, Уотсон, уходите, уезжайте - ваше присутствие поблизости - самая ужасная пытка для меня сейчас.
- Но вы совсем больны!
- Это - болезнь не физического характера, поверьте. Я никогда не думал, что способен… Смешно! - и он невесело отрывисто рассмеялся.
- Позвольте мне всё-таки вас проводить, - сказал я. - И потом я уеду.
- Нет. Я же сказал - ваше присутствие невыносимо.
- Но вы не можете идти. Вы упадёте.
- А вам что до этого? Врачебный долг? Вы его уже выплатили мне. Не навязывайтесь.
- Холмс, я мог бы понять, будь ваше письмо продиктовано страхом. Вы говорили мне, что испуганы, что противник показался вам не по зубам, я мог бы понять, но этот небрежный тон…
- Уотсон, - сказал он устало. - Письмо было просто последней каплей - чаша давно переполнилась. В другой раз я буду, пожалуй, внимательнее относиться к местному фольклору. История о Страже Водопада оказалась жизненной - она не только позволила мне в конце концов распутать этот клубок, но и прояснило многое для меня самого. Всё уже позади, дело закончено, Мэри мертва, как и наша с вами былая дружба. Возвращайтесь в Лондон. Работа - лучшее противоядие от горя, и она вас ждёт там, ну а меня - где-нибудь в другом месте. Я вам, честно говоря, желаю ещё обрести если не счастье, то хоть довольство и покой, по крайней мере… ну вот, за разговорами я почти оправился - вы видите, и смогу добраться до домика в горах без посторонней помощи. Вы прямо сейчас уедете?
- Поезд через четыре часа , сказал я. - Мне будет нужно подписать кое-какие бумаги и распорядиться в отношении дальнейшего перезахоронения тела, хотя я ещё не решил окончательно… Думаю, за четыре часа я управлюсь. А вы?
- Я отдохну, помогу Кланси с окончательными формулировками и тоже уеду. Куда-нибудь на континент - в Лондон мне сейчас не хочется возвращаться. Кланси всё равно нужно перевезти арестованных - напрошусь в охранники-волонтёры.
- Значит, мы больше не увидимся до моего отъезда? - спросил я, чувствуя в душе всё, что угодно, кроме неприязни к нему - и, пожалуй, в большей степени щемящую боль.
-Ни до, ни после, - спокойно сказал он. И вдруг попросил - с необыкновенной для него сентиментальностью. - Что бы ни случилось между нами и чем бы это ни кончилось, вы, быть может, не откажетесь напоследок… обнять меня?
- Холмс! - мне перехватило горло от волнения, и ещё, пожалуй, я именно в этот момент ощутил толчок сильного беспокойства. Но он смотрел выжидающе , и я с готовностью обнял его. Мне кажется, он ждал от меня каких-то слов, но я не нашёлся с ними, и он, сам с небывалой для него горячностью прильнув ко мне, отстранился, наконец, и, больше не оглядываясь, быстрым шагом стал подниматься по тропе. Я смотрел ему вслед, и сердце моё сжималось так больно, что слёзы наворачивались на глаза. Именно тогда мне показалось вдруг, что больше я его не увижу.
ЭПИЛОГ
Я сделал все распоряжения относительно тела моей жены и оставил росписи под всеми документами, которые подсунул мне Кланси. Он говорил, что моё присутствие понадобится, скорее всего, на суде, но пока даже толком не известно, где будет проходить этот суд, и у него нет оснований задерживать меня в Тышланде. Мне пришлось и распорядиться о назначении небольшой пенсии ребёнку и его кормилице - я не чувствовал к этому младенцу ничего, кроме чувства долга, но долг постарался исполнить. На поезд, о котором говорил Холмсу, я, правда не поспел, но и оставаться в Тышланде было выше моих сил, поэтому я воспользовался дилижансом, чтобы добраться до Мейринген.
Там и застигло меня ужасное известие.
Осень не самое безопасное время в горах - проливные дожди размывают почву, и нередки камнепады. Экипаж может сделаться жертвой такого схода лавины камней и грязи. Так и случилось. Пароконный экипаж, которым инспектор Кланси воспользовался, чтобы транспортировать арестованных женщин в ближайший город, на перевале Розенлау был застигнут подобным обвалом, вследствие этого слетел по крутому склону и безвестно канул в чашу Рейхенбахского водопада. Наутро его обнаружили местные жители, разбитым буквально в куски. Здесь же запутался в постромках труп лошади. Другая лошадь была найдена страшно покалеченной выше по склону. Человеческое тело нашли только одно - принадлежавшее арестованной по обвинению в соучастии убийствам Вьоджин Моргарти, урождённой Мур. Тела троих остальных - Джейнис Моргарти, урождённой Мур, инспектора полиции Клапки Кланси и их случайного попутчика - английского частного детектива мистера Шерлока Холмса - по всей видимости, остались навсегда погребёнными в чаше водопада.
Я прочитал эту новость в местной газете, с трудом продираясь через полузнакомые дебри немецкого языка, принятого в Швейцарии, и остался сидеть на месте, как парализованный. Мне припомнилось всё: моя ревность, моя глухая неприязнь, и тот, полный звериной тоски, взгляд Холмса, который преследовал меня в некоторые дни нашего пребывания в Тышланде. Я вспоминал все резкие слова, которые говорил ему, вспоминал, как ударил его, и так едва стоящего на ногах, вспоминал последнюю неожиданную просьбу обнять его. Мне казалось, я всё ещё сжимаю в объятьях его горячее, жёсткое, худое тело, и чувствую его запах, и сердце его бьётся мне в рёбра. И как же я был теперь благодарен ему за эту просьбу - мне было бы в тысячу раз хуже, если бы я его не обнял на прощание. Разумеется, впечатление от его письма Мэри не исчезло, но было как-то оттеснено на второй план, оно было слишком вопиющим, слишком не похожим на Холмса, слишком не таким, какого можно бы было от него ожидать в подобном случае. Сейчас, когда ревность больше не затмевала мой взор, когда ревновать больше было некого и не к кому, эта мысль вдруг пронзила меня, как шпиговальная игла: «Да полно, а не подделка ли это? И, действительно, Холмс ли писал эти высокомерные, презрительные строки?» Я вспоминал лёгкую улыбку, трогавшую губы Мэри каждый раз, когда она задевала взглядом его лицо - ту самую улыбку, которая наполняла мою душу злым раздражением тогда, когда я замечал её, и острым щемящим сожалением теперь. Могла ли Мэри так улыбаться автору подобного письма? Мэри была умной женщиной, и с чувством собственного достоинства.
Невыносимое чувство потери охватило меня, и чтобы хоть как-то обуздать его, я заказал большую порцию виски в станционном буфете и выпил залпом, как воду.
Дороги в Лондон я почти не запомнил.
The end/
http://www.youtube.com/watch?v=TNLXwq5OWZE - это не моё, но для настроения было бы неплохо сюда вставить в качестве иллюстрации