Тусклые осенние лучи солнца, просачиваясь через помутневшее стекло небольшой черной комнаты многоэтажного дома, похожего на огромный улей, рассеивались и разбегались по разным углам. Холодный утренний туман медленно скользил над серым асфальтом, слегка касался белых тротуаров, покрывая их влагой. Старые заборы, как и раздуваемые ветром, словно листья старой длиной секвойи, листовки, покачивались из стороны в сторону, издавая при этом легкий скрежет и шуршание. То там, то тут, по небу не спеша проплывали небольшие черные, казалось предвещающие небольшой дождик, тучки. Железные фонарные столбы одиноко стояли вдоль скверов и парков, а лампочки, расположенные на них, тихо гасли и умирали после ночной работы, чтобы вечером возродившись, снова освещать белым светом, неосторожным путникам, мрачные темные переулки.
Морьес Анимае загородил бледной рукой не менее бледное лицо от света. Он привстал с кровати и слегка приоткрыл глаза. Глубокие как бездна, черные как ночь и бездонные как космос они притягивали и гипнотизировали с невероятной силой. Несмотря на подъем, седые волосы, спадающие до плеч, были ровно уложены и зачесаны назад, словно замороженные лаком. Во время завтрака бледнолицый, как обычно переворачивал шероховатые страницы утренней газеты. Заголовок красовался черными большими буквами, привлекая к себе внимания: «Массовая гибель людей в Городе вызвана употреблением токсичных грибов». Анимае слегка прищурился, допил чай и отправился на работу. Лицо оставалось каменным и мертвым, а в глазах, осторожно, будто с робостью, появилось очередное безразличие. В лифте он встретил соседа, среднего возраста мужчину, с такой же бледной, отдающей холодом кожей, и уже с давно жившим безразличием в глазах.
- Здравствуй Боб. – Холодным голосом сказал Морьес. Боб качнул головой в молчаливом приветствии. – Нынче вам исполняется шестьсот лет. Ну что ж, поздравляю с юбилеем! – с улыбкой на лице, казалось даже с неподдельной радостью, воскликнул Анимае. Но Боб снова лишь качнул головой. Казалось, сосед вообще находился в другом месте и в другом времени, или просто уже привык делать все на автомате за такой длительный срок жизни. Они вместе вышли из подъезда, вместе сели в автобус, который как обычно каждый день приезжал в семь, доехали до работы, как обычно ровно за тридцать минут, и снова же, как обычно зашли в двери огромного тысячи этажного, белого с черными окнами, офисного здания. Высокоскоростной лифт взлетел высь и остановился на двести сорок третьем этаже. Морьес вышел, а Боб помчался дальше, выполнять рабочие обязанности коих у него была целая одна.
Когда двери распахнулись, перед глазами бледнолицего предстала картина, которую они видели ни один раз. После лифта шла черная стена, от нее перпендикулярно тянулись несколько длинных коридоров, словно в муравейнике. Вдоль дорожек, равномерно, на одинаковом расстоянии находились черные офисные стулья и белые столы, на которых стояли серые мониторы. Анимае занимал стол номер тысяча восемьсот семьдесят шесть. Он быстрым шагом двинулся вдоль белых стен, свернул налево и еще минут десять шел по черно-белым, как на шахматной доске плитам. Подойдя к рабочему месту, он медленно, чуть ли не с нежностью сел на стул. Компьютер включился сам по себе, а на экране засветилась надпись: «Здравствуйте номер тысяча восемьсот семьдесят шесть, можете приступать к работе». Анимае машинально тыкал на кнопки клавиатуры, а его мозг отключился от общей сети питания организма. Так скучно и однообразно проходила минута за минутой, а через пять часов по огромному офису прокатился резкий звонок, похожий на звук сигнализации. Все люди приподнялись со стульев, сделали шаг вправо и стройными рядами, каждый на своем этаже, отправились в столовую. Сегодня, как по расписанию, давали второе с овощами. На черных тарелках расположились маленькие кусочки белой, нарезанной кругляшками картошки. Так же на подносе лежали белые огурцы и помидоры. В кружке плескался черный чай светло- серого цвета. По вкусу картошка была такая же, как и на запах – то есть никакая. Морьес, аккуратно орудуя вилкой, клал безвкусные кусочки в рот. Идеально белые зубы разжевывали пищу, а черный язык пытался хоть на секунду уловить нотки вкуса, но все попытки не увенчались успехом. После перерыва он снова принялся за ту же однообразную работу. Еще пять часов маленькие поршни, находящиеся в мышцах пальцев, заставляли их шустро бегать по выпуклым клавишам. Ровно в шесть часов вечера динамики в помещении захрипели, и тонкий женский голос объявил: «Рабочий день закончился. Доброго вечера». В тот же момент монитор резко погас, а компьютер выключился. Прямоугольные вытянутые лампы на черном потолке, которые освещали коридоры плотным ярким белым светом, медленно тухли. Рабочие забивались в лифты и спускались до первого этажа. Множество пронумерованных дверей, находившихся там, ждали своих клиентов и в нужный момент бесшумно открывали перед ними свой широкий зев. Выйдя из здания через десятый номер, Анимае отправился на остановку с точно такой же цифрой. Вместе с толпой, текущей, словно моторное масло, он влился в продолговатый салон и уселся на обтянутое грубой, неуютной кожей сиденье.
Каждый автобус довозил пассажиров в определенные районы Города. Словно большой пирог, он был разделен на тридцать две неравномерные части. К каждой из них прикреплялся цвет: начиная с идеально белого района (1), переходя в различные оттенки серого, и заканчивая самым черным (32). В свою очередь районы подразделялись на блоки. Первый блок начинался тридцать вторым и заканчивался на шестнадцатом. В самом черном районе жило больше всего людей, если их можно было так называть. Бледные, худые, с твердо выраженными скулами лица измазанные грязью, казалось, были высечены неумелой рукой мастера, который только начинал тренироваться в этом ремесле. Зверей по-другому называли чернорабочими, потому что они выполняли всю самую грязную и тяжелую работу в Городе. В основном они работали на заводах, производящих строительный материал, чистили канализации, и жили, кстати говоря, в них же. Их рабочий график состоял из восемнадцати часов непрерывной, выматывающей работы. Мечты не было, цели не наблюдалось, а жизни не существовало: вот как можно было охарактеризовать рутину обычного чернорабочего червяка. Жизнь же в остальных районах, давала хоть какие то, да плюсы: те же чернорабочие, обитающие в шестнадцатом районе, имели небольшие деревянные домики, не настолько тяжелую, но все же грязную работу, и невероятно высокую, по сравнению со зверями, зарплату. Офисные клерки, уютно расположившиеся в больших квартирах многоэтажек, занимали следующие десять районов, (т.е. с 15 по 5). Накинув солидные, не особо дорогие костюмы, всегда опрятные и аккуратные, они подобно Анимае каждое утро и каждый вечер катались на высоких автобусах, довозящих их до здания, в котором словно в океане, офисные служащие делились на планктон, бентос и нектон*.
__________________ __________________ _________________ __________________
*Каждое животное, обитающее в океане, занимает свою экологическую нишу. В связи с этим их делят на: планктон – животные, плавающие на поверхности воды, бентос – животные, плавающие на дне и нектон – животные, плавающие в толще воды. Здесь же имеется в виду ранг офисных работников. Примечательно, что планктон всегда имеет малый вес.
Настоящая правящая элита Города, сбежала в центральный блок, состоящий из последних, самых белых и чистеньких четырех районов. По периметру небольшая, но грозная армия, которая в основном использовалась для подавления мелких конфликтов на периферии черных районов, понаставила блок постов, дабы ни один мошенник или того хуже зверь, даже краем носка не посмел коснуться земли, на которой обитали создатели правопорядков и законов, в свою очередь, обычно попивающих горячий чай, наблюдая за яркими лучами вечернего, заходящего солнца.
В это же время, подобно прыткому льву, гонящемуся за антилопой, по четырех полосной автостраде, проложенной сквозь ночной Город, несся большой автобус, полный пассажиров. Всюду дорогу окружали огромные белые здания – гиганты. Они зыркали черными окнами – глазами во все стороны, будто чувствуя опасность и враждебность вокруг себя, но на темных улицах все по-прежнему было спокойно. Длинные аллеи, обрамляемые небольшими деревьями со свисающими вниз белыми кронами, улочки и тротуары, освещаемые одинокими фонарными столбами, разнообразные гипермаркеты с ненужными вещами и это беззвездное, безбрежно безнадежное, с серыми тучками, просторное небо: все дремало в одновременно полном жизни и одновременно совершенно пустом, застывшем в страшном, мертвом безмолвии Городе.
Оказавшись в квартире, Морьес не нарушая порядка дня, сделал пару бутербродов с копченой колбасой, сверху слегка приправленных острым соусом, и уселся пить чай в мягкое кресло в ожидании «Городской хроники». Любимая программа бледнолицего начиналась ровно в двадцать один час и рассказывала обо всех событиях минувшего дня. Большие, встроенные в стену, электронные часы замигали ярким белым светом девять раз. Бледные ладони Анимае соединились в громком хлопке, и семнадцати дюймовый, тонкий экран высокотехнологичного современного телевизора включился, лишь для того, что бы показывать единственный работающий канал в Городе, так как других попросту не имелось.
- Добрый вечер! Это я, ваш любимый диктор единственного канала Иуда, и программа «Городские хроники». – Он вещал в большом полукруглом зале, а вокруг, на небольших софах, развалились люди различных профессий и чинов. Не было там только чернорабочих и представителей офисных низов.
- На повестке дня тема, которая волнует общество последние несколько месяцев. Как и когда появились токсичные грибы? С какой целью и кто их распространяет? Сегодня нашим телезрителям повезет услышать мнение, человека очень редко дававшего интервью, эксперта медицинских наук, профессора Мерзотина. Дадим ему слово.
- Так значит. Эти самые… А-а-а... Грибы, да значит. Они то, те самые, оказывают о-о-очень негативное, значит, да, влияние на человеческий организм. – Его огромные щеки свисали складками чуть ли не до плеч, а когда он пытался сформулировать свою расплывчатую, словно желе, мысль, они тряслись в бешеном танце, иногда закрывая его не менее пухлые черные губы, украшенные сверху небольшими клочками серых, колючих, подобно иглам дикобраза, усиков. Лысенькая, с узким лбом, по форме напоминающая воздушный шар головешка, то и дело ходила влево, вправо. Казалось из его беленьких маленьких ушей – пельменей, повалит черный дым, покрывающий внутреннюю поверхность коры головного мозга пепельной коркой. Своей тушей он занимал всю софу, а бока поглотили его собственные руки, которые, как и жир свисали на подлокотниках.
- Ну, так да значит. – Продолжил свою многозначительную речь эксперт. – В общем, то да. Содержат они конечно такие вот… ах… как их там, штучки… му-та-ге-ны, ага, именно. Грибы то эти. Ну и вот!!! – с ярким возгласом и умный видом, закончив монолог, он слегка хрюкнул, и облокотился на спинку, которая жалостно и протяжно заскрипела.
- Это было мнение многоуважаемого эксперта медицинских наук Мерзотина! – Зал взорвался аплодисментами, и профессор слегка наклонил голову. При этом его щеки издали мерзостный хлюпающий звук, напоминающий удар ботинка по неглубокой луже.
Анимае слегка поморщился, на секунду сильно зажмурил глаза, и мир отступил в тень, в ушах послышалось биение сердца, телевизор замолк. Он плыл в глубокой океанической впадине, а там, на дне этой мрачно – голубой бездны, его хлипкое худое тело ждали большие, острые челюсти гигантов, которые выпотрошив все внутренности, пытались добраться до того очага, слабо горевшего огонька, все еще теплящегося где - то глубоко - глубоко в нем самом. Морьес боялся разомкнуть веки, но пересилив страх, с усилием слегка приоткрыл их. Непонимание заиграло на его лице, потому что вместо хищных рыб, коснувшись дна, он увидел лишь свою комнату, диван, и стоявший напротив тонкий телевизор, на котором бегали разные человечки, кричали друг на друга и ругались, пытаясь доказать то, что ни кого, никогда не интересовало. Тяжелая вода, начала закручиваться в бешеный водоворот, будто стекала в большой канализационный люк, а Анимае, яростно сжав руками мягкую ткань дивана, прислонился к ней. Видение начало так же стекать и смешиваться с человеческими отходами, а потом и вовсе исчезло. Морьес резко тряхнул головой и уже наяву открыл глаза, тупо пялясь в черно – белый экран.
- Наша программа подошла к концу. – Громко, под общий вой, лай, визг и хрюканье, прокричал ведущий – А сейчас, небольшое объявление. Не выключайтесь.
Все погасло. Подобно светлячкам, загорелись, и начали летать, по черному холсту дисплея, словно по равнине просторного поля, белые точки, соединяясь в буквы: «В субботу, тридцатого сентября, нынешнего года, состоится всем известное, праздничное мероприятие. Наш многоуважаемый Мэр, великого и прекрасного Города, приглашает всех жителей первых пятнадцати районов, на свой юбилей. Обязаны быть все!». Предложения, в приказном, повелительном тоне, изрекал строгий, твердый и выразительный как алмаз, слегка хриплый голос мужчины, которому явно было за шестьсот.
Время близилось к одиннадцати вечера, и бледнолицый, почистив зубы, надев чистую, отдающую запахом, далеких, некогда бывших в этих местах полевых ромашек, пижаму, завалился в мягкую, словно пух, кровать. Ночью, уже не в первый раз, ему приснился этот странный, мрачный, вызывающий смятение и страх, сон.
Длинные и тонкие, словно волосы седой старухи, белые стволы деревьев, с ровной, как металл, корой, окружали со всех сторон, а Анимае стоял на узкой тропинке посреди них. Место, как будто бы находилось где – то неподалеку от Города. Все окружающие его предметы отличались лишь черно – белыми оттенками. Пути было только два, либо вперед, либо назад, но куда бы Морьес не двинулся, каждый раз его ждал один и тот же конец. Как и прошлой ночью, он шел, крутя головой во все стороны, пытаясь выявить новые детали, но небо было все таким же черным, а ни одно из деревьев не отличалось от своего собрата, все было приторно и идеально. В сухом, непрерывном молчании, брали его в кольцо и давили на душу, которая вот - вот готова была выскочить, высокие бревна. Бледнолицему захотелось побыстрее выбраться отсюда, но он знал, что впереди ждет еще более страшное, щемящее ощущение потерянности. Стволы начали медленно, с треском, ломаться, нагибаясь, и тихонько, злорадно шипя Анимае на уши: «Беги, беги. Беги быстрее. Скорей. Спеши, убегай. Все там, да, да, все там. И ты там тоже будешь. Скорее». И он бежал. Бежал сломя голову, бежал, закрыв глаза, и вдруг оказавшись в невесомости, понимал, что земля, обрушилась, подобно нескладно сложенной мозаике, просто упав в пустоту, а он, поглощенный мраком, плыл, вокруг томящейся, непроглядной тьмы, похожей на вязкую черную жидкость. Где – то далеко, еле долетая до слуха, словно пуля лишь слегка царапнувшая руку, жгли душу, раздирающие крики, стоны и тихий, трясущийся плач. Анимае хотел заткнуть уши, но из тьмы, подобно крюкам, появлялись кривые ветки деревьев и скручивали, разрывали на части его тело. В голове по-прежнему звучал злой шёпот: «Слушай! Слушай! Этот оркестр играет для тебя!». Он сам начинал стонать, а через несколько минут истошно кричал, но мрак, словно шум изоляция, не пропускал ни звука, и ветки все сильнее раздирали тело. Боль становилась невыносимой, и Морьес, резко вздрогнув, свалившись с кровати в холодном поту, просыпался. Сидя на полу, он, прислонившись спиной к стенке, включал ночник, клал голову на колени и долго думал о значении сна, который сниться ему последние месяцы, а за окном, словно огромная река, быстро текло ночное небо, расплескивая на землю бесцветные, холодные капли осеннего дождя.