Без отчетливых ран и контузий
Ныне всюду страдают без меры
Инвалиды высоких иллюзий,
Погорельцы надежды и веры.
Игорь Губерман.
Маленький автобус пенсионного возраста, болезненно чихая и устало пыхтя, остановился.
-Эй, дамочка! Это и есть ваша Славгородка—вон там, виднеются пару огоньков. И, знаете, сейчас праздники начнутся, так что мы ездить не будем аж до двадцатого. Ну, до Крещения! А, если еще и Крещенские морозы ударят на пару дней, так вообще…Там магазинов-то нету, да и домов парочка только. Если Вы к кому в гости, так это надолго.
Водитель с интересом рассматривал меня , и странно улыбался. Я выскочила из теплого автобуса, буркнув: « Спасибо! Разберемся!».
Мой энтузиазм испарился вместе с выхлопными газами старенько «ПАЗика». Далеко, километрах в пяти от шоссе, виднелись пару тоскливо мерцающих точек. Темень вокруг разбавляли бесконечные белоснежные поля. « Ничего! Главное дойти до деревни!»--подумала я , и поправив рюкзак, натянув капюшон на голову, уверенно пошагала через поле, вгрузая в снег почти по колено.
Вот оно—ощущение настоящей, реальной жизни! Без метро, без машин, без спешки, без суеты, без толпы несущей тебя прямиком в ненасытную утробу вечно орущего города…
Мороз несмело касается кожи, скользит ледяными пальцами в поисках тепла под одеждой, звезды над головой весело подмигивают друг дружке, остатки старой жизни сизым паром вырываются изо рта, всхлипы девственного снега под ногами поддерживают мой внутренний монолог…
Впервые иду вот так, одна, окруженная ночью и бесконечным простором, слушая лишь шепот ветра и свое дыхание. Мысли копошатся в голове, как испуганные котята в картонной коробке, потерявшие маму-кошку. Чем я жила все эти годы? Зачем я жила все эти годы? Что я приобрела? Какой багаж я несу на своих плечах? Ответ только один—я женщина по имени Никто.
Дорога, ведущая в неизвестность, к новой жизни, маленькая тропинка, которую я сама проложила среди бесконечного поля, укрытого снежным пуховым платком, должна привести меня к себе. К себе настоящей. Ведь я не знаю, какая я на самом деле. На что способна? Что могу? Чего хочу?
Наконец-то я дошла! Одиноко залаяла собака, испугав меня. Я замерла. Прислушалась. Улыбнулась. Оглянувшись назад , увидела вереницу темных глубоких следов оставленных мной на нетронутой белоснежной душе спящего поля. Даже «Никто» оставляет после себя следы.
Второй дом от дороги, настороженно вслушивался в хруст снега под подошвами моих сапог. Дома, как и люди, умеют скучать, страдать, стареть и разрушаться от безысходности и одиночества. Когда дом был еще юн , хозяин, построивший его, умер. Дом, как мог, поддерживал хозяйку с малолетней дочкой—не скрипел половицами, не оседал и не осыпался. Окна его приветливо улыбались соседям чистотой и прозрачностью стекол, двери радушно распахивались перед друзьями. Теплом и уютом дом встречал гостей. Наполнился радостным возбуждением, когда в доме появились сваты. Прихорошился, одев венок из ярких пионов, заблагоухал запахом сладкой сирени при виде невесты в подвенечном платье. Потом затих, в ожидании детского смеха, шалостей и запаха манной каши. Веселился, радовался, засыпая под песни полосатой кошки, прятал мягкого плюшевого мишку в самом укромном уголке своей души, и умиротворенно слушал сказку о Колобке.
Дети и внуки вырастали, все реже слышал Дом их звонкое : « Привет! Как хорошо дома! Совсем не изменился, все такой же родной и теплый…». Хозяйка старела, и все чаще молилась и плакала по ночам, а утром дом просыпался от ее шаркающих усталых шагов. И, однажды дом накрыла абсолютная тишина. Дом остался сиротой.
« Привет, Дом! Ты старый и мудрый. Прими опустошенную путницу, не дай погибнуть в холоде ночи, поглотившей меня. Согрей своим теплом, поделись уютом и тишиной.»--я тихо произнесла эти слова, и мне показалось, что дом вздохнул облегченно. Может, был рад избавиться от одиночества, а может, мне просто почудилось.
Ключ, как и обещала Ирина, подруга моей подруги, лежал под камнем у крыльца. Дверь скрипнула, отрывисто и тонко, будто ойкнула от изумления. Выключатель приветственно щелкнул, и теплый оранжевый свет заполнил маленькую прихожую, в которой стоял стол, накрытый цветастой клеенкой и стул. Последний раз в доме были люди еще летом, а сейчас канун Рождества.
Я устало опустилась на старомодный стульчик.
Ну, что же, все не так страшно, как описывала моя подруга. Воду нужно носить из колодца. Осилю. Отопление печное. Дровами. Живой огонь—это чудесно. Разжигать эту чудо-печь я тоже научусь. Телевизора нет. Мне он и не нужен. Соседей мало. Это меня ничуть не напрягает. В подвале должны быть картошка и консервация. Это все осталось от бабушки Нины. Она была запасливой и хозяйственной женщиной.
Хорошо, что я затарилась «Мивиной» на автобусной станции в городе. Да, и приобретенный батон хлеба будет не лишним. Мой желудок согласно заурчал. Кофе, конечно, друг, но он как бы городской и гламурный, а мне сейчас очень хотелось жареной картошечки! Горячей, румяной, присыпанной молотым черным перчиком… По-деревенски горячей и сытной. Ну, или хотя бы чаю. Горячего и сладкого.
Воды нет. Где колодец я не знаю. Может на краю деревни…Чтобы растопить печку мне нужны дрова—где искать их мне пока не очень понятно. Я криво усмехнулась, вспомнив, как проклинала город с его бездушной торопливостью, приторными запахами уличной еды, толпами людей, и магазинами, тесно гнездящимися на каждом углу. Вздохнула : « Некоторые вещи мы начинаем ценить только тогда, когда их теряем.». Не велика потеря! Зато тут все будет честно и по настоящему!
Включив на мобильном телефоне функцию «фонарик», пошла искать колодец. Тишина показалась уже не такой дружественной. Деревня, будто маленькое живое существо приглядывалась к чужому человеку, прислушивалась к моим шагам и мыслям. У меня возникло ощущение, что кто-то следит за мной. Я оглянулась, сердце мое сжалось от страха, а потом забилось где-то в районе солнечного сплетения. Осветив фонариком дорогу, и ничего необычного не увидев, на еле гнущихся ногах пошла вперед. Вдруг уши резонул какой-то звук, и я, включив четвертый скоростной режим , забыв о том, что я взрослая и очень бесстрашная женщина, за пару минут запыхавшись, и вспотев то ли от бега, то ли от страха, оказалась у порога своего дома. На крылечке, под дверью, стояла канистра и черный полиэтиленовый пакет.
Перепрыгнув через неизвестные «дары волхвов», вбежав в дом, схватив со стола обиженно блестевший ключ, трясущимися руками запихнув его в предназначенное отверстие, закрыла дверь на два оборота. Сердце в грудной клетке билось, как кузнечный молот. «Все, все! Я в домике. Я спряталась.»--старалась успокоить себя, и вдруг в голове пронеслось: « Спряталась? Дом был открыт! Грабитель, насильник, вор—тут, в доме!». Тело моментально покрылось каплями липкого ужаса.
Перестав дышать, затаилась. Огляделась вокруг. Нет никакого устрашающего орудия для самозащиты—ни ломика, ни вазы, ни веника. Прислушалась. Никаких посторонних звуков—только ветер за окном. «Если бы меня хотели ограбить?…Рюкзак на полу. Стоит одиноко. Никто его не украл. Что там на крылечке ? Для кого это? Для меня? От кого это? Меня тут никто не ждал. Я тут никого не знаю.»
Набрав в легкие побольше воздуха, стараясь придать голосу строгость, спросила: «Кто тут?». Мда…Из горла вместо слов вырвался еле слышный писк. И, вдруг, представив, как это все выглядит со стороны, я рассмеялась. Взрослая женщина, в пуховике, мохнатых угах, стоит, вжавшись спиной в дверь, и ждет ответа грабителя на свой нелепый вопрос.
Я хохотала сначала громко, не сдерживаясь, потом слезы полились из глаз, а я продолжала сотрясаться всем телом от беззвучного смеха. Истерика прекратилась только тогда, когда ухватившись за злобно урчащий от голода живот, я присела, и почувствовала, что мочевой пузырь тоже на меня обиженно дуется. Посидев на корточках еще пару минут, поняла, что мне таки придется выйти на улицу.
Приоткрыв дверь, несмело выглянув, просунула ногу в образовавшуюся щель. Толкнула черный пакет носком сапога. Пакет упал, из него выкатились яблоки. Осмелев, я вышла на крыльцо, огляделась—никого. Собрала яблоки, все время чувствуя на себе чей-то взгляд, схватила пакет и канистру, втащила подарки в дом.
В канистре оказалась обычная вода. В пакете десяток яблок, хлеб, маленький кипятильник, спички, коробка с сахаром-рафинадом, банка с кабачковой икрой. «Хорошо. Завтра разберусь, кто это тут такой щедрый и предусмотрительный, а сегодня….».
А сегодня еще один вопрос мне нужно было срочно решать. Вопрос с туалетом. На улицу я больше ни ногой! В коридоре стояло пару пустых трехлитровых банок. Выключив свет, стянула штаны до колен : « Пусть лучше лопнет совесть, чем мочевой пузырь!». Мочевой пузырь удовлетворенно успокоился. Приоткрыв дверь, выплеснула содержимое банки на улицу.
Горячий кофе, бутерброды с кабачковой икрой, волнения этого дня, пятикилометровая прогулка по морозному свежему воздуху—все это вымотало меня. Сняв пуховик, укутавшись в одеяла, свернувшись «калачиком» на диване, не выключая свет, я уснула. Последняя мысль, которая пыталась не дать мне погрузиться в мир Морфея : « Ты даже не осмотрела дом!», была изгнана моим безмятежным сопением.
(продолжение следует...)