Веруська. Мужнина жена

Тайнуша
             Начало  http://www.proza.ru/2012/01/06/1200


                http://www.proza.ru/2012/02/05/1078




***
Сначала стали выпадать волосы, потом слезли ногти. Тиф оставил после себя память на всю жизнь. Волосы сгорели от жара, и выпали все. Но новые, которые полезли коротким колючим ёжиком, отрастая всё больше и больше, кудрявились крупными локонами. Веруська, теперь уже мать семейства – Вера Ивановна, смотрела на своего младшенького, пищавшего тоненьким голоском в люльке, нараспев читала стихотворение, засевшее в памяти со времен  церковно-приходской школы:
Травка зеленеет,
Солнышко блестит;
Ласточка с весною
В сени к нам летит.
С нею солнце краше
И весна милей...
Прощебечь с дороги
Нам привет скорей!
Дам тебе я зерен,
А ты песню спой,
Что из стран далеких
Принесла с собой...
            Повторяла строчки вслух  и думала, вот ведь как жизнь обернулась, четвертый раз уже хозяйство горело за их с Михаилом Васильевичем семейную жизнь. Скотину, особенно, было жаль. Сарай, где стояли животные, две лошади и коровы, вновь кто-то поджёг из соседей-завистников. Пришлось самой выводить из стойла, испугавшихся огня лошадей. Последней, Веруська выводила белую, без единой отметины, ладную лошадь. Даром, что та досталась от мельника: хорошая лошаденка была, но выедешь на ней со двора, она обвезет тебя вокруг хутора и домой. Всю жизнь по кругу…
            Так и ей, Веруське, вся жизнь по кругу…
           Михаил Васильевич, всё больше при заводе работал, дома редко появлялся. Многих своих старых привычек, оставшихся смолоду, не бросал. Добрый ей муж достался – не пил, трудился – и дом был полная чаша, не зря соседи завидовали, но погуливал, прости Господи.
Свекор, царствие ему Небесное, упокой Господи его душу, помер вскоре после свадьбы Веруськи и Михаила. Анна – свекровь, осталась жить с молодыми в одном доме, куда ей было податься, родственников никаких не осталось, а Михаил был её единственным ребёнком.
Анна Веруську ни в жизнь не обижала. Наоборот всё продолжала учить уму разуму непутёвого сына.
        Дом зазнобы Михаила стоял в том же хуторе, на другом краю. Вот и свекровь, зная, где пропадает её любимое дитятко, брала палку и шла за ним.
Действовала она решительно и непреклонно. Палкой прихваченной по дороге била окна в дому Мишаткиной зазнобы и при этом громко ругалась: «Ах, ты, вбл…к барский! Семья дома, а ты по бабам!»
Михаил успевал вернуться домой раньше матери, хватался за ружьё, и бегал по дому в поисках своей жены, выкрикивая ругательства.
Будучи на сносях Веруська, умудрялась прятаться под кровать от мужниного гнева, ладно, что подзоры из приданного доставали почти до полу и скрывали её полностью. Было видно, как муж тяжело стуча сапогами, вбегал в горницу и принимался искать Веруську. Она, молча, забивалась под кроватью в самый дальний угол и ждала возвращения Анны.
К приходу матери Михаил уже утихал немного, садился на стул, посередине комнаты, набивал трубку и раскуривал её. Анна врывалась в дом и продолжала чехвостить своего сыночка. Тот совсем стихал и уже только попыхивал трубкой, стреляя черными как у матери глазами по углам, не выглядывает ли откуда жена.
Порой Веруське становилось жутковато от мужниного взгляда.
Не раз так уже бывало. Сядут они всей семьёй трапезничать. Веруська на стол собирает, а муж  с Анной глянут на неё двумя парами одинаковых, чёрных глаз, хочь крестись, Господи спаси и сохрани! 
Первенец у них с Михаилом помер, не дожил и до году. Остальные детки, слава Богу, подросли уже.
Михаил Васильевич – отец заботливый: мальчишек-сорванцов и к кузнечному делу приучил, и на гармонике обучил играть. Купили мальчишкам, как подросли две гармоники. Они  на слух любую мелодию подбирали. Весело в доме было по праздникам.
Вот и событие невероятное случилось. Экий крёстный выдумщик! Приехал летом в самый жар, да не один. «Будем, -говорит, - Веруська, твою фотографию делать».
Мужичок с крёстным на подводе прибыл. Щуплый такой мужичишка, одет по-городскому. Приехали они на подводе и привезли ящичек деревянный. А ящичек не простой на подставке, в середине одной из стенок ящичка отверстие и поблёскивает в отверстии стекло.

            Иван, четвёртый по счёту, и его жена, только недавно съехали из их дома. Хорошая была баня, рубленная – отдали Ивану с семейством, под дом. Пока война идёт, откуда средства на новый дом! Угораздило же Ивана, прости Господи, согрешить с Феодорой, вот теперь мается: живёт с женой не по сердцу…
Феодора, хоть и мала росточком, но упрямая, характерная. Вот вишь, разобиделась в другой раз на муженька, прибежала, вся в слезах на порог: «Дай», -  говорит – « Матушка, лошадёнку! Христом Богом молю! Поеду к своей родной маменьке, не могу так больше!»
Чего сказать то, ей – бери. Так одна лошадь в поле, на покосе, одна оставалась, белая.
Феодора услышала про лошадь и быстрей в конюшню. Запрягла в телегу  лошадёнку и из дому прочь. Через которое время, к вечерне вернулась. Не сама вернулась, лошадь сделала круг от дома до поля и домой. Белая – то приучена была круги делать и в этот раз не забыла службы: привезла беглянку к родной конюшне. Феодора совсем понурая слезла с телеги и в дом, за хозяйством кому смотреть? Такая уж доля им досталась – мужья-кузнецы, почитай круглый год на заводе работают. А дома только по праздникам, да и то с загулом.
Вот и младшенький сыночек, на свет появился нежданный, негаданный. Ходила им последние месяцы, зайдёшь за скотиной убирать, нагнёшься, а сама думаешь: «Эк, грыжа разрослась, аж в глазах темнеет!»
А когда сроки подошли - народился Александр, девятый по счёту в  семье. Так и прозвали его дома – «грыжа»…
В войну тяжело было. Всяк день власть меняться могла. Отправишь Надюшку глянуть, какой сегодня флаг висит?
Если флаг «белых», можно не торопиться скотину с выпаса загонять, без разрешения не возьмут. Если «красных», скотину  надо с выгона быстрее домой или припрятать, как сумеешь. «Красные»  не спрашивали, брали скотину и угоняли на свои нужды. А не дай Бог «зелёные» нагрянут. Так это не только скотину, но и девок прятать начинали. «Зелёные» в основном были те, кто от службы в любой армии укрывался в лесах, им бы только чем поживиться, никакого сладу с ними не было. Вот и снова школа вспомнилась. Недолгим было учение, а стихи в память надолго засели.
Кушай тюрю, Яша,
Молочка-то нет,
А коровку нашу
Увели чуть свет…
Вот и ладно. Уснул младшенький. Хорошо хоть корова осталась, не знай, как бы из болезни выбирались. На одной тюре не поправишься.



***
Вот и пришли вновь годы лихие.
В тридцать первом, после очередного пожара успели восстановиться, пришли их хозяйство «кулачить». Чего уж там «кулачить» было!
Манька - соседка и пришла «кулачить».
И не срамно было бабе! Приходила и не раз с просьбой: «Вера Ивановна, помоги! Мальчонка пообносился весь, рубашонка давно уж мала, а я и шить не умею, и не досуг. Может, смастеришь, что?»
Бросала Вера Ивановна все свои хлопоты по хозяйству и садилась мастерить то рубашонку, то портки соседскому мальчонке. А Манька сидела дожидалась, разговорами потчевала. Вера Ивановна кроит, шьёт, Манька семечки лузгает и молотит языком про всех соседей почём зря.
Пришли на рассвете. Описали весь скарб и скотину. Позарились и на детскую игрушку – музыкальную шкатулку, подаренную младшей дочке. Всё подчистую забрали. Забили дом досками. Всё семейство на телегу и на станцию. Со станции спецсоставом всех «врагов народа» на спецпоселение, под Белорецк, заготавливать лес. Из всех вещей – смена белья в узелке…