24 мая 1664 года в Землянском уезде за р. Ведугой в степи, верстах в 40 от города, было необычайное оживление. Человек 40, вооруженные лопатами, усердно копали землю меж гор в логу. Так как люди эти были пришлые, то на них и на их работу сейчас же обратили внимание землянские черкасы" (т.е. служилые казаки) и немедленно сообщили начальству. Землянский воевода Гавр. Юстровский отрядил для дознания подьячего Приказной избы Сеньку Окулова с 6 землянскими черкасами. Когда посланные приехали на место происшествия, обнаружилось, что копают землю дети боярские Чернавского уезда села Тербунов и соседних с ним деревень. Люди были не особенно дальние от землянских мест и лично знающие подьячего Окулова. С ними был и поп села Тербунов Киприан, доводившийся даже дядей, подьячему. Но Чернавцы встретили Окулова с товарищами очень не дружелюбно. Они начали „примериваться из ружья", как будто желая стрелять в подьячего. Поп Киприан их разговорил. Однако близко подойти подьячему не удалось. Он решил послать к воеводе с вестью двух человек, а сам стал поодаль дожидаться. Воевода Островский догадался, что Чернавцы ищут поклажу. Желая порадеть великому государю и опасаясь, как бы искатели клада, в случае удачи, его украдом не разнесли, воевода решил поехать на место лично с более значительным конвоем из землянских черкас и русских людей и в сопровождении соборного попа Лаврентия. Однако, Чернавцы и воеводу встретили угрозами и снова примеривались из ружья. Посредником опять оказался поп Киприан, который согласился
подвергнуться допросу.
Почему и для чего вы в Землянском уезде копаете землю украдом?— спросил воевода.
Потому мы копаемъ, — отвечал Киприан, что земля в логу промеж гор насыпная и дерном выложена не даром: чаем поклажи большой. А в прошлых в давних годах был некто вор и разбойник Кудояр с товарищами, со многими людьми. И воровски он казну - большую собрав стоял, городком в степи. И в том городке пушечная и всякая казна несметная. А тот лог с похоронкою, который почали копать мы, Чернавцы, засыпан отъежаючи от городка. А городка того мы не ведаем…..
При этом поп Киприан просил воеводу не ссылать Червавцев с места, дозволить им копать и искать вместе с Землянскими Черкасами, „а что Бог даст, с ними разделить на паях». Воевода согласился на такое мирное разрешение вопроса, выговорив себе недельный срок для извещения в Москву. Но Чернавцы так ,не похотели и удалились с места раскопок.
Воевода приставил копать Землянских черкас. На следующий день Чернавские дети боярские опять явились на стань и опять согласились копать с Землянцами, уговариваясь только, чтобы их не изобидеть. Поп Киприанъ в зтот день не явился, а прислал с Чернавцами на имя подьячего Семена Окулова следующее интересное письмо: „От попа Киприана племяннику моему Симеону Федоровичу благословение. Не учини того и не сделай позору Гавриле Петровичу (т. е. воеводе Островскому) и всему городу Землянскому и поговори Гавриле Петровичу, чтоб без згоды и с Чернавским воеводою достуде не быть и мене б у глопоты не ввесть. И будет та казна объявится , и ты ко мне сам приде. А будешь ты мене не послушаешь, и я поеду тотчас к Москве государю бить челомъ, мне поверят супротив письма и росписи, по чем я искал, по том челом бью, а теперь потерплю немного, что вы вынете. А будет Гаврила Петрович захочет добра, и он за мною пришлет, а та казна не безе ума положена".
Два дня еще копали в трех местах Землянские черкасы—ничего не нашли. Кладоискатели охладели к своей работе и оставили ее. Все они были „людишки скудные и безхлебные, что были у них по кромя хлеба с собою, съели, и пошли для хлебные работы по жилым деревням кормиться". Мечты о несметной казне разлетались...
Но слухи о поискахъ клад на Ведуге пошли в разные стороны. Являлись еще охотники попытать счастья и утайкою, продолжали копать. 9 июня приехал в Землянск из дер. Пекишевой (на р. Воронеж) Воронежец сын боярской Иван Астремской и объявил воеводе, что у него имеется подливная грамотка с росписью и признаками тому воровскому Кудояровскому городку -и иным местам, где какая казна положена. Та, подлинная грамота и роспись, — показывал Астремской,— высланы из Крыму в Путивль в прошлых годах от того вора Кудояра к брату его Кудоярову от товарища от его Кудоярова, от некоего князя Лыкова. Роспись представляла собой небольшую узенькую полоску бумаги, на которой крупными почерком написан следующий текст:
Двинули в сутки, ров перекопали и вал завалили и от сиськи вал перекопали и надвое городище перекопали. А где была съезжая изба, тут были кирпичные ступни, из дуба в березу ухват, дуб на гор, а береза под горою. Из сиськи колодезь горы уломил, во лбу колодезя иструб срублен, землею осыпан. Колодезь потек на восход по мелкому по серому камушку, покамест лески, потаместа колодезь, ниже леску поникнул на нем же запясть, - ношена земля из одной горы, а в ту яму положена медь. А на заплоте брус дубовой, а в заплоте железо всякое, и по колодезю метано железо всякое. А пошел колодезь через полечко поникою, не дошеди реки выникнул, пошел в столбовую реку. А посторон пруда баня, а то наше городище обошло логи и болота. На среднем валу стоит дуб изстрелян, а через ров мост помощен, под мостом гробница. На въезде курган на четыре углы, на нем пушки леживали. На том же валу два дуба, а в них были ворота. Во лбу колодезя стоит дуб, на нем лук, тят... (тетива?) вдоль по колодезю, да через колодезь липа перегнута. Есть же на дубу лук, на липе харя вделана дубовая, лук целит по харе через колодезь. Над колодезем кузня изгарин с сенную копну. На выезде городища два курганца, что сенные копны, головою лечь на курган — ногами в другой. Есть же на солнце, на другом месяц глядит на солнце, солнце глядит на месяц. Есть же на дубу куница, глядит на камень, на камени человечья личина стоит на кургане, тот курган боровом выше куньева лесу, на дубу лук, на другом харя, лук на харю целит через сухую долину. Да за кликовища от куньева лесу лог треплот — две плоты сухи, в третьей колодезь, на нем заплот, на лбу колодезя дуб стоит, котел на крючьях вытесан наскоро.
От большой дороги зашла нереча. А близ караульнаго кургана дуб собачкою, нагнут на восход, положено по конец его 12 сошных лемешей острием в тулею. Да есть рог с борошнем, у караульного кургана четверть вынесена земли, как мы бегивали в куний лес об один конь, по правой стороне лежит на нем лосиное копыто, глядит на восход, через сухой дол на ракитов куст, стоить на долу дуб почковат, на полдни почки, а межь куньева лесу и плоскаго столько песку навожено, на улесьи плоскаго лесу яма товарная. Есть же курган на двое перекопан. Есть же курган накрест перекопан. Есть же под сакмою прогорелые леса, в них есть поляна, тут столько песку навожено; тут же есть колодезь, над колодезем стоит липа, верховина ссечена, сковородою накрыта, а куньи наши леса с сакмы не видать, в поде обошли горы и болота. потому наши места и мудро. Помнишь ли, братец, как мы погреб затаптывали всем войском, и ты с коня упал - и Кудояр тебя подхватил и к себе на кол (конь?) посадил. А то помнишь ли, как мы на реку купаться езживали и кони паивали, и наши выбои век не зарастут. А на то, братец, не кручинься что урочища не писал: ведаешь ты сам.
На обороте росписи - рукою Ив. Астремского сделан чертеж с городскими признаками. Но рассказать эти признаки порознь воеводе Астремский не смог, равно как и отозвался, что „городка того он не ведает. Воевода нашел нужным теперь обо всем донести в Москву. Посылая вместе с своей отпиской письмо попа Киприана и роспись Астремского, воевода от себя присоединил посильное географическое и археологическое описание места раскопок. То место — писал воевода,— где копано в степи, промежь двух гор лог насыпан землею, а длина той насыпи 85 сажень, поперек 12, а инде
10 сажень, сыпана в тот лог земля слоями глина красная и серая и чернозем под глиною, а сверх той насыпи пень - дубовый большой горелый, а пониже пня родник, а около родника два дубка, толщиною кругом в аршин, а пониже родника четыре грядки косых, а пониже косых гряд семь гряд прямых, а промеж гряд с правую сторону копали землянские черкасы длины 5 сажень, а поперек 2 сажени, глубины 4 саж., а пониже гряд с нижнего конца той насыпи от ржавца копали сперва Чернавского уезду дети боярские длины сажен с 20, а поперек 1/3 сажени, и сперва глубины с человека вышиною, а повыше копали колодезем сажен с 5. А земля вся битая, насыпная. А близко того насыпного логу Чернавский уезд Тербунское село и Яковлевское с деревнями в 10 верстах, а Воронеж в 30 верстах. А от иных городов и от деревень то место отдаено. И впредь на том логу хотят копать утайкою те же чернавцы дети боярские…..
Для прошлой жизни Воронежского края дело о кладе на реке Ведуге очень характерно со стороны историко-психологической. Когда Воронежской Придонье стало сравнительно безопасным от нашествий южных кочевников, сюда потянулась целая масса сходцев и утеклецов из центральных губерний. Они бежали от разных тягостей на степной простор в надежде пожить здесь достаточно вольготно. На так как пришельцы ничего не приносили с собой, кроме самых скудных пожитков или даже кроме своих рабочих рук, то им приходилось хватить горя на новом месте. При слабом развитии сельского хозяйства в новом края, его жители в большинстве были «людишки скудные и безхлебные», а тем более – безденежные. В такой неприглядной обстановке должны были особенно сильно действовать на народное воображение рассказы и несметной казне, зарытой на Украине в разных местах Кудеярами, в прошлых давних годах. Мечты о богатстве заставляли Воронежских людей бросать свои обычные занятия и браться за лопаты. Но суровая действительность скоро опять напоминала о себе. И тому, кто, доедая последнюю крому хлеба, с минуты на минуту ожидал сделаться богачом, опять приходилось идти на злебные работы по жилым деревням кормится.
С.Н. Веденский