9 Против любострастья батарей…Воспоминания экскомбата
Итак, кросс я начал бегать, усиленно штудировал Уставы и Наставление по боевой работе для стартовой батареи. Служба пошла. Постепенно она вытеснила все остальное. 19 человек личного состава, 3 пусковые, 3 ЗиЛ-157КВ, 3 гусеничных тягача АТС, да ЗиП на все это, который постоянно то ли теряется, то ли личным составом забывается – это вам не баран чхнул! Это постоянные заботы.
Прошли первые учения в поле. Прошло получение подЪёмных и первой зарплаты, по – армейски – денежного довольствия. Довольствие было таким, что им можно было быть довольным вполне. После 110 рублей зарплаты инж.3 категории в Институте автоматики 185 рублей младшекомандирских – небо и земля! Когда я уходил, мама сказала: «Высылай мне по 50 рублей в месяц, я тебе буду класть на книжку. Чтобы после армии ты не был голым».
Должен сказать, что такой ежемесячный взнос был мне доступен вполне. Я привык ходить в форме. Она словно подчеркивала мой статус, отличный от статуса золотоношской молодежи. Мой гражданский костюм висел без надобности: ходить в нем было некуда. В кино мне находиться в форме было куда спокойней и почётней. Да и прекрасный пол воспринимал более достойно: потенциальный жених, и не какой-то там электрик на сахзаводе, а ОФИЦЕР!
Через месяц получил 370 рублей подъемных, и мой «полис» поднялся до невиданных высот! Причем, я себе ни в чем не отказывал! Напиваться и нажираться не позволяла служба и «любимый личный состав», который ко мне, в общем-то, «салаге», относился очень бдительно: не дай Бог оступиться, показать слабость: моментально постараются сесть на шею! Ведь мне было только 25, а моим сержантам, командирам расчетов – за 20. Причем жизненный опыт у некоторых был солидный. Кто уже поработал шахтером, кто побывал на нефтепромыслах в Мангышлаке, у кого-то были жены и дети.
Трех рублей в сутки в будни мне на жизнь вполне хватало. Завтрак – яичница или две котлетки с чаем – до 70оп. Обед – суп или борщ, лангет или бифштекс с картофелем-фри, пивко – 1-30. Ну, и кефирчик с коржиком на ужин. А через месяц мой комбат, Виктор Никифорович Суржиков, сидевший в старлейтах два срока по причине наличия в его батарее в Германии идиота, сбросившему с пусковой на землю боевую ракету, выписал мне ДэПэ. Дополнительный Паек полагался комбату, командирам взводов, командирам расчетов и их первым и вторым номерам, которые непосредственно занимались заправкой и сливом окислителя из ракет по боевому расписанию. ДэПэ – это 30г твердого сыра, 10 г масла, яйцо и немного сгущенки каждый день. На «точке» полагалось еще и 50 коп. в сутки «за дикость». Вот и набирал я в конце месяца на продскладе все это богатство, и ловил кайф под «кальвадос», «Билэ мицнэ», «Гамзу» или какой-то экзот, вплоть до «Whiskey Club 99». А такое счастье было не каждый выходной, ибо раз в месяц- караул, или еще что-то. Как гласит невеселая армейская шутка, «у офицеров два выходных: один - зимой, второй – летом». Но – всё равно приятно вспомнить..
Не все было в порядке и с «прекрасным полом». Провинциальный кодекс женской чести очень консервативен, да еще – и с длинным языком, поэтому, если «мисс В прошла в проходку с лейтенантом Н», то об этом моментально оповещалась чуть не вся Золотоноша, вынося резюме: «В – порченая!».
Настала осень, самая противная пора в Советской Армии. Уходит осенний призыв, набираются молодые. Они должны пройти «курс молодого бойца». Надо пополнять расчеты командирами из сержантских школ, которых надо вводить в курс дела уже на месте. И дожди, язви их в душу, дожди…Тоска становится смертной…
Одним моим «сокамерником» был Саша Гершуни, тоже киевлянин, ныне к.т.н.. Вторым – Витя Великий, одессит, ныне тоже к.т.н. Великий «встал на точку», дивизион Гершуни сдал технику для Монголии. Саша увлекся Куприным. Читал как-то вслух, по- моему, «Поединок». Там полковой священник, отец Паисий, прославился тем, что толкал солдатам лозунги, типа «Против любострастья батарей - редуты воздержанья возводи скорей! Как разинет грех свою клокочущую пасть – ты поспевай пред ним молитвы класть». «Саша, в этом что-то есть! Давай сделаем стенгазету!»
Во время очередной самоволки в Киев я выбрал из архивов брата все журналы типа «Фильмски свет», «Арена», и т.п., вырезал оттуда все более-менее пикантные фото, и привез их в Золотоношу. Купили клей, два листа ватмана и – за работу! По диагонали левого листа, снизу вверх, написали «Против любострастья батарей», по правому, в строчку, сверху вниз, шрифтом более крупным – «Редуты воздержанья возводи скорей!». На левый лист наклеили все «фривольности», на правый – «примерных воинов» из «Красной звезды» и фотографию суперсерьезного Великого. Эту стенгазету повесили над моей койкой, заклеив ею большую дырку в сухой штукатурке, которую, по преданиям, пробил на спор ст.л-т Андреенко, двухгодичник прошлого призыва. Все получилось красиво, без порнографии, и смешно.
По окончанию работы в нашей комнате состоялся ее общественный смотр с «биомицином», ржачкой и пением «Марш вперед, труба зовет, черные гусары». А в общаге жил полковой замолит п/п Гохин. Человек тактичный, он нас к порядку призывать не стал, но с командиром полка «посоветовался». На очередном офицерском совещании в среду комполка и говорит: «Завклубом! Ты для своего хора, говорят, певцов ищешь. Зайди в офицерскую гостиницу, там, говорят, такой хор мальчиков появился!»
Смех-смехом, но командир сам решил заняться нашим «облико морале». И вот, как-то в воскресенье, с замполитом и еще с кем-то, пришел в гостиницу. Только открыл дверь в нашу комнату - и к газете. Прочитал – и – с глубоким психом: «Вы что, блудом тут занимаетесь?» Схватил ее сверху, и – рраз – вниз. А за газетой-то - дырка в стене! Игнатов от удивления секунд на пять словно онемел. Я ему: « Товарищ подполковник! Вот что вы наделали! Мы же дырку закрывали!» Игнатов перевел дух и, смягчаясь, мне: «Дырку заделайте за свой счет. Разрешаю повесить на стену карту СССР». Повернулся - и вышел. Остальные комнаты он смотрел уже полегче.
Вот так мы порою «романсовали». Но до того, чтобы приходиться друг другу родственниками, как у Куприна, не доходили. Жены были только у единиц, да и то приезжали ненадолго: «У вас все мысли о вашей службе!» Подруги, решаясь на подвиги, в гостиницу влетали, как пули, вылетая из неё только после мужской предварительной рекогносцировки на отсутствие сплетниц. А самым милым цветом для нас был цвет нашей формы. Без малейшего голубого оттенка…