Рано утром, покормив Ваню, она села на такси и подъехала к дому свекрови. Небо едва озарял нежно-розовый рассвет, пронизанный первыми лучами солнца. В окнах дома начали загораться первые лампочки. Она подняла глаза на окна квартиры Измайловых, они были темными.
- Ничего, сейчас я вас разбужу. Заодно и узнаю, где находится мой муж, пока ещё я ношу его фамилию, - Оля поднялась по ступеням и позвонила в дверной замок. Послышались шаги, дверь распахнулась и на пороге появилась растрепанная свекровь. Оля, не поздоровавшись и отодвинув её, прошла в спальню к Аркадию. Постель была аккуратно заправлена.
- И где мой муж?
Из комнаты Дины вышел заспанный Аркадий, пытаясь рукой причесать волосы. Он виновато смотрел на неё, возможно только теперь, протрезвев, он осознавал происходящее. Оля посмотрела на мужа, потом на свекровь. Острая догадка пронзила сердце, она с трудом шевелила губами:
- А почему ты спишь в спальне матери?
- А сама, глупая, не догадалась? Не для вас простихвосток я сына растила, – свекровь делала наступательные шаги. Оля пятилась от неё, пока не оказалась на кровати. Дикой рысью свекровь вцепилась Оле в шею, и с каждым вздохом, руки на шее снохи неумолимо сжимались, но Оля была моложе и сильнее. Она ловко вывернулась и скинула свекровь с кровати, подскочив к Аркадию и отвесив ему звонкую пощечину, выскочила из квартиры.
- Кара Эдипа. Кровосмешение. Извращение. Боже всемилостивый! Господь никогда тебя не простит! - в голове стучали нещадные острые молоточки, - разве можно лечь с родным сыном в постель, да ещё и заниматься этим?
В её душе что-то надломилось и безвольно болталось внутри, пронзая острыми иглами, и принося жгучую боль. В голове лязгали наковальни и с каждым ударом молота, сердце заливал бурлящий поток кипятка. В диком вальсе дребезжал голос малиновки, звонкий и пронзительный, плачущий над её истерзанным сердцем.
Она бежала и ничего не видела перед собой. На дороге завизжали шины, резко затормозившей машины, водитель что-то кричал, но Оля, не слыша его, и передвигалась на ощупь, глаза застилали темные зловещие сумерки. Ноги переступали автоматически, как у робота. В этот момент она напоминала реактивный самолет, двигающийся на автопилоте. Мозг воспалился до предела, в груди испепеляюще жгло и бурлило, как в котле с кипящим маслом.
Вечером у Оли был сильный жар, руки вибрировали, а губы шептали что-то несвязное и плохо различимое.
Умудренная жизнью, пережив две войны, бабушка без слов все поняла, почувствовав своим огромным сердцем, что внучка увидела нечто ужасное, что привело её к сильному нервному срыву. Она достала с чердака засушенные головки мака и этим отваром стала поить её. Она давно заподозрила Дину и Аркадия, но когда внучка переехала к ней, решила, что пусть это будет их грязной тайной, незачем внучке познавать такие подлости и извращения жизни.
Несколько дней Оля металась в жару и бреду, а потом отвар маковых головок, который бабушка называла – «кукнар», сделал свое дело. Оля смогла подняться с постели и заниматься своими детьми.
В окна падали горячие солнечные лучи, в углу кухни, распространяясь теплом, топилась печь. Висящие на стене часы равномерно отмеряли часы и минуты огромной вечности. Володя и Ваня играли с кошкой, привязав на кончик нитки фантик от конфеты. Мурка озорно бегала за фантиком, пытаясь зацепить его лапой, что приводило мальчишек в оживленный восторг.
Оля с бабушкой перебирали козий пух и тихо напевали:
- Сронила колечко со правой руки, заныло сердечко о милом дружке.
Отобрав небольшое количество пуха, Оля взяла веретено. В её ловких руках оно начало вращаться, наматывая на себя длинные пушистые нити, мысли потянулись вместе с пуховыми нитями:
- Любовь – она разная. Дикая и страстная к мужчине, к ребенку же любовь – тонкая и прозрачная, трогательная и ласковая. Девять месяцев ты носишь его под сердцем, ощущая каждый его толчок и поворот, потом плачешь и радуешься вместе с ним. Мать и дитя – половинки одного целого. Как Дина смогла разорвать это божественное целое и изощренно вывернуть его наизнанку? Такой поступок невозможно ни понять, ни оправдать. А Аркадий? Как он смог пойти на такой чудовищный поступок? Неужели потоки спиртного стирают все принципы и правила, превращая человека в животное. Нет, животное на такое не способно. Оно превращает человека в дикое бессознательное и похотливое чудовище.
Раздался громкий стук в дверь. Пришел Аркадий отстаивать свою честь. Жестикулировал руками и много говорил, пытаясь внушить Оле, что она поняла все неправильно:
- Оля ты всё поняла не правильно. Просто мы вечером много выпили и остальное я уже плохо помню. Но я не мог с матерью…
- Но Дина ответила мне открытым текстом, ничего не утаивая и не скрывая. Это было у вас, и я думаю, не раз.
- Ты с кем-нибудь говорила об этом?
- Не переживай, ваши интимные подробности останутся только между вами. И только вам нести этот грех через всю свою жизнь.
- Но ведь Адам и Ева, по сути – родные брат и сестра. Им можно?
- Перестань, Аркадий. Не смей при детях делать свои низменные выводы, да ещё и философствовать о самом Святом на свете.
- Олечка, давай уедем в другой город, и всё забудется.
- Нет, Аркадий, понять и простить можно многое, но только не это. Ты – двуликий Янус. Трезвый – человек, пьяный – чудовище. Уходи! Уйди навсегда из нашей жизни.
Вскоре Оля решила выйти на работу. Большая семья требовала больших денег. Ей посоветовали пойти работать на завод в горячий цех.
Войдя в литейный цех, она увидела огромные доменные печи. Начальник смены провел её по цеху, показывая технологические процессы и знакомя с тонкостями литейного дела:
- А хочешь, я покажу тебе, как льется, горячий метал?
- Конечно, - ответила Оля.
- Если ты однажды увидишь, как из печи выливается, расплавленный металл, ты на всю жизнь прикипишь к нему. Такая вот у металла магия, - заулыбался мастер.
- А садик моему сыну дадут? – поинтересовалась Оля.
- Конечно, родителям из горячих цехов, путевки в садики предоставляют в первую очередь. Сейчас будут сливать металл. Возьми маску, - он протянул ей квадратную маску, с затемненными стеклами и попросил отойти подальше от печи. Пробили летку, сначала вырвалось пламя, и следом рванулся красный искрящийся поток раскаленного металла. Казалось, из печи выливалось солнце, огненное и строптивое. Жар и копоть взвивались вверх, и из тумана выплыл крюк, ухватил полный искрящийся ковш, и он медленно поплыл по цеху, изредка осыпая мелкими звездочками искр.
Высокие краны плавно подплывали к печам, открывалось огромное пекло, куда они высыпали шихту. Красные искры восхитительно взлетали ввысь красными фейерверками. Могучие сталевары и заливщики проходили мимо неё, как могучие Русские богатыри.
Горячий металл и фейерверки огней оставили на Оле яркое и завораживающее впечатление. Она устроилась крановщицей на горячем участке плавки, а вскоре и Ванюшка пошел в детский сад вместе с братом Володей.
- А жизнь-то налаживается! - радовалась Оля.
Труд у неё был не из легких. На большой высоте, когда люди виделись маленькими муравьями, необходимо было поставить огромный ковш возле летки доменной печи, и дожидаться, когда металлург пробьет летку и в ковш хлынет яркий, ослепляющий глаза, металл. Далее ковш устанавливается на козлы, где его разливают по конвейеру в формы. От крановщиц требуется ювелирная точность и внимательность, и эти качества в избытке присутствовали у Оли. Весь жар и вся гарь поднимались под крышу цеха, и порой крановщица была еле различима. В этой гари и высоких температурных режимах приходилось трудиться маме, чтобы достойно содержать своих детей. Утомленная и разбитая она шла за детьми в детский сад.