Воспоминания

               
Я родилась на Севере в небольшом городке Кандалакша, Мурманской области, вернее, статус города ему присвоили позже. Мы жили на самой окраине у залива. Дом наш на высокой горе, а внизу, у подножья располагались несколько частных домиков на самом берегу залива. Здание, в котором жила наша семья, было двухэтажное и очень высокое, сталинской постройки. Крыша была коньком, с двух сторон под углом. Жило в доме семей двадцать. Было очень много детей. Ох, и раздолье было для нас, детей, в этом доме.  Здание имело два крыльца, правое и левое. На левое крыльцо вели длинные коридоры на первом и втором этажах, на правое, такие же длинные коридоры. Соединялись они посередине дома, где были центральные широкие коридоры, которые имели выход на балконы. Со всех трёх нижних коридоров вели лестницы на второй этаж, а с центрального,  лестница уходила дальше, на тёмный, загадочный чердак. Мы, дети, были обладателями всего этого богатства. Мы играли везде, на коридорах, на балконах и, даже на чердаке. Левое крыльцо считалось запасным выходом, правое, парадным. Сколько воспоминаний породил у меня этот дом, сколько чудесных мгновений я испытала там. Семья наша была бедная и многодетная. Мама моя, Агафья Никитична, родилась в Рязанской области, в деревне Труфановы поляны. Детей у её родителей было много, она, самая младшая, тринадцатая. Толи судьба ей несчастливая выпала, толи число роковое подвело, но настрадалась она в жизни много, горькую чашу хлебнула до дна. Приехала мама на Север к брату Филиппу, когда ей было шестнадцать лет. Сначала судьба была благосклонной. Она вышла замуж за порядочного непьющего человека, и, как по её рассказам, жили они душа в душу, нажили двух дочек, Нину и Шуру. Всё бы ничего, да началась война, и Фёдор погиб под Тихвином, вернее, пропал без вести. Тогда под этим городом погибло очень много народа, ведь это была битва за Ленинград. Мама, с двумя детьми, Ниной, трёх лет, и Шурочкой, полтора года от роду, была послана в город Котлас для работ на кирпичном заводе. Хлебнула она горя. Поскольку мама была жена погибшего и на руках у неё двое детей, ей предложили путёвку в детский дом на время войны на одного ребёнка. Но она сказала: «Пусть будет, что будет, но дети будут при мне». Норма была четыреста граммов хлеба на день и всё. Обе девочки заболели корью и попали в больницу. Много детей тогда умерло, умерла и наша Шурочка. Нина рассказывала, что кровати у них стояли рядом, и она не раз видела, как обслуживающий персонал воровал хлеб у тех детей, которые не могли есть во время обострения болезни. Дети войны рано взрослеют. Нина прятала свой хлеб под подушку и потом отдавала маме, а та меняла его на пирожок и приносила ей. Однажды Нина сказала медсестре:«Вижу, вижу, как ты Шурочкин хлеб прячешь в карман». У них с внутренней стороны фартука был пришит карман, в который они и прятали хлеб больных детей.             
С Котласа мама вернулась опять в Кандалакшу, но уже без мужа и без младшей дочки. Война ещё продолжалась, Нине тогда уже было пять лет. Мама устроилась на консервный завод, где и познакомилась с моим отцом, Василием Ивановичем. У него была бронь, так как он был хорошим специалистом.
Отец мой родился в селе Ловозеро в богатой семье русского интеллигента, который был послан для торговли с поморами, тогда ещё царским правительством. Отец его, Иван, отчества, к своему великому стыду, не помню, женился на молоденькой гимназистке, шестнадцати лет от роду и привёз её с собой на Север. Жена его, моя бабушка, Анна Родионовна, с шестнадцати лет была учительницей. У дедушки и бабушки в Ловозере был двухэтажный дом, в котором они отвели место под больницу и под школу, где бабушка преподавала. У них с дедушкой была миссия не только торговать с поморами, но и приблизить этот народ к цивилизации. Вася, мой отец, был единственным ребёнком, а бабушка очень хотела девочку и лет до трёх одевала его в платьица, и привязывала бантик ,Кто знает, может этим, она хотела расположить к себе судьбу, в надежде, что та подарит ей девочку, но чуда не случилось. Однажды, их единственный ребёнок заболел и врач сказал бабушке, что надежды нет никакой, если, только уповать на чудо. Сын метался в бреду, ничего не ел, не пил вот уже несколько дней, и бабушке оставалось только горько плакать. Наступила ночь кризиса, Вася всё также метался в бреду от высокой температуры, и бабушка упала на колени перед иконой Святого Пантелеймона и со слезами на глазах стала молиться, прося у Господа подарить жизнь её единственному ребёнку. Под утро она задремала и, вдруг, её кто-то будит. Она открывает глаза, а перед ней стоит Вася и просит пить. Бабушка потрогала его лоб, а он был холодный. Она не могла поверить, а Вася ей и говорит, показывая на икону Святого Пантелеймона: «Мама, ко мне приходил вон тот дяденька и дал мне лекарства с ложечки». Упала бабушка на колени перед иконой и поблагодарила. А Васенька вскоре и есть попросил. Пришёл доктор утром, засвидетельствовать смерть и глазам своим не верит. Рассказала ему бабушке о чуде, которое с ними произошло, тот только ахнул от удивления. У дедушки Ивана был свой пароход, который, видно, завозил товары, были большие стада оленей. По рассказам отца, дед часто выручал односельчан, давал продукты в долг, но назад ничего не получал. По воспоминаниям отца в их доме находили приют все, кто приезжал с большой земли по каким-нибудь делам. Однажды их дом посетил гипнотизёр. Он давал представление для поморов. Во время представления гипнотизёр попросил бабушку выйти из комнаты. Она тогда очень на него обиделась. «Живёт в моём доме, ест за моим столом, и меня же выставил» - возмущалась она. Вечером, за чаем, он ей объяснил: «Вы не обижайтесь на меня, Анна Родионовна, но Вам было бы не интересно, поскольку я не мог бы ничем повлиять на Вас. Ведь Вы, Анна Родионовна, обладаете гипнозом ещё большим, чем у меня, только он не разработан».
Бабушка тогда была очень польщена и сказала: «А мне это и не к чему». Но, видно гипнозом, или даром предвидения, она всё-таки обладала. Бабушка всегда мне покупала детские чайные и столовые сервизы, говоря при этом: «Играй, играй, детка, поваром будешь». И, действительно, с шестнадцати лет я устроилась учеником повара, сдала экзамены, а после и окончила  курсы кулинарного училища. Я отработала поваром двадцать семь с половиной лет. А мама рассказывала, что придёт усталая с работы, бывало, плечи так ноют, спасу нет, а бабушка подойдёт, погладит по спине и скажет: «Сейчас пройдёт, Ганюшка», и действительно, боли, как не бывало.
Дедушка Иван потерял ногу, когда натёр мозоль и не предал этому значения. Вскоре произошла революция, и дедушка всё сам, добровольно отдал, что было у него, советской власти. Осталась одежда, ведь не могли они ходить раздетыми, да посуда и столовое серебро. Но, нашлись люди, которые позарились на остальное, как раз из числа тех, кому он давал в долг, видно не могли ему простить его доброты и написали анонимку, дескать, не всё он отдал и утаил кое- что от революции. У деда, конечно, отобрали всё и, как вредителя советской власти, выслали его, больного и беспомощного, в Сибирь, а бабушку с моим отцом в Кандалакшу. Разлуку с бабушкой дед переносил с трудом, он её очень любил. У нас даже сохранились письма, где он обращался к ней не иначе, как, голубушка моя. Ещё перед тем, как деда раскулачили, у него в доме была последняя стоянка перед первой экспедиции на северный полюс. Дед снабдил их всем необходимым. Начальником экспедиции был какой-то профессор или учёный из Ленинграда по фамилии Виза. И вот, видя, что его отец погибает от тоски по семье, мой отец написал начальнику экспедиции в Ленинград с просьбой о помощи, и тот помог. Дед вскоре приехал в Кандалакшу. Им всем было разрешено вернуться домой, перед ними извинились, и обещали всё, что у них отобрали вернуть. Председатель сельсовета был наказан и снят с поста, видно, дед здорово помог экспедиции. Дедушка вернулся из Сибири больной и вскоре умер в Кандалакше. Мой отец с бабушкой решили остаться в Кандалакше, поскольку ничто уже не связывало их с родным домом.   
Маме с отцом выделили комнату в доме, где прошло моё детство. Нас у родителей было пятеро. Самая старшая, Нина, от маминого первого брака, потом шёл брат Александр, затем я, за мной Таня, а за ней Тоня. Отец наш очень сильно пил, и маме приходилось одной содержать семью. Сейчас, уже, будучи сама матерью трёх детей и бабушкой трёх внучат, я понимаю, как её было трудно. Отец работал механиком и был в своём деле мастер – золотые руки, и если б не его пьянка, жила бы наша семья, как у Христа за пазухой. Ну, посудите сами, зарабатывал он не плохо. У нас был огород, на котором мы выращивали картошку, в кладовой стояли бочки с ягодами и грибами, которые собирали мама с бабушкой. А также всегда была селёдка, которую ловил сам отец. Но во время очередного запоя, отца увольняли с работы, и он продавал содержимое бочек на водку, а картошку прямо с грядки. Покупали всё это у него соседи, по принципу, не мы, так другие, а на нас, детей, им было наплевать. Бабушка рассказывала, что пить отец научился на свадьбах. У него была гармонь, и взрослые приглашали его поиграть, ну и, конечно, подносили стопочку, чтобы гармонисту веселей игралось, постепенно отец втянулся.  Порой бабушка отдавала ему последние деньги на водку, и мама с ней ругалась из-за этого. А бабушка ей говорила: «Эх, Ганюшка, знала бы ты, как я страдаю, что мой  единственный сын болен пьянкой, не дай Бог тебе испытать такое». Однажды в дверь постучал пьяный мужчина и попросил рубль, и бабушка ему отдала последний, мама с ней, конечно же, поругалась, сказав: «У нас на хлеб ребятам нет, а ты какому-то пьянице подала». На что бабушка ответила, что он больной человек и может быть, в водке сейчас нуждается больше, чем мы в хлебе. Отец у нас без работы долго не бывал, только уволят его и опять начальник за ним сам идёт. Отец работал на буксире, который ходил до села Умба, и почти всегда вёл корабль в пьяном угаре. Мотор у него работал, как часы, и если что-то в пути случалось, он прямо в рейсе исправлял поломку. Как-то вышли в море в очередной рейс, отец завёл машину и, изрядно выпив, пошёл в каюту спать, доверив мотор помощнику, а на обратном пути мотор заглох, капитан по рации связывается с берегом и говорит, что поломка серьёзная, починить можно только на берегу, полетела какая-то деталь и просит выслать буксир. С берега спрашивают: «Кто ведёт корабль?»
Им отвечают: «Терентьев Василий»
«Так чего ж Вы волнуетесь? Он доведёт».
«Так поломка серьёзная и Терентьев, как всегда пьяный в дым».
«Ничего, поднимайте его, он справиться».
Берут его под руки, так как он сам не в состоянии был идти, и ведут в машинное отделение. Отец где-то чего-то зацепил, привязал какую-то палочку, и мотор кашлянул и заработал. На берегу стоит начальство и встречают буксир.
«Ну, Терентьев, если б не твои руки, выгнали бы тебя с работы».
Отец у нас был очень грамотный и начитанный человек. Умел хорошо поддерживать разговор, мог поговорить на научные и другие темы, очень много читал. Бывало, возьмёт в библиотеки книги, прочитает, а потом нам рассказывает. А рассказчик он был замечательный. У него брови, глаза менялись, на лице было написано всё, что он хотел сказать. Всеми своими движениями, действиями он выражал характер героя, о котором рассказывал. На ночь мы просили его рассказать нам сказку или страшный случай, а потом ещё долго дрожали под одеялом, вспоминая то, что он нам рассказал. Когда мы с братом подросли, то стали тоже очень много читать. Сначала книгу читал отец, потом брат, а за ним я, больше у нас в семье никто не читал.
Мы с братом любили ходить в кино, смотрели всё подряд, если нам удавалось выпросить у мамы деньги. Мои любимые фильмы были: Девочка ищет отца, Звенящее и поющее деревце, кстати, последний фильм – сказка. Многие сказки из моего детства показывают до сих пор, но этот, никогда. Как-то брат говорит мне: «Ольга, пошли в кино, сегодня будет фильм «Живой пример», наверняка про разведчиков». Ну, выпросили мы у мамы денег, пришли в кинотеатр, купили билеты, прошли в зал и сели на свои места. Кругом шум, гам, но вот свет погас, наступила тишина. Перед фильмом обычно показывали десятиминутный журнал. Показывали про коров, время журнала истекло, а нам продолжают показывать про бурёнок, весь процесс, как корова жуёт траву, как она перерабатывается, как по молочным железам поступает молоко в вымя, как потом оказывается на столе. Представляете реакцию детей, когда в зале зажёгся свет, и все поняли, что их одурачили. Помню, мы с братом были очень расстроены, потому что на другой фильм нам не скоро дадут денег.   
Нас с братом воспитывала улица. Детский сад у нас посещали Таня и Тоня. Мы с братом, когда по очереди, когда вместе забирали вечером их домой. Сами мы были ненамного их старше, но считались взрослыми и самостоятельными, и на нас лежал этот груз ответственности. Сестра Тоня младше меня на шесть лет. Тоня была поздним ребёнком, мама родила её в сорок лет. Помню, как принесли её из родильного дома, мама кормит её грудью, а мы, дети столпились рядом, разглядываем младенца и наперебой предлагаем, как её назвать. И вот Таня говорит: «Давайте назовём малышку Тоня». В то время это имя было редкое, и где девочка, которой было всего четыре года, могла услышать такое имя, не укладывалось в голове. Мы, конечно, все с ней согласились. Кроватью для Тони служила цинковая ванна, в ней же каждый день её купали. С шести месяцев  она посещала ясли, и мы с братом её водили и забирали. Помню, ей было около года, я тогда ещё только, только пошла в первый класс, привела  её в ясли и стала переодевать во всё казённое, тогда был такой порядок. Вдруг заходит мой одноклассник и приводит маленького братика. Я помню, как стыдно мне было раздевать сестру. Я краснела и бледнела, а почему, до сих пор сама не знаю, а он спокойно раздел ребёнка, переодел в казённое и пошёл в школу. Мы с братом часто ходили за сестрой вдвоём, и по дороге он предлагал мне сыграть на деньги. Принцип игры заключался вот в чём, бросаем монетки об стенку, а потом, при помощи большого и маленького пальца руки, измеряем расстояние между монетками. Это делает тот, кто последний кидал денежку. Если пальцы дотягиваются до монет, то тот, кто измерял расстояние, забирает себе обе. И брат всегда, всеми правдами и неправдами, выигрывал у меня. Помню, иду и плачу, знаю, что он обманул. На встречу идёт соседка и спрашивает: «Оля, ты чего  плачешь».
А я отвечаю: «брат деньги забрал». Достаёт она из кошелька несколько монет и подаёт мне. Я перестаю плакать, а брат тут же предлагает сыграть по - новой, но у меня хватает ума не связываться с ним.
Как я уже говорила, мы жили на окраине. У нас была конечная остановка автобуса, и мы дети, часто ездили на базар за семечками, с детей, младше семи лет, денег за билет не брали. Мы дружной толпой, иногда занимая почти весь автобус, ездили в центр. Будучи маленькими, мы ездили самостоятельно на демонстрации на, Первое мая и Седьмое ноября, нам так нравился весёлый праздничный настрой. Тогда в пятидесятые годы, и взрослые, и дети искренне любили эти два праздника. В такие дни нам, детям, давали карманные деньги, которые мы могли потратить по своему усмотрению, Их, правда, хватало на мороженое и на стакан семечек, но мы считали себя в эти дни богатыми и счастливыми. В нашем городе стояла военная часть, и парад всегда открывали солдаты, которые стройными рядами шли, чеканя шаг, что у нас, детей, вызывало полный восторг. Вот, как-то, приехав с очередного парада, домой, собрались мы все во дворе и начали делиться своими впечатлениями. Татьяне, моей сестре, только, только исполнилось четыре года. Она и говорит: «Ой, девочки, я себе в мужья такого лейтенанта приглядела, такой красивый!»
А соседская девчонка, старше её на три года, говорит: «А я, генерала».
Татьяна не могла этого стерпеть и говорит: «Не было там генералов, всё ты врёшь, а муж у тебя будет говночист». Так раньше называли человека, который чистил выгребные ямы. И до чего они доспорили, что подрались, Таня, не смотря на то, что младше её, себя в обиду не дала, и оскорблённая девчонка, помчалась жаловаться матери. Та, конечно прибежала и во всё горло начала орать: « Это почему у неё будет говночист? Вы бедные, вот и выходи замуж за него сама».
На что Татьяна бесстрашно парировала: «Нет, это Ваша Любочка выйдет» - и этой фразой вызвала ещё больший гнев взрослой женщины, которая, ругаясь, опускалась до детского уровня.
Семья эта, по тем меркам, была обеспеченная. Они держали корову, суп у них всегда был наварен с мясом, детей одевали хорошо. Единственное, что не отличало их от нас, это  мебель. Она состояла из железных кроватей и старого обеденного стола, с обшарканными стульями, шкафом им служил большой сундук. Тётя Валя, мать Любы, нигде не работала, у неё был ещё один ребёнок, Витя. Муж её, дядя Гриша, работал шофёрам, и его машина всегда стояла во дворе в полном его распоряжении. Отсюда и трава корове, и дрова, и левый заработок. Про тётю Валю говорили, что она колдунья, и все боялись связываться с ней. Жила в нашем доме ещё одна семья, муж с женой и двое детей, дочь Маша и сын Юра. Жили они дружно и в достатке. Тётя Нина работала продавщицей, а дядя Володя, шофёром. Толи интересы двух соседей шоферов где-то пересеклись, толи ещё что-то, но, однажды, эти семьи переругались, и тётя Валя сказала: « Я сделаю так, что Володька бросит тебя». Тогда над этим только все посмеялись, не у кого в голове не укладывалось, что семья разрушится. Тётя Валя ей пообещала, что и дети уйдут с отцом. В это вообще не верилось, так как тётя Нина заступалась за своих детей, она, как кошка, набрасывалась на нас детей, если ей казалось, что их обидели. Но все, вдруг, стали замечать, что с этого момента тётя Нина и дядя Володя часто ругаются и даже, иногда дерутся. Не прошло и двух месяцев, как дядя Володя ушёл от жены, забрав с собой детей, а тётя Нина стала часто прикладываться к водочке. На наших глазах семья в кратчайший срок распалась. А тётя Нина рассказывала соседкам, что кто-то постоянно бросал собачьи и кошачьи волосы на её половичок к дверям и обматывал дверную ручку. Она всё время грешила на детей и только после развода с мужем догадалась, чьи это проделки и окончательно, в пух и прах, разругалась с тётей Валей. Все соседи стали бояться ведьмы.
Дочка тёти Вали, Люба любила быть лидером средь нас детей, обожала изображать из себя королеву. Бывало, намажет губы красным карандашом, намалюет брови чёрным, накинет кусок тюли на голову и изображает из себя принцессу. Я такие игры не любила, мне больше нравились подвижные игры. Я любила бегать, играть в мяч, а Таня, моя сестра, всегда играла охотно. Вдоль всего нашего дома проходила завалинка, и девчонки начинают играть в дочки – матери, разделят завалинку по территориям, у каждого, вроде, свой дом, насобирают банок на помойке и начинают чего-то варить. Сходят за продуктами в магазин, одна из девчонок изображает продавщицу. Весами служит доска, положенная на небольшой камень, продуктами, мелкие камешки, трава, деньгами, нарезанные бумажки из газет. Меня, бывало, на эту игру хватало недолго, и я брала палку, и сшибала с завалинки все банки подряд. Девчонки поднимали визг и бежали за мной, а мне того и надо было. Дольше всех меня преследовала моя сестра, она бежала за мной и кричала: «Ну, Ольченка, сейчас получишь». Так Таня называла меня, когда сердилась. А Люба, как всегда бежала к маме жаловаться, и та, с балкона, поливала меня отборной руганью.
«Вот только явись домой!»- кричала она.
Я помню, с каким страхом я пробиралась к своим дверям.
Однажды я нашла стёклышко синего света, а это для нас, детей, было большим богатством. И вот хожу я, всем показываю, хвастаюсь. Моё стёклышко приглянулось одной девчонки, Люде, которая жила недалеко от нас в частном доме. Она как закричит:  «Это моё стекло, я его вчера потеряла». Я, естественно не отдаю, та побежала за отцом, тот выскочил, ругаясь нецензурными словами. У Люды нашлись помощники и стали отнимать у меня стекло, пытаясь разжать мой кулак, но не тут-то было. Я вижу, что они со мной все вместе справятся, подхожу к бочке, которая стояла под водосточной трубой для сбора воды, и бросаю туда стёклышко. Дядя Ваня, так звали Людиного отца, с большим трудом переворачивает бочку, выливая воду на землю, достаёт стекло и отдаёт его своей дочке. Помню, как мне было до слёз обидно, наши родители никогда не заступались за  нас, отец, хоть и пил, но был интеллигентным человеком, а мама просто никогда не опускалась до ругани.   
В нашем доме жила семья Акимцевых, мать и двое детей, Оля и Гена. Гена был мне ровесник, и мы с ним дружили. Где мы только с ним не шлялись, чего только не вытворяли, дрались и снова мирились. Когда нам было по четыре года, наш дом ремонтировали, на втором этаже были воздвигнуты леса, и это было любимое место наших игр. Концы лесов торчали на метр, полтора, и мы садились на выступающие доски и начинали их раскачивать, другой конец доски громко хлопал, что приводило нас в  неописуемый восторг. Однажды, мама пришла на обед с работы и, выглянув в окно, увидала, как мы качаемся. Ей чуть плохо не стало, выскочила она во двор и приказала нам слезть.  Я, конечно, получила шлепок по заднице. На следующий день к нам пришла мамина племянница, тётя Нюра, и мама ей рассказывает, как её чуть инфаркт не схватил, при виде меня на лесах. А тётя Нюра ей и говорит: «Да, разве за ними уследишь, погляди, вон какая-то маленькая девчонка лезет по лестнице на крышу». Мама как глянула и ахнула: «Батюшки, да то ж моя Ольга»- и бегом во двор. А там уже собрался народ, лезть за мной никто не решается, лестница была старая и взрослого человека она бы не выдержала. Все кричат: «Слезай сейчас же». Тут одна соседка взяла инициативу в свои руки и говорит: «Прекратите все кричать, Вы её напугаете, и она упадёт». Народ умолк, а она начала со мной разговаривать ласково: «Оленька слезай, я тебе конфетку дам». Я, конечно, стала слезать и заторопилась. Мне было всего четыре года, а расстояния между перекладинами лестницы были рассчитаны на взрослого человека, и я, где на коленках, где, повиснув на руках, слезаю. Видя, что я вот – вот упаду, соседка повела другую тактику. «Оля» -  обратилась она ко мне – «Если будешь торопиться, конфету не получишь». Я, как можно медленнее, всё же спеша, стала спускаться вниз, всё это время мама стояла, закрыв лицо руками, боясь взглянуть на меня. Когда я спустилась и протянула руку за конфеткой, то получила шлепок по мягкому месту и заревела от обиды. Я, в свои четыре года не могла разобраться, почему меня обманули.
Под горой, со стороны левого крыльца, так же, как и со стороны правого, стояли частные дома. С ребятами с правой стороны, мы играли, а с левой, были наши враги, мы с ними вели беспощадную войну. Бывало, наберём мелких камней и ведём такие военные баталии, кидая камнями, друг в друга. На нашей стороне было преимущество, ведь мы кидали сверху. Ребят с этого района мы называли Колганцы, а почему, до сих пор не знаю. В одном старом, почти развалившемся домике жили бабушка и внук, и у него было прозвище, Карета. Так этому парню мы прохода не давали. Это был тихий, забитый мальчик, и видно, поэтому ему больше всех доставалось. Идёт, бывало в магазин за хлебом, а дорога проходила нашим двором, вдоль сараев, а мы тут, как тут, и приходится ему, бедному, поворачивать назад. Вот сейчас я понимаю, как мы его доставали. Особенно ему трепала нервы моя сестра Татьяна, маленькая, шустрая, она смело лезла драться, хотя была младше его, и тот отступал. Таня у нас была кудрявая, на голове прямо шапка из мелких кудряшек, и мама порой, когда она не слушалась, пугала её, говоря: «Вот сейчас милиционер тебя заберёт. А милиционером Таня считала любого мужчину в форме. Как сейчас помню, было, ей четыре года, выскочила она с куском в руках на улицу, а из подворотни вышел солдат. Татьяна подумала, что это милиционер, а так, как она всегда шкодила, то решила, что он её заберёт, и быстро спряталась за дверь на крыльце. Солдат видел, как она спряталась, заглянул за дверь и погладил её по голове, сказав при этом, что у неё красивые кудряшки. Таня выскочила из-за двери и бегом домой, забежала в комнату кричит: «Мама, ты сказала, что манер, так она звала милиционера, заберёт, а он погладил меня по головке и сказал: « Какая девочка кудрявая». Я больше их не боюсь».
Летом все дни мы проводили на заливе, плавали по дну раком, руками идёшь по дну и бьёшь по воде ногами. Я так и не научилась плавать, но лезла, не боясь в воду. Однажды наткнулась рукой на разбитый бокал, ох, и крови было, перед большим пальцем на правой руке у меня остался шрам на всю жизнь.
У нас в доме многие держали кур, было и в нашей семье  несколько штук, и нам в обязанность входило обеспечить их кормом. Помню, мы рвали мокрицу, эту траву куры с удовольствием клевали, а так же, ловили сачками на заливе колючку, эта такая мелкая рыбка, сантиметров пять-семь, и на спине острый щип. Ох, и интересно было, рыбка всегда плавала стайкой у самого берега. Направишь на неё сачок, и почти вся стайка там. Потом мы раскладывали её на крыше сарая и сушили на солнце, а потом сухую толкли, и корм готов. Для нас, детей, любое время года было хорошим, но лето, это, что-то. Играли в футбол, в лапту, в кислый круг, в казаки-разбойники, в прятки, в догонялки, и во многое другое, что сами придумывали. Летом мы собирали тряпки и сдавали на шарики, карандаши, тетради и на деньги. Помню, мою я пол, вот-вот должна придти мама с работы, и оставалось мне домыть у порога, как, вдруг, залетает Таня и кричит: « Ольга, тряпичник приехал». Я размазываю грязь у порога и бегу в кладовку за тряпками. Во дворе уже стоит телега с лошадью, и вокруг ребята. Тряпичник безменом вешает тряпки, шерстяные простые отдельно, шерстяные стоили дороже. Подошла моя очередь и, получив свои шарики ,я пошла домой, а там мама пришла с работы. Она, со скорбью в голосе, говорит: «Девки, как Вам не стыдно, я так устала, а Вы и полы не помыли». Нас никогда ремнём не наказывали, но когда мама говорила вот таким голосом, было так стыдно, что лучше б нас побили. Годов то мне было, лет восемь, а я считалась большой, взрослой девочкой, и у нас, детей, была какая-то обязанность и ответственность. Бывало, заиграемся, глянем на часы, а время-то уже матери с работы придти, и скорей убираться, только бы она не ругала нас таким тихим, скорбным голосом. Были и другие обязанности. Как я говорила, что мы жили бедно, то порой на зиму у нас не было даже дров, и мы собирали щепки. Задание на день, по три, четыре больших плетёных корзины. А когда дрова покупали, то мы, дети пилили и кололи их, так, что эту науку я освоила лет в восемь, и позже, когда нам дали благоустроенную квартиру, но с печным отоплением, пилка и колка дров входила в наши обязанности.
Я ходила в кружок при доме пионеров на вышивание, а там были разные кружки, и я потом увлеклась кружком, где делали маски. Мы, все вместе сделали большого деда мороза для ёлки и решили подарить его школе. Поручили вручить его мне и Игорю Подкользину, и я, помню, так гордилась этим, но вручать мне его не пришлось, потому что я должна была идти на ёлку в костюме, который сделала мне старшая сестра Нина, а там была корона, которую надо было нести осторожно, и Игорь один вручал подарок. Училась я тогда во втором классе. Это был пятьдесят восьмой год, а перед этим был послан спутник в космос. Сестра сделала мне костюм, связанный с этим событием, тёмно-синее платье со звёздами из фольги от чая, а корона, круг, на которой на проволоке привязана изображаемая луна, к которой с другой стороны, привязанный на проволоке, летел спутник. Мне тогда дали приз, подарок с конфетами. Нина с нами любила заниматься. Я помню, когда мне было года четыре, а брату шесть, она разучила с нами сценку. Брат был в костюме волка, а я, лисы, и он меня спрашивал: «Лисонька, ты, где была?» А я отвечаю: « На деревню бегала». А брат: «Что ж ты там искала?» Я отвечаю:  «Уток я считала». «А где же твои утки?» «У меня в желудке»- отвечала я и гладила себе живот. Взрослые, помню, покатывались от смеха, я была маленькая, худенькая и ещё плохо выговаривала слова. Ёлку мы наряжали все вместе, Новый год у нас проходил весело. Подарки у мамы и отца на работе давали очень хорошие, да ещё мама заранее подкупит орешек и спрячет в сундук до Нового года, и мы ждём, не дождёмся праздника. Помню, взяла я в доме пионеров кукол по сказке «репка», и, мы, дети нашего дома устроили театр, я была мышкой. Билет стоил двадцать копеек, и пришли и взрослые, и дети, которые не участвовали в постановке и все нам хлопали. На собранные деньги мы купили себе подарки на Новый год.
Наш дом стоял на высокой горе и зимой мы заливали её водой. Катались на картонках, на санках, смех, визг кругом, приходилось лавировать средь торчащих камней. На высокой скорости нас выносило прямо на замёрзший залив. Со стороны правого крыльца шла тропка вниз к частным домам и под прямым углом, вдоль огорода Рыгозовых, вела тоже к заливу. Так, вот, мы эту тропку тоже заливали. Сколько воды, бывало, переносим с колонки, крутая была гора, с разворотом. Рано утром встанем, а тропка вся топором перерублена, то дядя Ваня Рыгозов, ругаясь, всю нам её испортит, ему, видите ли, надо где-то подниматься, хотя рядом по снегу был хороший подъём. И вот, мы, по – новой строим гору, таскаем снег на выемки и заливаем. А он опять испортит, а мы снова строим. Вот так и воевали. Как только замерзает залив, мы расчищаем каток и катаемся на коньках. Коньки у нас назывались снегурочки, они прикреплялись прямо к валенкам на верёвочку, которая закручивалась на небольшую палочку. Катались мы и на речке, даже в школе у нас были уроки не только на лыжах, но и на коньках. На речке у нас проводились проводы русской зимы. Ох, и весело было, столько персонажей из русских сказок, а Емеля разъезжал прямо на печке. Кругом блины продают, петушков на палочке, здорово.
Бабушка у нас умерла, когда мне было шесть лет. Перед этим у неё была какая-то операция, вроде связанная с кишечником. Её делал тогда очень известный хирург, Флор Сергеевич, и строго- настрого наказал бабушке, чтобы она не ела грубую пищу. С момента операции прошло месяца два, и вроде её уже ничего не беспокоило. Бабушка у нас нянчилась с чужим маленьким ребёнком, она вносила свою лепту в семейный бюджет и была у хозяйки на довольствии. И вот, хозяйка нажарила яичницу с колбасой и стала подчевать бабушку. Бабушка отказывалась, как могла, но гостеприимная хозяйка настаивала, что ничего не случиться, после операции прошло много времени, и бабушка не устояла перед уговорами и поела яичницу. Через некоторое время её стало плохо, и хозяйка, испугавшись, привезла её домой. Помню, как бабушка лежала, корчась от боли, пришёл врач и сказал, что у неё завороток кишок, операцию делать поздно, и она скоро умрёт. Я от страха убежала на улицу и спряталась за камень. Меня потом разыскала старшая сестра и сказала, что бабушка умирает и зовёт проститься. Бабушка умерла, и гроб с телом стоял в большой комнате, а мы все спали в маленькой. Нам перед этим событием, незадолго, дали маленькую комнату, и отец прорубил вход. Отца тогда дома не было, не знаю, по каким причинам. Две железные кровати стояли рядом. Мы трое, я Таня и Саша спали на одной, я у стенки, за братом, а Таня вольтом, в ногах, а мама, головой ко мне на соседней кровати. Я помню, все спят, а мне не спится, я по натуре, сова. И вот лежу я, гляжу в потолок, о чём-то думаю, мы спали при свете.  Вдруг, что-то заставляет меня повернуться, и я поворачиваюсь, и вижу, передо мной стоит бабушка в полушубке, как она ходила зимой, и в толстом клетчатом платке с кистями, поверх полушубка, и тянет ко мне, через Сашку, руки. Я хочу крикнуть и не могу, но потом крик прорвался, и всё исчезло. Мама вскочила и спрашивает: « Что случилось?» А я говорю, что приходила бабушка и тянула ко мне руки. «Да что ты, Оля, ведь она мёртвая в гробу лежит». Я как-то сразу успокоилась, потом долго ещё лежала с открытыми глазами, но бабушка меня больше не беспокоила. 
Похоронили мы её на берегу моря, там, где находится  «Япония», старая Кандалакша.
Помню, как я пошла в школу. День рождения мне тридцатого августа, и, где-то в конце июля, пришла к нам учительница, записывать меня в школу.
 «Ну, где Ваша школьница?»- спрашивает она у мамы, а я стою рядом, но на меня она никакого внимания не обращает.
А мама ей говорит: «Да, вот же она».
Учительница поглядела на меня, потом на маму, думая, что её разыгрывают.
«Вот эта?» - спросила она удивлённо - «Да она же маленькая и худенькая, ей и портфеля-то не поднять».
«Ну, что же делать? Какая есть» - отвечает мама
Учительница ещё раз поглядела на меня и предложила маме: «Пусть она ещё годок посидит дома, ну какая из неё школьница». На том и порешили.
Вдруг является учительница к нам снова двадцать девятого августа и говорит: «Я за Вашей девочкой. Детей набирается много, для двух классов, лишнее, а для трёх мало, вот я и собираю ребят.
Мама говорит: «Да мы ничего не купили к школе, да Вы и сами сказали, что лучше ей дома посидеть».
А учительница отвечает: «Вы не волнуйтесь, попросите у кого-нибудь старое платьице и портфель, пусть она только числится для количества и посещает школу просто так, а потом на следующий год пойдёт в школу по- настоящему».
Ну что делать, спросила мама форму у соседки, которая окончила школу, перешила её  на руках за один вечер, настирала, нагладила, раздобыла где-то портфель, и я готова была учиться. Через месяц встречает мама учительницу и спрашивает у неё: «Лидия Георгиевна, ну как моя Оля учится?»
А та и говорит: «Кто бы мог подумать, что эта пигалица будет соображать по - лучше некоторых, ведь в чём душа держится, и портфель по земле волочит. Если дальше так пойдёт, то я переведу её во второй класс».
Раньше тетради выдавали в школе, и за них надо было платить деньги. Мама даёт тридцать рублей брату, который учился во втором классе и наказывает ему, чтобы он заплатил за тетради и за школьные завтраки за себя и за меня. Я тут же встала в позу, заявив, что я сама за себя заплачу. Пришлось маме половину денег дать мне в руки. На уроке у нас забрали тетради с домашним заданием и выдали другие. Я подумала, что раз тетради отбирают, то нечего за них и платить, за обеды я почему-то, уже не помню по каким причинам, тоже не заплатила. Возле школы, через дорогу стоял дежурный магазин. После уроков я зашла туда и купила изюму на все деньги. Получился увесистый пакет. Пришла домой, мама как раз была на обеде и, заподозрив неладное, увидев у меня в руках пакет, спросила: «Оля, ты отдала деньги учительнице?»
А я отвечаю: «Нет, а чего они, сегодня дали тетради и забрали, завтра дадут и опять возьмут?»
«А за обеды, почему не заплатила? – строго спросила мама, а мне и сказать нечего.
«Ну ладно» - сказала она тогда – «Я пойду, куплю мучки и вечером напеку пирогов».
Пока мама ходила за мукой, мой брат, Саша, выменял у меня изюм, уж не помню на что. Мама принесла муку, а изюм-то он уж съел, и пришлось ей печь простые булочки. Когда я была маленькой, то остро чувствовала все обиды и притеснения и понимала из-за чего, наша семья была бедная, и нам каждый, начиная с детей из благополучных семей, старались указать наше место и при каждом удобном случае ущипнуть, обидеть. Я чётко это понимала и старалась отстоять своё место под солнцем. Дискриминация чувствовалась даже со стороны учителей, нам старались лишний раз напомнить, что мы бедные, давали всегда старые, потрёпанные учебники. Наша мама никогда не ходила в школу, ей действительно было некогда, никогда не заступалась за нас, когда мы рассказывали ей о притеснениях в школе, и нам говорила, чтобы мы не обращали внимания. Тогда я её не понимала, и только вот сейчас, по  прошествии много времени, я её понимаю, она не хотела усложнять наше положение, чтобы не отразилось на наших оценках. Ведь никому не секрет, что учителя умели мстить. Лишь один, единственный раз, у неё не выдержали нервы. Прибегает Таня со школы и говорит, что дают учебники, а у мамы не было денег. Таня, с разрешения мамы, заняла денег у подруги и пошла в школу за учебниками. Она  с подругой Валей заняла очередь, а учебников на всех не хватало, и кто вперёд успеет купить, тому повезло, а остальные учатся на старых. Подходит их очередь с подругой, той выдают новые, а Татьяну учительница выводит из очереди. Она сказала,  что ей можно и на старых поучиться, и ничем это не мотивировала. Не потому, что Таня грязнуля, какой она не была, а потому, что бедная. Представьте себе горе и обиду десятилетней девочки, которая заняла деньги, и по очереди достаются новые учебники, а ей не дают. Захлёбываясь от слёз, она прибежала домой и мама, видя, как её дитя плачет, не выдержала. Она пришла в школу, подошла к Таниной учительнице, Ольге Павловне и всё высказала ей в лицо, при этом горько плача от обиды: «Да чем мои дети хуже других? До каких пор Вы будете их унижать? Ты забыла, как девчонкой приехала к нам в город? Ты дружила с моей старшей дочерью, к нам ходила, не смотря на то, что мы бедные, ты сама была такая?  Ты тогда нас не чуралась». На шум пришла директор школы и, узнав, в чём дело, велела выдать Тане учебники и извинилась перед мамой. С тех пор учительница обижала мою сестру из-под тишка. Когда моя старшая сестра выходила замуж, я училась в четвёртом классе. Молодые приехали из посёлка Зареченск к нам, в Кандалакшу, справлять свадьбу. Нина, где-то купила капроновые ленты, обмётанные шёлковой ниткой, и привезли мне в подарок. Тогда это был страшный дефицит, и в нашей школе ни у кого не было. Представьте себе зависть девчонок, они дергали меня за косички, стараясь порвать ленты, говорили, что мне их сшили из капроновых штанов. Я отбивалась, как могла, не давая себя в обиду. 
Маме нашей было очень трудно, и вот сейчас вспоминая всё, через призму лет, я представляю в полном объёме, как тяжело ей жилось. Я помню, она приходила на обед, а обед-то, порой состоял из стакана чая, и то, порой, без сахара. Вечером, после работы, она шила тапки – лопарки, её научила этому ремеслу бабушка, и потом шла продавать, а порой и по заказу, у неё были свои клиенты. Мы, бывало, сидим на крыльце и всматриваемся вдаль, не идёт ли мама. Ещё бабушка научила делать маму мазь от экземы, которая помогает на сто процентов, ведь экзема до сих пор полностью не излечивается.
Как только начинается ягодный и грибной сезон, я с мамой пропадаю в лесу. Она очень быстро собирала ягоды, за четыре часа двухведёрную корзину. Ну и я бидончика два трёхлитровых наберу, а для девчонки восьми лет, это просто отлично. Она знала моё упорство и брала меня с собой, брат стремился на улицу, а у Тани не хватало терпения, наберёт полбидона, сядет на камень и тут же съест.
«Таня, ты хоть ешь с куста» - просила мама.
«А из бидона вкуснее» - отвечала Татьяна.
Я не раз продавала ягоды стаканами на крыльце дежурного магазина, а потом покупала там хлеб.
Как-то наш отец, после очередного увольнения, устроился механиком на дору. Дора, эта небольшой корабль с кубриком и машинным отделением, к ней полагалась лодка. Лодка, у меня и брата, была в полном распоряжении. Я одна садилась в лодку и училась грести и, в конце - концов, научилась. Мы с братом ездили на рыбалку. Так интересно, глядишь в воду, а там камбала, треска плавают. Раз мы собрались с ним, далеко отплыли, а вода была, какая-то мутно зелёная. Глядим, камбала здоровая, килограмма на полтора плывёт.
Брат мне и говорит: «Сейчас я её поймаю» - и поймал на удочку. Потом треска попалась, и так мы увлеклись, что и не заметили, как на заливе начался шторм, и нас понесло в открытое море. Можете себе представить, мне было восемь, а ему, десять лет. Двое маленьких детей в открытом море. Брат, как мог, грёб вёслами, нас спасло только чудо, видно Господь пожалел нас, и море не приняло жертвы. Верно. говорят, что кому на судьбе не написано утонуть, тот не утонет. Приходим мы домой, подаём рыбу, мать только ахнула: «Господи, да Вы с ума сошли, чего Вас черти носили, ведь на море шторм». На ужин мы ели жареную рыбу, за которую чуть не заплатили жизнью.
Да, забыла рассказать, как мы ловили рыбу, которая называлась керчак. Эта небольшая рыбка, сантиметров пятнадцать, треть длины занимала голова, в пищу её не употребляли.
Ребята вставляли ей в рот папиросу, какой- нибудь окурок, который находили на улице, поджигали папиросу спичкой и, рыба курила и все смеялись.
Окна нашей квартиры выходили на выгребную яму, и когда её чистили, нечем было дышать, форточку нельзя было открыть. Мама тогда работала в порту разнорабочей. Ей приходилось трудиться  в прачечной, стирать спецовку, рыть лопатой котлованы, работать за маляра, в общем, куда пошлют. Работала она на совесть и была на хорошем счету, и поэтому маме выделили трёхкомнатную квартиру в первом благоустроенном доме. Тогда порт строил для своих рабочих. Дом был в центре города. Мама пришла домой и поделилась с нами новостью, сказав при этом, что мы можем не потянуть платить за квартиру, и предложила другой вариант, в более лучшие, чем у нас условия, но старый деревянный дом на Нижней Кандалакше.  Мы настояли на новом доме, и  вскоре состоялся переезд, мне тогда исполнилось двенадцать лет.
В новом доме дети быстро все перезнакомились и также играли около дома в лапту, также гоняли в мяч. Сейчас дом газифицирован, а тогда было печное отопление и мы, с Таней пилили и кололи дрова, брат тщательно от этого отлынивал. Мама купила ему с рук взрослый велосипед и вот он, накатавшись, не хотел поднимать его на четвёртый этаж и предлагал нам с сестрой покататься, но с условием, что мы занесём его домой. Мы были маленькие, до педалей не доставали и научились кататься под рамой. На новом месте жизнь наша пошла лучше. Саша поступил в ГПТУ, на плотника, а там кормили, одевали и давали стипендию. Мама стала работать маляром и получать побольше, отец  побаливал, часто не работал, было меньше возможности выпить. Потом, чтобы улучшить материальное положение граждан, разрешили брать мебель и одежду в кредит. Саше купили мопед, а потом и мотороллер. Мы с Татьяной тоже гоняли на них, с условием, что затащим на четвёртый этаж, и мы соглашались. В девятом классе я часто пропускала уроки, дело в том, что я, когда скакала в городки, поскользнулась и упала на спину, головой об асфальт. С этого дня у меня начались страшные головные боли. Боль, как маятник, била в переносицу, причём, неожиданно приходила и также, внезапно исчезала.      
Я думаю, что у меня было сотрясение мозга, и, видно, когда я начинала заниматься, боль обострялась. Я говорила об этом маме, но мне никто не верил. Я ложилась под одеяло и плакала там от обиды и от боли. В десятый класс я пошла в вечернюю школу рабочей молодёжи. Кто работал, учился вечером, а неработающие, утром. Утром приходило четыре человека. В вечернюю школу шли, в основном, двоечники, мне науки давались легко. Я даже не учила уроков, математика, физика, химия, литература, с меня так и пёрли. Мне приходилось отдуваться за всех четверых, ведь надо учителю с кем-то работать. Мы со знакомой решили искать работу. Я пошла на биржу труда, тогда была такая для подростков, и мне выдали направление на шпалобиржу. Мне только исполнилось шестнадцать лет, и я была худая, весила сорок два килограмма. Мама взяла мою путёвку и отнесла назад. В газете я прочитала, что требуются ученики поваров, и мы, со знакомой, её звали Тоня, пошли по объявлению, и нас приняли. Столовая находилась на окраине города, там, где я провела почти всё детство. Это была даже не столовая, а чайная, которой мужики дали название «Тихая гавань». На самом деле, там было шумно, и дым стоял столбом. Чайная никогда не пустовала, днём обедали рабочие, вечером мужики пили пиво и закусывали. Название такое чайная получила потому, что мужчины здесь скрывались от жён и расслаблялись от дневных забот. Печка в чайной была большая и топилась дровами, она соединялась со стенкой, где был вмонтирован котёл, как в русской бане, и вода в нём нагревалась, когда печь топилась. Дрова требовались большие, брёвна по два метра. Нас, учеников, использовали везде. Мы носили дрова, ездили за грузчиков за лимонадом, и порой до семи вечера были на работе. Но нам очень нравилось, когда нас посылали на улицу, укладывать дрова, там мы были предоставлены сами себе. Рядом со столовой стоял ларёк, он витриной выходил на улицу, а сам полностью был за столовским забором, потому, что относился к чайной. Буфетчицей там работала Клавдия Николаевна, маленькая толстая женщина с кривыми ногами, но, в общем-то, беззлобная. Складываем  мы с Тоней и Ларисой дрова, а нам во дворе слышно, как разговаривают на улице, как отвечает Николаевна, её так все звали, и вот, задумаем мы над ней подшутить. Я возьму и громко спою частушку: « Николаевна, такая модная, купила часики, сама голодная». И так несколько раз, мужики на улице смеются, а она выскакивает во двор и бегом на нас шеф повару жаловаться. Шеф повар при ней нас отругает, и только Николаевна уйдёт, попросит меня спеть частушку, а то и научит, чтобы я пошла и ещё раз спела во дворе.
Шеф повара нашего звали Елизавета Васильевна. Когда надо, она могла пошутить, а так, была строгая. Видя, что я старательная, она сама лично стала обучать меня искусству холодных закусок. Да, я не ошиблась, поварское дело, это искусство, а холодные закуски играют главную роль, с них начинается обед, и какая будет закуска, такое будет и настроение у человека. Через месяц я уже самостоятельно работала за повара. Потом заболел повар с первых блюд, и меня одну поставили варить супа. Было страшно, но я справилась. Шеф повар сказал, что из меня выйдет толк. Я благодарна  ей, она научила меня некоторым тонкостям, о которых не пишут в поварских книгах, которые приобретают во время работы. Благодаря шефу, я лучше всех в городе варила маринад для рыбы, делала винегрет и борщ. Меня знали через это многие клиенты, и если закуски готовила я, то брали охотно и часто на дом. Раньше люди многие, чтобы дома не готовить, брали обеды на дом.
Как-то в мясном цехе мы делали котлеты в магазин, сырые полуфабрикаты. Женщины работают и рассказывают страшные истории, а я ни во что не верила и принимала всё за сказки. И вот, если кто-то заходил в мясной цех, я говорила: « Домового не видали? Приветик передайте».
А женщины мне говорили: «Ольга, ты хоть не смейся, а то беду накличешь. Не веришь и не верь, твоё дело». Но я продолжала смеяться.
У нас дома долго не спали и, часов в двенадцать пили чай. Я по натуре сова и всю ночь порой не сплю, а утром на работу. Чай я люблю с детства. В этот день вечером семья, как всегда пошла на кухню, я спать не хотела, но почему-то отказалась от чая и пошла спать. Только укрылась одеялом, по радио бьёт двенадцать часов. Вдруг я слышу голос, который раздаётся у меня, как бы в голове: « Посмотри за спинку кровати» - и я подчиняюсь. Батюшки, на меня глядит большая рожа, как бы подвешенная в воздухе, у неё длинные баки, как у лакеев в пьесах Островского и страшный оскал зубов. И что самое неожиданное, она  злобно хохочет, и этот смех я слышу в голове. Я вскочила с кровати, одеяло у меня подлетело до потолка, и с криками: « Рожа, рожа»- я побежала на кухню, где все пили чай. И что интересно, я бегу и не вперёд гляжу, а на неё, и она со мной рядышком по воздуху, плывёт на кухню. Лицо было очень огромное, шириной с дверь, но мы с ней одновременно проскочили через проход, не задев друг друга, прямо как оптический обман. Прибежала я на кухню, а рожа встала у печки, и её никто не видит, кроме меня. Она как бы говорит: « Что приветик передавать, вот я наяву». Отец набрал в рот воды и брызнул мене в лицо, но ничего не исчезло, я по-прежнему её видела, тогда мама перекрестила меня, и всё пропало. Когда я рассказала, что со мной произошло, они успокоили меня, уверяя, что мне показалось. Но потом я слышала их разговор с отцом, и поняла, что я правда видела домового. Как я уже рассказывала, что в доме, в котором прошло почти всё моё детство, жила тётя Валя, которую считали за колдунью. Их семья тоже получила года через три после нас квартиру в новом доме недалеко от нас. Корову им запретили держать в центре города, и они переехали в новый дом с железными кроватями и с сундуком. Доходов стало меньше, а тётя Валя не работала, и так они остались со старой мебелью.  А мы подросли, я и брат Саша работали, и как-то в новой квартире жизнь у нас наладилась, отец в это время, из-за болезни печени, уже не пил. Я взяла в кредит красивый диван, мама купила сервант зеркальный орехового цвета, купили в кредит телевизор, в общем, зажили. Тогда не всякий товар давали в кредит, и телевизоры было не положено, тогда я ещё не работала. Мы, дети, пошли в магазин вместе  с мамой, и мама говорит продавщице: « Посмотри на моих детей, неужели ты им откажешь». Та позвала заведующую, и она разрешила, оформив кредит мягкой мебелью, которая была по той же цене. У нас в квартире было что-то вроде кинотеатра, все дети собирались к нам, если показывали интересный фильм. И вообще, семья у нас была гостеприимная, и по вечерам к нам приходили соседи, пили чай, смотрели телевизор, рассказывали разные истории. Вот одна из них её поведала нам соседка, которая работала маляром в строительной организации: « Случилось это с одной из их маляров, я уже не помню, как её звали, ну, допустим, назовём Маша. Так вот, получила эта Маша отпускные и получку и шла с работы домой. На дворе стоял ноябрь, падал лёгкий снежок, шла она, помахивая сумочкой, и вдруг у неё неожиданно прихватил живот, да так, что спасу нет. Куда бежать? А она как раз проходила мимо бани, а напротив строился дом для отдыха машинистам, он был подведён под крышу, только окон не было, ну, она туда. А уже смеркалось, и Маша в темноте прошла в ближайшее помещение, терпеть уже не было сил, и она поставила сумочку, и быстро стянула штаны, и с неё полилось. Почти закончив своё дело, и, почувствовав облегчение, собиралась натянуть штаны, как кто-то шлёпнул её рукой по заднице. Обезумев от страха, она выскочила на улицу, на ходу натягивая панталоны. И только потом до неё дошло, что сумочку-то она оставила. Ну что делать?  Вернуться назад, а вдруг убьют, жизнь дороже, но и деньги жалко. Ходила, ходила она вокруг, да около, но во внутрь зайти не решилась. А неподалёку стоял мост через железнодорожные пути, а за мостом, вокзал, где было отделение милиции, ну и рванула она туда. Прибегает и говорит: « Меня ограбили, тут неподалёку в доме для машинистов. Два милиционера взяли фонарики, и пошли с ней. Приходят они на место, светят, а там пьяный мужик, весь в испражнениях. Глаза, открытый рот, всё лицо в дерме, видно, когда Маша в темноте сходила на него по - большому, он, почувствовав неудобство, отмахнулся от неё, как от мухи и попал по заднице. Милиционеры от смеха чуть животы не надорвали, а когда опомнились, женщины след простыл, та под шумок подхватила сумку, да бегом. Вдоволь насмеявшись, и представляя, какой сюрприз ждёт мужика, когда тот проснётся, они отправились восвояси. А у одного из милиционеров, по случайным обстоятельствам, жена работала тоже в той организации, что и наша засранка. И вот, придя домой, он рассказывает ей, какое весёлое у него было дежурство. Жена, в свою очередь, рассказывает утром на работе эту истории, и вдруг мужики смеются: «Так это ж мы вчера там пили, получку отмечали, а Ванька нажрался, как свинья, ну мы его там и оставили». Немного погодя, с опозданием, приходит Ванька, все смеются и спрашивают: « Ну, отмылся от дерьма?»
А тот: «А Вы откуда знаёте?» - и, услышав историю, сказал: «Ну, попадись мне эта зараза, уничтожу». А в это время приходит Маша и приносит выпивку и закуску, раньше было заведено, да и сейчас тоже, проставляться за отпуск. Ну, Маша и рассказывает, как её чуть не ограбили, правду – то ей стыдно поведать, да лучше б она молчала. Все смеются и кричат Ваньку: « Ванька, мы нашли виновника твоего вчерашнего позора». Тот на неё орать, а Маша оправдываться: « Я чего, знала, что ты там, нечего нажираться, как свинья». Ну, поорали, поорали, Маша пообещала ему бутылку водки, Ванька и успокоился. Потом ещё долго донимали его на работе мужики: «Ваня, расскажи, как тебя Манька поносом облила».
Я немного отвлеклась от темы, хотела я рассказать про тётю Валю. Она приходила к нам один раз в год в одно и тоже число и, как придёт, сядет на диване в большой комнате, которую мы называли залом, и молчит, а только губы у неё так и ходят, всё чего-то шепчет про себя, аж мороз по коже идёт. После её посещений у нас в доме творится что-то неладное. Проснулись, как-то мы среди ночи, уже всё-таки взрослые дети,  все передрались, еле нас мама разняла. А ещё заметила я, что Саша у нас больше полночи читает, выронит книгу из рук в полудрёме и снова читает. Я всё думала, что книги ему попадаются очень интересные, а оказалось, что дело совсем в другом. Похудел он, что брюки спадать стали. Работал брат в порту докером. Повадился он очень часто в командировки ездить, в Талин, в Находку, как будто бежал из дома. Как раз встреча моя с домовым совпала с приходом тёти Вали, испугалась я тогда здорово. Моя младшая сестра Тоня, ей было десять, а мне шестнадцать, спала с мамой и я, фактически взрослый человек, который никогда и ничего не боялся, выгнала её с кровати и стала спать с матерью. С тех пор я почти каждую ночь вставала с синяками. Прошёл почти год, на майские праздники у нас умер отец и я, даже днём боялась одна оставаться дома. Саша всё чаще и чаще улетал в командировки. Опять подошло время визита к нам тёти Вали, и мама, зная, зачем та к нам ходит, не могла указать ей на дверь. Ей говорили и другие бывшие наши соседи, что тётя Валя и их регулярно посещает, она тогда очень завидовала тем, кто мало, мальски выбился из нищеты, а у неё не получалось. Стала я замечать, как брат чего-то говорит матери, а как я подойду, они разговор прекращают. Но я человек, по природе своей любопытный, и настояла на том, чтобы они мне рассказали. «Лучше тебе этого не знать, бояться будешь, пакостлива, да труслива. Ну, слушай» - начала она свой рассказ – «Ты, что думаешь, ты одна видела домового? Почему, думаешь, Саша не спит, а каждую ночь читает? Ведь после посещений Валентины, а она всё время сидит на его диване, твоего брата не раз душил домовой. А вчера какая-то нечисть, маленький бородатый мужичок, в красном колпаке, дотащил его до окна, еле Саша вырвался, есть Бог на свете. Ты сама видишь, как он исхудал, потому и по командировкам мотается. А нынче попросил, чтобы я какую-нибудь бабушку нашла, которая смогла бы квартиру очистить. Да где её возьмёшь, бабушку – то».
Мама спрашивала у всех знакомых и вот, наконец, ей подсказали: «Есть бабка Липкина, но она с чёртом знается».
Мама говорит: « Нет, к ней я не пойду, хватит с нас колдунов».
А ей и говорят: « Ты не бойся, она бабка добрая, хоть и с чёртом знается. Когда она была молоденькой девчонкой, умирал у них в деревне дед, колдун. А колдуны тяжело умирают, и не покинут этот мир до тех пор, пока крышу в доме не разберут, или кто-нибудь не примет у них колдовство. Вот тогда она пожалела старого деда, толи не верила, толи не думала, какую ответственность берёт на себя, подошла и подала ему руку, а он всё и передал. Стало потом с ней происходить, что-то непонятное, пока она не поняла, что с ней, и во что она вляпалась. А человек бабушка добрый и за грязные дела не берётся».
Мама, узнав адрес бабушки, отправилась к ней, прихватив меня с собой. Бабка Липкина жила в небольшом бараке на три семьи. Мы постучались и зашли. Бабушка была слепая, но по комнате двигалась свободно, как будто видит. Мама рассказала ей о своей беде и та наговорила воду и велела мне пить, приказав маме на следующий день опять придти. И без меня мама с ней уже обо всём поговорила, и поведала ей, что творится в нашем доме. Как мама потом нам рассказывала, в комнату вошёл молодой мужчина, лет двадцати восьми, и начал просить у бабушки деньги, едва не набрасываясь на неё с кулаками, он был пьян. Мама дала ему два рубля, потому, что была напугана его агрессивностью.
Но бабушка сказала: «Зря дала, я скоро умру, это был мой внук, он, паразит, меня задушит» - и назвала день и час, что впоследствии так и случилось.
Бабушка сказала: «Свози, Ганюшка меня к себе домой, поживу у тебя три дня, сама разберусь на месте, что у тебя творится».
Мама взяла такси и привезла бабушку к нам. Было часов двенадцать дня, я находилась на работе, брат в командировке, Таня и Тоня в школе. Мама с бабушкой попили чайку и прилегли отдохнуть, гостья легла на Сашином диване, а мама в спальне, которая была смежная с залом. Маму всё-таки брал страх, и она перекрестила вход в спальню. На второй день они прилегли также, после обеда отдохнуть и, толи мама перестала бояться, толи бабушка сняла с неё страх, но, мама не наложила крест на вход в спальню. Кровать её стояла напротив двери она видела часть зала. Вдруг, в дверь входит наш отец, и мама подумала: « Василий Иванович пришёл» - и в тот момент она подумала о нём, как о живом и отвернулась к стенке, закрыв глаза. Вдруг, её мгновенно прошибла мысль? «Да ведь он умер».
Из зала раздался голос бабушки: «Ганюшка, не спишь?»
А мама на вопрос, вопросом: «Бабушка, твои проделки?»
Ну, ведь ты не испугалась. А кто тебе ещё покажет его?»
На третий день пребывания у нас, бабушка сказала, что у нас был напущен домовой, но теперь всё в порядке. Вечером на такси мама увезла её домой. Бабушка говорила маме, что дочь просит  передать ей колдовство, но она этого не сделает. Нечисть просит человеческие души, а я отдаю им души кошек и собак. Дочь же у меня любит выпить, и погубит не одну человеческую душу. Бабушка, впоследствии, действительно умерла не своей смертью, её задушил внук.
Вскоре приехал брат из командировки сразу понял, что мама кого-то приглашала, потому, что спать стало спокойно, никто не мешал. Я не скажу, что сразу перестала бояться, мне до сих пор снятся кошмары.
Замуж я вышла рано, в двадцать лет, в двадцать два года я родила своего первого ребёнка, сына Костю. Я помню смешной случай, который произошёл с нами на юге. Мы приехали в Армавир к дяде мужа, Косте было три года, и мы решили окрестить его. В Армавире есть и мусульманские церкви, и дядя нас предупредил, что б мы не перепутали. День был жаркий, и мы с мужем ели мороженое, а Косте, поскольку он страдал постоянно ангиной, покупали трубочки с кремом. Крем был в трубочке с двух концов, а середина пустая. Он успел съесть штуки две и принялся за третью, когда мы садились в автобус, который шёл по направлению церкви. Автобус тронулся, Костя начал нехотя жевать трубочку, доел до середины и крем закончился. Толи он не сообразил перевернуть трубочку, где был крем, толи наелся, но только автобус остановился на очередной остановке, и двери открылись, он выбросил пирожное. Всё происходило, как в замедленной плёнке и в то же время мгновенно. Мы видим, как мимо нас летит трубочка, и по инерции, поворачиваем головы по направлению полёта и видим, как мужики, которые стояли на остановке и должны были сесть в автобус, интуитивно приседают, а женщина, которая была позади, уже вся в креме. На ней было яркое в цветах, кримпленовое платье, и крем везде, на волосах, на глазах, капал с носа и был на платье. И главное, она была в лёгком шоке, потому, что не понимала, откуда на неё всё свалилось, потому, что это произошло так внезапно. И всё бы ничего, но нас с мужем разобрал смех, и не только нас, но и половину автобуса, потому, что она, неожиданно для себя, снимает пальцем крем с носа, кладёт его в рот и говорит: «Крем». Половина пассажиров возмущается, половина покатывается от смеха, это был настоящий киносюжет. Костя сжался весь в комок, не зная, как себя вести. Мы еле сдерживали смех, хорошо, что следующая остановка была наша. Вышли мы из автобуса и ржём, как жеребцы, а он идёт между нами, посмотрит на меня, подхихикнет, посмотрит на отца, тоже подхихикнет, а потом, видя, что его не накажут, весело смеётся вместе с нами.      
Когда Косте исполнилось семь лет, я родила дочку Ирочку и через год мы с мужем разошлись по причине его беспробудного пьянства, прожив вместе почти одиннадцать лет. Я очень тяжело переживала развод, хотя сама была инициатором, и не потому, что жалела мужа, а просто от обиды. Ире был год, Косте восемь, и мне казалось, что жизнь кончилась, и я никогда и ни за что не выйду замуж. Замуж через три года я вышла за холостого парня, младше меня на семь лет, живу с ним, по сей день, уже двадцать один год, родила от него сына Николая, ему девятнадцать. Муж у меня непьющий, как я и мечтала и просила Бога об этом, но счастья и любви я не испытала, может и он тоже. Мы живём в одной квартире по привычке, как говорится в пословице, что вместе тошно, и врозь тоска.
Коле двадцать второго ноября исполнилось пять лет, а двадцать четвёртого умерла мама. Где-то, ближе к сороковому дни, как она умерла, приснилась она Тоне. Тоня работала на авторемонтном заводе финансистом.  Вроде, заходит мама в контору, а на груди у неё большой деревянный крест. Упала она Тоне на грудь, плачет и жалуется: «Из-за Ольгиного греха не могу в рай попасть». А грехом было то, что она к бабушке, которая занималась колдовством, обращалась за помощью, но что не сделаешь ради детей. А по Божеским канонам, этого делать нельзя. Проснулась Тоня в расстройстве и звонит мне, пересказывает сон и спрашивает : «Как же маме помочь. Ты, хоть, Оля дай обещание матом не ругаться». У нас в столовой было принято такое, ругаться матом, но я уже с полгода боролась с этим и следила за своей речью.
Я ей и говорю: «Обещание давать не буду, а то вдруг не смогу, а бросать пустые слова на ветер не хочу, но я спрошу у женщины на работе, она посещает церковь регулярно, что можно сделать».
Пошла я на работу, а на душе кошки скребут. Спросила я нашего пекаря Алю, она сейчас даже служит в церкви, печёт просвирки, как нам выйти из положения и как помочь маме, а она и не знает. Еле смену я отработала, душа ноет. Пришла домой, дома никого, Коля в садике, Ира в школе, муж на работе, Костя в армии, села в кресла и думаю, что мне делать. Потом подошла я к иконам и стала молиться своими словами: « Господи, отдай все грехи мамины мне, только пусти её в рай, и так повторяла и повторяла, и слёзы текли по щекам моим, и какие слёзы, искренние, они жгли мне щёки. Я в тот момент ни о чём не думала, только о маме. Постояла я так у икон минут пятнадцать, повторяя одно и тоже, потом взяла библию и открыла её наугад, и, о чудо, читаю, а там ответы мне, как бы Господь ответил. Ведь говорят, что если ты молишься, то ты с Господом разговариваешь, а если читаешь библию, то он тебе отвечает и, даже, дал с первого раза открыть нужную страницу. Там было написано: « Не верьте снам, сон от Бога или от сатаны, Вы сразу поймёте, не давайте глупых обещаний, Бог не любит этого, не ругайтесь с начальством, если Вас несправедливо обидели, Господь сам разберётся». А я, как раз была не в ладах с молоденькой начальницей, которая унижала людей ни за что.
Прошло дня три, снится мне сон, что мама стоит на крыльце дома, где прошла вторая половина моего детства. А я, будто бы поднимаюсь домой и спрашиваю: «Мама, ну как дела» - знаю, что она мёртвая.
А она отвечает: « Было очень тяжело, но сейчас всё утряслось».
Проснулась я, позвонила Тоне, и она тоже, как и я, обрадовалась. Я искренне приняла все мамины грехи на себя, но Господь снял с меня, их, а дело было так. Мы ездим к маме на родину в Рязанскую область, у меня в старом городе Кадоме, свой дом. Там красивая старинная церковь. Мы обратились к батюшке с таким вопросом: «Батюшка, мы крещёные, только миром немазаные, как можно это сделать?»
 А он и говорит: «Существует обряд перекрещения, приходите».
А при обряде снимаются с человека все грехи, Господь всё предусмотрел, и за искренность мою, снял с меня, их. И тут не прошло без приключений. Мы с Татьяной пошли креститься, а Тоня осталась дома готовить и сказала, чтобы мы купили какого- нибудь ликёра, отметить крещение. Таня несёт из церкви бумаги Божественные, а у меня в сетке, ликёр. И прицепилась ко мне коза, да всё норовит боднуть, а Татьяну не трогает. Я спрячусь за сестру, а коза обойдёт вокруг сестры, и ко мне, да так и гнала меня до самого дома, а Таня со смеху помирает, а мне не до смеха. Я уж стала стучаться в чужие ворота, только дверь никто не открывает. Поняла я, за что коза меня бодает, иду из церкви и ликёр несу, а сестра бумаги Божественные. Пришли домой, рассказали Тоне, и та закатилась от смеха, долго они ещё потом надо мной подтрунивали.
Но вроде рассказывать больше не о чём. Сын старший у меня женат, невестка неплохая, двое детей у них: дочка Ксюша, да сынок Павел, названный в честь святого Павла и крещёный на этот праздник. Дочка замужем, зять хороший, сынок у них, Игорь, которого я вынянчила с пелёнок, так сложились обстоятельства. Мой, младшенький, Николка, названный в честь святого Николая, учится в институте на горного инженера. Про себя хочу сказать, что я лет с двенадцати пишу стихи. Правда, ранние стихи не сохранились, но сейчас на пенсии я много пишу. У меня больше двухсот пятидесяти стихов, много сказок, рассказов и два романа, правда, один немного не закончен. Мне очень нравится своё, толи хобби, толи увлечение. Сквозь призму лет, я по- другому смотрю на жизнь, по другому расцениваю многие свои поступки, очень часто вспоминаю и жалею мать, потому, что моя судьба почти, что схожа с её. А, главное, я понимаю отца, ведь никто не знает, что творилось в его душе, которого Родина считала вторым сортом, потому, что он имел наглость родиться в богатой семье. Тогда, во время революции, очень многие попали в её мясорубку, и она тщательно и безжалостно перемолола чужие, отвергнутые души.
                По скрипту.
Стихов у меня уже к тысяче. Я выпустила 6 книг. 2 сборника стихов, между ними книгу сказок. В 2012г. 2 книги стихов и нынче (30 апреля 2013г.) сборник стихов, посвящённый 75-ти летию моего  родного города Кандалакша.
Дети работают, внуки растут, мы с мужем на пенсии. Правда, появилось у меня ещё одно хобби. Я делаю бижутерию, цветы и многое другое и участвую в выставках народного творчества. Также я являюсь волонтёром красного креста, А в основном, всё по-старому.
Жизнь продолжается.