Начало http://www.proza.ru/2016/01/14/2015
В воскресенье просыпаюсь, а дома никого нет. Заворачиваюсь в тёплый плед и сажусь перед окном, а там всё золотое. Бабье лето наступило ночью.
Представляю, как сейчас классно за городом или в какой-нибудь деревушке.
Звенит дверной звонок. Кого это принесло? Надеюсь, не Маргарита. Надеюсь – квитанция за лифт или воду. Смотрю в глазок – он закрыт чей-то ладонью. Открываю дверь, и на меня обрушивается Оксанка Морозова.
– Привет, сурок.
– Привет, а почему сурок?
– Ну, а кто там вечно сидит у себя в норке? Хорёк?
– Нет, уж лучше сурок, – смеюсь я.
Идём на кухню, и я на правах гостеприимной хозяйки начинаю метать на стол. Это у меня от бабушки привычка, если кто в дом зашёл – тут же нужно тащить пироги, варенье и всё, что имеется в печи.
– Не-а, – машет Окси руками. – Я бы пивасика хлебнула.
Приятно удивляю Оксанку: достаю из холодильника пиво и сёмгу.
Пьём пиво и болтаем. Оксанка в хорошем настроении.
– Представляешь, я на дискотеке недавно с Верой Ермаковой познакомилась.
Я слышала про Ермакову, у неё ещё кличка – Веранда, и вообще она продвинутая девчонка. Живёт на нашем районе, но я её никогда не видела и не представляла, чтобы Оксанке было в такую радость встретить её.
После моего перехода в другую школу у Морозовой в классе друзей не случилось, поэтому она искала их и во дворе, и на дискотеках.
– Верка – настоящая моя подруга, – тараторит Оксанка.
Я чуть не падаю со стула, но изображаю радость.
– Давай как-то встретимся. Потусуемся вместе, – тоном старшего товарища предлагает Морозова. Мне очень хочется отказаться, но я соглашаюсь. Оксанка начинает собираться домой. Уже в дверях обещает на днях позвонить.
Оксанка уходит, а я сажусь перед кухонным окном и начинаю думать: что это за способность нравиться людям? Какая она, эта Веранда? Что в Ермаковой Вере притягивает людей и делает её популярной? Как она ведёт себя, что говорит и о чём размышляет, оставшись наедине с собой? Я додумываюсь до того, что Вера становится для меня чуть ли не супер звездой.
И всё думаю: этот загадочный дар - привлекать к себе симпатии других можно… развить?
Оксанка звонит во второй половине следующего дня. Сообщает, что познакомилась с клёвым парнем, и сейчас они с Верандой подойдут ко мне во двор. Я быстро одеваюсь и выхожу. Волнуюсь. Может быть, как перед первым свиданьем – не знаю, у меня никогда ещё его не случалось.
Выхожу. Морозова уже стоит у подъезда.
Рядом с Оксанкой девушка со светло-каштановыми волосами, распущенными по плечам. Это Веранда.
– Привет, – говорит она мне.
– Привет, – отвечаю я и совсем не чувствую себя скованно.
– Вера. А это – Ася, – знакомит нас Оксанка.
Мы идём ко мне и доканчиваем папино пиво.
– Я сразу почувствовала, что это всё не по балде. Я же вижу, как он смотрит. Бр-р-р, по мне прям мурашки, – рассказывает Оксанка.
Что-то у Оксанки последнее время всё настоящее: то дружба, а теперь вот любовь. Везёт девчонке.
Веранда курит в открытую фрамугу и снисходительно улыбается.
Я боюсь стать тупой завистницей, про которую мне говорил Юрка, но как-то Оксанкин рассказ меня не впечатляет. Вернее, мне не кажутся настоящими те слова, которые этот парень говорит Морозовой. К тому же он хорошо старше её.
Девчонки уходят. Они обещают завтра вечером зайти за мной, чтобы отправиться в ночной клуб. Я киваю, но не представляю, как это объясню родителям.
А ещё я думаю: можно ли папе рассказать про Оксанкиного парня? Уж маме-то точно – нет.
Сначала решаю отпроситься у родителей к Морозовой с ночёвкой, но, подумав, решаю сказать им всю правду. Представляю, в каком шоке они будут. А затем мама «сломается» на аргументе, что «все мои одноклассники давно тусуются в клубах».
Но отпрашиваться не пришлось — Мороза не появилась ни завтра, ни послезавтра.
В понедельник школу идти не хочется. Прислушиваюсь к себе. Какие-то странные покалывания в животе.
– Мам, – кричу я из своей комнаты, – у меня низ живота болит.
– Сходи пописай, – отвечает она мне из ванной.
Кряхтя встаю с постели и плетусь в туалет. Новый день запущен на орбиту моей жизни.
Во дворе школы вижу, как две девчонки из начальных классов достают толстушку-одноклассницу. «Бомба! Бомба!» – догоняют они её и дергают за шапочку. Преследуемая останавливается, поворачивается к обидчикам. Лицо у неё удивительно спокойное: ни слёз, ни страха в глазах. «Чики-траки – стеночка», – говорит толстуха и проводит рукой, как будто создаёт вокруг себя невидимое заграждение.
«Чики-траки – стеночка. Чики-траки – стеночка», – шепчу я, входя в класс. Ничего страшного не случается: никто просто не обращает на меня внимания. Один Юрка...
Каждый день звонит Окси: рассказывает свою непростую историю любви.
Сегодня я улыбнулась парню в маршрутке, не смутилась от взгляда красавчика из десятого и ещё – утром, войдя в класс, громко сказала: «Всем, привет!» и были люди, которые мне ответили.
Вечером, засыпая, я похвалила себя и пожелала удачи.
Жизнь идёт своим чередом. Моя не бурлит, но в ней немало изменений.
Когда я иду по школе, я не жмусь к стене и не смотрю в пол. Но я и в прежней школе никогда этого не делала. Я передвигаюсь молча и завидую людям, которые запросто вступают в общение. В школьных коридорах, в столовке иногда со мной пытаются заговорить, но я держу паузу, и дистанцию тоже, как всякий человек, который боится отношений.
Проходит ещё неделя.
Воскресенье выдалось пасмурным. Небо холодное и хмурое. Серыми клоками висят облака.
Утром звонит Герман и говорит (так обыденно):
– Давай сходим куда-нибудь.
Я представляю, как появляюсь в ночном клубе с таким красивым парнем. Как мы танцуем с ним, и он смотрит на меня взглядом, который, кажется, называется томным или, лучше сказать, – долгим. А какого цвета глаза у Германа?
– Мороженного поедим, поболтаем, – спускает Герка меня с небес разбушевавшегося воображения на землю реальности.
– Мам, а Маргарита когда нас посетит?
– Тебе зачем?
– Хочу посмотреть, что нынче модно.
– Посмотри в Инете.
– Не-е. Хочу в живую.
Собираюсь долго и мучительно.
«Ася, ты же не влюбляешься в него?» – думаю я и улыбаюсь зеркалу долгой улыбкой, прищуриваю глаза, приподнимаю оголённое плечо. Я красавица, я таинственная незнакомка. Я чмо, не умеющее сказать ничего путного. У меня никогда нет нужных слов вовремя. У меня они появляются, когда я, как на эскалаторе, уплываю от собеседника. Со мной можно разговаривать только монологами. Вы любите произносить монологи? Тогда приглашаю вас поболтать со мной.
Когда заканчиваю одеваться, мама говорит: «Вот же можешь, когда захочешь». Папы нет дома: он зарабатывает на хлеб насущный.
Герман ждёт меня в машине во дворе. Когда я сажусь к нему, успеваю кайфануть от ошарашенности пацанов в беседке.
Моё неумение общаться сделало мучительным то, что должно было стать волнующим – моё первое в жизни свидание.
– Ася, ты не в моём вкусе, но мне так клёво с тобой, – говорит Герман.
И меня распирает от благодарности. Это так трогает, что я рассказываю ему про детство в деревне у бабушки.
Почему я так по-идиотски себя веду?
Да, я рассмотрела: у Германа ореховые глаза. В смысле, орехового цвета.
Герман что-то рассказывает мне. Кажется, про какие-то машины. Но я мало что слышу - кто-то набил мою голову ватой
Когда я оглядываю зал, вижу Верку Ермакову. Она с какой-то незнакомой мне девчонкой сидит недалеко от нас и эмоционально размахивает руками перед ней. Мы с Верандой делаем вид, что не видим друг друга.
Я счастлива. Напротив сидит парень, который пригласил меня сюда. И улыбка у него бесподобная.
– Эй, солнце! – неожиданно окликает меня Веранда. – Как жизнь? Блин, хорошо выглядишь.
– Привет, – отвечаю я и пытаюсь изобразить радость встречи.
Веранда подходит, обнимает меня, трижды целует и только после этого замечает Германа.
– Привет, – кивает она ему.
А затем снова мне:
– Как дела? Погода классная!
– Нормально.
Я пожимаю плечами, а про себя думаю: «Ну почему так?»
Ермакова ждёт. Герман смотрит в сторону.
– Садись, – наконец-то говорю я.
Герману ничего не остаётся делать, как заказать нам обеим по коктейлю.
Веранда ведётся на Германа сразу. И что самое стыдное – она и не думает скрывать это.
– Ты мне нравишься, – говорит Веранда Герке.
Неслабо. Совсем как «Я к Вам пишу – чего же боле…»
– И ты мне. Два раза, – отвечает он.
Веранда с забранными вверх волосами выглядит хорошо и ещё она загорелая. Всё, как нравится Герману, но Герман как-то совсем не обращает на это внимание.
А так мы сидим весело.
Когда выходим, Герман отводит меня в сторону.
– Ася, я хочу Веру пригласить в гости, поэтому тебя сейчас отвезём домой.
Я долго соображаю.
– Без обид, – говорит он.
– Ты чё? Отстань от неё, – шепчу я, ухватившись за его джемпер.
– Я зря платил?
– А почему бы и нет? Ты что жмот?
– Оно мне на? Или ты думаешь, я кайфанул от общения с ней?
– Нет, Веранду я не оставлю.
– Ну, тогда поедим с нами. Посидишь, полистаешь айпад.
Я соглашаюсь.
И с этого места в моей жизни начинаются кошмары.
У Германа сразу же засыпаю в огромном кресле. И где он взял такое мягкое и уютное?
Во сне мне кажется голос Маргариты, злой и крикливый. Открываю глаза. И вижу в дверях Геркину маму. Веранда с уже распущенными волосами стоит возле раскрытого бара и держит тёмную бутылку.
– Что ты здесь делаешь, – орёт Марго – Поставь на место. Она пересекает комнату, подходит к Веранде и выхватывает бутылку у неё из рук. Веранда таращится на Маргариту, и лицо её делается бардовым. Герман молчит. Ссыкун.
– Здрасте, – говорю я.
Маргарита мельком смотрит в мою сторону и впивается взглядом в стоящую перед ней девушку.
– Мы ппришли в гости, – произносит Верка.
– В гости? А кто тебя звал? – орёт Марго, хотя понятно, кто нас сюда привёл. – Пошла вон! – Маргарита делает театральный жест.
Верка бледнеет, как мел, а затем наклоняется. Я пугаюсь, что ей плохо, в смысле физически, но вижу, что она что-то ищет и успокаиваюсь. Верка поднимает это что-то и швыряет Герману в лицо. Герка смешно машет руками. Я прыскаю от смеха: брошенная вещь – Веркин сапог.
Нас вышвыривают за порог.
– Ася, ты пьяная? – трясёт меня дома мама.
– Да какая же я пьяная? Ты, мам, что пьяных никогда не видела?
– Ася, ты, где напилась? – не слышит она меня.
– У Германа.
– У Германа? – маминому удивлению нет конца. – Что ты там делала?
– Я долбанула его по …, вообщем, между ног, – выдаю я желаемое за действительное.
– Что-что?
– Пока, – говорю я и делаю попытку улизнуть. Мне бы никогда это не удалось, если бы мама не принялась набирать кого-то по мобильнику. Кажется, знаю, кого.
Утром следующего дня просыпаюсь от громких голосов. Это мама с папой ссорятся на кухне.
Я вылезаю из-под одеяла и плетусь спасать отца.
– Ты ещё скажи, что неродной ребёнок и так далее, – слышу я, подходя к кухне.
-Да, – громким шёпотом говорит мама, – если бы это была твоя родная дочь, ты бы не позволил ей шляться и пить…
У папы расширяются глаза – это он видит меня в дверях.
– Да, – продолжает мама, – если бы это был твой родной ребёнок…
Немая сцена.
– Ну, вот…, – говорит папа.
Я вижу их лица, как на экране.
Звенит бьющееся стекло. Это мама роняет бокал с минералкой.
А у меня в груди бабахает маленькая бомба. Я хватаюсь за голову: мне кажется, что она тоже сейчас разорвётся.
Я никак не могу соединить папу, которого любила и то, что только что узнала. Не соединяется…
«Почему они так? За что? У них не было со мной проблем, во всяком случае, серьёзных? – думаю я у себя на тахте, отвернувшись к стене.
Входят мама с папой.
– Ася, повернись. Давай объяснимся, – говорит папа.
Я сажусь к ним лицом.
– Вы меня предали, – говорю я, не отводя глаз.
– Ася, мы никогда тебя не предавали и не предадим.
Отец пытается меня обнять, но я отстраняюсь: разговор у нас серьёзный, без сантиментов.
Но разговора не получается.
Меня, как плитой, придавливает безысходностью.
На следующий день не иду в школу. Брожу по улицам, сижу в кафешке.
Прихожу поздно вечером и закрываюсь у себя в комнате. Ужинать не иду. Родители шепчутся на кухне.
Я несколько раз слышу от мамы слово «психиатр» и понимаю, о чём это они там говорят. Да, осталось из меня сделать психа. Сами напортачили, а я, значит, ненормальная. Оказывается всё дело во мне. Чем тащить к психиатру, лучше бы честно рассказали, как оно на самом деле произошло. Хотя, сказать по правде, мне совсем не хочется знать. Я просто хочу, чтобы мой папа, которого я тысячу лет люблю, был мне ещё и родным по крови.
Я на цыпочках крадусь к шкафу в прихожей, одеваюсь и выхожу. Во дворе сижу на детских качелях. Ночью двор кажется чужим и пугающе пустым. Через некоторое время свет в спальне родителей гаснет.
Я вызваниваю Юрку Глуховского и говорю ему, что ушла из дома.
– Куда? – спрашивает он.
– Во двор, – отвечаю я.
– Сиди там и никуда не выдвигайся, – приказывает Глуховский и через долгих-долгих полчаса приезжает за мной на такси. А для чего они нужны друзья, если не приехать в два часа ночи на помощь?
У Юрки дома только мама, но она не выходит к нам. Юрка укладывает меня в своей комнате, а сам ложится на диван в гостиной. Я засыпаю без мучений совести. Вместо неё у меня обида и злость на родителей. «Так вам и надо, предатели», – думаю я, но тут мои мысли прерывает Юркин голос из-за двери: «Ася, спи спокойно: твоим родителям я позвонил».
Проснулась от солнца. Натянула джинсы и выглянула в окно. А там – утро. Небо высокое, небосклон ясный и чистый. Даже сквозь оконные стёкла слышно чирикание воробьев.
В просторной и светлой кухне рассматриваю на белой полочке разные штучки из гжели. Мне всё в этом доме нравится.
Юрка тем временем ставит на стол вазочки с вареньем, печеньем, чайные чашки.
Мы садимся за плотно заставленный стол.
– Можно начинать чайную церемонию, – говорит Юрка и тут же кладёт мне на тарелку большой кусок пирога.
– А где твоя мама? – спрашиваю я шёпотом.
– На работе, – шепчет Юрка.
Пьём чай, я – с лимоном, Юрка – с молоком.
А когда говорю «мне уже пора домой», то на самом деле готова ещё парочку часов просидеть с ним на этой кухне. Мне с Юркой классно, вот только не смотрел бы он на меня глазами Моны, соседкой спаниели.
– Я, как порядочный человек, обязан теперь на тебе жениться, – говорит Юрка, провожая меня до такси.
– Знаешь, это классно, что мы с тобой встретились, – говорит Юрка и берёт меня за руку. – Ася, не притворяйся, что не понимаешь, как ты мне нравишься. Я, кажется, в тебя влюбился, – говорит он, немного перед этим помолчав.
– Я, пожалуй, пойду, – шепчу, не глядя ему в лицо.
Юрка отпускает мою руку. И я тихо, как крыса, шмыгаю в такси.
Дома не знаю, куда себя деть и иду к Оксанке.
У неё на кухне Веранда и ещё одна новая подруга Лёлька. В общем «Три девицы под окном…». Я тоже села, отодвинув пустую пивную банку, положила руки на стол.
– Вчера зашла на его страничку, а там все его фотографии в Жаннкиных «лайках», – рассказывает Оксанка, и смотрит на нас умоляющими глазами побитой собаки.
Жанна – местная красавица, да и не местная тоже. У Жанны струящаяся волна чёрных волос, гладкая кожа и тонкие в запястьях руки с длинными красивыми пальцами.
– Стоит ли так усложнять, – говорит Веранда и ковыряет зубочисткой во рту.
Оксанка расслабляется.
– А зачем же так упрощать, – не соглашаюсь я с Веркой.
У Морозовой опять напряжённое лицо.
– Да, ты что? – буквально вопит Лёлька. – Из-за каких-то лайков разрушать отношения?
– А я не считаю, что это пустяки, – говорю я.
– Пока ты будешь устраивать разборки, он просто уйдёт к другой, к нормальной. А ты давай, дура, истери дальше.
– Ну и пусть идёт. Зачем он такой? – искренне пытаюсь убедить я Оксанку поступать адекватно.
– Да ты чё! – орёт на меня Лёлька. – Да Аська хочет разрушить ваши отношения, – говорит она Морозовой.
– Я?! Бред какой-то, – теряюсь я от неожиданной трактовки своих слов.
– Да она просто завидует вашей любви, Ксанка, – выдаёт Лёлька.
– Ещё один бред! – теперь уже ору я. – Да это просто тупой бред.
– Это кто здесь тупой? – подскакивает ко мне Лёлька, и я понимаю, что она мне сейчас просто врежет.
– Есть такое понятие, как женское достоинство, – произношу я своё последнее перед смертью слово.
– Всё, забили, – вмешивается Верка. – Ася, у всех разное понятие о достоинстве, – объясняет она мне.
Уж кто-кто, а Веранда лучше всех присутствующих соображает насчёт чести и достоинства. Ей по статусу положено.
Я говорю: «Пока» и собираюсь уходить. Ни у кого не возникает сожаления в связи с этим.
Веранда идёт закрыть за мной дверь, выходит в подъезд и там отчитывает меня:
– Ася, настоящие подруги, не станут так подсерать. Настоящие подруги всегда поддержат в беде.
– Я настоящая подруга, и я готова Оксанку поддержать, – говорю я, а у самой вот-вот брызнут слёзы.
Плетусь домой и, по-видимому, что-то бормочу, потому что женщина, идущая впереди с девчушкой, испуганно оглядывается, а девочка ещё несколько раз.
Обида и злость борются с тревогой за Морозову. По правде говоря, раздражение побеждает, но всё-таки поздно вечером я звоню и пытаюсь убедить Оксанку в том, что её друг – чмо.
«Ну и пусть, – говорит Оксанка, – зато я люблю, и я знаю, что такое любовь, а ты завидуешь».
Я первая кладу трубку. Нет, я не завидую, и это правда. Я думаю, каждый сам выбирает отношения. И женское достоинство не бывает разным. Просто оно либо есть, либо его тупо нет. А всё остальное – отмазки.
Оксанка со своей любовью как обезьяна с гранатой.
Наконец закончился этот долгий день. Отворачиваюсь к стене и пытаюсь уснуть. Тихо входит папа и садится ко мне на тахту. «Ася, ты не отказывайся от меня, пожалуйста», – шепчет он.
Укрываюсь с головой и начинаю реветь. Легче всего обидеть родных, тех, которые рядом.
Утром звонит Юрка.
– Новый поклонник? – спрашивает мама.
Не помню, чтобы я её уже знакомила со своими прежними.
– Нет, просто старый друг, – говорю я.
– А-а-а, – равнодушно тянет мама.
В нашей семье мама слывёт избалованной мужским вниманием женщиной.
«Лучше бы он не звонил,– думаю я. – Чего уж теперь?»
- Прости, Ася, - говорит Юрка.
- А анекдот?
Юрка кладёт трубку.
Продолжение http://www.proza.ru/2016/01/22/1923