Небосвод, уподобляясь яркой и расписной крышке некоей волшебной шкатулки в тот вечер висел низко-низко, чуть не сливаясь с благородной бирюзой тускло искрящейся воды. Кроткий его аквамарин словно утопал по краям в нежной акварели заката, и янтарно-алые лучи омывали черную башню маяка, одинокую и словно бесплотную, тихо ложась на прохладные льдисто-голубые волны. Нежными акварельными воланами падал свет на волосы идущей по набережной. А шла невысокая молодая филифьонка по имени Элеонор, бережно сжимая в правой лапе мохнатый чемоданчик.
Элеонор держала прямой путь в самый центр города, где ждало ее погружение в бытовые рутины. Однако погружение это обещало быть радостным. Несмотря даже на то, что жители города с пренебрежением называли ее Элькой. Вообще-то, нельзя было сказать, что эту самую Эльку в городе очень любили и почитали. До сих пор никто не вспомнит о скромном ее имени, а ведь зря. Ее считали безработной бездельницей, выдумавшей себе бесполезное хобби лишь затем, чтобы отговориться от настоящего труда, однако невдомёк было недалёким горожанам, что промышляла она лишь изготовлением хемулятам игрушек. Казалось, Элька знала каждый дом на берегах этого, словно вырезанного из волшебного голубого картона, моря, где только слышались тоненькие, порой надтреснутые, голоса. От детских садов и больниц до рядовых квартир и старых, полуразвалившихся частных домиков, - это и были те здания, где требовались от неё помощь, внимание и забота. Одним прикосновением мягкой своей лапы развеивала она мрак неприглядного детского существования, проливая незримые лучики счастья. Она приходила к расхныкавшимся хемулятам, родители которых за неимением средств не особенно оснащали чад игрушками, и одаривала их.
Хемулята эти богатством совсем не славились. Обитали они порой в подвалах, где выращивали горох, тыкву и паслёновые растения, дабы продавать их на рынке и на вырученные деньги прокармливать семьи. Увы, но промышлять подобными делами на улицах этого города, не славящегося особенной роскошью, подчас приходилась даже хемулятам. Те, кто постарше, лазали по крышам и перекрывали их, охотились на кабанов. Хемулята чуть помладше тоже не сидели сложа лапы – они изготавливали одежду и ловили рыбу. Словом, каждый вкладывал посильный труд в благоустройство своего родного края, прибывающего на тот момент в запустении.
Тоска окружала хемулят. Никто ведь не делал им игрушки, и даже не был заинтересован в этом – жители города воспринимали хемулят как равных, как такую же рабочую силу, лишь чуть пониже ростом. Маленькие труженики в своих подвалах ожидали Эльку-Элеонор в страстном нетерпении, за год записывали календари, извещающие о столь приятном событии, как экстренное обновление игрушечных ресурсов (так с сарказмом называла свою работу сама Элька).
Вот и сегодня, собрав свежую партию маленьких глазастых филифьонок, вылепленных из сургуча и полимерной глины для ясности взгляда и сложив их в свой маленький мохнатый чемоданчик, отправилась Элеонор к юным своим друзьям. Но странное дело – сколько не обходила она дома и подвалы, двери ей никто не открывал; мало же того, в окошках даже не горел свет! Филифьонка не на шутку взволновалась. В последних надеждах отворила она дверь туда, где еще горел свет, заглянула внутрь и весьма грубым голосом сообщила, что вот, она уже тут – пришла с подарками.
Но никто не обернулся на ее зов. Да, хемулята действительно были здесь, но сидели они на расписных подушках, сжимая в лапах самые чудные игрушки, что только может вообразить себе робкая детская мысль. Хемулёнки поменьше бережно сжимали в лапах дивной красоты кукол, а хемулята конструировали на столе сказочные города из ярких кирпичиков и прочих деталей на ярких книгах.
- Дети, кто вам это принёс? – обескураженно вопросила Элеонора, чувствуя, как прохладная ручка чемодана медленно выскальзывает из ее лапок.
- Да вот магазин в город приехал, представляешь? Игрушек – тьма тьмущая, и сегодня – как раз праздничная акция, распродажа: три игрушки по цене двух, да еще книгу в придачу дают, - радостно воскликнула самая маленькая хемулёночка, примеряя бусы из ярких камушков на игрушечного кота.
- А… акция… распродажа… три по цене двух… а-а-а… а я вам вот, это… подарочки… принесла… - надтреснутым голосом выдавила из себя Элька, открывая чемоданчик.
Разумеется, ни один взгляд не устремился к чемоданчику. Конечно, хемулята смотрели на него, но не было уже той робкой, смиренной чистоты в их глазах; наоборот – в них ясно читалось отвращение. Ощущая себя чужой в столь «продвинутом» коллективе, Элеонор, не дожидаясь ответа, выскочила за дверь и без оглядки помчалась по улицы. Долго еще чувствовала она, как вдогонку ей устремляются те презрительные, страшные взгляды. И этот ужас подгонял ее, не давая распустить лап. Наконец, возле больницы, Элеонор перевела дух. Выпив немного зеленого лимонада, продающегося неподалеку, и слегка сбросив пыл, она тенью проскользнула в здание, однако служительница больницы при первом взгляде на нее указала на мохнатый чемоданчик:
- Вы откуда приехали, барышня? Это у Вас мех, да?
- Беличий, - уточнила Элька, - самый лучший мех… я сама чемоданчик… сделала… и…
- Беличий! – с презрением рассмеялась служительница. – Ха, беличий! Здорово живем! Этак скоро живую белку аль прочую животину в больницу притащат, да глазом не моргнут! Нас еще в школе учили: меха – антисанитария, не важно, беличьи они аль кошачьи! Мой тебе совет: продай ты этот чемоданчик, сто лет он тебе нужен. А берут за них сейчас – ой, как дорого! Ты можешь игрушек местных оптом закупить, сейчас как раз распродажа – и продавать их потом… по завышенной цене. Выгодное дельце, сестрёнка!
- О-ох, - только и выдавила из себя измученная Элеонор, открывая чемоданчик, - вот тут у меня… передайте маленькому Кондрату из третьей палаты, а?..
Служительница осторожно приняла одну из сургучовых филифьонок в лапу и взвесила ее в ней. Поднесла поближе к глазам, внимательно рассмотрела. Повертела в лапе. Тут раздался тихий, робкий щелчок, и маленькая глиняная лапка упала на пол.
- Да я поберу, подберу, - спешно заверила Элеонору служительница, подбирая лапку, - и где этот ты диво-то такое добыла, а? Сейчас ведь таких никто не делает, они у нас на вес золота… ты отдай их в музей или на выставку антикварных искусств, большие деньги получишь…
- Но это… это я делаю игрушки, - попятилась Элеонор.
- Ах, ты? Ну, тогда тебе дальше по коридору, у нас такие игрушки уже не выгодны. Хемулятам новые подавай, ин-тер-ак-тив-ны-е, во! А на этих ты далеко не уплывёшь, изготавливай лучше обложки на ежедневники, на них сейчас хороший спрос.
- Ежедневники… - печально прошептала Элька в полном смятении. – Да, спрос действительно хороший… а что до малютки Кондрата?
- А что до Конди, так его уж выписали давно – отец за ним из столицы приехал, вот ведь как!
- Отец… ну, тогда я спешу! – и Элеонор выскочила из больницы. – А безлапую куклу можете оставить себе, дарю! – крикнула она на прощанье, теряясь в зелени сада.
Явившись в дом к маленькому Кондрату, Элеонор и тут потерпела неудачу – хемуленок сидел на горе ярких, красивых книг и играл в железную дорогу. Предложив сургушек, она получила ответ, что куклы хемуленка не интересуют, и что вот отец из города привез гостинцы получше.
Полностью обескураженная Элька шла по городу, глотая слёзы. С хемулятами словно свершилось чудо – самые сердобольные девочки и то с натяжкой принимали изрядно поднадоевших кукол, а остальные и вовсе…
А однажды вообще произошло ЧП – тогда Элька принесла на удивление удачную куколку. Конечно, до этого она приносила работы и покрасивее, но хемулята отбили у неё охоту делать что-либо. Эта кукла изображала большую нежно-коричневую филифьонку, одетую в белую блузу подлинного китайского щёлка и атласные бордовые штанишки. На ногах ее красовались темные сапожки волшебного картона, опоясанные настоящей кожей. Васильковые глаза из нежного аквамарина кротко и немного печально созерцали мир из-под полей изящной алой шляпки, подпоясанной небесно-голубой лентой. По первым задумкам Эли, шляпа должна была быть куда роскошнее, однако, помня отношение к себе, она в пику хемулятам не стала этого делать. Куколка предназначалась для маленького Кондрата, того самого Кондрата, которому отец привез из столицы игрушечный корабль. Разумеется, сынишка не упустил шанса воспользоваться этим, и на следующей день хемулята организовали на озерце флотилию во главе с отважным капитаном Сургушкой. Они бегали, кричали «Ура!», пускали воздушных змеев и уплетали ананасовое мороженное, в то время как кораблик плыл, весело погоняемый ветром.
Но вот одному хемулёнку пришла в голову шальная мысль. Он нашёл в кустах березовую палку и, воинственно размахивая ею, бросился к кораблику. Через несколько увесистых ударов судно опрокинулась, и сургучовая филифьонка поплыла по воде. Но хемулёнок, крича: «Кораблекрушение! Кораблекрушение, граждане пассажиры! Спасайтесь, кто может!», бил её ещё и ещё, покуда кукольная голова не скрылась вместе со шляпой в волнистой зеленоватой мгле. Посмеявшись, хемулята хотели было продолжить игру, но она не клеилась, а через некоторое время вообще полил дождь, и малолетние кораблекрушители врассыпную бросились по домам, начисто забыв про кораблик, и, разумеется, про куклу на воде.
По утру к берегу прибило разбухшую шляпку. Маленький Кондрат надел ее на палец и принялся бегать вдоль прибоя, размахивая «добычей» и крича. Со вчерашней шутки, что разыграл его товарищ, он пребывал в отличном настроении.
А после этого случая хемулята вообще обнаглели. Да и как по другому можно было назвать ту ярость, с которой уничтожали они подарки прямо на глазах у создательницы? «Не те, верно, времена пошли», - думала Элеонор, с досадой собирая обломки кукол, более-менее пригодные для украшения обложек ежедневников, обратно в чемоданчик.
Никто не видел, как филифьонка ушла. Просто однажды хемулята заметили, что контора ее опустела. Навсегда исчезли из города милые сургучовые куклы, обитый беличьим мехом чемоданчик филифьонки, а затем – и веселые песни маленьких хемулят.
В наше время стоят над городом непроглядные тучи, а хемулята сидят по домам и при свете керосиновых ламп читают книжки. Может, они прочитают в них, как нужно относиться к подаркам, сделанным от всего сердца… кто знает…