"Старость - не для слабонервных"
Итальянский актёр и певец
Адриано Челентано.
Меня пригласила на обед Инна Евгеньевна. Она на тридцать лет старше меня. Когда-то была лучшей подругой моей мамы, но мамы уже более десяти лет нет на этом свете, а вот подруга живёт и здравствует и периодически приглашает меня к себе на обед.
Инна Евгеньевна, несмотря на свои восемьдесят два года, женщина продвинутая: каждое утро занимается йогой, обязательно раз в месяц ходит в театр или на выставки, а самое главное – с компьютером на «ты». А ещё она хорошо поставленным голосом может вести великосветские беседы на любые темы с любым собеседником, независимо от его возраста и статуса. Например, как с моей пятилетней внучкой, так и с кандидатом физико-математических наук или с дворничихой, которая живёт в её подъезде на этаж ниже.
Я позвонила в дверь, держа перед собой охапку сирени. Меня ждали, потому что дверь почти сразу открылась. Инна Евгеньевна выглядела плохо: вся какая-то взмыленная и напряжённая, сморщенное лицо, белки глаз красные.
Поздоровавшись и вручив букет, я прошла в квартиру. В просторной кухне, за красиво сервированным столом сидел Василий Евгеньевич, брат хозяйки. Он на год старше сестры. В отличие от Инны Евгеньевны, он выглядел великолепно, несмотря на преклонный возраст. Я сделала ему комплимент:
- Вы сегодня неотразимы. Весна действует?
Василий Евгеньевич с благодарственной улыбкой принял комплимент, а вот сестре, кажется, это не понравилось. Может по тому, что я не сделала комплимент ей.
Мы втроём сели за стол. Мужчина галантно налил в три бокала французский коньяк. Я пригубила коньяк и приступила к трапезе. За обедом шла «содержательная» беседа: тема болезней и таблеток. Вдохновенно говорила в основном подруга мамы. К концу обеда всё это меня стало утомлять, стало скучно и неинтересно. Я дипломатично высиживала до конца обеда, понимая, что неизвестно, какой я сама буду через тридцать лет, если доживу до такого почтенного возраста.
Брат пил коньяк и с аппетитом поглощал обед. Я смотрела на него и получала удовольствие. Тридцать лет назад это был красивый и импозантный мужчина, с копной чёрных волос с лёгкой сединой на висках, густыми соболиными бровями и васильковыми глазами. Прекрасно сложен. Энергия так и пёрла из него, даже когда он молчал и ничего не делал. Когда мы с мамой приходили на обед к Инне Евгеньевне, и был её брат, я про себя думала: вот бы выйти замуж за него. Но он был женат и у него уже были не только двое детей, но и один внук. Кажется, он преподавал в каком-то высшем учебном военном заведении и имел всякие там звания и регалии.
Из маминых разговоров с подругой, я знала, что «Вася в молодости пил не в меру, до трёх не считал и дрался до крови, а один даже раз в ресторане стянул скатерть со всем содержимым на столе, только потому, что официант отказался принести ещё водки сильно пьяному клиенту». Но мне тогда было двадцать лет, и для меня Василий Евгеньевич был героем.
Сегодня я видела всё такого же красивого и энергичного мужчину, только седовласого.
Мы из кухни перешли в зал. Инна Евгеньевна предложила посмотреть видеокассету Гришковца, который по своему произведению поставил моноспектакль, сам исполнял главную и единственную роль. Кассета продолжительностью два часа.
Нина Евгеньевна с первой минуты моноспектакля комментировала всё, что мы с её братом сами видели и слышали, и тем самым мешала смотреть и сосредоточиться на идее пьесы, что сильно раздражало. С некоторых пор я стала замечать, что она иногда бывает неадекватна и совершает поступки, не свойственные ей. От этого начинала нервничать.
Через полчаса Василий Евгеньевич поднялся с дивана и с возмущением сказал:
- Я не хочу больше слушать ерунду, которую он несёт с экрана. Гришковец взял тему военных кораблей, которую совсем не изучил и не знает.
Сестра менторским тоном стала с ним спорить. Дело в том, что эту кассету ей дал сын. А раз дал сын, значит это гениально. Пожилая женщина уже давно не имеет своего мнения, у неё существует только мнение сына, которым она гордится и до безумия любит.
Я решила поддержать Василия Евгеньевича и вставила свои «три копейки»:
- Мне не показалось, что Гришковец артист. Он не артист и дикция у него плохая. Не впечатляет. А тема, которую он пытается донести до зрителя, мне не интересна.
О, что тут началось! Инна Евгеньевна обрушила на меня гневные тирады, сверкая при этом глазами, полными злости, типа «как я посмела высказать своё мнение, я должна думать, как она или как её сын». Я молча всё это выслушивала и не знала, как дальше себя вести.
- Деточка, идёмте из этого сумасшедшего дома. Где ваша курточка, я помогу надеть, - обернувшись ко мне, предложил Василий Евгеньевич, и решительным шагом направился в прихожую.
И хотя у меня уже внучка, но приятно быть для кого-то до сих пор деточкой.
Я поднялась с дивана, подошла к Инне Евгеньевне и попыталась обнять со словами:
- Давайте жить дружно! Не будем из-за ерунды расстраиваться.
Но встретила отпор такой силы, который не ожидала: она оттолкнула меня, и я впервые ощутила её тяжёлую руку, что для неё совсем не характерно.
- Поел, а теперь можно уйти! - гневно выкрикнула она в спину брата.
Я быстро сообразила, если Василий Евгеньевич уйдёт, а я останусь из вежливости, то мне психологически станет ещё тяжелее в атмосфере раздражения и злобы и поэтому отправилась за ним в прихожую.
Инна Евгеньевна на наше «до свидания» ничего не ответила. Мы спустились вниз по лестнице, и вышли на улицу.
- Не поняла, почему Инна Евгеньевна так обиделась? – сказала я, чтобы хоть как-то разбавить неловкое молчание.
- Потому что наше мнение не совпадает с её мнением. Не обращайте, деточка, на это внимание.
Мы подошли к троллейбусу, и Василий Евгеньевич галантно посадил меня в троллейбус, на прощание поцеловав в щёку, а сам остался ждать автобус.
Через несколько минут я забыла про конфликт, доехала до площади Независимости, вышла из троллейбуса и пешком пошла вдоль проспекта.
Сегодня последний день мая. Завтра начинается лето. День великолепный, тепло и солнечно. Мне хорошо! В голове – пусто, а в душе – нега!