АВТОРЫ ЕКАТЕРИНА И АЛЕКСЕЙ МАЛЫШЕВЫ
ВОЕНЫЕ РАССКАЗЫ
(ГОЛОСА ВОЙНЫ)
ЧУДЕСНАЯ ВСТРЕЧА В КОНЦЛАГЕРЕ
МАУТХАУЗЕН
День начинался замечательно!
Серая, с голубым отливом, машина «Победа» подъехала к седьмому дому на улице Вишневой. Это на собственной машине, купленной за одиннадцать тысяч советских рублей, подъехал Игнатий Семенович Малышев. Воин, учитель, просто любящий отец.
Новенькая машина привлекла внимание всех мальчишек тихой улицы.
Вечно мечтающая о белом хлебе, бедная девчонка Катеринка, превратилась в совладелицу новенькой « Победы».
Взрослые заняли места в подъехавшей машине: скромная тетя Ира, задумчивый дядя Вася, спортивная сестренка Лида.
Вместительная « Победа» приняла всех страждущих.
Во все глаза рассматривала Катеринка убранство новенькой «Победы».
Родной отец Игнатий умело рулил по шумным центральным улицам : Вайнера, Ленина, Малышева...
Машина выехала на двухполосное шоссе, расстилавшееся навстречу путникам. Современное асфальтированное шоссе расстилалось параллельно железной дороге. Поезда обгоняли «Победу», машинисты махали рукой первым владельцам советского авто.
Ветерок врывался с легкими шалостями в уютный салон, играл девичьими кудрями. Катеринку переполняло простое счастье.
Взрослые обсуждали какие-то дела по предстоящей рыбалке на ближнем к станции Березит водоеме, а дочь слушала рокочущий бас дяди Васи, возражающий ему баритон Игнатия Семеновича и счастливо улыбалась!
Березовые и сосновые уральские леса стоят по обе стороны от широкой автострады... Уходят за дальний горизонт.
Кажется, что невидимая рука великана побелила яркой краской стволы нежных березок, а теплый ветерок шаловливо играет их зелеными косами, с вплетенными золотыми нитями прихвачен
ной утренними заморозками, листвы.
Через недолгий час лес начал редеть, расступаться, показались первые дома поселка, вытянувшегося вдоль тракта.
-Березит, - прочитала Катеринка надпись на фанерном щите близ дороги.
Могучая «Победа», взлохматив облако дорожной пыли, лихо затормозила у маленького, выбеленного, похожего на украинскую хижину-мазанку, домика.
Домик находился в самом конце поселка, на краю. Березки подступая к самому его крылечку, хороводились по зеленой полянке.
Деревья свешивали ветки к беленому голубоватой известкой
палисаднику, уютной лавочке, сделанной в виде деревянной ладьи. Самодельные качели с плетеными из ивы сиденьями, раскачивались рядом с домиком.
На требовательный сигнал машины из домика вышла еще не старая женщина. Невысокая, в белом ситцевом , низко повязанном платочке, в рябенькой, мелким рисунком кофточке.
Доброе, с лучистыми морщинками, круглое лицо, освещалось темными, радостными глазами.
-Здравствуйте, гости дорогие!
Певучим голосом произнесла хозяйка белой хижины.
-Дедушка Михаил на работе! Сейчас придет на обед, он обходчик околотка станции « Березит».
Хозяйка была знакома с дядей Васей и отцом Игнатием, потому что подойдя к машине, поздоровалась с каждым за руку.
-А это доченька ваша? И вторая тоже?
Спросила она мужчин, слегка обнимая при этом сначала Лиду, потом Катеринку.
-Какие красавицы растут!
С доброй улыбкой продолжила хозяйка, заметив смущение девочек.
-Проходите в дом! У меня в духовке шанешки спеют!
-Певучим голосом выводила хозяйка этой белой внутри и снаружи хижины. Маленькая хижина уже наполнялась чудесным ароматом пекущихся в русской печке шанешек.
В единственной просторной комнате накрыли длинный стол, украшенный вышитой красными розами скатертью.
Приветливо разговаривая с гостями, хозяйка успевала хлопотать возле пышущей жаром духовки, ловко вынимая из нее листы с выпечкой. Вскоре на столе появились деревянные блюда с картофельными и земляничными шанешками.
Запах горячего, ароматного выпеченного чуда наполнил весь белый домик.
А тетя Даша уже принесла холодного молочка из погреба в запотевшем глиняном кувшине и березовый квас в белом бидоне.
Гости успели попробовали по одной, когда дверь в светлицу распахнулась и сам хозяин дома пришел с работы.
Худое, немного вытянутое ,лицо украшали необыкновенно добрые темные глаза. Белые, седые волосы непокорно торчали из под старенькой кепки.
Гости вышли из-за стола и по очереди обнялись с дедом Михаилом, так звали хозяина.
Мужчины топтались на цветных половичках среди горницы, хлопали друг друга по плечам, громко разговаривали, как будто забыв обо всем.
-Молодец ты , Гоша, что надумал приехать! А машина твоя?
Ну и здорово! А я ,признаться, уже и не ждал вас!
Рокочущим басом говорил дед Миша, совершенно не подходящим к его худому , праведному лицу.
Девочки решили не мешать мужскому застолью и попросили тетю Дашу накрыть им столик в другой комнате.
Возле огромной русской печи тетя Даша накрыла им маленький столик , поставила на него тарелку с горячими ватрушками, глиняные кружки с холодным молоком.
Никогда еще Катеринка не пробовала таких вкусных ватрушек с лесной земляникой!
Дед Миша за застольем стал рассказывать о самом больном для него моменте, о том, как попал он в немецкий плен. В маленьком домике прослушивались все углы, поэтому и девочки слышали рассказ хозяина...
-Отступали мы. Один за другим оставляли города Украины...
В тот месяц оставили большой город Харьков.
А солдаты мечтали занять хоть какой-нибудь укрепленный рубеж, чтобы остановить это бесконечное отступление.
Мечтали зацепиться за этот рубеж, за землю плачущую, чтобы не двигаться дальше.
И наконец , судьба дала нам вожделенный шанс, единственный, долгожданный.
Стрелковый батальон остановился в местечке Чугуево, под Харьковым, в расположении красивого и благоустроенного санатория. Древние дубы в два обхвата росли возле зданий, желуди покрывали полянки.
Железная дорога проходила рядом, в километре от санатория.
Я, молодой сержант роты связи, Михаил Малышев, обустроил наблюдательный пункт на крыше самого большого здания санатория.
Укрепил высокую антенну на крыше, проверил связь со штабом.
Оборудовал наблюдательный круглосуточный пост.
Выбранное мною здание состояло из двух этажей и высокой башенки на черепичной крыше. Санаторная постройка хорошо сохранилась, несмотря на множество налетов фашистской авиации: даже стекла в окнах почти все целы.
Красивый парк тоже сохранился: огромные старые дубы широко раскинули свои кроны, осыпая заповедные тропинки крупными желудями...Если бы не война, можно любоваться красотами той природы не один час, да не такое досталось времячко.
Дедушка замолчал, попросил закурить и продолжал:
-В том брошенном здании жила сторожиха, просто добровольная работница Глаша. Настоящая украинская красавица, статная и величавая, с черными очами и седыми косами, убранными в высокую прическу. Возраст ее определить было невозможно.
Поднялась она ко мне на верхнюю башенку, на наблюдательный пункт и говорит:
-Знаешь ли солдатик, шо мы терпим от немца? Ась?
-Слухай, шо говорю, истинную историю бачу!
Муженек мой начальником шахты работал в городе Краснодоне.
Детей у нас шестеро, один другого меньше, маленькому годик, а старшенькому восемь лет.
Пришла война. Женщинам с детьми велели собраться на станции, а мужья пошли в ополчение, просто с ружьями на дороге встали, чтобы задержать немецкие части, пока уедут семьи из Краснодона, пока эвакуируются.
Сидим мы на вокзале, знать не знаем ничего, никаких известий.
А оказывается немец давно обошел нашу станцию, побил народное ополчение наших мужей.
Никакого поезда не будет, потому враги кругом.
Но мы, бабы, не знали ничего, не чуяли , если сказать по народному.
Вдруг сразу вражеский немецкий отряд ворвался на станцию...
Детей оттеснили в сторону, к ним подбежали немцы в белых куртках поверх мундиров. Каждому ребенку вставляют в вену резиновую трубочку и в отдельную склянку-колбу кровь качают.
Матери кричат, на солдат бросаются. Да где ж там, разве одолеть негодяев. Выкачали они кровушку дитячу и съехали, а мы бросились до деток, те уже и не дышат.
Так похоронила я шестерых деток своих, а хозяина своего, человика моего, следов не нашла, где сгинул, где буйну голову сложил, мне не ведомо. Только не вернулся мой человек!
Глаша смахнула слезу со щеки и посмотрела на меня черными очами:
-Доверьте мне вам борщика сварить, я мигом зроблю!
-Вари на всю роту! Найди повара и помогай ему!
Вскоре на мой наблюдательный пункт поднялись командир Ткачук Дмитрий Николаевич и политрук-комиссар Дмитриев Николай Николаевич.
Солдаты между собой звали его комиссаром, он и вправду настоящим комиссаром был, совестью нашей военной части.
На вид ему лет сорок с небольшим, но видел он и замечал многое, то, что и молодой не увидит.
Высокий, худощавый, с неизменным планшетом, в котором всегда находилась подробная карта местности, будь то Украина или Белоруссия.
Николай Николаевич не терял присутствия духа в самые острые моменты, а их всегда имелось предостаточно.
Его строгое, умное лицо, с глубоко посаженными серыми глазами вглядывалось в каждого бойца, всегда было обращено к ним.
Он жил жизнью своей части: болел ее ранами, страдал ее бедами.
Осмотрев наблюдательный пункт, начальники остались довольны стратегией выбора.
Продиктовал командир Ткачук радио сообщение, чтобы передал я его в центральный военный штаб:
-Закрепились в местечке Чугуево, в бывшем санатории Райкома. Устроили оборону, но нет «гороха» и «огурцов»,
срочно присылайте, ждем с нетерпением.
«Горохом» и «огурцами» называли патроны и снаряды, такая шифровка названий применялась специально, чтобы вражеские радисты не догадались о чем мы говорим, потому что и немцы и русские работали в местной связи на одинаковых радиочастотах.
Отстучал радист сообщение - радиограмму в штаб батальона, но не получил желанного ответа:
-Что думает начальство о недостатке вооружений?
-Когда подвезут желанные «огурцы?
-Как действовать без «гороха, если нападет враг?
Ожидаем час, после второй, тогда отправляет меня Николай Николаевич в штаб батальона пешком, чтобы я лично поторопил подвоз стратегического груза. Винтовки без патронов, опасны не более, чем палки!
Побежал я бегом на станцию, а дальше по шпалам железной дороги, чтобы с пути не сбиться. Через сорок минут я уже находился в штабе.
Попросил разрешения увидеть интенданта. Это мне позволили.
Докладываю ему, что заняли крайний рубеж, передовую линию обороны. Докладываю, что боезапас на исходе, отступали с боем, поиздержались.
А интендант с прохладцей меня выслушал, медленно так отвечает:
-Враг достаточно далеко, паниковать не стоит, спокойствие сохраняйте!
«Горох» и «Огурцы» привезут во время, зря бежали.
Я не отступаю, мне лично поручили проверить доставку боезапаса.
Тогда вызвал интендант провожатого, повел он меня на оружейный склад. Подхожу я к оружейному складу и вижу две повозки, запряженные обыкновенными неповоротливыми быками.
В каждой повозке восседали двое рабочих трудовой армии. Они, перебивая друг друга, стали объяснять мне, что быков еще не поили, что никак нельзя животным отказать в воде, поэтому надо ехать к реке...
Рассуждали рабочие неплохо, но мне было не до рассуждений. Враг мог напасть в любую минуту, безоружные товарищи ждали меня как единственного Спасителя. Рассчитывать на то, что враги подождут было полным безумием.
Я уговаривал возчиков всеми способами, какие знал, объяснял обстановку, но для них мои горячие крики ничего не означали.
-Ждите! Погрузим, приедем. Ждите!
В полном смятении чувств решился я вернуться в свою роту в расположение части.
Бегом помчался я назад той же дорогой, подъехал немного на попутной железнодорожной дрезине и меньше чем через полчаса подбегал к своему наблюдательному пункту.
Солдаты обедали. Ароматный дымок вился над полевой кухней. Повариха Глаша в белой косынке наливала солдатские котелки огромной поварешкой. Присоединился и я к общей трапезе.
Неожиданно к обедающим подошел комиссар, пригласил меня пройти в кабинет командира для доклада.
Выслушав мои объяснения, помрачнел, сосредоточенно нахмурился.
-На крыше , в наблюдательном пункте сидит сам командир, пойди , заменишь его. Возьмешь мой полевой бинокль и будешь следить за горизонтом. Возможно нам повезет и обстановка не изменится в течение дня.
Через недолгих полчаса я уже сидел на крыше наблюдательного пункта с большим биноклем ,винтовкой и малой рацией, поддерживая прямую связь с интендантом батальона.
День уходил. Солнце раскаленным красным шаром садилось в дымную степь. Вдали что-то гремело и горело, со стороны города Харькова слышались пушечные выстрелы.
В окуляры моего бинокля хорошо просматривалась проселочная дорога от нашего санатория на станцию Чугуево.
Проселок петлял по выгоревшей степи, ни кустика, ни деревца, только седой, выгоревший на солнце ,теплушник.
Относительная тишина нарушалась лишь пением птиц в кронах дубов...
Неожиданно до меня донеслось далекое и протяжное русское « Ура!»
Странно, но «Ура» кричали не по-русски!
Я прислушался, да, звук «р
» не проговаривался полностью.
Снова прильнул я к окулярам бинокля.
Неожиданно увидел цепочку немцев, идущих развернутой цепью.
С закатанными до локтя рукавами, в высоких черных крагах, с автоматами, сверкающими металлом в закатных розоватых лучах...
Время от времени немцы кричали хором «Ура», по особому выговаривая звук «Р».
Кубарем скатился я с крыши и побежал к командиру в кабинет.
-Немцы! Немецкий отряд идет сюда! Они шагают развернутым строем и кричат русское « Ура!».
-Немедленно сообщайте в штаб батальона!
Приказал Ткачук.
Вбежав к радисту, я объяснил ему обстановку.
Радист набрал условный код, начал передачу:
-Видим немцев. На вид примерно рота. Передвигаются пешим строем, время от времени кричат русское» Ура!».
Минуту штабной радист молчал. Потом ответил:
-На вашем направлении не может быть врага. К вам идут русские солдаты. Если они кричат на русском, значит воздержитесь от всякого боя!
-Да что вы говорите! Видим немцев! Идут на нас!
А из штаба повторяют прежнее.
Тогда мы побежали на чердак вместе с командиром, снова прильнули к окулярам биноклей: теперь сомнения исчезли, потому что можно было рассмотреть лица врагов, кокарды на фуражках офицеров, запасные рожки с патронами, торчащие их высоких сапог.
Шагали немцы, вытягивая ногу, как на параде, спокойно улыбались...
Сомнений не было: на нас шел вражеский отряд.
Дмитрий Николаевич приказал мне вернуться к радисту и трижды передать в штаб батальона сообщение о нападении немецкого отряда. Просить помощи, а также «гороху» с « огурцами».
Приказ командира я выполнил точно: поочередно с молоденьким радистом передавали мы сообщение о немецком десанте на нашем участке обороны.
Передавали срочные радиограммы пока не услышали ближний бой почти под окнами радиорубки.
Расстреливали последние патроны, потому что весь боезапас мы расстреляли отступая на этот рубеж.
Снова пришлось отступать, прячась за стволами могучих деревьев парка: столетние дубы спасали нас от вражеских пуль.
Автоматные очереди не простреливали могучие стволы, не достигали цели. Многие солдаты спаслись.
Вместе с радистом Колей выбежали мы на берег реки: Северный Донец величаво растекался по широкой долине... Две пары быков, запряженные в повозки, пили воду на мелководье.
Возчики спокойно курили трубки на берегу. Я закричал, что было силы:
-Патроны в повозках??
-Нема-е!
Отвечали бородачи.
Аще быков поим, не грузились даже!
Плюнув с досады, я побежал прочь, к штабу части.
Мы надеялись добежать до штаба и там получить патроны.
Но справа, из кустов, появились немцы, неизвестно как оказавшиеся здесь.
Раздалось рявкающее:
-Хальт!
В наши спины уперлись стволы немецких автоматов, так нас взяли в плен. А судьба штаба батальона мне неизвестна до сих пор.
Дядя Миша грустно замолчал, раскуривая трубку.
Игнатий Семенович подлил всем мужчинам домашней ягодной настойки, которую принесла им заботливая тетя Даша.
-А теперь послушайте, как я нашел Мишу в самом центре Гитлеровской берлоги.
Игнатий Семенович стал рассказывать о чудесной встрече в концлагере Маутхаузен.
Советским разведчикам дали недолгий отдых после тяжелых боев под древним городом Краковым
Для полного спокойного отдыха решили выбрать местечко Заренхольц. Здесь русских военных поселили в городской управе или мэрии городка.
Комфортабельность каждого здания продумана в Германии до мелочей. Поэтому две большие чистые комнаты, отданные разведчикам, представляли собою прекрасное жилье.
Русские парни в первые же дни отдыха обследовали все здание мэрии Заренхольц, им интересно было познакомиться с обычаями другого народа.
Оказывается при регистрации гражданских браков молодоженам вручали подарки от фюрера. Кроме не заполненных чековых книжек, сумму не удалось узнать, наверное она была разной, для разных категорий населения, вручали сочинения самого Гитлера.
Красивые кожаные переплеты, фотографии, художественные рисунки украшали сочинения гения из людоедов, гения фашизма.
Оказывается в Германии заботились о семейном чтении молодых семей, о их морали и морали будущих потомков.
Книги печатались готическим шрифтом, чтобы подчеркнуть приобщенность сочинителя к традициям немецкого народа. Разговорный немецкий язык знали многие разведчики, знали и обычный газетный шрифт. Но готический шрифт трудов Гитлера оказался для них труден.
Почему-то всем хотелось понять идеологию врага, как докатился он до зверств и войн. Хотелось докопаться до сути , поэтому разведчики стали читать труды бесноватого фюрера.
В небольшой книге «Застольные разговоры Гитлера» раскрывается политическая программа будущего вождя народов, его жизненное кредо. Вот некоторые отрывки из текстов:
-Такое обилие детей, какое сейчас мы наблюдаем в России, в срок первом году, может доставить нам много хлопот, потому что русские дети принадлежат к стойкой расе, которая может вынести более суровые испытания, чем мой изнеженный народ.
Любой из нас, выпив стакан сырой воды тотчас тяжело заболеет. А русские живут в грязи, пьют жуткую воду из замусоренных рек и колодцев, но ничем не болеют.
В России немцы вынуждены каждый вечер глотать лекарство антибрин, чтобы не заболеть...
Откровения Гитлера вызывали изумление неискушенных русичей, не подозревающих о вражеских помыслах.
Далее в той же книге солдаты читали:
-Рост численности русских и так называемых украинцев недопустим, он будет представлять угрозу для нас, немцев. Мы заинтересованы, чтобы они не размножались, чтобы земля, считавшаяся ранее русской, полностью заселилась другими народами. Для оставшихся русских вполне достаточно научиться немного читать и писать на немецком.
Ни в коем случае высшее образование!
Можно позволить им выучить правила дорожного движения, но не более того!
С ужасом, замораживающим душу, смотрел Игнатий на страницу 452 Фертаг.
-На каждой остановке городского транспорта в послевоенной России будут продавать круглосуточно водку и наркотики...
Какие подлецы! Потрясала продуманность ударов!
За окном мэрии расцветала природа, теплые апрельские деньки радовали уставших бойцов. Здешний климат очень похож на климат южных областей России, Кавказа и Крыма.
Всюду набухали и распускались почки деревьев, крупными бутонами покрылись груши, посаженные вдоль роскошных немецких..автомагистралей.
Дороги имели внутреннее стеклянное покрытие, такое прочное, что даже артиллерийские обстрелы не причиняли им ни малейшего вреда. Широкие автострады с двусторонним движением уже тогда, в сорок пятом году.
Вдоль дорог всюду посажены фруктовые деревья, сливы, груши.
Сельский учитель Игнатий в своем довоенном житии ничего такого не знал и не видел.
Гитлер стремился быть похожим на римских императоров, поэтому благоустраивал дороги.
А русские солдаты присматриваясь к заграничной жизни печально вздыхали: такого благоустройства в России не скоро достигнут.
Но недолог отдых военных. Вскоре отправили Игнатия Семеновича в находящийся неподалеку концлагерь Маутхаузен - каменный дом, если перевести дословно с немецкого.
На трофейной немецкой машине отправились бойцы- разведчики в концлагерь. Машина бесшумно и комфортно мчалась по автостраде, среди цветущих деревьев и кустов, природа бушевала ,радуясь весне.
А русским даже не верилось, что сейчас они увидят логово Минотавра.
Сначала подъехали к кованным железным воротам.
Ворота открыты настежь. Вышки пусты, на них нет охранников.
Колючая проволока взорвана в нескольких местах, печи крематория не дымят.
Первыми из машины вышли саперы, с полным набором противоминной техники двинулись вперед. Бойцы проверяли каждый сантиметр дороги, сразу ставили заранее взятые таблички:
- Проверено, мин нет.
Медленно , вслед за саперами вошли в лагерь. Длинные, кирпичные бараки из кирпича распахнутым прямоугольником обрамляли плац. На фасадах бараков было написано светлой краской:
-Приватизировано Геббельсом.
Русские переглянулись между собой:
-Что еще за штука? Не слышали никогда такого слова!
Посреди площади павильон без стен, похожий на навес. Под этим навесом разверзался в преисподнюю плац. Глубокий каменный провал дышал холодом подземелья и сыростью.
Длинная лестница без перил вела вниз, в глубь каменного чрева горы.
Повсюду на брусчатке плаца , у входа в павильон, у спуска в подземелье лежали брошенные холщовые сумки с широкими ремнями. Это с помощью их выносили пленники камень из каменного провала на свежий воздух. Каменный груз взваливался на костлявые плечи узников, русских военнопленных, а те задыхаясь, поднимали каменные куски наверх, перешагивая сто одну каменную ступень Маутхаузена.
Красив базальтовый камень Маутхаузена! Серый с белыми размывами, розовый, яркий. Даже голубоватые цвета добывались здесь.
Часовыми Каменного дома были лощеные эссэсовцы, стоявшие на каменных площадках лестницы, всегда готовые пристрелить обессилевшего невольника или столкнуть его в стометровый шурф каменного провала.
Породистые, специально обученные псы, рычали от ярости, оскаливая клыки. Адова работа пленных видна заношенными ремнями заплечных сумок.
Где же владельцы сумок, рабы двадцатого века?
-Не скажет ни камень, ни крест где легли, во славу вы Русского Стяга...
Вслух произнес Жора Кюснер слова известной песни о героях...
Заботливые англичане, участвующие в комиссии, отыскали свидетеля трагических событий в каменоломнях Маутхаузена.
Осведомленный служащий , проживающий неподалеку, работал в лагере. Звали его Иоганн, а попросту Ганс.
Ганс охотно пояснял приехавшим обычаи и правила концлагеря.
-Здесь в Маутхаузене трудились именно русские пленные, численность лагерников скрывалась, всякие цифры считались военной тайной.
Многие миротворческие комиссии, прибывшие в лагерь с проверкой условий жизни заключенных, часто разделяли судьбу пленников, их убивали.
Да примет Господь души погибших мучеников!
До последнего вздоха верили герои в грядущее освобождение. Оно пришло в Маутхаузен... Русские мечтали о своей далекой, крестьянской Родине, отказавшейся от собственных пленных.
Пока Игнатий размышлял о высоких материях, скромный служащий Ганс пояснял:
-Слева от плаца вы можете наблюдать плантации многолетнего лука, далее грядки с цветной капустой, брюссельской розовой капустой, далее еще... Ганс замолчал, внимательно вглядываясь в лица слушателей:
-Овощи выращивались только на человеческом пепле, отходы привозили из крематория...
-Кроме того человеческий пепел частично вывозился на поля Германии, но не всегда немецкие фермеры разрешали засыпать пеплом свои пашни, хотя этот продукт из Маутхаузена был особенно дешев.
На участников комиссии зрелище лагерного огорода производило гнетущее впечатление, как пример дикого зверства. Среди фисташковой зелени салата и тонких стеблей лука отчетливо виднелись обгорелые фаланги человеческих пальцев.
Невероятно и страшно!
Но огородный кошмар был не последним. Комиссия приближалась к огромным складам. На зданиях складов также светло-голубой краской написано:
-Приватизировано Геббельсом!
В кирпичных складах лежали многие тонны одежды, которая уже никогда не пригодиться тем, кто носил ее.
Здесь же находились склады лагерной форменной одежды узников: куртки из полосатой, редкая ткани, наподобие старинного миткаля, а также деревянные башмаки.
Сопровождающий комиссию служащий Ганс пояснил:
-Деревянной обуви нет сносу, очень прочная обувь. Поэтому освободившиеся башмаки складывали в новые коробки.
- Возможно башмаки ждут новых хозяев!
Лица присутствующих потемнели от такого чудовищного предположения.
А недалеко от склада обуви размещался склад рюкзаков, сумок и чемоданов, напоминая вокзальный багаж, навсегда потерянный пассажирами, почившими навеки.
Разведчики отошли от пахнущих затхлостью складов, вдохнули чистого воздуха, остановились.
Над лагерем Маутхаузен парили стаи белокрылых облаков, чистых и нежных. В Германию пришла радостная весна!
Скромный проводник Ганс опять остановился возле незнакомого здания, напоминающего ремесленный цех.
-Наверное опять какой-то ужас! - воскликнул боец Жора Кюснер. Теперь он вырос, возмужал, стал настоящим русским богатырем: мужественное лицо, серые пронзительные глаза, накинутая поверх мундира защитная плащ-палатка.
-Вы почти угадали! Местная мыловарня из человеческого сырья.
Работа мыловарни тщательно скрывалась, но местные жители знали правду: погибшие жертвы привозили сюда, к вечно кипящим котлам.
Адские котлы топились на современный манер: электричеством.
Пузырился кипяток с едкими добавками, жертвы отваривались...
Но Господь не благословил промысел людоедов: мыло отвратительно пахло и совсем не мылилось.
Гитлеровские слуги меняли состав химикатов, но могильный материал не годился для пользования живыми людьми. Русские не могли больше сдерживать свое возмущение. Преступление здесь вершилось неслыханное. Перед ними демонстрировали настоящий вопиющий документ исторического суда.
До какой крайности можно дойти, возвеличивая свою нацию, а другие унижая до животных.
Потрясение от увиденного сомкнуло людям уста, тягостное молчание повисло в воздухе.
А где-то в далеких северных лесах ждали милых сынов, мужей и братьев.
Тишина застыла над концлагерем Маутхаузена: не скрипят рычаги с подвешенными трупами, не дымит крематорий, не кипят котлы мыловарни. Не стучит арифмометром очкастый бухгалтер лагеря, австриец Дорфман, определяя стоимость волос и золотых зубов плененных.
Солдаты остановились у штабелей, куда сама смерть складывала беззащитную добычу. Зрелище непереносимое даже для грубого мужчины, а женщин в такие места совсем нельзя пускать.
Простые русские солдаты - освободители с какими-то житейскими недостатками, в этом логове Гитлера казались милосердными посланниками Ангелов Божьих.
Но никто не встречал долгожданных, не взрывался весенний воздух ликующими криками освобожденных рабов...
Враг злобен до конца, он не допустил такого ликования, позаботился о смерти узников.
Дальше случилось событие безмерной важности для одного из разведчиков, для Игнатия Семеновича.
Осмотр Маутхаузена заканчивался у широкой площадки перед огромным крематорием.
На площадке складировались безжизненные оболочки человеческих душ не преданные земле, покинувшие свои пристанища, приготовлены к уничтожению огнем. Брошенные в кучи под открытым небом, ожидали человеческие останки своеобразную очередь перед пылающим чревом кирпично-железного минотавра...
Безмолвно покоилось погибшее человечество уже отрешенное от всего земного.
Все, случившееся далее, представляет собою замечательное чудо и с трудом поддается описанию...
Под впечатлением увиденного, Игнатий Семенович остановился возле иссохших останков и не пошел с остальными бойцами прочь, на выход из страшного лагеря.
Он вглядывался в останки русских солдат, напоминающие скелеты, набросанные вповалку друг на друга.
Игнатий стоял рядом с трупами, сам не зная для чего и почему.
Возможно среди этого Дантесового ада еще теплится жизнь в каком-то скелете?
Внутренний голос разведчика шептал ему:
-Не спеши, Гоша!
Сам не понимая почему, медленно двинулся солдат по дорожке, петляющей между штабелей трупов, замерших в самых невероятных позах, застывших в последней муке...
Взгляд живого бойца скользил от лица к лицу, в поисках слабых знамений жизни, в безотчетной и безумной надежде.
Дух тления витал над штабелями, тяжелый смрад душил смелого, дерзнувшего подойти, в то время как его товарищи ушли, прикрыв лица воротниками шинелей.
Казалось, все лежащие были несомненно и безнадежно мертвы.
Маутхаузен считался особым лагерем даже среди известных жестокостью режима, концлагерей.
Во всяком, даже самом жестоком режиме лагерной охраны, всегда найдется маленькая отдушина, хотя бы один часовой, тайно сочувствующий заключенным страдальцам. Такой вдруг подаст лишний чайник воды или котелок постной каши в темноту смрадного барака.
Все равно как бывает в зоосаде, рядом с вывеской «Зверей не кормить!» вдруг окажется белая булка хлеба...
Маутхаузен не имел даже такого, естественного в строгой изоляции случая.
Тлеющие останки лежали неподвижно...
Голова кружилась от опасных испарений, но воин боролся с головокружением и тошнотой, ведомый неясным предчувствием.
Вдруг нечто едва шевельнулось, попав в поле зрения солдата...
Шорох или шепот?
Возможно шелест доносился откуда-то сверху от грандиозного холма жутких тел.
Может быть ветерок шелестит травой? Но на территории лагеря не растет ни одной травинки: все съедено заключенными.
-Неужели начались галлюцинации от трупного смрада? - успел подумать Игнатий, как вдруг скелетное приведение поднялось из груды мертвых тел, из самой вершины трупной пирамиды, а за тем бессильно опустилось обратно.
-Кто-то живой есть! Там, в трупах! - закричал товарищам испуганный Игнатий Семенович. Не помня себя, забыв о предосторожностях, пробрался солдат к шевелящемуся телу, напоминающему святые мощи.
Обескровленный смертник, тускнеющими глазами взирал на освободителя, принимая живого русского солдата за виденный во сне образ. Всем смертям назло пленный теплился жизнью как теплится слабый огонек лампадки в разрушенном бомбой храме.
-Гоша! Гоша! - повторял узник.
Но как мог он знать домашнее имя Игнатия, каким звали бойца в родной деревне? Сейчас голос спасаемого показался ему знакомым, даже очень знакомым.
Совершенно голый узник дергался, пытаясь встать. От него и раздавался шепот:
-Гошенька! Брательник! Не узнаешь??
Теперь слезы ручьем лились из глаз пленного.
-Миша я! Миша! Брательник твой!
Игнатий осторожно взял на руки почти невесомое тело, торопясь уйти прочь от смердящего склада.
Все члены комиссии недоумевающе смотрели, как Игнатий принес и бережно положил на брусчатку спасенного узника.
-Голос брата Миши не изменился, только стал очень тихим.
Объяснял товарищам Игнатий Семенович.
Брата Мишу завернули в плащ-палатку, поместили в машину.
Никто не стыдился счастливых слез, глядя на чудесно спасенного. Жора Кюснер дозвонился до ближайшего госпиталя, договорился об отдельной палате для Миши.
Единственный живой узник из тысяч погибших! Больше недели лежал он на складе трупов без воды и пищи.
До войны многодетная семья братьев Малышевых растила трудами бабушки Екатерины Даниловны девятерых прекрасных сынов, сильных и добрых. С первых дней Великой Отечественной все дружные братья ушли на фронт. Никаких известий о них Игнатий не имел, это первая встреча с братом.
Радостно и горячо билось сердце в груди сурового воина Игнатия.
-Ах, Мишенька-Миша! Красавец ты наш, богатырь деревенский!
Сейчас приедут врачи, помогут тебе!
-Нет , брат! В госпиталь не вези, не надо! Поздно меня лечить!
-Дай наглядеться на тебя! Расскажи, жива ли деревня наша? Есть ли Россия? А какое число теперь? Месяц какой?
Миша шептал не переставая, наверное, ему казалось, что он кричит, спрашивая своего брата обо всем сразу, но его голос лишь тихо шелестел.
Приехали врачи. Осмотрели Мишу. Изумились редкостному случаю в их практике. Вес узника при росте сто семьдесят сантиметров составлял тридцать пять килограммов.
-Наверное молитвами матери нашей, бабушки Екатерины, живы остались мы!
А мать действительно молилась за них, любимых детей своих, не имея никакой помощи, кроме Божьей.
Пройдя три круга смерти встретились русские братья в чужой и далекой Германии.
В маленькой и чистенькой горнице давно погасла лампа, в ней сгорел керосин. А все Малышевы сидели за столом, слушая радостную и печальную повесть.
Наконец дядя Вася нарушил тишину вопросом:
-Пенсию - то дали тебе, Миша?
-За пенсию не спрашивай! Спасибо, что не постреляли, когда война кончилась. Работаю путеобходчиком, слава Господу! Жив и ладно!
-А здоровье? Как здоровье твое, Миша?
-Наладилось, но заболел сахарным диабетом. Лечусь помаленьку.
В горнице снова наступило молчание, но скоро дядя Вася нарушил его:
-Мы с Гошей деньжат привезли тебе, прими, не обижай нас. Мы оба хорошо зарабатываем: Гоша уроки физики ведет, а я начальник холодильного поезда.
Вошла тетя Даша со свечой в руке, поставила ее на стол в подсвечник.
-Что братики? Не пугайтесь, свет у нас каждую ночь отключают. Вот и подсвечник всегда на столе!
За окном уже мерцало предрассветное тихое сияние. Светлело небо, окрашиваясь розоватой полосой на горизонте.
День начинался замечательно!
Серая, с голубым отливом, машина «Победа» подъехала к седьмому дому на улице Вишневой. Это на собственной машине, купленной за одиннадцать тысяч советских рублей, подъехал Игнатий Семенович Малышев. Воин, учитель, просто любящий отец.
Новенькая машина привлекла внимание всех мальчишек тихой улицы.
Вечно мечтающая о белом хлебе, бедная девчонка Катеринка, превратилась в совладелицу новенькой « Победы».
Взрослые заняли места в подъехавшей машине: скромная тетя Ира, задумчивый дядя Вася, спортивная сестренка Лида.
Вместительная « Победа» приняла всех страждущих.
Во все глаза рассматривала Катеринка убранство новенькой «Победы».
Родной отец Игнатий умело рулил по шумным центральным улицам : Вайнера, Ленина, Малышева...
Машина выехала на двухполосное шоссе, расстилавшееся навстречу путникам. Современное асфальтированное шоссе расстилалось параллельно железной дороге. Поезда обгоняли « Победу», машинисты махали рукой первым владельцам советского « Авто».
Ветерок врывался с легкими шалостями в уютный салон, играл девичьими кудрями.
Катеринку переполняло человеческое счастье.
Взрослые обсуждали какие-то дела по предстоящей рыбалке на ближнем к станции Березит водоеме, а дочь слушала рокочущий бас дяди Васи, возражающий ему баритон Игнатия Семеновича и счастливо улыбалась!
Березовые и сосновые уральские леса стоят по обе стороны от широкой автострады... Уходят за дальний горизонт.
Кажется, что невидимая рука великана побелила яркой краской стволы нежных березок, а теплый ветерок шаловливо играет их зелеными косами, с вплетенными золотыми нитями прихвачен
ной утренними заморозками, листвы.
Через недолгий час лес начал редеть, расступаться, показались первые дома поселка, вытянувшегося вдоль тракта.
«Березит» - прочитала Катеринка надпись на фанерном щите близ дороги.
Резвая «Победа», взлохматив облако дорожной пыли, лихо затормозила у маленького, выбеленного, похожего на украинскую хижину-мазанку, домика.
Домик находился в самом конце поселка, на краю. Березки подступая к самому его крылечку, хороводились по зеленой полянке.
Деревья свешивали ветки к беленому голубоватой известкой
палисаднику, уютной лавочке, сделанной в виде деревянной ладьи. Самодельные качели с плетеными из ивы сиденьями, раскачивались рядом с домиком.
На требовательный сигнал машины из домика вышла еще не старая женщина. Невысокая, в белом ситцевом, низко повязанном платочке, в рябенькой, мелким рисунком кофточке.
Доброе, с лучистыми морщинками, круглое лицо, освещалось темными, радостными глазами.
-Здравствуйте, гости дорогие!
Певучим голосом произнесла хозяйка белой хижины.
-Дедушка Михаил на работе! Сейчас придет на обед, он обходчик околотка станции « Березит».
Хозяйка была знакома с дядей Васей и отцом Игнатием, потому что подойдя к машине, поздоровалась с каждым за руку.
-А это доченька ваша? И вторая тоже?
Спросила она мужчин, слегка обнимая при этом сначала Лиду, потом Катеринку.
-Какие красавицы растут!
С доброй улыбкой продолжила хозяйка, заметив смущение девочек.
-Проходите в дом! У меня в духовке шанешки спеют!
-Певучим голосом выводила хозяйка этой белой внутри и снаружи хижины. Маленькая хижина уже наполнялась чудесным ароматом пекущихся в русской печке шанешек.
В единственной просторной комнате накрыли длинный стол, украшенный вышитой красными розами скатертью.
Приветливо разговаривая с гостями, хозяйка успевала хлопотать возле пышущей жаром духовки, ловко вынимая из нее листы с выпечкой. Вскоре на столе появились деревянные блюда с картофельными и земляничными шанешками.
Запах горячего, ароматного выпеченного чуда наполнил весь белый домик.
А тетя Даша уже принесла холодного молочка из погреба в запотевшем глиняном кувшине и березовый квас в белом бидоне.
Гости успели попробовали по одной, когда дверь в светлицу распахнулась и сам хозяин дома пришел с работы.
Худое , немного вытянутое ,лицо украшали необыкновенно добрые темные глаза. Белые , седые волосы непокорно торчали из под старенькой кепки.
Гости вышли из-за стола и по очереди обнялись с дедом Михаилом, так звали хозяина.
Мужчины топтались на цветных половичках среди горницы, хлопали друг друга по плечам, громко разговаривали, как будто забыв обо всем.
-Молодец ты , Гоша, что надумал приехать! А машина твоя?
Ну и здорово! А я ,признаться, уже и не ждал вас!
Рокочущим басом говорил дед Миша, совершенно не подходящим к его худому , праведному лицу.
Девочки решили не мешать мужскому застолью и попросили тетю Дашу накрыть им столик в другой комнате.
Возле огромной русской печи тетя Даша накрыла им маленький столик , поставила на него тарелку с горячими ватрушками, глиняные кружки с холодным молоком.
Никогда еще Катеринка не пробовала таких вкусных ватрушек с лесной земляникой!
Дед Миша за застольем стал рассказывать о самом больном для него моменте , о том, как попал он в немецкий плен. В маленьком домике прослушивались все углы, поэтому и девочки слышали рассказ хозяина...
-Отступали мы. Один за другим оставляли города Украины...
В тот месяц оставили большой город Харьков.
А солдаты мечтали занять хоть какой-нибудь укрепленный рубеж, чтобы остановить это бесконечное отступление.
Мечтали зацепиться за этот рубеж, за землю плачущую, чтобы не двигаться дальше.
И наконец, судьба дала нам вожделенный шанс, единственный, долгожданный.
Стрелковый батальон остановился в местечке Чугуево, под Харьковым, в расположении красивого и благоустроенного санатория. Древние дубы в два обхвата росли возле зданий, желуди покрывали полянки.
Железная дорога проходила рядом, в километре от санатория.
Я, молодой сержант роты связи, Михаил Малышев, обустроил наблюдательный пункт на крыше самого большого здания санатория.
Укрепил высокую антенну на крыше, проверил связь со штабом.
Оборудовал наблюдательный круглосуточный пост.
Выбранное мною здание состояло из двух этажей и высокой башенки на черепичной крыше. Санаторная постройка хорошо сохранилась, несмотря на множество налетов фашистской авиации: даже стекла в окнах почти все целы.
Красивый парк тоже сохранился: огромные старые дубы широко раскинули свои кроны, осыпая заповедные тропинки крупными желудями...Если бы не война, можно любоваться красотами той природы не один час, да не такое досталось времячко.
Дедушка замолчал, попросил закурить и продолжал:
-В том брошенном здании жила сторожиха, просто добровольная работница Глаша. Настоящая украинская красавица, статная и величавая, с черными очами и седыми косами, убранными в высокую прическу. Возраст ее определить было невозможно.
Поднялась она ко мне на верхнюю башенку, на наблюдательный пункт и говорит:
-Знаешь ли солдатик, шо мы терпим от немца? Ась?
-Слухай, шо говорю, истинную историю бачу!
Муженек мой начальником шахты работал в городе Краснодоне.
Детей у нас шестеро , один другого меньше, маленькому годик, а старшенькому восемь лет.
Пришла война. Женщинам с детьми велели собраться на станции, а мужья пошли в ополчение, просто с ружьями на дороге встали, чтобы задержать немецкие части, пока уедут семьи из Краснодона, пока эвакуируются.
Сидим мы на вокзале, знать не знаем ничего, никаких известий.
А оказывается немец давно обошел нашу станцию, побил народное ополчение наших мужей.
Никакого поезда не будет, потому враги кругом.
Но мы, бабы , не знали ничего, не чуяли , если сказать по народному.
Вдруг сразу вражеский немецкий отряд ворвался на станцию...
Детей оттеснили в сторону, к ним подбежали немцы в белых куртках поверх мундиров. Каждому ребенку вставляют в вену резиновую трубочку и в отдельную склянку-колбу кровь качают.
Матери кричат, на солдат бросаются. Да где ж там, разве одолеть негодяев. Выкачали они кровушку дитячу и съехали, а мы бросились до деток, те уже и не дышат.
Так похоронила я шестерых деток своих, а хозяина своего, человика моего, следов не нашла, где сгинул, где буйну голову сложил, мне не ведомо. Только не вернулся мой человек!
Глаша смахнула слезу со щеки и посмотрела на меня черными очами:
-Доверьте мне вам борщика сварить, я мигом зроблю!
-Вари на всю роту! Найди повара и помогай ему!
Вскоре на мой наблюдательный пункт поднялись командир Ткачук Дмитрий Николаевич и политрук-комиссар Дмитриев Николай Николаевич.
Солдаты между собой звали его комиссаром, он и вправду настоящим комиссаром был, совестью нашей военной части.
На вид ему лет сорок с небольшим, но видел он и замечал многое, то что и молодой не увидит.
Высокий, худощавый, с неизменным планшетом, в котором всегда находилась подробная карта местности, будь то Украина или Белоруссия.
Николай Николаевич не терял присутствия духа в самые острые моменты, а их всегда имелось предостаточно.
Его строгое, умное лицо, с глубоко посаженными серыми глазами вглядывалось в каждого бойца, всегда было обращено к ним.
Он жил жизнью своей части: болел ее ранами, страдал ее бедами.
Осмотрев наблюдательный пункт, начальники остались довольны стратегией выбора.
Продиктовал командир Ткачук радио сообщение, чтобы передал я его в центральный военный штаб:
Закрепились в местечке Чугуево, в бывшем санатории Райкома.
Устроили оборону, но нет «гороха» и «огурцов».
Срочно присылайте. Ждем с нетерпением.
«Горохом» и «огурцами» называли патроны и снаряды, такая шифровка названий применялась специально, чтобы вражеские радисты не догадались о чем мы говорим, потому что и немцы и русские работали в местной связи на одинаковых радиочастотах.
А возможно враги и подкинули нам эту наживку, вражеские лазутчики.
Отстучал радист сообщение- радиограмму в штаб батальона, но не получил желанного ответа:
-Что думает начальство о недостатке вооружений?
-Когда подвезут желанные «огурцы?
-Как действовать без «гороха, если нападет враг?
Ожидаем час, после второй, тогда отправляет меня Николай Николаевич в штаб батальона пешком, чтобы я лично поторопил подвоз стратегического груза. Винтовки без патронов, опасны не более, чем палки!
Побежал я бегом на станцию, а дальше по шпалам железной дороги, чтобы с пути не сбиться. Через сорок минут я уже находился в штабе.
Попросил разрешения увидеть интенданта. Это мне позволили.
Докладываю ему, что заняли крайний рубеж, передовую линию обороны. Докладываю, что боезапас на исходе, отступали с боем, поиздержались.
А интендант с прохладцей меня выслушал, медленно так отвечает:
-Враг достаточно далеко, паниковать не стоит, спокойствие сохраняйте!
«Горох» и «Огурцы» привезут во время, зря бежали.
Я не отступаю, мне лично поручили проверить доставку боезапаса.
Тогда вызвал интендант провожатого, повел он меня на оружейный склад. Подхожу я к оружейному складу и вижу две повозки, запряженные обыкновенными неповоротливыми быками.
В каждой повозке восседали двое рабочих трудовой армии. Они, перебивая друг друга, стали объяснять мне, что быков еще не поили, что никак нельзя животным отказать в воде, поэтому надо ехать к реке...
Рассуждали рабочие неплохо, но мне было не до рассуждений. Враг мог напасть в любую минуту, безоружные товарищи ждали меня как единственного Спасителя. Рассчитывать на то, что враги подождут, было полным безумием.
Я уговаривал возчиков всеми способами, какие знал, объяснял обстановку, но для них мои горячие крики ничего не означали.
-Ждите! Погрузим, приедем. Ждите!
В полном смятении чувств решился я вернуться в свою роту в расположение части.Бегом помчался назад той же дорогой, подъехал немного на попутной железнодорожной дрезине и меньше чем через полчаса подбегал к своему наблюдательному пункту.
Солдаты обедали. Ароматный дымок вился над полевой кухней. Повариха Глаша в белой косынке наливала солдатские котелки огромной поварешкой. Присоединился и я к общей трапезе.
Неожиданно к обедающим подошел комиссар, пригласил меня пройти в кабинет командира для доклада.
Выслушав мои объяснения, помрачнел, сосредоточенно нахмурился.
-На крыше, в наблюдательном пункте сидит сам командир, пойди, заменишь его. Возьмешь мой полевой бинокль и будешь следить за горизонтом. Возможно нам повезет и обстановка не изменится в течение дня.
Через недолгих полчаса я уже сидел на крыше наблюдательного пункта с большим биноклем ,винтовкой и малой рацией, поддерживая прямую связь с интендантом батальона.
День уходил. Солнце раскаленным красным шаром садилось в дымную степь. Вдали что-то гремело и горело, со стороны города Харькова слышались пушечные выстрелы.
В окуляры моего бинокля хорошо просматривалась проселочная дорога от нашего санатория на станцию Чугуево.
Проселок петлял по выгоревшей степи, ни кустика, ни деревца, только седой, выгоревший на солнце, теплушник.
Относительная тишина нарушалась лишь пением птиц в кронах дубов...
Неожиданно до меня донеслось далекое и протяжное русское « Ура!»
Странно, но «Ура» кричали не по-русски!
Я прислушался, да , звук «Р
» не проговаривался полностью.
Снова прильнул я к окулярам бинокля.
Неожиданно увидел цепочку немцев, идущих развернутой цепью.
С закатанными до локтя рукавами, в высоких черных крагах, с автоматами, сверкающими металлом в закатных розоватых лучах...
Время от времени немцы кричали хором «Ура», по особому выговаривая звук «Р».
Кубарем скатился я с крыши и побежал к командиру в кабинет.
-Немцы! Немецкий отряд идет сюда! Они шагают развернутым строем и кричат русское « Ура!».
-Немедленно сообщайте в штаб батальона!
Приказал Ткачук.
Вбежав к радисту, я объяснил ему обстановку.
Радист набрал условный код, начал передачу:
-Видим немцев. На вид примерно рота. Передвигаются пешим строем, время от времени кричат русское» Ура!».
Минуту штабной радист молчал. Потом ответил:
-На вашем направлении не может быть врага. К вам идут русские солдаты. Если они кричат на русском, значит воздержитесь от всякого боя!
-Да что вы говорите! Видим немцев! Идут на нас!
А из штаба повторяют прежнее.
Тогда мы побежали на чердак вместе с командиром, снова прильнули к окулярам биноклей: теперь сомнения исчезли, потому что можно было рассмотреть лица врагов, кокарды на фуражках офицеров, запасные рожки с патронами, торчащие их высоких сапог.
Шагали немцы, вытягивая ногу, как на параде, спокойно улыбались...
Сомнений не было: на нас шел вражеский отряд.
Дмитрий Николаевич приказал мне вернуться к радисту и трижды передать в штаб батальона сообщение о нападении немецкого отряда. Просить помощи, а также «гороху» с « огурцами».
Приказ командира я выполнил точно: поочередно с молоденьким радистом передавали мы сообщение о немецком десанте на нашем участке обороны.
Передавали срочные радиограммы пока не услышали ближний бой почти под окнами радиорубки.
Расстреливали последние патроны, потому что весь боезапас мы расстреляли отступая на этот рубеж.
Снова пришлось отступать, прячась за стволами могучих деревьев парка: столетние дубы спасали нас от вражеских пуль.
Автоматные очереди не простреливали могучие стволы, не достигали цели. Многие солдаты спаслись.
Вместе с радистом Колей выбежали мы на берег реки: Северный Донец величаво растекался по широкой долине... Две пары быков, запряженные в повозки, пили воду на мелководье.
Возчики спокойно курили трубки на берегу.
Я закричал, что было силы:
-Патроны в повозках??
-Нема - е!
Отвечали бородачи.
- Аще быков поим, не грузились даже!
Плюнув с досады, я побежал прочь, к штабу части.
Мы надеялись добежать до штаба и там получить патроны.
Но справа, из кустов, появились немцы, неизвестно как оказавшиеся здесь.
Раздалось рявкающее:
-Хальт!
В наши спины уперлись стволы немецких автоматов, так нас взяли в плен. А судьба штаба батальона мне неизвестна до сих пор.
Дядя Миша грустно замолчал, раскуривая трубку.
Игнатий Семенович подлил всем мужчинам домашней ягодной настойки, которую принесла им заботливая тетя Даша.
-А теперь послушайте, как я нашел Мишу в самом центре Гитлеровской берлоги.
Игнатий Семенович стал рассказывать, как случилась чудесная встреча с братом в концлагере Маутхаузен.
Советским разведчикам дали недолгий отдых после тяжелых боев под древним городом Краковым
Для полного спокойного отдыха решили выбрать местечко Заренхольц. Здесь русских военных поселили в городской управе или мэрии городка.
Комфортабельность каждого здания продумана в Германии до мелочей. Поэтому две большие чистые комнаты, отданные разведчикам, представляли собою прекрасное жилье.
Русские парни в первые же дни отдыха обследовали все здание мэрии Заренхольц, им интересно было познакомиться с обычаями другого народа.
Оказывается при регистрации гражданских браков молодоженам вручали подарки от фюрера. Кроме не заполненных чековых книжек, сумму не удалось узнать, наверное она была разной, для разных категорий населения, вручали сочинения самого Гитлера.
Красивые кожаные переплеты, фотографии, художественные рисунки украшали сочинения гения из людоедов, гения фашизма.
Оказывается в Германии заботились о семейном чтении молодых семей, об их морали и морали будущих потомков.
Книги печатались готическим шрифтом, чтобы подчеркнуть приобщенность сочинителя к традициям немецкого народа. Библия для немцев имеет готический шрифт.
Разговорный немецкий язык знали многие разведчики, знали и обычный газетный шрифт. Но готический шрифт трудов Гитлера оказался для них труден.
Почему-то всем хотелось понять идеологию врага, как докатился он до зверств и войн. Хотелось докопаться до сути, поэтому разведчики стали читать труды бесноватого фюрера.
В небольшой книге «Застольные разговоры Гитлера» раскрывается политическая программа будущего вождя народов, его жизненное кредо. Вот некоторые отрывки из текстов:
-Такое обилие детей, какое сейчас мы наблюдаем в России, в срок первом году, может доставить нам много хлопот, потому что русские дети принадлежат к стойкой расе, которая может вынести более суровые испытания, чем мой изнеженный народ.
Любой из нас, выпив стакан сырой воды тотчас тяжело заболеет.
А русские живут в грязи, пьют жуткую воду из замусоренных рек и колодцев, но ничем не болеют.
В России немцы вынуждены каждый вечер глотать лекарство антибрин, чтобы не заболеть...
Откровения Гитлера вызывали изумление неискушенных русичей, не подозревающих о вражеских помыслах.
Далее в той же книге солдаты читали:
-Рост численности русских и так называемых украинцев недопустим, он будет представлять угрозу для нас, немцев. Мы заинтересованы, чтобы они не размножались, чтобы земля, считавшаяся ранее русской, полностью заселилась другими народами.
Для оставшихся русских вполне достаточно научиться немного читать и писать на немецком.
Ни в коем случае высшее образование!
Можно позволить им выучить правила дорожного движения, но не более того!
С ужасом, замораживающим душу, смотрел Игнатий на страницу 452 Фертаг.
-На каждой остановке городского транспорта в послевоенной России будут продавать круглосуточно водку и наркотики...
- Какие подлецы! Потрясала продуманность ударов!
За окном мэрии расцветала природа, теплые апрельские деньки радовали уставших бойцов. Здешний климат очень похож на климат южных областей России, Кавказа и Крыма.
Всюду набухали и распускались почки деревьев, крупными бутонами покрылись груши, посаженные вдоль роскошных немецких автомагистралей.
Дороги имели внутреннее стеклянное покрытие, такое прочное, что даже артиллерийские обстрелы не причиняли им ни малейшего вреда. Широкие автострады с двусторонним движением уже тогда, в сорок пятом году.
Вдоль дорог всюду посажены фруктовые деревья, сливы, груши.
Сельский учитель Игнатий в своем довоенном житии ничего такого не знал и не видел.
Гитлер стремился быть похожим на римских императоров, поэтому благоустраивал дороги.
А русские солдаты, присматриваясь к заграничной жизни, печально вздыхали: такого благоустройства в России не скоро достигнут.
Но недолог отдых военных. Вскоре отправили Игнатия Семеновича в находящийся неподалеку концлагерь Маутхаузен - каменный дом, если перевести дословно с немецкого.
На трофейной немецкой машине отправились бойцы- разведчики в концлагерь. Машина бесшумно и комфортно мчалась по автостраде, среди цветущих деревьев и кустов, природа бушевала, радуясь весне.
А русским даже не верилось, что сейчас они увидят логово Минотавра.
Сначала подъехали к кованным железным воротам.
Ворота открыты настежь. Вышки пусты, на них нет охранников.
Колючая проволока взорвана в нескольких местах, печи крематория не дымят.
Первыми из машины вышли саперы, с полным набором противоминной техники двинулись вперед. Бойцы проверяли каждый сантиметр дороги, сразу ставили заранее взятые таблички:
- Проверено, мин нет.
Медленно, вслед за саперами вошли в лагерь. Длинные, кирпичные бараки из кирпича распахнутым прямоугольником обрамляли плац. На фасадах бараков было написано светлой краской:
-Приватизировано Геббельсом.
Русские переглянулись между собой:
-Что еще за штука? Не слышали никогда такого слова!
Посреди площади павильон без стен, похожий на навес. Под этим навесом разверзался в преисподнюю плац. Глубокий каменный провал дышал холодом подземелья и сыростью.
Длинная лестница без перил вела вниз, в глубь каменного чрева горы.
Повсюду на брусчатке плаца , у входа в павильон, у спуска в подземелье лежали брошенные холщовые сумки с широкими ремнями. Это с помощью их выносили пленники камень из каменного провала на свежий воздух. Каменный груз взваливался на костлявые плечи узников, русских военнопленных, а те, задыхаясь, поднимали каменные куски наверх, перешагивая сто одну каменную ступень Маутхаузена.
Красив базальтовый камень из Маутхаузена! Серый с белыми размывами, розовый, яркий. Даже голубоватые цвета добывались здесь.
Часовыми Каменного дома были лощеные эссэсовцы, стоявшие на каменных площадках лестницы, всегда готовые пристрелить обессилевшего невольника или столкнуть его в стометровый шурф каменного провала.
Породистые, специально обученные псы, рычали от ярости, оскаливая клыки. Адова работа пленных видна заношенными ремнями заплечных сумок.
- Где же владельцы сумок, рабы двадцатого века?
-Не скажет ни камень, ни крест где легли, во славу Российского стяга...
Вслух произнес Жора Кюснер слова известной песни о героях...
Заботливые англичане, участвующие в комиссии, отыскали свидетеля трагических событий в каменоломнях Маутхаузена.
Осведомленный служащий, проживающий неподалеку, работал в лагере. Звали его Иоганн, а попросту Ганс.
Ганс охотно пояснял приехавшим обычаи и правила концлагеря.
-Здесь в Маутхаузене трудились именно русские пленные, численность лагерников скрывалась, всякие цифры считались военной тайной.
Многие миротворческие комиссии, прибывшие в лагерь с проверкой условий жизни заключенных, часто разделяли судьбу пленников, их убивали.
Да примет Господь души погибших мучеников!
До последнего вздоха верили герои в грядущее освобождение. Оно пришло в Маутхаузен... Русские мечтали о своей далекой, крестьянской Родине, отказавшейся от собственных пленных.
Пока Игнатий размышлял о высоких материях, скромный служащий Ганс пояснял:
-Слева от плаца вы можете наблюдать плантации многолетнего лука, далее грядки с цветной капустой, брюссельской розовой капустой, далее еще... Ганс замолчал, внимательно вглядываясь в лица слушателей:
-Овощи выращивались только на человеческом пепле, отходы привозили из крематория...
-Кроме того, человеческий пепел частично вывозился на поля Германии, но не всегда немецкие фермеры разрешали засыпать пеплом свои пашни, хотя этот продукт из Маутхаузена был особенно дешев.
На участников комиссии зрелище лагерного огорода производило гнетущее впечатление, как пример дикого зверства. Среди фисташковой зелени салата и тонких стеблей лука отчетливо виднелись обгорелые фаланги человеческих пальцев.
Невероятно и страшно!
Но огородный кошмар был не последним!
Комиссия приближалась к огромным складам.
На зданиях складов также светло-голубой краской написано:
-Приватизировано Геббельсом!
В кирпичных складах лежали многие тонны одежды, которая уже никогда не пригодиться тем, кто носил ее.
Здесь же находились склады лагерной форменной одежды узников: куртки из полосатой, редкая ткани, наподобие старинного миткаля, а также деревянные башмаки.
Сопровождающий комиссию служащий Ганс пояснил:
-Деревянной обуви нет сносу, очень прочная обувь. Поэтому освободившиеся башмаки складывали в новые коробки. Возможно башмаки ждут новых хозяев!
Лица присутствующих потемнели от такого чудовищного предположения.
А недалеко от склада обуви размещался склад рюкзаков, сумок и чемоданов, напоминая вокзальный багаж, навсегда потерянный пассажирами, почившими навеки.
Разведчики отошли от пахнущих затхлостью складов, вдохнули чистого воздуха, остановились.
Над лагерем Маутхаузен парили стаи белокрылых облаков, чистых и нежных. В Германию пришла радостная весна!
Скромный проводник Ганс опять остановился возле незнакомого здания, напоминающего ремесленный цех.
-Наверное опять какой-то ужас!
Воскликнул боец Жора Кюснер. Теперь он вырос, возмужал, стал настоящим русским богатырем: мужественное лицо, серые пронзительные глаза, накинутая поверх мундира защитная плащ-палатка.
-Вы почти угадали! Местная мыловарня из человеческого сырья.
Работа мыловарни тщательно скрывалась, но местные жители знали правду: погибшие жертвы привозили сюда, к вечно кипящим котлам.
Адские котлы топились на современный манер: электричеством.
Пузырился кипяток с едкими добавками, жертвы отваривались...
Но Господь не благословил промысел людоедов: мыло отвратительно пахло и совсем не мылилось.
Гитлеровские слуги меняли состав химикатов, но могильный материал не годился для пользования живыми людьми.
Русские не могли больше сдерживать свое возмущение.
Преступление неслыханное. Перед ними демонстрировали настоящий вопиющий документ исторического суда.
До какой крайности можно дойти, возвеличивая свою нацию, а другие унижая до ранга животных.
Потрясение от увиденного сомкнуло людям уста, тягостное молчание повисло в воздухе.
А где-то в далеких северных лесах ждали милых сынов, мужей и братьев.
Тишина застыла над концлагерем Маутхаузена: не скрипят рычаги с подвешенными трупами, не дымит крематорий, не кипят котлы мыловарни. Не стучит арифмометром очкастый бухгалтер лагеря, австриец Дорфман, определяя стоимость волос и золотых зубов плененных.
Солдаты остановились у штабелей, куда сама смерть складывала беззащитную добычу. Зрелище непереносимое даже для грубого мужчины, а женщин в такие места совсем нельзя пускать.
Простые русские солдаты- освободители с какими-то житейскими недостатками, в этом логове Гитлера казались милосердными посланниками Ангелов Божьих.
Но никто не встречал долгожданных, не взрывался весенний воздух ликующими криками освобожденных рабов...
Враг злился до конца, он не допустил такого ликования, позаботился о смерти узников.
Дальше случилось событие безмерной важности для одного из разведчиков, для Игнатия Семеновича.
Осмотр Маутхаузена заканчивался у широкой площадки перед огромным крематорием.
На площадке складировались безжизненные оболочки человеческих душ не преданные земле, покинувшие свои пристанища, приготовлены к уничтожению огнем. Брошенные в кучи под открытым небом, ожидали человеческие останки своеобразную очередь перед пылающим чревом кирпично-железного минотавра...
Безмолвно покоилось погибшее человечество уже отрешенное от всего земного.
Все, случившееся далее, представляет собою замечательное чудо и едва ли поддается описанию...
Под впечатлением увиденного, Игнатий Семенович остановился возле иссохших останков и не пошел с остальными бойцами прочь, на выход из страшного лагеря.
Он вглядывался в останки русских солдат, напоминающие скелеты, набросанные вповалку друг на друга.
Игнатий стоял рядом с трупами, сам не зная для чего и почему.
Возможно, среди этого дантова ада еще теплится жизнь в каком-то скелете?
Внутренний голос разведчика шептал ему:
-Не спеши, Гоша!
Сам не понимая почему, медленно двинулся солдат по дорожке, петляющей между штабелей трупов, замерших в самых невероятных позах, застывших в последней муке...
Взгляд живого бойца скользил от лица к лицу, в поисках слабых знамений жизни, в безотчетной и безумной надежде.
Дух тления витал над штабелями, тяжелый смрад душил смелого, дерзнувшего подойти, в то время как его товарищи ушли, прикрыв лица воротниками шинелей.
Казалось, все лежащие были несомненно и безнадежно мертвы.
Маутхаузен считался особым лагерем даже среди известных жестокостью режима, концлагерей.
Во всяком, даже самом жестоком режиме лагерной охраны, всегда найдется маленькая отдушина, хотя бы один часовой, тайно сочувствующий заключенным страдальцам. Такой вдруг подаст лишний чайник воды или котелок постной каши в темноту смрадного барака.
Все равно как бывает в зоосаде, рядом с вывеской:
-Зверей не кормить!
Вдруг окажется белая булка хлеба...
Маутхаузен не имел даже такого, естественного в строгой изоляции случая.
Тлеющие останки лежали неподвижно...
Голова кружилась от опасных испарений, но воин боролся с головокружением и тошнотой, ведомый неясным предчувствием.
Вдруг нечто едва шевельнулось, попав в поле зрения солдата...
Шорох или шепот?
Возможно шелест доносился откуда-то сверху от грандиозного холма жутких тел.
Может быть ветерок шелестит травой? Но на территории лагеря не растет ни одной травинки: все съедено заключенными.
-Неужели начались галлюцинации от трупного смрада?
Успел подумать Игнатий, как вдруг скелетное приведение поднялось из груды мертвых тел, из самой вершины трупной пирамиды, а за тем бессильно опустилось обратно.
-Кто-то живой есть! Там, в трупах! - закричал товарищам испуганный Игнатий Семенович.
Не помня себя, забыв о предосторожностях, пробрался солдат к шевелящемуся телу, напоминающему святые мощи.
Обескровленный смертник, тускнеющими глазами взирал на освободителя, принимая живого русского солдата за виденный во сне образ. Всем смертям назло пленный теплился жизнью, как теплится слабый огонек лампадки в разрушенном бомбой храме.
-Гоша! Гоша! - повторял узник…
Но как мог он знать домашнее, ласковое имя Игнатия, каким звали бойца в родной деревне?
Сейчас голос спасаемого показался ему знакомым, даже очень знакомым.
Совершенно голый узник дергался, пытаясь встать. От него и раздавался шепот:
-Гошенька! Брательник! Не узнаешь?? - теперь слезы ручьем лились из глаз пленного.
-Миша я! Миша! Брательник твой!
Игнатий осторожно взял на руки почти невесомое тело, торопясь уйти прочь от смердящего склада.
Все члены комиссии недоумевающе смотрели, как Игнатий принес и бережно положил на брусчатку спасенного узника.
-Голос брата Миши не изменился, только стал очень тихим.
Объяснял товарищам Игнатий Семенович.
Брата Мишу завернули в плащ-палатку, поместили в машину.
Никто не стыдился счастливых слез, глядя на чудесно спасенного.
Жора Кюснер дозвонился до ближайшего госпиталя, договорился об отдельной палате для Миши.
Единственный живой узник из тысяч погибших! Больше недели лежал он на складе трупов без воды и пищи.
До войны многодетная семья братьев Малышевых растила трудами бабушки Екатерины Даниловны девятерых прекрасных сынов, сильных и добрых. С первых дней Великой Отечественной все дружные братья ушли на фронт. Никаких известий о них Игнатий не имел, это первая встреча с братом.
Радостно и горячо билось сердце в груди сурового воина Игнатия. Он еще не знал, что другие братья исчезли на просторах мировой войны и не вернутся уже никогда.
-Ах, Мишенька - Миша! Красавец ты наш, богатырь деревенский!
Сейчас приедут врачи, помогут тебе!
-Нет, брат! В госпиталь не вези, не надо! Поздно меня лечить!
-Дай наглядеться на тебя! Расскажи, жива ли деревня наша? Есть ли Россия? А какое число теперь? Месяц какой?
Миша шептал не переставая, наверное, ему казалось, что он кричит, спрашивая своего брата обо всем сразу, но его голос лишь тихо шелестел.
Приехали врачи. Осмотрели Мишу. Изумились редкостному случаю в их практике. Вес узника при росте сто семьдесят сантиметров составлял тридцать пять килограммов.
-Наверное, молитвами матери нашей, бабушки Екатерины, живы остались мы!
А мать действительно молилась за них, любимых детей своих, не имея никакой помощи, кроме Божьей.
Пройдя три круга смерти, встретились русские братья в чужой и далекой Германии.
В маленькой и чистенькой горнице давно погасла лампа, в ней сгорел керосин. А все Малышевы сидели за столом, слушая радостную и печальную повесть.
Наконец дядя Вася нарушил тишину вопросом:
-Пенсию - то дали тебе, Миша?
-За пенсию не спрашивай! Спасибо, что не постреляли нас, когда война кончилась. Работаю путеобходчиком, слава Господу! Жив и ладно!
-А здоровье? Как здоровье твое, Миша?
-Наладилось, но заболел сахарным диабетом. Лечусь помаленьку.
В горнице снова наступило молчание, но скоро дядя Вася нарушил его:
- Мы с Гошей деньжат привезли тебе, прими, не обижай нас. Мы оба хорошо зарабатываем: Гоша уроки физики ведет, а я начальник холодильного поезда.
Вошла тетя Даша со свечой в руке, поставила ее на стол в подсвечник.
-Что братики? Не пугайтесь, свет у нас каждую ночь отключают. Вот и подсвечник всегда на столе!
За окном уже мерцало предрассветное тихое сияние. Светлело небо, окрашиваясь розоватой полосой на горизонте.
Навсегда запомнила Катеринка многозначный номер на руке узника Маутхаузена и рассказ отца о спасении родного брата.