ТОЧКА 513
Точка пятьсот тринадцать! Кто ее не знал? Кто не знал ее?
В дивизиях и батальонах цифры эти означали смертный приговор. Тем страшнее они были окруженные темнотой неизвестности, потому что с пятьсот тринадцатой никто не приходил живым. Никто.
Люди исчезали.
А Игнатий Семенович снова и снова перебирал в мыслях события кровавой ночи, и все приводило к выводу о предательстве где-то в штабе, на самом верху.
Отряд разведчиков, шедший к секретной базе нового оружия, был встречен на открытом месте прожекторами и пулеметами. Командир Игнатий инстинктивно успел упасть в снег. В западне, когда немец, добивая его из пистолета, выстрелил в упор, Игнатия спас топорик, спрятанный под маскхалатом за поясом. Уверенные в победе, немцы ушли. Из последних сил разведчик нашел еще дышавшего друга Ираклия и много часов ползком волок его к своим за линию фронта.
После страшной засады из расположения врага разведчика Игнатия увезли в госпиталь на лечение. Но и там, в теплой больничной
палате, Игнатий много раз спрашивал себя:
-Где допустил просчет? Почему вел людей точно по карте?
Отступи он на сорок метров влево, отряд прошел бы незамеченный мимо вражеской засады. Проходили недели,
новые вопросы одолевали его:
-Случайна ли была засада? Почему немцы ждали, пока все разведчики выйдут из леса под пулеметы? Если бы мы все
исчезли, все списали бы на наши ошибки. Возможно ли
предательство в штабе?
Снова и снова на киноленте собственной памяти смотрел он случившееся: каждый шаг, каждый поступок. Видел сборы и поход, проверку маршрута по карте, но не находил упущений со своей стороны, кроме как слишком точное исполнение маршрута.
Игнатий мучался в бесконечных вопросах.
-Почему привел он под пули своих товарищей?
От такой мысли настроение его стало отвратительным. Другая мысль терзала Игнатия: добросовестность послужила причиной несчастья. Отклонись бойцы от маршрута, метров на сорок в сторону, проскользнули бы они невидимками мимо засады.
Молодость брала свое, Игнатий стал выздоравливать.
В один зимний день его вызвали в спецчасть. Офицер с нашивками НКВД на мундире обратился к нему скрипучим голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
-Ваше имя, отчество, фамилия?
-Кем работали до призыва на службу?
Едва выслушав ответы, небрежно бросил:
-Нам известно о вас все! Вы работали директором школы в селе Тюинск Щучье-Озерского района. Вы прославились на весь район тем, что взяли на работу сына врага народа. Фамилия его Тюфтин, имя Евгений. А его отец отбывал наказание в колонии без права переписки, как враг Советской власти.
Игнатий ошеломленно смотрел на офицера, потом вспомнил:
-Да, правильно, взял на работу в школу способного парня. Он мог преподавать и рисование, и черчение!
Неожиданно в кабинет вошел спецпатруль, офицер сделал конвоирам знак повременить.
-Сейчас вас отведут в отделение спецчасти, где вы расстанетесь с погонами лейтенанта. После получите назначение.
Уже покидая кабинет, Игнатий позволил себе возразить офицеру : -У этого Тюфтина Евгения шестеро младших братьев остались без средств к жизни. Родителей их раскулачили и вывезли куда-то. Женя остался старшим в доме!
-Все их гнали, избегали общения с ними, а вы пожалели? Себя вам Малышев пожалеть придется! Вас ждет наказание. Группа разведчиков погибла, а вы почему-то живы?
-Разве меня подозревают в чем-то?- спросил удивленно боец.
-Да, подозреваем!- прозвучал жестокий ответ.
Игнатий пристально посмотрел в лицо говорящему, надеясь достигнуть души этого человека, но тот смотрел мимо солдата, вглядываясь в какую-то неизвестную, видимую только ему одному точку.
Конвой выразил нетерпение. Игнатий медленно расстегнул портупею, сдал личное оружие, положил на стол лейтенантский аттестат.
Его вновь привели в кабинет, где проходил первоначальный допрос. Игнатий присел на скамью, а конвоиры вышли из кабинета. Вдруг Малышевым вновь овладело такое же безразличие ко всему, как после первого боя.
Тогда как через глухую стену Игнатий услышал голос:
-Сержант Малышев направляется на точку, точку 513!
Точка пятьсот тринадцать! Кто не знал ее? В дивизиях и батальонах цифры эти означали смертный приговор. Тем страшнее они были окруженные темнотой неизвестности, потому что с «пятьсот тринадцать» ведь никто не приходил живым. Никто.
Ежедневно пятнадцать человек воинов, по русскому обычаю, мылись в жаркой бане. Одевались в чистое белье, отдавали в штаб части воинские документы.
А ранним утром отправляли их в смертельный наряд, последний в их жизни. Люди исчезали. Старшины рот говорили, что даже тропа на пятьсот тринадцатую пробита следами солдатских сапог в одну сторону. Каждый там пытался выжить, боролся до конца. Никто не струсил, не сбежал назад.
На военной карте местности малый знак пятьсот тринадцать выглядел как обыкновенная точка посреди болота с жидкими осинками, прямо под Пулковскими высотами.
Высоты для наблюдений, те самые, на которых находится знаменитый и огромный телескоп Пулковской астрономической обсерватории давно освоены учеными. Пулковская обсерватория с мировым именем, здания которой построены по проекту архитектора Брюллова, отца великого художника Брюллова. В далекое мирное время советские ученые всматривались через линзы его в глубины космоса, направляя взоры к сияющим звездам.
Но все зачеркнул кровожадный враг. Немцы оккупировали обсерваторию, построили здесь доты, стреляющие железными бомбами минометы. Теперь отсюда расстреливалось все живое на точке пятьсот тринадцать.
Для чего ежедневно шел сюда наряд? Для того, чтобы линия фронта, отмеченная алыми флажками, не сместилась ни на сантиметр. Приказ военного времени: «Ни пяди врагу!» выполнялся здесь до точки, точки пятьсот тринадцать. Для русских бойцов это была крайнее место на линии, разделяющей территорию захваченную врагом и территорию Советской России.
Алые флажки стояли на военной карте неподвижно, приколотые однажды штабным офицером. За этим символом была не бумага, а живая земля Отечества.
Приговоренные солдаты уходили и каждый день войны и умирали безымянными. Таким был приказ Сталина. Сколько их ушло? За зиму здесь легла дивизия. Погибли чьи-то отцы, мужья и сыны.
Теперь настала очередь и нашего героя, разведчика Игнатия Малышева. Его прежние заслуги зачеркнуты начальством. Провал надо смыть собственной кровью.
Нынче на последнем своем рассвете отойдет он за старшего, с группой молодых, не обстрелянных солдатиков, до точки, черной метки «513».
-Можешь сводить их в баню по русскому обычаю !-пояснил ему ротный старшина, отводя напряженный взгляд, будто рассматривая что-то над головой бывшего лейтенанта.
Баньку истопили жаркую.
Ребята с удовольствием намылись, напарились, но шуток не было. Всех предупредили, что их ожидает, все знали свою судьбу.
Вновь Игнатий двигался лишь механически, а думы- мысли относили его туда, на Пулковские, где враг разбивал прикладами телескопы, рассуждая по - вражьи:
-Зачем русским свиньям телескопы?
Только спустя четырнадцать лет восстановят разрушенную врагами Пулковскую астрономическую обсерваторию.
Тогда на реке Волхов, когда немец выстрелил в упор, спас стальной топорик, взятый для рубки ограждений секретной немецкой базы. Заткнутый за портупею, дивным промыслом закрыл он грудь воина. Пистолетная пуля пробила нержавеющую сталь лезвия, но ослабела и не смогла прошить рану насквозь, завязла под ребрами, оставив жизнь Игнатию.
Обидно в тридцать с небольшим сгинуть, не обняв дочек, не простившись с матерью. Кончить жизнь на зловещей точке неведомо.
Растает весною болотная хлябь, проглотит убиенных. Не останется ни креста, ни холмика могильного.
Не в чести боя, не в рукопашной схватке, но расстрелом, огненной пастью дотов, растерзает его чудовище по имени « война».
-В котором часу лучше выйти? Спросил старшину Игнатий, - Может быть, пойти раньше и на месте разобраться, что к чему?
- Теперь вам можно абсолютно все, идите хоть с вечера! Проворчал старшина, покрутив пальцем у виска...
Вышли затемно. Почти час шли тропой, по которой сотни людей доходили до точки, точки смерти 513...
Морозное утро неспешно начиналось. Белый туман куржавился над болотом. Тишина непривычно доходила звоном в ушах. Добрались спокойно.
-Болото замерзшее, - размышлял на марше Игнатий,- окопаться не мечтай, невозможное дело.
Вглядываясь в болотную хмарь, видел боец как вокруг раскидала смерть стылые трупы людей, разбитую технику, брошенные пушки и рядом с ними убитых лошадей. Затем стали попадаться погубленные минометным огнем. Оторванные ноги в сапогах, мертвые руки судорожно сжимавшие гранаты.
Кладбищенская долина заболочена и лишь кое-где стоят кривоватые березки да редкие ивовые кусты, осыпанные клочьями одежды и человеческими внутренностями...
Через все это Игнатий Семенович Малышев проходил впереди, а ребята тянулись след в след по тропе. Замыкающий связист тянул в тревожную неизвестность катушку связи.
Наконец все вышли на открытое место, усеянное обезображенными трупами, в центре которого находился тайник с телефоном...
От нереальной зловещей тишины кровь стучала в висках. Где-то впереди в предрассветном тумане поднимался увенчанный черными дырами дотов склон «господствующей высоты». Ощущение беззащитности на открытом всем ветрам пятачке нарастало.
Вдруг, не выдержав, молодой боец, Жора Кюснер, призванный в Свердловске, первым проговорил:
-Игнатий Семенович! Вы бывали в боях, наверняка убили не одного фашиста. Вы били врагов, вам не обидно умереть. А мы ни единого выстрела не сделали, вчера прибыли ночью! В бестолковщине смерть должны принять?!
Не отвечая на горячий вопрос, Игнатий по отцовски успокоил:
-Присядем, подумаем, хлопцы, по русскому обычаю!
И сам первый присел на поваленное обстрелом дерево. Бывалый Игнатий старался не смотреть в глаза молодому солдату, понимая, что боец в чем-то прав. Но и приказ надо выполнить!
Кровь била в виски, мысли до боли напрягали сосуды:
-Неужели выхода нет? Неужели ничего не придумать?
В который раз простучал лед березовой палкой. Нет, спрятаться в нем нельзя, здесь кованный морозом ледник... Встревоженным взглядом Игнатий просматривал снежную долину, где клочьями расходился уже стылый туман. Лед
потрескивал осколками под тяжелыми солдатскими
подошвами.
Вдали уже проступали в кроваво-синей дымке Пулковские высоты. В бинокль различались орудийные стволы, торчащие из бункеров, мощные бетонные доты с провалами амбразур и паутиной колючей проволоки. Скоро оживятся эти монстры-людоеды серыми, несущими смерть
Фигурками чужеземцев...
Передумав обо всем, он, сельский учитель Игнатий, мысленно обратился ко Господу:
-Вразуми, Спаситель! Не за себя молю, за не бывавших в бою сынов, жизни не узнавших, зла не сотворивших!
Прости и вразуми!
И тут же сознание молнией прожгла спасительная мысль, а
мертвецкий озноб прошел по коже:
-Трупы, всюду стылые трупы вокруг...
Ответ был страшным. Но другого здесь придумать нельзя. Решившись, сержант негромко объявил:
-Сынки, да простят нам убиенные , что покой праха их нарушим. Придется устроить дом из трупов, только они спасут
нас!
Иного выхода не было. Юноши смущенно взялись носить тяжелые останки убитых. Трупы складывали ромбом, внутри его оставался тайник с телефоном. Стены скорбно росли, укрепляемые чахлыми жердями.
Многие ребята плакали, не могли смотреть на дело рук своих и страшную ношу.
Рассветало. Совсем заторопились. Через короткий час укрепление закончили и спрятались за стенами жуткого дома...
Приближалось время расстрела. Во пне-тайнике что-то зашипело, резко зазвенел зуммер, телефон заработал.
-Прибыли? Спросил голос штабного связиста, и грустно
добавил:
-Ни пуха вам, ни пера!
-Пошел к черту! Не замедлил с ответом Жора.
-Не до вас тут, штабные!
Вдруг долина наполнилась эхом немецкой радиостанции с высоты.
- Ахтунг! Внимание! С вами будет говорить русский офицер. Слушайте! Сопротивление бесполезно! Через пятнадцать минут вы будете расстреляны лучшим в мире немецким оружием. Спасайтесь!
Кто пожелает перейти на немецкую сторону, пусть идет к немецким позициям, сбросив шапку и разрядив автомат!
В награду крестьянам Гитлер даст усадьбу и корову, самую
хорошую корову!
Призыв повторили три раза, потом загремела музыка.
После диктор еще читал агитацию на русском и чужестранном
наречии.
Грохотали, усиленные эхом, танцевальные ритмы.
Слушать было тяжело. Бруствер из останков русичей укрывал бойцов от смерти.
Земляки! Неузнаваемые братья! Кто похоронит вас!?
Кощунством и зверством звучала музыка для танцев среди кладбищенской долины. Музыка звучала вперемежку с игривым смехом германских фрау.
Становилось жутко. Лучше бы разведчику Игнатию не знать немецкого языка! Нечисть! Зачем ему немецкая корова, немецкая усадьба? Невольно вспомнилось прошлое. Где-то далеко у речки Щучьей в далекой Сибири мирно жуют сено три его коровы.
Слащавый женский голосок звал любить и танцевать.
Наконец мерзкая агитация закончилась. Все зловеще стихло. В громкоговорителе немецкой радиостанции что-то щелкнуло.
Вдруг рыкнул оглушительный бас врага:
-Фойер! Фойер! Огонь!
Смерч взрывов обрушился огнем и осколками горячего
металла на укрепление. Едкий пар заволок солнце.
В том желтом дыму, Игнатий опасался за нервы молодых, чтобы обезумев от страха, не выскочили из кладбищенского дома.
Сперва остались живы.
Но ураганы и шквалы огня рвались к ним снова и снова, ужасный вой сопровождал летящие мины. Облаком чада с
едкой гарью заволокло адское болото...
Десятикратно налетали смерчи залпов.
Но немыслимое укрепление стояло!
Выжившие ребята тесно прижимались к покойникам, а мертвые не пропускали к ним гибельную лютость минометов, в последнем своем бою. Они закрыли собою спасенных.
Вечная им память!
В радостный полдень, по распорядку из штаба, зазвонил телефон. Далекий штабист траурно проверил связь... Но вдруг, немая в прежние времена трубка, затрещала. Значит
кто-то на связи!
Телефонист удивленно спросил:
-Живы? Много убитых?
Услышав, что ни одного не убило, не поверил, усомнившись:
:- Вы часом ни того, не с немцами ли подружились?
Ответил ему возмущенный Жора:
-Типун тебе на язык! Не болтай лишнего!
Телефон рявкнул так, что штабист проворчал:
-Да ты не кричи, не кипятись! Ухо больно.
Вскоре немцы разобрались, что русские живы. Атака последовала незамедлительно цепью автоматчиков с белой горы. Но теперь обстрелянные русские отстреливались, умело прицеливаясь из щелей укрепления. Из долины как на экране было видно все уловки врага. Немцы, потеряв несколько человек, с позором отступили, и поутихли.
Холодное зимнее солнце вскоре село за высоту, на жуткий дом опустились холодные сумерки. Двенадцать часов прошли, наряд заканчивался. На измотанных бойцов работало время.
Готовясь к собственной смерти, они не взяли даже сухарей и теперь пожалели об этом. Игнатий напомнил
ребятам мудрость русских крестьян:
-Помирать собирайся, а хлебушек сей!
Но наступило время выбираться из кладбищенского дома. Русские возвращались в часть. Впервые за многие месяцы войны с точки пятьсот тринадцать возвращался живым боевой наряд. Игнатий, остерегаясь обозленного неудачей врага, дал команду ползти. Далекие пулеметы еще обстреливали болото. Пули то и дело взрывали снег и срезали ветки на чахлых кустах.
Но выжившие молодые солдаты ползли счастливыми...
Русские ползли к жизни, пережив мертвую точку пятьсот тринадцать. Они выжили, чтобы воевать, вернулись к своим, честно выполнив приказ. Братская могила осталась позади, гиблая точка перестала быть мертвой, больше никто на ней не
погибнет!
И это была настоящая их победа в беспросветности войны. Впереди простиралось прекрасное будущее, их встретит целая жизнь!
Почему вечером снова не ударили минометы врага? Игнатий уже не думал об этом, хотелось покоя.
Шальная пуля настигла его на краю стылой топи. Кровь смешалась со снегом. Но даже ранение не портило радости победы. Главное спасены сыны, будут утешены матери. Легким оказалось и ранение: пуля попала в предплечье правой руки.
Долго удивлялись командиры солдатской смекалке, а начальство представило молодежь к наградам, за мужество.
Орден Красной Звезды украсил грудь Игнатия Малышева. Наказание закончилось. Золотистые погоны лейтенанта вновь выдали фронтовому разведчику.
А на месте страшного болота после выросла целая крепость, прослужившая до самого весеннего наступления, крепость, первый бастион которой был сложен после горячей молитвы разведчика Игнатия Малышева.
Но до сих пор только скромный обелиск напоминает потомкам о потерянной дивизии под Пулковскими высотами. А ведь павшие здесь заслужили настоящий и достойный памятник.