Колькин день

Светлана Курносова
 +18


Рассказ основан на реальных событиях.


В ясный, погожий, весенний денек небо разлило бескрайнюю лазурь над свалкой, что на окраине села. Птахи оглушали округу наперебой удивительными трелями. Колька, мальчуган десяти лет отроду, словно маленький старичок, сгорбившись, сидел на корточках. Он  покорил самую вершину кучи мусора и теперь сосредоточенно смолил папироску.
Время неумолимо приближалось к полудню, но Колька не учился. Его исключили из школы по просьбе родителей офицерских детей из близлежащего военного городка. Педсовет сдался под натиском. Ведь немыслимо, чтобы мальчик из семьи алкоголиков и уголовников дурно влиял на отпрысков из благополучных семей.
Раньше, еще до перестройки, Колька посещал не только школу, но и кружки и даже секцию «Юный конструктор». Но пришли лихие 90-е, и демократия раскинула свою скатерть-самобранку по всей Матушке России. Первым делом в поселке закрыли кружки и открыли бар со стриптизом. Персонал сего заведения был пополнен за счет оказавшихся без средств к существованию, попавших под сокращение, учительниц биологии и английского языка. А стриптиз танцевала в сельском баре, потерявшая от голода моральный облик, учительница физкультуры. Колхоз закрыли. Народ, столкнувшийся нос к носу с безысходностью, пустился в беспробудное пьянство и разбой. Так и очутился Колькин «папанька» на зоне. Его там и зарезали. А «маманька» просто спилась. Куда ж податься беспризорнику, в свете сложившейся ситуации? Кругом – свобода, то бишь, хаос и беспредел, а общий фон ко всему этому, как живое олицетворение и символ наступившей демократии, – свалка.  Там и проводил Колька-горемыка свои дни, как и сотни, тысячи других, оказавшихся на обочине жизни.


Вчера откинулся из колонии Колькин старший брат Илюха. Мальчонка так ждал, так радовался встрече. Брат приехал какой-то чужой, дикий. Он неожиданно появился утром на пороге вместе с коренастым зеком. Колька затрясся всем телом и с криком «братан!» ринулся к Илюхе, повис на нем и замер. Но тот грубо оттолкнул мальчишку и повернулся к спутнику:
- Чалый, ну? Как?
 Зек окинул колючим взглядом жалкий барак, куда вернулся блудный сын и прохрипел:   "Хибарка – за…сь! Здеся и бодяжить будем".
Мать так и не очнулась, чтобы встретить сына. Ничто не в состоянии было прервать ее запой.
В сумерках к покосившемуся бараку потянулись сельские ценители кайфа.

Васька-Индюк сопел от напряжения. Его рука дрожала над зажигалкой, пока он нагревал в ложке драгоценное «лекарство». Пацаны смотрели на Индюка и ерзали. Терпение было на исходе.
- Индюк! Скоро?
- Не гунди, б…, под руку! С…ка!
Чалый горделиво возвышался над «кукушатами»1 . Он собирал плату и в этот момент напоминал мытаря древности. Было даже нечто торжественное в его покореженном лице, изъеденном оспой. С девочек денег не брали. Им предстояло расплачиваться позже и несколько иным способом, ведь народ, сбросивший с себя кандалы Совка, открыл для себя все радости секса, в том числе и детского. Теперь стало можно все, ибо – свобода!
Когда «лекарство» было готово, ребятишки судорожно занялись поиском подходящих жил. «Машинка»2  – на всех одна. Стали колоться. Колька, под шумок, тоже было подставился, но Илюха со злостью отпихнул брата и прошипел: «Ты, б…, куда? Лекарство переводить почем зря!». Вскоре барак поплыл вместе с его обитателями.
- Индюк, слышь, Индюк? – послышалось из-под стола. – Меня не вштыривает! Ускориться бы, а?
- Ну тебя в п…! – буркнул Индюк и с упоением продолжил занятие, которое вдруг показалось ему таким важным и значимым: он резал садовыми ножницами клеенку на столе.
Когда барак превратился в сонное кладбище неподвижных полуголых наркоманов, словивших кайф, Колька решил найти брата. Илюха сидел на полу, бормотал нечто бессвязное, бредил. Мальчонка осторожно приблизился к брату, сел рядом, робко заглянул в его лицо и, затаив дыхание, крепко прижался к его плечу. Плечо было таким теплым и сильным, и мальчик подумал, что готов просидеть так всю жизнь, прижавшись к родному человеку. Он тихонечко, нежно погладил Илюху по руке, закрыл глаза и сидел так, не шелохнувшись, минут пять.
Вдруг кто-то резко схватил Кольку за шиворот. Мальчик успел искоса заметить изъеденное оспой лицо. Горячее злобное дыхание ударило в затылок:
- Попался, гаденыш?
Зек прижал Кольку к полу, одним движением резко стянул с ребенка штаны. Мальчик забился в истерике, схватил Илюху за руку и закричал срывающимся голосом:
- Братан! Помоги! Помоги, братан, родненький!
Илюха смотрел стеклянными болтами3  в потолок и улыбался.
Дальше была только тьма…



Очнулся Колька от острой боли. Его лихорадило. Он выбежал на улицу во двор, жадно вдохнул прохладу раннего утра и помчался прочь от дома. Проголодавшись,  направился к школе, чтобы отобрать у какого-нибудь зазевавшегося первоклашки завтрак, уложенный тому в импортный рюкзак заботливой мамашей.
Теперь Колька, как обычно, сидел на свалке. Боль и обида разломили его пополам. От нечего делать он швырял камни в облезлую дворнягу, что рылась в мусоре поодаль. Цель была достигнута: булыжник врезался в тощую бочину. Собака заверещала и отбежала на безопасное расстояние.
 Мальчик увидел котенка. Тоненький, с длинными лапками, серый в полоску малыш беззаботно играл с кусочком проволоки, торчавшей из кучи мусора. Колька вытащил проволоку и стал играть с малышом. Маленький комочек так забавно прыгал и вставал на задние лапки, пытаясь поймать хитрую, ускользающую «змейку». Колька смеялся. Лицо его светилось радостью. Казалось, он забылся в этот счастливый момент. Но затем, словно тень накрыла лицо его. Улыбка исчезла, воспоминание о случившемся прошлой ночью молнией прорезало сознание. Глаза налились кровью, и на них крупными бриллиантами повисли слезы. Рот исказился в истерике, руки затряслись.
Колька схватил проволоку и мгновенно обвил ее вокруг тоненькой шейки котенка, оба конца медленно потянул в стороны. Он растягивал проволоку до тех пор, пока глаза животного не выползли наружу. Шейка хрустнула. На проволоке повисло мягкое, пушистое тельце.
Довольный Колька отмотал проволоку длиннее и стал возить мертвым котенком по мусору. Подбежал пес и, виляя хвостом, стал играться, пытаясь схватить привязанный трупик. Лицо ребенка перекосила хищная ухмылка. Он наслаждался своим страшным развлечением. Неожиданно Кольку окликнули. Это были его друзья, такие же, как он, беспризорники, которых офицерские жены из военного городка называли «отребье».
- Эй, Колян! Бичиху чморить пойдешь?
Выражение «чморить бичиху», вероятно, имело для своры малолетних особый, сакральный смысл, поскольку сразу же после этой знаковой фразы, Колька зловеще оскалился в предвкушении. Он бросил «игрушку» и направился вслед за друзьями. На недетском, землистого цвета лице  ясно проступало одно единственное и непреодолимое желание –  убивать.
В этот день произошло убийство мальчика десяти лет и рождение десятилетнего садиста.
Сколько их, таких мальчиков, было убито – одному Богу ведомо. Сгинули они – «кровавые мальчики»  – в кипящем котле эпохи перемен…

  1 Кукушонок – малолетний наркоман
  2 Машинка - шприц
  3 Болты – большие, вытаращенные глаза наркоманов, находящихся в состоянии опьянения.