Он был прав

               
     - Слушай, - загадочно шептала мордатая баба, - ты, в-натуре, какой-то замороченный. - Она тупо и хмуро смотрела прямо перед собой, шевеля пальцами в прокуренном воздухе, притопывая ногой, прислушиваясь, будто слышала музыку, неземную, адскую музыку, сфабрикованную очередным гением-на-час, взорвавшим общественность, блогосферу и даже колонку культуры на " Кольте", говенном и отвратном ресурсе, каждый раз забегая туда, я не могу избегнуть легкого озноба от ужаса происходящего, начинаю разговаривать сам с собой, ругаюсь матом и, в конце концов, плюю в экран ноутбука. - То не так, это не эдак. Что ты хочешь-то, сам-то хоть знаешь ?
     - Правду ? - наивно спросил я.
     - Угу.
     - Хоть раз увидеть в социальных сетях человеческое лицо.
     Она яростно захохотала. Вскочила и закружилась по комнате, топоча и присвистывая. Остановилась, вцепилась в волосы, рванула, но не вырвала ничего, волосы намертво вросли в плотные стенки черепа, пустив корни в нижние конечности, они шевелились уже в районе пяток, щекоча изнутри нежную кожу, возбуждая нервные окончания, заставляя ее подпрыгивать и скакать все быстрее в каком-то дьявольском круговороте, когда лица вокруг сливаются в одно торжествующее рыло, довольное, оптимистичное, бодро-глазастое, полное гнилых соков бессмысленной жизни, точнее, повторения жизни других, бывших ранее, сто лет назад, безымянных суффражисток, нервных поэтесс и лесбийствующих феминисток, в конце двадцатых ставших верными женами и заботливыми матерями, добросовестно плодящими все новые и новые мясные консервы для следующей бойни, уже предсказанной и ожидаемой всеми мыслящими членами высокоцивилизованного общества. Иногда в эту псевдо-жизнь, копию копии копий, вторгалось театральное искусство, выблеванное Мейерхольдом и Веббером также сто лет назад, авангардная живопись а-ля Уорхолл, бледномолевый ублюдок, гениально вытрясавший хорошие денежки из пресыщенных буржуа, решивших идти в ногу со временем, а потому изредка подставляющих зад волосатым бардам из Оклахомы, жен и дочерей странствующим немцам-менестрелям, набитым марихуаной, аккордами и цитатами Мао, превративший помоечные артефакты в подвид искусства, вернее, сумевший убедить окружающих, что именно это говно и есть искусство. По обочине проносились постмодернистские поэты и поэтессы, завывающие или бормочущие, в зависимости от настроения и темперамента, бессмысленные строки, отвергнутые Мережковским, Хлебниковым и Сологубом снова сто лет назад. Странное дело, эти сто лет, век, проигранный, по словам Солженицына, Россией, неизменно настигали всех ныне живущих, существующих на клочке бесплодной земли под низкими серыми холодными небесами, рождая смутные ассоциации с серебряным веком русской поэзии, только без серебра, русских и поэзии, лишь с горячечным суетливым броуновским движением одинаково безумных в своем продуманном и аффектированном безумии персонажей, но без самоубийств, присущих старому времени, и, вообще, пожиже. Или, как я предпочитаю выражаться, любя называть вещи своими именами, поговнястее.
     - А как же твоя любимая Дита ? Неужто разлюбил ?
     - Нет. Я и не любил ее никогда. Я ж ее не знаю. А это говно : фоточки, инстаграмчики, фейсбуки и твиттеры, все эта лажа для поклонников, а я никогда им не был и не буду. - Я закурил и прошелся, сел, продолжил. - Просто от не хера делать смотрю на всю эту байду и поражаюсь.
     - Чему ?
     Она села рядом, тоже закурила, довольная собой. Ей было чем гордиться, она была одной из немногих, кого я, хоть и с трудом, но терпел больше года, забегал иногда, дарил сказочки вот эти сраные, улыбался и подмигивал, а потом, рано или поздно, блевал от отвращения. Видимо, в этом заключалась некая народная медицина в моем случае, испытывать потребность в разнообразных уродах, населяющих социальные сети и средства массовой информации, интересоваться их мышиной возней и облегчать желудок, плача и хохоча от омерзения при виде всех этих выдуманных, понтующихся поэтесс, местечковых политиков, городских сумасшедших, ничтожных музыкантов, самозванных гуру и аятолл, несущих такую ахинею, что мои потоки сознания казались жалкими ручейками перед бурными водами их неистовых водопадов, каждый день меняющих течение и направление стока воды, иногда она даже текла вверх.
     - А вот этому.
     Я нажал кнопку. Рожа какого-то придурка, надевшего на башку х...ню, речь президента, антикоррупционное заявление, статья честного депутата, голая срака балерины , гомосексуальный шабаш попсовых звезд эстрады, мнение непредвзятого политолога, новая песня, новое кино, новый спектакль, новая книга, все безумие нашего ущербного племени и века хлынуло с экрана ноутбука, грозя затопить океаном жидкого дерьма мой островок Робинзона Тагора, ежедневно подтопляемого сумасшедшей реальностью информационной виртуальности, свихнувшей мозг Виктору Пелевину, ху...щему каждый год по бестселлеру, все более закрученному и тупому.
     - И чо ?
     - Да ни х...я, любовь моя.
     С этими словами я проводил ее, послал воздушный поцелуй и начал заново перечитывать " Майн кампф".