Две вещи наполняют душу всегда новым
и все более сильным удивлением и благоговением,
чем чаще и продолжительнее размышляешь о них,
- это звездное небо надо мной и моральный закон во мне.
И.Кант
Началось очередное ночное дежурство психиатрической «скорой». Дежурство как будто обычное, рядовое, каких у врача этой бригады, Сергея Ивановича, было уже немало.
Но все же – не совсем обычное. Может быть, даже одно из последних в его профессиональной жизни. Предстояло окончательно решить, продолжать ли ему колесить с бригадой по городским улицам, или уйти, наконец, на спокойную работу, в стационар.
Сергей Иванович уже немолод. На «скорой» работает давно, и в последние годы ему стало уже нелегко выдерживать напряжение дежурств, особенно ночных.
Прежде такого не было. Дело свое он любил настолько, что после смены домой уходить ему не хотелось. Работал и работал, забывая о доме, о семье – обо всем. Коллеги в шутку говорили, что у него жизнь превратилась в работу, а работа стала формой жизни.
Только теперь немного поостыл. Не было прежнего здоровья, да и тех сил, что в молодости. А поработать еще очень хотелось. Накопил столько опыта, знаний, навыков, что мог бы еще долго и с успехом помогать людям. В его врачебной жизни это для него всегда было главным.
Высокий, статный, с приятным открытым лицом, всегда очень спокойный, добродушный и уверенный в себе, он умел расположить к себе своих непростых пациентов, и те отвечали ему безграничным доверием.
Но – силы таяли. Это тяготило, портило настроение.
Со стороны это пока не очень заметно. Никто - ни жена, ни коллеги и не догадывались, что в последнее время работа стала выматывать его. Эти постоянные пробки на дорогах, нелепые, часто бессмысленные, но все возрастающие требования к «качеству медицинских услуг».
Сергей Иванович не терпел этих слов, брезгливо морщился, когда слышал их от своего начальства. Он всю жизнь помогал больным, помогал честно, не щадя себя. И знал, что эту трудную работу очень точно и очень правильно называют медицинской помощью. Он не занимался и не занимается «предоставлением услуг». Он не парикмахер, или какой-нибудь мастер в доме быта. Он – врач, и его главная задача – помогать людям. А не служить. Никому. Наверное, потому и оставался на рядовой работе, простым линейным врачом, что, впрочем, его нисколько не огорчало, а даже радовало.
Он рос не карьерно, а профессионально. Именно этот рост стал главным источником его интереса к работе с больными. И самоуважения. А к карьере был равнодушен. Административную работу избегал – не умел командовать. В науку не стремился. Попробовал как-то – пригласили его в НИИ научным сотрудником, и там понял, что это – не та медицина, которой он знал и любил, а комбинат по производству диссертаций, со своим производственным планом, со своими фокусами, далекий от больных в принципе. И ушел. Всегда удивлялся тому, что людей с научными степенями и званиями считают более грамотными специалистами. Потому что знал им истинную цену.
Психиатрическая бригада, давно ставшая для Сергея Ивановича родной, была уже на месте: фельдшер Никита, два санитара – Николай и Володя и их постоянный водитель, степенный Семен Кузьмич, или просто Кузьмич, как его все привыкли называть. Все они прекрасно сработались, как говорят, «хорошо спелись», и понимали друг друга с полуслова.
Никита пришел в бригаду вскоре после медучилища. Сильный, спортивного склада парень. На больных смотрел с любопытством, но относился к ним с высокомерно-снисходительным покровительством, нередко называл их «психами», а то и грубее - «дураками». Сергей Иванович этого не терпел. Сразу же провел воспитательную работу:
- Дурак ты, Никита. Сам-то чем лучше их? Что, застрахован, что ли? С каждым из нас - и с тобой, и со мной, может такое случиться. Это ж болезнь. Исключений и для медиков у нее нет. Каждый может заболеть, кому как повезет. Вот тебе, балбесу, повезло. Здоровым числишься, да только потому, что не повезло им, несчастным. За тебя они маются. На них судьба отыгралась, чтоб ты, дурак, здоровым был. Можешь их не любить. Есть у тебя Наташка твоя, вот и люби ее. Но помни - ты в долгу перед больными. А долги отдавать надо – по-человечески, заботой и вниманием к ним.
- Верно говоришь, Сергей Иванович, - поддержал сидящий рядом Семен Кузьмич. – Вот у меня отец погиб в войну. Их три друга было, вместе на фронт уходили. А там так - не возвращался каждый третий. Друзья отца были уверены, что потому и выжили, что отец погиб. Как бы за них. И меня опекали, считали, что в долгу перед ним. Закон жизни такой, никуда не денешься.
Никита поначалу вспыхнул:
- Ничего я им не должен. Просто работа у меня такая.
Но задумался.
И больше не слышал Сергей Иванович от своего Никиты этих слов – «дурдом», «психушка», и им подобных.
Вот и первый вызов. Пора подниматься – и в путь. Наступившая ночь была стылой, темной. По небу бежали рваные тучи. Порывистый ветер безжалостно, почти до земли гнул ветки деревьев. Не зря метеослужба выдавала штормовое предупреждение. Но скорая беспогодна.
Предстояло ехать на одну из станций метро. Там полиция задержала странную девушку. Привлекательная, со вкусом одетая, но очень задумчивая, она долго стояла у перрона, пропуская поезда, один за другим. А когда ее спросили, не надо ли чем помочь, ничего не ответила. Только тревожно озиралась. Молчала и в комнате полиции, где с ней пытались поговорить.
Сергей Иванович опытным взглядом сразу отметил про себя, что девчонка растеряна. То и дело тревожно озирается. И молчит. Тут и понадобилось его умение разговорить больного, которым он владел в совершенстве. По малейшим деталям внешнего вида, поведения он мог с высокой вероятностью предположить, какие расстройства могут быть у пациента. И потому точно знал, какие вопросы надо задавать, чтобы получить интересующий его ответ. Но, пожалуй, еще важнее была участливость, уважительное и доброжелательное к нему отношение. Оно помогало больному раскрыться перед врачом.
Девушку, оказывается, мучают «голоса». Одолевают ее, приказывают или самой броситься под поезд, или столкнуть на рельсы кого-то из пассажиров. Ослушаться боится, но и не хочет лишать жизни ни людей, ни себя.
- Вам только и расскажу, - тихо и очень доверительно сказала она Сергею Ивановичу. – Я уже решилась сама прыгнуть на рельсы. Но боюсь.
Пришлось ее госпитализировать, хотя она и отказывалась ехать в больницу. Когда на кону жизнь человека, когда болезнь делает пациента опасным, уже не до согласия. Таковы требования закона о психиатрической помощи. Сергей Иванович старался во всем соблюдать и дух его, и букву.
Пока бедную девчушку везли в больницу, пока ее там оформляли, Сергей Иванович погрузился в мысли о доме.
Вот опять – впереди два дня отдыха.
Ждут нескончаемые домашние заботы. Завершалось строительство их загородного дома, и Сергей Иванович с тоской думал о том, что ему предстоит уборка строительного мусора.
А жена его, Зоя Николаевна, радовалась, что дом, наконец, построен.
Только зачем им этот дом? Для кого он? Детей нет. На пенсии цветочки разводить? Так он к уходу на пенсию пока не стремится.
Зоя Николаевна считает, что она создала все условия для счастливой и спокойной домашней жизни. Отдыхай, слушай музыку, читай. Радуйся жизни. Только вот Сергею Ивановичу почему-то и не читалось, и не радовалось.
Потом мысли перешли к другому. Хочется поработать без ночных дежурств, без вызовов, без острых ситуаций, без проблем, которые надо решать тут же, на месте.
В конце концов поработать без прямой угрозы для жизни. Ведь на «скорой», как нигде, случается всякое. Не знаешь, кто тебе откроет дверь. Больные зачастую вооружены. Сколько раз приходилось отбирать ножи, заточки. Это с виду Сергей Иванович спокойный, невозмутимый и уверенный в себе. А в душе – ранимый и впечатлительный. Не показывая страха, старался поговорить – участливо, с уважением. И это, как правило, их успокаивало.
В семье тоже страдал от своей душевной хрупкости и впечатлительности.
Зоя Николаевна была совсем другим человеком – твердая, властная, холодная, расчетливая, она смотрела на него немного свысока. Удивлялась его трепетному отношению к работе, к этим «ненормальным», и даже откровенно посмеивалась над тем, как он переживает за тех, кого и видит-то лишь на вызовах.
Поначалу их связывал секс – бурный, страстный, и вроде все было хорошо. Но постепенно сексуальные отношения бледнели, становились обыденными. Общих интересов не возникало.
По образованию педагог, она давно сменила профессию и занялась торговлей. Оказалось, что они совершенно по-разному относятся и к жизни, и к людям. У каждого был свой круг общения. Она любила рассказывать, с какими успешными и влиятельными людьми сводит ее работа. В каких дорогих ресторанах она ужинает. На каких машинах её возят. Ей льстили такие контакты. А Сергею Ивановичу было скучно слушать все эти ее истории. А его рассказы о больных лишь нагоняли на неё тоску. Поэтому делиться с ней - желания не возникало.
А она только усмехалась:
- Все работаешь, работаешь, все переживаешь. Денег только за это немного дают. Не так, как у меня.
Сергей Иванович тогда обиделся, но промолчал. А душу эти слова заморозили. За ними стояло полное нежелание понять его.
Трудно представить себе семейный союз таких разных людей. Их совместная жизнь только казалась ровной и правильной. А на самом деле они плыли параллельными курсами, каждый - своим. Два совсем разных корабля, Рядом, но не вместе.
Детей у них так и не случилось. Все тянула, хотела стать на ноги. Он не настаивал, считался с ней, с ее желанием, хотя сам очень хотел маленького. Когда врачи сказали, что детей у них не будет, не будет никогда, расстроился. И удивился тому, как спокойно отнеслась к этому жена. Легко смирилась, лечиться и не пыталась.
- А нам без детей, даже лучше, - сказала Зоя. Будем жить для себя. Скоро иномарку куплю, загородный дом дострою. Дел-то много, а с детьми – одни помехи, - рассуждала она.
Новый особняк был для Сергея Ивановича чужим, скучным и пустым. Его не покидало чувство, что - то в его жизни не так. Нет полноты. Нет новых целей. И нет гармонии семейных отношений. Счастья? Да нет у него этого самого счастья.
Печально, когда с близким тебе человеком даже не о чем поговорить. Понятно, что люди разные. Кому-то нравится одно, кому-то другое. Вполне можно и в супружестве иметь каждому свои занятия. Но во всем должен быть какой-то баланс, взаимные интересы.
Вот и получалось, что настоящая жизнь у него – на работе. Там она бурлит. А дома…
Святая наука - услышать друг друга. Это не про нас с Зоей, с горечью думал он. Что-то не так в его жизни.
Счастье, правда, однажды чуть прикоснулось к нему, обогрело своим крылом. Короткое и какое-то ворованное.
В памяти всплыла Наденька, молодая женщина, в которую неожиданно для себя он влюбился, будучи уже женатым.
Воспоминания о ней принесли в его сердце покой и тишину.
Прошло сколько лет, а он все еще помнит радость их встреч. Ему так хорошо было с ней. Она походила на тонкую белоствольную березку, кудрявую, теплую, сладко пахнущую.
Их отношения резко отличались от тех, что были у него с Зоей Николаевной.
Наденька так радостно встречала его, так нежно обнимала, целовала, заглядывала в его душу все понимающими глазами.
Друг с другом они говорили бесконечно, и на любые темы. Могли ночь напролёт сидеть у нее на кухне, пить вкусный чай и болтать о чём угодно. Она с удовольствием слушала его истории, занятные случаи из практики, рассказывала и свои. У них было много общего.
Она была «его» человеком, с ней они всегда находились на одной волне.
Но счастье не может быть долгим.
Жена случайно узнала об их связи. Была взбешена. Взывала к его совести и семейному долгу.
Сергей Иванович сам решил прекратить эти отношения, как это ни было больно. Они показались ему какими-то ворованными. Незаконными, и потому неправильными.
Позднее он понял, как обокрал сам себя. Долго не мог простить себе, что пожалев Зою, предал свою любовь.
Чай он опять пил с Зоей Николаевной и опять молча. После Наденьки она стала для него совсем чужой. Но – своей, законной.
Вот и мается до сих пор, никак не найдет точку опоры в своей душе. А что будет дальше?
Вот с такими грустными мыслями он ехал на очередной вызов.
За окном продолжалась непогода, дул сильный холодный ветер с дождем. Хотелось отдохнуть, расслабиться, забыться, уйти от своих мыслей и воспоминаний.
Мчались на одну из центральных улиц города. Вызов повторный, по этому адресу вечером уже выезжала предыдущая бригада. Был сигнал об агрессивном поведении женщины, оказавшейся каким-то ответственным работником. Коллеги подтвердили, что женщина психически не здорова, в остром состоянии. Но ни она, ни ее муж не дали согласия на помещение ее в больницу, а оснований для срочной госпитализации, без ее согласия, коллеги не нашли. Сергею Ивановичу они рассказали об этом, передавая дежурство, и предупредили, что ее муж настойчиво просил оставить вызов в тайне, никуда не сообщать, ссылаясь на высокое положение заболевшей жены. Заботился о ее репутации.
Новый звонок поступил от соседей. Оказывается, женщина не успокоилась, на лестничной площадке колотила в их двери, истошно кричала, что ее убивают, травят газами. Плеснула в одну из дверей какой-то горючей жидкостью, а потом подожгла. Занявшийся было пожар удалось потушить, но женщина не успокаивалась. Соседи были в панике и их можно было понять – была реальная опасность большого пожара и большой беды.
Взглянув на нее и задав несколько вопросов, Сергей Иванович понял – развернулся острый психоз. С бредом и с галлюцинациями. Надо стационировать. Но тут выяснилось, что заболела не просто ответственный работник. Эта женщина была федеральным судьей. А Сергей Иванович хорошо знал - ограничивать личную свободу федеральных судей, даже если они заболевают и становятся опасными для людей, закон не позволяет. В подобных случаях надо извещать Верховный Суд и только он вправе решить, надо ли помещать судью в больницу, и в какую. Иначе – уголовная ответственность.
Законопослушный Сергей Иванович некоторое время находился в растерянности. Как поступить? Что важнее – основанное на законе уважение к статусу судьи, или жизнь и благополучие проживающих рядом людей? Внутренний зов души Сергей Ивановича требовал – надо спасать людей. Но как быть с законом? С тем, что для Сергея Ивановича всегда было свято?
Муж надоедливо шептал ему в ухо что-то об авторитете жены, просил сделать ей «сильный» укол и не трогать, оставить ее дома.
Но Сергей Иванович отчетливо видел, что психоз разворачивается, усиливается, а поведение больной становится непредсказуемым и опасным. И это заставило его поступить не по закону, а по совести - невзирая ни на статус пациентки, ни на протесты мужа, поместить больную в стационар.
Муж повысил голос:
- Вы не имеете права! Сделайте укол. Я буду жаловаться!
Неожиданно больная извернулась, с силой ударила мужа, и громко, визгливо закричала:
- И ты с ними? Помогите, убивают! Убивают!!!
Все понимающий и быстро соображающий Никита вызвал участкового полицейского. Увидев его, больная немного успокоилась. Вместе с ним ее удалось препроводить в машину. Транспортировка в ближайшую психиатрическую больницу и передача дежурному врачу прошла на редкость спокойно.
Доложились диспетчеру и тут же, хотя уже близилось утро, получили новый вызов – попытка суицида. Молодая девушка. Надо спешить.
Кузьмич недовольно засопел:
- Как ближе к утру - так начинаются проблемы. Скоро уже пробки будут.
По Москве даже «скорой» не просто проехать. Плотные пробки на улицах – с раннего утра. И даже ночью порой случаются. Водителю приходится изворачиваться, а это очень непросто.
Вот и теперь наткнулись на затор – видно, где-то впереди было ДТП. Опытный Кузьмич сумел объехать пробку. Подъехали к нужному дому и там, несмотря на ранний час, увидели, что на асфальте, в неловкой, неудобной позе лежало тело.
Опоздали. Девушка все-таки выбросилась с пятого этажа. Рядом, на коленях – голосила полураздетая женщина, наверное, ее мать.
Сергей Иванович быстро осмотрел пострадавшую. Пульс едва прощупывался. Тут же подъехала реанимация.
- Что, психиатры, не успели? Упустили момент?- усмехнулся реаниматолог. Отдувайся теперь за вас. Он быстро налаживал капельницу.
- Не успели, - с горечью ответил Сергей Иванович, и тяжело вздохнул. – Что ж, нам здесь делать уже нечего.
Что ни говори, а он считал, что этот суицид – на их совести.
- Слышишь, Никита, на нашей совести это. Надо было успеть.
Фельдшер только присвистнул:
- Мэр виноват, а не мы. До чего дожили. Утра толкового еще нет, а уже пробки.
- Что мэр? Нам при любом раскладе успевать надо. Жалко. Не хватило каких-то минут. Мать говорит, что поссорилась с парнем.
- Теперь вся переломанная будет. Если выживет. Все равно останется инвалидом, огорченно ответил Кузьмич. – А мать? Ей-то каково теперь?
Наутро, сдав смену, Сергею Ивановичу, домой идти не хотелось. На душе было тревожно и противно, словно наглотался горьких пилюль. Решил заглянуть в больницу, к своему давнему другу еще со студенческих времен. Антоха, теперь уже Антон Иванович, стал тоже психиатром и заведовал отделением в больнице. Уже который год приглашал его переходить к нему на работу.
Прошедшее дежурство не выходило из головы.
С кем еще обсудить, как не с другом, участливым и все понимающим? Дома его истории, его волнения - не нужны никому.
Антон, увидев Сергея Ивановича, обрадовался.
- Пойдем, чайку попьем. Я вот опять не успел позавтракать. Язву свою надо успокоить, все дает знать о себе. Ну, а ты как? Не созрел еще? - спросил он, возясь с заваркой.
- Дозреваю, - ответил Сергей Иванович. - Да, пожалуй, хватит мне торчать на этой «скорой». Работа, конечно, тяжелая, напряженная, - но не в этом дело. Трудно везде, да и у тебя не просто, видишь, поесть толком некогда. Тут другое волнует. Кажется, неприятностей больших наживу. Надо же, стал нарушителем закона.
И поделился с другом ночной историей с госпитализацией судьи.
Выслушав все, Антон рассмеялся.
- Заработался ты. На такой ерунде застрял. Ну, нарушил один закон. А их у нас – вон сколько. А сколько не стыкуются друг с другом. Ладно, огорчил судью. Зато ей же и помог. А не помог бы – пришлось бы отвечать по другому закону – за неоказание помощи. Главное – ты людям помог. Поступил по закону своей совести. А нарушить его - это страшнее.
Подумав, добавил:
- Законы-то пишут, сам знаешь кто. И все они на время. А законы совести – они вечные. Помнишь, как тот дед нам говорил, когда мы студентами еще были?
Сергей Иванович помнил. Учась в институте, там, на Кавказе, они любили в свободное время гулять по городскому парку. Особенно хорошо было на набережной – легко дышалось, чувствовался простор. Внизу шумела река, а вдали ясно прорисовывалась цепь далеких снежных гор, величавых и манящих. Им нравилось просто сидеть и наслаждаться этой впечатляющей панорамой.
Неожиданно к ним подсел какой-то пожилой человек, опирающийся на изящную трость.
- Любуетесь, молодые люди? – спросил он. – Я вот тоже любуюсь. Всю жизнь. А они все такие же, не меняются. И после вас останутся такими же. Есть вечная красота, вечные ценности. Это – самое дорогое, самое важное в жизни.
И вдруг добавил:
- У вас впереди вся жизнь. Главное, ребята, не предавайте себя.
Помолчал, потом встал, церемонно попрощался ,и ушел.
- Очень кстати, Антон, ты вспомнил этого деда. - задумчиво произнес Сергей Иванович.
Да, есть в жизни нечто вечное, непреходящее. Что никогда нельзя нарушать.
Пришла уверенность в своей правоте и успокоение, что не предал себя, поступил по совести, по велению души.
И где-то глубоко, в самых тайниках его сердца, вдруг мелькнуло еще не до конца осознанное желание отыскать свою Наденьку. Это желание крепло в нем, вселяло надежду, что не все потеряно, что еще можно изменить свою жизнь.
Сергей Иванович оживился, встрепенулся.
А сквозь осенние тучи вдруг проглянула полоска синевы неба, и тонкий лучик солнышка осветил его посветлевшее лицо.