Про Анатолия Геннадьевича всю жизнь говорили, что он очень хороший. Сначала он был «хорошим мальчиком», затем за ним закрепили статус мужчины, и не абы какого, а «исключительно положительного». Анатолий или Толик, как упорно называли его многочисленные родственники, не считаясь с возрастов в 45 лет, не знал, в чем именно заключалась эта «исключительность», но, кажется, каждым своим словом и делом он подтверждал, что в нем не ошиблись. Он очень хороший. Непременно уступит место в транспорте, займет денег, даже если у самого финансовые трудности, улыбнется над несмешной шуткой, потому что того требует вежливость, позволит знакомой омочить слезами его плечо, рыдая над несостоявшейся любовью с каким-нибудь откровенным моральным уродом, даже если сам имел виды на эту знакомую и был довольно жестоко отвергнут. Анатолий никогда не выходит из себя, не повышает голоса. Да он практически святой.
По молодости Анатолий Геннадьевич воспринимал все похвалы в свой адрес как комплимент. Он привык к благодарности за вовремя предложенную и оказанную помощь, работал за улыбки и слова признания. Но со временем что-то изменилось…. То ли люди очерствели и стали интерпретировать его поведение как что-то крамольное, неуважение к собственной личности. То ли что-то сломалось в нем самом. Только теперь его постоянное стремление сделать всем хорошо стало раздражать даже самого Толика. Это стало рефлексом – рефлексом угодливости, за который затем ему хотелось отхлестать себя самого по рукам.
Например, где-то в гостях случается бытовая передряга, вроде разбитой чашки, и Анатолий осознает, что делает, уже стоя на коленях с тряпкой в руке и собирая осколки.
Мужчина ничего не мог с собой поделать. Он продолжал по инерции быть тем же исключительно положительным мужчиной, каким его привыкли видеть, хотя в его душе бушевало пламя несогласия. Этот ярлык общественного мнения буквально истязал его. Он чувствовал себя дворовой собакой, на шею которой нацепили дурацкий, будто бы красивый бантик, от которого было так некомфортно в области шеи. Только собака без лишний размышлений содрала бы «украшение» и продолжила свое свободное существование. А Анатолий Геннадьевич, как интеллигентный и мыслящий человек, старался придти к постепенным переменам в своей жизни. И терпел зуд раздражения, который все больше нарастал каждый день.
Но вот случился как-то большой праздник… Свадьба близкого друга, на которой Анатолию отводилась роль шафера и в целом главного помощника, потому что «только на тебя можно положиться, ведь ты такой хороший».
Все эпизоды праздничного вечера и ночи Анатолий Геннадьевич вспоминал на следующий день буквально по отдельным кусочкам.
Вот он танцует прямо на столе перед престарелыми родственниками, которые в глубочайшем шоке сразу по двум причинам: от такого безобразного поведения и оттого, что вытворяет подобное «такой положительный мужчина».
Вот он, исключительно положительный, выпивает на спор залпом полбутылки водки, которую в него заливают через воронку….
За которой, кстати говоря, он сам же съездил в магазин, сев в первую же попавшуюся машину из принадлежащих гостям, из-за чего на празднике разыгралась маленькая трагедия под названием «угнали, родную».
А вот он занимается тем, что пытается расстегнуть молнию на платье одной из приглашенных, игнорируя ее слабое лепетание про какого-то «молодого человека». А вот молодой человек, годящийся Анатолию Геннадьевичу в сыновья, налетает на него с кулаками, и, не рассчитав силу, мужчина опрокидывает его с одного удара на землю. И с этого момента начинается трагедия под названием «в полицию его надо, козла». Эта трагедия состоит из нескольких актов. Разборки с возмущенными гостями- акт первый, акт второй – выговор от друга, и злые слова, которые Анатолий запомнит на всю жизнь: «я думал, что ты хороший человек».
Вспомнив эту фразу, словно бы прослушав ее снова, как на записи, Анатолий Геннадьевич, хоть и больной с похмелья, широко улыбнулся новому дню, в котором никакой дурацкий бант не станет больше стеснять его шею.